Это перевод истории с Reddit

Я никогда не верил в Дьявола, пока не встретил его в кофейне в какой-то вторник.

Это не была драматичная встреча на перекрёстке и не полуночный обряд с свечами и заклинаниями. Он просто сидел за угловым столиком в «Grind Coffee», в совершенно обычном тёмно-синем костюме, который вот-вот должен был лопнуть от его мускулов, и читал Financial Times. Единственное, что выдавало его, — то, что он знал моё имя, хотя я его никогда прежде не видел.

— Маркус Чен, — сказал он, подняв глаза от газеты, когда я проходил мимо. — Тяжёлые парочка месяцев выдалась, не так ли? — он улыбнулся.

Я застыл как вкопанный. — Мы знакомы? — спросил я, хотя нутром уже понимал: ответ всё усложнит.

Он улыбнулся, и зубы у него были идеально белые. Слишком белые. — Прошу, садитесь. У меня есть предложение, которое может вас заинтересовать, — он изящно показал на стул напротив.

Я должен был уйти. Каждый здравый уголок моего мозга вопил, чтобы я прошёл мимо, купил свой бесполезно дорогой латте и сделал вид, что этого разговора никогда не было. Вместо этого я сел. Как будто выбора у меня и не было.

— Я занимаюсь решением проблем, — сказал он, складывая газету с идеально ровными сгибами. — А у вас, Маркус, проблем немало.

Он вовсе не ошибался. Уведомление банка о скором изъятии дома жгло дыру в кармане куртки, а лимиты по всем кредиткам я выбрал уже недели как. Сара ушла три месяца назад, забрав с собой нашу дочь, Эмму. Мой стартап с оглушительным треском рухнул, оставив мне одни долги и глубокое чувство провала.

— Кто вы? — спросил я.

— Имена обладают силой, — сказал он. — Скажем так, я тот, кто может помочь. Ваш дом — вы вот-вот его потеряете. Дочь с вами почти не разговаривает. Бывшая жена считает вас неудачником. Кредитная история убита. Партнёры по бизнесу не берут трубку, — он откинулся на спинку стула. — Я попал в точку?

Точность его оценки ударила так, будто меня толкнули грудью. — Как вы… — Я осёкся. Он хмыкнул.

— Всё это знаю? Это моя работа — знать. Вопрос в другом: как сильно вы хотите всё исправить?

Я уставился на него. На вид ему было лет сорок с небольшим, волосы с проседью, добрые глаза и руки толщиной с мою голову. Он выглядел скорее бухгалтером, чем… кем бы он ни был.

— Что вы предлагаете?

— Сделку. Вполне разумную, кстати. У вас есть то, что нужно мне, а у меня — то, что нужно вам, — он достал из внутреннего кармана кожаную папку. — Я готов предложить вам один миллион долларов. Наличные. Неотслеживаемые. Этого хватит, чтобы спасти дом, вернуть семью, начать с чистого листа, — сказал он. Я не удержался и вздохнул от его раздражающе корпоративного тона.

— В обмен на что?

Его улыбка стала шире. — Всего на небольшой кусочек вашей души. Ничего драматичного… скажем, десять процентов. Вы едва ли заметите, что их нет.

Я засмеялся. Вслух. — Вы сумасшедший.

— Да? — Он раскрыл папку и показал мне фотографии. Снимки моего дома, школы моей дочери, квартиры Сары. — Маркус, через три дня банк заберёт ваш дом. Через две недели ваша дочь пойдёт в новую школу, потому что Сара больше не потянет частную. Через месяц вы будете спать в машине, — он захлопнул папку. — Я предлагаю выход.

— Вы говорите о продаже моей души Дьяволу.

Он мягко улыбнулся. — Я говорю об ограниченном партнёрстве. Думайте об этом как о… духовном долевом финансировании. Вы сохраняете контрольный пакет своей души — девяносто процентов. Я получаю небольшую долю в обмен на решение вашей… текущей проблемы с ликвидностью.

Бизнес-термины почти делали это разумным. Почти.

— Это безумие, — сказал я, но не поднялся.

— Безумие — позволить гордости разрушить вашу семью. Безумие — спать в машине, пока дочь думает, что её отец — лузер, который не сумел о ней позаботиться, — он наклонился вперёд. — Маркус, я не прошу у вас первенца и не обещаю вечного проклятия. Десять процентов. Вот и всё.

Оставив в стороне тот факт, что я сейчас разговаривал с Дьяволом, я подумал об Эмме. О выражении её глаз в последний раз, когда я не смог сводить её в кино. О голосе Сары, когда она назвала меня жалким.

— Что именно станет с этими десятью процентами?

— Ничего драматичного. Возможно, вы станете чуть прагматичнее в делах. Чуть меньше озабочены определёнными… моральными тонкостями, если вы понимаете, о чём я… — он тихо рассмеялся. — Небольшие изменения. Едва заметные.

Я сидел там, словно прошли часы, хотя, наверное, лишь минуты. Наконец спросил: — Как это работает?

Он снова залез в папку и достал контракт. Выглядел как самый обычный юридический документ: плотный текст, пункты, оговорки, строки для подписей. Внизу было указано: «Десять процентов (10%) бессмертной души Стороны А в обмен на сумму в один миллион долларов Соединённых Штатов Америки ($1,000,000)».

— Просто подпишите здесь, — сказал он, извлекая откуда-то элегантную перьевую ручку. — И поставьте инициалы вот тут, подтверждая, что понимаете условия.

Рука дрожала, когда я взял ручку. Это было безумием. Это было невозможно. Но уведомление об изъятии дома в кармане казалось более чем реальным — как и образ разочарованной Эммы.

Я подписал.

В тот момент, как перо оторвалось от бумаги, я почувствовал… себя иначе. Не резко, но будто выпил крепкого кофе. Яснее, собраннее. Мужчина напротив улыбнулся, и контракт исчез в его папке.

— Приятно иметь с вами дело, Маркус, — он поднялся и протянул руку. Кожа его оказалась удивительно тёплой. — Деньги будут на вашем счёте к завтрашнему утру.

— И всё?

— И всё. Хотя… — он задержался у двери. — Возможно, скоро появятся и другие возможности. Когда появятся, вы будете знать, как со мной связаться.

Он ушёл, а я сидел и уставился в кофе, спрашивая себя, не было ли это самой яркой галлюцинацией в моей жизни.

На следующее утро деньги были на месте. Миллион долларов, как и обещал.

Через шесть месяцев всё изменилось. Я спас дом, открыл новую компанию, и Сара снова стала брать трубку. Эмма вернулась в свою хорошую школу, и я мог позволять то, что её радовало. Десять процентов казались сделкой века.

Изменения были тонкими, как он и говорил. Я начал срезать углы так, как раньше меня бы это коробило. Когда у конкурента шаталось положение, я выкупал его бизнес за бесценок, зная, что они отчаянно нуждаются в деньгах. Когда регулирование угрожало новой компании, я сделал определённые пожертвования определённым местным политикам — и путь расчистили. Ничего прямо незаконного, но и того, на что раньше я бы не пошёл.

Я убеждал себя, что это просто работа. Прагматизм. Мир жесток, а успешные люди принимают такие решения.

…

Вторая встреча случилась в центре, в ресторане. Я отмечал крупный контракт, когда он скользнул в кабинку напротив, выглядя точь-в-точь как восемь месяцев назад.

— Поздравляю со сделкой по Хендерсону, — сказал он. — Настоящий переворот.

— Спасибо, — я постарался звучать непринуждённо, но при виде его желудок скрутило. — Что вы здесь делаете?

— Боюсь, возникла сложность. Видите ли, с той самой сделкой Хендерсона? Ваш главный конкурент почти уже её забрал. У них был выход на клиента, правда. Лучшая ставка, лучшие отношения.

Я нахмурился. — Но я выиграл по-честному.

— Вы выиграли потому, что определённая информация попала к определённым людям, и в определённых местах было оказано определённое давление. Информация и давление, которые, скажем так, вышли из моих… ресурсов.

— Что вы хотите сказать?

— Хочу сказать, что моя десятипроцентная доля вашей души работала за вас слишком усердно. Усерднее, чем мы оговаривали, — он улыбнулся своей слишком белой улыбкой. — Придётся пересмотреть наше соглашение.

— Нет, — слово сорвалось резче, чем я собирался. — У нас была сделка.

— Была. И эта сделка была… превышена. Видите ли, ваш успех в последние месяцы — не совсем ваша собственная заслуга. Мои вложения были довольно активны, — он вынул ещё один контракт. — Боюсь, мне понадобится ещё пятнадцать процентов.

— Пятнадцать? Это же будет двадцать пять в сумме!

— Всё ещё миноритарная доля, — разумно заметил он. — И, если честно, вполне справедливая, учитывая, сколько ценности я добавил в вашу жизнь, — он осклабился. Потом откинулся назад. — Конечно, если предпочитаете, я могу просто… отозвать поддержку. Посмотрим, как вы справитесь без неё.

Угроза была неявной, но ясной. Всё, что я выстроил, могло исчезнуть.

— Что будет, если я откажусь?

— Для начала сорвётся сделка по Хендерсону. Кажется, там могут всплыть некоторые нерегулярности в процедуре торгов. Ваше финансирование новой компании вдруг столкнётся с неожиданными препятствиями. У Сары появятся вопросы, откуда взялся ваш внезапный успех, — он откинулся. — Не хотелось бы, чтобы вы снова всё потеряли.

Я уставился на контракт. Ещё пятнадцать процентов — много, но контроль останется у меня. А потерять всё теперь было бы хуже, чем раньше: терять стало куда больше.

Я подписал.

На этот раз перемена ощущалась сильнее. Я принимал решения, от которых того меня, двухлетней давности, бы вывернуло. Когда небольшой подрядчик сорвал срок, я разнёс его бизнес вместо того, чтобы просто найти другого. Когда сотрудница пригрозила увольнением, я позаботился, чтобы её не брали во всей отрасли. Я больше не встречался взглядом с нищими на улице. Всё это казалось не только разумным, но необходимым — даже удовлетворяющим. Я менялся.

Через год Сара вернулась ко мне. Эмма снова называла меня папой. Бизнес процветал. В конце концов, двадцать пять процентов души казались небольшой платой за всё, что я получил.

…

Третья встреча была у меня в офисе. Он не назначал визит: я просто поднял глаза — и увидел его в кресле напротив стола.

— Нам нужно поговорить, — сказал он.

К этому моменту я знал сценарий. Новый кризис, требующий его вмешательства, — и очередное оправдание, почему ему нужна ещё часть моей души. Я был готов.

— На этот раз что?

— Ваша жена, — просто произнёс он.

— Сара? Что с ней?

— Она задаёт вопросы. О вашем резком развороте. О некоторых ваших деловых практиках. Она… насторожилась.

— Насторожилась насчёт чего?

— Она наняла частного детектива, Маркус. Очень неплохого. Он копается в ваших финансах, сделках, связях. И кое-что из найденного… проблематично.

Меня обдало холодом. — Что за «проблематично»?

— Такое, что ведёт к федеральному расследованию. Такое, что ведёт к сроку, — он наклонился вперёд. — Такое, из-за которого ваша дочь будет видеться с вами через пуленепробиваемое стекло, — его улыбка тогда не выглядела шире никогда.

— Вы лжёте.

— Да? — Он вытащил жёлтую картонную папку и подвинул через стол. Внутри были фотографии, документы, банковские выписки. Все свидетельства того, что я сделал, какие сделки провернул, где срезал углы. По отдельности всё ещё можно было объяснить. Вместе они складывались в картину систематической коррупции.

— Это всё косвенно, — сказал я, но голос дрогнул.

— Возможно. Но этого достаточно, чтобы посеять вопросы. Достаточно, чтобы начать расследование, которое потянет за собой всё. Ваш бизнес, ваш брак, ваши отношения с Эммой. Всё.

Руки затряслись. Я ощутил страх. Настоящий страх впервые за долгое время. — Чего вы хотите? — выдавил я.

— Ещё тридцать процентов, — сказал он. — Это даст мне пятьдесят пять в сумме, контрольный пакет. В обмен все эти доказательства исчезнут. С частным детективом случится несчастный случай. Подозрения Сары улягутся. Ваша жизнь продолжится ровно такой, какая она сейчас.

— Пятьдесят пять… это больше половины.

— Да. Но подумайте об альтернативе.

Я снова посмотрел на фотографии. На свидетельства того, кем я стал. Кем мы стали, поправил я себя. Потому что ничто из этого не возникло в вакууме. Каждое решение тогда казалось разумным, даже необходимым.

— Если у вас будет контроль, что это значит для меня?

— О, не волнуйтесь… Ничего не изменится. Свободу воли я вам оставлю. Просто вы естественнее станете… согласовываться с моими интересами. Эффективнее в принятии решений. Меньше обременены сомнениями, мешающими успеху.

Я подумал об Эмме. О Саре. О всём, что я построил.

Я подписал.

На этот раз перемена была мгновенной и глубокой. Словно кто-то подкрутил контраст моей нравственной оптики. То, что раньше казалось сомнительным, теперь выглядело очевидно правильным. Этические соображения, что прежде зудели в голове, просто… исчезли. Хорошо или плохо как будто больше не существовало. Был лишь успех.

Я уволил с десяток сотрудников без причин — они были слишком дорогими. Я забрал три маленьких бизнеса за долги, хоть и знал, что это разрушит семьи за ними. Я манипулировал курсами акций и крошил конкурентов методичной беспощадностью, которая была чужда прежнему мне и абсолютно естественна для того, кем я становился.

Сара перестала задавать вопросы. Отчёт частного детектива «таинственно» пропал. Моя империя росла.

Но я начал понимать, что уже не я за рулём. Я просто пассажир.

…

Четвёртая встреча была в школе Эммы. Я смотрел её матч по футболу, когда он сел рядом на трибуне.

— У неё талант, — сказал он, кивнув на мою дочь.

— Не надо, — сразу сказал я. Меня обдало холодом. — Даже не думайте втягивать её в это.

— Успокойтесь, Маркус. Я здесь не из-за Эммы. Я здесь из-за вас, — он похлопал меня по спине.

— Что теперь?

— Вы умираете, — сказал он с хмурым видом, который так и не добрался до линии челюсти.

Слова ударили как пощёчина. — Что?

— Рак поджелудочной. Очень агрессивный. У вас, вероятно, шесть месяцев, может меньше, — произнёс он так же буднично, как если бы обсуждал погоду. — Конечно, у медицины есть ограничения. У меня — нет.

Я уставился на него, потом на Эмму, бегущую по полю. — Вы лжёте.

Он схватил меня за талию и подтянул ближе. — Симптомы начнутся на следующей неделе. Сначала вы решите, что это стресс. Когда дойдёте до врача, для обычного лечения будет поздно, — он повернулся ко мне. — Но не поздно для необычного.

— Дайте угадаю… Вам нужно ещё моей души.

— Ещё тридцать пять процентов. Это даст мне девяносто в сумме. В обмен рак исчезает. Вы живёте долго и здорово. Увидите, как Эмма окончит школу, поступит, выйдет замуж, заведёт детей. Я гарантирую.

— Девяносто процентов, — повторил я. — У меня останется десять.

— Этого хватит, чтобы сохранить вашу сущность. Воспоминания, любовь к семье, ядро личности. Вы просто станете… более сфокусированным. Более эффективным. Менее разрываемым сомнениями.

— А если я откажусь?

— Вы умрёте. Медленно и больно. Эмма будет смотреть, как отец угасает. Сара станет вдовой. Ваша империя рухнет без вашего руководства. Все, кто от вас зависит, посыплются.

На поле Эмма забила гол. Она посмотрела на меня и помахала, лицо сияло радостью. Я махнул в ответ, ощущая, будто рука весит тонну.

— Зачем? — спросил я. — Зачем вы это делаете?

— Я ничего не делаю, Маркус. Я всего лишь предлагаю решения вашим проблемам. Вы — тот, кто выбирает.

— Но вы создаёте проблемы.

— Создаю? Я не давал вам рак, Маркус. Не заставлял есть пончики. Я лишь предлагаю исцеление. Я не делал вашу жену подозрительной — это ваши действия. Я предложил уладить. На каждом шаге у вас был выбор. Вы сами выбрали тропу, которая привела вас сюда.

Он был прав, и в этом было самое страшное. Каждое решение — моё. Каждая подпись под каждым контрактом — добровольная. Я продавал себя по кускам.

Но, глядя, как Эмма празднует с командой, я понял: я не смогу встретить смерть. Не смогу оставить её.

Я подписал контракт.

В этот раз всё было как шагнуть в чужую кожу. Последние остатки моего прежнего морального каркаса просто исчезли. Я почувствовал себя легче, сосредоточеннее, увереннее в цели. Мир стал яснее: на то, что служит моим интересам, и на то, что не служит.

На следующий день я уволил из компании брата — он слишком активно сомневался в моих методах. Я выселил с десяток семей из своих домов — они задолжали по аренде. Я уничтожил благотворительный фонд, мешавший одному из моих проектов, раскопав и обнародовав личные секреты его директоров. Премии уменьшились — как и зарплаты у всех сотрудников.

Меня это не трогало. Всё казалось предельно разумным.

Саре, похоже, тоже стало спокойнее. Она перестала задавать неудобные вопросы и начала просто наслаждаться жизнью, которую дал мой успех. Эмма процветала в дорогой школе, окружённая роскошью, которую я без труда оплачивал.

Я был успешен, здоров и богат сверх мечтаний.

И едва ли человеком. Я был просто мозгом, управляющим куском мяса.

…

Последняя встреча была неизбежной. Я её ждал месяцы, когда он появился в моём домашнем кабинете тихим воскресным вечером. Эмма делала уроки наверху. Сара читала в гостиной. Всё было идеально.

— Здравствуй, Маркус.

Я на этот раз не ответил.

— У меня хорошие новости. Вы были столь образцовым партнёром, что я готов предложить сделку всей вашей жизни.

Теперь я поднял взгляд. — Сделку?

— Полный выкуп. Я покупаю оставшиеся десять процентов, а взамен гарантирую, что Эмма и Сара никогда ни в чём не будут нуждаться до конца своих дней. Эмма поступит в любой колледж, какой захочет. Сара будет счастлива и обеспечена. Обе проживут долгую, успешную жизнь.

— А я?

— Вы будете ровно тем, кем становились. Успешным, сильным, эффективным. Просто вы больше не будете… вами.

Я откинулся в кресле. Странно, как спокойно я воспринял момент, которого боялся. — Что случится с моей душой, когда вы будете владеть ею на сто процентов?

— Она станет моей полностью. Тело продолжит функционировать, ум продолжит работать, но та самая искра, которая делает вас Маркусом Ченом, перейдёт ко мне. Вы станете, по сути, продолжением моей воли.

— Я стану вами.

— Часть меня, да.

Я подумал о человеке, которым был три года назад. Отчаянном, падающем, теряющем всё. Теперь он казался чужим — слабаком и простаком, позволявшим смешным моральным тормозам мешать успеху. Но этот человек любил Эмму чистой, простой любовью. Любил Сару без расчёта. Искренне сожалел, когда причинял боль.

— Какие у меня гарантии, что вы сдержите слово насчёт Эммы и Сары?

— Никаких. Но какой у вас выбор?

Он, как всегда, был прав. Я мог отказаться — и что? Девяносто процентов меня всё равно принадлежало бы ему; я всё так же был бы связан его волей, за вычетом самых мелких порывов. А Эмма и Сара жили бы в будущем без его «защиты».

— Если я подпишу, я буду помнить, кем был?

— О да. Эти воспоминания весьма ценны. Они помогают принимать решения, дают эмоциональный контекст для манипуляций. Вы будете ясно помнить Маркуса Чена. Вы просто уже не будете им.

Я взял ручку. Она уже казалась знакомым инструментом, к которому привык.

— Последний вопрос, — сказал я. — Как вас зовут? Настоящее имя.

Впервые за всё наше знакомство он искренне обрадовался вопросу.

Почему-то его лицо показалось странно знакомым.

— Можете звать меня Маркус, — сказал он. — Ведь именно им я и стану.

Я подписал контракт.

Перемена была мгновенной и полной. Я почувствовал, как моё чувство «я» — та самая неуловимая сущность — утекает, как вода из расколотой чаши. Оставались кристальная цель, совершенная собранность и полное понимание своей роли в большем замысле.

Я больше не Маркус Чен. Я — нечто, что носит его лицо, говорит его голосом и хранит его память. Я руковожу его империей, живу в его доме и целую на ночь его жену.

Эмма всё ещё зовёт меня папой. Сара всё ещё любит того, кого считает мной. Они обе счастливы, обеспечены и защищены — как и было обещано.

И иногда, поздно ночью, когда они спят, я вспоминаю, каково было быть человеком, который их любил. Его надежды, страхи, искреннее желание быть хорошим. Его слабость, отчаяние — и роковую неспособность понять, что каждая сделка со мной была именно такой простой, какой казалась.

В конце концов, Дьявол назвал мне своё имя.

И теперь, когда отчаявшиеся люди оказываются в кофейнях, ресторанах или на школьных трибунах и разговаривают с мужчиной в идеально сидящем костюме, который знает их проблемы и предлагает решения, они беседуют с тем, что осталось от Маркуса.

Он предлагает им ровно то же, что я предложил ему: разумные условия, логичные доводы и поэтапную покупку их душ удобными взносами.

Как и я, он всегда предельно честен насчёт условий.

Как и я, он никогда не лжёт о последствиях.

И как и я, он знает: отчаявшиеся люди продают души по частям, каждый раз убеждая себя, что принимают разумное деловое решение — ровно до того момента, пока продавать уже нечего.

Это именно так просто, как кажется.

Они просто не хотят этого видеть.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Знаете, как всего несколько мелких случайностей могут оставить вас без дома? Незапланированный расход тут. Пара овердрафтов там. Чек за аренду отскочил из-за комиссий. А потом — уведомление о выселении из-за этого чека. За четыре недели я прошёл путь от стабильной — хоть и небогатой — жизни до ночёвок в машине. И мне ещё повезло. По крайней мере, у меня есть машина.

И работа. А потому у меня есть эта история.

Я тружусь в ночную смену в круглосуточной забегаловке. Возможно, вы о ней слышали, возможно, нет. Они никогда не закрываются. Всегда нанимают. И им в общем-то всё равно на ваше прошлое.

Были «тихие часы» — время настолько позднее, что уже раннее. В зале никого, и я, привалившись к стойке, ел чили с тёртым сыром и рубленным луком и листал на телефоне вакансии.

Повар вышел покурить, а единственным человеком в зале, кроме меня, была беременная девчонка по имени Шери, которая нервно переписывалась с бабушкой.

— Мне придётся уйти пораньше. Бабушка пишет, чтобы я приехала за ребёнком. Ненавижу, когда она так делает, но няню я тоже не тяну.

Шери была классная. Но, как и у всех здесь, дела у неё были не ахти. Её парень сидел в тюрьме в шестидесяти милях отсюда, и часть причины, по которой она работала у нас, — пополнять его счёт и собирать на регулярные свиданки. Он там за убийство или что-то такое, но мы особо не лезем в личное, так что я точно не знал.

Повар звали Брусиус, и он хватал перекур при каждом удобном случае, что, когда ресторан пуст, означает много удобных случаев. Он возвращался, если кто-то заходил, но будить его лишний раз повода не было.

— Эй, без проблем. Я со всем справлюсь. Езжай за ребёнком.

— Спасибо! Ты меня выручаешь! Я в долгу!

— Не заморачивайся. Увидимся в среду.

Она выскочила за дверь, и я не придал этому значения. Услышал, как она попрощалась с Брусиусом, а потом, как заурчал мотор её машины и она уехала.

У меня оставалось ещё четыре часа смены и, если повезёт, всё будет так же тихо.

Конечно, раз уж я сейчас это рассказываю, понимаете — не повезло.

Звенит дверной колокольчик, и заходит семейка из четырёх: мама, папа, мальчик и девочка. Я краем глаза посмотрел на парковку. Машины не увидел, но решил, что, может, припарковались за зданием.

Забавно, но я не помню их лиц. Зато отлично помню, во что они были одеты — чистая эстетика старых ситкомов, прямо из «Leave It to Beaver» и «Шоу Энди Гриффита».

На отце — синяя клетчатая рубашка на пуговицах с белой майкой под низом и бежевые брюки. Волосы приглажены до идеала, будто из старой рекламы Brylcreem. На матери — красное платье в мелкую клетку с широкой юбкой, кринолином и узкой талией. Причёска тоже безупречна, словно из ролика «Бетти Крокер». У девочки — два хвостика с жёлтыми бантиками, розовая футболка и синие шорты. У мальчика — идеальный вихор и синяя футболка с красными шортами.

Меня передёрнуло. Выглядели они безупречно, но ощущались неправильно. Брусиус вернулся внутрь, окинул семейку долгим взглядом, пока они усаживались в будку, и молча прошёл через распашные двери на кухню. Грубовато.

— Добрый вечер, — сказал я, кладя на стол ламинированные меню. — Принести что-нибудь попить?

Каждый из них сложил руки поверх меню и повернулся ко мне с улыбкой.

— Четыре стакана молока, пожалуйста, — произнёс отец простодушным тоном, как в старом ситкоме.

— Всё выглядит так аппетитно, — весело сказала мать, даже не взглянув в меню.

Не помню, когда в последний раз видел, чтобы взрослые заказывали молоко, да ещё в такой час.

— Спасибо, — сказал отец, когда я поставил перед ними стаканы. Никто не шевельнулся ни на сантиметр: поза и выражение лиц не изменились, пока я наливал и возвращался.

Я вытер руки о фартук и попытался улыбнуться:

— Готовы сделать заказ?

Все четверо синхронно скосили глаза на мою бейджик-табличку, и я вдруг обрадовался, что большая её часть скрыта под худи.

— Мы кого-то ждём, — пропела мать певучим голоском. Все повернулись друг к другу, маленькие одинаковые улыбки на лицах, а от нетронутых стаканов по столу расползались четыре крошечные лужицы конденсата.

Дети не должны быть настолько тихими. Да и взрослые — тоже. Если честно, в такой час ждать кого-то вообще не нормально.

Я сделал вид, что протираю стойку. По правилам гостей нельзя оставлять одних, и я не знал, как быть.

— Точно ничего не принести? — спросил я через пару мучительно тихих минут.

— Мы же сказали, мы ждём, — прошипел один из детей. Я дёрнулся и выронил тряпку. Это был не детский голос.

Четыре пары глаз снова уставились на меня, но теперь никто не улыбался. В ушах загрохотала кровь, и мне показалось, что они тоже её слышат.

— Ладно! — хихикнул я нервно, слишком высоким голосом.

В этот момент краем глаза заметил, как Брусиус отчаянно машет мне из-за распашных дверей, зовёт на кухню.

Обрадовавшись любому предлогу уйти, я попятился, потому что что-то в самом древнем уголке мозга вопило: «Не поворачивайся к ним спиной». К чёрту правила — я не выдержал бы с ними в зале ни секунды дольше.

Я едва приоткрыл распашные двери, как он дёрнул меня внутрь целиком.

— Слушай, — прошептал он торопливо, вцепившись мне в руку. — Эти, что там, — не люди.

Я глянул в круглое окошко двери:

— Я не…

Он перебил:

— Времени объяснять нет. Видишь тот мешок с солью? — он кивнул на гигантский мешок чистой каменной соли, который я каким-то образом ни разу не замечал за всё время работы.

— Насыпь линию у входа. Так, чтобы дверь, качаясь, не перебила её. От стены до стены. Если сомневаешься — сыпь толще.

— Я ничего не понимаю…

— А я обосран от страха. Сыпь.

Он подхватил такой же мешок и начал выводить широкий круг — достаточно просторный, чтобы мы оба поместились. За его спиной я заметил уже готовую соляную линию у задней стены, тоже от стены до стены.

Я не имел ни малейшего понятия, что происходит, но за всё время, что я его знал, Брусиус никогда не был ничем, кроме как расслабленным и пофигистичным. И этого было достаточно, чтобы послушаться.

Пока я сыпал, заглянул в круглое окно двери и увидел, что семья всё ещё сидит. Они даже не шелохнулись.

— Это до чёртиков жутко, — прошептал я.

Когда мой барьер был насыпан и я прошёлся по нему ещё раз, Брусиус показал на середину круга и приложил палец к губам.

Подкрадываясь к стене, он осторожно открыл электрический щиток. Глубоко вдохнул и щёлкнул автоматы — ресторан погрузился во тьму, а снаружи погасли вывески. В следующую секунду он одним прыжком оказался рядом со мной в круге.

Спустя один удар сердца из зала раздался нечеловеческий визг. Я прижал ладони к ушам, но не помогло. Казалось, звуковые волны сделаны из битого стекла. Кожу будто сдирало. Барабанные перепонки взвыли. Я начал валиться и вдруг застыл на полпути вниз — Брусиус заломил пальцы в ворот моей рубашки. Я почти вывалился из круга. Накатила новая волна визга, и я всхлипнул от боли и непонимания. Мышцы свело в узлы, тело рвалось бежать. Хватка Брусиуса только крепче вдавила меня в пол круга.

В этот миг распашные двери распахнуло, и в кухню вползло бурлящее чёрнильное месиво — оно шлёпало и сочилось, протекая по плитке. Вы бы подумали, что в темноте ничего не видно, но там были рты… так много ртов… так много зубов… так много глаз… В воздухе тут же запахло гнилью и дёгтем.

Это и была «семья».

Меня вывернуло, и я зажал рот ладонями, подавляя рвоту.

Масса подкатилa к самой кромке соляной линии и растянулась вдоль неё во всю ширину. Я понял, зачем круг. Будь хоть малейший разрыв в линии или зазор у стены — оно бы просочилось.

Чем дольше я смотрел, тем сильнее жгло глаза. На руку упало что-то тёплое. Я решил, что это слёзы. Нет — кровь из носа.

Когда крики взвились ещё выше, Брусиус крикнул:

— Закрой глаза!

Я вжал ладони в уши, зажмурился и рыдал.

В конце концов — не знаю, сколько прошло — крики стихли. Похоже, я тут же отключился, потому что очнулся уже на рассвете.

Когда поднялся, болела каждая кость и мышца. Лицо стянула корка из засохших слёз, соплей и крови. У Брусиуса глаза были красные, вид — помятый. Он особой метлой — на ручке маркером было выведено «НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ» — сметал всю соль в большой совок с тем же запретом. Соль стала дымчато-синей и пахла серой и бензином.

Может, дело было в дневном свете, может, в том, что я пережил самую страшную ночь в жизни, но голос мой, когда я заговорил, был на удивление спокойным, хотя звучал так, словно я разжевал и проглотил битое стекло.

— Я пойду умоюсь. Потом сварю нам кофе. А потом ты расскажешь мне, какого чёрта это было.

Он кивнул, пробормотал:

— Ага, — и продолжил мести.

Я даже подумывал перевесить табличку на двери на «закрыто», но знал — как назло объявится менеджер. Да и зал был пуст.

Когда он закончил, вымыл руки и присел напротив. Я налил ему кружку лучшего кофе в моей жизни. Он закурил, и мы посмотрели друг на друга через пустой стол.

Несмотря на весь этот бедлам, в закусочной всё было идеально: будто ничего и не случилось.

— Что это было?

Он глубоко затянулся, будто прикидывал, говорить правду или нет. Но после прошлой ночи врать было поздно.

— Их называют Семья. Я их не видел раньше, но Кэрри — официантка до тебя и Шери — работала тут пару лет и говорила, что они время от времени появляются.

Он сделал паузу, будто ждал моих вопросов. Я отпил, и он продолжил:

— Первый признак — у них нет машины. Они просто появляются, не пойми откуда, и заходят. Второй — как они одеты.

— Откуда они приходят?

— Не знаю, но по байкам, когда-то семья пропала на трассе, десятки лет назад, а когда вернулась, они стали… этим.

— И вы не подумали рассказать мне об этом, когда меня нанимали?

— Ты бы поверил?

— Наверное, нет.

— Не зря здесь так хорошо платят.

— А соль? Свет?

— Слушай… Я не знаю всех правил, и она тоже не знала, но до того как построили это место, похоже, пропаж было гораздо больше. Люди съезжали с шоссе, потому что им казалось, что видят знак «еда» или «бензин», поворачивали — и пропадали.

— А теперь…

— Теперь все сворачивают прямо сюда. Заехал — выехал обратно на трассу. Но это значит, что когда Семья голодна…

— Они приходят сюда.

— Ага.

— Поэтому ты сразу рванул назад?

— Да, надо было начинать.

— И ты вырубил свет, чтобы никто не заехал, пока они здесь?

— Угу.

— А соль?

Он помолчал.

— Ты же видел, зачем.

В этот момент дверь открылась, и вошла пара с малышом. Настоящая семья. Ничего не подозревающие.

Мы замолчали. Я принял заказ, а Брусиус разогрел гриль. Делать больше было нечего.

Это случилось пару недель назад, но я всё ещё работаю здесь. Когда о происшествии отчитались, начальство выдало нам дополнительную премию — этого хватило, чтобы я на время перебрался в дешёвый мотель с нормальной кроватью и душем. Я продолжаю рассылать резюме, но больше ниоткуда не позвонили. Я жив только благодаря Брусиусу, но его недавно взяли надзирателем в ту самую тюрьму, и он скоро уходит.

Может, я потом это сотру, но нужно было выговориться там, где никто не знает, кто я, и не станет осуждать. Как вы думаете, что мне делать?

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit