k.vezhbitskaya

"Повесть о Сонечке" очень тоскливая. Воспользуюсь лексикой самой Марины Ивановны: мне из этой книги "дует". От нее холодно-революционно.

И не выходит читать про любовь. Я все думаю про 1919 год и про то, как страшно тогда было жить, а перед глазами у меня маленькая Ирина:

- Сахай дай.

А ведь это единственный персонаж книги, которому сахара так и не досталось. И мне страшно-страшно, и я никак не пойму, чем занимаются все эти люди. Разве можно вот так сидеть вечерами на диване и думать о поцелуях, когда 1919 год? Откуда у них было время? Бесконечно ходить друг к другу, пока нянюшка днями и ночами стоит в очередях, чтобы добыть редкую белую булочку. И даже булочка идёт в расход любви - Сонечка относит её такому красивому Юре. И уж тем более я не пойму, чем так особенна Сонечка.

Я не ей зачарована, а цветаевским словоплетением, потому что сколько эта книга тосклива, столь же и красива, как актриса начала века с мертвенно-бледным лицом и драматическими бровями. Приятно любоваться, но недолго, чтобы не провалиться в тоску.

ГЭС-2 - фантастическое, сновидческое пространство.

Я там занималась цигун и провалилась в кроличью нору. Самому с собой очень уютно, но в огромных запутанных коридорах делалось жутковато.

На выставке "Настройки-3" я бродила по павильонам, названным в честь композиторов. По расшатанным половицам среди вывернутых наизнанку ларьков из нулевых. Фоном играл Шуман. Обе концепции - визуальная и слуховая - обязательно как-то связаны.

В полутьме коридоров принимали томные позы девочки с голой, невозможной для московского января, кожей. Я отстояла очередь в павильон Вагнера, где по концепции для тебя одного, как для Людовика II, играет целый оркестр, но отряд колонок на высоких ножках выглядит угрожающе и напоминает оркестр турелей из "Портал 2".

Наконец-то нашла прекрасный роман среди современных и популярных. Или как обычно – он нашел меня – откуда возникла на моей полке книжка Эммы Донохью «Комната», я не помню. Когда муж взял её в руки, то сообщил мне, что это какая-то мелодрама для женского чтения, но всё оказалось куда интереснее.

Я осилила роман за день. Возможно, не стоило этого делать, потому что меня здорово встряхнуло. «Комната» – книга не про маньяка и не про беззащитность. Не про побег, триллер и экшен. Это детальная, ювелирная работа по созданию психологического портрета пятилетнего ребёнка, который до пяти лет прожил в запертой комнате и… у него всё было хорошо. Как и в фильме «Жизнь прекрасна», мама мальчика делает всё, чтобы Джек рос нормальным, здоровым и счастливым, сочиняет сказу о внешнем «космосе», откуда иногда приходит Он. Только косвенно мы понимаем, какими невероятные, чудовищные усилия Ма прикладывает, чтобы не сойти с ума. И даже это не рушит сказки Джека. Даже Он не рушит сказки.

Самое интересное, что сказка рушится, когда мир распахивается перед современным Маугли, никогда не видевшим дальше комнатной стены, не знавшим ветра, дождя, других детей, детской площадки, машин, животных и – вообще всего. Донохью интересует не только триллер – побег от маньяка, но и то, что происходит после фразы «и жили они долго и счастливо». Счастливо ли?

Ма переживает тяжелейшее посттравматическое расстройство и депрессию в то время, как её одолевают журналисты, желающие вызнать всё самое скабрезное, да и собственные родители имеют искажённые представления о поддержке. Джеку тоже непросто. Мир навалился на него со всем его шумом и яростью. Джеку так хочется, чтобы всё было как раньше, чтобы в этом меняющемся каждую секунду мире был порядок и распорядок, он даже хотел бы вернуться в комнату. Эпизоды у бабушки (это же детская площадка, Джек, ты должен на ней играть, немедленно играй) и с семьёй в торговом центре выписаны с доскональной психологической точностью, как будто Донохью годами изучала детскую психологию. Такое напряжение – едва ли не страшнее глав про жизнь взаперти у маньяка. Это создано блестяще, настолько хорошо, что не знаю, решусь ли я что-нибудь ещё прочитать у Донохью.

А вы читали этот роман? Тронула ли вас история?

Обожаю давать на уроках правила, в которых чёрт ногу сломит. Например, в 5 классе детям даётся правило, что в корне после шипящих под ударением пиши Ё. Например, решЁтка. Без ударения О. И тут же список исключений со всякими шОмполами.

Затем даётся ТО ЖЕ правило, но для суффиксов и окончаний. Но там под ударением пишем О, а не Ё! ВрачОм. Потом те же правила надо разобрать для прилагательных.

Потом ВНЕЗАПНО выясняется, что есть такие слова как шОк и шОу, которых не было в списке исключений в 5 классе, там всё под ударением, но какого-то чёрта О!

И тогда даётся НОВОЕ правило: если есть чередование с Е при подборе однокоренных слов, то пиши Ё. Про ударение забудь нафиг. Ура, шОк, шОу и шОмпол наконец можно объяснить. Почему нельзя сразу дать это правило, науке неизвестно...

Но! В суффиксах и окончаниях у нас всё ещё ударения, дружОк.

Затем ВНЕЗАПНО выясняется, что есть такие слова как чечЁтка и дирижЁр которые не чередуются с Е, как бы ты не тужился. Снова нужен список исключений, видимо. Хорошо, записываем: есть странное слово чечет, блин, а ребят на ЁР просто запоминаем. Фух!

Но и это ещё не всё! Ведь есть глаголы! А там вообще всё это не работает. Ну ладно, в глаголах всегда пишем Ё, хорошо: печЁт.

И тут ВНЕЗАПНО выясняется, что есть такие слова как ожЁг руку (всё ок, глагол, пишем Ё) и ожОг руки - стоп! Чередуется же с Е - ожечься. Но пишем О? Это вы ещё слово поджОг не видели!

В общем, я пока не придумала, как объяснять эту тему, не закусывая загадочно губу.

У первой части трилогии "Тяжёлый свет Куртейна" непривычно высокий для Макса Фрая порог вхождения. Историй и героев так много, что в пору вести конспект - попробуй разберись поначалу с этими двойниками, призраками и безымянными "я".

На половине книге, когда я начала хоть что-то понимать, мне стало интересно: нарочно ли автор дублирует Макса и Джуффина? Ну, не может же она не заметить этой повторяемости?) "А что если Макса и Джуффина поместить в Вильнюс, у которого есть Другая сторона?"

Почему-то "двусторонний" Вильнюс не будоражит моё сердечко. Может, потому что я там никогда не была, в отличие от той же возлюбленной Праги.

Более спокойное прочтение позволяет отмечать детали, которые раньше некогда было подмечать. Например, что центральная максфраевская тема - тоска по чуду. По несбывшемуся. Причем иногда эта тоска немилосердно сводит с ума, потому что ну, не всем же везёт, как Максу. От того и привкус от книжки такой, медово меланхолический. Не знаю, буду ли читать продолжение.

Между фильмом «Любовь и голуби» Владимира Меньшова и фильмом «Мужья и жёны» Вуди Аллена, созданными примерно в одно и то же время, есть интересное противостояние.

Я люблю лирическую иронию Аллена, но смотреть фильм о герое, который таскается за своей студенткой, пакостно. Разрушение отношений — завязка большинства фильмов Аллена. Ему очень нравится снимать о том, как разрушается брак и нарождаются новые любовные связи. Наблюдать за этим грустно, потому что Аллен не даёт долгой любви никакого шанса, буквально не верит в её существование.

В то время как Меньшов описывает противоположную ситуацию, и тоже не без иронии. Вася совершает измену. Вася пробует жить с другой женщиной. Тоже, кстати, мезальянс, пусть и не по возрасту, а по социальному статусу. Потом возвращается, и жена, претерпев внутренние изменения, в итоге прощает его. Фильм завершается вселяющей надежду трогательной сценой — голубь возвращается к голубке. Отношения зажглись заново, вспыхнули, героиня ждет ребёнка.

Если этот фильм оставляет зрителя в катарсисе и осознании фундаментальных вещей, то Аллен наоборот бросает зрителя в невротической неопределённости. Даже если герой не уходит из семьи, как в фильме «Ханна и её сестры», то всё равно воссоединение этой семьи не вызывает ничего, кроме тоски.

Наверное, мне просто хочется видеть героя, который не будет рабом инстинкта. Не знаю, насколько утопична в этом плане картина Меньшова и насколько будет счастливой судьба Васи и Надюхи, но хочется верить, что они заново открыли друг друга и осознали, насколько важны друг для друга. Короче, встали на путь осознанности. Здесь можно вспомнить, что Наде говорят, мол, прощай его, мужик хороший, непьющий. Что-то от менталитета. Но мне кажется, Надюха простила Васю не из-за того, что мужик бесхозный и нужный, а потому что осознала, насколько ценит и любит его.

А вы верите в хороший конец фильма «Любовь и голуби»? Или вам ближе грустная, но правдивая история Вуди Аллена?

Когда мы говорим о средневековом городе, то представляем замок, таверну, мощеную площадь, пряничные домики. Европейский город. Когда я стала писать для журнала "Кремли и крепости", поразилась, сколько у нас, оказывается, средневековых городов! Конечно, многие из них давно поросли хрущевками, но крепость и старые домики никуда не делись.

Меня завораживают города с древними именами, огромными крепостными валами и мшистыми стенами. Дмитров основан в ХII веке (!), Дмитровскую крепость разрушали много раз, а валы - это же поразительно, спустя столетия - всё ещё выглядят масштабно.

На заросших безлюдных дорожках среди прудов с зимующими утками я чувствовала себя уютно. Серьезный комплимент для ноябрьского города.

— Вы уже прочитали про эти пуговицы? — смотрительница музея переходит на заговорщицкий шепот. — А вот таких скандинавских пластинок с изображением дракона всего шесть в стране!
Я охотно иду читать про пуговицы, на которые в Средневековье ничего не застегивали.

В другом зале другая смотрительница:
— Присмотритесь к фотографии. Узнаете место?
Я вглядываюсь и, кажется, различаю рыночную площадь перед валами, только другого века.

— Вы первая, кто взял почитать поэму, — то ли сетует, то ли радуется смотрительница на небольшой выставке в честь дмитровского поэта Серебряного века Льва Зилова.

В дружелюбных репликах смотрительниц мне слышится голос самого города, который привечает гостя и как бы говорит: "Смотри, что ещё у меня есть!" И даже не обижается, что ещё пару недель назад я о нем не знала, но теперь уж искуплю оплошность изрядной долей любопытства.