Когда Андрея выпустили, он вместе со мной поехал на дачу, собирать урожай яблок, из которых я прямо там давил сок. Пока он лежал в больнице, у него скопилась какая-то сумма с его пенсии, и он купил целую сетку дешевого пива. Ехать с ним обратно было очень трудно, надо было тащить несколько пластиковых бидонов с соком и его, едва стоявшего на ногах, он потерял свое удостоверение инвалида, и пришлось покупать ему билет. А потом он ещё захотел сделать из сока, который я ему дал сидр и его мама обвинила меня в том, что я сбиваю его сына с пути, а потом ещё и в том, что я вместе с Андреем её обманывал и присваивал её деньги. После такого я, конечно, перестал общаться с Андреем.
Тогда мне повысили пенсию на двадцать два евро, но я понимал, что жить втроем на эти деньги невозможно. Отец, хоть и зарабатывал фрилансером какие-то деньги, не тратил на еду и оплату счетов совершенно ничего, да ещё и распоряжался моей карточкой. А тут ещё мама решила продать дачу и в тот раз он сразу потребовал несколько сотен евро за свою помощь в продаже. Конечно, дача была в плохом болотистом месте, планировка у дома была не самой удачной, а кооператив требовал около сотни евро в год за вывоз мусора, освещение поселка, абонентную плату за электричество, ремонт дороги, членские взносы. И еще надо было каждый год платить налог на собственность. Денег не хватало, а мое состояние для работы не годилось. Вот и пришлось мне распрощаться со своей мечтой довести дедовский домик до ума и жить там на свою маленькую пенсию.
Тогда ещё подорожали табачные изделия и, как я ни экономил, меньше пятидесяти евро в месяц тратить на табак у меня не получалось, да и то и дело я срывался и вместо продуктов покупал себе пива. И дошло до того, что я уже не доверял сам себе. А тут приехал Павел и слушал, как я ругался из-за этого с отцом. И тут я поговорил с мамой и изъявил желание закодироваться от алкоголя и курения, потому что понял, что желание выпить пива стало моим основным инстинктом. Желание перестать пить и курить было очень сильным, и кодирование от алкоголя прошло легко. Но через две недели после того, как я перестал курить, у меня начались жуткие ломки. Чтобы это как-то пережить, я употреблял леденцы, которые ранее терпеть не мог. И мучился я более двух месяцев. Мне постоянно снилось, что я курю, или пью пиво. Я просыпался среди ночи и до утра не мог заснуть. Состояние у меня стало совсем мрачным и депрессивным и я начал много гулять особенно по лесопарку возле дома, это помогало мне пережить эти муки.
Наступила осень, Павел пошел в техникум, а я подал на алименты, и Вера была вне себя от ярости. Она звонила и орала, что я её обманул, угрожала убить. А я спрашивал, неужели ей жаль денег для сына. Сиротский суд постановил, что она должна платить сто тридцать евро в месяц. Она подала апелляцию, чтобы не оплачивать судебные издержки. И пришлось мне ехать на заседание суда в Краславу, то есть на границу с Беларусью. В противном случае меня могли оштрафовать за неявку на сто евро. Вера на тот суд не явилась, и её не оштрафовали, и постановили, что ей не надо оплачивать судебные издержки. Хоть и дорога туда и обратно мне, как инвалиду второй группы не стоила ничего, мне пришлось заплатить за ночевку в гостинице в Даугавпилсе.
В принципе Вера могла не платить мне алименты, за неё это делать должен был алиментный фонд. Да, эти деньги она оставалась должна государству, но работать она не могла и даже не собиралась, собственности у неё никакой не было, замужем она не была, так что этот долг алиментному фонду был ей по идее безразличен, но она решила платить мне деньги своего сожителя, заработки у которого были не регулярными. Лишь два первых месяца она заплатила мне алименты в полном размере, потом она не доплатила двадцать евро, потом пятьдесят, потом вообще перевела только пятьдесят евро. И мне пришлось обратиться к судебному исполнителю и потом алименты мне начал выплачивать фонд, а она так и осталась мне должна сто пятьдесят евро, что не доплатила.
После того, как я перестал пить и курить, отцу пришлось вернуть мне мою банковскую карточку, и ему это очень не понравилось, он стал особенно раздражительным и постоянно придирался к Павлику. Придираться было особенно не к чему, и он начал обвинять его в употреблении наркотиков, утверждая, что электронная сигарета - это очень сильные наркотики. Павел даже начал выходить на улицу, чтобы подышать паром. Но дед все равно орал, что в квартире пахнет наркотой и он задыхается. И мне приходилось с ним лаяться по этому поводу довольно часто.
В итоге одним вечером мой отец подскочил к внуку, когда тот уже засыпал и начал орать, что вызовет полицию и упечет его в тюрьму. Когда Павел сказал, что вейпил на улице и попросил, чтобы дед от него отвязался, тот ударил его кулаком в лицо. Я подбежал поздно, но я и не ожидал, что мой отец будет бить моего сына, который лежит. Меня взбесила его уверенность в том, что я ему за это ничего не сделаю. Я схватил его за шею и швырнул через комнату. Он властно велел мне успокоиться и не встревать. Бил я его не сильно, нервничал при этом, а он получив немного начал извиняться и просить пощады. Я ещё долго орал на него, припомнив ему, как он всегда ко мне относился и то, что он всю жизнь жил за чужой счет. Когда мой гнев прошел, мне стало очень плохо. Всю ночь я не мог заснуть, поутру пошел гулять по лесу и лучше мне не становилось. К тому же было страшно, что он снова полезет к Павлику, а меня нету рядом. Он, конечно, пожаловался маме на то, что я его избил, за то, что он воспитывал моего сына. Мама, конечно, его не похвалила и не пожалела, и велела сидеть тихо и быть благодарным, что мы его фактически содержим.
После драки я решил готовить себе еду сам, и отдавать Павлику его алименты, чтобы он тоже сам себе готовил и сам ходил в магазин за продуктами, учился обращаться с деньгами. Это моего отца тоже очень разозлило, он вопил о том, что мы устроим пожар и загадим кухню так, что её невозможно будет отмыть. Он жаловался маме на то, что ему не хватает его пенсии на питание и просил у неё денег. А я начал сам убирать в квартире, не смотря на его протесты и придирки. Я купил хорошую швабру и каждую неделю мыл полы, выбросил из кухни все его кучи с пакетами и пирамиды из разных упаковок. Конечно, мы иногда с отцом ругались, но это было редко и до рукоприкладства не доходило, тем паче на алкоголь у него оставалось не так много денег.
Тем летом Павел недели на три полетел в Англию, вместе с друзьями из Прейли, у одного из них там работал отец, который пристроил их на временную работу в благотворительную организацию, чтобы они разносили одежду бедным людям. Жил он у родственников друга, который даже оплатил ему перелеты. Заработал он совсем мало, около двухсот фунтов, но приоделся в эту благотворительную одежду и был очень доволен тем, как провел время, хотя и жаловался на то, что ему было тяжело ходить с тяжелыми сумками. Я посчитал и понял, что если бы ему надо было оплачивать перелеты и проживание, то он потратил бы гораздо больше, нежели заработал. На заработанные деньги он приобрел себе по частям мощный компьютер, который постепенно совершенствовал, покупая новые запчасти для него со стипендий. Вообще работа компьютерного техника ему очень нравилась. Он даже был доволен тем, что не попал в группу программистов.
В то время я употреблял новый препарат Бринтеликс, который делал меня сонным, пассивным, но зато у меня не было проблем со сном и состояние было стабильным. Но тут осенью девятнадцатого года моя врач предложила мне принять участие в испытании нового препарата датской фармацевтической компании. Сначала надо было приходить на обследования и тесты каждую неделю, потом раз в две недели, потом раз в месяц. Приходить надо было рано утром натощак, чтобы сдать анализы, делали кардиограмму, замеряли давление, взвешивали и надо было отвечать на сотни различных вопросов, а потом я сидел за компьютером и играл в примитивные игры, которые выявляли насколько хорошо у меня работает память и ассоциативное мышление. После каждого визита я получал тридцать евро от фармацевтической компании, как бы на обед и дорогу до больницы и обратно.
Эффект от этого нового препарата дал о себе знать не сразу. Где-то через месяц я стал дольше гулять, и смотреть современных блогеров в Ю-тюбе и даже увлекся российской политикой, проникся сочувствием к оппозиции путинской диктатуре, снова начал что-то печатать в социальных сетях. У меня в то время были проблемы с пищеварением, постоянно мучил геморрой и болела спина. Я терпел все это довольно долго, но под воздействием этого препарата, мне вдруг очень захотелось решить эти проблемы и я пошел к диетологу, после чего полностью изменил свое меню, выходило немного дороже и готовить надо было дольше, но самочувствие намного улучшилось и я начал понемногу худеть.
Геморроем я страдал время от времени с семнадцати лет, но с возрастом его приступы становились все дольше и чаще, а в то время, когда я принимал участие в испытании этого препарата, эта неприличная для советских людей болезнь у меня не проходила в течении двух месяцев и мешала мне подолгу гулять. И сколько я за свою жизнь выслушал советов от народа о том, как от этого вылечиться! Одни советовали мне даже сесть на раскаленную сковородку, другие рекомендовали час варить чеснок и сесть в таз с этим горячим отваром, советы были фантастической глупости, и я не решался им последовать. Но так же и не решался пойти к проктологу и сделать операцию, потому что мне рассказывали страшные истории о том, что пережить подобную операцию не реально, что она на не помогает, а делает только хуже.
После нового года я все-таки пришел к проктологу, который был ещё и главным врачом в медицинском центре по совместительству. Доверия этот пожилой доктор мне не внушал, потому что не мог объяснить мне, из-за чего бывает геморрой, показывал какие-то старые заклеенные лентой на сгибах картонные плакаты. Но ясно было одно - дело у меня зашло слишком далеко, и если операцию не сделать немедленно, то кончится все может очень печально. Врач был удивлен моей готовности к операции и пришлось мне сутки не есть, а потом пить касторку, чтобы пройти обследование. А потом мне назначили дату операции, которую должно было оплатить государство. Правда, Григорий Степанович сказал, что около сотни евро понадобится на последующее лечение, но мама сказала, что деньги от продажи дачи ещё остались, потому на счет этого я могу не волноваться.
И снова я не ел сутки, пил касторку, явился в больницу, где после некоторых раздумий странного доктора, все же поехал в операционную, где меня поместили в некое гинекологическое кресло и усыпили. Очнулся я уже в палате под капельницей, доктор сказал, что операция прошла нормально и я могу не волноваться, но я почувствовал такую боль, что только попросил поскорее дать мне какое-то обезболивающее, а доктор спокойно сказал, что даст, но лучше было бы просто потерпеть пару дней, а то все эти средства вредят здоровью. И пролежал я после операции трое суток в дневном стационаре. Только на третьи сутки после операции мне разрешили выпить стакан овсяного тума, а потом дали перед выпиской съесть тарелку пшеной каши на молоке. Не знаю, что мне доставляло больший дискомфорт - боль от раны или голод. Не смотря на анестетики боль я все равно чувствовал при каждом движении и не мог ни кашлять, ни чихать. И лежал только на боку. Уже на второй день я начал сам ходить в туалет, а перед выпиской мне даже велели помыться в душе.
Домой после выписки я пошел своим ходом на трамвае особенно было трудно зайти в магазин за продуктами, а потом сварить себе геркулес на воде. При выписке я получил счет на триста евро, когда начал смотреть за что такие деньги, выяснилось, что за первую ночь в дневном стационаре с меня взяли восемьдесят, а за две других по сорок. Остальное взяли за всякие мелочи - капельницы, уколы. Была ещё куча рецептов, которые я отоварил в аптеке и заплатил около двухсот евро. Перед операцией доктор обещал мне, что я буду в порядке через месяц, но после неё он сказал, что все полностью заживет только месяца через три и в это время мне лучше не сидеть, долго не стоять и лежать на боку или животе.
Через неделю после того, как я оказался дома, мне надо было на трамвае съездить к врачу на осмотр и я не представлял, как я это сделаю. Я и в туалет ходил, как на войну, а тут мне надо было так далеко идти, а потом ещё стоять в очереди неизвестно сколько. В первый раз до больницы я доехал на такси, но обратно уже поехал на автобусе, ходил он чаще и идти до него мне показалось ближе, чем до трамвая. А ещё через неделю я пошел на обследование к психиатру и к диетологу.
Не смотря на все эти мучения, чувствовал я себя достаточно бодро и настроение было хорошим. Я даже через три недели сам начал ходить в магазин, чтобы не отвлекать сына от выполнения домашних заданий и игр, да и самому очень хотелось хоть немного погулять. Накануне операции мне начал часто названивать Андрей, который до этого полгода не давал о себе знать. Оказывается его друг Илья все-таки пристроился на работу в типографию после нескольких увольнений по причине неадекватности. И на его зарплату они пили и курили коноплю. Но тут рассорились и Андрей начал атаковать меня, чтобы я его развлек и скинулся с ним на пиво. Впрочем, он признался, что на сигареты ему денег совсем не хватает, и потому собирает и курит окурки, через трубку, которую я у него забыл. Я все уклонялся от разговоров с ним, по причине занятости или плохого самочувствия. Не знал, как бы ему повежливее сказать, что общение с ним мне совсем не доставляет удовольствия.
И вот как-то раз он просто начал мне строго выговаривать, что я недостаточно сделал для России и для Христа, соответственно должен выполнять то, что он от меня требует. Он припомнил мне и еврейских, и украинских предков, хотя у самого отец тоже был украинцем. Он кричал, что я не верю в бога, а это самый тяжкий грех и только он может мне его отпустить. Я только напомнил ему, что сам он тоже в церковь не ходил уже тридцать лет, но он начал рассказывать мне, как он любит Христа, сидя на проваленном диване в своей темной загаженной комнате. Я только посмеялся, попросил его забыть про меня и заблокировал его номер с чувством какого-то невероятного облегчения. Потом я заблокировал его еще и в социальных сетях, чтобы он не строчил всякий бред.
И тут я начал блокировать и в телефоне, и в социальных сетях всех недоброжелателей, которые строчили злобные комментарии под моими публикациями, звонили пьяные среди ночи или же трезвые днем и просили их поддержать материально в благодарность за их бредовые советы. Особенно приятно было заблокировать свою двоюродную сестру, редкостно глупое и злобное создание, с которой я зачем-то всю жизнь пытался поддерживать нормальные отношения. Она в то время жила в Англии и пыталась женить на себе африканца в возрасте, но в итоге родила от него сына, села на социал, и объявила всем, что её жених уехал обратно в Кению и там умер от сердечного приступа, но его страница в социальной сети так и продолжала пополняться новыми фотографиями и постами. Заблокировал я и практически всех бывших коллег по прачечной и мне стало жить намного комфортней. Заблокировал я и Николая, который, правда, начал мне названивать с других номеров и предлагать погулять.
Не знаю, почему ранее мне казалось недопустимым блокировать человека в социальных сетях и тем более его телефонный номер и вообще избегать с ним общения. Мне казалось, что общение мне просто необходимо, а тут я понял, что лучше никакого общения, нежели общение с Николаем или Андреем. Вероятно это озарение произошло под воздействием тех лекарств, которые на мне пробовали.
Пандемия коронавируса набирала обороты, вводились ограничения, в интернете возмущались разным ограничениям и было много призывов не вакцинироваться ни в коем случае, ещё задолго до того, как появилась возможность это сделать. Я чувствовал себя все лучше, последствия операции постепенно прошли, мой вес приблизился к моей норме в шестьдесят килограмм. Я начал каждый день проезжать на велосипеде по утрам пятьдесят километров и на это у меня уходило все меньше времени. Во второй половине дня я часа четыре гулял пешком, а так же я пару часов в день тратил на упражнения, которые мне показывал физиотерапевт, чтобы избавиться от болей в спине и со временем они действительно прошли.
В конце весны мой отец ещё раз напал на моего сына. В то раз я подбежал вовремя, да и Павел при его приближении встал и попытался защищаться. Дрался я с ним уже намного дольше, он орал и наскакивал на меня. Я сильно разбил ему лицо и чувствовал такую злость, что хотел его убить. В итоге он убежал на свой диван и признал то, что он пьяный идиот. Я сразу успокоился и не испытывал никакого неудобства, будто эти драки вошли в норму моего поведения, как было во время жизни с Верой. Мне было ясно, что совместное проживание с отцом добром не кончится. То, что он ничего не за что не платил, порой таскал у нас продукты и ничего не делал по дому можно было бы терпеть, но его агрессивное поведение было тем, чего терпеть было уже нельзя.
Павел хотел уйти из дома, да и я тоже, но дело было в том, что за квартиру мой отец платить был не в состоянии, у мамы, на которую Ксения переписала квартиру была очень маленькая предварительная пенсия, большую часть которой она и так посылала мне, чтобы я мог как-то свести концы с концами. Снимать квартиру мы не могли себе позволить. Однако, мне, как инвалиду второй группы была положена социальная квартира, и я пошел узнавать, каким образом я её могу получить. Чиновница мне сказала, что пока я задекларирован вместе с семьей в квартире матери, никакая социальная квартира мне не положена. В итоге все осталось, как прежде, я надеялся на то, что пойду работать, накоплю денег и с жильем можно будет что-то придумать. Была ещё надежда на то, что отец наконец допьется до смерти, алкоголь он пил некачественный, да и питался не совсем правильно.
Той весной у Павлика начались большие проблемы в техникуме с литературой. В конце года я две недели, каждый день напряженно помогал ему писать сочинения, чтобы исправить отрицательные оценки, которых он нахватал за год. Мало того, что он учился в русскоязычной школе, в которой была иная программа, а техникум был латышский, так он ещё и ужасно не любил литературу. Благодаря этому я прочел многие шедевры латышской литературы, чтобы написать сочинения вместо сына. Его учительница была уже в очень преклонном возрасте, и не совсем адекватна в разборе моих сочинений, но оценки исправить удалось, да и я неплохо провел время. По специальным предметам он часто получал даже десятки. В грамматике латышского языка он разбирался плохо, совсем не знал правил, но очень хорошо разговаривал на нем, потому что ходил в латышский детский сад и все его друзья говорили на латышском, по этой причине оценки по языку у него были посредственными, как и английский в их школе преподавали на очень низком уровне.
И вот, в августе испытания нового препарата были окончены. С одной стороны я мог идти работать, но с другой мне пришлось выбирать себе другое лекарство, потому что этот новый препарат оказавший на меня такое хорошее влияние ещё нигде не выпускали. Мне выписали недавно поступивший в продажу препарат Реагила, и уже через неделю у меня не получилось проехать на велосипеде пятьдесят километров за час и сорок минут. Настроение тоже стало постепенно портиться, при общении с работодателями, которые не хотели брать меня сварщиком с маленьким опытом работы. Один из них так и сказал, что ему нужен молодой работник с большим стажем работы сварщика. Крановщиком я, конечно, работать не мог, потому что не прошел бы обязательную медицинскую комиссию.
В итоге пришлось мне устроиться грузчиком на таможенный склад, где клеили акцизные марки на бутылки с алкоголем идущие на экспорт в Украину, Россию и Казахстан с Беларусью. Склад находился в Текаве, маленьком городке в двадцати километрах от Риги. Из центра туда работников везли на специальном автобусе от предприятия, за который не надо было платить. Правда до центра мне надо было ехать минут сорок и потом столько же ехать до работы. В итоге на дорогу уходило часа по четыре в день. А зарплата там была минимальной, пятьсот до вычета налогов. Конечно, обещали какую-то премию, которая зависела от выработки, но я сразу понял, что это будет мелочь, ради которой придется изрядно попотеть.
В тот момент, когда я устраивался на работу, я чувствовал себя ещё так хорошо, как никогда ещё себя не чувствовал. И мне казалось, что хуже не станет, что жизнь наладилась, что со временем я найду себе работу поприличнее, что проблема с моим отцом решится сама собой. Я даже начал вести несколько переписок на сайте знакомств и старался делать зарядку по утрам и кататься хоть немного на велосипеде после работы.