AlexandrRayn

— Добрый день, подскажите, сколько стоит этот фотоаппарат? — парень крутил в руках потертый Polaroid со сколотой крышкой и заляпанным объективом. На корпусе блестела давно засохшая краска и ещё какие-то пятна.

— Две тысячи долларов, — сказал продавец, даже не глядя в сторону покупателя.

— Две тысячи? Зеленью? За бэушку?

— Этот фотоаппарат бесценен. Таких осталось всего десять штук во всём мире. Две тысячи — цена символическая, я сегодня в хорошем настроении.

Парень издал скептический смешок и снова принялся крутить вещицу, пытаясь разобраться в его ценности.

— В чем же особенность этого чуда техники?

— Всё просто, здесь стоит самая лучшая камера всех времен, — совершенно серьёзно произнес продавец, протирая стеклянную витрину, под которой мирно дремали цифровые мыльницы.

— Снимок, сделанный этим фотоаппаратом, способен передать всю полноту момента. Взглянув на него, вы буквально перенесетесь в запечатленный миг. Цвета, энергетика, эмоции, сама душа мира, все, что попадает в область объектива, захватывается в кадр и остается в этом снимке навечно.

— Да? — кажется, слова торговца подействовали. — Ну, ничего себе, тогда нужно обязательно взять его. Кредиткой расплатиться можно?

Продавец молча пододвинул терминал, и покупка была подтверждена банком.

Парень хотел было уже направиться к выходу.

— Да, но есть и одно «но», — продавец, наконец, поднял взгляд на клиента.

— Что еще за «но»?

— Фотоаппарат сам распечатывает снимки и…

— Я знаю, что такое Polaroid.

— Рад за вас, только вот рассчитан фотоаппарат всего на двадцать четыре кадра, после он перестанет функционировать.

— Разве такое возможно?

Тогда продавец достал из-под прилавка точно такой же фотоаппарат, который в буквальном смысле выглядел как растаявшее мороженое.

— Ну и смысл тогда от него?

— Фотоаппарат полностью изменит вашу жизнь, — теперь голос продавца звучал загадочно-пугающе. Пожилой мужчина смотрел слегка прищуренными глазами и улыбался.

— Что-то не верится… — ответил клиент после затянувшейся паузы.

— А ты сделай снимок!

— Но тогда останется всего двадцать три кадра!

— Ничего страшного, ты все равно его оставишь. Если что — я верну деньги.

Парень усмехнулся и, повернув фотоаппарат камерой к себе, сделал селфи.

Вспышка, звук печати, аппарат нехотя выплевывает небольшой листок глянцевой бумаги. Парень потянул за карточку и, рассмотрев её с обеих сторон, увидел лишь засвеченный силуэт.

— Это все, что ли?

— Встряхни его.

Парень пару раз встряхнул глянцевую бумажку, и его зрачки чуть не вылезли из орбит.

Фото было настолько шикарным и невероятным, что казалось, будто оно действительно скопировало внутреннюю сущность всего, что зафиксировало. А это немало: сам магазин, проникающее через стекла окон осеннее солнце и пылинки, танцующие в его лучах, люди на заднем фоне, обшарпанные деревянные витрины, сонные мухи, лениво кружащие рядом с липкой лентой и, главное, автор снимка. Казалось, что в мире нет ничего прекрасней этой картинки. Цвет, линии, все это гармонировало между собой, меняя обыденность на сказочный мир.

— Беру!

— Ну, я же говорил, — продавец расплылся в блаженной улыбке. — Но я буду вынужден тебя пожизненно зарегистрировать на сайте, чтобы ты никогда не смог купить другой такой фотоаппарат, двадцать три кадра в твоем распоряжении, извини, но такие правила.

Парень очень огорчился таким условиям, но не купить фотоаппарат не мог.

Расплатившись, он покинул магазин и вышел на улицу.

«Черт, всего двадцать три кадра! И на что я должен их потратить?»

Он заглянул в щелку прицела и прикинул ракурсы окружающего мира. Железобетонные стены, грязные автобусы с рекламой зубной пасты, билборды, серые улицы и такие же серые люди, слоняющиеся туда-сюда без видимой цели.

«Жалко тратить такие драгоценные кадры на такую банальность». Не придумав ничего лучше, он отправился домой, где он наверняка сможет найти что-то, достойное редкого кадра.

Но дома ничего ценного под руку по-прежнему не попадалось. Можно, конечно, было сделать снимок кота, фикуса или балкона, но это так глупо.

Идеи не шли. Достойной казалась только одна мысль. Вечером новоиспеченный фотограф попросил всю свою семью собраться вместе для совместного фото. Раз уж делать снимок, то только такой.

Но родители выглядели очень уставшими после работы, а младшая сестра — подавленной из-за проблем в школе. Парню очень не хотелось, чтобы столько негативной энергетики было запечатлено на ценнейшем снимке. И тогда он решил скорректировать настроение родных.

Ничего особенного делать не пришлось. «Фотограф» прогнал мать с кухни и сам приготовил ужин, параллельно наводя порядок в квартире. Затем состоялся разговор с сестрой и разбор её «невероятно сложных проблем», которые оказались банальной ссорой с подругой. Отцу была оказана помощь по настройке нового телефона и приготовлен его любимый чай с имбирём.

Спустя несколько часов на отдохнувших лицах родных, наконец, заиграли улыбки, и сразу же после ужина все собрались в зале. Парень поставил фотоаппарат на автосъёмку и, подбежав к выстроившемуся семейству, широко улыбнулся.

Щёлк. Снимок лениво вылез из фотоаппарата и был встряхнут.

Это был потрясающий кадр, еще лучше предыдущего. Мать ахнула, увидев себя на фото. Годы, в которые была облачена женщина, напоминали дорогое шикарное платье, которое не хотелось снимать, хотя, по сути, ничего не изменилось.

Глава семейства смотрел, словно завороженный, на изображение жены. Он так давно жил, просто цепляясь за привычку, что не мог и представить возможности снова влюбиться в свою супругу, именно это сейчас и случилось с ним.

Младшая сестра молча улыбалась, глядя на то, какая она хорошенькая и, переполненная смущения, молча ушла в свою комнату.

Паренёк смотрел на довольное семейство, и чувство гордости захлестывало в его шлюпку. Тогда-то ему и пришла в голову идея сделать фотоальбом самых главных кадров жизни.

Два снимка были вложены в альбом и подписаны, осталось двадцать два.

«Хм, неужели придется всю жизнь дожидаться момента, а если вдруг фотоаппарата не будет под рукой?» — такие мысли очень огорчали его.

В голову пришла сумасшедшая идея: зачем ждать моменты, их ведь можно создавать!

Бессонная ночь и мысли о том, как мало отведено людям времени на земле, дали свои плоды.

Уже на следующий день парень отправился на работу, чтобы написать заявление об увольнении. Он получил расчет, деньги за не использованные отпуска и снял все сбережения со своего банковского счета.

Было решено, его цель — Эверест!

Сборы и подготовка заняли около месяца, но вот он уже отчаянно и уверенно взбирается на высоту, о которой грезят миллионы, но не решаются из-за банальных предрассудков, трат накопленных средств на дорогущие автомобили, телефоны, алкоголь и тот бизнес, что безжалостно забирает время и здоровье.

Щелк! И вершина великой горы стала бессмертным чудо-снимком. Еще через полгода — Великая Китайская стена, а через тридцать месяцев — дюны африканской пустыни.

Так прошло двадцать лет. Парень сделал двадцать два кадра, и у него за плечами был огромный мир, который он смог увидеть, почувствовать, потрогать, запечатлеть. Копии его фото разлетелись по всей планете и те, кому становилось невыносимо любопытно увидеть оригиналы, всеми способами пытались отыскать автора снимков.

Когда у него остался последний кадр, но еще так много мест и моментов, которые ждали его, он отправился в старый магазин фототехники.

Бывший продавец наверняка уже давно там не работает, если вообще жив. Возможно, тот, кто сейчас стоит у прилавка, сможет пойти навстречу и даст ему возможность купить еще один фотоаппарат, если такой имеется.

Он зашел внутрь, и воспоминания накрыли его с головой. Ничего не изменилось. Витрины, старая реклама, даже запах остался прежним. Именно здесь началась его история, здесь он сделал свой первый снимок.

— Ну что, твоя жизнь изменилась, как я и говорил? — раздался знакомый голос из-за прилавка.

— Не может быть! — парень увидел старого продавца, что повстречался ему в этом магазине двадцать лет назад, и был шокирован, что тот все еще работает здесь и почти не изменился внешне.

— Да, благодаря вашему фотоаппарату все вокруг перевернулось с ног на голову! Я прожил замечательные двадцать лет и сделал просто потрясающие снимки, которые покорили сердца миллионов людей во всем мире!

— Но ты зачем-то пришел сюда?

— Да… Дело в том, что у меня остался всего один кадр, и я готов отдать все что угодно, лишь бы получить еще один такой фотоаппарат! Только благодаря ему я смог сделать все, что сделал. Мне нужно еще двадцать четыре кадра, умоляю!

— Дай мне свой аппарат.

Парень протянул прибор и передал его в руки продавца. Тот повертел в руках, затем навел на парня и нажал на кнопку съемки.

— Нет!!! Что вы наделали! Это же был последний кадр, — со слезами на глазах парень выхватил фотоаппарат у продавца.

— Послушай, это обычный фотоаппарат.

— Что значит — обычный фотоаппарат?! Это не обычный фотоаппарат, это самый лучший в мире фотоаппарат и вы испортили последний кадр!

— Да нет же, — продавец снова забрал фотоаппарат у парня, вставил туда пленку и, заправив её, сделал новое фото.

— Но… но как же так? Все снимки — это не просто снимки! Это шедевры! Этот фотоаппарат делает настоящее искусство!

— Это ты так думаешь, на самом деле ты просто поверил в это, и в твоих руках он действительно начал творить шедевры. Ты не разменивался по пустякам и вкладывал душу в каждый кадр, словно тот был последним, ты верил — и так оно и было. То же самое ты творил и со всей своей жизнью. Предметы не делают чудеса, чудеса делают люди при помощи предметов. Забирай, я заправил его на двадцать четыре кадра, увидимся через двадцать лет.

(с) Александр Райн

Автор в соц. сетях

https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz

https://vk.com/alexrasskaz

Руки у Мишки были золотые. А всё благодаря тому, что он пролил банку золотой патины, которой должен был декорировать камин.

Ремонт Мишка ненавидел всем сердцем, от одного только этого слова у него обострялся геморрой и чувство социальной ответственности. Мишка вспоминал о том, что пропустил субботник в прошлом октябре, не расчистил от снега парковку, не покормил бездомных собак. Все эти дела, по его словам, не требовали отлагательств и имели чуть ли не государственное значение, несмотря на то, что собак он боялся до смерти, а на улице стоял удивительно тёплый май.

Мише было двадцать пять, он сделал всё для того, чтобы избежать встреч со злосчастным шпателем и безжалостным правилом. Закончил с отличием театральное и стал выступать на сцене городского театра, правда, пока только в роли декораций и массовки, но это не имело никакого значения, отцовские калымы остались обязательной программой в его жизни, и причин этого проклятия было три.

— Раз, — загибал обрубленный наполовину болгаркой палец отец, — родителям помогать нужно, неблагодарный ты кусок современного инфантилизма. Два, — что у тебя за профессия такая? Ты, часом, не из этих? — кто такие «эти», Миша никогда не понимал, но звучало очень обидно. — И три, — не хочешь помогать, паразит, вали из бабкиной квартиры и покупай свою в ипотеку!

Еще меньше, чем месить раствор, Мишке хотелось съезжать из халявной жилплощади, ведь за роль дерева в театре платили не очень много, потому собаки оставались голодными, парковка — нечищеной, а субботник переносился на следующий октябрь.

Зарплату отец выдавал бесценным опытом, но за косяки карал рублём.

— Вот научишься сейчас всему, а потом сам будешь заказы брать и дома ремонт сделаешь, — отмахивался отец каждый раз, когда сын клянчил жалование.

Ремонт дома делать Миша зарекся раз и навсегда. Бабкины обои в цветочек оттенка тяжелого несварения имели статус неприкосновенности, несмотря на то, что вызывали апатию и необузданное желание смотреть передачи Малышевой в кресле, попивая лавандовый чай.

Про заказы, которые Миша будет брать после того, как всему научится, говорить смысла не было, потому что ответственную работу Мише не доверяли, а он и не настаивал.

Когда банка с позолотой упала на пол и расплескалась так, что перепачкала всё в радиусе пяти метров, Миша ещё не осознавал всю серьёзность трагедии и для начала попытался оттереть самое большое пятно кончиком своего дырявого носка. Краска замечательно втиралась в итальянский паркет и придавала ему благородный золотой оттенок, которому позавидовали бы высшие цыганские чины. К великому сожалению Миши, золотое пятно совершенно не сочеталось с древесным рисунком пола и выглядело отнюдь не богато — даже, скорее, наоборот, вызывало не самые лучшие ассоциации.

Тогда Миша схватил первую попавшуюся под руку ткань, которая, как ему показалось, почему-то пахла старостью. Добротно пропитав её растворителем, начал процесс реставрации «наверняка недешевого» материала.

Растворитель хорошо разъедал всё: ткань, руки, паркет, Мишкино будущее, но совершенно не собирался разъедать краску.

Когда отец вошёл в комнату, громко разговаривая по телефону с хозяином дома, подбивая с ним дебет с кредитом и гордо сообщая о том, что ремонт закончен, а винтажные занавески девятнадцатого века, лежавшие на диване во время работ, испачканы не были, Миша уже всё понял.

— Да-да, я помню, что точно такие же висят Лувре, да, знаю, что с трудом провезли через таможню, нет, не волнуйтесь, всё в идеале, голову на отсечение.

Держа в руке будущее отцовской головы, Миша прикидывал, в каком столетии он закончит калымить, чтобы покрыть нанесенный им ущерб, и пришел к выводу, что недалёк тот час, когда он лично расскажет портному, шившему эти занавески, об этом курьёзном случае и они вместе посмеются.

Отец не сразу заметил ЧП и первым делом оценил позолоченный камин, подняв большой палец вверх и одобрительно поджав губы.

— Паркет? Паркет в порядке, если вы…— он не успел договорить, потому что глаз его, наконец, наткнулся на пятно. В этот момент лицо отца приобрело вид бабкиных обоев и кишечник его, судя по всему, готов был выдать порцию новых рулонов, но он кое-как сдержался.

— Пи***ц, — произнес негромко пожилой мастер. В этом слове было всё: описание ситуации, удивление, разочарование, вопрос и даже чуточку юмора.

— Вы о чём? Что случилось? Ау, Фёдор? — тараторил мобильный, но Фёдор уже не слушал.

Промычав что-то невнятное в трубку, он сбросил вызов и первым делом закурил.

Миша хотел было сказать отцу, что курить в квартире заказчика не стоит, но, увидев его взгляд, передумал. Он молча стоял минут десять, ощущая вибрации отцовских мыслей, от которых весь этаж ходил ходуном.

— Хорошо, что тебя в армию не взяли, не дай бог, доверили бы нести гранаты, — облегченно заметил отец, а потом добавил: — говорил я ей, что не нужно ходить на йогу во время беременности, безруким родится, а она знай своё.

Тут взгляд отца упал на пустую банку растворителя, и Миша заметил в них слабый огонёк надежды.

— Ты вот этим паркет тёр?

Миша судорожно кивнул.

— Это для чистки засоров в трубах. Сантехник вчера забыл, а растворитель в ведре лежит, — отец говорил тихо, видимо, боялся спугнуть возможное решение, внезапно залетевшее в их несчастливое гнездо.

Миша тут же бросился к ведру и выудил из него спасительную баночку уйат-спирита, который уже собирался нанести на занавеску, но, споткнувшись о взгляд отца, передумал.

— Не ссы, Мишань, лей, всё равно теперь в Париж ехать.

В Париже Миша мечтал побывать со студенчества, съесть на завтрак круассан, лениво прогуляться по вечернему Монмартру, покататься на каруселях Диснейленда, посетить Лувр.

С последним Миша не прогадал, именно туда, по словам отца, ему придется попасть в ближайшие двадцать четыре часа, чтобы восстановить причиненный ущерб.

— Как?! Я?! Сдирать занавески? В Лувре?

— Либо ты сдираешь занавески, либо с нас с тобой сдирают кожу и вешают на окна вместо них, третьего не дано, — замогильным голосом произнес отец.

Кожи Мише лишаться не хотелось, больно уж ему она нравилась, да и занавески из него выйдут некачественные, худые, перед людьми неудобно.

— Прости меня, пап, — вытер проступившую слезу парень. — Ну не хочу я ремонтами заниматься, не моё это, я на сцене хочу быть, — театрал оттёр паркет и стал собираться, попутно заказывая такси.

Отец всё это время молча смотрел на поникшего сына, будущего интернационального преступника, а когда пришла пора прощаться, вместо руки протянул сыну шпатель.

— Я постараюсь без жертв, — произнес осипшим от страха и слез голосом Миша.

— Да какие жертвы, иди, мой инструмент, будем домой собираться.

— То есть как домой?!

— А вот так. Мы здесь закончили.

— А как же занавески?! Лувр? Кожа?

— Это на другом объекте, я вчера его без тебя закончил.

— Так ты что же, специально меня разыграл?!

— А ты думал, в мать артистом пошёл? Хех, да чтоб ты знал, я в твоём возрасте Гамлета играл, Раскольникова, даже Анну Каренину пару раз пришлось, меня на все спектакли брали, но платили только обещаниями и театральной мебелью. Потому и пришлось в отделочники податься. Хотел и тебя образумить, да вижу, что без толку, принципиальный рукожоп вырос.

— На, — отец достал откуда-то из кармана увесистую пачку купюр.

— Это чё? — спросил шокированный откровениями родственника Миша.

— Моральная компенсация жертвам актерской игры. Шучу. То, что ты заработал на калымах за последние пять лет. Решил, что ты деньги на ерунду потратишь, вот и откладывал для тебя. Поезжай в столицу, покоряй большие сцены.

(с) Александр Райн

Автор в соц. сетях

https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz

https://vk.com/alexrasskaz

Старая, помятая временем и большими температурами буржуйка, наспех сваренная отцом, была самым популярным предметом в квартире. Этот черный закоптившийся железный ящик, чья труба тянулась вдоль стены и выходила в форточку, был настоящим источником жизни. На ней готовилась еда, кипятилась вода, она защищала от холодной смерти.

Самого отца давно не стало.

— Чертиха утащила, — в очередной раз ответила бабка любопытным внучатам и, оборвав со стены кусок обоев, точно бересту, подожгла её и положила в печку. Туда же она подкинула несколько щепок, которые настрогала из ножки от стула, приволоченного из соседней квартиры.

По комнате тут же пошёл запах горящего обойного клея и лака, которым была когда-то пропитана мебель.

— Кто такая эта Чертиха? — постоянно спрашивал Вовка, словно ожидая, что бабка в этот раз расскажет что-то новое, но рассказ всегда был один и тот же и совсем не менялся с годами, точно квартира с забитыми окнами, в которой они жили.

— Злая ведьма. Она тяжело дышит, ломает кости, с собой приносит холод, а если посмотреть ей в глаза, то она навсегда заберет тебя туда, где море мертвяков и адский мороз, от которого леденеет душа.

Дети начинали жаться друг к другу, точно щенята, а бабка мгновенно доставала из кармана фотографию их отца.

— Вот папка ваш непослушный был, она его и утащила с собой. Красивый? — давала она подержать карточку малышам.

— Очень красивый, — умилялась Алёнка и целовала глянцевую карточку.

Вовка фотографию не целовал, но прижимал к сердцу.

— Я бы эту Чертиху убил! Я бы ей голову оторвал, — злобно бормотал мальчонка, сжимая свои кулачки так сильно, что

костяшки белели. — Придёт сегодня ночью, так и сделаю. Клянусь, что так и сделаю!

Бабка тут же хмурила брови и отбирала карточку, параллельно ругаясь и иногда роняя слезы.

— Взглянешь в глаза и заберет тебя! Сразу же! Понял?! Никто тебя не спасет!

Аленка тут же обнимала брата и просила, чтобы тот ни за что не смотрел на Чертиху. А ведь она являлась к ним каждую ночь.

Печку обычно разжигали ближе к вечеру. Она быстро протапливала помещение, можно было спокойно спать, не боясь замерзнуть насмерть. Готовила бабка исключительно ужин и всегда две кастрюли. Одна предназначалась ей и внукам, а вторая оставлялась для Чертихи в качестве подати, чтобы та никого не трогала и уходила в одиночестве. Обе кастрюли заворачивались в одеяло и ставились ближе к печке, чтобы не остыть до самого утра. Внуки всегда помогали бабке с этим. Это была такая игра — они превращали ужин в завтрак.

— Почему мы должны отдавать свою еду этой Чертихе?! — постоянно обрушивался Вовчик на бабку, когда та закутывала вторую кастрюлю.

— Потому что нужно быть добрым ко всем, иначе сам превратишься в Чертиху.

Мальчику это объяснение не нравилось, и он несколько раз плевал в кастрюлю, предназначавшуюся ночной гостье, за что получал подзатыльник от бабки и следом обязательно отправлялся в ссылку в самый холодный угол, где обычно хныкал и примирялся с чувством несправедливости.

Из квартиры дети не выходили никогда. Про такие вещи как солнце, луна, дождь, радуга, снег они знали лишь из тех книжек, что женщина периодически притаскивала. Она сама научила их читать и писать. Объяснила, как складывать и умножать, дала им столько знаний, сколько успела скопить в своей голове за долгую жизнь, но она никогда не рассказывала им о войне. Если вдруг кто-

то из детишек находил в книжке упоминания об этом свойственном для человечества жесточайшем процессе, она тут же отнимала книгу и бросала её в печку.

Если дети продолжали донимать её расспросами, она выходила из квартиры и пропадала на несколько часов. Дверь, естественно, запиралась на все замки.

Отбой всегда наступал в одно и то же время. Ровно в девять вечера гасились свечи, печка забивалась под завязку, точно щёки у хомяка, она благодарно начинала гудеть, заставляя иней на стенах таять.

Бабка всегда следила за тем, чтобы внуки ложились лицом к стенке и не поворачивались. Она выжидала, пока дети уснут, прислушивалась к дыханию, а когда становилось очевидным, что оба погрузились в глубокий сон, она тихонько подкрадывалась к двери и открывала замки. Затем она ждала.

Ждать всегда приходилось по-разному. Иногда дверь открывалась в полночь, иногда ближе к утру, но Чертиха всегда приходила.

И в этот раз она пришла. Петли скрипнули, дверь потихоньку пошла наружу, впуская внутрь темноту и ночного пришельца. Чертиха мягко, насколько это возможно сделать в сапогах, прошагала к печке, неся за собой лютый холод, который зацепился за её одежды, точно репейник.

На пол опустились пакеты с едой, развернулось одеяло, достался ужин. Чертиха уселась рядом с бабкой и принялась хлебать горячую еду, стараясь не чавкать.

Бабка сделала движение головой, что означало вопрос. Чертиха в ответ мотала своей, это означало, что всё по-прежнему плохо. Бабка начинала лить слёзы, но тихо, так, чтобы не разбудить внуков.

Чертиха гладила бабку по седой голове и тяжело вздыхала. Потом она ломала о колено несколько ножек от стульев и бросала их в печь.

Вовка не спал. Он решил, что сегодня ночью покончит с Чертихой раз и навсегда. В руках он сжимал карандаш, который тайком от бабки взял с собой в постель. Как только послышался звук «ломающихся костей», Вовка скинул с себя одеяло и, вскочив с кровати, побежал в сторону незваной гостьи, занеся над головой своё оружие.

Бабка ахнула. Она уже хотела было сбить внука на пути к неминуемой ошибке, но не успела.

— Вовка! — крикнула Чертиха невероятно знакомым голосом, и Вовка встал как вкопанный. Голос этот ударил точно в сердце мальчика и парализовал его.

— Не смотри, не смотри ей в глаза! — пищала с кровати проснувшаяся Алёнка, спрятав лицо под одеяло. Но было поздно. Вовка посмотрел.

Перед ним в грязном тулупе с перевязанной бинтами головой сидел мужчина. Лицо его было обезображено. Веки и губы отсутствовали. Нос был сплющен. Ожоги почти не оставили живой плоти. На мальчика смотрел всего один глаз, так как второй был серым, точно бетонные стены, с которых бабка срывала обои для розжига. Ничего страшнее Вовка и представить не мог, но глаза не отводил. В этом чудовищном лице, похожем на морду демона, о которых Вовка любил читать и рассматривать картинки в книжках, не успевших пройти цензуру бабки и спрятанные им, мальчик увидел что-то знакомое.

— Мне нужно уйти, — сказал демон.

— Нет! Стой! — закричал вышедший из транса мальчишка. — Папа?! — спросил он, всматриваясь в глаза Чертихи.

У злой «ведьмы» полились слезы.

— Ты не должен был видеть этого! — рявкнул мужчина и злобно зыркнул в сторону старушки, которая от стыда прикрыла рот.

Мальчик рванулся к мужчине и, несмотря на страх, обнял его. Холод с одежды тут же начал покусывать парнишке лицо, но Вовка

не обращал внимания. Он крепко сжал тулуп и сидевшего в нём человека.

Тут из-под одеяла вылезла Алёнка и, несмотря на смертельный ужас, рискнула взглянуть в глаза Чертихи.

Увидев уродство, она взвизгнула и снова спряталась под одеяло.

— Почему ты бросил нас?! — плакал Вовка, не разжимая хватки.

— Я никогда не бросал вас, — прохрипел растроганный мужчина и погладил мальчика по голове.

— Вы не должны были видеть меня. Вы последние, кто не видел ужасов войны. И вы должны пережить это в неведении. Кошмары должны обойти вас стороной! Моё лицо должно было обойти вас стороной, но ты такой непослушный паренек, весь в свою мамку.

Слезы у отца текли ручьем. Через минуту уже оба любимых ребенка сидели у него на коленях и жались к тулупу.

— Когда же всё это закончится? — спросила, наконец, бабка дрожащим голосом.

— Я слышал, что скоро все фронты будут пробиты. Мы обязательно победим, обязательно спасемся. Жаль вот только, что климат уже не изменится, и вечная мерзлота будет длиться еще сотни лет. Спасибо атомной войне.

— А кто такая война? — промычала Аленка, тычась носом в грудь мужчины.

— Война — это злая ведьма. Она тяжело дышит, ломает кости, с собой приносит холод, а если посмотреть ей в глаза, то она навсегда заберет тебя туда, где море мертвяков и адский мороз, от которого леденеет душа

(с) Александр Райн

Автор в соц. сетях

https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz

https://vk.com/alexrasskaz

Не успела учительница представить классу новую ученицу по имени Настя Кулагина, как у Ваньки Горемыкина тут же заболели передние зубы. Болели они, правда, недолго, потому что Настя ему их вышибла в первый же день знакомства хорошеньким хуком справа. Причина девчачьей агрессии была Ване неясна. С таким понятием, как женская логика, в третьем классе разобраться очень сложно, правда, не разобрался с ней Иван и спустя сорок лет.

По официальной версии, которую изложила Настя на судебном заседании в кабинете директора, Ваня посягнул на святая святых — женские косы. На удивление классной руководительницы, родителей Ивана и его самого, мальчик оказался настоящим хулиганом и задирой, который вот так, безо всякой видимой причины, способен прилепить жвачку на волосы впереди сидящей однокласснице.

Любимые косы, гордость Настиной мамы, были отстрижены и преданы мусорному ведру. Настя была настоящей актрисой. Во время рассказа она театрально пустила слезу, похлюпала маленьким носиком и вдобавок к выбитым зубам выбила для Вани еще и наказание в виде недельного дежурства по классу. Несмотря на то, что ущерба мальчик понес гораздо больше, чем жертва, Настю полностью оправдали. К тому же выбитые зубы были молочными, а значит, ущерб присяжными и судьёй засчитан не был.

― Врунья! Она всё врёт, я её не трогал! ― отрицал вину Ваня, но мальчишечьим слезам никто не верил. Тогда он попросил призвать на суд свидетеля ― Колю Стукачёва, который был готов подтвердить его невиновность, но суд в прошении отказал и вообще запретил Ивану защищаться, сославшись на гендерные различия участников происшествия.

Вот так Ваня и познакомился с несправедливостью социума и судебной системы, но беды его на этом не закончились.

Через неделю на уроке физкультуры, во время игры в пионербол, Ваня трижды получил мячом по голове. Настя нарочно целилась прямо в него, кидая мяч под сетку, а учителю говорила, что тот просто выскальзывает из рук. И эта дешевая ложь, о которой мальчик пытался сообщить миру, легко сходила ей с рук!

Настеньку обожали все учителя. Ведь она была настоящей умницей и красавицей. Эдакая куколка-отличница, милая и воспитанная. Она никогда не опаздывала на занятия, ходила на кружок вышивания и пела в детском хоре «Цветочки-ангелочки». Девочку ставили в пример всем детям и особенно хулигану Ване, который периодически получал нагоняй за то, что обижал бедненькую Настеньку. То он подножку ей поставит, то юбку порвет, то в тетрадь плюнет. «Маленький террорист» ― прозвали его между собой учителя.

Настя, естественно, давала отпор забияке-однокласснику, и тот постоянно ходил в синяках, с вырванным клоком волос или грязными штанами, после того как Настя валила его на землю исподтишка.

Ваня терпел. Кулаки, конечно, чесались жутко, каждый день он представлял, как колотит эту лицемерную маленькую дрянь, как хлещет её крапивой и закидывает грязью в отместку за издевательства… Но Ваня не мстил, ведь родители и бабушка всегда говорили ему, что девочек бьют только слабаки и трусы, а он джентльмен, поэтому Ваня стойко переносил побои, несмотря на то, что легко мог бы навалять этой задире в юбке.

Мальчик много раз пытался наладить контакт, взывал к совести манипуляторши, стремился выяснить причину этой неоправданной ненависти, но все безрезультатно.

Настя злобно улыбалась в ответ и показывала Ване свой длинный противный язык. А когда тот, не добившись ответа, уходил, она кричала ему вслед: «Даже сдачи дать не можешь! Слабак и трус!» Но Ваня не поддавался на эти провокации и гордо уходил в закат.

Со временем мальчик понял, что лучше всего стараться избегать встреч с этой вруньей. Пусть ябедничает, сколько влезет, главное, что его не трогает. Так он и поступал.

Стоило на горизонте появиться Насте, Ваня тут же менял свой маршрут и планы, даже если это влекло за собой смех и презрение со стороны друзей.

Прошло немного времени. Зубы отросли, синяки зажили, и жизнь снова стала нормальной.

Настя как будто отступила, попытки нарушить душевное спокойствие Вани становились редкими, а жалобы ― менее существенными.

И вот, спустя год, когда все самое страшное было позади и Ваня, расслабившись, стал менее бдительным, Настя нанесла свой удар.

Удар был самым подлым из всех, что Настя наносила когда-либо. Ваня был поэтом. Настоящим драматургом. Он писал чувственные, душевные истории и очень стеснялся показывать их публике. Настя прознала об этом. Она выкрала тетрадку с Ваниными стихами и подбросила её одному из хулиганов в классе. Тот, естественно, не стал медлить и перед началом очередного урока прочел всему классу одно из самых личных стихотворений Вани, которое было посвящено его однокласснице, девочке по имени Кира.

Весь класс, включая упомянутую в стихах Киру, смеялся до животных коликов, а красный как томат Ваня сполз под парту и не вылезал оттуда до тех пор, пока в кабинет не вошёл учитель.

Он знал, что это дело рук его старой обидчицы и ненавидел её всеми фибрами души.

На следующий день ребенок в школу пришёл с синяком и вырванным клоком волос. Правда, ребенок этот был вовсе не Ваня, а Кира. Все были очень удивлены и недобро косились в сторону главного женоненавистника. В середине учебного дня в класс зашла завуч и затянула долгую и поучительную лекцию о том, что нужно жить дружно и мирно, а не позволять эмоциям и плохим замыслам брать верх над душой, а после этого она пригласила в кабинет директора Настю. Все ждали, что следом за главной любимицей выйдет и её главный враг Ваня, но этого почему-то не случилось.

Через два дня Настю перевели в другую школу, как позже выяснилось, это она побила свою одноклассницу, но причина этого была неясна.

Спустя несколько лет класс праздновал выпускной. Отгуляв официальную часть в ресторане, старшеклассники отправились на центральную площадь ― соблюдать давнюю традицию: пить шампанское и купаться в фонтане.

В тот момент, когда Ваня позировал для общей фотографии, кто-то больно ударил его в плечо. Разгоряченный шампанским парень обернулся было, чтобы дать сдачи, но тут увидел её.

Задира в юбке стояла прямо перед ним и широко улыбалась. Она была невероятно прекрасна в этом кремовом платье и с ленточкой «выпускник». Ваня смотрел на неё, не зная, что сказать или сделать, и приготовился к очередному удару. Зажмурившись, он лишь сказал: «Бей, сволочь, пусть я слабак и трус, но всё равно тебя не трону, не дождешься!»

Но вместо удара главная проблема его детства сделала невероятное, толкнула его в фонтан, куда сама же прыгнула следом. Там-то она его и поцеловала.

― Ты не трус, Горемыкин, ты джентльмен!

(с) Александр Райн

Если вам понравилась история, вы можете поддержать автора вступив в его группу в вк

https://vk.com/alexrasskaz

Или угостить печеньками 5479 2742 0007 1563 (сбербанк) буду рад любой поддержке! =)

В кабаке «На абордаж» было темно, душно, пахло кислым пивом и плохим музыкальным вкусом.

Виктор Сергеевич постучал в дверь ногой и та, слетев с петель, сбила с ног громилу на входе, обычно гоняющего перекуривших кальян школьников.

— Джек! — раздался богатырский глас на все три зала, отчего треть присутствующих моментально протрезвела, а пропавший на полчаса в туалете повар с видом полного облегчения, наконец, появился на кухне.

— Я-я-я з-з-з-десь, — невысокий щуплый официант с лицом пятилетнего ребенка и накладной бородой появился в проходе, но к Виктору Сергеевичу ближе, чем на три метра, подходить не решался.

— Ты еще кто? — смотрел на официанта суровый мужик с квадратным лицом и обхватом туловища, словно у гризли. С его лица до самого пояса спускалась метровая борода, такая густая, что в ней легко могло затеряться население небольшого посёлка.

— К-к-а-пи-тан Д-д-джек В-в-оробей, — дрожал хиляк в костюме пирата-трансвестита, явно приобретенного в секс-шопе. На его ремне висела сабля, которая, судя по всему, была куплена там же и вместо страха внушала чувство смущения. На груди пирата висел бейджик, где было написано «Капитан Джек Воробей (официант)».

Виктор Сергеевич одним шагом преодолел расстояние до официанта и, припечатав его тяжелым взглядом к стене, дыхнул в лицо крепким, пропитанным «Беломором» и суровой судьбой воздухом прямиком из горячих легких. От этого дыхания, которым можно было закаливать сталь, борода с лица местного «капитана» тут же отклеилась, а сам он издал холостой залп.

— «Jack Daniel’s» и лимон, — пробасил Виктор Сергеевич и потопал в сторону столика, где минуту назад стояла табличка с надписью «резерв».

Плюхнувшись на диван, он достал из кармана пачку папирос и прикурил одну из них от кальяна с соседнего столика.

Помещение тут же погрузилось в густой туман, в котором дрейфовали сбившиеся с курса официанты и гости кабака.

— Извините, сигареты у нас не курят, — донеслось откуда-то из тумана.

— Извиняю, — томно произнес Виктор Сергеевич и выпустил очередную струю тяжелого густого смога. Следом за струей послышался стук — чьё-то тело соприкоснулось с полом.

Из тумана брасом выплыл Джек и поставил на столик стопку виски и дольку лимона.

— Где мой виски?

— Вот же! — указал официант на стопку.

Виктор Сергеевич опустил палец в рюмку, тот моментально впитал всё, что было внутри.

Прозрачная долька лимона решила не дожидаться своей очереди и самоликводировалась в воздухе.

— Неси нормальную емкость и стакан! Я же не как ты — пернатый, чтобы из пробок пить! — прорычал мужик. — И лимон. Его я сам нарежу! — добавил он и воткнул в стол огромный кинжал с черной резной рукояткой.

Не прошло и тридцати секунд, как на его столе уже стояла литровая бутылка, граненый стакан и желтый шарик цитруса.

Мужчина налил себе половину стакана и, сделав долгий глоток, откусил от лимона, словно это было яблоко. После этого он поковырял в зубах кинжалом и снова заголосил.

— Джееееек!

Тут же из тумана по-собачьи выплыл официант, держа в руке еще одну литровую бутылку пойла.

— Нет, теперь мне нужен именно ты. Присаживайся, составишь компанию.

— М-м-м-не нельзя, я н-н-н-а работе.

— Отставить! Ты же пират! Капитан, мать твою! Только сабля у тебя вялая какая-то, я, конечно, надеюсь, что ты ею ни в кого не тыкал.

Джек нервно помотал головой.

Мужчина еще раз наполнил стакан наполовину и пододвинул его к официанту, а сам взял в руку бутылку.

— Так выпьем же за то, чтобы наши сабли были острыми, а наши враги — тупыми! — Виктор Сергеевич хрипло засмеялся и отпил из горла треть содержимого.

Джек пить не стал. Он брезгливо отодвинул виски в сторону и попытался встать.

— Я так понимаю, ты меня оскорбить вздумал, — пробурчал нежеланный клиент, вытирая рукавом губы.

— Нет, что вы, просто я пью только пиво, — оправдывался официант.

— Так что же ты молчал?! Эй блюдонос! — крикнул гость вошедшему в зал мужчине в винтажном костюме с галстуком-бабочкой. — Неси нам бочонок пива!

— Простите, я являюсь директором этого заведения, а не его официантом, — любезно отозвался мужчина. — А вот официант наш почему-то сейчас сидит за столом вместо того, чтобы обслуживать гостей, наверное, у него зарплата позволяет, — сурово покосился он на Джека, и тот вжался в стул.

— Да как ты смеешь так говорить с капитаном?! — Виктор Сергеевич встал из-за стола и схватил директора за ворот.

Не прошло и пяти минут, как под столом стояла кега пенного с подсоединённым к ней краном. Виктор Сергеевич сам лично наполнял бокалы официанта и следил за тем, чтобы они осушались одновременно с его «стопками».

Джек всем сердцем надеялся на силу алкоголя, но сколько бы Виктор Сергеевич ни пил, становился он как будто только трезвее, чего не скажешь о самом Джеке.

— Ты, наверное, уже догадался, что я здесь не просто так, — обратился мужчина к уже изрядно поднабравшемуся официанту.

Тот лишь помотал головой.

— Так вот, я ищу одну пигалицу. Зовут её Мальвина. Невысокого роста, черные густые волосы, пухленькие губки, глазки как у совенка, на плече татуировка с драконом, видел её?

Сопоставив все приметы, поплывший от чрезмерного употребления пива официант собрал в голове картинку девушки и тут же осознал, что речь идёт о его невесте.

— За-чем, ик, она, ик, вам? — пробубнил он, не в силах сдерживать подступившую икоту.

— Хочу с ней потолковать! — сказав это, Виктор Сергеевич снова воткнул нож в стол.

— Ты! — то ли градусы окончательно отбили у Джека инстинкт самосохранения, то ли любовь вдохновила его на отвагу , но он воспрял духом, схватился за рукоятку кинжала, воткнутого в стол, несколько раз дернув за нее. Нож не вылез наружу даже на сантиметр. — Ты, урод, что тебе от неё нужно?! Я убью тебя, если ты посмеешь тронуть её! — после этих слов Джек достал саблю и направил в сторону недоброжелателя, но промахнулся и снёс кальян, который за соседним столом курили два парня с ярко-фиолетовыми волосами, попивающие яблочный мартини.

Виктор Сергеевич оценил храбрость капитана и даже зауважал его, но профилактический щелбан всё же дал. Джек тут же потерял сознание и захрапел. В этот момент в зале появилась она, Мальвина.

— Женя! — воскликнула девушка и бросилась к распластавшемуся на полу капитану.

— Мальвина! — свирепо зарычал Виктор Сергеевич и встал из-за стола. — Вот я и нашел тебя!

— Да ты меня уже достал! Посмотри, что ты наделал! Ты же убил его!

— Всего лишь отправил на перекур, — злобно улыбнулся мужчина и, вытащив кинжал из стола, убрал его за пазуху. — Ты идешь со мной!

— Никуда я не пойду! Сколько можно, мне двадцать пять лет, а ты всё никак не можешь это принять! Я сейчас матери позвоню, она тебе всыплет!

— Не надо!!! — закричал умоляюще мужчина. От былой экспрессии не осталось и следа. Он вдруг как-то резко уменьшился в размере, и голос стал на полтона тише. — Не звони матери, а то она меня прибьет. Мальвиночка, что ты забыла в этом притоне и почему держишь голову этого доходяги?

— Потому что это мой жених! И это не притон, а приличное заведение!

— Жених?! — Виктор Сергеевич вдруг снова стал высоким и суровым.

— Да! И мама в курсе! Я их познакомила, пока ты в командировке был!

— И что? Мама не против?!

— Представь себе — нет!

— Но… Но ты же маленькая еще, какая тебе свадьба…

— Маленькая? Я две недели назад ипотеку оформила, опомнись!

— Ты права… Прости меня, родная. Никак не могу привыкнуть, что дети имеют свойство вырастать. Ладно, давай реанимировать твоего жениха.

— Так ты что, не против?!

— Ну… Всё-таки не каждый день дочь за капитана выдаешь.

Виктор Сергеевич подошел к обморочному и, открыв ему рот, выжал туда половину лимона.

Женя тут же открыл глаза и начал плеваться.

— Ну что, сынок, вставай!

— Я тебя победю! — еле внятно прожевал слова официант.

— Уже победил. Вставай, отмечать будем!

(с) Александр Райн

Если вам понравилась история, вы можете поддержать автора вступив в его группу в вк

https://vk.com/alexrasskaz

Или угостить печеньками 5479 2742 0007 1563 (сбербанк) буду рад любой поддержке! =)  

― Пётр Аркадьевич, вы сегодня как будто сам не свой.

― Ой, Алёна Викторовна, и не говорите, с самого утра голова кругом идёт. Представляете, в кашу вместо изюма мне сегодня чернослив положили!

― Ужас какой! И что, съели?

― Нет, разумеется, пришлось плакать, а вы знаете, как я это не люблю.

― Знаю, а я вот без плача никак, чуть что ― сразу в рёв.

― Это всё потому, что зубы у вас сейчас активно режутся, не берите в голову, попробуйте пожевать лопатку или карандаши, ещё слюнопускание хороший оказывает эффект. Но это скорее нетрадиционная медицина, тут больше дело веры, передайте лучше мне вон ту формочку.

― Пожалуйста.

― Благодарю.

― Всё сидите? ― подошел к песочнице мальчуган в перепачканных землей и каким-то мазутом шортах. Из носа его медленно стекала зеленая сопля, которая, кажется, совсем не создавала неудобств.

― Сидим, Эдуард Вениаминович, что же нам еще делать, вот куличей налепили, будете?

― Нет, я на диете. Пойдемте лучше на карусель, мне одному её не раскрутить, помощь нужна.

― Карусели ― это так тривиально, ― лениво вздохнула девочка, покусывая лопатку.

― Как хотите, моё дело предложить. А крапиву бить пойдете? Она в этом году знатная выросла, кусачая, ― смотрел он с надеждой на паренька в песочнице.

― Алёна Викторовна, вы не против? ― обратился малыш к своей подруге, после того как снял очередную формочку и получил на выходе идеальной фактуры цилиндр.

― Ваше дело, мужское, идите, я не в обиде, только, ради всего святого, возвращайтесь и попросите Эдуарда впредь вытирать сопли, у меня аллергия на неаккуратность и непотребный вид,

― Благодарю, засим откланяюсь, я скоро, ― Петя вприпрыжку добежал до скамейки, где сидел материнский коллектив и наблюдал за своими чадами. Там он выпросил свой игрушечный меч и радостно поскакал в сторону куста с крапивой, которую с особым пристрастием уже побеждал Эдик.

К Алёне тем временем подсадили нового члена любителей фигурной лепки, который сразу же, пропустив церемонию знакомства, начал демонстрировать девочке свою коллекцию игрушечных машинок, которых у него был целый карман.

― Это вот мелседес, а это ламболгини, а это танк! ― гордо показывал он свои любимые модели.

― А куклы у вас есть? ― любопытствовала Алёна, не прекращая лепить несъедобные пирожки из сыпучих ингредиентов.

― Есть Железный человек и Халк!

― Халки девочкам неинтересны, вот если бы… ― она не успела договорить, потому что её новый сосед вытащил из кармана кучу цветных фантиков. Внутри ярких шелушащих бумажек таились вкуснющие конфеты-желе.

― Ой, а как вас зовут? ― заулыбалась Алёна и отложила инвентарь в сторону.

― Меня Никита.

― А по отчеству?

Никита пожал плечами.

― Ну батюшку вашего как величают?

― Безотцовщина я, только мамка, ― показал Никита в сторону своей мамы, которая была самая молодая из всех на длинной скамейке.

― А маму-то как хоть зовут?

― Елена.

― Значит, вы ― Никита Еленович! ― торжественно сообщила Алёнка и слепила для своего нового знакомого шикарную песочную звезду.

― Лучше плосто Никита. Надоело мне в песке сидеть, пойдем лучше на калусель.

― Но карусель ― это так… ― девочка не успела договорить, потому что Никита протянул ей несколько конфет и, приняв подарок, она закончила фразу, ― это так чудесно, пойдёмте!

Они встали, отряхнули от песка колготки и неуклюже потопали в сторону карусели, где Никита сидел, а Алена раскручивала его. Как только девочке надоедало, Никита давал ей новую конфету, и карусель снова набирала оборот.

Двое ребят, наконец, победили вражеский куст и, обливаясь потом, вернулись к песочнице, где, по мнению Пети, его в томном ожидании искала глазами принцесса Алёнка и порция несъедобных куличей.

Заметив девочку, раскручивающую карусель с сидевшим на ней неопознанным пришельцем, он подбежал и, замахнувшись пластмассовым мечом, крикнул:

― Он вас обижает? Шантажирует? Одно ваше слово ― и я отрублю ему голову!

Алена только дожевала очередную конфету и, в очередной раз крутанув карусель, сказала:

― Нет, я сама.

― Но мы же с вами играли в песочнице, меня не было всего пять минут!

― Да, но за эти пять минут я стала обладательницей нескончаемого запаса вкусных конфет и, представьте себе, танка! А вы, Пётр Аркадьевич, с вашим другом, у которого, кстати, снова текут сопли, можете и дальше побеждать злостную крапиву.

В этот самый момент Алена получила новую порцию сладостей и, улыбнувшись, отвернулась к новому другу.

― Эдуард Вениаминович, ну вы-то, как человек знающий, объясните, что этим женщинам надо? Я ведь для неё горы готов свернуть, а она, вот так просто ― за танк и желе ушла с другим, да еще и на карусель.

Эдик вытер соплю и, не придумав ничего лучше, сказал:

― А пойдемте молока напьемся, у меня его всегда навалом, глядишь, и мысли дурные из головы уйдут!

― А пойдемте!

Женщины на скамейке сидели с телефонами в руках снимая и умилялись малоразборчивой речи своих карапузов.

― Везет же им, никаких забот! ― произнесла мама Никиты, и все остальные её поддержали.

Группа автора в вк https://vk.com/alexrasskaz