Большая часть заказов, что бралась капитаном корабля, была охота на крупных чудовищ, которые несли ужас и разрушения для обычных торговцев. Поэтому, когда корабль уходил на задание в море, группа поддержки оставалась на берегу. Именно такая была тактика у капитана корабля. Всё это он аргументировал лишь одной фразой:

- Чтобы уменьшить потери в составе команды, нужно сначала позаботиться о слабых.

Он был прав, но эти слова били по Ильрине хуже меча, превращая её стремления и мечты в пепел. Каждый раз оставаясь на берегу она злилась сама на себя и свою беспомощность. Ей хотелось наравне со всеми сражаться с чудовищами и жить судьбой авантюриста. Но в итоге живет в мире купцов и торгашей.

- Моя слабость - помеха команде, - так говорила она каждый раз, ступая на берег, перед заказом, глядя на команду что начищала оружие перед боем.

И вот однажды, вопреки всем предрассудкам, она решила научиться быть сильной. Дала себе обещание, что станет лучше и сильнее, не быть обузой на корабле и исполнить свою мечту. Так она стала тренироваться в свободное время от работы.

Год за годом она путешествовала с авантюристами по морю Бурь. Бороздя его просторы, она побывала во всех известных городах и поселениях, что были отмечены на карте капитана. В каждом порту было нужно что-то свое и капитан знал это идеально. А она перенимала его опыт и реализовывала задумки капитана в торговле.

Она росла, а постоянные тренировки делали её сильнее и выносливее. Но, увы. Этого было недостаточно чтобы перестать быть помехой в команде охотников. Одного старания и упорности было недостаточно. Вкладывая все свои силы и эмоции в свою мечту и будущее, она не достигала результатов, которых хотела.

Главной проблемой было не её желание, а отсутствие наставника. Не было человека, который направил бы её силы на истинный путь. Путь воина.

Однажды, когда корабль пришвартовался в порту Тарс, вся команда занялась обычными рутинными задачами. Настало время Ильрины. Сбагрив товары за звонкую монету и выручив неплохую сумму денег за добычу Фильримов* и Мотильгрем*, капитану в гильдии авантюристов на глаза попалась очень интересная заявка.

«Внимание, требуется опытный и отчаянный капитан с кораблем и командой, для поимки морского змея, что бесчинствует в северной части моря Бурь, топя рыбацкие судна. Оплата: десяток золотых тренников (Тренник – единая валюта северных королевств). Заказчик: десницей королевства Мирион»

Капитан, не раздумывая взял данный заказ и не за медлительно начал подготовку команды к будущей охоте. Морской змей не такое уж и сильное чудовище, как считал капитан. Он охотился на него не раз и имел уже опыт с более взрослыми особями. Подготовка к такому заданию нужна основательная и требует особого внимания. Команда должна быть готова к серьезному сражению. Поэтому ушла неделя прежде, чем товар был продан, куплено нужное снаряжение, а команда была готова к новой авантюре.

Группа поддержки была оставлена в порту Тарс, с последующим проживанием в одной из гостиниц на месяц с полной оплатой вперед. Ильрина принялась изучать город, изучать общество, параллельно уделяя время тренировкам и повышению своих навыков.

Бродя по узким улочкам города и торговым рядам порта, она заводила новые знакомства, узнавала быт и законы этого места. Даже найдя уединенное место за пределами города, она продолжала осваивать владение меча и копья. Охотники на корабле искусно владели сразу тем и другим. Единицы владели чем-то одним, уделяя своему инструменту ремесла всё свободное время.

Но сколько она не старалась занять себя делом, в голове бродила одна назойливая мысль:

- Месяц будет долгим, - произнесла она, глубоко вздохнув.

Она надеялась, что охота на очередного морского чудовище пройдёт быстро и они вернутся в ближайшие дни. Когда монстр голоден он бесчинствует в море неделями, а то и месяцы. Если быстро найти охотника, то найти добычу не составит труда.

Тяжело вздохнув и выпрямившись, она продолжила изучать город, блуждая по улицам в надежде найти что-нибудь занимательное или интересное.

Ей всегда нравилось путешествовать, каждый город ей открывал, что-то новое, встречались интересные люди, появлялись друзья и просто приятные знакомства. Она видела архитектуру жителей и даже делала зарисовки в дневник, чтобы увековечить свои путешествия и показать родным, когда вернется домой. Гордо покажет родным свои приключения. Но коротать время в ожидании ей было хуже пыток.

Жизнь авантюриста коротка и насыщена приключениями. Редко кто доживал до тридцати лет без последствий. В лучшем случае - кто-то оставался без руки или ноги, в худшем – не возвращался и вовсе из своего последнего контракта. Поэтому, отдыхая в комнате после насыщенного дня, у неё мелькали мысли в голове о будущем.

Например, ей хотелось в будущем где-нибудь осесть и зажить приятной жизнью. Устроиться вечером у камина, раскатить по полу шерстяной клубок и вязать. Даже тот самый скрытый кожаный жилет, что она всегда носила на себе, был сделан именно её руками. Если даже она не найдет работу в городе, то всегда сможет сделать что-то своими руками и продать. Да и за годы работы на корабле Ильрина достаточно накопила денег, чтобы не волноваться о тратах на несколько лет вперед.

Но, шли дни, дни сливались в недели, а команда так и не возвращалась. Ильрина начинала беспокоиться.

- Может что-то случилось? А вдруг западня. Пираты или работорговцы? – Ильрина ходила по комнате словно маятник.

В ее голове мелькали мысли:

- А вдруг бунт? Вдруг среди команды были люди что недолюбливали нашего капитана?

Она никогда не видела, чтобы капитан с кем-то ругался или повышал голос. Его харизма и стальной взгляд вселял не только страх, но и уверенность в его опыте и действиях. Все подчинялись ему без лишних слов и пререканий.

- Нет, это мало вероятно, чтоб кто-то точил на него зуб.

Так прошла последняя неделя месяца, в бурных сомнениях, предположениях и опасениях.

Оплатив гостиницу еще на неделю из своих сбережений, она решила четко ждать капитана с задания. Но уже через пару дней пришла весточка в гильдию авантюристов:

«Корабль попал в шторм и сел на риф. Морской змей, что был их целью, настиг и расправился, ни оставив им и шанса на спасение. Вся команда пала в сражении. Живых нет»

Эти новости принес молодой капитан, что возвращался с севера. Они обыскали место крушения и разбитый корабль. Они осмотрели каждый его уголок, но никого не нашли. Прихватив все, что было возможно продать или использовать во благо корабля, прибыли в порт Тарс.

Считая себя частью команды и корабля, она осталась одной из немногих, кто теперь хранит память о капитане Карге, она его живая история. Встретившись с молодым капитаном, ей вручили дневник, шляпу и шпагу её командира. Она сразу узнала эти вещи, особенно шпагу по тому белому камню в её рукояти. Он никогда не расставался с ней и всегда носил с собой. Да что носил, даже спал с клинком, держа руку на рукояти.

- Мои соболезнования. – прошептал молодой капитан, положа руку ей на плечо.

Она молча посмотрела на него, но ничего не ответила. Слезы з глаз сами катились по её щеке, но не было не всхлипов, ни рыданий, ни истерики. Только горечь потери, подступавшая к горлу.

Она крепко обняла вещи, прижала их к сердцу, в надежде ощутить теплые объятия Карга на себе. Она хотела ощутить его рядом, прямо здесь, сейчас. Но в ответ отзывалась холодная и мрачная реальность утраты.

Люди проносились мимо неё, практически не обращая внимания. Никому не было дело до девчонки, скорбевшей по человеку даже не жившему в этих краях. У всех были свои заботы, дела и проблемы.

Теперь только одиночество стало её спутником по жизни.

Так и закончилась ее скитальческая часть жизни.

Группа поддержки узнав о гибели команды и корабля, собрав вещи, исчезла на следующее утро, не оставив и следа. Всё и все исчезли словно и не знали друг друга никогда, не смотря на годы путешествий вместе. Ей было очень обидно. А со временем еще и одиноко. За долгие годы путешествий с людьми и сблизившись с ними, она снова осталась одна.

Первым делом, Ильрина арендовала небольшую комнатку у одного из местных жильцов. Это в разы дешевле, чем снимать комнату на постоялом дворе. За месяц пребывания на новом месте она многое узнала об этом городе.

Здесь прекрасно относятся ко всем расам. У каждого были полноправные права, при соблюдении законов и устоев. С ними легко можно было ознакомиться на павельной (публичной) доске, которая находилась в людных местах и на въезде в город. Каждый прибывший в город, должен был ознакомиться с законами у местного глашатая и отметиться о их ознакомлении. Последующее нарушение влекло серьезные последствия. Отделаться простой оговоркой, что ты их не читал – не получиться.

Один из таких законов что передавался из уст уста и спрашивался глашатаем при ознакомлении, был закон имущества, воровства и порчи имущества.

"Ни один свободный человек не может быть арестован или лишен своего имущества, кроме как по решению суда городского совета или по закону королевства.

При порче или воровстве чужого имущества, должен компенсировать убытки и заплатить за свои деяния. В том числе лишение свободы, наказание плетью и работами в королевских шахтах.

Торговец, обманувший покупателя в весе или мере товара, подвергается штрафу и публичному порке."

Позднее она узнала, что здесь так же живут люди из демонической расы. Одна только мысль о встрече с ними заставляла вставать шерсть дыбом на хвосте. Но как ее уверили, они жили так же, как и все, но слегка аскетично и на окраине города, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Год ей преподнес множество испытаний. Ильрина была помощником пекаря, торговала в порту товарами для приезжих торговцев, официанткой в одном из портовых кабаков и даже секретарем в доме гильдии торговцев, но не долго. Где бы она не была, на долго не задерживалась, к ней постоянно приставали ухажеры. Кто бы не говорил, но ушки и хвост привлекали озабоченных и похотливых мужиков как магнитом. Возможно было дело не только в этом. По стройности и объемам она тоже никому не уступала. Прошлая работа на корабле оставила только положительные следы. У нее было весьма подтянутое тело.

Но приходя домой вечером, она падала камнем на кровать и смотрела на лежащую на столе саблю и треуголку капитана. Воспоминания о прошедших днях и приключениях подобно цунами наваливались на неё. Она раз за разом переживала эмоции о прошлом. Всех больше её запомнился момент, когда Карго закрыв её собой принял удар Мотильгрема. Твари что подобно рыси прыгнула в её сторону. В тот день она хотела быть как все, быть полезной и сильной. Убить первую свою добычу и заслужить уважение в команде охотников. Но в итоге, подставила лишь команду и капитана.

В тот день Аскольд Карго получил первое ранее за долгие годы. Он едва успел оттолкнуть ее в сторону, прежде чем крючковатые когти вонзились в её тело. Капитан был ранен, но продолжил биться, выполняя поставленную им задачу команде.

После окончания вылазки, она не получила не выговор, ни наказание, не изгнание с корабля. Команда шепталась у неё за спиной, осуждая её действия, но не капитан. Он знал о её рвениях и стремлениях, но сам просмотрел их, оставив без внимания. Рано или поздно, это должно было вылиться в проблему.

После поправки капитана, вместо осуждения в его глазах, она получила наставление. С тех пор, он стал уделять ей внимание в тренировках, давал советы и наставления. Его бездействие в прошлом, едва не привело к потерям ценного кадра в команде.

Она лежала на кровати обнимая саблю крутя в голове события прошлого снова и снова. Вспоминала рассказы команды у ночной лампы о путешествиях и историях мира, что были сравнимы с легендами. Все эти воспоминания, как пушечный выстрел, пробуждали бурю эмоций. Чем сильнее она погружалась воспоминания, тем крепче она сжимала в объятиях вещи. Она была готова кричать от боли утраты, но сдерживала порыв всей силой что у неё было. Как говорил капитан на одной из тренировок:

- Эмоции единственное что нас делает людьми в отличии от чудовищ и монстров. Но в то же время, они не помогают нам в трудную минуту. Делают только хуже…

Она скучала по нему, по команде, по приключениям что связаны с ними. В её сердце навсегда впечаталось его имя – Аскольд Краго.

Капельки слез бежали по её щекам впитываясь в одеяло, а дрожащие губы шептали в тишину:

- Я никогда Вас не забуду!

Время шло, то словно бурная река, то невообразимо медленно, как улитка. Боль воспоминаний притуплялся и постепенно рассеивался. В очередной раз выбив одному озабоченному зубы и уйдя прочь с работы, она с надеждой отправилась в гильдию авантюристов, чтобы подобрать новую работу. Как только мужчина обратиться с жалобой на нее к хозяину заведения, ее тут же уволят.

Но, придя в гильдию и ознакомившись с доской объявлений, она не нашла ничего нового. Всё было по-старому. Требовались грузчики, охранники, официантки и разнорабочие. Бесконечные мириады неблагодарной работы.

Краем глаза она заметила, как на краю доски блеснул небольшой лоскуток бумаги. Взяв его в руки и ознакомившись с содержанием, она слегка улыбнулась. Впервые за долгое время она увидел настолько привлекательную работу, что не могла поверить в его подлинность.

«В дом Крейнов требуется служанка. Оплата ежемесячная – четыре медных тренника. Условия достойные. Предоставляется жилье и питание. Основные задачи – помощь по хозяйству дома и уход за ребенком»

- Хм.

Из всего содержания вакансии её смущала дата. Оно уже висело вторую неделю. Быстрее всего, претендент на эту роль давно уже нашелся.

- Но почему тогда не убрали объявление?

В надежде получить дополнительную информацию по работе, она подошла к заведующему гильдии. Ей было интересно не только эта работа, но и заманчивые условия - зарплата, место проживания и условия явно были не худшими. А четыре медных тренника с излишком хватало ей на все нужды и даже можно было откладывать.

- Нет, на это объявление никто не откликнулся. – покачал головой заведующий.

Хозяин этого места был высоким, чернобровым мужчиной. Его густая борода была внушительного размера. Лет ему было около сорока, а возможно и больше. Особенно это было понятно по блестевшей лысине. Она так и бросала отблеск на посетителей заведения.

- Как? – удивленно ответила она.

- Служанки — это дело такое. Не особо любят эту работу местные и не считают ее не особо достойной, - но тут он наклонился к ней и шепнул на ухо. – Но хозяин этого дома еще тот красавец, еще и в доме местного лекаря работает.

Она вспомнила его. Однажды она обращалась к нему за помощью, вылечить раны после тяжелой работы в порту. Он показался ей строгим и серьезным мужчиной. Выполнив ряд процедур, он прописал неплохой отвар из местных трав, и сразу же вернулся к своей работе. В тот день было много посетителей и узнать его поближе ей не удалось. На первый взгляд он показался ей абсолютно равнодушным и холодным человеком, с не выразительной внешностью.

- Может он не любит людей из моей расы, - подумала она, забирая объявление со стойки.

- Так что, берешь эту работу? – едва улыбаясь, смотрел на нее заведующий.

- А? Да, попробую. Спасибо.

- Хорошо, - он кивнул ей и вернулся полировать посуду у стойки.

На следующий день, Ильрина отправилась в дом Крейнов.

В доме Крейнов ее встретили очень тепло. Но все же, Ильрина старалась представить себя в самом лучшем свете. Она накрутила себе все возможные отказы в получении данной работы. Она искала любые причины и возможности, что ей откажут. Она даже сама не понимала, почему такие негативные мысли переполняли её мысли. Как бы с ними не боролась, они снова и снова накатывали с еще большей силой.

Возможно, это всё сказался горький опыт последних месяцев жизни. Она меняла работу одну за другой, но на то были причины. Она всегда была готова к работе, но если к ней приставали, она вышибала весь дух из прилипалы, не оставляя и шанса ухажеру.

Общение с Эриком строилось на вопрос-ответном диалоге. Он создавал различные бытовые ситуации и ждал реакции и действий Ильрины. Для него было важно, чтобы в доме был ответственный человек, без ветра в голове.

Ильрина была не такой. За годы службы на корабле, дисциплина и самоконтроль были на высоком уровне. Даже в критичные ситуации, она сохраняла спокойствие.

Через пару часов общения и наводящих вопросов про её опыт, Эрик взял ее на работу. Она была очень удивлена. Особенно после десятков вопросов, которые с каждым разом становились сложнее. В том числе связанные с детьми. На родине у неё было много младших сестер и братьев, за которыми был нужен глаз да глаз. Но здесь были совсем другие обычаи и нормы. Её опыт по воспитанию человеческих детей был куда меньше, чем она ожидала.

Однако, она была шокирована решению Эрика нанять её. Она не верила своим ушам и глазам, что её взяли на работу. У неё складывалось ощущение, что где кроется подвох. В частности, когда ей показали комнату, которая была почти в двое больше ее съемной.

В комнате все было чисто и убрано. Здесь вполне было свободно, не смотря на наличии кровати, стола, шкафа и двух стульев. Так же у кровати стояла тумбочка, на которой виднелся старенький подсвечник. Вид из окна был не особо презентабельным, выходил на небольшую улочку, на стену соседнего дома, но наличие его это был больше плюс чем минус. В нынешней её комнате его попросту не было. Каждый вечер после работы, её окружала полная темнота, что душила и давила своим мраком.

В её голове мелькнула одна маленькая мысль. Она как лучик солнца в полной темноте и мраке осветил разум и тут же исчез, дав надежду.

- Не уже ли это светлая полоса в моей жизни? – подумала она.

С этими мыслями она принялась за новую работу, переехав в своё новое жилище. Теперь она служанка в доме Крейнов.

Дом Крейнов были простолюдинами, но занимающие высокую должность в городе. Эрик Крейн, бывший авантюрист, работал местным лекарем, помогая городу в решениях проблем в болезнях и недугах. Человек работающий в такой сфере имел уважение и популярность среди горожан, а также внушительный вес в решениях спорных дел и конфликтов. Одни словом не работа а мечта.

Розария Крейн, жена Эрика, была домохозяйкой, которая все своё время уделяла сыну, Аланору. Это был единственный ребенок в их семье. Она не любила разговаривать о прошлом, но по манерам и походке, можно было увидеть черты авантюриста. Ильрина сразу сделал вывод о том, как они нашли друг друга в прошлых приключениях.

Приступив к работе, она с трудолюбием и усердием выполняла все поставленные задачи и поручения. Они не были сложными или тяжелыми. Они были повседневными. Но рвение выполнить быстро и качественно было подстатье её работе на корабле. Она словно на мгновение вернулась в прошлое русло жизни. Оживилась спустя долгое время. Даже когда она готовила или убиралась, Роза или Эрик помогали её. От этого Ильрине было слегка не комфортно. Она чувствовала неуверенность или недоверие со стороны Эрика и Розы. Словно у нее не получалось выполнять свои задачи. Она не хотела быть больше балластом или обузой ни на чьем корабле.

Но кроме этих проблем, которые она ощущала, был и еще один. Маленький Алан, который все время пытался залезть к ней под подол. Она всегда его замечала, как только он делал попытки подобраться к ней. А брав его на руки, его взгляд всегда устремлялся на одно место – грудь. Милые детские глаза так и не отлипали от её форм, что скрывались под одеждой. Маленькие ручки так и стремились ухватится за её достоинства.

- Такой маленький и хваткий. – улыбнулась она, взяв его на руки.

В этот момент Алан, ухватившись за грудь, расплылся в улыбке, что аж слюна потекла изо рта. В его глазах так и искрилось счастье о достигнутых успехах.

Но в то же время у Ильрины сложилось впечатление, что ребенок ведет себя довольно необычно. Он не плачет, ни капризничает и вполне ведет себя спокойно для своих лет. Словно ему не два годика, а все десять и больше. Даже его взгляд имеет осмысленный характер.

Её это слегка напугало, но не отвернуло от него. Она еще никогда не встречал подобных детей за всю свою жизнь. Даже разговор с Розой о необычности Алана, не привели к результатам. Возможно она слишком подозрительно воспринимает происходящее вокруг.

Всё это сказывается неопытность в работе служанки. За всю жизнь она впервые взялась за эту работу.

Шли дни, недели, месяцы и интерес Алана к ней падал, а вместе с ним и ее тревожность. Алан устремил своё внимание на изучение мира и книг. Его интерес постепенно падал к ней, а она привыкала к его поведению. Несмотря на то, что Алан теперь просто наблюдал за ней издалека.

Когда ему исполнилось три года он и вовсе позабыл про Ильрину. Научившись свободно ходить без опоры, он отправился покорять второй этаж дома. Перемещения на четвереньках кануло в прошлое. Теперь его топот был слышен четко, а неожиданные появления Алана стали прошлым.

Как-то вечером, когда все дела по хозяйству были сделаны, Ильрина придя в свою комнату и решила отдохнуть. Вытянув уставшие ножки на кровати и окунувшись головой в мягкую подушку, в дверь кто-то скромно постучал. Это был Аланор, но не то, чтобы один, с ним была еще толстенная книга. Он поднял ее над своей головой и протянул Рине. Она не знала, как отреагировать на это, но Алан в это время четко сказал лишь одно слово, улыбаясь во все свои зубы.

- Ситать.

Он уже говорил к этому возрасту и мог выражать свои желания, пуская не так четко, как взрослый человек. Дети они и есть дети.

- Позязя!

Она смотрела на него и не могла поверить. Спустя год совместной жизни, перед ней стоял совершенно другой Алан. Нет ни того взгляда, ни тяги к ней. Им двигали уже совсем другие интересы. Улыбнувшись глядя на него, стоящего перед ней с небольшой книгой, у неё упал камень с души.

Взяв книгу в руки, она попыталась прочитать ее название, но с трудом смогла различить лишь одно слово «Руководство …». Она плохо знала человеческий язык, но свободно разговаривала на нём. А вот читать и писать могла с лёгкостью, как на зверином, так и демоническом языке, тем более первый был для не родным.

- Извини Алан, но я не знаю человеческого языка.

Почесав затылок, Алан забрал книгу и побежал с ней куда-то наверх.

На следующее утро Ильнира рассказала эту историю родителям Алана. Эта история побудила их для более тщательного присмотра за ним. Каждый раз, как только он затихал или становилось слишком тихо в доме. Роза и Ильрина переходили в режим слежки за его действиями, заглядывать в комнату, прислушиваться. И в один прекрасный момент они нашли Алана лежавшим на кровати с книгой и что-то бормочущим себе под нос.

- Он пытается читать? – думали они, наблюдая за ним.

Каждое наблюдение и слежка лишь прибавляла вопросов. Казалось, что Алан говорил вовсе на другом языке и что-то рассуждал себе под нос, перелистывая страницы. Но с их стороны это было лишь бессмысленным бормотанием.

Розу это пугало, это было видно по ее лицу, но она лишь с оптимизмом и радостью за этим наблюдала. На вопросы Ильрины, что с ним может быть что-то не так, она лишь махала рукой и с улыбкой говорила:

- Ему всего три года, он еще только учиться говорить и выражать свои мысли. Вот повзрослеет и увидим!

Роза явно была довольна поведению Алана. Трёх летний ребенок сидит у книги и пытается прочитать. Она не стеснялась и, говоря на прямую, хвасталась своим чадом:

- Мой маленький сынишка растёт гением!

Книг в доме было мало, но время от времени, Эрик стал приносить в дом разные сказки и истории. Почти каждый вечер пред сном они читали или перечитывали ему истории. А когда они надоедали, Эрик переходил к историям из своей жизни. Ильрина украдкой подслушивала их, ей тоже было интересно послушать байки бывшего авантюриста.

Но одними сказками Алан не ограничился, найдя в рабочем комоде Эрика книги, тоже подверглись изучению. Там лежали абсолютно разные книги и разной тематики. От медицинских мануалов, до обычных справочников травника. Были и книги про магию. Он тайком утаскивал их к себе в комнату по одной для изучения и подменивал их на другие, чтоб не обнаружили пропажу.

Но от глаз Ильрины ничего не ускользало. Она прекрасно замечала изменения в комнате, но ничего не говорила Эрику и Розе. Пусть ей и было немного страшно за такое любопытство мальчика, но ей хотелось увидеть к чему это приведёт. Да и опыт воспитания её родителей над ней говорил сам за себя. Мама и папа никогда не ограничивали Ильрину в изучении мира и не держали её под тотальным контролем. Но и была другая причина. Ей не хотелось потерять работу из-за своих страхов и лишний раз наговаривать на мальчика.

Очередной раз наблюдая за Аланом с Розой, Ильрина проболталась о пропаже книг из кабинета Эрика. На что сразу был получен ответ:

- Эрик в курсе об этом. – отмахнулась она, прошептав.

- Правда? – удивилась Рина. – И господин не держит зла?

- Неа, - не отрывая глаз от Аланора, покачала она головой, - Он только рад, что Аланор такой любознательный. Он хотел даже начать его учить фехтованию, но я запретила, хи-хи.

Это явно было через чур учить столь маленького Алана владению меча, но на её родине уже с четырех лет отцы забирали своих чадо учиться военному ремеслу и становиться воином своего народа. Так на её родине вырастали мужчинами с самих ранних лет, учась стойко переносить невзгоды. Такой путь для себя выбрала и Ильрина.

- Ему еще рано, - прошептала Ильрина, но не успев добавить «почему», услышала эмоциональное подтверждение её слов.

- Вот именно! – рассмеялась она, прикрыв рот.

Аланор повернулся в их сторону, а они обе замерли не дыша. Операция была близка к провалу. Но мальчик быстро вернулся к книге, что-то бурча себе под нос.

- Фух, - выдохнули они обе и отправились по своим делам.

Она теперь понимала, что Аланом двигала лишь чувство неизвестности и любопытства. Когда только она появилась в этом доме, всё его внимание было устремлено на неё. Она была первым зверолюдом в их семье, которого можно было разглядеть так близко и тем более потрогать.

Теперь, когда Алан стал относиться к ней как к обычному человеку и перестал пристально на ней следить, она не только перестала его бояться, но и прониклась к нему за его стремления к знаниям и трудолюбие.

Примечание:

Фильрим* – существо длиной не более 4–5 метров, похожее на стройную смесь ящера и ската. Его тело покрыто плотно прилегающей бронёй из темно-синих и серых чешуек, напоминающих раковины моллюсков. Чешуйки слегка светятся в темноте мягким голубоватым светом.

Фильрим умеет издавать низкочастотные звуки, которые вызывают тревогу и галлюцинации у людей. Моряки говорят, что он «шепчет страх» прямо в голову.

Ценится среди охотников за чешую и хвост, в котором находится жало.

Мотильгрем* - длинное, гибкое морское существо длиной до 4 метров подобное ящеру. Его тело покрыто переливающейся чешуёй цветов морской глубины — от бирюзового до тёмно-фиолетового. По спине тянется гребень из полупрозрачных плавников, похожих на волнообразные лепестки. На голове — рога, напоминающие кораллы, и пара длинных усиков, способных улавливать малейшие звуки под водой. Его глаза светятся мягким голубым светом, словно фонарики в океанской тьме.

Главная опасность таких зверей – это его когти на лапках, которые могут нанести существенный ущерб если доберутся до жертвы. Так же когти содержат некий нейротоксин. При контакте кожа начинает гореть, мышцы судорожно сокращаются, а сознание путается.

Данное существо цениться из-за своих когтей и мяса.

Рядом Павлин лениво пинал пустую консервную банку. Её унылый, жестяной перезвон был единственным звуком, кроме их шагов, эхом отражавшимся от близких стен.

— Расслабься, Вик. В канализации тоже можно найти сокровища, — он ухмыльнулся, но его взгляд, всегда немного рассеянный и мечтательный, вдруг зацепился за что-то на стене. Улыбка медленно сползла с его лица. — Или... знаки.

Он замер, вытянув руку, словно указывая путь собаке-поводырю, которой не было. Луч света, пробившийся сквозь дыру в ржавом навесе, падал на свежее, чёрное граффити. Буквы были выведены неровным, почти судорожным почерком, будто писали их в спешке или в трансе. Но странным было не это. В краску кто-то подмешал толчёный светолик, светящийся гриб, и потому надпись мерцала тусклыми, ядовито-серебряными блёстками, пульсируя в такт какому-то невидимому ритму.

«Ты помнишь его имя?»

— Вик, — голос Павлина стал тише, в нём появилась металлическая серьёзность. — Смотри. Этого вчера здесь не было, клянусь.

Виктор поднял голову. Фраза висела на уровне глаз, обрамлённая чётким, но треснувшим контуром десятиконечной звезды. Та самая символика, что была на маске таинственной незнакомки с карнавала. Лёд тронулся по его спине.

— Пав, не трогай. Скорее всего, это провокация Легиона. Ловушка для любопытных. Или просто вандализм каких-нибудь Заметочников, балующихся светоликом. Проходим. Языкова нас за опоздание живьём сожрёт, и её розы в вазе оживут от радости.

Но Павлин уже сделал шаг вперёд, его яркий галстук колыхнулся от внезапного порыва ветра, принёсшего запах озона.

— Ты же слышал, что говорили те культисты в тоннелях? «Ищите надпись». Это не может быть совпадением, Вик. Это... вызов.

— Вызов, на который отвечают только дураки! — Виктор резко схватил его за запястье, но Павлин, обычно уступчивый и податливый, на этот раз оказался удивительно силён. Он дёрнулся, и его пальцы, не слушаясь доводов разума, коснулись шершавой, прохладной поверхности кирпича, скользнув по мерцающим буквам.

Мир взорвался.

Краска вспыхнула ослепительным, режущим глаза синим светом, словно по стене ударила молния. Воздух затрещал, наполнившись едким запахом сгоревшей изоляции и статики. Голос, холодный, безличный и древний, как скрип камня о камень, прорубился прямо в их сознание, отдаваясь болью в висках: «Вопрос требует ответа».

Виктор отшатнулся, сердце заколотилось в горле, сжимая его панической удавкой. Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки — не страх, а нечто большее. Древний, животный ужас перед неизвестным.

— Что ты наделал, неугомонный?! — выдохнул он, но было поздно. Цепная реакция была запущена.

Павлин стоял, ошеломлённый, его глаза были широко распахнуты, в них читался не страх, а лихорадочный, почти безумный азарт охотника, нашедшего след.

— Да! — крикнул он в наступившую звенящую тишину, и его голос прозвучал неестественно громко.

Стена содрогнулась. Буквы, словно живые ртутные капли, поползли, сливаясь и переформировываясь с пугающей скоростью. Кириллические символы расползались, чтобы сложиться в новую, зловещую фразу, отлитую из того же синего света:

«Ищите под Воздушным Сердцем»

Где-то в конце переулка с оглушительным скрежетом сорвалась с петель железная дверь. Послышались тяжёлые, торопливые шаги, лязг оружия и сердитые, оборванные голоса:

— ...снова этот проклятый всплеск! На всех сканерах зашкаливает! Обходите сектор!

— Говорят, Заметочники новую партию светоликов из Аслана завезли, надоедливые контрабандисты...

Виктор, не раздумывая, вцепился в Павлина и с силой втянул его в тёмную, прохладную нишу за массивным ржавым коллектором. Они прижались к холодному металлу, затаив дыхание. Мимо, тяжёлой, уверенной поступью, пробежали двое легионеров в синей форме с алым кантом. Их детекторы в руках тревожно мигали кроваво-красным светом, выхватывая из полумрака облупившуюся краску и лужи.

Один из них на секунду замедлил шаг прямо напротив их укрытия, его детектор жужжал, как разгневанный шершень. Виктор зажмурился, чувствуя, как Павлин замирает рядом, превращаясь в статую. Сердце стучало так громко, что казалось, его слышно на весь переулок. Легионер что-то пробормотал, пнул банку, которую пинал Павлин, и побежал догонять напарника.

Только когда их шаги окончательно затихли вдали, Виктор выдохнул ледяное облачко пара. Его руки дрожали.

— Ты совсем рехнулся? — прошипел он, вылезая из укрытия. — Они могли нас... они бы...

Но Павлин не слушал. Он уже стоял у стены. Свет погас, и надпись снова была просто чёрной краской с блёстками. Но треснувшая десятиконечная звезда на её фоне всё ещё слабо пульсировала тусклым серебряным светом, словно спящее, но живое сердце.

— «Воздушное Сердце»... — шептал Павлин, и его глаза горели. — Так это же тот самый заброшенный реактор на окраине?

— Который официально является просто грудой радиоактивного хлама? — мрачно констатировал Виктор, наконец оторвав взгляд от убегающих легионеров. Его ум аналитика, привыкший раскладывать всё по полочкам, уже складывал разрозненные факты в единую, пугающую картину. — Да. Идеальное прикрытие... Никто не сунется проверять загрязнённую местность. Никто не ищет в груде металлолома вход в другое измерение. Если они прячутся там... то они куда серьёзнее и опаснее, чем мы думали. Это не кучка фанатиков. Это... организация.

— Только вот как мы туда попадём? Через верх — чистое самоубийство. Даже если Легион и не охраняет его вплотную, там наверняка датчики, барьеры... — Павлин задумался, нахмурив лоб.

Виктор медленно подошёл к стене. Он не стал доставать кольцо, чтобы отметить координаты. Эта информация была слишком ценной и слишком опасной, чтобы доверять её технологиям Агоры. Вместо этого он провёл пальцем по холодному кирпичу рядом с пульсирующей звездой.

— Мы не пойдём сверху, — тихо, почти заговорщически сказал он, поворачиваясь к Павлину. В его глазах загорелся тот самый огонь, что зажигался, когда он сталкивался с сложнейшей головоломкой для своей Энциклопедии Совершенства. Огонь азарта и непобедимого любопытства. — Мы найдём путь снизу. Через тоннели. У нас есть карта. Мы просто искали не там. А теперь... — он кивнул на звезду, — теперь у нас есть компас.

Он посмотрел на Павлина, и на его лице появилась тень улыбки.

— Только в этот раз, прежде чем ты сунешь куда-то руки, давай сначала подумаем. Хотя бы пять секунд. Договорились?

Павлин ухмыльнулся в ответ, его прежняя беспечность вернулась, но теперь в ней читалась стальная решимость.

— Обещаю. Целых пять. Но только если мы пойдём прямо сейчас.

— Хах, ну уж нет. Если это сообщение было написано для нас, оно никуда не денется. А если нет — значит, это была ловушка, и нам крупно повезло, что мы в неё не попали сразу, — Виктор выдержал его взгляд. — Сначала отучимся, а потом — тоннели.

Павлин тяжко вздохнул, всем видом показывая, какую титаническую жертву он приносит во имя здравого смысла. Он отступил от стены, как бы прощаясь с ней до лучших времён.
— Ладно. Договорились. Но если эта Языкова опять начнёт свою... — он буркнул что-то невнятное про «старую развалюху» и «засохшие розы».

— Переживём, — Виктор тронул его за локоть, направляя прочь от загадочного послания, вглубь переулка, ведущего к скучной, но безопасной реальности уроков и расписаний. — Сегодня после физры. Сразу же, я даже пропущу урок у Камико. Пойдём на свидание с Воздушным Сердцем. А пока... — он горько усмехнулся, — нам нужно придумать хоть сколько-нибудь правдоподобное оправдание нашему опозданию.

Он бросил последний взгляд на стену. Треснувшая звезда мерцала им вслед, как дремлющий страж, обещая тайну, которая никуда не денется, которая будет ждать и манить их…

***

Воздух в тоннеле был густым и влажным, как дыхание спящего зверя. Где-то вдалеке гудели древние вентиляторы, их звук сливался с постоянным звоном в ушах Виктора. Он всё ещё чувствовал себя виноватым за прогул у Камико. Он почти физически ощущал на себе её разочарованный, холодный взгляд сквозь километры камня и стали.

Она точно знает, — преследовала его навязчивая мысль. Она чувствует тех, кто пренебрегает её уроками. Она сказала, что путь воина — это путь дисциплины, а я... я бегу за очередной мишурной тайной.

— Эй, Землекоп, не отставай! — голос Павлина, бодрый и насмешливый, вырвал его из самобичевания. Павлин шёл впереди, и тонкая струйка воды из его нового пояса игриво обвивала пальцы, выписывая в воздухе немые узоры. — Спортин сегодня так нас гонял на физре, что я до сих пор чувствую, как дрожат ноги. А ты, я смотрю, совсем расклеился. Мечтаешь о том, как бы снова повиснуть на канате, как мешок с картошкой?

— Лучше бы я там и остался, — буркнул Виктор, протирая запотевшее стекло интерфейса своего кольца. Голографическая карта мерцала, показывая их точку и приближающуюся цель. Координаты «Воздушного Сердца». Он специально не отмечал её как точку интереса — лишь вбил цифры, чтобы просто знать направление. Любой след в системе Агоры мог быть опасен. — Камико мне голову оторвёт.

— Скажешь, что у тебя был приступ спонтанного просветления и ты медитировал на единство шеста и вселенной, — невозмутимо парировал Павлин. — Она же любит эту... эзотерическую чушь.

— Не чушь а...

Внезапно Виктор замер, резко сжав кулак. Проекция карты погасла. Из-за крутого поворота тоннеля впереди, из клубов пара, выходящего из треснувшей трубы, донёсся отчётливый шорох — не крысиный, а тяжёлый, скребущий, словно кто-то волочит мешок по гравию.

Они застыли, прижавшись к холодной, покрытой слизью стене. Из-за угла вышли две фигуры в потрёпанных, выцветших балахонах. Их маски на этот раз были сдвинуты на затылок, открывая лица. Мужчина со шрамом через бровь, который придавал его лицу выражение вечной усмешки, и женщина — её щеку украшал уродливый, выжженный клеймом символ треснувшей десятиконечной звезды.

Сердце Виктора упало. Те самые культисты.

Мужчина заметил их первым. Его рука молниеносно метнулась к рукояти кинжала за поясом, но замерла в воздухе. Глаза, узкие и колючие, скользнули по Виктору, потом по Павлину. Напряжение повисло в сыром воздухе, густое и тяжёлое.

— Опять вы, — его голос прозвучал низко и хрипло, как скрип ржавой двери. В нём не было злобы, скорее — усталое узнавание. Он кивнул в сторону Виктора. — Малец, что игнорирует метку. И его болтливый спутник.

Павлин выпрямился, пытаясь скрыть дрожь в коленях под маской бравады. Вода из его пояса, словно живой браслет, обвила его запястье, сверкая в тусклом свете.

— Пользуемся случаем передать привет! Мы уже испугались, что вы нас забыли. И не передумали повесить на вентиляционной решётке, как ту старую проводку.

Культистка хрипло рассмеялась, и Виктор увидел, что ей не хватает одного из клыков. Звук был похож на треск ломающегося сухого дерева.

— Хиит вешает предателей, щенок, — просипела она, и в её глазах мелькнула мрачная усмешка. — Вы же... неожиданные гости. Раз нашли надпись — значит, Десятый вас зовёт. К слову, — её взгляд, внезапно острый как бритва, упёрся в Виктора, — вы так и не рассказали, как это у вас получается. Игнорировать метки.

Виктор почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он поймал взгляд Павлина — в глазах друга мелькнул тот самый азартный огонёк, готовый разжечься в костёр хвастовства. Нет, — умоляюще подумал Виктор.

— Игнорировал только я, — быстро, почти резко, сказал он, перехватывая инициативу. Он выдержал взгляд культистки, надеясь, что голос не дрогнет. — И да, я тогда принял... «Разлом». Просто не знал, что он так называется. Надпись сказала нам искать под Воздушным Сердцем. Мы здесь.

Он сделал паузу, вкладывая в слова всю твёрдость, на которую был способен.

— Что дальше?

Тишина, повисшая после слов Виктора, была гуще стен тоннеля и тяжелее ржавой воды под землёй. Мужчина-культист не сводил с него колючего, изучающего взгляда. Женщина же медленно, словно дикий зверь, оценивающий добычу, обошла их полукругом, её пальцы с потрёпанными ногтями скользнули по влажной стене.

«Разлом», — это слово повисло в воздухе ядовитым облаком. Виктор чувствовал, как бьётся его сердце, пытаясь вырваться из грудной клетки. Он солгал. Солгал нагло и безрассудно, и теперь эта ложь могла стать их смертным приговором.

Павлин замер, затаив дыхание. Его бравада испарилась, уступив место животному инстинкту — не двигаться, не привлекать внимания. Вода вокруг его запястья застыла в неподвижную сверкающую змейку.

— Принял «Разлом», — наконец проговорил мужчина, и в его голосе послышалась струйка ледяного любопытства. — И не знал названия. Удобная забывчивость, малец. Очень удобная.

— Не все, кто ступает на путь разрушения клетки, помнят имя первого шага, — вдруг просипела женщина, останавливаясь позади них, замыкая кольцо. Её дыхание пахло окисленным металлом и чем-то горьким, лекарственным. — Десятый принимает заблудших. Принимает сломленных. Принимает тех, кто ищет Истину вне системы Агоры. Возможно... возможно, это знак.

Она вытащила из складок балахона нечто, завернутое в потёртую чёрную ткань. Развернув, она показала два кристалла. Они были не больше яйца, мутные, непрозрачные, цвета Ржавой Реки, что текла где-то в глубинах тоннелей. Внутри них, казалось, двигался медленный, тягучий песок.

— Ты сказал, что «принял Разлом», — глаза женщины упёрлись в Виктора. — Но слова — всего лишь звук. Воля — вот что имеет значение. Способность отринуть навязанное и увидеть суть. «Воздушное Сердце» — не просто место. Это врата в мир без иллюзий Агоры. И ключ к ним — не в координатах, а внутри.

Она протянула кристаллы. Её рука была исцарапана старыми шрамами.

— Возьмите. Это — финальное испытание перед входом. Проверка на подлинность ваших намерений.

Павлин скептически покосился на булыжники.

— Вы хотите, чтобы мы... что? Съели их? Или просто полюбовались?

— Бери, болтун, — резко сказал мужчина. — Или мы решим, что твой друг лжёт, а вы оба — очень хитрые и глупые шпионы Хиит.

Виктор, не отрывая взгляда от культистки, медленно поднял руку и взял один из кристаллов. Он был на удивление тёплым, почти живым. От его прикосновения по коже побежали мурашки. Павлин, помедлив, взял второй.

В ту же секунду мир перевернулся.

Звук гула вентиляторов, капель воды, дыхания культистов — всё исчезло. Пропали стены, потолок, пол. Виктор не чувствовал своего тела. Он был лишь точкой сознания, парящей в абсолютной, оглушительной пустоте. Это был не мрак, а отсутствие всего, включая саму тьму. Первобытный хаос до рождения материи.

И из этого хаоса родился Голос. Он был тихим, но яснее любого звука. Он звучал не снаружи, а из самой глубины его существа, и это был его собственный внутренний голос, но наделённый безжалостной, всевидящей мудростью:

«Приветствую, Виктор. Ты ступил на Путь Очищения. Пришло время сделать первый шаг».

И пустота заполнилась светом.

Виктор стоял в идеальной комнате. Стеклянные стены, безупречно белый пол, лишённый единой пылинки. Воздух был стерильным и прохладным. Перед ним парила, вращаясь, сложная голографическая схема — проект усовершенствованного магического усилителя, над которым он бился последние недели. Он видел каждую молекулу, каждое потенциальное соединение. Он мог мысленно менять конфигурации, и схема немедленно реагировала, показывая новый КПД, новые уровни безопасности.

Это был рай для его разума. Здесь не было места хаосу, случайностям, боли. Здесь был только кристальный, абсолютный порядок. Он знал, что стоит ему захотеть — и появится стол с любым инструментом, любым материалом. Он мог бы творить здесь вечность, оттачивая свои устройства до божественного совершенства.

Голос прозвучал снова, ласковый и убедительный:

«Здесь тебе не нужен контроль. Здесь ты — Бог логики и расчёта. Здесь нет Громова с его подозрениями. Нет матери с её холодностью. Нет опасных тоннелей и культистов. Только чистота знания. Останься, забудь о внешнем мире. Он принёс тебе лишь страдания. Здесь ты обретёшь покой и станешь тем, кем должен был быть — совершенным творцом».

Искушение было сладким и всепоглощающим. Он протянул руку, чтобы коснуться голограммы, внести очередное идеальное изменение.

Но что-то било по нервам, как током. Что-то было не так. Слишком идеально и... Слишком безжизненно...

Он посмотрел на свои руки. Они были чистыми. Слишком чистыми. На них не было царапины от тренировок с шестом, ни капли масла от возни со старой электроникой, ни ожогов от чёрной молнии. Это были руки статуи, а не живого человека.

Жизнь — это хаос, Виктор, — прошептал ему из глубин памяти голос отца. — А хаос — это возможность создать нечто новое. Не идеальное. Своё.

Внезапно он вспомнил лицо Камико. Её суровость, её требовательность. Она никогда не говорила о совершенстве. Она говорила о пути. О падениях и подъёмах. О силе, рождённой в борьбе.

«Путь воина — это путь дисциплины», — сказала она. Но не путь бегства.

— Нет, — тихо сказал Виктор. Его голос прозвучал неестественно громко в этой стерильной тишине. — Это не совершенство — это тюрьма. Красивая, удобная, но тюрьма.

Он сжал кулак и с силой ударил по идеальной голограмме.

Мир задрожал и рассыпался на миллионы пикселей…

***

Пока сознание Виктора боролось со стерильным раем логики, разум Павлина погрузился в иной ад — ад абсолютного признания.

Для него пустота воплотилась не в тишине, а в оглушительной, бесконечной овации. Он стоял в центре гигантского стадиона, залитого ослепительным светом прожекторов. Трибуны, уходящие ввысь до самого неба, ломились от восторженной толпы. Тысячи, миллионы лиц кричали его имя, скандировали, плакали от счастья, простирая к нему руки.

— ПАВ-ЛИН! ПАВ-ЛИН! ПАВ-ЛИН!

Воздух дрожал от этого рёва. Он стоял на самом высоком пьедестале, одетый в сияющие, идеально сидящие одежды чемпиона. На его груди красовалась массивная золотая медаль, а в руках он сжимал кубок Великой Гонки. Его воздухат, сверкающий хромом и перламутром, парил рядом на постаменте, словно живой.

Это был момент абсолютного, безраздельного триумфа. То, о чём он мечтал с детства, глядя на старые записи гонок. Не просто победа — обожествление.

Голос, звучавший в его сознании, был сладким, как медленный яд:

«Ты победил, Павлин. Ты — величайший. Ты доказал всем. Мать смотрит на тебя с гордостью. Твой друг Виктор здесь, в толпе, он ликует за тебя. Даже Евгений склонил голову в знак уважения. Ты больше не «сын Легионера». Ты — легенда. Ты обрёл силу, чтобы уйти куда угодно. Останься в этом моменте. Он будет длиться вечно. Забудь о тоннелях, о опасностях, о поисках. Ты всего добился. Ты — совершенство».

Искушение было в тысячу раз сильнее, чем для Виктора. Это было не бегство от боли, а приход к самой желанной награде. Он чувствовал тепло любви толпы, как физическое прикосновение. Оно заполняло ту пустоту, что всегда сидела в нём — пустоту от невысказанных слов матери, от её долгих отсутствий, от необходимости казаться весёлым и небрежным.

Он поднял руки, и толпа взревела ещё громче. Слёзы счастья выступили на его глазах. Он был дома. Наконец-то дома. Искушение было таким сладким, что он готов был утонуть в нем навеки. Еще секунда — и он навсегда останется пленником этого момента. Но...

Что-то било по нервам, как током. Слишком громко.

Он всмотрелся в лица на первых рядах — они все улыбались одинаково широко, слишком широко. Их глаза блестели с одинаковым, почти маниакальным восторгом. Это были не люди, а куклы, запрограммированные на обожание.

Он посмотрел на свой воздухат. На нём не было ни царапинки от падений, ни потёков грязи от тоннелей, ни следов его собственных рук, возившихся с механизмами. Это был музейный экспонат, а не его верный, потрёпанный друг.

И он понял: это не признание. Это подачка. Красивая клетка, где он будет вечно сиять пустой игрушкой для толпы, которая забудет его в ту же секунду, как исчезнет свет прожекторов.

Внезапно он вспомнил насмешливый взгляд старого механика после той гонки: «Ты почти победил того жулика» — в этих словах была гордость за усилие, за борьбу, а не за голый результат. Он вспомнил, как Виктор молча протянул ему тот самый пояс для воды — не как чемпиону, а как другу, который может попасть в беду.

— Нет, — прошептал Павлин, и его голос утонул в рёве толпы. — Это не то признание. Это не та слава.

Он с силой швырнул тяжёлый золотой кубок на блестящий пол пьедестала. Звук удара был жалким и крошечным, его не услышал никто.

— Я не хочу вашего вечного обожания! — закричал он в лицо миллионам. — Я хочу заработать его сам! Хочу падать и снова подниматься! Хочу, чтобы мой друг был рядом не потому, что я чемпион, а потому что мы полезли в какие-то дурацкие тоннели! Я хочу, чтобы мать… чтобы мать просто посмотрела на меня по-настоящему!

Рёв толпы захлебнулся и оборвался, как оборванный провод под напряжением. Овация превратилась в пронзительный, уходящий в никуда визг...

***

Следующая пустота Виктора была иной. Она не была ни чёрной, ни белой. Она была цветом ржавчины и пепла. И в этой пустоте не было одного Голоса. Их были миллионы.

Они шептали, кричали, спорили, пели, плакали. Это был хор всех людей, которых он когда-либо встречал, и миллионов незнакомцев. Мать, говорящая о долге. Громов, предупреждающий об опасности. Одноклассники, перешёптывающиеся за спиной. Легионеры, отдающие приказы. Голос проекции Агоры, вещающий с площади. Это был невыносимый гул мироздания.

«Чьей воле ты подчинишься?» — прозвучал его собственный внутренний голос, едва различимый в этом хаосе.

Голоса набрали силу, превратившись в чёткие команды.

Вернись к матери! Будь примерным сыном! — требовал ледяной голос Анны Алексеевны.

Беги к Громову! Спасайся! — гремел голос учителя электричества.

Прими Разлом! Стань сильным! Сбрось оковы! — соблазнял шёпот культистов.

Запрись в мастерской! Стань великим механиком! — советовал спокойный голос отца.

Добейся признания! Победи в Турнире! Покажи всем! — это уже был его собственный голос, но искажённый тщеславием.

Они набрасывались на него, разрывая на части. Каждый предлагал свой путь, каждый кричал, что он — единственно верный. Он схватился за голову, пытаясь заглушить этот ад. Он не мог думать, не мог дышать. Он был готов согласиться на любой вариант, лишь бы это прекратилось.

И сквозь этот гам он услышал тихий, насмешливый голос: «Эй, молния, не отставай!»

Павлин.

Этот голос был другим. Он не требовал, не приказывал, не соблазнял. Он просто был... Был настоящим. В нём не было скрытого смысла, лишь дерзкая, живая энергия.

И Виктор понял: эти голоса… они все пытались им управлять. Предлагали готовые решения, готовые пути. Даже его собственный голос, искажённый, требовал от него стать кем-то.

Но Павлин просто звал его за собой. В неизвестность. В опасность. В приключение.

Он не звал его стать кем-то. Он принимал его таким, какой он есть.

Виктор перестал бороться с голосами. Он перестал пытаться их заглушить. Он позволил им звучать, наблюдать за ним со стороны. Они были частью мира, но не его повелителями.

— Я ничей, — прошептал он. — Я не буду слушать никого. Я буду слушать… себя.

И голоса стихли. Они не исчезли, но отступили, превратившись в едва слышный фон на краю сознания.

Он обратился к незримому Павлину, хотя его здесь не было: «Спасибо… Мне просто нужно было подумать».

Пустота снова изменилась.

Он стоял на узкой каменной тропе, парящей в бездне. Перед ним простирался бесконечный лабиринт из зеркал. В каждом из них отражался он. Но все отражения были разными.

В одном он был старым, уставшим учёным в очках, вся жизнь которого прошла в стерильной лаборатории Агоры.

В другом — яростным воином в одеждах культиста, с горящими фанатичным огнём глазами и шрамами-тату на лице.

В третьем — могущественным магом, сияющим невероятной мощью, с чёрными молниями, танцующими на кончиках пальцев, и толпой поклонников у ног.

В четвёртом — простым, ничем не примечательным инженером, чинящим воздухаты где-то в Нищуре.

В пятом — его дядей, чьё лицо он не знал, но сердце подсказывало, что это он.

Они все смотрели на него. Ждали его выбора.

***

Зато вторая пустота для Павлина была не гулом голосов, а леденящим душу Безмолвием. Абсолютной, всепоглощающей тишиной. Он был совершенно один. Никто не смотрел на него. Никто не ждал. Никто не нуждался.

Он был невидимкой. Призраком в собственном городе.

Он видел свою мать-легионера. Она проходила мимо, смотря сквозь него, вся поглощённая службой. Он видел Виктора, склонившегося над своими чертежами, даже не поднимая головы. Одноклассники смеялись и общались, не замечая его. Старый механик вручал Кубок Великой Гонки какому-то другому, безликому пилоту.

Его не было, его стёрли.

«Что ты значишь без чужих глаз?» — прошептал едва слышный голос в тишине. Голос самого Павлина.

Паника, острая и животная, сжала его горло. Он пытался крикнуть, стучать, но не издавал ни звука. Он был песчинкой в бесконечной пустыне равнодушия. Это было хуже любой ненависти. Это был полный, окончательный нуль.

Он метался в этой тишине, ища хоть один живой взгляд. И не находил. Его существование теряло всякий смысл. Зачем быть сильным, если некому это показать? Зачем шутить, если некому смеяться? Зачем вообще жить?

И в самой глубине этого ледяного отчаяния он услышал тихий, спокойный голос. Не свой. Чужой. Голос Виктора из той самой насосной станции: «Мне просто нужно было подумать».

Этот голос не видел его. Он просто был. Он был фактом. Он был свидетельством того, что их диалог, их дружба — произошли на самом деле. Они не нуждались в зрителях.

Павлин перестал метаться. Он перестал пытаться кричать. Он сжался в комок посреди вселенского безразличия и начал вспоминать. Вспоминать не моменты триумфа, а моменты тишины между ними. Как они с Виктором молча чинили старый генератор на станции. Как он учил Виктора не бояться высоты. Как они просто сидели, слушая, как капает конденсат.

Эти моменты никто не видел. Они были только их. И от этого они были только ценнее.

— Мне не нужно, чтобы меня видели все, — выдохнул он, и его шёпот разорвал тишину, как гром. — Мне нужно… чтобы меня видели те, кто важен. И мне нужно видеть их.

Он обратился во тьму, к невидимому Виктору: «Эй, молния, не отставай! Сердце ждёт нас!»

И Безмолвие отступило. Оно не исчезло, но перестало давить. Оно стало просто тишиной, в которой можно услышать себя.

Он стоял на берегу бескрайнего, абсолютно спокойного озера. Вода была гладкой, как зеркало, и тёмной, как ночное небо. В ней отражались не звёзды, а возможные жизни.

В одном отражении он был прославленным чемпионом, кумиром миллионов, одиноким в своём золотом дворце.

В другом — высокопоставленным Легионером, как мать, холодным и непреклонным стражем порядка, которого все боятся.

В третьем — бунтарём-культистом, яростно крушащим систему Агоры, свободным и никому не нужным.

В четвертом — безымянным бродягой, скитающимся по внешним землям, без прошлого и будущего.

Они все смотрели на него с поверхности воды. Ждали.

***

«Кем ты станешь?» — спросил у Виктора его же голос.

Он шёл по тропе, вглядываясь в лица своих возможных будущих версий. Учёный манил его спокойствием и знанием. Воин — силой и свободой от условностей. Маг — славой и могуществом. Инженер — простым человеческим счастьем. Дядя… дядя манил тайной, желанием раскрыть правду.

Каждый путь был возможен. Каждый — реален.

Он остановился в центре лабиринта, и все его отражения шагнули к нему навстречу, протягивая руки, предлагая себя.

— Нет, — сказал Виктор, и его голос эхом разнёсся по бездне. — Я не выберу никого из вас.

Он поднял руку и дотронулся до стекла, в котором был отражён он сам — юный, испуганный, с разбитыми костяшками пальцев и умными, усталыми глазами.

— Я выберу себя. Сегодняшнего. Несовершенного. Ошибающегося. Я буду идти своим путём. И он может привести меня к славе или к гибели, в лабораторию или в тоннели, но это будет МОЙ путь. А не ваша указка.

Он нажал на стекло. Оно треснуло, а затем рассыпалось, и вместе с ним рассыпался весь зеркальный лабиринт, превратившись в сверкающую пыль, которая унеслась в небытие.

Он снова был точкой сознания в пустоте. Но теперь пустота не была пугающей. Она была полной тишины и бесконечного потенциала. Он прошёл сквозь себя и остался собой.

Голос прозвучал в последний раз, и теперь в нём слышалась тень уважения:

«Испытание пройдено. Ты отринул Иллюзию Порядка, Тиранию Чужого Мнения и Соблазн Готовых Путей. Ты готов узреть Истину».

И впереди, в абсолютной тьме, зажглась одна-единственная точка. Маленькая, как булавочный укол. Но она была настоящей.

Это была дверь.

***

«Кем ты будешь?» — спросил у Павлина его же голос.

Он смотрел на эти отражения. Чемпион манил славой. Легионер — уважением и, может быть, наконец, пониманием матери. Бунтарь — свободой. Бродяга — забвением.

Он наклонился над водой, над своим собственным, искажённым рябью отражением — испуганным мальчиком в мокрой одежде.

— Нет, — сказал Павлин, и его голос был твёрдым. — Я пойду своим путём. Вы все — маски. Маски, которые носят, чтобы тебя увидели, чтобы тебя боялись или чтобы тебя не видели вовсе.

Он коснулся поверхности воды пальцами. Круги разошлись, смывая все ложные образы.

— Я буду тем, кто я есть. Дурным, болтливым, иногда трусоватым. Другом, который тащит за собой молчаливого зануду в тоннели. Сыном, который злится на мать, но всё равно ждёт её домой. Гонщиком, который проигрывает, но получает кайф от самой гонки. Я буду вами всеми сразу. И никем из вас.

Он с силой ударил ладонью по воде. Зеркальная гладь разбилась, и все отражения исчезли.

Он снова был точкой сознания в пустоте. И так же, как и у Виктора, впереди зажглась единственная, настоящая точка.

Дверь.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ

Привет. Меня зовут Никита, я люблю заниматься фотографией. По большей части создаю образ "некроманта", "демона", "вампира", "смерти".
Помесь готики и тьмы.
Это то, что сидит внутри, таким образом я реализую сови имоции и творческий порыв.
Если понравилось, то добропожаловать.

🌀 05: «Вихрь из мусора»

Хаос становится оружием

• Внешка: Вращающиеся обломки интерфейсов — сломанные кнопки, ползунки, скролл-бары

• Суть: Насмешка над правилами вёрстки. Где другие видят баги — она видит потенциал

• Анимация: Элементы постоянно отрываются и примагничиваются обратно, создавая вихрь

💫 06: «Искусство из кода»

Хаос как высшая форма творчества

• Внешка: Голографические схемы из светящегося кода, ошибок и API-запросов

• Суть: Она не ломает систему, а заставляет её эволюционировать через творчество

• Анимация: Крылья постоянно перестраиваются, рисуя новые узоры из линий кода

Впереди ещё костюмы, лицо и полный образ. Каждый этап — это шаг к тому, чтобы хаос обрёл форму, а мои трудности превратились в силу.

А какой этап эволюции хаоса зацепил вас больше?

Грубый пиксельный прорыв, дерзкий вихрь из мусора или утончённое искусство из кода?

Спасибо, что остаётесь со мной на этом пути. Ваша поддержка помогает не сдаваться!

P.S. Терпение — это тоже искусство. И мы его освоим! ✨