ЮСТАС
Снова Юстаса и Марго ослепляет вспышка молнии, но теперь мужчина не трусит. Нет, не пугает его ни молния, ни гром, который Юстас почти не слышит - в его голове крутится кошмарный гул вороньего карканья, громкого, раскатистого кваканья жаб и стука копыт. Стук этот накатывает волной, погребая под собой прочие звуки.
-Пап?
Но Юстас не реагирует - он словно под лавиной звуков, от которых хочется бежать, заставить их замолчать. Из чудовищной какофонии звуков все сильнее слышится стук копыт, который позже, вперемешку с противоестественным эхом, превращается в слова: “Скажи ей, что ты её защитишь. Она боится, потому что одна. Покажи, что это не так.”
В тот миг, когда Юстасу все же удалось разобрать слова, снова вспышка молнии освещает комнату. Марго начинает хныкать, зажмурившись. А Юстас видит Его - темный силуэт на стене, словно тень его дочери. Человекоподобный олень, Коронованный дух.
-Марго, милая… - Юстас выбирается из кровати, и вмиг оказывается рядом с вот-вот заплачущей дочерью. Хватает ее за подмышки, поднимает на руки и Марго обнимает отца за шею руками, и ноги закидывает ему на бока, содрогаясь от страха всем телом.
-Тише, дорогая. Не бойся. Папа тут, ну? - говорит Юстас, будто пытаясь выторговать у дочери смелость. От собственных слов ему становится стыдно - неужели ему нужна указка неведомой твари из его кошмаров, чтоб быть с дочерью, когда ей страшно. Но в то же время волна звуков внутри стихает, будто её с собой унес ветер.
-Посидишь со мной? - снова спрашивает малышка пряча глаза.
-Конечно.
С Марго на руках Ищущий выходит из спальни, оставляя в ней похрапывать жену. коридор встречает Юстаса мраком, и никогда еще собственный дом не казался крестьянину таким враждебным. Черные, угольные зевы комнат. Мрак не освещенного коридора. Скрип половиц, стонущих в такт шагам, но, что еще хуже - цокот копыт, вторящий ему. Словно кто-то позади Юстаса провожает его дочь ко сну. “Не бойся Ищущий. Я тебе не враг” - слышится успокаивающий голос внутри, но Юстас ему не верит. “И не друг,”: - добавляет под цокот все тот же голос. Мысленно Юстас обращается внутрь себя, но ответа не получает.
Войдя в комнату Юстас озирается. Внутри проснулся давно забытый, совсем детский страх притаившихся под кроватью монстров. Только теперь чудовища ждут не под кроватью, а в тенях повсюду. Приглядывают за ним из чернильной ночной тьмы.
Аккуратно уложив сопящую и трясущуюся Марго, Юстас гладит ее по голове, пытаясь успокоить. Широкая, шершавая рука отца успокаивает девочку.
-Пап?
-М?
-Слушай, а давай завтра сходим на речку?
-Дорогая, завтра будет много дел. С утра… - договорить не получается. Слова застревают в глотке, будто бы само естество встаёт против очередного похода в церковь к ладану и молитвам.
-А хотя знаешь? Давай. Удочки возьмем, порыбачим. Я как раз подходящее место знаю, - Юстас и сам не понимает, почему от этих слов улыбается. Может, вспоминает и свои беззаботные дни с отцом на рыбалке. До всего “этого”. Теплое солнце, запах пресной воды. Вспоминает, как плещется пойманная на крючок рыба, как отец кричит ему “Подсекай! Подсекай!”. Когда не надо было бояться заката и ночи, не надо было молиться каждый день. Юстас будто снова слышит пение птиц и кваканье лягушек. Хорошие воспоминания. Только кваканье лягушек он слышит куда отчетливее. Кожей Ищущий ощущает, как нечто огромное смотрит на него в окно. Огромное и очень голодное.
Марго засыпает. Страхи ее больше не тревожат, ведь она знает, что папа ее защитит. Никакие твари не залезут в окно, ни одно чудовище не рискнет схватить ее за ногу из под кровати, пока отец тут. Только вот сам Юстас не знает, как спасти её от всего, что творится в Норфельде на самом деле. С тяжёлым сердцем Ищущий возвращается в кровать, к посапывающей жене, которую, сам не зная зачем, целует в лоб: Юстас уже много лет делает это перед тем как лечь спать. В этот раз ни двери, ни мрачного леса. Блаженное небытие, по которому он так соскучился.
В этот раз Юстас не пошел в церковь. Клаудия смерила его убийственным взглядом, но он, впервые за много лет, не подействовал на сгорбившегося мужчину. Он держит свою маленькую дочку за руку, и это придает ему сил сопротивляться не столько супруге, сколько слишком сильно влияющему на их жизнь престолу.
-Мы с Марго сходим на речку.
-Будем ловить окуней! – выпалила малышка. Она буквально сияла от радости, и это растопило сердце Клаудии.
-Только аккуратнее там. Говорят, берега размыло… - бросила женщина напоследок, уводя сыновей на колокольный звон. Юстас заметил, как она молится одними губами. То ли уже начала службу, то ли просит Престол не обращать внимание на глупость мужа.
Речка у Крешета, М`алька, была явно заброшена рыбаками. В годы юности Юстаса всюду были рыбацкие «насесты» в камышах, на более-менее приличных берегах то и дело были темные пятна кострищ. Сейчас Малька была в своем первозданном виде. Все поросло высокой травой, берега было не видно за высоким рогозом. Нестройным хором квакают жабы и лягушки, плещется совсем потерявшая страх рыба. Марго в восторге разглядывает пейзаж, а затем удочкой, с размаху рубит осоку. Юстас с замиранием сердца смотрит на это кощунство, и когда дочь замахивается второй раз, останавливает её.
-Марго, сломаешь же! – строго говорит Ищущий и девочка вжимает голову в плечи.
-Прости, пап.
Они раскладывают снасти, расстилают плед. Юстас с видом бывалого рыбака рассказывает дочери о рыбе, о способах ловли, о своих подвигах. Ему кажется, что сейчас он – самый лучший в этом, а о том, что они пришли ловить рыбу к полудню, когда удить - лишь рыбу смешить, думать не хочется. Да и зачем? Марго слушает в оба уха, впитывает слова Юстаса. И ей, в целом, все равно, о чем он ей сейчас говорит. Главное – это момент.
Марго и Юстас закидывают крючки в мутную, буро-зеленую воду. И Ищущий вспоминает, почему перестал ходить на рыбалку без отца. Наверное, сейчас Марго чувствует себя как он когда-то: азарт, любопытство, детская неугомонность. Но вот на деле, для Юстаса, это скука смертная. Кваканье убаюкивает Ищущего, шелест листвы и камышей будто укутывают его невесомым одеялом, теплым и уютным. Юстас не сдерживает зевоты и только суетящаяся Марго не даёт ему уснуть. Но и у девочки заканчивается запас сил. Она садится рядом, повторяет зевок за зевком за Юстасом.
Ищущий не заметил, как его сморило. Сознание бросило его в самый разгар сна. Он стоит на коленях в этой самой реке. Воды ему по пояс, и он что-то держит обеими руками в воде. Неужели поймали рыбу? Она барахтается, пытается ускользнуть, но руки крестьянина привыкли к труду и широкие ладони стискиваются на тонкой… шее?
Ищущий приглядывается и вода, будто подчиняясь его любопытству теряет муть – тина и ил рассеиваются и Юстас видит как булькает в реке Марго. Одними губами она зовет его, просит о помощи, но Ищущий лишь смотрит на нее, не решаясь вытащить из воды. Марго барахтается в воде, но плеска не слышно. Лишь хор жаб и лягушек:
-Прооосто. Ооооставь. Ейооо.
Ухоооди.
Юстас оглядывается. Хоть солнце, как всегда, не светит, спрятавшись за тучами, он отчетливо видит, что стоит в тени. В тени гигантской жабы, что нависла над ним, и из ее брюха, оттягивая кожу как болотную тину, к нему тянутся множество рук. Они давят ему на лопатки и плечи, не давая отстраниться от глади реки. Держат его за руки, не давая пошевелить ими.
-Пусти меня! – кричит Юстас, пытаясь вырваться из темных пут.
-Никтооо. Никогооо… - жаба не договаривает. Сон прерывается и Юстас вскакивает с сырой земли. Рядом с ним навзрыд плачет Марго.
-Папа, хватит, вставай! Пап! – за своей паникой она даже не заметила, что Юстас сел, потерянно оглядываясь.
-Я? Что? – только и может мычать Ищущий. От его голоса истерика Марго только усиливается, и она бросается отцу на шею.
-Па! Ты меня так напугал! Так напугал!
-Что было?
-Не знаю! Ты лежал, уснул, а затем у тебя, у тебя, у тебя, - у Марго сбивается дыхание, она пытается вздохнуть, но не может из-за слез, - пена пошла, и ты начал по земле кататься!
Крестьянин с замиранием сердца слушает о случившемся, а после, удерживая дочку на руках, встает на ноги. Получается не без труда – ноги ватные, еле держат. Но нужно держаться. Во рту вкус пресной воды, на зубах скрипит песок. Будто это его сейчас топили. Но не во сне, а наяву.
-Пойдём, домой тебя отведу.
-А удочки?
-Потом за ними схожу.
Бросив взгляд на место своего сна, Юстас не мог не заметить – трава на поляне была примята точь-в-точь как гигантская жаба.
Дорога домой заняла гораздо больше времени. Мысли в голове гудели как рой пчёл: что это был за сон? Мрачное знамение или откровение от существ, перед которыми у Юстаса сжималось все естество. Каждый раз, чувствуя присутствие этих духов крестьянин чувствовал себя маленьким и незначительным.
-Тебе не стоит отворачиваться от нас, Ищущий.
Голос звучит прямо у уха Юстаса. Он вздрагивает, оборачивается, едва не роняя малышку из рук. Та громко «ойкает».
-Ты чего?
-Показалось… - на выдохе отвечает отец, продолжая неторопливо идти в сторону дома.
-Мы можем дать…
-Мы можем забрать…
-Что же ты выберешь? – в три богомерзких голоса обращаются к нему духи. Каркает воронье, квакают жабы, хрипло задыхается олень. И Юстас вжимает голову в плечи. Будто это обращаются не к нему.
-Дай нам то, что нам нужно…
-И получишь то, чего жаждешь…
Это жаба. Снова ее темная и гигантская тень накрывает мужчину. Он видит впереди дом. Инстинкты кричат ему бежать, спасать себя и дочь.
- Не заставляй нас отбирать у тебя. Подчинись, - вновь ревет олень. Юстас прибавляет шаг и с ужасом обнаруживает, что каждый его шаг звучит цокотом копыт по мрамору. «Свет сохрани, свет сохрани»: молится Юстас, но в нем нет искренности. Лишь привычка.
-Ты сам пришел к нам. Сам вошел в дверь. Ты искал нас там, где света нет. И нашел, - каркает воронье. Это не слова – Ищущий будто может переводить это хриплое карканье. И оно приближается. Будто бы стая преследует его, выбрала своей добычей.
Мужчина стремительно буквально залетает в дом, захлопывает за собой дверь и закрывает глаза. Прислушивается, не раздаться ли вновь еретический шепот. Губы сами собой шепчут молитву.
-Пап! Больно! – вскрикивает Марго. Ищущий и забыл, что держит малютку на руках. Его пальцы как когти впились в дочь, которую он прижимает к себе. Аккуратно поставив дочь на ноги, Юстас тяжело, медленно сползает по стене на пол. Дочь с неким страхом смотрит на отца и спешно уходит в свою маленькую комнатку, оставляя мужчину наедине со своими мыслями и раздумьями.
Чего же он на самом деле от него хотят эти существа? Почему именно к нему они пришли в снах, не дающих покоя и отдыха. И чего же, тогда хочет он?
Сны начались, когда он усомнился в вере. В Престоле. В своей жизни, что была праведной и несчастной. Суровый быт, не дающий взамен на труды ничего кроме усталости. Ежедневные походы в церковь, где молитвы селян сменялись запугиванием священника. Бесконечный страх и отчаяние: что тебя сожрут вампиры или оборотни, что ты помрешь от болезни или голода. Или тебя сожгут на костре, если ты не будешь искренне молиться.
Вновь Юстас задает себе вопрос, и сам же дает себе варианты. И каждое слово вторят ему голоса.
-Счастья, - квакает жаба где-то слева. В нос ударяет запах тины, но сменяется запахом еды, свежего сена и еще чего-то. Приятного, но чего именно Юстас уже забыл.
-Свободы, - под цоканье копыт фырчит олень. Цоканье нарастает, смешивается с шумом листвы и травы, с журчанием ручьев, с радостным смехом людей. Голоса Юстасу не знакомы, но он уверен – это его друзья.
- Покой, - каркает воронье. Слово утопает в хлопанье крыльев, которое стихает оставляя Юстаса в полной тишине.
Готов ли он? Или и дальше будет молится безмолвному и безучастному престолу, не дающему ничего взамен?
-Что вам нужно? – вслух отвечает голосам Юстас. Внутри просыпается злость и обида. Пора что-то менять.
Отец Иоанн
Священник в Крешете персона уважаемая. Как и большинство селян Иоанн получил свою профессию по наследству. Он не посещал семинарию, не носил монашескую робу в Норфельде, не получил сан из рук первосвященника. Просто когда его отец Фауст скончался, он занял его место.
И никто не был против.
Иоанн старательно готовится к своим проповедям – иной раз, вечерами, его охватывает творческое неистовство, его слова будто бы сами складываются в верные фразы. Он рассказывает о благочестии, о душах и любви Престола, об ужасах, поджидающих в лесах. Во время службы его сердце открывается пастве, и он видит, как слова достигают самой души слушающих. Кажется, в эти моменты в церкви никто не дышит.
После службы некоторые остаются для беседы со священником наедине. Кому-то нужно покаяться, кто-то ищет поддержки. Сегодня осталась Мария Клемм – знахарка обычно первая покидала церквушку, чтоб поскорее вернуться к работе, но сегодня… было видно, что что-то не так. Обходя старух, вновь и вновь просящих отпущения их мелких грешков, Иоанн подходит к знахарке, кладет руку ей на плечо. Взгляд женщины тревожно бегает, а кожа ее необычно бледна. Священник даже чувствует, как ее мелко трясет от страха.
-Мария, что с тобой?
-Отче, можем с вами поговорить о чем-то… - знахарка не находит слов и движением плеча ускользает от руки Иоанна. Священник задает немой вопрос, и Мари практически одними губами шепчет, - ведьмовском?
С этими словами знахарка озирается, не услышал ли кто ее слов? Односельчане мигом побегут к инквизиторам, за одно лишь упоминание. И гореть тогда им всем.
Иоанн кивает, и вместе они уходят из церкви в тень леса, уже почти поглотившего маленькую, деревянную церквушку.
-Отче, вы, наверное, знаете, что мой зять… не в себе?
Священник кивает. Мужчина не посещал несколько дней церковь. Его жена, Вирджиния, говорила, что он не хорошо себя чувствует, и не может приходить на службы. Но о недуге никогда не упоминала, а Иоанн не спрашивал – благо, Мария наверняка занималась его лечением.
-Я долго искала способ помочь ему… - Мария заикается. Видимо, признание дается ей не просто.
-Я расскажу все по порядку. В начале Вирджиния сказала, что Эду тяжело уснуть. Он может ворочаться в постели до утра, а когда надо вставать он сонный и разбитый. Сон так и не идет. Я приносила ему успокаивающий чай, но это не помогало. И меня настораживало – что же не дает ему спать?
Священник и знахарка проходят мимо местного кладбища. Неторопливая прогулка привела их на небольшую поляну, полную надгробных камней. Здесь холодно, но за беседой они оба не замечают, как при выдохе вырывается пар, которого, в такое время года и быть не должно.
-Вскоре Эд стал подробнее рассказывать о том, что именно посещает его по ночам. Страшно это слышать, но… он рассказал, что в полудреме видит страшного ворона, у которого множество крыльев и клювов. Ворон этот рассказывает ему разные истории, столь увлекательные, сколько и жуткие. Поэтому он и не может уснуть. Тогда я посоветовала ему хотя бы садиться и записывать то, что рассказывает ворон.
-Плохая идея, - скорбно покачав головой, говорит Иоанн, - звучит как ересь.
Мари вздрагивает и прижимает к губам руки, вновь озираясь в поисках всякого, кто может подслушать. Но вокруг лишь безразличные мертвецы, надгробия и воронье, которому нет дела до таких скучных мелочей как байки знахарки.
-Отче, я ж не ради ереси, а ради помощи! Я думала, что, может, он будет записывать, голову разгрузит и уснет! Ну, фантазия у Эда буйная, что во сне не привидится?
-Во сне, Мари, душа человека покидает тело и беззащитна. Надо было его вести в церковь. Под защитой Престола ни духи, ни зло не страшны, - Иоанн говорит мягко и вкрадчиво. Будто мудрый наставник, у которого есть ответы на все вопросы.
-Так ни в какую он идти не хотел! Говорил всё, что в порядке. А я вижу – синяки уже черные, мешки под глазами, что хоть картошку собирай.
-Так он начал записи вести?
Мари лишь кивает, и достает из мешковатой сумки, от которой пахнет сушеными травами, листы бумаги. Иоанн разглядывает их, но там лишь неразборчивые каракули, будто кто-то просто водил трясущейся рукой с пером, а не вел записи. Некоторые каракули написаны столбом, как стихи, некоторые – сплошным текстом, строчками ложащимися друг на друга вдоль и поперек.
-Я так и думал. Нет в этом ничего ведьмовского, Мари. Эд просто…
-Это не всё! – Мари зло вырывает листки и убирает их обратно в сумку. Будто Иоанн должен был ужаснуться этим строчкам. Но у неё еще припрятан козырь в рукаве. Несколько секунд она жует губы, а затем достает другой листок и протягивает его Иоанну. И от этого рисунка у священника бегут мурашки. Холод кладбища, хриплое карканье ворон, и Это… Губы сами шепчут молитву Спасения.
Это были все те же каракули, но наконец Иоанн смог разобрать, что там написано. Это повторяющиеся два слова, однако они – лишь фон для рисунка, сделанного углем. Ворох крыльев, мешанина вороньих голов, сотни тщательно прорисованных глаз, будто смотрящих на неосторожного зрителя. Черная клякса будто живая – хоть под бесконечными тучами не так много теней, но кажется, что перья шевелятся. Притягивают к себе сумрак.
Или наоборот, источают его.
-Сохрани… - выдыхает Иоанн, - это чертовщина.
-Вот-вот! – голос Мари дрогнул, а глаза заблестели от подступающих слез, - только это еще не всё. Я спросила у Вирджинии, что это такое. Эд называет это “Ку-хутт”.
Священник тяжело выдыхает. Только этого не хватало. И он, и Мари на время замолкают, слушают вой ветра и тревожное карканье. Молчание прерывается, когда Иоанн слышит всхлипывание Мари.
-Не волнуйся. Что-нибудь придумаем.
Однако это не успокаивает знахарку. Она начинает плакать еще сильнее.
-Я заходила к ним вчера. Эду было совсем плохо. Он повторял и повторял, бубнил себе под нос. Вирджиния обещала, что мы придем сегодня в церковь, потому что это… - она кивает на рисунок, - уже совсем неугодное дело.
-И?
-Они мертвы, Отче, - Мария, произнеся это, не сдерживается и начинает плакать навзрыд. Она так долго прятала горе утраты от соседей и прочих, что теперь, выговорившись, без страха изливает свое горе, опустившись на корточки и прижимая к глазам ладони. Ее скорбный плач разносится по всему кладбищу, как завывания призраков.
-Ох, Мари… - Иоанн снова пытается положить руку на плечо Мари. И она снова рывком убирает его ладонь.
-Они лежат там. Сухие, мертвые. Мумии!
-Что?
-Я нашла их в кровати. Эд будто бы спит, но мертв. А Вирджиния… Моя девочка… Она высушена, будто лежит там уже месяц! Одни кости остались!
Иоанн громко проглатывает ком в горле.
-Мы их похороним. Отпоем. Их место будет подле Престола. Обещаю.
-А всё… это?
Иоанн снова смотрит на рисунок. Эти слова, что как фон покрывают листок, злым роем жужжат у него в голове. Требуют повторить их. Им нужно выбраться. Требуют свое место. Вертятся на языке чертями.
-Это уйдет вместе с ними.
Страшный, уродливый рисунок упокоился вместе с Эдом. Вирджиния, по просьбе Мари нашла свой последний покой в гробу, полном цветов, которые собирали всем Крешетом, оплакивая дочь знахарки. На могильном камне Эда Иоанн попросил высечь те слова, и только запертые в граните они прекратили его тревожить: то и дело он хотел произнести короткую, скорбную фразу.
На похоронах Иоанн заметил крестьянина, что как и Эд перестал приходить на службы. Но прежде чем подойти к нему и спросить, почему Юстас избегает церкви он заметил, что крестьянин пожирает взглядом надгробный камень Эда.
-Вот уж точно, - с горькой усмешкой соглашается с прощальной надписью Юстас и в спешке уходит, оставляя Иоанна с преданной ему паствой и карканьем воронья, слишком похожим на чей-то злорадный смех.
АВРОРА
Разгрести усадьбу у беглецов заняло чуть меньше дня. Отоспавшись в новом, неуютном месте, Аврора распределили обязанности между всеми: она с ведьмой убрала пыль, Френк занялся разбором завалов от проросшего прямо в усадьбе дерева, Эрих отправился за едой и на разведку – фермер вызывал меньше всего подозрений. Один только старик Игнис остался без дела, но его это ничуть не расстроило. Он откопал какую-то ветхую книгу, лежащую обособленно в гостиной и приснился читать, то и дело охая от чтива. Такое читать ему ещё не доводилось.
К вечеру решили, все же, разжечь камин. Эрих паниковал больше прочих: а вдруг дымоход забит? А вдруг их ещё ищут инквизиторы и увидят свет в брошенном особняке? В вдруг…
-А вдруг ты случайно упадешь с лестницы, если не заткнешься? – нервно рыкнул на фермера Френк, и Эрих заткнулся. Все благодарно кивнул и мяснику.
-И что будем делать дальше? – сопя крючковатым носом спросил библиотекарь. Старик укутался в пыльный плед и сидел в кресле поближе к горящим доскам, которые Френк принёс, разгребая пробитый деревом этаж.
-Не знаю, - Аврора решила быть предельно честной. Обман Минервы её сильно задел. Но такая честность была ни капельки не вдохновляющей.
-Я бы хотел вернуться домой, но… - начал было Эрих, но Френк его вновь перебил,
-Но тебя, как и всех нас, ждут инквизиторы, а за ними – клетка, пытки и костер.
-А чем тут плохо? – Аврора, заметив напряжение, решила хоть как-то его разбавить. Она ожидала, что кто-то скажет, что это не дом. Или что вместе не безопасно. Но…
-Что-то надвигается. Мне сегодня снилось странное… - Минерва подала голос издалека. Она сидела не у камина, а в тени. Весь день она ходила мрачнее тучи. Хуже того – все сегодня проснулись с мерзким, липким ощущением. Настроение и так было ни к черту, - и вам тоже?
Минерва не на шутку встревожилась. Повисла тревожная тишина. Каждый из присутствующих обратился куда-то внутрь себя.
-Игнис?
-Воронье. Целая стая. Я был в лесу, когда с каждой ветки на меня налетели эти черти. Я бросился бежать и оказался в городе. Куда бы не свернул, куда бы не зашел – везде они.
Минерва громко проглотила ком в горле, но перевела взгляд на Аврору.
-Не вороны, а олени. Они встретили меня, и были такие жуткие. Один ходил как человек, на задних…лапах? – на миг замялась девушка, но мелочи с названием конечностей не заботят ни её, ни остальных, - а остальные будто бы обычные, но с человеческими лицами. Ты, Эрих, там был. И Френк. Смотрели и вообще не моргали. Жуть.
Мужчины переглянулись.
-Мне жаба снилась…
-Мне тоже, - кажется, Френка просто раздражает голос Эриха. Он постоянно его перебивает, но фермеру либо плевать, либо он таит обиду. Но кому какое дело?
-Жаба была как человек, жирная такая, по животу себя гладила. И в короне еще.
-Как рога корона?
-Ага, - от согласия Френка Эрих побледнел пуще прежнего, - и говорит мне мол, жрать будешь? Ну а я вообще то и сейчас голодный. Ну она по животу себя опять гладит, а я вроде как на болоте. Болото и высохло. А там утопленников – тьма тьмущая, и черви, черви, черви. Брр! – Френк встряхивает плечами, будто все эти насекомые на его плечах оказались.
Повисла гробовая тишина. Никто не смотрел на другого. Кто глядел в камин, будто в огоньке есть ответы на появившиеся вопросы. Кто наоборот, в темноту.
-Поэтому оставаться нельзя. – коротко подвела итог Минерва.
-А я, вообще-то, ничего общего не вижу. Ладно бы нам всем одинаковый сон снился… - расправив плечи Аврора вновь примерила на себя роль негласного лидера, - а то… лягушки и сейчас квакают. И воронье. Вчера был тяжелый день, мы были на краю гибели. Не надо паниковать, - последнее было адресовано лично ведьме, которая, хмыкнув, закуталась в шаль, совсем растворяясь в тенях.
На следующий день Минерва позвала Аврору в поле – набрать трав и ягод, чтоб делать отвар и чай. Камин по ночам не спасал от сквозняка гуляющего внутри усадьбы. Но важнее – Минерва обещала, что этот чай избавит от плохих снов. Бывшая монахиня была и не против. Как будто ей мало забот.
Вместе они пришли на лесную полянку, куда ведьму «привёл ветер». Она была полна высокой травы, но что важнее, цветов, которые скрывались в ней. Стоило лишь присесть и перед девушками открывался целый новый, пестрый мир. Он даже казался чем-то чуждым в сыром и сером Норфельде.
-Не надо больше как вчера. Ладно? – Авроре достался нож, а Минерва мастерски управлялась с серпом. Обе они складывали травы в худые корзинки. Каждый срез, каждый легкий ветерок наполнял чистый, лесной воздух ароматами.
-Что именно?
-Про сны и так далее. Я знаю, что ты…
-Ведьма?
-Да, - с легкой брезгливостью фыркнула Аврора, - но это лишнее. Надо все обдумать, а не паниковать попусту и срываться.
-Ну обдумай. Я себе вариант всегда найду, - Минерва сверкнула глазами. Можно было бы подумать, что это блик солнца, если бы только в Норфельде не было всегда пасмурно.
-Не сомневаюсь. Мужика уведешь?
-А что такого? Я пыталась по хорошему, - Минерва вспыхивает, встает на ноги и бросает серп, - я помогала людям. И побольше твоего, кстати. Не молитвами, а делом. И чем мне это аукнулось? Так какая разница тогда? Скажи мне, монашка?
-Я больше не…
-Не обманывай ни меня и ни себя. Можно монашку вытащить из церкви, а церковь из нее – нет. То ли я не вижу, как ты молишься? Или не вижу, что я для тебя грязная какая-то? Так что кончай с этим.
Аврора поджимает губы, задумавшись. А правда – должно пройти не мало времени, чтоб вытравить это всё из себя. У нее даже живот крутит от голода, если она не поест в распорядок дня. Девушка рассматривает цветок с желтыми листьями, вперившийся в нее черной ягодой, как глазом.
- И что теперь? – с легкой грустью говорит бывшая монахиня, - по мужикам бегать? – она смотрит на корзинку полную трав и цветов, на нож в руке, - Зелья варить? Людей травить?
-А что такого? Ты теперь, как и мы все, свободна от всего этого. Поставь точку на том, что было и живи в свое удовольствие. Тебя никто больше не заставляет жить по заповедям – живи для себя.
Минерва явно загорелась этим монологом. Её глаза искрятся радостью. Она будто говорит всё это не Авроре, а самой себе. А может, Минерва хотела бы услышать это от кого-то.
-Делай что и как хочешь. Это ли не свобода? От заповедей, от контроля. Захочу – поселюсь где вздумается. Прокляну каждую сволочь, что на меня косо посмотрит. Я… я так боялась изучать свой дар…
Минерва срывает небесно-голубой цветок, растирает лепестки между пальцами, от чего кожа приобретает синюшный оттенок. Такая мелочь, но Минерва смотрит на это завороженно, как ребенок на фокус с монеткой. Теперь ей не надо этого ни бояться, ни стыдиться.
-А теперь… что мне будет? Я, как и ты, решила покончить со всем, - монолог прерывает бой колокола где-то вдалеке, и ведьма кривит лицо, - этим.
Аврора не сводила с ведьмы взгляда. Её воодушевление и правда цепляло девушку. И правда? Зачем стараться жить по чьей-то указке, если она видела еще больше, чем Минерва. Может, ей и не удалось почувствовать весь ужас, зато видела она явно больше. Но… от колокольного звона всё равно в груди что-то ёкает. Теплится еще вера.
- Я поняла тебя, Минерва, - Аврора кивает, и вновь берется за нож. Не видит самодовольной ухмылки ведьмы, преисполненной веры в саму себя и свое могущество – это печально. Что человек, получив свободу выбирает делать зло. Я так не хочу. И не буду. Я ушла из церкви, потому что она мне не нужна, чтоб быть хорошим человеком.
-Будешь меня перевоспитывать?
-Нет.
Еще несколько минут женщины набирали травы в тишине, будто их разделила стена, не пропускающая звук. Смолкли птицы. Деревья будто тоже задумались – перестали шуметь кронами.
Продолжалось это не долго. Женщины остановились, когда услышали быстрый топот шагов. Кто-то бежал совсем не далеко от них, и не обращал внимания на женщин, склонившихся к низким травам.
Это была молодая девчонка, лет пятнадцати на вид. Она мчалась во весь опор через лесную поляну куда-то в самую чащу, изредка бросая взгляд за спину. Аврора тут же стала выискивать преследователей, а вот Минерва не сводила с бегущей взгляд. Это заметила Аврора.
-Ты чего? Знаешь её?
-Нет, но… про таких говорят «у нее на следах мухоморы растут».
Немой вопрос Авроры она проигнорировала. Вскоре монашка схватила ведьму за руку.
-Если за ней гонятся, надо уходить. Скоро «они» будут здесь.
Минерва лишь кивнула, продолжая пугающим взглядом, не моргая, смотреть беглянке в след.
Девушки быстро вернулись в усадьбу, где увидели Эриха. Он был мокрый от пота и тяжело дышал. Игнис пытался отпоить фермера водой, но тот отказывался от воды.
-Что случилось? – спросили женщины хором.
-Они… здесь… - Эрих задыхался, и делал по глубокому вдоху через слово, - инквизиторы…приехали…
-Нас нашли? Тебя видели?
-Нет, - Эрих мотнул головой, и ему будто было тяжело держать ее на весу, повесил голову, - видел как они с местным священником говорили. О чем – не слышал. Но инквизитор остался тут – карету отпустил и остался в церкви.
-Твою мать… - только и выдохнул Френк, - и куда мы?
-Останемся тут, - резко ответила Аврора, и встретила четыре искренне не понимающих взгляда, - если он приехал и остался, то нас наверняка теперь везде ждут.
-Или нас поймают прямо здесь, - фыркнул Игнис.
-Нет. Отсюда проще в лесу скрыться.
Все это время Минерва молчала. Обдумывала что-то, водила взглядом по полу, будто в поисках знака или подсказки.
-Он один был? – она обратилась к Эриху и тот кивнул, - тогда действительно лучше остаться тут. Нас пятеро, а он один.
Такой настрой понравился Френку. Он даже будто расслабился – удивительно, что здоровяк сам не принял такое решение.
-Но и на рожон лучше не лезть, - будто в попытке осадить мстительного мясника подытожила Аврора.