Продолжение поста «Мой призыв силе пикабу. Немного о том, как у нас дело не возбуждают»
Немного предыстории для лл:
Девочку 14ти лет пригласили в гости, где потом удерживали в квартире и били три девочки - одной 18, двум другим по 16. И так как она уже была уверена, что живой ей оттуда не выйти, она вышла из окна третьего этажа.
Из последствий - перелом спины в двух местах, перелом ноги и ключицы. И это не считая зчмт и ссадин с ушибами.
Я очень негодовала по поводу того, что сразу не было возбуждено дело, а в комментариях писали про то, что похоже на доведение до самоубийства.
Нет. Никакого доведения до самоубийства не было, что явно следовало из показаний девочки. А я за правду. Человек должен быть наказан именно за то, что он совершил - не больше и не меньше. И именно это, имхо, основное предназначение адвоката в уголовном процессе.
Ситуация разрешилась довольно быстро и ровно так, как я надеялась - сегодня нас известили о том, что квалификация преступления изменена на ч. 3 ст. 127 УК РФ - незаконное лишение свободы, повлекшее за собой иные тяжкие последствия. А это значит, что теперь можно взыскать моральный вред за поломанный позвоночник. За то, что испытала эта девочка, когда её удерживали и били. За дни, которые она будет вынуждена провести, прикованная к кровати.
И не было никакого:"На контроле у Бастрыкина!"(по крайней мере, у меня нет таких сведений). Просто Следственный комитет умеет работать. А я, наверное , поторопилась, когда размещала пост. Ну или помогла сила Пикабу))
И на самом деле, возбужденные комитетом дела расследуются и не лежат "висяками". У меня даже было дело, когда почти в последний год давности привлечения к уголовной ответственности нашли серийного насильника (признал свою вину, осуждён). Сложность была в том, что никаких точек пересечения у обвиняемого с потерпевшими не было. Он ездил на машине и искал жертв.
Вот бы полиции так! А то у нашей полиции как - достал пьяный мужик травмат, пострелял людей (трое потерпевших, у одного тяжкий вред и огромный шрам на животе, потому что пулю долго искали) - ничего, ходи гуляй полтора года, можно и с оружием, потому что разрешение никто никуда не дел. А то и два. А может и само дело там умрёт, зачем расследовать? Так и живём.
А это только что была ода следственному комитету) От радости за торжество справедливости! (Давайте не надо про преждевременность, потому что приговора ещё нет. Всё знаю, но то, что есть - уже победа!)
Вечная глупость и вечная тайна. Глава сорок пятая. (Часть вторая)
Тут явился в нашу палату один оригинал, которого звали Фидель. Телосложение у него было дистрофическим, все руки синие от наколок. Его ладони, ступни и голова казались слишком большими. Зубов у него не было, как и волос на голове. Он пожаловался на то, что у него ВИЧ и принялся рассказывать о том, как он всю жизнь провел в местах лишения свободы, пока ему не поставили психиатрический диагноз, не дали инвалидность. После этого он стал постоянным пациентом первого отделения. Лежал он там иногда три дня, иногда неделю, после чего его выпускали, а через пару дней его опять туда доставляли полицейские. Он сказал нам, что грешно издеваться над Валерой, потому что он бедолага из пансионата. Андрей, конечно, рассказал, что Валера ворует вещи из тумбочек и не дает нам спать, но Фидель был к нам строг и потребовал сигарету для себя и своего подзащитного, получил отказ и привязался к тому Андрею, который ни с кем не общался и тот почему-то угостил его сигаретами и даже дал поесть.
Мне позвонила Ирина, и сказала, что я прачечной более не нужен, по той причине, что шоколадная фабрика согласилась, чтобы её рабочую одежду впредь гладили на колландере. Я понял, что стоит мне выйти с больничного и я сразу же буду уволен, а до пособия мне оставалось дотянуть ещё два месяца. Поначалу я собирался пролежать эти два месяца в первом отделении, ведь другого выхода у меня не было. Но уже через неделю я готов был на все, только бы поскорее выйти на свободу. Никакого лечения я там не получал, главный врач даже в виде исключения сказала мне, что мне дают голоперидол с циклодолом. Я говорил, что эти препараты на меня совершенно не действуют и лучше мне после них не становится. Она на это мне сказала, что может удвоить дозу или даже утроить, и тогда мне точно станет хорошо. Другие пациенты сказали мне, что если дозу этих препаратов увеличат, то я могу и мертвым начать завидовать.
Ещё больше мне захотелось выйти на свободу, после того, как контингент в нашей палате начал меняться. Сначала выписали Оскара и на его место положили крупного мужика, который первый день лежал на спине со скорбным видом, а потом начал рассказывать Владу про то, какие американцы сволочи, про величие России, про то, как он ездил на Донбасс, про то, как ему обидно за разваленный СССР. Он был гражданином РФ с постоянным видом на жительство в Латвии, родом он был с Кавказа. Работал он банщиком и намеревался открыть свою баню, по той причине, что работать банщиком ему уже не позволяло здоровье. Влад сказал, что может найти инвесторов для него и они это обсуждали целыми днями. Я инстинктивно чувствовал напряг по отношению к этому человеку. Как-то сразу стало ясно, что от него будут проблемы и вряд ли получится с ним жить спокойно.
Через пару дней выписали Андрея, который прощаясь со мной пригласил меня к себе в гости, чтобы выпить пива, послушать Гребенщикова и Летова, посмотреть фильмы Квентина Дюпьё и Хлебникова. Ему очень понравились мои рассказы про Игорька и его оруженосца Покемона. На его место положили какого-то шумного подростка кавказской внешности с уголовными наклонностями. Вскоре оказалось, что этого субъекта зовут Дима, ему сорок лет и он из пансионата. Его поведение было просто диким, хотя по отношению ко мне он был очень дружелюбным, я иногда давал ему телефон позвонить в пансионат. Он на всю палату кричал в трубку о том, как он сурово отомстит тем обитателям пансионата, которые на него пожаловались, не желая платить ему мзду. Дима сильно раздражал россиянина Евгения и я видел, что добром это не кончится.
Ссора не заставила себя долго ждать. Евгению каждый день жена приносила полную сетку с продуктами и пару пачек сигарет. Дима, конечно, начал у него клянчить и еду, и квас, и сигареты. Евгений делал вид, что ничего не слышит и брезгливо морщился. Но тут Дима обвинил его в жадности и тот начал молотить кулаками по тумбочке и орать о том, как следует себя вести в приличном обществе. Дима рухнул на колени, вытащил иконку и начал молить о прощении и бога, и Евгения, который постепенно затих и с выражением мучения на лице выслушивал рассказы Димона о его ужасной жизни, которая была ужасной,потому что ему не хватало такого строго отца, как Евгений. Я во время этой дурацкой сцены, хотел выйти из палаты, но понимал, что это может осложнить мои отношения с новыми соседями, с которыми мне ещё неизвестно сколько жить вместе.
Вскоре я узнал, что Евгений по образованию историк, но судя по разговорам, которые он вел с Владом, тема истории его совершенно не интересовала. Он все больше говорил о том, как бы и где бы одолжить по знакомству денег на постройку бани и об искусстве завязывать нужные связи. В то же время я не представлял, как он их может завязывать, впадая в истерику при малейшем возражении. Свои передачи он делил между жителями палаты и того же требовал и от нас с Владом. Пару раз он пытался заставить это делать и необщительного Андрея, но тот демонстрировал готовность драться на смерть и пойти надолго в надзорную палату, чтобы сохранить право распоряжаться своей едой и сигаретами. Мне и Владу доставалось столько же, сколько Евгению, Дима еды получал столько же, но сигареты получал лишь изредка. Валера и Гия получали очень урезанный паек.
Мне вовсе не хотелось обжираться после ужина и пить несколько чашек переслащенного кофе после завтрака, а так же ходить курить каждый час, но чтобы от этого оказаться, нужно было, как Андрей время от времени ругаться, становясь в боевую стойку. К тому же поглощение излишней еды и частое курение повышало мой статус в первом отделении и ко мне уже относились с некоторым почтением. Никто не выпрашивал у меня покурить в туалете, не вымогал у меня еду и не лез с расспросами, если я не был расположен к общению.
С самого начала Евгений велел Лёхе не стоять рядом с нами, когда мы курим и ни в коем случае ничего не просить. Фидель, как-то сам сразу понял, что в нашу палату ему лучше больше не заходить и с Димой общался в коридоре, просил у него сигарет в обмен на координаты лучшего татуировщика в Риге. И всё бы ничего, но потом Евгений начал накидываться на дурачка в подгузнике и сколько мы с Владом не объясняли, что тот совсем ничего не соображает, он хотел наказать его за то, что тот заходил в нашу палату, когда нас там не было и вроде бы досматривал наши тумбочки.
А потом у Евгения случился конфликт с одним очень веселым и общительным завсегдатаем первого отделения. Эдгар постоянно на весь туалет рассказывал о своей личной жизни, шутил с медсестрами и просил у всех что-то поесть. Попросил он и у нас с Владом что-то кинуть на зуб, мы спокойно отказали ему, он собрался уходить, но тут Евгений строго отчитал его за попрошайничество и велел убраться из туалета. И тут Эдгар спокойно ответил, что никуда не уйдет, пока сам не захочет и вообще не хочет, чтобы с ним разговаривали в таком раздраженном и покровительственном тоне. А дальше Евгений схватил его за кадык и завопил на все отделение, чтобы он не смел ему возражать, а Эдгар продолжал спокойно говорить о том, что так себя вести недопустимо, а потом резко убрал руку Евгения со своего кадыка и двинул ему под дых, а потом и в челюсть. А тот продолжал орать и размахивал руками, но ударить противника не решался. Влад пытался встать между ними и просил их успокоиться, но оба противника его отпихивали в сторону. Эдгар выскочил из туалета и побежал по коридору к кабинету медсестер. Евгений устремился за ним, выкрикивая угрозы.
В тот вечер дежурил серьезный санитар, который мог сильно двинуть пациента, чтобы успокоить и только после этого начинал его крутить и тащить в надзорную палату. Эдгар кричал, чтобы его оградили от неадекватного пациента, Евгений грозился убить Эдгара. Санитар, который был на голову ниже обоих конфликтующих, взял их за запястья, как маленьких детей, велел им замолчать и сказал, что кто-то из них после такого точно отправиться в надзорную палату на неделю. Медсестра велела Евгению идти в свою палату и лежать тихо, и принялась допрашивать Эдгара, потом Влада, потом меня и ещё нескольких очевидцев конфликта. В итоге скандалистам предложили попросить при всех друг у друга прощения, пожать руки и избежать надзорной палаты. Они, конечно, на это с радостью согласились, но Евгений начал в обмен на сигареты собирать информацию о своем враге и клялся нам, что обязательно ему отомстит, когда выйдет. Впоследствии они делали вид, что не замечают друг друга, когда сталкивались в столовой, туалете и процедурном кабинете.
Было ещё много мелких конфликтов, когда Влад почему-то решил, что в туалете группа совсем молодых пациентов слишком громко болтала ночью. Евгений орал на совсем невменяемого мужика, который навалил в штаны, пришел в туалет и стоял, не зная, что ему делать. Лёша один раз начал в туалете всем объяснять, как плохо употреблять наркотики и начал перечислять их разновидности и кто ими и где торгует, Фидель начал на него орать и выталкивать из туалета, чтобы тот не разводил пропаганду наркотиков, а Евгений и Влад почему-то решили заступиться за Лёху. Порой мне казалось, что люди просто не могут жить без конфликтов и создают их на ровном месте, хотя и смертельно боятся получить по голове от санитара и потом неделю лежать привязанными к кровати.
Обстановка в нашей палате стала напряженнее, когда Влада неожиданно выписали. В последнюю неделю ему давали какие-то лекарства, что он даже свитер не мог самостоятельно одеть, потом их заменили на уколы и жидкие препараты, наступило улучшение и его тут же выписали. И тут Евгений сначала впал в уныние, а потом занялся воспитанием Димона. И даже подробно расспросил его о его жизни.
Отец Димы был рижским армянином, а мать из Беларуси. Родители его сильно пили, потеряли приличную квартиру в центральном районе и поселились в деревянной двухэтажке. Он тоже начал пить и перестал ходить в школу лет в двенадцать. Вскоре его отец бесследно исчез, его определили в интернат, а мать поселили в какой-то пансионат. Из интерната он постоянно убегал, бродяжничал, воровал и в итоге попал в колонию для малолетних. Выйдя из колонии он снова взялся за нарушения закона. В основном он ломал сараи с барахлом в подвалах в поисках цветных металлов. Когда он снова попался полиции, его решили проверить у психиатра и в первый раз попал в первое отделение.
Ему сразу поставили тяжкий диагноз и лишили дееспособности, потом отправили в пансионат в Вецпиебалге. Ему выплачивали пособие по второй группе инвалидности, но пансионат его забирал на его содержание, на сигареты ему что-то давали, но этого не хватало. Правда ранее он мог заработать денег в том же пансионате, ухаживая за совсем немощными, убирая территорию, помогая кочегару. Разные благотворительные организации дарили ему на праздники довольно приличные ношенные одежду и обувь, а так же телефон, телевизор, и проигрыватель для дисков. Однако годом ранее того времени в силу вступил закон о запрете постояльцам пансионатов работать в этих пансионатах, и он начал вымогать деньги у соседей, чтобы покурить и выпить. Из-за чего и попал опять в первое отделение.
В пансионате он даже нашел себе невесту и собирался на ней жениться, чтобы жить вместе с ней в отдельной комнате. Мать его давно умерла, но неожиданно объявился его отец, правда был он инвалидом первой группы потому, что где-то лишился обеих рук и обеих ног по локти и колени и жил в России в Нижнем Новгороде. Иногда им устраивали сеансы видеосвязи и отец присылал ему небольшие суммы денег по праздникам.
Меня удивляло в нем то, что он мог говорить круглыми сутками, если его не просили замолчать, но при этом ни книг, ни газет он не читал, телевизор не смотрел и о музыке имел достаточно смутное понятие. Вообще ему было очень трудно на чем-то сосредоточиться. Фидель обещал ему дать телефон какого-то адвоката, который может вытащить его из пансионата и поможет получить социальную квартиру, чтобы он начал жить со своей женой самостоятельно. А я думал, что так будет только хуже и для общества, да и для самого Димы.
Вместо Влада из надзорной палаты к нам перевели гигантского мальчугана, который долго был привязан к койке после доставки в отделение полицейскими. Мальчуган совсем не говорил по-русски и мне пришлось переводить ему вопросы Евгения, который совсем не владел латышским. Оказалось, что двухметровому мальчугану двадцать два года, живет он в Сигулде с бабушкой, окончил девять классов с горем пополам, в Латвии работать даже не пробовал. Один раз бабушка отправила его поработать в Баварию на ферме, но через два месяца его отправили обратно. В первом отделении он не в первый раз, хотя инвалидности у него не было. Повязали его за то, что он приехал в Ригу, захотел выпить, зашел на заправку и потребовал водки и сигарет, угрожая все сжечь. Полицейским он оказал ожесточенное сопротивление, но те успокоили его паралитическим газом.
Евгению этот мальчуган очень понравился, он пожалел полицейских, в обязанности которых входит успокаивать таких, как они, а потом он вдруг начал нахваливать латвийское пиво, латвийский хлеб и молочную продукцию. Мне пришлось отвлечься от чтения книги и переводить эти оды своей родине. Потом Евгений рассказал, как жил во Франции и следил за строительством бани, но пока рыли дополнительный котлован для фундамента наткнулись на старый погреб полный хорошего вина и тут со всеми случился запой и миссия оказалась невыполнимой. Тут Евгений обмолвился о том, что хорошо бы переселиться во Францию навсегда. Я рассказал ему немного о своей жизни в Норвегии и Англии, о своих путешествиях на велосипеде, и он начал строить планы строительства бани в Норвегии или Швеции, особенно ему там понравилось то, что там невозможно запить, в силу ограниченной продажи алкоголя. В заключении он сделал вывод о том, что не умеют все-таки советские люди жить...
После пары дней в нашей палате гигантский мальчуган вдруг отказался от приема лекарств. Пришла медсестра и молодая врач, начали уговаривать его образумиться, но он добродушно отмахнулся от них, заявив, что уже в полном порядке и хочет домой к бабушке. Медсестра и врач ушли и пришел санитар, молча оглядел восставшего и поняв, что один он не справиться пошел звать Гатчу. И все бы ничего, но тут тихий Гия заявил, что тоже отказывается принимать лекарства и заявил, что улетает в Грузию. Медсестра спокойно спросила, кто ещё в нашей палате собрался домой и не хочет больше лечиться. И Валера завел свою бессвязную галиматью днем, чего ранее никогда не делал. Евгений что-то буркнул про беспредел, Дима тоже пожаловался на то, что его не пускают на прогулку. Андрей молчал, но смотрел на врача и медсестру как-то дерзко. И только я сказал, что меня все полностью устраивает.
И явился санитар с Гатисом, спокойно взяли мальчугана каждый за свою руку и потащили с койки, но тот поднялся и оба они просто повисли на его руках, которые он попытался освободить. Гатис ещё как-то пытался закрутить ему руку за спину, а ноги санитара даже отрывались от пола и он просто мотался в разные стороны вслед за рукой. При этом мальчуган плаксиво спрашивал, зачем ему ломают руки, ведь он просто хочет домой к бабушке. Наконец помогающий санитару пациент заломил бунтарю руку так, что тот взвыл от боли и рухнул на колени и так его медленно потащили в надзорку. Минут через десять зашла медсестра и спросила, кто ещё хочет прийти в себя в надзорке. Все лежали тихо. Тогда она велела, чтобы Гия шел в надзорку сам, но тот начал уверять её в том, что он всем доволен и особенно лекарствами, обещал усердно глотать все, что ему дадут.
На следующий день заведующая отделением спросила всех о том, удовлетворены ли мы лечением, и все мы заверяли её в том, что лечение прекрасное, что мы полностью здоровы и готовы к выписке. Я упомянул о том, что на следующей неделе мне надо будет оплачивать счета, а сделать это лежа в больнице я не могу. Она сказала, что тоже оплачивает счета, но делает это в самом конце месяца и мне не помешает полежать ещё пару недель. А я уверял её в том, что в этом нет совершенно никакой необходимости, соглашался с тем, что полинейропатия - это не болезнь, что все мои проблемы из-за моей лени, с которой я справился и снова готов трудиться на благо общества. Это я ей говорил уже давно, после недели пребывания в её отделении.
На седьмой день лечения голоперидолом я осознал свою ошибку и разработал новый план своего сражения с рубенсовскими женщинами из прачечной. Я решил выйти на работу, отработать недельку, а потом пойти к семейному врачу, выйти на больничный, сходить к своему психиатру, взять рекомендацию для больничного и продлить больничный до нужного мне срока. Конечно, надо было отработать как можно дольше и дойти до такого состояния, чтобы для больничного были железные основания.
Заведующая тогда сказала, что к выписке я еще не готов, но она разрешает мне ходить на прогулки, если я ещё буду приглядывать на этих прогулках за Димой, который уже их давно у неё выпрашивал. Евгению тоже предложили погулять, но он отказался. И отправились мы на прогулку в ватных халатах. Нас завели в кладовую, где хранились вещи пациентов и велели найти свою обувь и одеть её. В ботинках лежали бумажки, на которых были написаны фамилии, но моих любимых дорогих ботинок "Лова" не было. О чем я и заявил медсестре, которая все же соизволила зайти в кладовку и начала читать бумажки спрятанные в обуви. И к моему удивлению протянула мне пару дерматиновых туфель и сказала, что это моя обувь. И тут я объяснил ей, что некто, кто выписывался, зашел в кладовку одел мои ботинки, и ушел в них, оставив в своих бумажку с моей фамилией. Она заявила, что это не её проблемы, что туфли мне оставили хорошие, размер же подходит. Но я сказал, что мои ботинки стоят три сотни евро и у меня дома есть чек.
К неудовольствию других пациентов прогулку отложили ради поиска моих ботинок. Прибежал тот самый санитар, который их сдал в кладовку, сказал, что помнит мои коричневые ботинки и отправился их искать по всему отделению, хоть я и сказал, что это бесполезно. Медсестра занервничала, принесла и начала листать какой-то журнал и сказала, что у неё все сходится, а я был так расстроен, что сказал ей, что, если она не изменит схему своей работы, то подобные инциденты будут повторяться ещё много раз. В итоге я махнул рукой на все и пошел гулять в чужих туфлях.
На кухне нам дали хлеба, чтобы кормить уток живших в пруду больничного парка. Санитар сопровождавший нас следил за тем, чтобы мы не общались с пациентами из других отделений. Мы сделали большой крюк, чтобы обойти группу женщин. Один парень из нас помахал им рукой, а санитар рассказал, как один пациент первого отделения оказался среди женщин и те ему выдрали клок волос с головы. Я рассказал пациентам о том, что пруд этот выкопали во время одного из визитов Петра Первого в Ригу. Ему понравилась Красная Двина и он решил построить на ней причал для судов, ведь тогда это была полноводная река. А на холмах на берегу реки он приказал разбить парки и выкопать пруды. Пруды выкопали, деревья посадили, но после смерти императора парк этот зарос, пруды высохли, остался только один. И только во время визита в Ригу Екатерины Второй, парк по её указу начали восстанавливать, пересохшие пруды засыпали, но один из них остался и дожил до наших дней...
Евгений, конечно, советовал мне ничего не подписывать при выписке, говорил, что можно написать заявление в полицию, что возможно именно эта медсестра с санитаром похитили мои ботинки. Я сразу ему сказал, что мы не в том положении, чтобы качать какие-то права. Что у заведующая отделения будет защищать медсестру, а у неё-то хватит возможностей заставить меня подписать все, что угодно. И действительно, на следующий день заведующая сказала, что мне могут дать две пары или даже три пары обуви взамен моих. Но я сказал, что там одно сильно поношенное барахло, а у меня были дорогие добротные ботинки, которые совсем не изношены, начал объяснять, что медсестра неправильно работает. И тут мне напомнили, что я нахожусь на самой низшей ступени общественной иерархии, потому нечего мне носить дорогие ботинки.
Медсестра все же повела меня в кладовую, где предлагала разные пары обуви и причитала, что и не знала, что бывает такая дорогая обувь да еще и у психически больного инвалида и все просила подписать бумагу о том, что никаких претензий к больнице у меня нет. Я отказался и рассказал всему отделению о том, как можно лишиться обуви. Заведующая устроила во всем отделении обыск, вероятно полагая, что в этом неудобстве пациенты обвинят меня и заставят заткнуться, но претензий ко мне не поступило. И тогда она вызвала меня к себе в кабинет и прямо сказала, что дата моей выписки зависит теперь только от меня, сказала, что некоторые в этом отделении и на годы задерживаются. Я бубнил, что не нарушал дисциплину, что пришел в отделение сам и потому имею право уйти, как только захочу. А она спросила, кто теперь должен покупать мне новые ботинки.
Прошло несколько дней, я гулял в чужих туфлях, ноги в которых мерзли, а потом воняли. Отец принес мне из дома кроссовки, которые я когда-то привез из Норвегии. Во время утренних обходов о выписке мне ничего не говорили, а я там находился уже месяц, приближалось рождество. В столовой поставили елочку, и нарядили коробками из-под таблеток. И было видно, что кормят всех в основном галоперидолом и циклодолом, но было пару пачек клонозепама, был кошмарный препарат мирзотен и феварин, от которого у многих начинало крутить ноги. Я смотрел на падавший снег, сквозь зарешеченное окно и мечтал оказаться дома и нормально помыться, а не ночью по частям, в туалете, стоя над раковиной, но больше всего хотелось хоть немного побыть в одиночестве, посмотреть нормальное кино и выпить хоть стакан самого дрянного пива...
Я долго ждал, пока медсестра снова спросит меня о том, не хочу ли я подписаться под тем, что никаких дорогих ботинок у меня в первом отделении не пропадало. Наконец мне снова сунули какой-то бланк, который я подписал, не читая. И какая же была довольная эта старая тетка! А заведующая во время обхода на следующий день потребовала у меня устно подтвердить, что я никому не буду жаловаться на пропажу обуви. После того, как я бодро пообещал ей об этом молчать, она сказала, что через пару дней меня пора выписывать. Евгений весьма занервничал после этого, и попросил у заведующей выписать его вместе со мной. Она сказала, что все зависит от того, что ей скажет его жена. И принялся он названивать своей жене и убедительно шипеть ей о своем прекрасном самочувствии и невозможности оставаться в больнице. Это продолжалось довольно долго, но на следующий день заведующая тоже обещала ему выписку в самое ближайшее время.
И в тот день Валеру отправляли обратно в его пансионат, но перед отъездом он решил стянуть что-то из наших тумбочек, и Евгений его застал на месте преступления. Крика поначалу было много, но я только покачал головой и кивнул в сторону надзорной палаты, и тезка мой как-то сразу успокоился, велел Валере заткнуться и не заходить в палату, пока его не увезут. И только его увезли, как на его койке сразу оказался совсем неадекватный тип, носки которого так воняли, что дышать в палате стало совсем нечем. Дима вытолкал его из палаты и начал хныкать о том, что ему очень не хочется, продолжать лечение без нас, сказал, что мы были лучшими людьми, которых он встречал в своей жизни и Евгений даже начал его наставлять по отечески, убеждать его в том, что он может быть нормальным человеком, если очень этого захочет.
Наутро заведующая сказала, что пока выписывать нас не будет, но уж до конца недели, до праздников точно выпишет. Я достаточно нагло пожаловался на то, что из-за носок новенького, находиться в палате стало невыносимо, а уборщица вместо того, чтобы хотя бы забрать у него эти носки и выбросить открыла окно на два часа. Заведующая, сказала, что поговорит с медсестрой, чтобы она решила эту проблему. В итоге этого мужика просто перевели в другую палату, где он продолжал вонять своими носками.
Наконец мне и Евгению во время утреннего обхода велели сходить в душ и собирать вещи. В тот день дежурил вредный санитар, который не хотел нас пускать в чистый душ в надзорной палате. А душ в туалете был у всегда открытого окна и там было очень холодно, и все там было ужасно загажено. Я просил швабру чтобы убрать там перед тем, как мыться, но её мне не дали и тогда я обещал помыться над раковиной, в итоге мы не помылись. И в последний раз очень крупная, молодая и злая медсестра, очень грубо измерила мне давление старым прибором и спросила, был ли у меня стул и поставила в ведомости плюс.
Погода была мерзкой, дул ветер и валил мокрый снег, но я не поехал домой на трамвае, а пошел два километра пешком по своему родному району. И как же было приятно просто идти по улицам! Потом я долго лежал дома в ванне и с отвращением думал о том, что на следующий день надо идти на работу, прихватив с собой парадный костюм, потому что после смены будет праздник в ресторане...
А это уже портрет молодой девушки, который я тоже рисовал, конечно, не в психиатрической больнице. На него у меня ушло порядка шести часов. Вообще начинают рисовать портреты пожилых людей, потому что там легче добиться сходства.
Вечная глупость и вечная тайна. Глава сорок пятая. (Часть первая)
Глава сорок пятая.
Нижнее днище нижнего ада.
В конце ноября семнадцатого года я все-таки слетел с катушек. Получилось так, что три дня подряд я должен был помогать Татьяне с утра до вечера. Она, конечно, делала все, чтобы меня вывести из себя. Вероятно её бесило то, что я не реагировал на её вопли и оскорбления и она постоянно давала мне невыполнимые задания, а под конец начала намеренно делать ошибки и обвинять в них меня. К примеру, когда я раскладывал мелкие заказы по сеткам, она подбежала и смешала все бельё в одну кучу и заорала, что я все перепутал. И все это было на виду у большей части коллектива. И никто ничего не сказал, все только ждали того момента, когда я сорвусь и настучу этой несчастной по голове. Я понимал, что если уже сорвусь, то вряд ли просто пару раз её стукну, и отделаюсь легкими неприятностями.
В конце третьего дня с Татьяной я отправился к психиатру и попал к своему постоянному врачу. Я рассказал, что со мной происходит и она предложила лечь в больницу через месяц и поменять работу. Но состояние мое было настолько неудовлетворительным, что я признался в том, что месяц не протяну, а если уволюсь с работы, то не получу пособия по безработице. Тогда она предложила мне лечь в первое отделение, куда меня могли принять немедленно и я с радостью на это согласился, хотя и примерно представлял, что это такое. Ранее я пару раз туда ходил к Алексею, он просил меня принести ему хлеба и пару сигарет. Я видел, что там на стальных дверях нет ручек, что там решетки на окнах, что обстановка там скромная, мягко говоря. Алексей был вполне доволен своим пребыванием там, говорил, что в отличии от дома он там получает регулярное питание, там тепло, можно помыться и выспаться.
Врач мне сказала, что так, как я сам туда пришел, я могу в любой момент оттуда уйти. Я взял у неё направление и с чувством облегчения пошел в приемное отделение. После оформления документов мне велели раздеться до трусов, составили опись всех моих вещей, выдали мне одноразовую пижаму и стеганный халат и отправили меня в отделение вместе с санитаром. Надо было идти из одного корпуса больницы в другой, потому мне дали мои ботинки. Это были очень хорошие трекинговые ботинки, которые мне посчастливилось купить за половину цены во время новогодней распродажи. Три года они служили мне верой и правдой и совсем не износились.
Сначала я оказался в надзорной палате, где постоянно сидел санитар и наблюдал за пациентами, на койках были ремни. Там был свой душ, своя курилка и окно из кухни, через которое пациенты получали еду. Мне сразу дали ужин, после которого я захотел покурить, да и надо было позвонить отцу, чтобы он мне принес сигарет на неделю, тапочки, зарядку для телефона, бритву и прочие гигиенические принадлежности. Санитар с очень недовольным видом пошел к медсестрам за моим телефоном и сигаретами с зажигалкой. В палате кроме меня находился субъект с признаками наличия лишней хромосомы и дед в темных очках и еще какое-то тело не подававшее признаков жизни. Дед в солнечных очках нараспев нес всякий бред не останавливаясь, а человек с синдромом дауна к моему удивлению начал вести себя агрессивно, кричал, что хочет меня убить...
Из того, что принес отец мне передали только сигареты и телефон с тапками. Да и то, мне повезло, что у меня телефон был самым примитивным без камеры. Санитар объяснил, что телефоны с камерой выдают только на час в сутки и пользоваться ими можно только под наблюдением санитара. Свой смартфон я разбил еще летом на работе и ходил с телефоном умершей бабушки. На мои вопросы о том, почему такие ограничения на пользование нормальными телефонами и почему я не могу пользоваться своей зарядкой мрачный санитар отвечать не стал. Я потом пригляделся и увидел, что розеток в палате нет, и за ужином дали только ложку, даже свет включался и выключался медсестрами из их отдельного кабинета. Впрочем, перед сном санитар предложил мне отдать на ночь телефон, чтобы медсестры его зарядили, но для этого надо было заполнить бланк и расписаться в добровольной сдаче телефона.
Утром санитар небрежно подал нам завтрак. Кормили, насколько я понял, точно так же, как и в отделении санаторного типа, в котором я лежал ранее. Еду готовила одна и та же фирма и привозила по всем психоневрологическим больницам города. Потом дали таблетки, и узнать какие именно я не имел права, судя по словам санитара. Потом явилась на утренний осмотр заведующая отделением в сопровождении двух молодых практиканток. Сначала она подошла к человеку с синдромом дауна и тот очень бойко с ней заговорил.
- У меня была девушка, - заявил он. - А один из врачей взял на моих глазах её и изнасиловал. И не удивляйтесь после этого, что я всех врачей ненавижу...
- Понятно! - категорически оборвала его заведующая отделением. - Как у него аппетит? Приступы агрессии продолжаются?
Санитар ответил, что если на него прикрикнуть, то ведет он себя сносно. Медсестра сказала, что он ест только то, что ему передают из дома, а от больничной еды отказывается. И тут "солнечный человек" изрек пару угроз в адрес санитара, взял книгу низом кверху и начал как бы читать её вслух. Я никогда не думал, что у людей даунов может быть плохой аппетит и что они могут быть агрессивными.
Дед в солнцезащитных очках доброжелательно нес всякий бред про то, что в Западной Европе все мужики геи, а ему бы щей потеплее, да п***у потеснее, потому что он человек простой. И он это нес пока санитар не повторил требование врача замолчать. Потом разбудили не подававшего признаков жизни человека. Это был совсем молодой паренек, попросившийся домой, и обещавший впредь хорошо себя вести, но главная врач сказала, что отпустят его очень не скоро после того, что он натворил.
Наконец очередь дошла до меня и я начал вкратце рассказывать о своих диагнозах и о том, что случилось со мной на работе. Главная смотрела на меня сверху вниз с возмущением, а её помощницы с осуждением. Она оборвала меня и велела встать и пройтись по палате, что я с легкостью сделал.
- Ваша полинейропатия - это полная ерунда! У всех нервные каналы не очень хорошо пропускают импульсы, но никому инвалидность из-за этого не дают! Вы прекрасно двигаетесь, дай бог так каждому и я не вижу причин для того, чтобы вам лежать в больнице. Надо больше работать и не думать о плохом...
Услышав такое, я захотел поскорее выйти из этого отделения, о чем и сказал заведующей, но выписывать она меня не стала и о том, что за препараты мне дали утром ничего не сказала, равно как и о том, сколько меня продержат в этом кошмарном месте. Я заметил, что мои любимые ботинки куда-то пропали и поинтересовался, куда они делись. И мне ответили, что они в надежном месте и я их получу, как и остальные свои вещи при выписке.
Я подошел к окну, потому что после такого разговора с врачом мне стало не по себе и захотелось подышать свежим воздухом, а в палате пованивало несвежими носками. Окна были наглухо закрыты и ручек на них не было и мне совсем не хотелось о чем-то просить угрюмого санитара, который объяснял дауну, что ему надо хорошо себя вести, чтобы его поскорее перевели в обычную палату. Я смотрел на улицу сквозь зарешеченное окно, видел хорошо знакомые места, по которым я много раз ходил, видел этот корпус больницы и не подозревал даже о том, что твориться внутри, и что я когда-то окажусь в этом кошмарном месте. Вспомнились однокурсники по училищу, которые обзывали меня шизофреником на том основании, что я жил на той же улице, на которой находилась психиатрическая больница...
В палату завели молодого пухлого парня, который стоял с виноватым видом около санитара и рассказывал свою биографию, чтобы объяснить, зачем он несколько минут назад ударил кулаком по плитке в туалете так, что она треснула. Санитар сказал, что из-за этого он проведет в надзорной палате недели две. А тот все рассказывал про то в какие компьютерные игры рубился в детстве, про то, как пили его родители, как нюхали клей его друзья по двору, как медленно умирал от рака сгнивая заживо его дед, с которым он жил в одной комнате, как задолжал в вечерней школе однокласснику денег за подогнанную траву и потому был вынужден прервать обучение в ней.
Я накрыл голову подушкой и попытался задремать, и подумал, что даже надзорная палата в первом отделении намного лучше, чем работа в прачечной, ведь тут от меня не требуют невозможного постоянно, не орут, не грозят срезать премию. И тут санитар скомандовал мне собрать вещи и идти в обычную палату, сказав, что там будет намного лучше, чем в надзорной. В небольшой палате было девять коек, окно тоже открыть не представлялось возможным, дверь с большим застекленным окном ручек тоже не имела, и фактически не закрывалась.
Я напрягся из-за того, что надо познакомиться с соседями, с которыми мне еще неизвестно сколько надо будет провести времени в этой палате. Ко мне сразу подошел лысый бородатый активный мужик, сказал, что его зовут Андрей и начал представлять мне других соседей. Я понял, что он, судя по его поведению помощник старшего по палате, но быстро понял, что в психиатрической больнице порядки совсем не такие, как в тюрьмах, о которых мне рассказывали коллеги побывавшие там.
Андрей сказал мне, что воду можно пить только из-под крана. Кулером с питьевой водой пользуется только персонал больницы. Раз в день пациентам наливают кружку кипятка и выдают пару ложек кофе или пакетик чая, если им это кто-то принес с воли. Можно, конечно, было утаить чай или кофе, спрятать его под тумбочкой, а потом выклянчить у доброй медсестры немного кипятка и выпить кофе сверх нормы. Как раз распитием нелегального кофе мои соседи и занимались и даже угостили меня. Они прятали небольшое пластиковое ведерко с остывшим кофе кошмарного качества под кроватью и по очереди к нему прикладывались.
Я сходил к медсестрам за телефоном и сообщил, что у меня безлимитный тариф, и все желающие могут с моего телефона позвонить и болтать, сколько угодно. Это сразу повысило мой статус в палате, хотя меня сразу попросили, чтобы я никому об этом не говорил из других палат, чтобы лишний раз нас не дергали, а могут и вообще забрать телефон и его трудно потом будет вернуть. Потом меня повели в туалет, который был и курилкой. Там все время было много народа. Вокруг каждого курящего стояло несколько человек молящих оставить им хотя бы пару затяжек и эти просящие постоянно ссорились между собой из-за сопливого окурка. Никаких дверей в кабинках не было, потому испражняться надо было на виду у толпы народа. Пока мы курили пару сигарет на четверых, один мужик скинул одноразовую пижаму и мылся по частям над раковиной. Мне сказали, что в душе в туалете очень грязно и холодно и медсестры пускают туда неохотно и только в определенное время. Можно было ещё помыться в душе в надзорной палате, но для этого надо было договариваться с санитаром, который мог и выдать ножницы, чтобы постричь ногти.
Многие больные большую часть дня ходили по широкому коридору или сидели в столовой, где можно было поиграть в шахматы или шашки. Ещё там крутился телевизор под потолком, но пульт пациентам никогда не давали, и включали только первый канал государственного телевидения, которое практически никто не хотел смотреть. Но можно было упросить одну добрую медсестру включить седьмой канал, по которому иногда показывали какие-то ток шоу или сериалы. Был там ещё небольшой книжный шкаф, в котором я кроме Вересаева ничего стоящего внимания не нашел.
Я начал рассказывать своим соседям об отделении психиатрической больницы, в котором я лежал ранее. О том, что там была и комната отдыха, и столовая и два телевизора с огромным пакетом кабельных каналов, и новус, и несколько тренажеров, и несколько шкафов забитых ценной литературой. Там можно было свободно выходить на улицу. Но больше всего моим соседям понравилось то, что в одном отделении были и женщины, и мужчины. Хотя мои соседи не понимали, зачем в то отделение ложиться добровольно.
Впрочем, один из моих соседей, Оскар, оказался там, как и я, добровольно и совсем не из-за болезни, а потому что оказался на улице без средств существования. У него была своя квартира в городе, и он нелегально делал ремонты пенсионеркам. Однако у него были пьющие родители, жившие в частном большом доме за городом. С начала осени они начали жаловаться сыну на то, что у них нет денег на то, чтобы закупить топливо на зиму. Они уговорили его сдать свою квартиру и переселиться к ним, ведь у них в доме было много свободных комнат. Съемщики заплатили ему за три месяца вперед, он приложил к этому свои сбережения и смог купить гранулы на зиму. Но родители не то что не отдали ему деньги за топливо, когда получили пенсии, как обещали, а еще и создали ему невыносимые условия, войдя в запой. И тут ещё заказчик задержал ему деньги за ремонт, вот и пришлось ему явиться к психиатру и попроситься в больницу на пару месяцев, пока съемщики не выплатят деньги за очередной месяц проживания и заказчик не отдаст деньги за работу.
Потом о себе рассказал Андрей. Оказалось, что он не такой уж и старый, каким выглядит. В юности обучение в государственном техникуме его обучение было прервано на втором курсе из-за ранения. Девица на почве ревности вонзила ему кухонный нож в грудь по самую рукоятку. Медики его спасли, но он много пропустил и продолжать обучение с младшим курсом не захотел. На дворе было начало девяностых годов и он решил, что лучше заняться оптовой торговлей польским мясом, как это делала его старшая сестра. Ничего особенно сложного в этом не было - зарегистрировать фирму, смотаться в Польшу, купить там партию мяса оптом, нанять транспорт, чтобы привезти его в Ригу, арендовать место на складе центрального рынка, поставить туда холодильники и продавать небольшими партиями мелким торговцам на этом рынке. В последствии схема упростилась, поляки сами начали привозить свое мясо, пусть и немного дороже, зато не было возни с таможней.
И казалось бы жизнь наладилась, были и деньги и не было хлопот, но в этом и была засада. Он нанял себе заместителей, чтобы вообще ничего не делать, оформил на них доверенности и пустился во все тяжкие, являясь на свое предприятие только для того, чтобы забрать черную наличность. Он пьянствовал, употреблял различные наркотики, и при этом катался на автомобиле и обещал жениться сразу нескольким женщинам, которые в итоге от него забеременели. Во время одного из загулов он едва не отморозил себе ноги, прогуливаясь по морозу без обуви. Он прыгнул с пятого этажа и почему-то даже ничего себе не сломал. И много ещё чего с ним случалось, но все это было мелочами по сравнению с тем, что случилось потом.
В один прекрасный день к нему пришла полиция и тут он узнал, что фирма, директором которой он является совершила множество нелегальных сделок, практически не платила налоги, взяла в банке кредиты. В итоге он отправился в следственный изолятор и ему грозило порядка десяти лет заключения. Его интеллигентная мама, сестра и два брата, пытались его вытащить, но юристы говорили, что срок ему дадут и не очень короткий и единственный способ избавить его от долгой отсидки - это доказать, что он психически больной. Так как его мама была медиком она смогла устроить, его перевод из следственного изолятора в психиатрическую больницу. Энцефалограмма оказалась хуже некуда, тесты у клинического психолога тоже подтвердили наличие шизофрении. В итоге после года в следственном изоляторе он провел в психиатрической больнице год и вышел на свободу со второй группой инвалидности и пособием вместо пенсии, для получения которой у него не было стажа.
Оказалось, что этот Андрей живет в моем дворе, как раз в доме напротив. Переехали они туда с мамой не очень давно из шикарной квартиры в центральном районе. Пособие по безработице у него на тот момент было только семьдесят шесть евро в месяц. Тем не менее он за двадцать лет так ни разу и не попытался устроиться куда-то работать. Пенсия у его мамы тоже была небольшой около двухсот пятидесяти евро, но они оформляли статус малоимущих каждые три месяца и социальная служба оплачивала их счета за квартиру, давала бесплатные горячие обеды на суповой кухне, которая как раз в нашем дворе находилась, а ещё они получали раз в три месяца массу различных продуктов питания - крупы, макароны, консервы, растительное масло. В каких-то благотворительных организациях ему бесплатно давали ношенную одежду и обувь. Помимо этого его сестра и братья регулярно привозили его маме что-то вкусное, вроде фруктов и кондитерских изделий.
В первое отделение Андрей попадал регулярно за дебоши, которые устраивал, напиваясь после получения пособия. Врачи выписывали ему клонозепам, а он получив рецепт на клонозепам от одного врача, бежал к другому, просил выписать ему голоперидол с циклодолом, которыми заменял свой любимый препарат и мог превышать его дозу в три или четыре раза за день и после этого тоже вел себя неадекватно. Но самое страшное по его словам было, когда он в отсутствиии алкоголя и клонозепама съедал за раз целую пачку циклодола и становился совершенно неадекватным. В тот раз его забрали из-за того, что он грозил кухонным ножом своему взрослому племяннику, который не очень уважительно отозвался о поведении своего дяди требовавшего денег у бабушки.
Из активных обитателей палаты был ещё Влад, который проживал тоже не очень далеко от моего дома. Ему грозил суд и достаточно большой срок. Он возвращался из командировки в Беларусь на машине и по необъяснимым причинам вместо того, чтобы нормально переехать границу помчался через неё напролом, ломая шлагбаумы, сбив пару пограничников. В Латвии его долго не могли остановить дорожные полицейские, пока его машина не завязла в поле. Какое-то время он просидел в тюрьме, но потом его выпустили под залог. Кроме пожилой мамы у него никого не было, рассказывать о произошедшем своим коллегам он считал недопустимым и вообще, что делать он не знал. Сначала он лег в неврологическое отделение обычной больницы, но там тоже натворил много чего неадекватного, ночью сбежал оттуда и проиграл в автоматах свои сбережения. И только после этого его мама решила отправить его к психиатру, который и определил его в первое отделение.
Лежал там ещё один Андрей, который категорически ни с кем не хотел общаться. Он натворил что-то ужасное и ждал суда. Вел он себя очень тихо, лицо его постоянно дергалось и взгляд был не вполне осознанный. Его пожилая мама каждый день приносила ему сигареты, очень много еды и большие бутыли с лимонадом. Все это он ел, громко чавкая, повернувшись к палате спиной. Иногда к нему подходили, чтобы обменять сигарету на какую-то еду или одолжить эту сигарету с процентами. Одалживал сигареты он только тем, в чьей репутации был уверен и жестоко выбивал долги, если такие образовывались, из-за чего на неделю помещался в надзорную палату.
Лежал там еще гражданин Грузии с постоянным видом на жительство в Латвии Гия, которого многие почему-то называли Гиви. Ему что-то приносили только раз в неделю, он отчаяяно экономил сигареты, курил одну и ту же сигарету по две затяжки за раз, но никогда ни у кого ничего не просил. В разговорах он никак участия не принимал, но внимательно их слушал. Лишь раз его вдруг понесло, и он начал рассказывать, что он полковник и может долететь от Риги до Тбилиси за полчаса.
Но самым колоритным из обитателей палаты был Валера. Очень высокий и худой лысый и беззубый дед, который жил в пансионате и за плохое поведение его постоянно привозили в первое отделение. Как постоянному посетителю ему выдали фланелевую, а не одноразовую пижаму. Он в отличии от Гии постоянно у кого-то что-то просил. Днем он в основном шлялся по коридору и пел песенки из советских мультфильмов, устраивал пантомимы в туалете, чтобы ему оставили хотя бы половину затяжки. Клянчил он и добавки у медсестры раздающей еду, просил хотя бы половину пластика хлеба у других пациентов. Но главной его особенностью было то, что он начинал громко и с пафосом нести какую-то бессмыслицу, как только вечером выключали свет. И это могло продолжаться часа два, пока он не засыпал, но он мог проснуться и начать снова среди ночи или под утро. И жалобы на него медсестрами и санитарами не принимались. Заведующая отделения во время утреннего обхода на мою жалобу на Валеру, сказала, что у неё нет отдельных палат для каждого пациента.
Только меня перевели в обычную палату, свое почтение мне сразу подошел засвидетельствовать Лёша Михайлин, которого я знал с детского сада, он был на год младше меня и жил в соседнем дворе и долго дружил с младшей сестрой одного моего одноклассника. Помню, что его старший брат работал в милиции, а мама медсестрой, отец его погиб, когда тот был совсем маленьким. В начале девяностых его мама потеряла работу из-за незнания латышского языка, старший брат тоже потерял работу в полиции. Они жили в трехкомнатной сталинке и её им пришлось разменять на однокомнатную в хрущевке неподалеку. Его старший брат начал изрядно закладывать за воротник, но все-таки устроился на фабрику и снял себе отдельную квартиру. У его матери начались сильные проблемы с головой, зарабатывала она слишком мало, а её вечно голодный сын докучал всем, вымогая еду, вообще он был очень наглым и назойливым.
Когда я учился в училище и общался с Покемоном, он вечно норовил привязаться к нам. Помню, как у Покемона пропали часы, когда мы втроем ходили на пляж. Лёха услышав обвинения в свой адрес, накинулся на него с кулаками, а потом пустил слезу, сетуя на то, что он всегда крайний. Потом он подговорил Покемона поехать поздно вечером в Старый город, чтобы отбирать там сумочки у одиноких женщин. Я тогда с ними поссорился из-за этого, потом ко мне прибежала его мама, попросила отвести её к родителям Покемона, попросила положительно повлиять на её сына...
Потом мы пошли работать и как-то перестали видеться. Но я слышал про том, что этот Лёха нюхал клей и бензин с одним совсем падшим парнем с нашего двора. А далее они начали колоться тяжелыми веществами и через несколько лет этот Михайлин стал очень пугливым и заторможенным, от его наглости не осталось и следа. Когда я его встречал на улице, он издалека заискивающе кланялся, робко улыбался и почтительно просил разрешения приблизиться. Конечно, он рассказав о том, как его сбили с праведного пути начинал робко молить о посильной помощи и, получив отказ долго извинялся за навязчивость. Он давно жаловался на то, что его часто отправляют на принудительное лечение в психиатрическую больницу.
Многих дворовых, с которыми я ещё в детстве перестал общаться из-за накротиков зарезали, многие попали в тюрьму и выходя оттуда быстро получали новые сроки. А этот Лёха стал инвалидом и даже получал пенсию по второй группе около ста пятидесяти евро. Где-то он все-таки отработал четыре года в общей сложности. Тогда он мне признался, что это он украл часы у Покемона и потом их потерял.
Он сидел на краю моей койки, рассказывал про печальную судьбу дворовых, опасливо поглядывая на моих соседей. Он отрастил длинные волосы и бороду, его голова была обвязана полотенцем, говорил, что так она меньше болит. Он сказал, что где-то месяцев через шесть будет консилиум врачей и там будут решать, что с ним делать дальше. Дело было в том, что годом ранее ему назначили принудительное амбулаторное лечение, то есть он был обязан являться к врачу в назначенное время, а он этого не сделал, потому выбраться из первого отделения ему очень долго не светило. Мама его постоянно болела, и не могла постоянно приносить ему сигареты и батарейки для его радиоприемника, который был для него единственной радостью. Он постоянно предлагал всем сделать что-то полезное, чтобы получить пару затяжек сигаретного дыма или что-то съестное. У меня он попросил телефон, чтобы позвонить брату, но тот не хотел с ним разговаривать.
Лёха рассказал про многих частых пациентов того отделения. Он показал одного совсем молодого парня, которому на ночь санитары одевали подгузник и сказал, что он семь лет прожил в надзорной палате безвылазно, но потом его перевели в обычную палату, где он живет уже три года. Был там и боксер, который попадал туда каждый месяц за драку, но через две недели освобождался. Судя по его ладоням, он действительно долго занимался боксом. Выглядел он устрашающе, хотя ни с кем при мне не конфликтовал только униженно просил что-то поесть или сигарету.
Был там Гатча, тоже очень частый пациент первого отделения. Крупногабаритный и очень серьезный мужик, который фактически следил за порядком в отделении, помогал санитарам винтить тех, кто начинал буянить, иногда его отпускали провожать освободившихся на вокзал. Он помогал медсестрам мерить давление всему отделению и проводил опросы пациентов, занося их ответы в специальные бланки. В основном спрашивали был ли стул, если стула не было три дня, то давали слабительное. Примечательно то, что тем, кому некому было принести туалетную бумагу приходилось её выпрашивать у других пациентов. За хлопоты Гатча имел право пользоваться планшетом, который он мог заряжать не только ночью, как все, а в любое время.
По утрам приходила уборщица и ругала нас за то, что мы воняем, пока мыла пол в палате. Все бы ничего, но она открывала окна настежь, и все изрядно мерзли, особенно те, кто был в одноразовых пижамах. Мы обычно тихо ворчали о том, что ни помыться, ни постирать одежду нет никакой возможности, а она в ответ спрашивала, кто хочет полежать привязанным к койке в надзорной палате. Пару раз она действительно жаловалась санитарам на наше ворчание и тот едва не отправил Влада в надзорку за дерзость.
Самым страшным преступлением было не принятие лекарств, которые давали три раза в сутки после приема пищи. Некоторые пытались спрятать таблетки под язык, медсестры часто замечали эти маневры и если пациент просил прощения и каялся, то ему потом давали лекарства в жидком виде, а если пациент вел себя дерзко, то он мог неделю быть привязанным к койке и получать лекарства через уколы.
Андрей сразу меня предупредил, чтобы я не жаловался на зубную боль. Если у пациента болел зуб, то его вели к больничному дантисту, который только вырывал зубы, причем не стерилизовал инструменты. Андрей утверждал, что именно после визита к тому дантисту заразился гепатитом. Он рассказал мне, почему в отделении запрещены телефоны с камерами. Оказалось, что один из пациентов снял все прелести первого отделения и выложил все это в Ю-тюб и ролики набрали много просмотров. Два дня в неделю приходила парикмахер и очень жестко предлагала всем постричься и побриться. Брила она опасной бритвой со сменными лезвиями. Пациенты имели право отказаться и не пользовались этой услугой будто в знак протеста против своего бессрочного заключения.
После разговоров с этим Лёхой я понял, что это первое отделение - это место намного хуже, нежели даже тюрьма. В тюрьме у заключенного есть срок, отбыв который он может выйти, заключенный может подать жалобу на условия, обратиться к адвокату. В первом отделении больницы, даже за заикания о каком-либо недовольстве условиями, за пререкание с уборщицей, которая открыла окно, можно получить по мозгам от санитара и неделю быть привязанным к койке в надзорной палате и принимать те лекарства, которые дадут врачи, как бы плохо после них не было. И в принципе могут же дать и те, от которых крутит ноги, а это ощущение может быть хуже, чем боль.
Вскоре отец по моей просьбе принес мне домашнюю одежду. Сигарет он приносил мне мало, говорил, что ему лень их набивать. Носить мне кофе и чай спрятанные в упаковки из-под сахара или соли, ему очень не хотелось, и мне приходилось его постоянно уговаривать. Хотя у него и была моя банковская карточка и он знал её код, и пользовался ей на свое усмотрение. Чай и кофе я, конечно, пил не потому, что мне этого очень хотелось, а сугубо для социализации.
Андрею никто ничего не передавал, у его мамы были серьезные проблемы с ногами, а брат, сестра и племянники были на него обижены. Чтобы пить чай и кофе не бесплатно, он занимался добычей кипятка. И что он только ни придумывал, чтобы выклянчить у медсестры или санитара пластиковое ведерко горячей воды! Как-то раз он решил подговорить Лёху, чтобы он в своей палате нажал тревожную кнопку и сделал вид, что ему плохо, а пока медсестры пойдут смотреть, что случилось, Андрей собирался забежать в кухню и налить воды. Правда, Лёша сказал, что нажатие на тревожную кнопку - это слишком большой грех, на который он не готов пойти даже за две целых сигареты. Сигареты Андрей получал от санитаров за мытьё туалета. Почему-то мыть туалет должны были санитары, но они нанимали за сигареты пациентов и те готовы были друг друга убить, ради возможности получить несколько сигарет за полчаса грязной работы. Уборка туалета в первом отделении была привилегией, ради получения которой пациенты плели интриги.
Как-то раз Андрей даже нашел пару журналов с эротическими фотографиями. Он выдрал эти фото из журналов и пытался обменять на сигареты, но те, кто готов был употребить эти фотографии сигарет или еды не имели. И решил тогда Андрей приклеить зубной пастой эти фото над койкой Валеры, в надежде на то, что за это Валеру отправят в надзорку, и мы сможем спать спокойно. Валера увидев фото, начал нахваливать женщин на них и мечтать вслух, чем вызвал сначала наш хохот, а потом набежала публика и из других палат. Увидев скопление людей в одной палате, явилась медсестра, но даже не сорвала фотографии, только велела всем разойтись и не галдеть.
Один из моих рисунков гипсовой головы Сократа. Сделан он, конечно, не в больнице, а в студии.
В станице Кутейниковская Ростовской области член казачества избил ребенка
«Слышь, братан, извини»: в Ростовской области мужчина жестоко избил семилетнего сына участника СВО в здании школы, ребенок госпитализирован — его матери поступают угрозы
В станице Кутейниковская Ростовской области в одной из школ жестоко избили семилетнего ребенка после тренировки по рукопашному бою — это сделал мужчина, который является отцом одного из воспитанников секции и состоит в местном казачестве. Все это произошло под молчаливое одобрение тренера. Агрессор схватил мальчика за шею и швырнул на пол, а после ударил по лицу, из-за чего ребенок ударился головой, рассказала Readovka мама школьника. Врачи диагностировали у него сотрясение мозга и ушиб мягких тканей гортани. Мальчик — сын находящегося на передовой участника СВО, которого мобилизовали год назад.
Женщина, встретившись с агрессором в тот же день, получила вместо разговора оскорбления в свой адрес. После обращения в полицию состоялась вторая встреча, где взрослый мужчина попытался загладить вину перед семилетним ребенком словами: «Слышь, братан, извини». Матери же он сказал, что она может обращаться куда угодно — он все равно «сотрет ее в порошок». Поездка вместе с участковым к местному атаману также не принесла результатов. Сейчас женщина намерена, помимо плановых посещений врачей из-за травм, устроить для сына сеансы с психологом, чтобы мальчик смог справиться со стрессом, наложившимся на долгое отсутствие отца
Телега
Сайт readovka.news (далее по тексту – Сайт) является средством массовой информации, зарегистрированным в установленном законодательством Российской Федерации порядке (св-во о регистрации СМИ Эл № ФС77-73246 от 13.07.2018 года выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)
Главный редактор - Костылев Алексей, kostylewko@ready-team.com
Потянуло на кровавость
Стояла ночь
В плаще из мрака
Было три часа
Смерти ждала
От клинка
Рассвета-брата, кровного её,
И поэтому хотела
Прожить та да по больше
И чудила как чудило
Нагоняя тучи с облаками
Что даже дочурке той её, по имени луна
Было непроглядно
Что мать её творила
Над планетою земля.
Четыре часа уже было
Официально утро наступило
Но "официально" у людей
Не всегда значит "правда"
И поэтому ночурка
Всё активней нагоняла дождь.
А вот и гром уселся над полями после старшей-"молнии"- сестры ,
Гром долго хохотал
Секунд по тридцать залпом
А залп был не один
А много
Очень много
Очень-очень-очень много
Да настолько часто было
Что даже молния спросила
"Я всего три раза била-а ты что так много, братец мой?"
И вправду
Грома была больше чем его сестры
Но тот ей объяснял
Что...
"Посмотри вон в то окошко ,видишь? Девочка заныла,видно кошмар ей начал сниться,от этого и мишку плюшевого задушила,ахахаха"
И фразы грома без ответа не остались
"Брат,да хватит говорить, сейчас сама и посмотрю "
И ударила сестрица грома
Прямо-
Прямо под окном
А девочка вскочила,
От страха так мишку обняла
Что голову ему и отрубила
Хваткой смерти то своей,
А девчонка и завизжала
Да так
Что горло и порвала
Да стала кашлять кровью
Что стекла на шею мишки безголового,
А детская фантазия от молнии и грома
Успела разгуляться
И видит наивный глаз её
Мишка как живой,вернее как был живым
Ведь из него и кровь течет
Она... Его убила?!?;?!
Такой вопрос стоял у девочки
Чьи волосы мигом в седину упали...
И бросила мишку тогда она, вернее его тело,
А сама побежала
В комнату родителей
Что должны были помочь но...
МАМА(ВЗДОХ)ПАПА!!
Мгновенно те проснулись
И в тот миг и ужаснулись
Особенно отец
Что впал в аффект
"НЕ ТРОЖЬ МОЮ ЛЮБОВЬ!!"
Сам будто зверь
Отец сказал, когда в крови
Уже был адреналин
Его нога в без контрольном гневе
Мигом взорвала нос его же дочери родной,
А сама та головой
В камин и залетела
Чудовищное-"ААААААААААААА"
С визгом детским хором раздалось по дому,
В чём узнала матерь дочь
И с инстинктом материнским и рванула ,
В халате
Из постели
К камину что горел
"МИЛЫЙ-ДОРОГОЙ,ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ ?!"
А адреналин в крови его уже и угасал
"ЧЁРТ! СЕЙЧАС, СЕЙЧАС,ПРИНЕСУ БИНТЫ, ТОЛЬКО ПРОШУ, МАЛЕНЬКИЙ -ЦВЕТОЧЕК ,ТЕРПИ!"
И побежал отец на кухню
За аптекой,что хранилась там
А мать из пасти печи
Дочь и вынимала,чьи седые волосы прогорели как и голова,из затылка которой вываливалась субстанция... Что была не кровью... Что то слизкое но плотное... Похожее на ...
"НЕТ,НЕТ,ТЫ ПРОСТО УПАЛА В ОБМОРОК!"
Выкрикивала мать дочки что лишилась части мозга.
"ВОТ,БИНТЫ,И НОЖНИЦЫ,ОТРЕЖЬ ГОРЯЩИЕ ВОЛОСЫ!"
Ворвавшись в спальню муж её сказал
И как только он ей дал всё что было надо
Девушка мгновенно вонзила лезвия ножниц
Ему же прямо в сердце
А потом и себе меж глаз вонзила выбросив последние слова
"Подарили мы дочке нашей жизнь, и у неё украли, так не отпустим мы её за грань реальности, туда... И воссоединился вместе... Там.... Там..... Там..... Там........ Там...................... Та..."
И вот валялись тела в доме пред огнём камина
А на утро дочерь их проснулась слепой ,и спотыкалась тут и там
Ведь лишилась той части мозга что отвечала за координацию и зрение.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Мой призыв силе пикабу. Немного о том, как у нас дело не возбуждают
Здравствуйте. Я адвокат.
Продолжение поста «В Омской области кучка подонков избила 11-летнюю девочку»
фактически это ответ на пост
Пруфов почти не будет. https://amur.info/2023/10/12/v-tynde-iz-okna-vypala-14-letny... Только это
Обратилась ко мне женщина, опекун девочки 14 лет. Мама у девочки давно умерла, в графе "отец" стоит прочерк. Опекун - бабушка. Она давно болеет, часто плохо себя чувствует.
Но девочка любит бабушку, ухаживает за ней. Спрашиваю пдн - на учёте не состоит, у опеки спрашиваю как они - претензий нет, а у нас в нашем маленьком городе мы все как на ладони.
Девочку 14 лет позвали в гости девочки старше. Сказали, что на день рождения. И вот в 21-00 девочка (пусть будет Саша) приходит на ДР по указанному адресу. Бабушку обманула, время переставила. Но она же взрослая! Что там бабушка удумала не разрешать после 21 выходить??!
Вот только когда она зашла в квартиру, где должны были праздновать день рождения, дверь за ней закрыли две девочки, которым 16. А третья, которой 18, сказала, что она якобы целовалась с её парнем в кафе. Саша глупо и упорно говорила, что такого не было. Её били и требовали вспомнить. Потом били и требовали пароль от телефона. А мы же знаем, как оно у девочек 14 лет -там всё личное! Как можно сказать? Там её фото, где она целуется с мальчиком, а ещё фото мамы и тёти, и это тоже личное.
Конечно, она ничего не говорила, а только один раз кричала:"Отпустите меня!!!" И ещё один раз, когда было совсем больно и невыносимо, кричала:"Я к маме хочу!!!" И мы же помним, что мама давно умерла?
Продолжалось это один час сорок минут. А она это время кричала. Соседи через час вызвали полицию, которая стучала в дверь, а девочки стучали ей по голове, приговаривая, чтобы она молчала.
И когда Сашу оставили одну, так как одной из них, которая выпила всех больше и её тошнило, понадобилась помощь в ванне, а у Саши не было сил кричать, она подошла к окну. И решила, что лучше быть живым инвалидом, чем остаться тут. И выпрыгнула.
Сложный компрессионный перелом позвоночника в двух местах. Открытый перелом ноги. Перелом ключицы. И множество страшных свидетельств их истязаний - нет части волос, синяки, ногтями располосовали спину.
Знаете, что увидели правоохранительные органы в действиях девочек? Ничего. Возможно, побои из хулиганских побуждений.
Знаете, что сделают эти девочки, у которых явно, как мне кажется, нет эмпатии и чувства сострадания, когда вырастут? Вот и я не знаю.
А оснований для возбуждения уголовного дела за истязания, за незаконное лишение свободы, по мнению СК нет.