Наш ласковый гусь Гога
содержим небольшую контактную ферму на Урале, олени, страусы, пони, козочки и барашки, но наша самая большая звездочко, гусь Гога., обожает внимание. Зверятово
содержим небольшую контактную ферму на Урале, олени, страусы, пони, козочки и барашки, но наша самая большая звездочко, гусь Гога., обожает внимание. Зверятово
Влажная тряпка скользила по лбу и щекам. С трудом открыв глаза, мужчина увидел хмурое лицо Лукерьи, что склонилась над ним и что-то вытирала с его лица. Судя по тому, что ткань пропиталась чем-то алым, это была кровь.
-Очнулся, наконец, - проговорила она строгим голосом, - Таких идиотов я давненько не видывала. Уж оставалось-то тебе от силы два понедельника. Нет бы их спокойно провести, - Луша повернулась назад и обратилась к кому-то, - Все, можно, только близко не подходи.
Семён увидел, как Макарыч с красными от слез глазами неуверенными шагами следует к нему. Семён понял, что лежит на полу в церкви. Руки и ноги его крепко связаны веревкой, видимо чтобы не двигался, но это было лишним, потому что не было сил пошевелиться. И очень хотелось пить. Жажда была такой невыносимой, что ему казалось, будто если он сейчас же не попьет, тут же сразу и помрет.
-Воды… Пожалуйста… - тихим голосом попросил он.
С противоположной от Макарыча стороны зашептали голоса, и Семен краем глаза увидел какие-то фигуры, делающие пасы руками. То крестились древние бабки, укутанные в траурные платки.
-Да не воды тебе хочется, - буркнула Лукерья, - Крови твое тело желает.
Славик закрыл рот рукой и горько всхлипнул в неё, на щеке заблестела слеза:
-Так, может, дать ему? Хотя бы чуть-чуть? Куриной или… пусть мою попьет?
Старухи запричитали и снова начали креститься.
-Дурак ты что-ли? Если хоть капля внутрь попадет, то там только осиновый кол упокоит.
После слов Луши грустная мысль стрельнула в голове Семена: он умер. Приложился об лобовуху, а потом умер. И ни боли не чувствовал, ни сожаления. Только жажду. А бабки эти что тогда здесь делают? Он пытался рассмотреть их лица, если они местные, то наверняка знает их, но специально ни с кем не знался. Боялся, что запрягут работой, а отказать будет неловко. А потом мелькнула страшная мысль: вдруг они его сожрать хотят. Да нет, глупость какая-то, Славик бы здесь тогда не стоял. Затем он вспомнил то, что было в подвале, и спросил:
-Ты в клетку меня теперь посадишь?
-Чего? Чушь-то не неси! Отпевать я тебя буду.
-Ничего не понимаю.
Семён покачал головой, но грозная баба пригрозила ему пальцем и гаркнула:
-Не шевелись лучше, а то мозги вытекут, не дай Бог, так неотпетым и сгинешь, неизвестно, куда. У тебя там… рана открытая.
Глаза Луши взметнулись куда-то поверх Семенова лба, и он тихонько произнес:
-Объясни мне, что происходит-то?
-Так а чего тебе объяснять… Умер ты, Семён, а потом воскрес, и теперь тебе человечины хочется. Словом, нечисть. Вон, старухи эти - такие же, своей участи ждут, все грехи пытаются отмолить, мне помогают.
И снова на краю видимости замельтешили крестящиеся, старческие руки.
-Деревня эта проклята, - продолжала Луша, - После того, как в неё этот черт наведался. Ну, не черт… уж не знаю, кем он там был, колдуном ли, демоном ли… Да и не моя это забота. Моя задача: за души ваши бороться. Жители деревни этой, будучи обманутыми, совершили страшный ритуал, который не пускает душу из тела даже после смерти. Я так понимаю, им обещали вечную жизнь, вот они и согласились. Ну и вот она, ваша вечная жизнь. Жрать мясо да кровь сосать, чтобы тело перестало разлагаться. Поэтому, Семён, ты должен впустить в свое сердце истинного Бога и лишь тогда сможешь упокоиться. Навсегда. Согласен?
Мужчина с горечью подумал про Наталью, про сына, про внучку свою маленькую. Очень хотелось попрощаться с ними. Но эта невыносимая жажда так мучила его, а мысль о том, каким же страшным образом ее придётся утолить, вызывала неприязнь и отвращение. Хотелось побыстрее закончить.
-Согласен. Я хочу уйти.
-Не переживай, Семён. Думаю, мы быстро управимся. Ведь ты был тогда ребенком и мало, что понимал. Твоя вера, которую вас обманом или страхом заставили принять, не была искренней, - а потом Лукерья обратилась к Макарычу, - Лучше выйди. Не нужно тебе этого видеть.
Когда Макарыч направился к Семену, чтобы попрощаться, Луша остановила его рукой и предупреждающе покачала головой. Славик Макаров робко махнул ладонью и прошептал:
-Прости меня, Семён и прощай, любимый друг.
Когда двери за ним закрылись, Лукерья поднесла распятие к губам Никонова, тот его поцеловал. Потом она перекрестила его и начала издавать такие отвратительные звуки своим ртом, будто рычала, рыгала и пищала на ультразвуке одновременно. Да так громко, что казалось, будто сейчас лопнут барабанные перепонки. Противный звук усилился, потому что к Лукерье присоединились старухи. Тело мужчины трясло в конвульсиях от боли, что волнами распространялась по телу. Но даже сквозь эту боль он смог заметить, что старухи трясутся точно также. На их искаженных лицах выступали слезы, но они продолжали, не смотря ни что. Семену хотелось заткнуть уши и руки его, связанные между собой уже устремились к голове. Луша остановила их полет и крепко ухватила, не давая больше возможности ими пошевелиться.
-Ну же, Семён, услышь!
Она снова завыла, зарычала, и он увидел, что ее рот шевелится, будто та что-то говорит или поет, но до ушей доносилось только что-то очень громкое, раздражающее, что не хотелось слышать. Внезапно Луша сильно ударила его кулаком в грудь, а потом дала слабую пощечину. Больно не было, но Семён был шокирован.
-Услышь же молитву, глухая ты тетеря!
А затем продолжила свою пытку. И вот, наконец сквозь противные вой и рычание он начал слышать ангельское пение. Голос Луши, что выбивался из остальных, был настолько прекрасен, что захотелось разреветься. Все остальные звуки ушли на второй план, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. Вдруг потолок осветился ярким светом, и этот свет заполонил все вокруг…
****
-Але, Маратик, карету мне! Карету! - театрально прокричала Лукерья в трубку, выходя из церкви, но прикусила свой язык, увидев на ступеньках сгорбленную спину Макарыча. Однако, продолжить разговор ей все же пришлось, поэтому, понизив голос, она проговорила, - Пришли кого-нибудь на констатацию… да, вознесенский… отпела уже… Он на машине разбился, но сейчас в церкви лежит, заберете прямо оттуда… Все, добро… Давай.
А затем она села рядом со скорбящим на ступеньки, достала из кармана сигареты и закурила.
-Отошел Семён. Быстро все прошло и легко, не мучался почти. Некоторые по несколько часов сопротивляются. Но это те, кто в ритуале участвовал и людей убивал.
-Я не понимаю, но хочу знать всё. Пожалуйста, расскажи мне. Что это за ритуал?
Женщина выпустила сигаретный дым, который моментально развеялся на ветру, затем сняла платок с головы и небрежно бросила его на пол паперти.
-Подробностей я не знаю, слышала только от отца своего, что жители этой деревни группу туристов убили, содрали кожу, набили соломой, как чучела, и сожгли, а мясо съели. И с тех пор все, кто участвовал в этом ритуале помереть не могут. А перед самой смертью всех сюда тянет как магнитом, потому что воскреснуть можно лишь на этой земле. А я вот упокаиваю, чтобы мертвецы тут не бродили и людей не жрали.
За их спинами раздались шаркающие шаги бабок, что выходили из церкви. Лукерья кивнула на них головой:
-Вон, эти всё ходят сюда, раскаиваются, а после смерти, знаешь, как за «жизнь» цепляются! Хрен отпоешь их. Не каждая соглашается Бога принять.
-Вырвать бы тебе твой язык поганый, - бросила одна из старух.
-Чтобы съесть потом? - сострила Лукерья, а бабка после этой фразы плюнула в ее сторону.
Макарыч грозно посмотрел на неё и прорычал:
-Ты чего с ними как разговариваешь?
Луша вздохнула и подумала, стоит ли объяснять? Поймет ли ее этот мужик? Посочувствует ли? Ведь она уже давно выгорела, зачерствела, как старая санитарка в больнице. Для неё это все лишь работа, причём вынужденная и нелюбимая. И каждый, кто прошел через ее руки, был для неё не человеком, а пациентом. Перечеркнутыми именем и фамилией с номером дома в тетради, куда были записаны жители деревни. С другой стороны, какая ей разница, все равно и этот помрет скоро, а так хочется выговориться.
-Да задолбали потому что. Начудили по молодости, а мне разгребай теперь. И главное - страшно им родне в грехах своих признаться, вот и приезжают сюда такие как вы, умирать в полном неведении. Не хотела я этим заниматься. Да только дар у меня этот... Не каждый сможет душу упокоить. Это как экзорцизм. А ещё я вижу, кто умрет скоро и от чего. Вот у тебя в животе что-то, а у Семена беда с головой была и сердцем. Это я от отца унаследовала. Он ведь в этой церкви служил и нечисть местную отпевал до меня. За просто так… идейный был. А потом, когда я увидела, что ему недолго осталось, он начал и меня обучать. Уж как я сопротивлялась, как мне не хотелось, но он на совесть надавил. И вот, когда он преставился, я начала здесь заправлять. Только вот я за дарма работать не собиралась, выбила кое у кого оклад, который мне исправно перечисляют и индексируют. Не скажу, что прямо много, но на вино французское да на сырок с благородной плесенью хватает… Такая вот плата за мою испорченную жизнь. Ведь я ни семью завести не смогла, ни уехать. Все время на телефоне. Когда мне местные звонят, я мигом должна примчаться, пока оживший покойник сил не набрался и не пошёл кого-нибудь жрать. Думаешь, легко это все? Я ведь рискую жизнью. Есть здесь некоторые, которые так и остались поклоняться Мóнрогу, так они его называют. Вот Аркадий, что чуть Семена не сожрал, как раз из таких и был. Помер, никто и не заметил, народа-то здесь все меньше и меньше. А дочка его приходила мясом кормить и кровь свою пить давала. Хорошо, хоть мясо не человеческое было. А то они от него сильными становятся. Еле успела я тогда. Повезло, что дочка его полоумная звала на всю деревню, а так бы не чухнула.
-В девяностом доме тетя Зоя ещё не упокоена.
-А Зоя - наказана. Тоже не захотела веру менять, вот над ней эксперимент и поставили. Сколько протянет, и что с ней случится. Представляешь, она уже год там лежит.
Пальцы обожгла забытая Лушей, тлеющая сигарета, она бросила ее себе под ноги и закурила новую. Пальцы предательски дрожали, ведь она ещё никому не изливала свою душу так откровенно.
-А чего у тебя в подвале иконы эти дьявольские делают? - спросил Макарыч, а Лукерья почувствовала на сердце неприятную тяжесть. Она надеялась, что хоть этот мужик ее пожалеет. Интересно, а слушал ли он вообще ее исповедь. Наверное, каждый думает лишь о себе. Особенно перед смертью.
-Действительно дьявольские, - Лукерья постаралась принять невозмутимый вид, - Иконы эти в огне не горят и в воде не тонут. Я их там храню, а потом, если покойник отказывается Бога принимать, выкрикивает имя Мóнрога или просто не хочет с жизнью расставаться, стало быть, я ему даю икону и другую песню пою. Тело тоже упокаивается, а иконы эти вместе с телом хоронят. Нетрудно догадаться, куда душа потом уходит.
-А что там за чучело у тебя?
-А это один из последователей Мóнрога на следующий год решил ритуал повторить. Убил он, значит, человека, освежевал, а потом соломой набил. Пошёл он по деревне хвастать да подмогу искать. Ну, деревенские в милицию и сообщили. Вот и повесили все на него, в том числе прошлогоднее убийство. А чучело я в подвале храню, чтобы ничего с ним не сделалось. Оно теперь магическую силу имеет, и кто его знает, что будет, если сжечь. Даже закапывать его боюсь. Пусть себе стоит.
-Ну а клетка тебе зачем?
-Так если несколько умирает! Двоих сразу не отпоешь, только по очереди. Вот и приходится кого-то в клетку сажать. Некоторых даже там и отпеваю, потому что страшно выпускать. Они иногда, знаешь, какими буйными бывают!
Посидели они ещё немного, помолчали. Как Макарыч встал и, не сказав ни слова, пошёл доживать свои последние деньки. И Лукерья подумала, остался ли доволен тот, разгадав все тайны перед смертью, стало ли ему легче от этого? Она множество раз задавалась вопросом: как лучше? И всегда предпочитала оставлять людей в неведении, пусть доживают себе спокойно. Но эти двое, конечно, удивили, ничего не скажешь.
Немного осталось, и они с Макарычем встретятся вновь.
Она задрала голову, посмотрела на золотистые распятия поверх куполов, покрестилась и произнесла: «Не введи нас в искушение да избави нас от лукавого».
Холст на подрамнике, масло, 18х24 см .
Сфоткано летом 2023
Станица Черниговская- ныне поселение. Пустеет... Люди уезжают в города. Работы нет. Это не территория Крайнего Севера- это Краснодарский край. Спросите:" а почему люди не занимаются сельским хозяйством?".. Старенькие уже- сил нет. Молодежь изредка приезжает внуков привезти на досмотр дедушкам и бабушкам... Много домов покупают под дачи ранние пенсионеры. Рыбалка, охота, грибы.... Жаль... Жаль ,что деревни погибают... Корней не останется у нас....