Оборотово. Часть 4/4
Животные стоны усилились, и Зое стало и боязно, и любопытно.
Из коридора лилась тонкая, словно манящая полоска колеблющегося света. Стоны стали громче, острее, с прореживающимся в них рычанием. Зоя заткнула уши. Не помогло. Любопытство оказалось сильнее страха быть обнаруженной. На цыпочках, стараясь не дышать, она прокралась в коридор и замерла. Свечи на кухонном столе практически догорели, но их света хватило Зое рассмотреть: прямо на полу, у печки, лежала обнаженная знахарка, а между ее ног орудовал рыкающий огромный мохнатый зверь, каких показывают в страшных фильмах. Полностью заросший шерстью, он отличался вывернутыми в обратную сторону коленями и розовым толстым половым органом в паху.
Ноги Зои внезапно онемели. Она уже пожалела, что пришла сюда, и теперь хотела лишь одного: незаметно вернуться к спящим родным. Зоя осторожно отступила назад, опасаясь дышать, опасаясь издать хоть какой–то звук. Но, наверное, девочка все же оступилась, оттого что половица под ногами тихонько скрипнула.
Она в ужасе зажмурила глаза и замерла на месте, задерживая дыхание, а когда открыла их, то увидела ярко–желтые, горящие, как фары автомобиля, глаза чудовища, смотрящего на нее в упор. В этих глазах застыл дикий плотский голод, и Зою зазнобило. Мгновение чудовище смотрело прямо на нее, потом, совершив еще несколько поршнеобразных толчков, вбивая себя в женщину, повело морду вверх, завыв, содрогаясь всем телом.
Оцепенение спало, и Зоя скрылась в гостиной, где плюхнулась обратно в кресло. Ей было жарко и холодно одновременно. Она ждала, прислушиваясь, сжавшись всем телом. Но застывшая тишина отдавалась громыхающим биеньем пульса в висках.
Кажется, она только на мгновение закрыла глаза, кутаясь в ознобе в одеяло, и неожиданно заснула так крепко, словно в омут провалилась.
– Зоя, завтракать!
Ммм, мамин голос. Как же приятно его слышать. Какие-то секунды, еще не открывая глаза, девочка была уверена: она находится дома, где все обыденно и хорошо.
Но сон уходил, а с ним и желанные грезы. Зоя нехотя поворочалась, потянулась и встала. И – снова едва не села, оглушенная потоком вчерашних кошмарных воспоминаний.
– Мам, надо поговорить! Мама! Пожалуйста! – позвала Зоя.
– Зоя, иди сюда, – словно не слыша, ответила мама.
За столом на кухне сидели трое бородатых мужиков, тощих, чернявых, с хитрыми взглядами исподлобья. Двоих они уже видели: проводник и тот, с черной курицей. Ефросинья сидела между ними во главе стола, в нарядном, старинного покроя платье с глубоким вырезом, выставлявшим напоказ все ее прелести. А на столе, в большом широком блюде, лежал крупный жареный поросенок, рядом стопка тарелок и столовые приборы.
– Садись, дорогая! – монотонно произнесла мама и, взяв нож, отрезала щедрый ломоть мяса, положив его на пустую тарелку.
– Я не хочу! – сквозь злые слезы прошептала Зоя.
– Ешь, сестрица, – улыбался румяный Илья, который неожиданно вылез прямо из–под стола. У брата лихорадочно поблескивали глаза, и он все время переводил взгляд, словно не мог сосредоточиться.
Мужики, не обращая внимания на Зою, жевали мясо с аппетитом, разрывая его от туши руками. Знахарка тоже ела с жадностью, глотая, едва прожевав огромные куски. И, к ужасу Зои, мама тоже уселась на свободный стул и принялась за еду. Девочке ничего не оставалось, как сеть рядом и начать бессмысленно ковыряться в отрезанном мясе вилкой. Чавканье сидящих за столом людей слилось в унисон, став совершенно непереносимым… На тонкой кожице в мясе Зоина вилка вдруг звякнула, зацепившись за маленькое колечко, по-женски изящное и тонкое, похожее на пирсинг или серьгу. Но на свиней такие вещи не цепляют….
Зоя задумалась, и вдруг жуткая догадка превратила кровь девочки в лед. К горлу подкатил комок желчи, пустой желудок взбунтовался. Зоя резко встала, вилка упала на пол. Она выбежала прочь из дома, и ее прямо на крыльце стошнило. В ушах звенело, а голова кружилась, так было плохо.
– Полегчало? На, попей воды, – предложила Зое кружку с водой Ефросинья. – Ты привыкнешь. Обязательно, – говорила она уже не Зое, а ее матери, которая вышла вперед и заботливо потрогала лоб дочери, натянуто и бессмысленно улыбаясь. Зоя вскрикнула, когда увидела пустые, будто стеклянные глаза матери. И тут мама механически, словно заученно сказала:
– Мы погостим у тети Ефросиньи какое-то время, дорогая, а потом и на лето приедем.
– Нет, мама, послушай!.. – срываясь от ужаса, перешла на крик Зоя.
А знахарка смотрела прямо на девочку и взглядом, тяжелым, как каменная глыба, сверлила и сверлила и словно кожу жаром опекала.
– Тише, – мягко и настойчиво произнесла Ефросинья, а в голосе словно стужа лютая колючая, снежная ярилась.
Все тело девочки внезапно ослабло, и Зоя, качнувшись, начала падать, но за талию ее внезапно крепко ухватили руки Ильи. Все разом зашептали, зашипели змеями гремучими, звуками навевая со всех сторон сон на девочку.
– Дети и есть долг отцовский, долг, обещанный Вадимом за себя, – прошептала знахарка прямо в голове Зои и рассмеялась смехом, одновременно колючим, хрустким и шершавым, утаскивающим в небытие.
Зоя пришла в себя, лежа на диване. Пахло пряными, едкими травами и паленой шерстью. Гулко и монотонно пели с улицы.
Рюкзак со смартфоном и отцовскими документами пропал, но Зоя вспомнила: в ветровке оставались нож и фонарик.
Девочка подошла к окну. Во дворе ярко горел костер. Вокруг него плясали, кружась и подпрыгивая, обнаженные женщины, а трое низкорослых и волосатых мужчин отбрасывали в пламени костра чудовищных размеров и форм тени.
– Илья, ты где?! – позвала Зоя, отчаянно надеясь, что брат тоже здесь, раз его не видно у костра. Тишина в ответ. Что же ей теперь делать?
Входная дверь оказалась заперта, как и дверь черного хода. Окна, вот же блин, заколотили гвоздями. Зоя сдалась, понимая, что в эти узкие рамы, даже если разбить стекло, ей не пролезть.
«Что бы в такой ситуации сделал папа?» – подумала Зоя, плюхаясь в кресло. Папа… Вот он бы точно не сдался. А значит, и она не смирится с поражением.
Хорошо хоть, обыскать ее ветровку не сообразили. Вооружившись складным ножом, Зоя снова подошла к окнам, снова упрямо дергала за шпингалеты, пыталась отодрать заколоченные рамы. Никак. А если поковырять ножом в замке черного хода? Не вышло: нож только скользил в замочной скважине, а подковырнуть им и выкрутить шурупы в замке не вышло.
Она в отчаянии села на пол. «А-а!!» Хотелось закричать, разбить что-нибудь, поэтому вскочила и вцепилась в штору, укрывавшую полки с посудой. Штора сорвалась, и Зоя не поверила глазам: за ней пряталось небольшое окошко, не забитое гвоздями. Пришлось хорошенько поскрести ножом краску со шпингалета и тянуть за оконную ручку изо всех сил, чтобы его открыть. Как же здорово, что она мелкая и худая...
Чтобы пролезть, пришлось снять ветровку, а затем снова надеть, когда выбралась на огород, выпачкав руки в грязь.
Зоя всегда хорошо ориентировалась на местности, но то было в городе. Интересно, сможет ли она вспомнить дорогу до Марьино, если сосредоточится и соберется? Ведь ей нужно спасти маму и Илюшу, больше ведь некому.
Но в темноте, даже с фонариком, она наверняка заблудится?
А! Внезапно пришла идея. Но получится ли спрятаться?.. Девочка перелезала через забор, когда услышала от сараев голос брата. Брат или стонал, или напевал, один хрен разберет. Ну не бросать же его здесь со знахаркой, ее шайкой зверолюдей и наверняка заколдованной мамой?
– Илья? – тихо позвала Зоя, оставаясь возле забора.
Брат перестал петь и захныкал. Стараясь не шуметь, Зоя осторожно подкралась к сараю и легонько приоткрыла дверь. Света маленького фонарика едва хватило различить, что там внутри…
Илья находился прямо за дверью, возможно, пустующего загона для свиней. Пахло медью, навозом, и что-то черное, густое расплескалось на ворохе соломы под ногами. Брат сидел на коленях в грязи и ел сено вместе с пареной картошкой в кожуре – давился, чавкал и ел.
– Илья, ты чего?! Совсем сдурел?
Зоя схватила брата за плечи, поднимая с коленей и жалея, что больше нет святой воды. Может, ему сейчас бы помогло.
– Пошли, – потянула за собой мычащего Илью. Он заупрямился, снова пытаясь встать на колени, а затем внезапно булькнул и рыгнул, исторгнув из себя зловонную зеленовато-белую жижу.
– Зоя… – испуганно пискнул брат и вдруг заплакал. – Мне страшно. – Он начал лихорадочно оглядываться. – А где мама? Я… Я, наверное, заболел? – выдохнул и замолчал.
– Тише, тише, все хорошо. – Зоя помогла ему подняться. – Не бойся, – шептала и вела замолкшего Илью из сарая.
Зоя сама не знала, где нашла силы и нужные слова, чтобы с братом перебраться через забор. Наверное, удача, наконец, повернулась к ней лицом: на этот раз девочка быстро добралась до папиной машины. Затем забралась внутрь, уложила брата на заднее сиденье, накрыв его пледом и заставив допить остатки минеральной воды из сумки.
Сама же уселась за руль. Крепко задумавшись, она поглядывала на торчащий в замке ключ зажигания. И, стиснув зубы, стала дожидаться утра, впервые в жизни от страха и безысходности обращаясь к Богу за помощью, а помолившись, успокоилась и заснула.
Зоя проснулась внезапно – от шума и голосов. Понимание, что ее вот-вот найдут, проняло как ушат ледяной воды.
– Илья? – хрипло прошептала она, но никто не отозвался, только сзади раздалось фырканье и хрюканье.
Зоя включила фонарик, потому что должна знать.… На заднем сиденье сидел маленький черный, в коричневую полоску кабан. Девочка застонала. Все подозрения и страшные, пусть совершенно невероятные догадки вдруг разом обрели основу. Боже, как же так… Отчаяние накрыло Зою с головой, обездвиживая тело. Хотелось просто заплакать и сдаться.
Шум из лесу усилился и приблизился. Легко различила мужские, сопящие по–звериному голоса, мгновенно согнавшие оцепенение, стоило только вспомнить взгляд мохнатого чудовища, брошенный на нее тогда, во время совокупления.
– Сейчас. Все получится. Мы уедем. – Зоя шептала больше для себя. Приободряя встать и начать действовать.
Ключ в замке зажигания повернулся легко. Мотор зарычал, включились фары. Как жаль, что она так и не научилась водить, хоть папа не раз предлагал, но мама категорически была против, обосновывая: еще рано!..
Действуя интуитивно, она дала задний ход, съехав с холма и не врезавшись ни в одно дерево. Вокруг ожесточенно рычали и подвывали с явным разочарованием и злобой.
Еще чуть-чуть… Она прикусила губу, представляя, как окажется на колее, а там – дорога, ведущая прочь из деревни.
Зоя успела лишь вывернуть руль, уклонившись от разросшейся громадной ели. Остальные ели внезапно обступили прореху между деревьями слишком плотно, настоящей оградой, и Зоя, вращая руль, ударила в них боком машины. Зубы клацнули, прикусив до крови язык. Машина заглохла.
– Невезуха! – вскрикнула Зоя, отчаянно всматриваясь в темноту за проблесками света от фар.
Рассвет на востоке медленно сменял темное небо яркой малиновой полосой.
Внезапно машину тряхнуло. По крыше грохнуло, заскреблось, а затем крепко ударило в лобовое стекло. Зоя закрыла руками лицо, прячась от осколков стекла. Засопел кабанчик сзади, от испуга взвизгнув совсем по–человечески.
Казалось, все замерло на краткие доли секунды. И отчаянно закричавшую Зою схватили за волосы, вытаскивая из машины сильными когтистыми лапами.
Щелкнула пасть, длинный язык жадно слизнул кровь с лица Зои, воющей от боли. Чудовище когтями срезало с нее одежду. В глазах, отливающих багровым, плескалось вожделение.
Все, что сумела Зоя, так это вцепиться пальцами в уши чудовища и тянуть, рвать на себя мертвой хваткой до визгливого лая.
Ее, наконец, оттолкнули, бросив на землю.
Рассвело, и в лучах солнца обнаженная, с распущенными седыми волосами за спиной знахарка выглядела здесь, в лесных зарослях, дикой и беспощадной языческой богиней.
– Еще не время для плотских утех! – повелительно напомнила она чудовищу, загородив собой девочку.
Зоя же пятилась ползком. Под руки, как назло, не попадалось ни одного камня, только влажная глина, бесполезные полусгнившие листья и иголки. Знахарка обернулась. И, быстро набрав пригоршню смешанной с листьями глины, Зоя швырнула ее в лицо женщины, заорав во весь голос. Знахарка захохотала, с легкостью уклонившись от броска, и, мгновенно приблизившись к девочке, дунула ей в лицо. Слезы выступили на слипающихся глазах Зои, все тело онемело, став ватным, не способным пошевелить хоть пальцем. Вместо слов – какое-то мычанье...
Знахарка, перекинув девочку через плечо, понесла ее к своему дому. Солнце в последний раз просияло с влажной земли в глаза Зое, а потом пришла вязкая темнота.
Пахло гремучей смесью навоза, сена и едкой, мускусной вонью животных. Зоя очнулась полностью обнаженной, со связанными руками и ногами. Колкая солома неприятно льнула к коже, но здесь хоть тепло. Тонкая полоска света падала снизу деревянной двери. Где–то левее дружно похрюкивали. Сил не осталось, но она заставила себя перевернуться на живот и ползти.
За деревянной перегородкой, в щели, девочка увидела рыло маленького черного, с рыжими полосками кабанчика и сердцем поняла – это Илья. Зазвенела цепь. Кто–то там, в глубине, громко захрюкал и пронзительно засопел-заскулил, и было в тех звуках какое–то непередаваемое отчаяние.
Дверь в сарай внезапно и резко открылась. С гыканьем и хохотом ввалились знакомые приземистые мужики. Один в руках сжимал металлический штырь, длинный, как копье. Напрасно Зоя извивалась, пытаясь от них уползти. С гыканьем и пыхтеньем схватили девочку и с улюлюканьем, посвистывая, потащили ее наружу.
На огороде, в глубокой яме, ревел огромный костер. Мама лежала подле ямы на боку, голая, с кровью и синяками на бедрах, а в глазах застыла пустота, на лице – оскал, в котором отсутствовали передние зубы.
Поймав стеклянный взгляд мамы, Зоя завизжала и снова стала брыкаться и отбиваться. За что сразу получила оплеуху, такую сильную, что в глазах будто взорвалась петарда, а в ушах пронзительно зазвенело.
Показалась Ефросинья – с черной, ненормально смотревшей курицей в руках и острым ножом. Зою положили возле мамы, на спину, прямо на сырую землю. Зажали ноги и руки, чтобы не дергалась.
С торжеством в глазах и паскудной ухмылкой знахарка приблизилась и перерезала курице глотку, брызгая на девочку куриной кровью, неразборчиво пришептывая и напевая при этом. Один из мужиков вывел, держа на крепкой веревке, крупного кабана, который фыркал и остервенело упирался. В него тыкали железными прутами и все сильнее натягивали цепь, но кабан все равно брыкался, вставал на дыбы и хрюкал в бесплодных попытках укусить своих мучителей. А из его пронзительно-синих, совсем не кабаньих, а человеческих глаз стекали слезы. Кабан неожиданно замер и посмотрел прямо на Зою так тяжко, словно о чем–то горько сожалел.
– Папа! Папочка! – крикнула Зоя, срывая голос, вязкий комок засел в горле.
Кабан хрюкнул, снова забился в оковах, а затем его пронзили железным штырем насквозь. Мужики подняли кабанью тушу и подвесили прямо над огнем. Зоя смотрела и кричала до тех пор, пока истерзанное горло не могло больше издать ни звука.
Из двери черного хода вышло чудовище-оборотень, с вывернутыми в обратную сторону коленями: чтобы двигаться, он слегка наклонялся вперед. Глаза чудовища были знакомыми, ярко-желтыми, а оскал нетерпеливо–порочный, словно обещающий сотворить с девочкой нечто такое гнусное, что от подкатившего ужаса Зоя вся заледенела и всхлипнула. Чудовище направлялось прямо к ней, его покрытое темной шерстью хозяйство в паху увеличивалось на глазах.
– Нам так давно нужна свежая кровь, Зоя. Как жаль, что твоя мама больше не способна к деторождению. Но ты молода и с легкостью выносишь здоровое потомство. Снова и снова.
Закутанная лишь в собственные, укрывающие грудь волосы Ефросинья ласково улыбнулась и, присев на корточки, с нежностью погладила Зою по голове. Ее темные глаза были совершенно безумны.
Чудовище громко, предвкушающе завыло. Его вой, поддерживая, подхватили лаем, визгом и фырканьем звероватые мужики.
А обреченная на страшную участь Зоя отчаянно забилась, дико вереща, но только изранила в кровь запястья и лодыжки крепкой и жесткой веревкой. Затем обессиленно, часто дыша, в ужасе закрыла глаза, взмолившись о смерти. Ведь смерть хотя бы милосердней кошмара, который ее ожидал.
Эта ржавая вода из колонки соответствует санитарным нормам?! Чиновники Кривошеинского района, вы это серьезно?!
На днях мы сообщали, что в томском селе Петровка люди жалуются на ржавую воду, которую берут из общих колонок. Селяне говорят: этой водой даже страшно животных поить!
После нашей публикации ситуацию прокомментировала администрация Кривошеинского района. Согласно ответу, поставщик ресурса, «ООО «Водовод-М», осуществляет производственный контроль качества воды. Имеется протокол испытаний забора воды, которая соответствует санитарным нормам».
Жители задали в соцсетях встречный вопрос чиновникам: «А вы сами-то верите, что вот эта вода чистая и соответствует санитарным нормам?!».
Власти района ответили: «при наличии технической возможности в летний период времени данный водопровод будет промыт».
Народный фронт настаивает: прочистить водовод нужно во всех населенных пунктах Петровского сельского поселения, в котором проживает свыше 600 человек. Люди не должны гробить свое здоровье из-за ужасной воды!
Помогите найти крипистори
Давно здесь читал её, но не могу найти.
Помню только в общих чертах концовку. Там парень приехал в деревню к родственникам, жил тамм вроде недолго, какие-то странности описаны. В конце его повели в лес, где на поляне были маленькие домики-склепы что-ли, и из них покойники через окошко с ним разговаривали.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Хоронили бабушку в деревне
Хочу напомнить, что я не писатель, просто захотелось написать страшилку, не судите строго, я просто как пива попью, так и тянет на дичь)))
Светка всегда любила ходить с лес, будь то по ягоды или грибы, баба Нюра всегда учила, что брать, куда ходить не стоит, а где и Лешему поклониться. Светка была городской, «дитё асфальта», как шутили местные ребятишки, но каждое лето проводила у бабки в деревне, в августе местные ревели, так привыкали к ней, что и домой отпускать не хотели, добрая, участливая девчонка, еще и про метро рассказывала, и эскалаторы, ЦУМ, где все можно купить, любили ее и дети, и бабушки, маленькая, худенькая, белокурая, прелесть, а не Светка!
Сколько ж лет прошло, нет уж бабулек никого, ровесники в городе все давно, один Витька остался, и то, рукастый, но пьет с мамкой как в последний раз, такая вот жизнь.
Вот и ее, Светкина, бабка свой век отжила, родители ее и не любили никогда, так и сказали: «пусть Государство хоронит», вздохнула, рюкзак перекинула на другое плечо, 7 километров…
Мимо проехал грузовик хлебный, а потом Дастер:
- Хм, красивый, серебристый, вот же ж, а говорили глухая деревня!
Светка плюхала по ноябрьской жиже, но увидела вдруг, что Дастер стоит, месит колесами жижу проселочной дороги, пытаясь сдать назад.
- Помощь нужна?, - спросила сама того не ожидая она водителю.
- Светка? Ты же это? Не обознался?, - Витька она узнала сразу, рыжий, озорной, веселый, точно он!
- Витька?
- Светка, я, малая! Закодировался, видишь, теперь тут шороха навожу! Ты какими судьбами тут? К бабе Нюре? Нам сказали же что ее своими силами, мы на общее не дали, что ж она-бомж что ли какой, а? Мы что ж ей, чужие, а? Похороним!
Ты давай это, садись что ли? Не гоже девке одно по полям бродить, у нас тут такое… Ой, чего пугаю тебя, садись, Светка, сто лет же не виделись, мамка рада будет!
- Да, мне б к бабушке, - робко возразила Света.
- Еще б тебе с покойником в избе не ночевать! - парировал ловко Виталик, - завтра сходим, сейчас поздно уже.
Тетя Даша приняла Светку как родную, натопила баню, ужин «деревенский шик», шпик ведь по праздникам большим достают, а впереди поминки.
- Сало, лопни жопа и хлебало! - невольно вспомнила она слова бабки.
- Что было, то было, точно! - тетя Даша пригубила стопку, будто хрюкнула, как от смеха, но сдержалась, видимо, вспомнила Дарью, нянчившую ее, сироту, хотела посмеяться, да не смогла, больно, вроде, помнит еще живую, а уж нет ее.
А Светка на душе тяжко: приехала, а бабку не повидала, надо б сходить, да куда там, уж багряное все, да волки в лесу завыли.
- Витька, проводи, не могу я так…
- Не велено!!! - аж в лице переменился, покривился. - А ли ты тут остаться решила, дура? Жила без нас вот и живи, не одна она, бабки там, смотрят!
Завыл волк далеко, кто его знает, может, и не волк, лиса, откуда ей знать-то…
- Нет, я пойду, чувствую, что надо, - накрыло ее как одеялом, отчаяние, неизбежность, скорбь, все вместе…
- Ну, пошли, коли хочешь, - отозвался Виталик, лицом чернее тучи.
Дом старый, но не пыльный, хорошей хозяйкой бабка была, гроб по центру, как полагается, на трех табуретках, типичные похороны, бабки сидят, кто где, зеркало одно было-завесили, свечки.
- И чего на меня взъелся, похороны, чего уж!
Бабки будто и внимание не обратили на нее, подошла ближе, посмотрела, какая ж бабка-то красивая была, жаль, им ее черты никому из внуков не передались, посмотрела, поцеловала в лоб, как водится…
Внезапно свет погас. Свечи в руках бабушек потухли, Светка вертела башкой и не понимала, что происходит, баба Даша села в гробу…
Если бы кто-то рассказал ей такое, она бы не поверила никогда, но она видела все сама!
- Светлана! Грешная я баба, чтобы Дашку помирающую малолетнюю вытащить, пошла я туда, куда не ходят, поклялась тогда, что еже ли внучку отдам ее сыну, то жить ей до старости, а не отдам, так всей деревне конец, придет пёс за ними, как и за мной пришел, я ж сказала, чтоб ты сама решала, ничего не мы решаем! Уезжай, доченька!
Почему-то резко зажглась лампа, свечи в руках бабулек тоже, они смотрели на нее будто она только пришла, кто-то подошел ее обнять, кто цикад из угла.
Сны ей снились очень худые: то пожар в деревне, то половодье, почему-то в каждом из снов она видела умирающим именно Виталика.
На погосте было хмуро, вязко и сыро, это вам не фильмы с женщинами на каблуках и чёрной вуалью.
Тетя Даша поддерживала Свету, Виталик лишь нервно кивнул, не отходя от машины.
Поминки как в бреду, одна из бабушек, выпив лишнего спела:
- За рассветом наша Нюра ушла,
За собою кто пошел, позвала,
Али свадьба нам, аль в кладбище Крест,
Ты решай как будет, слышишь нас, Свет!
Мурашки-мурашки!
Виталик в охапку хватает, уводит на улицу:
- Светка, куришь до сих пор?
- Давай, сегодня буду, объяснишь?
- Попробую!
Твоя баба Нюра ж мать мою сиротой забрала, думала детей не будет, мужиков-то не было после войны, на Ваську ж похоронка пришла, а у моей мамки все на фронт ушли, на соседей ее оставили, погибли все… ну и вот любила мама в детстве говорить, мол баба Нюра меня с того света утащила, я тифом болела, она в лес ушла молиться кому-то, то ли лешему, толи кому, не знаю, церковь же клубом сделали тогда, вот и ходила… а потом и дядя Вася вернулся, похоронка чужая была…
Вот только сделка у нечистых, говорят, нечистая, мамке моей пообещали, что жить она будет и детей иметь, пока сын ее наследника не сделает с наследником, сделку заключившим! То есть нам, Светка, наследника надо типа зачать и отдать его в лес! Прикинь! Как тебе такое, Илон Маск? Это я шутить пытаюсь, прости… ты где, Светка, в Москве, а я ведь Нину люблю из Топольской! Она хоть и с дитем, да уж больно баба добрая… что нам с тобой делать, а?
- Так! Ты сейчас серьезно? Нам надо зачать ребенка, мне его родить, а потом в лес отнести, иначе тетя Даша помрет и вся деревня за ней?
- Это звучит странно, но да! Можешь у бабок спросить или у мамы… мне самому в это верить не хочется!
- Подкат года, Виталик! Давай завтра решим…
Виталика поплелся домой обреченно, мысли же Светки вертелись в голове, она твёрдо решила, что все вокруг сошли с ума, ну или хотя бы Виталик точно, в доме стадо тоскливо и неуютно, печь всегда топила бабушка, решение пришло само, на похороны же она приехала, кто же заставляет ее остаться? Собрала вещи, закрыла дом… от кого? Пошла в сторону станции.
Станция встретила тишиной, электричка была через 3 часа, заснула в зале на деревянных стульях, как в тумане садилась в поезд.
Выйдя на вокзале в Москве приободрилась, ощутила знакомлю атмосферу города, все как надо, все привычно, все хорошо.
- Поед до станции «Электросталь» задерживается по причине пожара на станции «***».
Светку как током обдало, но желания вернуться не было, в новостях сказали, что это горели торфяники, никого спасти не удалось…