"Моя соседка из дома напротив" 1954
Автор:Коржев Гелий
Источник-телеграмм канал: "Советская Мастерская".
Здесь вы увидите жизнь, мечты и стремления советских людей в работах мастеров изобразительного искусства СССР.
Автор:Коржев Гелий
Источник-телеграмм канал: "Советская Мастерская".
Здесь вы увидите жизнь, мечты и стремления советских людей в работах мастеров изобразительного искусства СССР.
Дорогие мужчины, которым 25+, скажите пожалуйста, вы все скидываете друг другу фото (видео) голых девушек и обсуждаете их? Мне просто важно понять смысл этих действий, считается ли это нормой у всех мужчин, и значит ли это, что вы можете изменить своей второй половине? Или же это потехи для?
Уточняю: не своих девушек фото, а левых, или просто картинки
С капитаном Калыгиным впервые я встретился на станции Тетерев на Житомирщине в ноябре сорок третьего. А перед этим произошло вот что.
После контузии и ранения на Курской дуге я несколько месяцев лечился в Ессентуках в госпитале для контуженых. Втайне питал надежду, подогреваемую соседями по палате, что мне по тяжести моего ранения дадут отпуск домой хотя бы на несколько дней. Но меня выписали в действующую часть.
Приехал в Краснодар. А оттуда в станицу Крымскую, в ту самую действующую часть, наступающую в сторону Азовского моря. И надо же быть такому совпадению — это оказалась 316-я стрелковая дивизия, в которой я получил свое боевое крещение осенью сорок второго года под Котлубанью на Сталинградском фронте.
Конечно, никого из тех, с кем по неимоверной жаре ползали по полям и лежали под бомбежкой, в дивизии уже нет. И вряд ли можно по документам установить, как, например, выбыл из дивизии мой взводный лейтенант Пачин — не возит же дивизия с собой весь свой архив.
Словим, зачислили меня стрелком в первый батальон 1075-го полка. Начало ноября в тот год на Кубани было теплым, даже жарким. Знаменитую фашистскую «Голубую линию» у станицы Крымской прорывала кадровая (то есть сформированная до войны из красноармейцев срочной службы) дивизия пограничных войск НКВД. Наполовину легла она у бетонированных укреплений, усеяв степь зелеными фуражками. Но укрепленную линию прорвала. А в прорыв пустили нас.
Я видел эту «Голубую линию» — железобетонные укрепления, соединенные крытыми бетонными переходами, сзади укреплений проложена узкоколейная железная дорога, по которой доставлялись боеприпасы.
Ничто не удержало. Все было разрушено нашей артиллерией и авиацией.
Мы наступали по направлению на Темрюк. После Крымской занимали станицу за станицей — враг здесь уже не мог держаться, «голубых» линий больше не было. Наконец жаркий, стремительный бой за город Темрюк.
Приказом Верховного Главнокомандующего нашей 316-й стрелковой было присвоено наименование Темрюкской. Мы отсалютовали залпами Азовскому морю и повернули назад, к железной дороге. Тут-то я и развернул бурную деятельность — стал искать полковых разведчиков. Но солдат на марше привязан к своему взводу, к своей роте. Он не может ступить в сторону ни шагу — а я был солдат, рядовой солдат. Поэтому я из строя рыскал глазами по проходящим мимо, по пробегающим из конца в конец колонны связным, надеясь заметить финку на поясе. На привалах отпрашивался у взводного поискать однополчан-сталинградцев и шел от одной кучки солдат к другой. Но разведчиков не было. Не попадались они мне. И так до самой погрузки в эшелоны на ст. Крымской. Тут я увидел группу ребят с черными финками на поясе. Обрадовался им, как родным.
Когда рассказал, что я тоже разведчик и что воевал в Сталинграде и на Курской дуге, ребята схватили меня и потащили к взводному. Тот, тоже очень молодой парень, тискал меня в объятиях, звякал моими медалями и говорил:
— Сейчас пойду скажу капитану — и все будет в порядке. У нас капитан — во-о парень! — показывал он большой палец. — Завтра же все будет решено. Так что считай себя опять разведчиком…
— Мы бьемся — не хватает разведчиков, а там в батальоне держат тако-ого разведчика!.. В общем считай, что ты с завтрашнего дня уже у нас.
Но ночью наш полк погрузился в вагоны и поехал. Выгрузились в Киеве и дальше — марш на исходные рубежи, до станции Тетерев, где наш батальон был выдвинут на высокий песчаный берег реки Тетерев и занялся рытьем траншей.
Тянулось все это больше месяца. За это время меня назначили комсоргом роты. Командир батальона, капитан Зубарев, что-то стал уделять усиленное внимание моей персоне. Длинный, как коломенская верста, придет, сядет около моей ячейки, предложит закурить, потом начнет расспрашивать, где воевал, трудно ли брать «языка», как настроение в роте и вообще чем занимаюсь в свободное от рытья окопов время. Я сразу догадался, что неспроста это он, — значит, не забыли обо мне разведчики, значит, отвоевывают меня. Подолгу сидеть, однако, некогда было комбату. К тому же говорун из него никудышный: скажет слово — молчит, курит. Задаст вопрос и опять молчит, наверное, соображает, что еще бы спросить. А сам время от времени этак внимательно глянет на меня и тут же отвернется. Потом поднимется, отряхнет песок с брюк и молча уйдет. Чего ему надо? Не отпустить меня к разведчикам? Для этого не надо ходить и курить около моего окопа. Приручить меня — чтобы я сам отказался от разведки? Это тоже, наверное, не так делается.
А вообще-то он мужик, видать, хороший, распоряжается в батальоне без суеты, без крика. На марше мне довелось несколько раз наблюдать за ним, он ехал верхом сбоку колонны, — глаза острые, внимательные, от колонны не отрываются. Каким в бою он будет? Самое-то главное в бою… Хотя мне в бой с ним не идти: я непременно переберусь к разведчикам.
Вот что у меня записано в дневнике по этому поводу 19 декабря 1943 года:
«Слава богу — свершилось! Вчера перешел в разведку! Произошло это так.
Полк занимал оборону далеко в тылу, на станции Тетерев…
Я целыми днями жду командира взвода разведки. Еще до прихода в Тетерев мне передали, что начальник разведки капитан Калыгин уже несколько раз был у начальника штаба полка по поводу моего перевода, но мой комбат уперся — и ни в какую меня не отпускает. Начальник разведки будто бы говорит, что дойдет до штаба дивизии, а своего добьется. Такое развели, будто речь идет не о рядовом солдате, а о каком-то крупном специалисте.
Видно, нашла коса на камень, схлестнулись два моих капитана.
И вот вчера, окончательно изнервничавшись, я решил пойти сам к разведчикам, самовольно — чутье мне подсказывало, что вот-вот полк снимется отсюда. А на марше опять дело застопорится.
Забрав из вещмешка наиболее ценные личные вещи (а самое ценное из всего моего скарба этот дневник), я, чтобы не вызывать подозрений, оставил вещмешок, винтовку, подсумки с патронами в шалаше, где размещалась наша рота, сказал ротному, что пошел в штаб батальона по комсомольским делам. Тот кивнул головой и еще показал мне, в какую сторону идти. Командный пункт батальона я разыскал быстро. Но оттуда до штаба полка должно быть куда дальше (а кругом лес). Опыт разведчика подсказал, что найти штаб легче всего по телефонной нитке. Спросил у связистов, какой из множества проводов идет к штабу, взял его в руку и пошел. До станции Тетерев дошел быстро. А в селе провод пошел по огородам, через речушку, по крышам домов и пригонов — словом, прокладывали на~ прямую. Пришлось идти по улочкам и переулкам, издали следя за проводом. А темнело с каждой минутой.
Штаб полка оказался на противоположной стороне села, около бора — там, где он и должен быть на случай подхода немцев, в самом неуязвимом месте. Спросил у часового, где размещаются разведчики. Он показал на соседний дом. Зашел туда. Ребята встретили шумно, обрадованно, будто сидели и ждали меня.
— А где лейтенант? — спросил кто-то.
— Какой лейтенант?
— Наш.
Я удивленно поднял плечи.
— Не знаю. Я его не видел.
— Как не видел? Разве ты без него пришел? А он за тобой отправился в батальон.
— Понятия не имею.
Меня усадили за стол, принесли полный котелок перловой каши с мясом. И пока я ел, ребята, стоя вокруг меня, рассказывали, как они добивались, чтобы меня перевели. Здесь впервые за много недель (с самого наступления холодов) я разделся и сидел в одной гимнастерке.
Старшина принес автомат, уже припасенный для меня, финку, гранаты, несколько запасных дисков. И я опять стал самим собой, опять находился дома, в привычной мне стихии веселых, немного бесшабашных и в то же время заботливых и чутких разведчиков. Как вороны на всем белом свете серые, так и разведчики во всех полках одинаковые.
Немного погодя в сенях послышались голоса — не иначе, как вернулся лейтенант. Меня впихнули в горницу, а лейтенанта обступили шумной, возбужденной ватагой, расспрашивали, смеялись, разыгрывали его. Все это до того было родным, что у меня от волнения в носу защипало…
Так с сегодняшнего дня я опять настоящий разведчик».
На этом запись заканчивается.
Вскоре подъехал на лошади начальник разведки полка капитан Калыгин. Небольшого роста, жилистый, очень подвижный, он с открытым интересом смотрел на меня сверху вниз. Я опустил руки по швам.
— Это ты самый и есть? — спросил он тихо. — Ну и заварил кашу. У тебя хоть в книжке красноармейской записано, что ты разведчик?
— Конечно.
— Ну-ка давай, — протянул он руку. — Покажу командиру полка.
Он полистал поданную мною книжечку и поехал в голову колонны.
Первое боевое дело, в котором мы столкнулись с капитаном Калыгиным, было под Радомышлем дня три спустя. Надо было нанести на схему огневые точки противника. Мы стояли на НП первого батальона и изучали в бинокли немецкий передний край. Тут же был комбат. Капитан Калыгин подробно расспрашивал его о противнике. Тот коротко отвечал, без лишних подробностей. А капитан выведывал именно подробности. На меня комбат не смотрел, будто мы и незнакомы. Я тоже в разговор не встревал, пока не спрашивают. И когда капитан спросил всех, стоявших тут: «Что будем делать?», я, еле сдерживая восторг от своей находки, сказал:
— А вон из того танка можно всю их оборону до самого Берлина просматривать.
Начальник разведки глянул на меня пристально — конечно, все видели подбитый танк, стоявший у самых немецких траншей, и я ничего оригинального не открыл.
— Вот ты и пойдешь туда, — сказал капитан.
— Хорошо, — согласился я. — Вдвоем.
— Конечно.
Наступила длительная пауза. Все смотрели на танк. Капитан несколько раз оглянулся на меня — не мог понять, наверное: или я шибко храбрый, или просто «с приветом» — считай, прямо в пасть к фрицам лезть назвался.
Комбат тихо сказал:
— В этом танке днем их снайпер сидит.
Отступать было некуда.
— Потеснить можно его… Места всем хватит.
Все это начинало походить на бахвальство. Я становился противен сам себе.
— Ну, а если серьезно, — сказал я, — немца же можно на самом деле выкурить оттуда.
Никто ничего мне не ответил — чего болтать языком. Разведчики всюду одинаково малоразговорчивы, когда речь идет о предстоящем деле.
Вечером мы вдвоем с Петром Денисовым подползли к танку. Долго лежали около гусениц не шевелясь и почти не дыша — ждали: если снайпер в танке, то должен же как-то подать признаки жизни. Но танк был мертв — значит, фриц ушел спать. Полезли через нижний люк внутрь. Холодище в танке. И жутко. Никогда я в танке не бывал. Стали обшаривать внутренности машины. Всюду банки из-под консервов. В основном пустые. Чиркнули спичку, осветили мрачные, отдающие леденящим холодом стены. Зажгли еще одну, заглянули во все закоулки, огляделись.
Ночь показалась нам ужасной — длинной и холодной. Мы очень боялись прозевать приход снайпера. Если он подползет к танку вплотную, тогда его ничем не возьмешь. А с расстояния можно одиночным выстрелом тюкнуть по темечку — никто и внимания не обратит. Чем ближе к утру, тем больше мы волновались.
Снайпер в это утро не пришел — его счастье. Может, до сих пор живет. Утром наша артиллерия начала обстрел вражеских позиций. Обстрел был сильным — почти как артподготовка перед наступлением. Снаряды рвались совсем рядом с нами. Танк гудел, как колокол. Того и гляди прямым попаданием влепят по башне. Фрицы начали отвечать. В это время мы и засекали их огневые точки, делали отметки на карте наблюдения.
Часа два длилась артиллерийская дуэль. Мы с Петром как в аду — над головой гудят снаряды, и наши и вражеские бушуют взрывы, пулеметы трещат, пули и осколки по броне бесперебойно грохают.
Наконец обе стороны угомонились. Теперь бы дождаться ночи и благополучно выбраться отсюда, принести командованию карточку с отметками.
Через два дня, 24 декабря, по нашим отметкам артиллеристы в пух и прах разнесли большинство огневых точек противника. Потом по сигналу с КП полка батальоны пошли в наступление. Перед самой атакой я столкнулся в узком ходе сообщения с комбатом. Остановились, глядя друг другу в глаза. Я чувствовал себя в какой-то мере героем дня. Ему — еще только предстояло им стать. По всем требованиям военного этикета я должен пропустить офицера, а для этого мне надо отступить шага на три-четыре назад в нишу. Но вместо этого я одним прыжком вымахнул на бруствер и зашагал вместе с наступавшим батальоном, хотя еще минуту назад и не собирался этого делать.
Я входил в азарт. Побежал. Вражеские минометы, как из мешка, веером трясли мины. Чтобы выйти из-под обстрела, надо — вперед. И пехота-матушка рванулась. Я был налегке, с одним автоматом и в белом маскхалате, надетом на телогрейку, поэтому обгонял солдат. К тому же увидел бежавших слева от меня ребят: чего ради разведчики пошли в атаку? Таким образом, сами того не желая, мы оказались во главе атакующих и первыми вбежали в город Радомышль. Гитлеровцы уже просто не успевали удирать, мельтешили на пустынных улицах.
Мы длинными очередями очищали улицы, словно из брандспойтов смывали грязь.
В одном из переулков наткнулись на фрицев, вытаскивающих застрявшую груженую бричку — она зацепилась задней осью за столб в воротах.
— Эй вы, помочь, что ли? — крикнул Денисов. — А ну — хэндэ хох!
Обозники испуганно подняли руки.
Слева от нас на город наступала какая-то другая часть. Но она только еще подходила к городу.
Вдруг откуда-то появился наш начальник разведки. Он был возбужден (как, между прочим, и все мы). С ним три или четыре разведчика. Он подошел ко мне, дружески хлопнул по плечу.
— Молодец. Я видел, как ты поднимал батальон. Правильно, пусть комбат знает наших…
Вот как, оказывается, легко можно попасть в храбрецы — по простому стечению обстоятельств: не будь два дня назад на НП комбата, я не высунулся бы с предложением насчет подбитого танка; не столкнись опять же с этим капитаном в траншее, не понесся бы с пехотой — не моя это забота возглавлять атакующих. А теперь хочешь не хочешь, а надо держать марку.
Мы шли по улице без опаски — кругом уже наши солдаты. Нас догнал комбат со свитой порученцев и связистов, тянувших за ним телефонный провод.
— Опаздываешь, капитан, — крикнул ему наш ПНШ. — К шапошному разбору еле-еле поспел.
Таким возбужденно-веселым я не видел нашего капитана. Правда, во взводе-то я всего лишь неделю. Он держался с нами на равных, шутил, угощал чем мог.
— Комбат, угостись конфетами, — крикнул он вдогонку капитану.
У комбата по случаю столь бескровного взятия Радомышля тоже было веселое настроение. Он вернулся к нам, Закинул на плечо автомат, освободив таким образом обе руки, подставил пригоршню под конфеты.
— Ого, на сколько ты рассчитываешь!
— Нас же много.
— А если много, значит, проворнее надо быть.
— Более проворных трофейщиков, чем разведчики, я не знаю…
— У твоих проворности не хва…
Грохнул выстрел — один, другой, третий — почти в упор. Нас всех как ураганом разнесло. На месте никого не осталось — значит, ни в кого не попал. А стрелял кто-то из-за угла дома, возле которого мы остановились. Не знаю, кто из нас где очутился, я, например, под самой завалинкой дома, из-за которого стреляли. Снова выстрел недалеко от меня, за углом. Я кинулся кругом, с противоположной стороны. Осторожно, но быстро обежал дом, выглянул со двора за угол и увидел прямо перед собой фрица с парабеллумом в руке. Он стоял ко мне спиной и из-за выступа методически стрелял в появлявшихся на улице. Но стрелок, видать, он был плохой — ни в кого не попал. Я дал короткую очередь выше его затылка и закричал:
— Хэндэ хох!!
Он бросил парабеллум, еще не оглянувшись, поднял руки.
Иногда нет-нет да и вспоминаю я эту сценку в только что освобожденном Радомышле и всегда с удовольствием ловлю себя на мысли, что у меня не было желания опустить автомат чуть пониже и всадить очередь ему в затылок. Я даже боялся, что, если он не бросит пистолет и обернется ко мне вооруженным, мне придется вторую очередь выпустить в него без предупреждения.
С ним оказалась полевая сумка с какими-то картами и документами. Утром, уже на марше по дороге на Житомир, кто-то из ребят сказал, что начальник разведки написал на меня представление к ордену Красной Звезды за радомышльский бой и за пленного с документами. Забегая вперед, скажу, ордена этого я не получил. Начальник разведки несколько раз обещал отыскать концы, но все было недосуг. А вообще-то он не очень придавал значения наградам, не то что сталинградский наш начальник разведки ПНШ-два Сидоров. Тот о наградах не забывал.
Для контраста несколько слов о Сидорове. Это был высокий, грузный человек. С нами Сидоров был всегда корректным, сдержанным и уравновешенным, никогда голоса не повышал, но и никогда не выходил из своей землянки хоронить погибших ребят — боялся убитых. Между нами и Сидоровым постоянно было какое-то пустое пространство. А с Калыгиным мы чувствовали себя просто, свободно. Калыгин был с нами, хотя мы ни на минуту не забывали, что он помощник начальника штаба полка.
Он был не только нашим начальником, но кумиром нашим. А кумиру многое прощается. Калыгин мог в пылу закричать на нас, под горячую руку и матом пустить. Но ни у кого не оставалось после этого обиды.
Георгий Васильевич Егоров, «Книга о разведчиках», 1973
Ходит слух что под хорошее фото можно продать что угодно. Даешь сиськи в рекламу😁
Эдик гулял по частному пляжу, играя мускулами, и по десять раз за минуту намазывал их различными кремами от солнца, от шелушения кожи, лосьоном «Лошадиная сила. Для роста бицепса». В воду он не заходил, чтобы не испортить идеально уложенную с утра прическу.
На море Эдик всегда ездил отдыхать один. Ему не нужны были конкуренты в поиске подходящей кандидатки для вечерних утех, да и друзья-неудачники тоже не способствовали интересному досугу. Эдик брал на абордаж исключительно обворожительных и состоятельных, так как сам в жизни состоялся лишь в охранника сельского супермаркета. А еще девушкам должно было быть слегка за тридцать — для уязвимости перед молодым и перспективным во всех смыслах самцом.
Наконец взгляд его пал на подходящую кандидатуру: бронзовый загар, шелковистые волосы, подтянутые формы, слегка перекачанные (но это не страшно) губы. Девушка лежала на шезлонге под большим зонтом и через огромные солнцезащитные очки читала книгу в яркой обложке.
«Ухоженная, может позволить себе аренду шезлонга и зонт, читает какую-то бульварную любовную муть», — словно Терминатор провёл сканирование цели Эдик.
— Добрый день. Разрешите угостить вас порцией приятного, ни к чему не обязывающего общения, — подсел Эдик на шезлонг и нежно провёл пальцем по руке девушки.
Схема была простая: девушка говорила либо «да», либо «нет». Если «нет» — Эдик шёл к следующей жертве. И так до победного. Но если «да»…
Девушка слегка поёрзала на шезлонге, положила на себя книгу, уронила голову в сторону Эдика и, приоткрыв слегка пухлые губки, громко всхрапнула.
Эдик аж подпрыгнул от неожиданности, задев головой огромный зонт.
— Что такое? Снова пришли, гады мохнатые? А ну, кыш! Кыш, кому говорю! — закричала девушка и запустила в нос Эдику твёрдым переплетом. Нос был расквашен в мгновение.
— Ой! Ой-ё-ё-ёй! О-о-о-о-о-о-й! Простите ради бога! Я думала, это еноты! Давайте я вам помогу, у меня тут аптечка.
Девушка достала из-под головы огромную сумку и начала её потрошить, перечисляя вслух содержимое:
— Так: жгуты, противоожоговое, противогрибковое, декомпрессионные иглы, физраствор, от радиации, от диареи, пенициллин… О, нашла! — радостно выудила она целый валик ваты и чуть ли не весь разом затолкала Эдику в нос. — Еще раз прошу прощения! Я уснула, чтиво такое… захватывающее!
— Ничего-ничего, я сам виноват. Вот, держите, — протянул Эдик упавшую книгу. Он мельком прочитал название «Съедобные грибы», но не придал этому никакого значения, решив про себя, что никогда не понимал всех этих литературных выкрутасов.
— Я так виновата перед вами, — продолжала тревожиться девушка.
«Это точно… Угораздило же так попасть. Теперь, наверное, всё распухнет и будет некрасивым. Отдых испорчен», — злился про себя Эдик.
— Я хотела бы загладить свою вину! Может, сходим ко мне, я угощу вас вкусным чаем? — предложила внезапно девушка, и Эдик резко повеселел. Кажется, все складывалось не так уж и плохо. — Меня, кстати, Анфиса зовут, — улыбнулась девушка, собирая зонт и шезлонг.
— Меня Эдуард, — представился Эдик, с тревогой поглядывая на происходящее. — Оставьте, их потом работники пляжа уберут.
— Зачем это? Я ничего дарить им не собираюсь, — удивленно сказала Анфиса и, взвалив курортный набор на плечи, пошла прочь с пляжа.
— Так это всё ваше? — спросил на ходу Эдик.
— Ну да. Я люблю отдыхать с комфортом, — улыбнулась девушка, поправив под мышкой зонт.
Они шли по набережной. Эдик смотрел на веранды дорогих кафе, холодные лимонады, голландские вафли. Анфиса же что-то высматривала на стороне отелей.
— Может, перекусим? А то нос что-то побаливает, — начал давить Эдик на совесть и намекать на фешенебельный ресторан с морской кухней.
— Вот. — Анфиса выудила из своей бездонной сумки пластиковый контейнер с гречкой. — Хлеб надо?
Эдик взглянул на контейнер округлившимися от удивления глазами и вежливо отказался.
— О, пришли, — обрадовалась Анфиса.
Эдик тоже обрадовался. Перед его взором раскинулся один из самых дорогих отелей этого сектора. Белоснежные колонны, огромные балконы, кожаные диваны в лобби и даже портье.
Анфиса повела его в сторону входа. Эдик уже представлял, как попивает холодный коктейль в джакузи, когда Анфиса вдруг резко свернула и пошла в обход здания. Эдик поплёлся за ней, надеясь, что они направляются к другому входу. Но они направлялись к выходу. В дурно пахнущих зарослях Анфиса провела Эдика к кованому забору, где через небольшую дыру уже пытался пролезть какой-то упитанный дядька.
— Мы что, уходим с пляжа? — расстроился Эдик.
—Да, я остановилась на горе́, — кивнула Анфиса. — А тут вход только для постояльцев местных отелей.
Эдик уже было совсем расстроился, но тут вспомнил, что на горе стоят самые престижные гостиницы, и попробовал заново воспрять духом.
В гору они поднимались около часа. Эдик уже сто раз пожалел о своём решении. Он обливался по́том, натер мозоли, скинул лишние калории. Анфиса, к слову, держалась вполне бодро. Она без конца болтала о бессмысленной ерунде вроде шоу какого-то неизвестного Эдику Беара Гриллса и не менее неизвестном ему то ли Коровине, то ли Конюхове — этих гламурных дам с их вкусами не разберешь. Наконец они поднялись на самую вершину, где стоял самый престижный отель и откуда открывался потрясающий вид на курорт. Эдик облегченно выдохнул, но тут Анфиса радостно предупредила, что еще минут десять — и они на месте. Эдику хотелось всё бросить и вернуться на пляж. Он так и собирался сделать, пока Анфиса не сказала, что это совершенно удачное знакомство и теперь ей есть с кем вместе принять душ. И Эдик снова сдался.
Постепенно их путь стал пролегать через какие-то заросли. Эдику начало казаться, что его ведут куда-то на убой, подальше от свидетелей, но тут Анфиса объявила, что они пришли.
Перед Эдиком предстали небольшая палатка, мангал, сложенный из кирпичей, топор и навес из полиэтилена.
— Это что? — спросил он в ужасе.
— Это мой отель. Ол инклюзив, — хихикнула Анфиса.
— И давно ты тут живешь?
— С мая, кажется, — прикинула в уме девушка. — Ну что, чайку́?
Эдик хотел было разразиться страшными словами и обложить ими Анфису с ног до головы, но тут она взяла в руки топор и одним махом разрубила пополам огромное полено. Эдик понял, что лучше не рисковать.
«Что ж, приму с ней душ, сброшу напряжение в палатке, выпью, так и быть, чаю и пойду обратно», — решил он про себя.
— Помоги дров натаскать, — попросила Анфиса.
— Чего? — переспросил Эдик.
— Валежника. А то воду для чая не на чем греть.
Эдик начал собирать сухие ветки, бубня себе под нос ругательства.
Схватив очередную палку, он почувствовал резкую боль. Через секунду он понял, что его укусили.
Эдик зарыдал, как первокурсница в день отчисления. На вой прибежала Анфиса, вооруженная поленом.
Поняв, в чем дело, девушка успокоила Эдика, найдя подходящее описание змеи в своем справочнике.
— Это Оливковый полоз, он не опасен, — заключила Анфиса.
— Надо отсосать яд! — не унимался Эдик.
— Не нужно ничего отсасывать, я же говорю: не опасен!
— Ну хотя бы в качестве моральной компенсации… — хныкал Эдик.
Так и не получив первую помощь, Эдик вернулся к палатке, где Анфиса уже развела огонь, самостоятельно натаскав дров.
Через пять минут чай был готов. Анфиса достала из палатки пастилу и протянула Эдику вместе с кружкой.
— Тебе нужно снять стресс, а потом пойдем в душ, — ласково сказала она, и Эдик немного растаял.
Пока пили чай, Эдик решил подмаслить девушку разговорами о ее внешности.
— У тебя очень красивые губы. Где делала? — спросил он, надкусывая пастилу.
— А… — махнула рукой Анфиса и захихикала. — Это меня муравья покусали, когда я пастилу ела. Вот и распухли.
Через секунду Эдуард уже плевался пастилой, обливаясь при этом горячим чаем и громко крича от боли и уныния.
— Ты весь в ожогах! Давай я тебя скорее древесным углем посыплю, это помогает! — вскочила с места Анфиса и бросилась к костру.
— Не-е-ет! — испуганно отскочил Эдик. — Всё нормально. Этот волдырь уже был, не трогай, пожалуйста!
— Ну хорошо, пойдём тогда в душ. Мне нужно, чтобы кто-то потер мне спинку.
«Ну наконец-то!» — обрадовался Эдик, в глубине души чувствуя, что лучше бы он сбежал.
Душем Анфиса называла большой пакет, наполненный водой и подвешенный на сучок.
— Главное — действовать быстро, пока вода не закончилась, — предупредила она Эдика. — Сначала ты меня намыливаешь, потом я тебя, по команде. Все понял? — наливая гель для душа на мочалку, спросила Анфиса.
Растерявшийся Эдик не успел даже кивнуть, потому что Анфиса дала отмашку:
— Давай! — и проткнула пакет.
Наружу тут же потекла струя воды.
— Быстрее, вода уходит! — крикнула Анфиса, снимая с себя купальник.
Испуганный Эдик начал быстро тереть спину своей новой знакомой. Он не успевал разглядеть её без одежды, как так пена от геля отслаивалась большими облаками и залепляла ему глаза.
— Теперь я тебя! — скомандовала Анфиса и, развернув Эдика к лесу передом, стянула с него плавки, а затем начала быстрыми движениями намыливать ему спину. — Чёрт, вода закончилась, — с сожалением констатировала Анфиса. — Я успела, а вот на тебя не хватило. Сейчас наберу еще пакет, тут озеро недалеко, — сказала она и умчалась, оставив голого намыленного Эдика в одиночестве.
Понимая, что надо срочно сваливать, Эдик натянул плавки и помчал прочь. Вот только дороги он не запомнил. Тропа выходила из каких-то кустов, а кусты здесь были повсюду.
Выбрав направление наугад, Эдик бросился в растительность и тут же полетел кубарем вниз, раскидывая по округе пену и мат. Сознание покинуло Эдика еще на половине спуска с горы, а вернулось поздно вечером, когда солнце уже скрылось за горизонтом, а воздух насквозь пропах костром и гречкой с тушенкой.
— Проснулся? А я уже и ужин приготовила, — улыбалась Анфиса. — Ты не туда за водой пошёл. Там только колючие кусты, — показала она Эдику на свежие раны, уродливо рассекающие его бицепсы. — Не подташнивает от удара? У тебя вполне может быть сотрясение.
Эдик молча замотал головой. Он боялся, что Анфиса начнет предпринимать очередное лечение.
— Вот, тебе надо поесть, — протянула девушка плошку с кашей.
Пахло аппетитно. У Эдика в памяти даже проклюнулось что-то из детства, когда он ходил в походы с дедом. Он принял тару и, благодарно кивнув, принялся есть.
— Вкусно?
— Очень, — искренне сказал Эдик.
— Я туда грибов добавила, сама собирала, по справочнику, — снова улыбнулась Анфиса. Эдик тут же начал вспоминать содержимое аптечки девушки, гадая, как далеко она убрала «закрепляющее» и адсорбенты.
— Ну что, пора на боковую, — предложила Анфиса.
Уже забыв, зачем он пришёл, Эдик хотел было запереться в палатке и проспать там до утра, чтобы с первыми лучами солнца попросить отвести его обратно на пляж. Но палатка оказалась слишком мала даже для него одного. Анфиса смогла сложиться в какую-то труднодоступную асану и крабом заползла внутрь. Эдик же расположился на разложенном шезлонге.
Как только в костре дотлел последний уголёк, пришли ночные звери и начали свои бесчинства. Что-то чавкало, хрустело и шипело. Эдик не мог сомкнуть глаз, боясь проснуться утром без ног. Сквозь полудрёму ему казалось, что пришла Анфиса и начала облизывать его мощный торс, но, открыв глаза, Эдик заметил на груди какую-то чёрную кошку, что слизывала остатки тушенки, в которой он извозился.
Вопль Эдика разлетелся эхом на весь курорт. Сшибая на пути шезлонг, сумку, деревья, колючих ежей, Эдик устремился в темноту. Ему было плевать, получится у него найти выход или нет. Он не собирался больше возвращаться и бежал что было сил.
Дорога оказалась верной. Ноги несли Эдика по знакомой тропке, и уже вскоре он достиг отеля на горе, где срочно потребовал вызвать скорую помощь. Эдика успокоили, дали стакан воды и закрыли перед ним двери.
До своего номера Эдик добрался лишь к утру. Он был изможден, потрепан и плохо пах. Всё, о чём он мечтал, — это скорее упасть лицом в подушку и забыть весь этот кошмар. Но стоило ему зайти в свою комнату, как в окно протиснулась нога, затем рука, а затем показалась и голова.
— Ты у меня телефон свой забыл, — протянула Анфиса Эдику смартфон.
— К-к-как ты меня нашла?
— По запаху. Ты, видно, был сильно напуган.
— Оставь меня в покое! — Эдик вооружился табуретом.
— Ладно-ладно, остынь, ненормальный, — сказала Анфиса и повернулась обратно к окну.
— Стой! — окликнул её Эдик. — Это же четвёртый этаж!
— Да? А я и не заметила, — пожала плечами Анфиса. — Неудобно как-то через парадный, я же здесь не проживаю.
— Ну… — Эдик замялся, прикидывая в голове, что он пожалеет о следующих своих словах. — Я провожу тебя утром до выхода, а то разобьёшься еще, а мне потом отвечать.
— Хорошо, спасибо, — улыбнулась Анфиса.
— Только мне нужно нормально поспать.
— Я не буду мешать.
— Спасибо.
Эдик лёг на кровать и закрыл глаза. Сквозь сон он услышал вопрос:
— А какой пароль от вайфай?
— От одного до девяти, тебе зачем? — ответил он.
— Хочу почитать в интернете, как вправлять переломы. Кажется, ты, пока бежал, сломал палец на ноге и не заметил этого из-за адреналина в крови.
— Что?!
Хрясь.
— А-а-а-а!
Александр Райн
П.С. Дорогие читатели, мой телеграм взломали. канал и аккаунт в ТГ больше мне не принадлежат. Скоро буду делать новый. Прошу прощения за накладки
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.