- «Ты сам виноват, зачем было резко худеть? Думал так ты найдешь себе девушку? Раскрой глаза, девушки встречаются и с толстыми парнями! Просто ты страшный и неуверенный в себе урод, смирись!» - отвечает мне мозг

- «Вообще-то я ходил подтягиваться на турники и мог отжиматься больше двадцати раз! Я был в хорошей форме! У меня были все шансы!» - парирую я.

- «Кретин! Своим образом жизни ты довел меня до истощения! У тебя даже член на порно с трудом вставал, помнишь?» - делает выпад мозг.

- «Иди в пизду» - говорю я и допиваю свой напиток.

Затем я решаю умыться: добавляю немного снега в чайник с горячей водой и склонившись над раковиной выливаю на себя воду. Умывшись и приведя себя в более-менее приличный вид, я решаю пойти на улицу и немного подышать свежим, морозным воздухом, но вдруг у меня заурчал живот, а потом пошли газы, и я быстро бегу в туалет. Я срал. Я срал много и долго. Я начинаю умолять Бога, в которого никогда не верил, чтобы он остановил мои страдания и простил мне моё чревоугодие и прелюбодеяние (просмотр порно). Я тужился и потел, выдавливая из себя коричневые кучи и говорил ему: «О Господи прости меня. Мне очень больно. Я исправлюсь, только дай мне пожалуйста выжить». Люди всегда начинают верить в Бога, когда им становится плохо, а мне было очень плохо, и я начал верить.

У меня ужасно болел зад, мне казалось, что у меня идёт кровь. Я коснулся пальцем своей черной дыры, из которой вываливалось говно – крови не было.

Противный запах, заполнивший туалет, лез мне в нос, и я начал кашлять. Беспрерывный кашель раздирал мне глотку, затем меня стошнило. Вся плитка, зелёный коврик у меня под ногами, и мои жирные ляжки были в блевотине. У меня начало темнеть в глазах, в ушах появился шум, похожий на звук вращающих лопастей вертолета, я весь покрылся потом. Почувствовав следующий приступ рвоты, я широко раздвинул ноги и согнулся пополам, целясь в дыру унитаза, и меня снова стошнило – я попал в дырку, но ещё и на собственный член, и на лобок, который я совсем недавно привёл в порядок. Потом я выдавил из себя ещё одну большую, коричневую личинку, и мне вдруг стало легче. Раскинувшись на унитазе, полный блаженства и умиротворения, я закрыл глаза и просто сидел.

Спустя какое – то время, я взял рулон туалетной бумаги и принялся вытирать свои заблёванные ляжки, бедную задницу, и свой многострадальный лобок. Туалет я решил не вытирать.

«Помою как появится вода» - решил я и закрыл дверь туалета.

«Что делать дальше?» - думал я переодеваясь.

«Наверное стоит найти телефон» - сказал я сам себе и повторил: – «Да, верно. Найти телефон».

Мне хватает знаний моего английского, чтобы прочесть и перевести эти надписи, и я мысленно благодарю свою бывшую учительницу по английскому языку - маленькую и бледную, совсем худенькую девушку с черными волосами, которая смогла что – то вдолбить в мою бестолковую голову. Она хорошо знала свой предмет, но совершенно не умела держать себя на уроке – у неё напрочь отсутствовал характер, и она легко поддавалась на наши провокации, что было большой ошибкой. Ты можешь великолепно знать свой материал, но когда ты идёшь на поводу у детей: позволяешь им шуметь у тебя на уроке, или даже хамить тебе, то ты дерьмо, а не учитель, хотя и безукоризненно знаешь свой предмет. Когда работаешь с детьми, ты должен уметь выстраивать границы дозволенного, которые они не должны пересекать. И самое главное, ни в коем случае нельзя идти у них на поводу, иначе они перестанут тебя бояться. Помни, только ты доминируешь! Только ты главный, а они жалкая грязь у тебя под ногтями. Они должны отлизывать твою пиздёнку или отсасывать твой хуй, и говорить: «как вкусно, спасибо». Просто, потому что они боятся тебя. Забудь про уважение, пусть просто боятся, а уважение придёт само собою. Всё это является аксиомой и для любого начальника.

Я поднимаюсь на ноги и живот снова начинает болеть. Я медленно шагаю до унитаза, раскидывая по пути прозрачные, пластиковые упаковки, в которых, обычно, доставляют суши или продают шоколадные пончики. Я дошёл до туалета и сняв свои вонючие трусы обнаруживаю на них белые засохшие пятна. Затем перевожу взгляд на свой волосатый лобок – он покрыт засохшей и вонючей спермой.

— Это пиздец! – произношу я и затем взяв свой член в руку разглядываю его – покрасневшая головка и слегка расширенная щель – это верный признак того, что я дрочил по нескольку раз каждый день.

«Сколько же дней я уже нахожусь в таком дерьме? И как я вообще оказался в нем?» - размышляю я, но прерываюсь, когда чувствую, что коричневая личинка, расширяет мои ягодицы и выходит из меня. Я напрягся и шлёп - личинка упала в воду. Я нажимаю на смыв, но вода не появилась.

- Ну и хрен с тобой, плавай в этом узеньком горлышке унитаза, если боишься перемен. – говорю я своей личинке.

От меня ужасно пахнет спермой и потом, и чтобы хоть как – то убрать этот запах я беру ножницы и срезаю слипшиеся на лобке волосы. Заросшие подмышки я решаю пока не стричь – просто побрызгал дезодорантом.

Мне ужасно захотелось пить – просто воды с кусками льда. Заполненные крошками и кусочками еды, зубы и десна просто кричали об этом:

- Дай нам воды! Мы хотим пить!

Я иду на кухню, но, если бы я знал, что там творится, я бы лучше вышел на улицу и попил бы из лужи.

- Ебать! – воскликнул я, когда зашёл на кухню.

На столе валялись палочки от мороженого, их было около двадцати штук, а может и больше, не знаю сколько именно. На подоконнике стояли пустые, смятые банки из-под энергетиков. На кухонном столе были разбросаны пустые стаканчики из-под фруктового йогурта с жирностью 7,6 процентов, несколько прозрачных упаковок полные крошек от шоколадных вафель и парочка желтых упаковок с изображением круассанов. Я открыл холодильник и обнаружил: штук десять, а может и больше пустых, красного цвета, картонных коробок из – под молочного коктейля объемом 0,2 литра, недоеденную, нарезанную кружочками колбасу, банку с остатками малинового варенья и с крошками белого хлеба на дне, тарелку с разваленными сушами и роллами, которые плавали в тёмном соусе, на другой тарелке - пару недоеденных бургеров, ещё банку с остатками кабачковой икры, неполную головку сыра, и кусок торта, но воду так и не нашел. Тогда я открыл морозилку и вытащив замороженную смородину, принялся её облизывать, отчего в голове начали всплывать фрагменты из порно, в которых парень делает куни.

«Как я докатился до этого?» - думал я, облизывая замороженную смородину. – «Давай начнем вспоминать» - «Нет, сначала выпьем кофе и плевать что во мне, скорее всего, уже и так годовая норма кофеина, хуже мне точно не будет».

Продолжение следует.

Выложил по просьбе друга и с ЕГО аккаунта. Он постепенно приходит в себя (его подписчики в курсе).

"Муравьиный манифест" Адама Муравья :

"Нас четверо, мы называем нашу музыку Antmusic, мы работаем для будущего века,
мы оптимисты и таким образом отвергаем идеал «пустого поколения»,
мы признаем журналы для фанатов единственной законной формой журналистики
и считаем «традиционную» прессу не более чем бездарными клонами,
виновными в крайней лени,
мы считаем, что артист имеет право использовать любой творческий материал,
каким бы оскорбительным или неприятным он ни казался, для выполнения своей работы,
мы ни с чем не согласны, у нас нет интереса к политике,
мы не отождествляем себя ни с каким движением или сектой, кроме нашей собственной,
нет границ для нас или нашей музыки, мы заинтересованы в Секс-музыке, развлечениях,
акциях и волнениях, а также во всем молодом и новом,
мы ненавидим концепцию Хиппи и всё, что окружает Рок-н-Ролльную сцену,
мы восхищаемся истинной личностью, и прежде всего разрушением социальных и сексуальных табу, финито мучачос."

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.

- Лишь бы не работать, Гелашвили. Где тебя носит?
- Арин Андреевна, зачем обижаете? За новеньким вот ходил, – надулся Георгий, но женщину его обида не тронула. Она перевела взгляд колючих, черных глаз на меня и подалась вперед.
- Иван Селиванов, значит?
- Да, - кивнул я.
- Меня зовут Безуглова Арина Андреевна. Заведующая отделением.
- Очень приятно.
- Это пока, - съязвила она. – В курс дела тебя введет Жора и Вика Милованова, старшая медсестра. Правила просты и повторять их я не буду. Уволиться так просто ты не сможешь. Сам согласился на это, значит, хоть усрись, но работу делай. А теперь запоминай. К больным спиной не поворачиваться. К буйным входишь только с другим санитаром. Всегда будь собранным и внимательным. Выполняй то, что тебе сказали. И главное, Селиванов. Никому не верь и не показывай слабину. Понял?
- Да, Арина Андреевна.
- Надеюсь. Жора, - она посмотрела на грузина, - пусть первую неделю-две один не ходит. Или с тобой или со Степой. Ну и с остальными познакомь, пусть обживается. Свободны.

- Пошли, Вано, - поторопил меня Георгий и буквально вытолкал из кабинета. Я с трудом сдержал улыбку. Грузин определенно боялся заведующей. Да так сильно, что даже этого не скрывал.
- Суровая женщина, - честно признался я, пока Георгий возился с ключами.
- У суровых женщин пизда между ног, - понизив голос, ответил грузин. – А у нее хуй, Вано. Пошли, отделение наше покажу.
- А ты всегда здесь или… ох, блядь, - поморщился я, когда Георгий открыл дверь, ведущую в отделение. В нос ударил резкий запах мочи, говна и пота, а вместе с ними на уши обрушился монотонный гул, прерываемый вскриками или безумным смехом.
- Добро пожаловать, - усмехнулся Георгий, правда улыбку, как ветром сдуло, когда к нам приблизился странный мужчина. Он оскалился, заставив меня попятиться, и зашипел. Зубов у мужчины почти не было. Остались только желтые резцы, что придавало его оскалу эффектности. Однако грузина это не смутило. Он нахмурился и влепил шипящему затрещину, после чего рявкнул. – А, ну, пшел нахуй! Шэни дэда мовткан (твою маму ебал).
- Чего это он шипит? – настороженно спросил я, когда мужчина убежал вперед по коридору и скрылся в одной из палат.
- Вампир он, - ответил Георгий и, вздохнув, добавил. – Гамоклевебули (охуевший).
- Вампир?
- Ага. Так, смотри. Там, - грузин указал толстым пальцем вдаль, куда сбежал шипящий, - наблюдательные палаты. Где особо буйные и новенькие сидят. С ними всегда двое санитаров и сестричка. За дверью в конце коридора экспертное отделение.
- А ближе к выходу те, кто почти готов к выписке? – уточнил я. Георгий расплылся в улыбке и похлопал меня ладонью по спине.
- Молодец, Вано. Быстро схватываешь. С народом познакомишься. Тут, как ебанашки есть, так и смирные, - Георгий снова замолчал, когда из третьей палаты выплыл худенький парнишка с блаженной улыбкой. Я сразу отметил, что волосы на его голове растут странно. В одном месте зияла солидная проплешина, словно пареньку на голову капнули кислотой. Он подошел ближе к грузину и, сморщившись, громко перданул, заставив меня улыбнуться. Ему Георгий тоже отвесил оплеуху. Голова паренька дернулась и он, рассмеявшись, показал мне язык. Грузин в ответ показал ему кулак. – Иди, дорогой, иди. Не доводи до греха.
- Да, уж, - вздохнул я.
- Привыкнешь, Вано, - пожал плечами Георгий, задумчиво смотря вслед пареньку, который выдал еще один рокочущий залп. – Это Ветерок. Он спокойный. Пердит только, как сука.
- Ветерок? Хм, понятно.
- Ага, - кивнул грузин, идя со мной по коридору. Иногда он останавливался и заглядывал в одну из палат, изредка кого-нибудь одергивал, после чего шел дальше. – Ветерок у нас стихи читает. Такие, что ажно душу выворачивает.
- Да тут книгу написать можно, - буркнул я, заставив Георгия рассмеяться. – Столько персонажей.
- Пиши, дорогой. Иногда тут делать нехуй, так чего б и не писать, если хочется. А порой присесть некогда, - вздохнул он и, остановившись, развернул меня в сторону дверного проема, за которым обнаружились четыре ржавых чаши Генуя вместо привычных унитазов. – Туалет. Моем мы, но можно и коней привлекать. За сигарету они его языком своим вылижут.
- Вижу, - кивнул я, смотря, как тощий старичок, стоя на коленях, натирает пол мокрой тряпкой. Его не смущал даже срущий рядом с ним толстяк, чья рожа раскраснелась так сильно, что я невольно испугался, а не лопнет ли он. Туалет был затянут сигаретным дымом и в нем, не обращая ни на кого внимания, курили около семи человек. И лишь мощная вытяжка, гудящая в углу окна, не давала дыму расползтись по коридору отделения.
- Жора, - к нам подошла некрасивая, измученная женщина в белом халате и прикоснулась к плечу Георгия. – Иванов опять в кровать насрал. Твой черед убирать.
- Пидорас проклятый, - ругнулся Георгий, закатывая рукава. Он прочистил горло и рявкнул так, что у меня уши заложило. – Рома! Если я тебя найду, я из тебя все потраченные часы жизни выебу, мамой клянусь.
- Новенький? – тихо спросила женщина, смотря на меня. Когда я кивнул, она улыбнулась и протянула сухую ладошку. – Галя.
- Ваня. Вы врач?
- Санитарка, - мотнула она головой, провожая взглядом Георгия. – И давай на «ты».
- Да, давай. Георгий мне сказал, что нужно одежду получить.
- Пошли, провожу. Заодно воздухом подышу. От этой вони уже голова кружится, - вздохнула Галя. – Жора, я новенького с собой забрала.
- Рома, чтоб мой хуй был в твоей семье ложкой, лучше вылезай! – не обратил на неё внимания Георгий. Галя покачала головой и легонько пихнула меня кулачком в плечо.
- Пошли. Жора не успокоится, пока не найдет его.
- Это я уже понял, - кивнул я и, поправив за спиной рюкзак, отправился за Галей. Однако, мгновением спустя, в спину что-то шлепнулось, а в воздухе разлилась едкая вонь. Развернувшись, я увидел стоящего в отдалении безобразного мужика с всклокоченными черными волосами, а у моих ног темнела свежая куча говна. Галю это не удивило. Она с ловкостью фокусника вытащила из кармана влажную тряпку и протянула мне. Из глубин палаты послышался рык Георгия, который повалил мужика на пол, придавил его коленом и саданул кулаком по затылку. Однако больной не заорал. Лишь безумно рассмеялся и покрыл санитара такой руганью, что у меня уши плесенью покрыли. Грузин в ответ заломил тому руки, заставив мужика взвыть от боли. – Галь, а разве с больными так можно?
- У тебя рюкзак в говне, - меланхолично буркнула Галя, смотря, как грузин вдавливает больного в пол. Мой вопрос она проигнорировала. – Но лучше сразу с Ромкой познакомиться. Теперь будешь внимательнее. Пойдем.
Я не ответил. Молча вернул ей тряпку и поплелся следом.

Получив форму и расписавшись за нее у кастелянши, я вышел на крыльцо больницы, достал сигареты и закурил. На душе было погано и настроение портил не только тот факт, что в меня запустили говном, но и то, что мне предстояло отработать здесь два с лишним года. Может отец был прав и стоило пойти в армию?
Однако я отмахнулся от этих мыслей, улыбнулся стоящей рядом Гале, которая курила «Приму» без фильтра и задумчиво смотрела на внутренний двор больницы. В её мутно-голубых глазах не было ничего. Ни боли, ни разочарования, ни радости. Только серая тоска. Такая же серая, как и вонючий дым, растворяющийся в прохладном воздухе.
- Увидимся, - обронила она и, похлопав меня по плечу, скрылась в здании больницы.
- Увидимся, - тихо ответил я в пустоту. Затем выбросил окурок в урну, включил плеер и медленно пошел в сторону остановки.

Глава вторая. Дурка.

В одном Георгий оказался прав. Вернувшись домой, я первым делом полез в ящик стола и нашел чистую тетрадь на девяносто шесть листов. На темно-синюю обложку была налеплена наклейка и на ней я коротко написал одно слово. «Дурка». После этого я покрыл несколько страниц мелким, убористым почерком, описывая первые впечатления о больнице и людях, которые мне встретились. Если собрался быть журналистом, так почему бы не начать практиковаться? Тем более внутри горела уверенность, что одной тетрадкой обойтись не получится. Слишком уж яркий народ обитал в грязно-желтом здании с облупившимися стенами. Но я твердо решил писать одну лишь правду, какой бы страшной она ни была.

Будильник наполнил комнату хрустящим звоном ровно в шесть утра. Зевнув, я выбрался из-под одеяла, взял сигарету из пачки на столе и отправился в туалет. Затем пришел черед завтрака. Овсянка с бананом, два бутерброда с вареной колбасой, все тем же резиновым, безвкусным сыром, да стакан крепкого чая с чабрецом. Я понимал, что очень скоро все это буду делать на автомате и мне даже не понадобится будильник, чтобы встать в шесть утра.
Сложив в рюкзак форму, которую мама заботливо подшила вечером, я бросил внутрь две пачки сигарет и зеленое яблоко. Георгий сказал, что кормить будут на работе, поэтому в еде нужды не было. Батарейки в плеере поменяны, в наушниках Skepticism, проездной наготове. Вздохнув, я закинул рюкзак за спину и осторожно прикрыл дверь, стараясь не разбудить родителей.
В трамвае народу еще немного. Зевает контролер и ленивым взглядом обводит дремлющих пассажиров. Горбатый, длинноволосый парень задумчиво трясет головой, видимо тоже слушает музыку. На его торбе, которая лежит на коленях, принт с обложкой Decapitated. Рядом с ним сморщенная старушка. Она смотрит на него, поджав губы, а в глазах осуждение. Но парень не обращает на неё внимания. Он растворился в музыке, как остальные пассажиры растворились в своих мыслях.

Больница, похожая на старого, израненного зверя, встретила меня мокрым асфальтом, который блестел от прошедшего полчаса назад дождика, и окнами, в которых горел желтый свет. Но свет не теплый и уютный, а болезненный и тусклый. Словно зверь вот-вот сдохнет, но продолжает отчаянно хвататься за жизнь. На ступенях крыльца курят санитары из других отделений. Не слышно разговоров, их лица сосредоточенные и опухшие. У урны зевает Степа, а Георгий о чем-то негромко разговаривает с Галей. Они улыбаются, когда я подхожу ближе. Но улыбки дежурные и отстраненные. Только в голосе грузина есть крупица бодрости.

- Здравствуй, Вано.
- Привет, - вздохнул я и, достав пачку сигарет, присоединился к курящим.
- Как настрой? – спросил Степа. Он снова зевнул, колко усмехнулся и повернулся к Георгию. – Ну, теперь в привычный график войдем.
- Ага, - мрачно ответила ему Галя. – Пока Бегемоту не скажут, что в других отделениях народа не хватает.
- Не порти утро, Галя, - проворчал Георгий. – Оно и так, как мацони, кислое, а тут ты еще.
- А Бегемот – это кто? – осторожно поинтересовался я. Георгий, переглянувшись со Степой, прыснул в кулак. Даже Галя сподобилась на улыбку.
- Арина Андреевна, - ответил Степа. – Тетка моя. Раньше с зэками работала, теперь тут. Зэки и дали ей погремуху.  
- Ага. Он её так и прозвал, когда сюда работать пришел. Ну и прижилось, - добавил Георгий. – Короче, смотри, Вано. Иногда нас в другие отделения кидать могут. Ну, помощь там или еще чего. Но не бзди. Кони там спокойные, воду не мутят.
- Кони? – растерянно спросил я.
- Больные, - пояснил грузин. – Самые дурные у нас. А там попроще. Не бзди, Вано. Вязать научим. Пока смотри и запоминай. Эту неделю со мной будешь ходить, а следующую со Степой.
- Ладно, погнали, - вздохнул Степа, посмотрев на часы. – Переоденемся, на летучку и за работу.

Переодеваться пришлось в тесной комнатушке в подвале, где стояли металлические шкафчики на замках. Георгий выдал мне ключ от одного из них, после чего отправился переодеваться. В комнатке воняло потом, сигаретами и канализацией, но это никого не смущало. Быстро переоделся и вперед. На работу.
Насчет летучки объяснений не требовалось. Там же я познакомился со старшей медсестрой. Миловановой Викторией Антоновной, которую Георгий и остальные ласково именовали Кумушкой. Но только за спиной. Сказать ей это в глаза мало кто решился бы. Милованова была женщиной колючей, под стать заведующей отделением. Лицо круглое, волосы короткие и жесткие на вид, шея, как и руки, жилистая. Ну а перед взглядом старшей медсестры пасовал даже Георгий.

- Как ночь? – коротко спросила она. Голос хриплый, усталый и прокуренный. В пепельнице на столе гора окурков, в металлической кружке остывший кофе, а на стене прошлогодний календарь с щенком лабрадора на фото.
- Без происшествий, Виктория Антоновна, - ответила ей худенькая девушка с печальными, серыми глазами. Я не сдержал улыбку, увидев, как на неё смотрит Георгий и остальные санитары. Однако улыбку пришлось спрятать, когда Милованова исподлобья посмотрела на меня.
- Новенький?
- Да. Иван Селиванов, - ответил я. Медсестра кивнула и повернулась к Георгию.
- На тебе?
- Ага, - зевнул тот. Женщину его ответ устроил. Она задала еще несколько вопросов, покрыла хуями незнакомого мне санитара, забывшего развязать буйного больного, и, раздав указания, вернулась за стол. Георгий подтолкнул меня в спину и тихо добавил. – Пошли, Вано. Первый день, он сложный самый.

И Георгий снова не соврал. Я вздрагивал от каждого шороха за спиной и буквально прилип к грузину, что его, без сомнений, веселило. За первые два часа я вымотал себе нервы настолько, что буквально валился с ног. Георгий, заметив это, покачал головой и утащил меня с собой в туалет.
- Не бзди, Вано. Не все так страшно, - пробасил он, выпуская к потолку дым. На самом деле в туалете можно было не курить. Достаточно просто подышать пару минут, как гарантированно получишь хорошую дозу никотина, а то и с избытком.
- А твой первый день? Каким он был?
- Тоже бздел, - вздохнул Георгий. – И Степа бздел. И Галя. Да, все, Вано. Был у нас тут новенький, задолго до тебя. Валера. Так ему в первый день Мухомор расческу в спину вогнал. Хуй знает, откуда он её взял, но кипиш знатный был. Кума орала так, что мозги вместе с грязью из ушей чуть не вылетели. Короче, слился Валера. Теперь с новенькими кто-нибудь из старичков ходит, пока не обвыкнутся.
- А Мухомор этот? Он тут?
- Не, - отмахнулся грузин, жадно затягиваясь сигаретой. Он нахмурился, увидев входящего в туалет Вампира, и показал ему кулак. – Пошипи мне тут, блядина. Так вот… Мухомор забавный был. На него ебанца нападала, он башкой в стену долбился и кричал, что Ван Гог – пидорас и нашептывает ему всякое-разное. А потом его Фунтик задушил.
- Чего сделал? – побледнев, переспросил я. Георгий рассмеялся и мотнул головой.
- Ну, как задушил. Был тут у нас один. Фунтик. Санитар один проебался, не заметил. А Фунтик на спящего Мухомора ночью сел за то, что тот пайку его тиснул. Жопой на лицо и сел. А жопа у Фунтика, Вано… Как у тетки моей, если не больше. Короче, когда нашли их, Мухомор уже синий был, а Фунтик сидит на нем и смеется. Ну и тоже кипиш, ор, комиссия... В общем, мы как работаем. Если захочешь отдохнуть там или покурить, то убедись, что в коридоре есть кто-то. Предупреди по-человечески, что отдохнуть надо. Еще в палате с особо буйными и свежими дежурим. По очереди. Там всегда сестричка и два санитара. Контингент, Вано, там не особо покладистый. Покажу потом. Сегодня Степы смена… - Георгий замолчал, когда в туалет вошла Галя.
- Подменишь? Покурю и чай попью, - спросила она. Грузин кивнул и подмигнул мне.
- Погнали. Вот, о чем говорил, - ответил он и, вздохнув, протянул окурок старику, смотрящему на Георгия со смесью обожания и жадности. Я решил потом уточнить, зачем он оторвал фильтр, и сосредоточился на других вопросах. – На.
- А распорядок дня какой? – спросил я.
- У кабинета Кумы висит, - отмахнулся грузин. – Почитай потом.
- А если коротко? – улыбнулся я. Георгий лукаво на меня посмотрел и прищурился.
- Ладно, Вано. Первый день все-таки, понимаю. Подъем в шесть утра, потом сестричка температуру меряет. Потом туалет и сбор анализов. В восемь – гимнастика. После неё летучка у Кумы. В девять завтрак, в десять лекарства им дают. Потом обход с врачом. В час дня обед. У нас он плавающий, но сам понимаешь.
- Понимаю.
- После обеда лекарства и отдых. Но не для нас, - улыбнулся Георгий, заглядывая в палату, где лежали наиболее здоровые. – Митя, палец поломаешь. Вынь из носа. Или я тебе его сломаю… После отдыха полдник и часть больных идет на прогулку. После прогулки лекарства даем снова, ужин и вечерний кефир.
- Кефир? – удивился я.
- Ага. Два с половиной процента жирности. Ну и на остаток – вечерний туалет и спать.
- Но не нам, - добавил я.
- Не нам. Мы дежурим всю ночь, Вано. Утром сдаем смену после гимнастики и идем отсыпаться. Все просто. Привыкнешь. Иногда нас врач по принудиловке может дернуть. Если больной на воле шизу поймал. Тогда едем с ним и вяжем… О, а вот и Мякиш. Врач наш, - хмыкнул Георгий, указав пальцем на идущего по коридору мужичка в белом халате. – Сейчас обход. Здравствуй, Илья Степаныч.
- Доброе утро, Жора, - улыбнулся ему мужичок и, прищурившись, посмотрел на меня. – Ты новенький?
- Иван.
- Крячко. Илья Степанович, - кивнул он и протянул мне влажную, расслабленную ладошку. Затем повернулся к Георгию и спросил. – Забрать с собой?
- Да. Пусть втягивается, - потянулся грузин и колко усмехнулся. – Заодно с больными познакомится.
- Пойдем, Вань, - поманил меня за собой Мякиш. Я хмыкнул и пошел за ним следом, гадая, почему же этого мужичка зовут Мякиш.

Обход занял два с половиной часа. Скучных и еле тянущихся. Но благодаря ему я смог познакомиться с некоторыми больными и сразу понял, что им найдется место на пустых страницах тетрадки, когда я вернусь домой. Георгий называл их конями, дураками и шизиками, но я пока видел людей. Изможденных, запертых в клетках собственных кошмаров, несчастных и не осознающих того, что с ними происходит.
Мякиш проводил обход не один. За ним безмолвной тенью следовала худенькая девушка, которую я видел на летучке. Она всегда держалась позади врача и что-то быстро записывала в блокнот, который держала в руках. Мы несколько раз пересеклись взглядами, но девушка смущенно краснела и возвращалась к своей писанине.

- Как самочувствие, больной? – спросил Мякиш у тощего, косоглазого мужика. Тот приоткрыл рот, негромко рыгнул и рассмеялся.
- У меня в трусах умерла юная волжская вобла, - шепотом ответил он. К чести Мякиша он даже не изменился в лице, а я прикрыл ладонью улыбку. Девушка тоже улыбнулась, но быстро вернула на лицо привычную сосредоточенную маску. – Она липкая, влажная и соленая.
- Угу, - пробурчал врач, делая пометку в тетради. – Вчера была щука.
- Щуку съели голодные дети Поволжья. Они страдали, но насытились, - улыбнулся больной. Мякиш похлопал его по колену, встал и перешел к другой кровати.
- Здравствуй, Станислав, - мягко поздоровался он с высоким парнем. Тот пространно улыбнулся в ответ. – Как самочувствие?
- Хорошо, - ответил парень. Я задумчиво на него посмотрел. Левая половина лица обожжена, как и предплечья с ладонями. Но шрамы старые. Рука парня неожиданно дернулась, заставив меня вздрогнуть. Я нахмурился и подошел ближе, но Мякиш предусмотрительно кашлянул и успокоил меня.
- Все хорошо, Ваня. Это тик, - сказал он и повернулся к больному. – Ты слышишь крики, Станислав?
- Нет, - вздохнул тот и, поджав губы, добавил. – Иногда. Но тихо.
- Это хорошо. Хорошо, - Мякиш поднялся и перешел к следующей кровати. Я на миг задержался, смотря на обожжённого парня, пока меня не тронула за руку медсестра.
- Надо всегда быть рядом с Ильей Степановичем, - тихо произнесла она и снова покраснела.
- Простите. Задумался, - хмыкнул я. – Кстати, не представился. Ваня.
- Я знаю. Свердлова. Раиса. Пойдемте, - пробубнила девушка и тенью скользнула за спину Мякиша…

После обхода я нашел Георгия и отпросился на перекур. Вот только покурить решил на улице, потому что от вони и жутких болотно-зеленых стен болела голова. Грузин понимающе улыбнулся, о чем-то переговорил с Галей и отправился на улицу со мной. Я не был против, потому что вопросов накопилось много.
- Зеленый ты какой-то, Вано, - зевнул он и, закурив, выпустил дым к небу. – Как крыжовник.
- Не привык к вони, да и само отделение тоску нагоняет, - честно признался я. – Слушай, а та девушка, что с Ильей Степановичем ходила, это кто?
- Рая Свердлова, - ответил Георгий. – Год уже тут работает. После медучилища решила сюда пойти. Она это… идейная.
- Идейная?
- Ага. Ну, больным помочь хочет. Считает, что это её призвание, хуё-муё, - фыркнул грузин. – Хорошая девушка, но недотрога. Степа её за жопу как-то раз ущипнул, так она в обморок упала, прикинь?
- Просто так от подобного в обморок не падают.
- Это да, - согласился Георгий и понизил голос до шепота. – Случай там с ней был. Полгода назад. Неприятный. Больной один на параше зажал. Хуй почти засунул. Еле отбили. Буйный был. Теперь Рая если по отделению и ходит, то только в сопровождении санитара или врача. Боится.
- Ожидаемо, - вздохнул я и вспомнил еще парочку постояльцев. – Там еще один странный был…
- Тут все странные, Вано. В дурке нормальных нет, - рассмеялся Георгий. – Ты про Казака?
- Наверное. У него в трусах вобла умерла.
- Тогда точно Казак. У него каждый день там кто-то умирает. Вчера щука была, неделю назад акула. Писатель он вроде бы. На рыбалку с друзьями поехал, нажрался, белку поймал, да спьяну в пруд свалился, когда ночью поссать пошел. После того, как его вытащили, он орал, как ебнутый, и названия рыб всяких перечислял. А! Еще говорил, что его водяной утащить пытался, а потом в голове его поселился. Полгода тут уже висит. В душ хуй затащишь. Воды боится.
- А обожженный? – Георгий вздохнул и вытащил из пачки еще одну сигарету.
- Стасик. Давно тут. Вроде начал понемногу в себя приходить. Так-то пацан смирный и тихий. Не орет, не бузит, говном не кидается. Он в детстве с родителями в аварию попал. Машина перевернулась и в кювет улетела. Потом загорелась. Он вылезти сумел, а родаки его… ну, сгорели короче. Заживо. Когда его нашли, он возле машины сидел, качался и плакал. Долго по дуркам мотался, теперь вот у нас осел. Но Арина Андреевна свое дело знает.
- А обожженный почему? Он же вылез.
- Их пытался вытащить. Потом просто сидел и смотрел, как они горят, пока не нашли, - мрачно ответил грузин. – Ладно, Вано. Хватит вопросов. Пошли пообедаем, пока время есть. У больных отдых сейчас. Да и под таблетками не хулиганят. А после обеда к косильщикам заскочим, ребят подменим, чтобы тоже покушали.
- Пошли, - вздохнул я. Перед глазами снова возник обожженный Станислав с отсутствующим взглядом. Теперь мне стал понятен вопрос Мякиша про крики. Он их до сих пор слышит. Слышит и не может забыть.

На обед в больничной столовой был куриный суп с лапшой и гороховое пюре с двумя раздутыми, похожими на пальцы трупа, сосисками. Однако я честно все съел, так как с непривычки дико проголодался. Георгий свою порцию умял так быстро, что я и моргнуть не успел. Остаток обеда он провел в задумчивом молчании, ковыряя в зубах спичкой.
После обеда мы поднялись обратно на четвертый этаж, только в этот раз Георгий повел меня вперед, к дверям в конце коридора, где находился еще один вход в экспертное отделение. Как я уже узнал, там проводились судебно-психиатрические экспертизы, когда врач выносил диагноз преступникам, а еще там обитали те, кто косил от армии. Причем, весь персонал был в курсе этого.

- Здравствуй, Артур, - улыбнулся Георгий, хватая за широкую ладонь хмурого здоровяка, стоящего в коридоре. Тот улыбнулся в ответ и посмотрел на меня. – Знакомься. Новенький.
- Ваня, - представился я.
- Артур, - ответил здоровяк. Он был еще выше Георгия, а шириной спины запросто мог посоперничать со Степой. – Приглядите за отделением? Я пожру пойду.

- Не вопрос, брат, - согласился грузин. Они снова обменялись рукопожатием и здоровяк, открыв дверь гранкой, скрылся в остром отделении. Георгий потянулся и сыто рыгнул. – К людям по-людски надо, Вано. Сейчас мы Артурчику помогли, завтра он нас прикроет.
- Да я и не против, - хмыкнул я, осматривая отделение.

Оно было меньше нашего и почти пустое. Те же болотно-зеленые стены, мутные желтые лампочки под потолком, запах мочи, говна и лекарств. Однако заселена была только одна палата, откуда слышался шакалий смех и редкие вскрики. Георгий подошел к дверному проему, по-хозяйски оглядел владения и махнул мне рукой, приглашая подойти.
- Вот они. Мастырщики, - презрительно бросил он, указывая пальцем в сторону шести человек, которые моментально заткнулись и уставились на грузина. – Вот так лучше. А то разгалделись.
- Здарова, Жор, - манерно протянул один из них. Тучный, с плоским лицом, мокрыми губами и холодными, жесткими глазами. – Подгонишь сигаретку по-братски?
- Таксу знаешь. Две сотки, - коротко ответил Георгий, вытаскивая из кармана нераспечатанную пачку «Примы».
- Чо дорого-то так?
- Пиздеть будешь, вообще ничего не получишь, - огрызнулся грузин. – Плати или нахуй иди.
- Не зверей, Жор. Чо ты? – вклинился еще один. Крепкий, с бритой башкой, разукрашенной шрамами. – Уши без курева вянут. А Артур в залупу лезет.
- Если лезет, значит так надо, - отрезал Георгий. Он забрал у плосколицего деньги и бросил тому пачку под ноги.
- Петушок. Подними, - процедил тот, смотря на грузина снизу-вверх. С ближайшей койки тут же спрыгнул худенький парнишка с затравленным взглядом и, вжав голову в плечи, подбежал к плосколицему. Затем наклонился и поднял пачку. – Молодца. Свободен. А это кто? Новенький?
- Иван, - представился я. Плосколицый протянул мне руку, но я не сдвинулся с места. Георгий одобрительно заворчал.
- Убери краба, Пельмень. Не положено.
- Чо он молодой такой, Жор? – спросил бритоголовый. Он повертел в руках колоду карт и, бросив её на кровать, подошел ближе. – А! От армейки косит?
- Косите здесь вы, - буркнул я. – А я прохожу альтернативную службу.
- Хуя ты дерзкий, паря, - мотнул головой бритоголовый и повернулся к Георгию. – Жор, чо он, а? Ты кто по жизни-то?
- Ебало на ноль, - рыкнул Георгий. Плосколицый усмехнулся, пожал плечами и вернулся на свое место, как и бритоголовый. Остальные настороженно смотрели на нас, но Георгию на них, судя по всему, было плевать. – Молодец. Вано, я отолью пойду. Присмотри тут.
- Не вопрос, - кивнул я и, выйдя из палаты, оперся плечом на стену, напротив входа.

Однако стоило Георгию уйти, как плосколицый, переглянувшись с остальными, нагло улыбнулся и встал с кровати. Он вальяжно подошел к дверному проему и оценивающе посмотрел на меня. Затем распечатал пачку «Примы» и, вытащив папироску, прикусил её зубами.
- Слышь, дай жигу, - я не тронулся с места. Лишь слабо улыбнулся.
- Хуль ты лыбишься? – грубо спросил бритоголовый, подходя к своему другу. – Не слышал, чо тебе уважаемый человек сказал?
- Вернитесь в палату, - ответил я, делая шаг навстречу.
- А то чо? – дерзко спросил плосколицый. Он повернулся к бритоголовому и гоготнул. – Слышь, Баран. Фраер нынче дерзкий пошел.
- Факт, - кивнул тот. – Ты чо с нами, как с чуханами последними говоришь? Типа санитар и все можно?
- Вернитесь в палату, - вздохнул я, сжимая кулаки. Страха не было. Я понимал, к чему это было затеяно. Обычная проверка. В новой школе было так. На улице было так. Глупо ожидать, что в дурке другие порядки.
- Слышь, я псих, - оскалился тот, кого плосколицый назвал Бараном. – Я ж тя ебну наглухо. Ты за Барана на Блевотне у любого спроси.
- Оно и видно, - усмехнулся я. – Вернись в загон, Баран. Не искушай…

Баран неприятно улыбнулся, обнажая крупные, желтые зубы, и резко бросился на меня. Плосколицый, убрав пачку в карман, гоготнул. Но в отличие от Барана, в драку он лезть не спешил. Лишь уселся по-хозяйски на кровати, откуда принялся наблюдать за стычкой. Впрочем, я насчет них не волновался. Это не психи. Это обычные симулянты, которые прятались в стенах больницы от армии.
Я уклонился от первых двух ударов Барана, качнул корпусом и резко врезал коленом тому под дых. Бритоголовый жадно хапнул воздух и, шлепнувшись на пол, застонал. Плосколицый Пельмень скрежетнул зубами и мотнул головой. Правда ободряюще усмехнулся, когда Баран поднялся на ноги и, заревев, снова бросился на меня. Однако дальше все пошло, как по учебнику. Я перехватил руку, наклонил корпус и бросил Барана через бедро. Тот глухо впечатался в пол, после чего заорал, когда я вывернул ему кисть.
- В палату. Живо, - коротко приказал я плосколицему. Тот бросил недовольный взгляд в сторону дверей в отделение и поспешно отступил. Обернувшись, я увидел покатывающихся со смеху Артура и Георгия.
- Полтос с тебя, брат, - со знанием дела сказал Георгий. Артур усмехнулся и кивнул. – Отпусти мальца, Вано.
- Да я тебя, сука, на лоскуты… - Баран, не договорив, улетел в палату, когда подошедший Артур без лишних церемоний влепил тому поджопник.
- Цыц, блядь, - рявкнул санитар. Униженный Баран под смешок плосколицего уполз на свою кровать. – Еще слово и повяжу.
- Ладно, Артур. Ну, подурачились. Чо такого? – вклинился плосколицый. На миг в его глазах мелькнула злоба, когда он посмотрел на меня. Мелькнула и пропала. Такие, как он мастерски умели скрывать эмоции.
- Ну, с почином тебя, Вано, - усмехнулся грузин, подходя ко мне. Я ехидно на него посмотрел и сдержал ругательство. – Не зверей. Нам знать надо, какой ты. Работать вместе придется.
- И как? Узнал?
- Узнал, узнал, - похлопал меня по спине Артур. – Дальше время покажет. Слабые тут не задерживаются.
- Не сомневаюсь, - вздохнул я.
- Покурим? – лукаво улыбаясь, спросил Георгий.
- Покурим.

Моя страница на ЛитРес.

Книга вышла в свет еще в 1961 году и сразу получила статус “библии контркультуры”. Время было такое – битники, хиппи, свободная любовь и тяга к полному переустройству мира. Ваше общество прогнило, да здравствует свобода, да здравствует новая мораль. До Красного мая и “Вудстока” еще далеко, но их предвестие уже витает в воздухе.

И Хайнлайн эти предвестия очень четко уловил. Он вообще был довольно внимателен к такой повестке. Пацифистом его не назовешь, но вот в том, что касалось новых форм интимных отношения между мужчиной и женщиной, он был мегапрогрессивным. Во многих его произведениях так или иначе прослеживается идея полиамории. То бишь свободы в сексуальном плане для обоих партнеров.

В романе “Чужак в стране чужой” этой теме отведено солидное место. Причем не просто описанию самого процесса, а его теоретическому обоснованию Хиппи сразу сочли эту книгу манифестом свободной любви.

Но дайте ближе к гроку, гроканию, огрокиванию и прочим словечкам с этим корнем. Тут нужно немного про сюжет рассказать.

В центре внимания фигура Майкла. Это некий человеческий “маугли”, которого вырастили марсиане. Так уж получилось. Марсиане в романе Хайнлайна – это особый вид разумных существ, сильно отличающийся от землян. Они ушли далеко вперед в плане разных паранормальных явлений – телепатии, телепортации. И, наверное, в плане интеллекта тоже. Хайнлайновские марсиане – это квинтэссенция модных в то время теорий про разную псионику, биополя и “человек использует полпроцента своего мозга”.

В общем, воспитанный марсианами Майкл свой мозг явно использует на все сто, потому что обладает множеством сверхспособностей. А еще у него совершенно неземная мораль – он не понимает и не принимает всех этих смешных рамок и ограничений, которые напридумывали себе земляне. В плане секса тоже, ага, но это частности.

Так вот. Ключевое понятие романа – это грок. Любое явление Майклу нужно грокнуть. Так принято у марсиан. Перевести адекватно, что значит грок, очень трудно. Скажем так, это полное проникновение в суть явления, после которого ты его принимаешь в себя, сливаешься с ним. Как в нирване разум сливается с абсолютом. И когда предмет грокнут (да, предметы тоже можно грокать), с ним можно делать что угодно. Можно его “исчезнуть”. Можно переместить в любую точку пространства.

Людей тоже можно огрокивать – и это для Майкла высшая форма любви. Хотя можно грокать их и по-другому, тогда они просто исчезают. Этим наш марсианин периодически пользуется, когда ему или его друзьям угрожает опасность. В общем, что угодно можно творить с человеком, если ты его грокнул.

Ну ладно, не будем доводить ваш мозг до точки кипения, все равно лучше Хайнлайна нам это не передать. Так что если нужна более подробная информация, грокните его книгу.

А мы подходим к логическому финалу этой истории. Термин “грок”, что называется, пошел в народ. В Америке шестидесятых-семидесятых его знал практически каждый. Но вот в восьмидесятые его подгребли под себя программисты. Словом “грок” было удобно обозначать профессиональное овладение компьютерным кодом. Понимаете, куда мы ведем? Гроканием стали заниматься самые продвинутые айтишники. а финальная степень грока – это создание искусственного интеллекта.

Так что со стороны Илона Маска назвать свой новый чатбот именем Grok было очень логично.

Источник: Литинтерес

Дед достал коробку и распечатал. На него глазом Саурона глядел маструбатор в виде филейной части тела женщины. Возможно, мужчины. Дед не стал разбираться, предпочтя спросить у голосового помощника:

— А-а-а… я такое??? — Дед снова показывал пальцем.

— Вы были выбраны в качестве победителя в ходе проведения рекламной акции на портале Пикабу на конкурсе “Коричневая шутка”. Аппарат имеет функцию самоочистки, автосмазки и генератор запаха… Продолжить?

— Нет! Кринжовник блять!.. — Дед вдруг вспомнил новое слово.

— Новое в ленте! — Бодро продолжила ассистентка. — Славик тзинькнул на 3,6 на 10 в минус семнадцатой иннова-коина. Текущая позиция в рейтинге — девять миллиа… — Это опять были цифры.

На экране появился кудрявый молодой человек в модном пиджаке, танцуя под заранее записанный кем-то трек:

— Э-ром-бом-бом, ноги ходуном!..

Дед каким-то образом понял, что голос не принадлежит Славику.

— Бесплатный коктейль от внука и компании Тзиньк, теперь банановы-ый! — Реклама звучала громче, да и голос был другим. Робо-рука несла коктейль в пластиковой бутылке.

* * *

— Марк Витальевич, триптофан, вроде, помогает? Заменим Славика на Марика и внука на сына? — спросила Оля.

Марк сошёл с лица и холодно заметил:

— Судя по расчётам, Оленька, он и должен помогать.

Оля испуганно замолчала.

— Вам домой, наверное, пора, — Марк постепенно оттаивал, — Десять дней амнестин ещё пока нельзя колоть, как Вы помните, конечно же. Потом повысим витаминки, как Вы правильно и сказали. И нанотаджиков тоже прибавим, да. Я записал в журнал.

— Да, спасибо Вам большое! До свидания, Марк Витальевич!

Олю дома ждал молодой человек и приготовление котлет.

“Каклеток,” — подумал Марк Витальевич, нащупывая взглядом ассистента, который должен был остаться на ночное дежурство.

Тот пил кофе и рисовал голограмму какой-то молекулы на голографическом проекторе наручных часов. Ему было весело, судя по всему.

По расчётам Марка, лечение можно было вести интенсивней. Но можно было также показать Оленьке, как заботиться о других. Хотя бы попытаться это сделать.

Марк Витальевич тихо выругался на ноябрьскую погоду, и повертел в руках ключи от лаборатории. На сегодня пора было “закругляться”.