У меня, наверное, нелепый страх. Смехотворный. Но, может быть, вам станет не до смеха, когда я объясню откуда он взялся.

Я страдаю кукурбитофобией – страхом перед тыквами.

Обычно такие странные и узкие фобии начинаются в детстве, порой без всякой причины. Но, позвольте заверить, у меня причина есть. И очень веская.

Сейчас я сижу и печатаю это, оставаясь единственным живым напоминанием о когда-то существовавшей паре близнецов.
Меня зовут Калем, и я расскажу вам трагическую историю моего брата – и ужас, который не оставляет меня с тех пор, как он умер.

***

Это произошло, когда мы были еще одинадцатилетними детьми. Странная парочка – оба с нелепыми вихрами на макушке, похожими на стебельки. Из-за этого мама (к нашему большому раздражению) называла нас своими «маленькими тыковками». Наши круглые животы только усиливали сходство.

Я из нас двоих был спокойным, а мой брат Кифер – диким. Он выкрикивал ответы в классе, никогда не мог усидеть на месте. Рисковал, дурачился, хвастался. Обычно именно мне, как более старшему (всего на несколько минут) и «мудрому», приходилось следить за ним.

Однажды, ветреным осенним вечером, мы шли домой. Деревья полыхали золотым и оранжевым, а мы кутались от холода под безоблачным небом. Листья смели с тротуаров, чтобы асфальт не превратился в каток в первый же дождь. Но кучки листьев долго не держались – дети разбивали их пинками и бросались в них ради забавы.

Кифер, конечно, не удержался и с разбега влетел в первую попавшуюся кучу.

Все случилось очень быстро. Ужасно внезапно – как смерть всегда и приходит: без предупреждения и без малейшей возможности что-то изменить. Шуршание листвы сменилось хрустом, и осенняя земля окрасилась в красный.

Камень. Просто неудачно лежавший камень, возможно, кем-то брошенный в шутку, без понимания, что это может изменить чью-то жизнь навсегда. Когда листья осели, я все еще стоял неподвижно. Холодный ветер развеял их достаточно, чтобы открыть то, что осталось от головы моего брата.

Тыквенные семечки.

Странная мысль. Я не знаю, почему тогда подумал именно об этом, но теперь понимаю: разбитые тыквы на крыльцах домов казались мне насмешками над останками брата. Фрагменты черепа и мозговое вещество и правда напоминали внутренности тыквы.

Я дрожал – не от холода. Видимо, именно из-за того, как я стоял – осунувшийся и трясущийся, кто-то вызвал скорую.

Дальше я почти ничего не помню. Все смешалось: слезы, соболезнования, и ужасная, грызущая изнутри мысль, что меня накажут за то, что не смог защитить младшего брата.

Наказание и правда пришло. И заключалось в том, что мама больше никогда не называла меня своей «маленькой тыковкой». Я даже был этому рад. Само это слово – и осень, с которой оно ассоциировалось, – стали для меня кошмаром. Но, как ни странно, иногда мне не хватало той нежности, что всегда сквозило в нем.

Я побрился налысо, чтобы избавиться от «стебелька». После этого долго не мог есть – и это было даже к лучшему: чем худее я становился, тем меньше был похож на своего брата, каким он был при жизни, и тем дальше отходил от сходства с тыквами, напоминавшими о том дне.

Каждый раз, когда я видел тыквы, даже декоративные, я терял над собой контроль. Накатывала паника, меня тошнило, дыхание сбивалось, а тело наполнялось адреналином и безумным, необъяснимым желанием сделать хоть что-то, чтобы спасти брата, которого уже давно не было в живых.

Люди замечали это и крутили у виска у меня за спиной. Все знали, что произошло, и, думаю, именно жалость спасала меня от более злых насмешек. Так я и жил – странный, лысый, худой мальчишка, который боится тыкв.

Со временем я привык избегать их. Осенью выбирал самые длинные дороги, чтобы не проходить мимо домов с хэллоуинскими украшениями. Именно во время одной из таких прогулок и произошел настоящий ужас.

***

Был июнь – далеко не Хэллоуин. Но я часто гулял по проселочным дорогам и тропам в лесу недалеко от родного города. Это стало привычкой, почти ритуалом, который помогал справляться с воспоминаниями.

День выдался серым, тяжелым и душным. Насекомые липли к коже, пот стекал по спине, а воздух стоял неподвижно. Когда лес начал темнеть, я уже собирался возвращаться к машине – и вдруг увидел свет. Не от фонариков – огни мерцали, стояли в ряд, будто приглашая подойти ближе.

Может, какой-то костер? Или свечи для какого-нибудь ритуала?

Я двинулся туда, протискиваясь через крапиву и колючие ветви. Наконец прорвался сквозь кусты – и замер.

Передо мной стояли тыквы. Маленькие, зеленые, в каждой горела свеча. Лица, были вырезаны на них пугающе искусно – детские, с огромными глазами и мелкими зубами.

Одна. Две. Три...

Я уже знал, сколько их будет. Считал, чувствуя тошноту.

Четыре. Пять. Шесть...

Пусть это не правда. Пусть это просто сон.

Семь. Восемь. Девять... Одиннадцать.

Мое дыхание застыло. Ровно столько, сколько лет прожил мой брат.

Летний воздух вдруг стал ледяным. Ветер ударил в лицо и погасил все свечи. Я остался стоять среди сумерек, дрожа от холода, невозможного в июне.

Вокруг никого. Никто не мог прийти сюда, поставить эти тыквы, вырезать их и зажечь свечи. Все это было просто... нереалистично.

Я чувствовал на себе чей-то взгляд. А когда в кустах неподалеку послышался шорох, сердце у меня чуть не остановилось.

Это барсук. Или лиса. Или собака. Только не то, о чем я подумал.

Но нет. Из кустов показалась тонкая, костлявая рука, с грязными ногтями, как будто существо выбралось из-под земли. Потом – голова. Круглая, с белой кожей, улыбка зияла черной дырой.

Свечи вспыхнули вновь, осветив существо. Лицо было словно маска из кожи, а глаза и рот – вырезаны ножом, как у тыквы. Безволосое, детское, оно ползло ко мне, улыбаясь кривыми зубами, будто кто-то слепил их из одного сплошного куска. Из его головы торчал костяной нарост, изогнутый, как стебель... тыквы.

Разум оставил меня. Я бросился бежать, не чувствуя ветвей, царапающих кожу. Оно гналось за мной – то хныкая, то смеясь, подражая голосу младенца. Я не оглядывался. Добежал до машины, завел ее и помчался к огням города. И только через час смог унять дрожь.

Больше я туда не возвращался. Но это была лишь первая встреча.

Следующая случилась несколько месяцев спустя – в ночь на Хэллоуин.

К тому времени у меня появились друзья. Странным образом тот случай в лесу даже помог мне – после него обычные тыквы уже не казались такими страшными. Новые друзья оказались замечательными – с ними я чувствовал себя спокойно. Я рассказал им все – и о брате, и о своем страхе. Они не смеялись, только слушали.

Меня пригласили на хэллоуинскую вечеринку, я решился принять приглашение. Друзья пообещали, что, если мне станет не по себе, то что-нибудь крепкое поможет расслабиться.

Вечеринка удалась. Музыка, смех, разговоры. Я даже немного расслабился и выпил больше, чем стоило. Впервые за много лет почувствовал, что живу.

Пока не увидел его.

Среди толпы – бледное лицо. Улыбка. Из головы торчит костяной нарост, увитый зелеными листьями. Круглая, гладкая, безволосая голова... и дыра, пробитая в ней.

Это шло ко мне. Пусть это костюм. Пусть это просто костюм.

Но никто вокруг, казалось, не видел, что это не маска.

Дыра в голове сочилась соком, слизни ползали внутри, среди сгустков семян, похожих на...

Я не стал ждать. Бросился к выходу, выбежал через заднюю дверь в темный переулок. Меня вырвало прямо над мусорным баком. Когда я поднял голову, то увидел – за баком стояла тыква. Аккуратно вырезанная, со свечой внутри, улыбавшаяся прямо мне в лицо.

Дверь позади распахнулась. Я не стал смотреть, кто вышел. Просто побежал.

Дальше помню смутно. Очнулся я в больнице – с разбитой головой и пересохшим ртом. Сказали, что я споткнулся и ударился о порог. Страх сменился стыдом – перед друзьями, перед мамой, перед братом…

После этого случая я решил заботиться о себе. Сидел дома, восстанавливался, проходил терапию. Понемногу учился жить заново. Принял в себе многое – вину, страх, потери. И стало легче.

Друзья приходили в гости, и я снова начал улыбаться. Все налаживалось.

Пока однажды вечером не услышал шум на кухне.

Я осторожно спустился вниз, не включая свет. Из кухни пробивался теплый свет. А я ведь точно не оставлял лампу включенной.

Я приоткрыл дверь – и сразу все понял.

На столе стояла тыква. Гнилая, осевшая. Белая плесень покрывала ее глупую ухмылку, жирные слизни ползали по остаткам кожуры. Внутри горела свеча, пламя шипело, прожигая влажную мякоть.

За спиной раздался влажный шлепок – шаг.

И запах гнили. Я уже знал этот запах.

На этот раз я был готов.

Я обернулся и встретил его лицом к лицу. Слабое, разложившееся тело рухнуло на меня, обвивая руками из корней и костей. Я защищался, но острые когти и шипы впивались в кожу. Оно было слабым, но злым.

Я задохнулся, почувствовав, как кусок гниющей плоти упал мне прямо в рот. Я закашлялся, задыхаясь, но поздно – мерзость была рефлекторно проглочена.

Отвращение сменилось яростью.

Я схватил существо, повалил его на пол и сжал костяной нарост на его голове. Все остановилось. Передо мной лежало нечто, что мучило меня всю жизнь – воплощение моего страха, вины и боли.

С отчаянным воплем я бил его головой об пол. Снова и снова. Каждый удар – как освобождение. Пока не осталось только грязная жижа, слизни и тыквенные семечки.

Я не испытывал страха. Не чувствовал вины. Это были просто семечки. Просто остатки разбитой тыквы.

***

В следующем июне я посадил три семечки. Хотел превратить источник страха во что-то живое. И выросли обычные тыквы. Обычные, добрые тыквы.

Терапия шла успешно. Я даже начал любить Хэллоуин. Отрастил волосы, вернул свой смешной вихор. Он уже не выглядел так глупо на взрослом человеке.

Но однажды утром, расчесывая волосы, я почувствовал, что расческа застряла. Потянул, не понимая, в чем дело, и вдруг увидел в зеркале: из кожи на макушке торчит костяной нарост – белый, изогнутый, острый.

Сердце забилось так, что перехватило дыхание. Как? После всего этого? Почему сейчас?

И тогда я вспомнил. Ту ночь.

Тот кусок гнилой мякоти, упавший мне в рот.

Слизней.

Семечки.

Я волновался о своем огороде, а следовало волноваться о себе.

Меня стошнило в раковину.

Оранжевая жидкость смешалась с желчью.

И среди нее плавали тыквенные семечки.

***

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Каждый трещинку на тротуаре, каждый стык плитки я изучил наизусть. Они — единственный неподвижный, постоянный узор в моей жизни. Все остальное — утекло, как вода сквозь пальцы.

Когда-то эти шаги были частью хора. Рядом топали Сашка, с его смехом, раскатистым, как гром летом, и Лена, чьи каблучки отбивали нервную, быструю дрожь. Мы заполняли улицы собой, своим шумом, своими спорами о будущем, которого, как нам казалось, было бесконечно много. Будущее кончилось. Оно оказалось коротким, как промокший под дождем спичек.

Сначала они уходили по одному. Сначала — «ну, это не навсегда, созвонимся». Переезды, другие города, жены, дети, карьеры. Письма становились реже, звонки — короче. Потом и вовсе прекращались. Тишина. Вначале она была неестественной, я ее замечал. Я включал радио, телевизор, лишь бы заполнить пустоту, которую они оставили. Потом тишина стала привычной. Она въелась в стены этой квартиры, стала моим единственным собеседником.

А потом принялись за родных. Сначала отец. Сухое, сморщенное тело в гробу, и я не мог поверить, что этот тихий человек когда-то подбрасывал меня к потолку. Потом мама. Ее уход был долгим, тихим стиранием, как стирают ластиком карандашный рисунок. Сначала стерлись детали, потом контуры, и в конце остался лишь чистый, белый лист смерти.

И вот я здесь. Совершенно один.

Иногда я ловлю себя на том, что целый день не произнес ни слова вслух. Проверка — голос садится, сипит, будто простужен. Я стал призраком в собственном городе. Я иду по тем же улицам, но меня никто не окликает. Никто не хлопает по плечу. Ни один голос не произносит моего имени с радостью.

Мои шаги — это стук моего одиночества. Ритмичный, мерный, безнадежный. Я прохожу мимо кафе, где мы сидели с друзьями, — там теперь другой интерьер и чужие лица. Я поднимаюсь к дому, где вырос, — там живут другие люди. Весь город превратился в музей моих воспоминаний, а я — его единственный и последний посетитель. Смотритель заброшенного храма, где когда-то кипела жизнь.

Я останавливаюсь на мосту, смотрю на воду. Она течет так же, как и тридцать лет назад. Неизменна. И я завидую ей. Потому что все, что было моим, все, что составляло мой мир, уплыло вместе с этим течением.

Я поворачиваюсь и иду дальше. По улицам моим который год звучат шаги. Только шаги. И эхо, которое отвечает мне из глубины пустых лет. Оно мое единственное наследство. И мой единственный спутник — до самого конца.

– Стой, голубь ясный, – цыганка будто мысли его прочла, – счастье тебе будет, думает о тебе дама бубновая, богатая, слушай меня.

– Наличку не ношу, – Василий тут же мысленно обругал себя за несдержанность, надо было молчать, теперь зацепится слово за слово.

Цыганка встрепенулась, юбки взлетели веером, зазвенели мониста и браслеты.

– А на карту переведи? – она отпустила рукав, шнырнула куда-то в недра засаленных складок и вытащила смартфон, готовясь диктовать номер. При этом младенца она лихо приспособила чуть ли не подмышку.

– Чё? – Василий остолбенел от подобной наглости.

– Ребенок голодает, совести нет у тебя. Дама тебя ждет, сохнет, а ты и не знаешь! – цыганка тряхнула младенца, почти подсовывая его под нос Василию.

«Снотворным что ли накачала, ну не мертвого же она таскает, даже не пискнул», – Василию вдруг показалось, что сквозь восточный парфюм пробивается запах не памперса, а сладковатый дух разлагающегося мяса.

– Айфон свой продай и накорми! – Василий пошел напролом. – Отвали. – Он пихнул гадалку сильнее, так что она едва удержалась на ногах и уронила сверток.

Василий испуганно обернулся, одновременно боясь увидеть, как череп младенца раскалывается об асфальт перезрелой дынькой. Тряпка соскользнула, открывая лысую голову уродливого пупса, грязного, как из помойки. Один глаз куклы открылся, вылупившись голубой радужкой. На месте второго зияла дыра. Цыганка засмеялась дико и сухо, присела, подхватывая куклу и поспешно заматывая обратно в тряпицы. А поднявшись, тут же раскашлялась и смачно харкнула Василию на ботинок.

Он выругался и поспешил прочь от гадалки.

– Эй, погоди, – неслось вслед, – нравишься ты мне, даром погадаю, правду всю скажу! Эй, эй, красивый, ты куда?

Василий ускорил шаг, мысленно радуясь, что до офиса осталось недалеко, но цыганка не отставала.

– Долго жить будешь, счастье будет, любовь будет. Если будешь остерегаться того, что у окна… Бойся… Не подходи…

Василий, не дослушав, хлопнул дверью на проходной и выдохнул, брезгливо покосившись на оплеванный ботинок. В туалете он долго и тщательно вытирал влажными салфетками обувь и рукав куртки, затем несколько раз вымыл руки с мылом. Он вспомнил, как надсадно кашляла попрошайка, и теперь боялся не только вшей, но и туберкулеза.

На рабочем месте он долго не мог сосредоточиться. Он никогда не верил гадалкам, но визгливый голос цыганки врезался в память и зудел в голове назойливой мухой.

– Василий, как освободитесь, зайдите ко мне в кабинет, – Елена Олеговна остановилась у окна.

«Вроде не опоздал же», – занервничал Василий. Директриса сделала вид, что любуется осенними кленами, стоя в пол-оборота к залу, искоса поглядывая на сотрудников. Узкая юбка-карандаш недвусмысленно подчеркивала округлости, талию и изящные щиколотки.

«Дама, как же, – мысленно съязвил Василий, закрывая вкладку с кодом, — Она меня каждую неделю пропесочивает, потому что запала? Да ладно... И чего там эта бродяжка вещала про окно? Остерегайся, того? Кого?»

Он встал и задвинул стул. Елена Олеговна поправила прическу, вернула сползшие к кончику носа очки обратно на переносицу и медленно продефилировала между рядами к кабинету.

Василий покорно побрел следом, стараясь идти еще медленнее, чем начальница, чтобы ненароком не поравняться с ней. У своего кабинета она все же остановилась, предоставляя Василию возможность услужливо распахнуть перед ней дверь.

Створка окна была открыта нараспашку, и Василий, поеживаясь от холода, с тоской подумал, что теперь точно простынет.

После бессмысленного разговора о снизившихся показателях продаж Василий вернулся на свое место, задумчиво пролистал новости, заглянул в чаты и только было хотел открыть любимую стратегию, как что-то его торкнуло. Он обернулся – и точно: сидевший в у окна Юрик вместо того, чтобы погрузиться в свою задачу, пялился в монитор коллеги. Василий похолодел и переключился на рабочую почту. Еще не хватало, чтоб этот дрыщ настучал руководству. Вот таких подхалимов точно надо опасаться.

Юрик разочарованно перевел взгляд на монитор секретарши Катеньки, где и завис.

Целый день Василий нервничал и злился. Зудело запястье. Ему казалось, что его кусают блохи, а в горле першит.

После работы он забежал в любимый бар.

Тревожность ушла после нескольких глотков кофе с ромом. Василий поддел ложечкой шапку взбитых сливок над кружкой, довольно вздохнул и осмотрелся. Хорошенькая блондинка за стойкой помахала ему барной картой, и он смущенно улыбнулся. На ум тут же пришли слова цыганки про бубновую даму. Он почти собрался пересесть поближе к девушке, как его взгляд скользнул дальше, в темную часть кафе. В приватном углу рядом с небольшим окошком расположился крупный, накачанный парень. Он ревниво следил за блондинкой и на подходящих к ней мужчин смотрел так и вовсе убийственно. Василий вздрогнул и, поспешно расплатившись, выскочил за дверь.

Он остановился закурить подле своей парадной, как вдруг нечто бесформенное отделилось от стены в глубине подворотни, шагнуло в слепящий свет фар, припало к решетке низенького окошка первого этажа. Василий будто услышал цыганкино “бойся…”

Сбивчивое дыхание монстра настигало. «Вот оно. То самое…» – Холодная волна пробежалась от загривка до копчика, Василий сжался и запаниковал. Нечто неторопливо приближалось, шаркая и кряхтя. Василий сделал два шага в сторону на подгибающихся от ужаса ногах.

– Вась, ты чё, нехорошо тебе? – в арке включился фонарь, и Василий увидел стоящую рядом бабку с пустым помойным ведром. Он отмахнулся от соседки и быстро забежал в подъезд.

Дома он швырнул в кота журналом, сгоняя с подоконника. Задвинул жалюзи и плотно задернул шторы.

Василий ворочался в кровати, то и дело оборачиваясь к окну. Сон долго не приходил. Казалось, занавески медленно раздвигаются, все шире и шире. Василий прятался под одеяло с головой, чтобы не увидеть вдруг, кто там сидит на подоконнике, дышит сипло и натужно. И это точно не кот, ведь Филя мирно дремал рядом с подушкой.

Время от времени Василий все же забывался в тревожной дреме, ему снилась цыганка и гнусно хохочущий кукольный младенец. Единственный глаз пупса вспучился, выскочил из орбиты и, вращаясь, поскакал по паркету. Василий пробудился в холодном поту – пижаму хоть выжимай. Кот сладко всхрапывал, оккупировав большую часть подушки, и его сопение отдаленно напоминал ехидный смешок.

Утром Василий вновь столкнулся с соседкой. Бабка несла целый мешок старых игрушек.

– Вот, расхламляю детскую, – похвасталась она.

Пакет разорвался и под ноги выкатилась голова одноглазого пупса. Василий, тонко взвизгнув, шарахнулся в сторону,

– Да ты чего такой? – крикнула бабка вслед, – Опохмеляться надо!

Она собрала в охапку игрушки и вытряхнула в мусорку. Кукольная башка так и осталась валяться под окнами.

На работе Василий никак не мог сосредоточиться, глаза сами собой закрывались – настолько хотелось спать. Из окна задувало холодом под лопатку, Юрик пялился в его монитор, Елена Олеговна посматривала странно и настороженно. Зато дома сон как рукой сняло. Укладываясь в кровать, Василий оставил включенным торшер. Гигантская многолапая тень поползла по потолку – под абажуром обнаружился паучок, повисший соплей на паутинке.

Спать при свете оказалось не спокойнее. Калейдоскоп образов наполнил сознание: всклокоченная цыганка под окнами, грозящая грязным пальцем; раздавленная голова пупса; грозящая увольнением директриса. Под утро сон обернулся еще более удушающим кошмаром. Голова пупса бежала к нему на мохнатых паучьих лапках, единственный глаз незрячим бельмом таращился в темноту. Чудище бросилось на него, и он закричал, дивясь во сне, что не может произнести ни звука, лишь открывая рот, как выброшенная на берег рыба. Шторы шуршали накрахмаленными цыганскими юбками.

Мохнатая лапа оказалась Филькиной. Кот царапнул по носу когтями и запрыгнул на подоконник. Василий увидел, что жалюзи подняты наполовину, а занавеска сдвинута. Рядом с окном горбатился жуткий монстр – стул, заваленный одеждой. Когда же ему наконец удалось заснуть, будильник задорно зазвенел монистами.

– Вась, что-то ты неважно выглядишь, – сказала утром соседка. Она шла с помойки, ведро было пустым и вонючим. – Надо тебе печень проверить. И почки. И сердце заодно. У моей знакомой племянник совсем молодой умер. Выпил, сел на скамейку и каюк. А все потому, что вы, молодые, ко врачу не ходите. Только когда совсем стукнет – тогда только и спохватываетесь бежать. А и бежать то уже никак: ноги не идут, добегались уже от врачей-то. Стукнет – и каюк. Так что сходил бы в поликлинику.

Василий что-то невнятно промычал, ретируясь в сторону двери.

Последующие несколько дней Василий спал еще хуже, озирался и старался не подходить к окнам в магазинах. Коллеги странно посматривали в его сторону, а директриса заботливо предложила взять больничный. Дома он даже форточку боялся открыть – вдруг продует. Хуже всего, что проклятая цыганка, как нарочно, каждый раз попадалась ему по дороге на работу, и теперь он добирался до офиса в обход по большому кругу, постоянно опаздывая. Цыганка следом не увязывалась, но всегда хрипло смеялась при встрече, а иногда плевала в его сторону, прижимая к тощей груди укутанного пупса.

Но узкие тротуары на смежной улице пугали его еще больше. Мало ли что там у людей в открытых окнах – вдруг утюг на голову упадет. Ну не утюг, так горшок цветочный. А если не что-то, а кто-то? Пойми разбери эти проклятия. Василий гуглил симптомы порчи и находил у себя все. Искал экстрасенсов и ведьм, но все они, судя по отзывам, оказывались шарлатанами или поехавшими на всю голову.

Когда однажды под утро раздался громкий и настойчивый стук, он не выдержал – и вскочил посмотреть, что там. Лежать под одеялом и слушать, как кто-то рвется в комнату за занавешенным окном, не было никаких сил. Глупо, конечно, думать, что кто-то действительно страшный добрался до третьего этажа. На откосе сидела чайка – крупная, белая, с серовато-сизыми крыльями и желтым клювом. Она снова долбанула, на этот раз раму, и посмотрела на Василия с нескрываемым ехидством, слегка наклонив голову набок. Память услужливо выудила странное воспоминание: бабушка стоит у окна, а в стекло заглядывает белая голубка, курлыкает, нежно постукивая клювом. «Ох, какая примета плохая», – переживала тогда бабушка. И точно, в этот день погиб отец – накрыло лавиной в горах. С тех пор Василий избегал любого экстремального спорта, подъема на высоту и глубоких водоемов. Хотя на его взгляд, боялся он вполне обоснованно, все ж у людей нет ни крыльев, ни жабр.

Он стукнул ладонью по стеклу, но чайка только щелкнула клювом и, как ни в чем не бывало, начала перебирать перья на спине. Разозлившись, Василий ударил по раме со всей дури, и тут же взвыл – мясистое основание большого пальца распорол гвоздь. Чайка неторопливо взлетела с хохочущим криком, а Василий, зажав рану, помчался в ванную.

Собственно, гвоздь, оставшийся в квартире от прежних жильцов, он видел и раньше, вот только руки его выдрать так и не дошли. «Суки, понатыкали железяк по стенам, дятлы, а не люди», – матерился Василий, шипя от боли. Рану он залил перекисью, но дырка была глубокой.

«Вот оно что, – подумал Василий, – просто гвоздь, черт бы его побрал».

Боязнь окон и сидящих около них людей постепенно сходила на нет, но чувствовал он себя все также неважно. Его мучила бессонница, он долго не мог согреться под одеялом, а днем зевал так, что аж челюсти сводило. Еда отдавала песком и царапала горло. Глаза болели от компьютера и яркого офисного света. Он начинал уставать уже к обеду, и к ноющей боли в затылке добавилась неприятная тяжесть в спине.

Василий становился все более раздражительным, палец дергало, кисть руки даже при небольшом напряжении сводило судорогой. Несмотря на озноб, он потел, сидя за столом так, будто только что пробежал марафон. Сосредоточиться на работе мешал любой шум, музыка пульсировала в висках, а разговоры, даже самые тихие, били по ушам.

– Будто сглазил тебя кто? – бабка с четвертого этажа шла с авоськой из углового магазина и затормозила перед Василием, тихо пробурчавшим приветствие. Она внимательно вглядывалась в глаза соседа, лихорадочно поблескивающие из темных провалов. И без того тощий Василий осунулся, выглядел помятым и нервным.

– А если и сглазил, то что? – сипло сказал Василий, с трудом разжимая челюсти. Утром он лишь выпил полкружки чая. Горло отказывалось проталкивать в себя не только куски бутерброда, но даже жидкость.

Бабка настороженно покачала головой. Выражение лица у соседа было странным: рот перекошен в неудачной попытке улыбнуться, одна бровь вздернута вверх, угол левого глаза опущен.

– Да кто тебя сглазил, кому ты нужен? Это ж так, присказка. У тебя часом не инсульт?

– А если это сглаз? – настойчиво повторил Василий.

– Так в церкву сходи. Свечку за здравие поставь, – нервно хихикнула бабка и потопала наверх, ругаясь, что лестницу опять не помыли.

А вот после церкви ему значительно полегчало. Василий шел домой веселее, раздумывая о том, как же велика сила внушения. Батюшка ему попался душевный, вдумчивый, беседовал с ним долго, охотно растолковывая, что никакого сглаза и порчи не существует, а все монстры исключительно в его, Василия, голове от излишней мнительности. В гадания и предсказания и вовсе верить грех. По вере и воздастся.

На ночь Василий на всякий случай сделал пару глотков святой воды и опрыскал комнату, но вопреки смутным опасениям, он тут же провалился в глубокий сон и продрых до полудня, благо в субботу по будильнику можно не просыпаться. После завтрака он подошел к окну и распахнул шторы навстречу осеннему буйству красок. Солнечные лучи затопили небольшое помещение, так что глазам стало слишком ярко. На другой стороне улицы стояла цыганка. Она будто заметила его в окне и погрозила пальцем.

Василий заржал, икая, и показал ей кукиш. Цыганка исчезла.

Он растерянно моргнул, но улица по-прежнему была пуста. Спину и затылок снова пронзила боль, он попытался сглотнуть наполнившую рот слюну и не смог. Одновременно он почувствовал, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Солнечный свет стал невыносимо болезненным, уши наполнил гул, а глаза неприятное мерцание. Он хотел закричать, но не смог разжать челюсти. Последнее, что он увидел, был ржавый, торчавший из стены гвоздь.

Погуглить симптомы столбняка Василий так и не догадался.

Натали Исупова

Лишь сидя в автобусе, он понял, что всё реально. Спрятав от посторонних глаз лом, Карпов выехал на маршрут. Буквально на второй остановке его автобус был забит подчистую. Оно и неудивительно, ещё вчера не все люди знали о том, что появился новый маршрут. Желающих дешёво доехать до города набралось столько, что водителю пришлось сбавить скорость до минимума.

Продолжался этот балаган всего несколько часов, но этого было достаточно, чтобы выбить Карпова из сил.

«Блин, вечером все эти люди будут возвращаться домой. Как бы в темноте яму какую-нибудь не проморгать, а то с таким количеством пассажиров подвеска сильно просела. Тут ещё какие-то уроды люки поснимали, не ровен час туда провалиться. Вот будет умора...» — думал водитель, поглощая свой обед. В этот раз еду он взял из дома. Хотелось бы, конечно, поделиться со вчерашней официанткой тем, что он видел вечера вечером, но денег каждый день ходить по кафешкам у него не было.

После обеда Карпов спокойно вышел на линию. Вплоть до глубокого вечера никаких происшествий не случилось. Как и ожидалось, все те толпы людей, что ехали утром на работу, снова появились на остановке. Несколько часов подряд водитель не мог думать ни о чём, кроме как о том, чтобы случайно не влететь колесом в одну из многочисленных ям на дороге.

Когда основной пассажирский поток прошёл и время начало близиться к окончанию смены, он снова заметил их. Как и вчера, они втроём молча сидели в салоне автобуса. Глаза у них были такими же красными, как и вчера. Но была одна деталь, которая делала эту картину ещё более тревожной, чем вчера.

Дело в том, что помимо этих тварей в салоне находилась женщина, которая мирно спала на своём сиденье.

«Подойти её разбудить? Страшно, эти твари смотрят прямо на меня. А вдруг они что-то заподозрят! Ладно, надеюсь, они, как и вчера, просто выйдут из автобуса в этой деревне...»

Тронувшись с места, автобус медленно поехал в ночную мглу. Незнакомцы вели себя практически точно так же, как и вчера. Карпов обратил внимание, что несколько раз они пристально оглядывали спящую женщину.

Желая разбудить её, водитель несколько раз нарочно заезжал в ямы, но всё было тщетно. Девушка спала глубоким непроницаемым сном.

«Глядишь, пронесёт...» - думал Карпов, останавливаясь на остановке. Сегодня она была пуста, этот факт немного обрадовал его.

Двери автобуса с грохотом распахнулись. Несколько фигур в салоне встали и двинулись неуверенным шагом к выходу. В этот момент произошло ужасное. Женщина, видимо думая, что автобус приехал, подскочила и бросилась к выходу.

- Простите, дуру такую, уснула случайно! - сказала она, бросая смятую купюру в стакан с мелочью.

- Подождите! - не выдержав, сказал Карпов.

Но было уже поздно. Выйдя на улицу, женщина непонимающе оглянулась по сторонам. В этот момент двое из этой шайки набросились прямо на неё. Схватив за руки, они потащили её в кусты. Третий из них просто озирался по сторонам.

Выхватив лом, Карпов бросился на выход. Выбежав на улицу, он оглянулся.

«Вроде, они потащили её туда!» - бросившись к ближайшим кустам, подумал водитель.

Нырнув в лес, он вновь начал озираться по сторонам. Но ничего, кроме звука работающего мотора за спиной, его слух не уловил.

«Что за чертовщина?!»

Лес вокруг молчал, словно ничего и не случилось. Пошарив по округе около получаса, Карпов вернулся к своему автобусу. Было очевидно, что произошло нечто ужасное. В тот момент он осознал, что не оставит эту ситуацию на произвол судьбы.

Закрыв скрипучие двери автобуса, он медленно двинулся прочь из этого проклятого места. Время уже давно перевалило за десять часов вечера, скорее всего ему теперь придётся добираться до дома на такси, но теперь его это мало волновало.

*

Раскуривая сигарету на балконе, Карпов прокручивал все произошедшие с ним за день события. Он стал свидетелем настоящего преступления — это было очевидно. Но вот вопрос, что делать дальше? Забить на исчезновение человека и работать как и прежде?

«Нет, я так не могу, надо решать вопрос кардинально!» — сказал водитель, доставая из штанов сотовый телефон. После нескольких длинных гудков он услышал знакомый голос.

— Алё, слушаю.

— Миша, здорова, не отвлекаю? У меня к тебе дело срочное есть!

— Денег занять опять хочешь?

— Нет, я сегодня стал свидетелем преступления. При мне человека похитили!

— А ты, я гляжу, не просыхаешь? — переводя разговор в шутку, сказал полицейский.

— Нет, я серьёзно!

— У меня и без твоей белочки работы хватает! Давай по существу, что ты хочешь?

— Короче, можешь думать, что хочешь, мне всё равно! Если ты откажешься брать это дело в разработку, то я утром же пойду и напишу заявление. Пойми, мне нет нужды беспокоить тебя по пустякам, просто выслушай.

— У тебя минута, — серьёзным тоном сказал Яковлев.

— Начнём по порядку. Я устроился работать водителем автобуса. Странности начали происходить с самого начала. Как мне объяснили, про мой маршрут ходят очень странные, загадочные слухи. Якобы какая-то банда людей по ночам терроризирует водителей. Сначала я не придал этому значения, пока не встретил их лично. Выглядят как конченные наркоманы, лица бледные, глаза красные, та ещё картина!

— А вот тут поподробнее... — напряжённым голосом произнёс мой товарищ.

— Сегодня на остановке в деревне Красный Яр несколько человек схватили и потащили девушку в лес. Я пытался ей помочь, но всё было напрасно, они как будто сквозь землю провалились!

— Тебе несказанно повезло, я сейчас приеду. Никуда не уходи из дома! — сказал товарищ, бросая трубку.

Кинув с балкона бычок, Карпов уставшим взглядом окинул спящий город. Его слова явно заинтересовали Мишку, кажется, он в курсе, что здесь происходит...

*

- Кто там? - спросил Карпов, поднимая трубку домофона.

- Свои, открывай быстрее.

Буквально через минуту на пороге квартиры появилась знакомая фигура.

- Ты даже не представляешь, куда вляпался! - снимая китель, произнёс Миша Яковлев.

- Почему все в этом городе разговаривают какими-то загадками! Можешь объяснить, что происходит!

- Чайком угости, разговор у нас будет основательный.

Налив гостю чая, Карпов сел напротив него.

- Хочешь прямоты? Так вот, твоей жизни угрожает опасность! Ты даже представить себе не можешь, как долго я охочусь за этими уродами, сколько людей они извели своими выходками!

- Стой, подожди, почему моей жизни угрожает опасность? - раскуривая очередную сигарету, спросил Карпов.

- Потому что от этих тварей ещё никто не уходил. Поверить не могу, что тебе удалось выбраться целым и невредимым. Ты говорил, что работаешь водителем автобуса? А знаешь, что произошло с твоим предыдущим коллегой? Его отделённую от тела голову нашли неподалёку от той самой деревни, где ты был свидетелем исчезновения девушки.

По моей спине побежали мурашки, а на лбу начал выступать холодный пот.

- Скажу больше, нам несколько раз удавалось ловить этих мразей! Но они совершенно не разговорчивы. Более того, ни один из них после поимки не прожил и недели! Они как бы живые, но как будто, сука, не живые!

- А в чём проблема устроить на них облаву в этой самой деревне? Очевидно же, что у них там штаб!

- Да делали уже облаву и не одну! Только никого там нет! После того, как происходит очередной случай исчезновения, они сразу же исчезают. Один раз про них почти год ничего слышно не было...

- Это всё, конечно, здорово, но мне-то что делать? - осматривая товарища, спросил Карпов.

- Гаситься тебе надо. Из хаты лучше вообще не выходи. Максимум до магазина и только днём!

- Ага, прикольно ты придумал. А кредитку мне кто закроет?! Нет, это точно не вариант...

- Пойми, эти твари точно запомнили тебя. Есть вероятность, что они рано или поздно придут к тебе на квартиру, что тогда делать будешь?

- Давай накроем их прямо сейчас! Всего пару часов с похищения прошло, есть вероятность найти их!

- Короче, я беру это дело в разработку. Раз уж ты отказываешь от того, чтобы сидеть смирно и не рыпаться, дам тебе несколько рекомендаций. В следующий раз, когда увидишь этих типов, сразу звони мне, ну или сообщение отправь. Думаю, мы с оперативниками успеем подъехать к остановке.

- А если они меня раньше порешают?

- Это практически исключено. По какой-то причине они совершают свои преступления исключительно в пределах деревни. У тебя кроме лома есть ещё что-нибудь?

- Перцовка где-то дома валяется.

- Обязательно захвати с собой. И дай мне номер своего начальника, я сейчас поеду смотреть записи с камеры видеонаблюдения.

- Точно, у меня же в автобусе камера стоит! Из-за стресса совсем забыл про неё!

Дав номер своего начальника Мише, Карпов распрощался с полицейским. Было видно, что для него это дело имеет очень большое значение.

Допив остывший чай, Карпов отправился спать, ещё не осознавая того, что больше его жизнь не будет прежней.

*

Весь следующий день Карпов провёл за просмотром телевизора. Перелистывая один канал за другим, он не мог избавиться от мыслей о произошедшем. И ведь действительно, как такое вообще может быть! В пригороде районного центра завелась какая-то банда, которая периодически похищает людей, а с ней никто ничего не может сделать. Это же абсурд какой-то. Но факт оставался фактом, вчера вечером из его автобуса похитили девушку. Водитель не винил себя, но понимание того, что похищения продолжатся, если ничего не предпринять, не покидало его голову.

В местных пабликах и телеграм-каналах уже начали появляться новости о пропаже девушки. Но что он мог сделать? Всё от него зависящее он уже предпринял, оставалось только ждать.

Когда, наконец, его старенький телефон завибрировал, он вздрогнул от неожиданности. Посмотрев на дисплей, он увидел, что звонил Яковлев.

- Алё, ну что, нашли? - с нетерпением спросил Карпов.

- Нет, записи с камер пропали куда-то. Как будто кто-то намеренно стёр их. Ты не подумай, к тебе у меня претензий нет, просто интересно, что за гадёныш мог провернуть этот трюк, - послышался тяжёлый вздох.

- Да хер его знает...

- Короче, завтра на работу не выходи, небезопасно это... Остановку опечатали, теперь там никто точно тормозить не будет!

- Ага, здорово ты придумал, а кредитку мне кто закроет? Может быть, ты?

- Делай как знаешь, не маленький, но прошу тебя, больше не тормози в этом проклятом месте...

- Вы деревню осмотреть успели? - после небольшой паузы спросил Карпов.

- А как же! Не живёт там никто уже. Следы свежие есть, а людей нет. Магия, не иначе!

- Хорошо, если появится информация, держи меня в курсе.

- А как же...

Повесив трубку, Карпов отправился на балкон. Пасмурная погода за окном полностью отражала его внутреннее состояние.

«Девушку не нашли, записи с камер пропали, деревня оказалась полностью пустой. Что тут вообще происходит?»

Радовало только то, что больше не придётся останавливаться на этой проклятой остановке. Хотя, он бы и так не стал этого делать. Даже если бы в кабине сидело несколько тварей!

*

Новость о пропавшей девушке уже была у всех на слуху. Несколько бабушек утром вслух обсуждали эту тему. Но Карпову было всё равно на эти разговоры. Он то и дело вглядывался в лица пассажиров, намереваясь найти знакомые очертания похитителей. Видя тяжелый взгляд водителя, люди сразу отводили глаза в сторону.

Пассажиры попадались разные: обеспеченные и не очень, опрятные и грязные, но те, кого он намеревался найти, всё никак не попадали в его поле зрения. Докатавшись так до обеда, он подъехал к местной забегаловке. Очень уж хотелось поговорить с местной официанткой, тем более повод поговорить у него был.

Зайдя в кафешку, он подошёл к барной стойке. На секунду его накрыло так называемое чувство дежавю. Женщина стояла у барной стойки точно так же, как и в прошлую их встречу.

- О, красавчик, привет, а я уже думала, не придёшь! Как у тебя дела? - осматривая Карпова, сказала официантка.

- Какие тут дела, ты новости последние не слышала? - присаживаясь на барный стул, спросил водитель.

- Нет, ты о чём?

- Девушка позавчера пропала. Её какие-то твари похитили.

- Нет, не слышала, а ты откуда знаешь?

- Её при мне похитили...

- О как, - после небольшой паузы произнесла женщина.

- Вот-вот, те самые наркоманы, которых ты описывала. Представляешь, выбегаю с монтировкой из автобуса, а они как будто испарились!

- Жесть, а что полиция?

- Обращался, у меня там корефан работает. Но пока информации никакой нет.

- Ужас, что творится! Да их ведь сейчас и не найдёшь! Они после того, как свои преступления совершают, исчезают на какое-то время!

- Знаю, уже рассказывали, но просто сидеть сложа руки я не могу.

- Что ты задумал?! - с недоумением спросила официантка.

- Есть одна идея...

*

Сославшись на повышенное число пассажиров вечером, Карпов убедил начальство дать ему возможность кататься на маршруте на час больше. Вначале ему, конечно, отказали, но когда поняли, что все расходы водитель великодушно готов взять на себя, дали зелёный свет.

Его план был прост. Недалеко от той самой остановки, на которой не так давно похитили девушку, есть небольшая просёлочная дорога, которая ведёт в глубь заброшенного селения. Скрипя тормозами, Карпов неспешно повернул на эту дорогу. Переваливаясь из стороны в сторону, автобус медленно двигался вперёд.

Первые покосившиеся домики показались на обочине уже через две минуты пути. Остановившись у одного из них, водитель попытался заметить что-нибудь подозрительное. Но ничего странного ему обнаружить не удалось.

«Блин, походу, зря я это всё затеял, надо возвращаться обратно, если уж Миша со своими коллегами ничего отыскать не смогли, то я уж и подавно не справлюсь...» — пронеслось в голове у Карпова.

И вот он уже было хотел повернуть назад, как увидел, что на сопке прямо перед ним, в одном из заброшенных домов, моргнул свет. Сначала водитель подумал, что ему показалось. Но странное свечение повторилось ещё несколько раз.

Тронувшись с места, автобус медленно поехал в сторону, откуда исходило странное мерцание. Было очевидно, что там кто-то есть. Возможно, этот «кто-то» знает, что это за твари и куда пропала девушка.

Карпов остановился практически вплотную к дому. Оглядевшись вокруг и не заметив ничего подозрительного, он вышел из автобуса, предварительно закрыв за собой дверь.

На улице было подозрительно тихо. В ночной тишине слышались только тяжёлые шаги водителя по земле. Отворив скрипучую трухлявую дверь, он прошёл внутрь дома. Удивление, которое испытал Карпов в тот момент, было не передать словами. На прогнившем от времени столе стояла какая-то техника. Большие металлические коробки издавали тихий монотонный звук. Кое-где были видны маленькие лампочки, светившиеся красным цветом.

«Что это такое? Откуда оно здесь? Блин, надо срочно позвонить Яковлеву, сказать, что я какой-то передатчик нашёл...»

Вся эта картина настолько сильно поразила Карпова, что он не сразу осознал, что слышит какие-то странные звуки снаружи. Кинув взгляд на окно, он увидел то, от чего его сердце заколотилось в разы быстрее, а на лбу выскочил холодный пот.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Красный Яр. Часть 1

Над почти идеальными плоскостями ледяных равнин, сценически подсвеченных ни разу не греющими, но до утомительности яркими лучами бесцветного северного солнца, на многие десятки км разносятся яростные звуки ударов железа по железу.

Бум! Хрясь! Банг! Любвеобильная мать и плешивый дед! Последнее – это уже попадание железа по мясу.

Это один сильно поюзанный, но всё ещё более чем рабочий, отечественного производства терминатор, сверхинтенсивно.

Почти на частоте склевавшего случайно закладку с инновационными препаратами для ускорения, дятла.

Молотит урановым ломом по задубевшей механике специального антенно-мачтового сооружения. Проклятые криво спроектированные приводы спутниковой тарелки.

Проклятый кислотно-коррозионный ветер с Моря Мрака. Проклятый аномальный полуостров. Грррр! Удар, удар, ещё один удар. Отдельные лязги-грохоты сливаются в один звук.

Так вроде начинает поддаваться. Пять ведер липких слез счастья и бурная поллюция.

Для разнообразия и ещё по нескольким секретным причинам – утренний сеанс опустошающе-некротического излучения, абьюзивного нарушения всех вообразимых границ, манифестации неутомимо и неугасимо хейтерской, преисполненной искажений и тлена сущности – Радио Промороженных Пустошей.

Ясный ясень, находящегося в тесной связке со своим нелегальным и антигуманным инструментом для воздействия на мир грязной материи.

Сиплым, каркающим, но необыкновенно убедительным голосом, предоставленным в бессрочный лизинг сумеречным существом с большим опытом охоты на суперволков (настоящих) и белочек с чертиками (делириумных) – Джоном-Ледяные-Яйца.

Нынешняя беседа, пожалуй, будет о не очень возвышенном – об оттягивании конца и отпугивании голодной смерти. Опять перебои с поставками.

Плановую вертушку, похоже, сожрали местные черти. А Петрович, хоть и близкий к природе абориген, давно разучился добывать что-то кроме бухла.

Талант, который сложно переоценить. Но когда кончается весь корм, понимаешь, что есть вещи на порядок выше.

Пришлось плюнуть на полученные при заброске вводные и совершить вчера мародерский рейд в развалины расположенной неподалеку (ну, по последнесеверным меркам) заброшенной уже лет 50 спец. в/ч.

М-да, от лабиринта мрачных бетонных прямоугольников со странно частыми черными прорубями окон, стоит к которым повернуться спиной, и невозможно отделаться от ощущения.

Что из темной глубины за ними что-то смотрит с не менее голодным интересом, чем тот, который привел Джона к визиту в это замечательное место. Впечатления супер.

Да, конечно же, нет там ничего живого или квази. Ну, камон, 50 же лет с плюсом прошло. Но в текущем столетии повторно соваться сюда, пожалуй, ни за что.

И сейчас, в общем, не стоило — на «Объекте» так-то оставалось много вкусной, если уметь готовить, кожи. А в Море Мрака, ну, могла быть рыба или ещё что-то пригодное к поеданию.

Однако, щедро употребляя высокоградусное лекарство от страха, заодно и антифризом работающее, миссию удалось добить до конца. Йо-хо-хо!

Правда, в качестве бонусного последействия есть неслабый риск много-много ночей вскакивать в обоссанной кроватке с криком «мама!», затем прибавляя богатый набор эпитетов, очень нехорошо эту маму характеризующих.

Ну, а как ещё можно после замечательного сна, в котором из густой тени полуразрушенного пакгауза тянет к тебе длинные, как дорога к построению коммунизма, руки Черный Прапор.

Со спины тянет, но у кошмаров свои законы, в «нужные» моменты зрение становится панорамным и охватывает все 360 градусов.

И низкий, замедленно-растянутый, словно на зажеванной магнитофонной плёнке, крик-скример Петровича: «Джоооон!», внезапно с отвратным влажным хрустом булькающе обрывающийся.

Короче, сны — это минус. А плюс — героический Джон стал гордым обладателем кучи полезных для выживания штук. Нет, увы, нескольких танков в консервации или хоть парочки РПК в углу арсенала вояки, уходя, не забыли.

Но и несколько ящиков армейского тушняка, ну подумаешь, с маркировкой «1951 г.», полцистерны соляры, несколько гирь и наборная штанга — очень приятные находки, пушистики.

Похоже, жизнь налаживается. Впереди подъём на следующую ступень пирамиды потребностей — признание.

В одном из следующих выпусков нужно попробовать подобрать горячую темку из свежих новостей, добавить жареного кликбейта и кой-каких SEO-фишек и рвануть к славе и признанию.

Продолжение, так сказать, следует.

Roger that.

(…Приглушенный скрежет металла по льду, прерывистый хруст, отзвуки далёких тяжких ударов, хриплое подвывание изношенного нагнетателя фильтро-вентиляции — практически колыбельная.)

Отрывисто роняющий фразы голос Джона:
«Hunger… Не тот, который можно унять древними консервами. Та пустота, что глотает слова в эфире. Вечная тяга к рейдам за грань Мрака. Даже когда и так уже чрезвычайно далеко за этой гранью. Желание странного, мечты о признании. Попытка к бегству по кольцевой дороге. Но всё-таки попытка...»

(…Хрип дыхания не хуже, чем у изношенной турбины, стук пальцев по пластику терминала… Резкий щелчок тумблера, обрубающий сигнал.)

Трансляция №10
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)

Если вы впервые здесь — стоит начать с первой трансляции.

Старик на развернутой проекции экрана смотрел молча и серьезно.

Я продолжил:

– Мне стало интересно, и я прошелся по базам – насколько позволил доступ журналиста. И в одной из них обнаружил, что участок земли по вашему адресу куплен на имя Дмитрия Рубанова. Как вы понимаете, после такого я не мог не позвонить вам. А когда увидел, сразу узнал. Хоть теперь вы и выглядите по-другому, конечно.

– Приезжайте, поговорим. Скажем, завтра часов в семь вечера? Раз уж вы знаете адрес.

Завтра… Завтра – это хорошо. Мне так о многом нужно спросить его. Подвесив экран пред глазами, я стал собирать список вопросов, попутно кое-что уточняя в сети. Хотя я знал историю Рубанова, как мало кто еще.

Почти девяносто лет назад он изменил всё. Ход развития цивилизации, направление прогресса, внешнюю политику большинства стран.

Конечно, он был не один, это была научная группа, но он всегда был перед камерами. Кажется, он получал удовольствие, когда его снимают – качество, свойственное скорее политику.

Но Дмитрий Матвеевич Рубанов был геофизиком и вулканологом.

Научная конференция, на которой Рубанов сделал свой доклад в 2034-м, была самой обычной. Однако его выступление, «Состояние земного ядра», выглядело как нездоровая сенсация, впрочем, не настолько, чтобы надолго задержаться в новостях. Хотя заголовки были броские.

«Российский ученый предсказывает взрыв земного ядра через сорок лет!»

Любого другого после такого заявления вынесли бы из зала, недружелюбно подпихивая в бока кулаками. Но у Рубанова была репутация молодого гения, поэтому его выслушали. Сначала крайне скептически, потом заинтересованно. Научная группа, которой он руководил, исследовала вулканы «Огненного кольца», и на конференции он показал результаты двухлетней работы. Кто-то из его группы создал принципиально новый прибор для глубинных наблюдений, и геофизики получили уйму информации для обработки.

Смысл был такой, что активность в земном ядре вошла в резонанс с солнечной активностью, плюс к этому прибавилось глобальное потепление. Запустились необратимые процессы, которые через сорок-сорок пять лет приведут к его взрыву. Расчеты для проверки он был готов выдать каждому желающему.

Мы так устроены, что всегда готовы предсказать какой-нибудь апокалипсис, мне кажется, это зашито у нас в подкорке. Предсказать, вздохнуть и продолжать заниматься своими делами. Так что Рубанова выслушали, но никто, кажется, не воспринял его всерьез, хотя в открытую смеяться и не стали. Ерунда ведь, на самом деле.

Коллеги и журналисты быстро забыли об этом странном докладе, однако через год разведки ведущих стран получили одни и те же данные. Пока не в открытую, но правительство России начало глобальную реформу бюджета – военные расходы сократились, зато в науку стали вливаться большие средства.

Россия, впрочем, не особенно скрывала свои намерения и активно искала союзников для совместных проектов, в основном, космических.

Сначала туда-сюда обеспокоенно забегали дипломаты, а потом и президенты. Всем выдавалась одна и та же информация.

«Скоро мы погибнем. Давайте выживать вместе».

Президент России Чернецкий поверил группе Рубанова и был очень убедителен с коллегами. Так начался Великий Исход.

Дмитрий Рубанов стал постоянным консультантом на совещаниях кабмина и на пресс-конференциях чувствовал себя уверенно. Он произносил речи о всеобщей гибели, если все не объединятся, и на всех экранах было его худощавое лицо с глазами подвижника (или фанатика, как говорили недруги).

Расчеты его группы неоднократно пытались проверять, насколько это было возможно. Геофизиков такого уровня было не так уж много, в то время эта наука была не слишком популярна. Однако большая часть ученых подтвердила расчеты Рубанова, а несколько человек вошло в его группу, чтобы продолжать собирать данные и наблюдать. Среди них был и мой дед, Виталий Грайс.

Двигатель на антигравитации запустили в серию через семь лет после начала Исхода. Прыгнуть за пределы Солнечной системы было еще трудно, но Луна и Марс стали вполне досягаемыми. Самым перспективным по-прежнему считали Марс, но до него надо было долететь, а потом терраформировать.

До Марса люди долетели через десять лет после начала совместных программ, и добрались туда за две недели. Сразу заложили город под куполом на восемьдесят тысяч человек, и заселили его полностью через три года.

Еще через десять лет космической гонки освоили спутники Юпитера. Технология была уже отработана. На самом деле у человечества давно было все необходимое, просто оно было распылено по разным сферам.

Это было время постоянного кризиса и подчинения одной цели. Многие страны полностью реформировали системы соцобеспечения. Пособия по безработице сократились до минимума. Новых рабочих мест стало больше, но их все равно было недостаточно. Там и здесь вспыхивали протесты, которые не стеснялись жестко подавлять.

– Безработные могут ехать в Африку и осваивать этот прекрасный континент, – сказал тогдашний президент Франции. Много семей уехало, потеряв в доходе и качестве жизни. Но хотя бы голодная смерть им не грозила. И можно было не проходить после работы образовательные программы, как это было в развитых странах.

Быстрее, быстрее! Человечество судорожно пыталось обогнать летящее время. Кто-то из журналистов удачно обозвал все эти трансформации «н-клинингом». Название приклеилось намертво.

Жизнь людей и вправду разделилась на «до» и «после».

Правительства заявляли, что все население Земли спастись не может, но несколько миллионов смогут расселиться на Марсе, Европе, Ганимеде. Улететь смогут самые лучшие и перспективные, поэтому сразу же попытались сформировать систему отбора.

Новые протесты, жестокие ответы властей… Вообще, кажется, правительства прямо-таки с удовольствием подавляли любые возмущения.

Это было еще не все. Пошли под нож целые отрасли компьютерных разработок, вроде дополненной реальности, виртуальных вселенных. Разорялись создатели игр и игровых миров. Да и у людей стало заметно меньше времени на игры.

Мой отец был ведущим разработчиком в LikeVR. Через два года после моего рождения его сократили, и он так и не смог найти работу по специальности. Пошел в школу преподавать физику. Я запомнил его усталым, всегда слегка раздраженным – ему тяжело было подолгу общаться с людьми, но выхода не было.

Когда я был маленьким, он часто рассказывал, какой была жизнь до «н-клининга». Более спокойной, более сытой. Больше развлечений, классных игр… Отец рассказывал мне про Стим, место, где можно было выбрать любую игру, и погрузиться в нее целиком.

В моем детстве все игры служили для развития каких-то навыков. Я учился, занимался борьбой и робототехникой, и когда вечером добирался до своего свободного часа, хотел только включить старые мультфильмы и под них уснуть. Иногда я жалел, что не родился на тридцать лет раньше – тогда у меня было бы интересное детство.

Пока автопилот рулил гравикапсулой из Иркутска на Сахалин, к Рубанову, я продолжал размышлять. Геофизик исчез из поля зрения СМИ после того, как прошло сорок два года с того самого дня на конференции. От его научной группы к тому времени тоже никого не осталось – двое умерли от болезней, двое ушли на покой. Двое погибли в один день в 2067-м – австралиец Джерри Торнсон и мой дед.

Я не знал его, он погиб до моего рождения. Но романтический ореол героя, которым дома был окружен его образ, с детства захватил меня. Дед ведь был рядом с самим Рубановым!

Основным их занятием было постоянное наблюдение за вулканической активностью и за динамикой изменений ядра.

Журналисты, те, что поддерживали идею Великого исхода, называли рубановскую группу «Держащие Землю». Якобы пока они мониторят ситуацию, ничего плохого случиться не может.

Оно и не случилось. Дед погиб, по стране был объявлен день траура. Рубанов и его коллеги, президент и министры снова и снова были на экранах, успокаивали, говорили, что это великая жертва во имя науки, и что мы должны оправдать доверие тех, кто погиб. Я видел эти записи много раз. Постепенно все успокоилось.

Прошло еще три года, к этому времени придумали источник энергии на темной материи, и теперь можно было колонизировать всю Солнечную Систему.

Земля никуда не делась. Ядро не взорвалось. А вот Рубанов исчез.

По официальной версии он погиб во время очередных наблюдений за извержением Амуэа, где-то возле Филиппин. Небольшой вулканический остров полностью исчез, когда вулкан взорвался, и никого не успели спасти.

И вот теперь, почти через пятьдесят лет, я встречусь с тем, кто знал моего деда.

Я нашел его на лужайке за купольным домом. Рубанов сидел в кресле, гладил кота и глядел куда-то вверх. На звезды? Я поднял глаза. Сквозь легкую дымку вечернее небо загоралось первыми яркими искрами. Отсюда не было видно океана, но было слышно, как он шумит.

На вид ему было лет восемьдесят, тех еще старых земных лет, которые я помнил по архивным фото. Про таких стариков раньше говорили «еще крепкий». Прямая, только начавшая сутулиться, спина, коротко остриженная борода и волосы совершенно седые. Руки в старческих пятнах. Ну да, процедуры омоложения стали обычными, когда он был уже глубоким стариком.

Я сел в предложенное кресло, демонстративно выложил на столик плоский окатыш диктофона, который загорелся теплым мягким светом. Работает.

– Вообще говоря, я давно ждал, что кто-то меня найдет, – сказал Рубанов. – В системах все-таки остаются двойные следы. Но я даже не думал, что это будет внук Грайса. Я узнал вас сразу, как увидел. Вы слишком похожи на деда.

– Я тоже сразу узнал вас, – слегка растерявшись, ответил я. – Хотя у вас сейчас немного другое лицо.

– Если хочешь посмотреть на свою мечту, это небольшая жертва, – ответил он. – Я побывал на Марсе и Ганимеде, видел восход Юпитера над Амальтеей. Я мечтал об этом с тех пор, как в десять лет прочел у Стругацких про фотонный грузовик «Тахмасиб».

Я молчал, не находя слов, но его это, похоже не смутило.

– Я хотел стать планетологом, как Юрковский. Но быстро понял, что с космическими полетами придется подождать. Поэтому я стал планетологом на Земле – он улыбнулся. – И когда выступал на конференции в тридцать четвертом, все это было розыгрышем. Мне просто хотелось встряхнуть все это ленивое болотце. Вся наша группа была рада включиться, и мы действительно провели расчеты, и получили то, что хотели. Посмеялись и забыли, тем более что никто толком не взялся нас проверять. А через две недели мне позвонил Стариков.

Я недоверчиво хмыкнул. Стариков стал президентом после Чернецкого, и был у власти двадцать шесть лет, в последние свои годы фактически являясь главой Объединенного правительства. Потом он сложил полномочия, распустил правительство и объявил о внеплановых выборах.

– Да, тогда Стариков был директором «Роскосмоса». И я считаю, что это была моя главная удача. Потом он стал министром промышленности, потом главой кабмина… Дальше ты знаешь. Он спросил меня, правда ли то, что я говорил на конференции и предложил встретиться. Наверное, я ждал какого-то чуда, и согласился на его игру. Ему хотелось власти, мне хотелось в космос. Ему, кстати, тоже хотелось. Это он сказал мне, что звезды всегда видны над туманом, достаточно поднять взгляд.

– Знаешь, почему еще я ждал тебя? – голос Рубанова был сухим и ломким, как осенний лист. Странно, ведь только что он говорил уверено и спокойно, как преподаватель на лекции. – Я думаю, ты хотел узнать о своем деде.

– Каким он был? – наконец, смог спросить я.

– Намного лучше, чем я, это все, что я могу сказать. Он был классным специалистом, и, конечно, быстро понял, что все это мистификация и липа чистой воды. Но я смог убедить его, что перемены будут только к лучшему.

Он продолжал быть рядом со мной долгие годы, и продолжал наблюдать за вулканами. И когда его сын лишился работы, и когда объявили большой отбор на корабли. Но после того, как протесты в Индии из-за голода привели к восстаниям, и подавляли их армией миротворцев… Он сказал мне, что с него хватит, и он выходит из игры, и хочет сделать публичное заявление. Я просил его не спешить, я улещивал и угрожал, и говорил, что уже сделано слишком много, все это будет напрасным. Через неделю он погиб. Стариков сказал мне, что спасатели пытались вытащить его из огненной ловушки, но не смогли. А еще он дал понять, что все мои разговоры прослушиваются.

Мне впервые в жизни стало по-настоящему страшно. Я стоял на хрупкой корке лавы, и трещина уже бежала ко мне. Эта игра зашла слишком далеко, и я понял, чем это может кончиться и для меня. Повернуть назад было невозможно.

А Стариков сказал, что я теперь могу работать спокойно и не бояться разоблачения и лишних вопросов. И с тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие окольные тропы, мда… И я бреду как в тумане и не вижу звезд.

– Ты же записываешь? – он, будто очнувшись, посмотрел на меня. – Я хочу, чтобы это стало наконец, известным. Мне хочется хотя бы сейчас рассказать всем правду.

– Да, запись идет, – сказал я. – Всё записывается.

– Расскажи, расскажи об этом всем! – настойчиво попросил Рубанов, и мне показалось, что он сейчас схватит меня за руку. Сейчас он выглядел, да и был, по-настоящему глубоким стариком.

– Расскажу, – хрипло пообещал я и поднялся. – Мне нужно идти.

– Спасибо тебе, – сказал он мне вслед, но я уже уходил, не оглядываясь. Забрался в гравилет, взлетел… заложил обратный курс на Иркутск.

Весь обратный путь я провел в каком-то забытьи, в моей голове звучали голоса Рубанова, Старикова, деда… Пальцы вертели окатыш диктофона. Звезды над туманом…

Я посадил гравилет на берегу Ангары – большая вода всегда успокаивала меня. Стоял, глядя на такие близкие, ясные звезды. Вспоминал свою работу на лунной станции, командировки на дальние астероиды.

Размахнулся и забросил диктофон далеко в воду.

Людмила Демиденко