Раковина эта оказалась морской, и где её раскопала русалка, Лана не знала. Возможно, и здесь когда-то плескалось древнее море, а, может, это было что-то вроде личных вещей, случайно когда-то ей перепавших. В любом случае, раковину она приняла с благодарностью. Первой к ней подошла, потому что Росси позволила, и вместе с ней затем болтали в воде ногами, ели сладкие водоросли. Не обязательно было говорить на одном языке, что б понимать друг друга.

Русалка издавала разные трели, певучие порой и красивые, а иногда – немного смешные, похожие на птичье щебетание. На них отзывались часто её аварры и над водой появлялись их мордочки. У Росселины это было что-то вроде личной свиты – семь или восемь маленьких существ, с крепкими ручками и перепончатыми лапками, больше похожие на рыбёшек, нежели на лягушат. Имели небольшие рыбьи хвостики и один плавничок на спине. У самой же Росселины хвоста не было, только обычные женские ноги, длинные и весьма красивые. А все русальи хвосты оказались людскими домыслами. Зато на рёбрах имелись жаберные щёлки, по шесть с каждой стороны. Ими Росси дышала под водой, а ртом вдыхала воздух над поверхностью озера. Они подружились с ней и виделись почти через день, плавали вместе в прибрежных заводях. Русалка со дна поднимала всякую всячину, и её аварры для Ланы выносили это на берег. Различные причудливой формы коряги, красивые листья, цветы, новые речные и морские раковины. Аварры из ракушек сложили ей красивые бусы. Дно глубокого русальего озера было богатым на необычные дары...

Лана успела позабыть про мёртвых птиц и сухие деревья, когда это само вдруг напомнило о себе. "Я не знаю, кто или что это, – обеспокоенно качала головой Амидея, когда они стояли на выжженной будто огнём поляне, и видели тушки двух умерших лис. Тела обеих почернели и высохли, шерсть повылазила линялыми клочьями. – Ищу, ищу, не нахожу. Никак не нащупаю..."

И вновь на какое-то время всё стало спокойно…

Между тем они продолжали занятия с силой. Заклятье огня у Ланы долго не получалось. Не удавалось никак воспламенить свечу, даже если горящая головня стояла в глиняной чаше рядом. Зато легко было усвоено, как потушить небольшое пламя. И та же свеча, а вместе с ней и пылающая головёшка, гасли у Ланы одновременно. Огонь она научилась «душить», оставляя без воздуха. Однако перенести искорку на бересту, запалить фитиль лампы или поджечь смоляной факел, тем более породить этот огонь самой из трения воздушных сфер – это было для неё сродни чему-то волшебному, пока недостижимому. Впрочем, как это назвать, если не волшебством? В сказках ведьм иногда величали волшебницами, если те были добры по сюжету. Злых женщин звали колдуньями. Ну, а «ведьмами» и «бабками»» ругали старых, беззубых, неопрятных, живущих в вечно грязных избушках в лесу и беспрестанно варящих в котлах чужих детей. Будто нарочно хотели рассмешить настоящих, потомственных ведьм из кланов подобными дикими описаниями.

С заклятьями же воды у Ланы всё обстояло намного лучше. И это были последние заклятья, что удалось освоить за начало лето. Проще всего получалось собирать на цветах росу. Она сгоняла в лепестках капельки вместе, и те кружились в воздухе над её головой, пока не падали дождём на голые плечи. Остановить дождь с неба умений её пока не хватало, но стоя во время грозы под деревом, Лана научилась не мокнуть. Ветви склонялись над ней, и ими она защищала себя от влаги. Маленький ручеёк могла повернуть ненадолго вспять, и тот бежал в обратную сторону. А когда получилось сделать это впервые, то вспомнила сразу, как долго они с Амидеей возились зимой с запрудой. На вопрос, почему сестра не применила заклятья воды и не очистила ими от сора русло, та ей ответила, что силы на подобное тратят лишь в крайнем случае. Много изящества и умений не надо, чтобы поднять вверх мощные струи и разметать волнами всё по поляне, смыть вместе с фундаментом дом или разрушить большую плотину. Всего-то небольшое усилие ведьминской воли. Но сделать всё филигранно и правильно, «сваять из безформенной глины вазу» – такого без истинных умений не осилить. И как только Лана начала это осознавать, на испанском грандометроне на неё отозвался второй колокольчик. Так открывался путь к становлению ведьмой…

Тот день был очень долгим. И начался он ранним утром – беременная лосиха застряла в старом болоте. Поздно она донашивала своё дитя, все остальные матери ходили уже с лосятами и оленятами на водопой к озеру Росселины. Болото, где она увязла, было ничейным, никто из сущностей в нём не жил, и, стало быть, не охранял. Когда-то, лет сорок назад, в нём обитал водяной, считавшийся его хозяином. Но он перебрался в другую часть леса, тут ему стало тесно. Потому что ни одна, даже самая сильная ведьма не могла противостоять каким-то серьезным природным изменениям в одиночку. Болото это давно усыхало, хозяин из него потому и ушёл. Неоткуда было тянуть мили новых ручьёв, и перестраивать из-за этого местность тоже не стоило. Сгоняя весенние воды сюда, другие части леса можно было оставить без нужной влаги. Они пытались вместе с Амидеей спасти его дом, но оба с этим не справились. Месту просто нужно было позволить зачахнуть – пришло его время измениться. Ибо не было вечных ни рек, ни озёр, ни даже просторных песчаных пустыней, которые со временем тоже могли позеленеть. Однако пока болото стояло, опасность его сохранялась, для многих случайных путников. Ловило их зазевавшимися, утягивало в голодные старые ямы. Так и попалась эта самка, по молодости и неосторожности.

Лосиху достали из вязкой жижи. Ушла в неё почти по шею, и старый медведь Олистер тащил её из трясины очень долго. Порой оборачивался на неё, ревел и смотрел как на лёгкую добычу, за которой не пришлось бы бегать по лесу. Олистер принадлежал к старинному медвежьему роду, был тоже из лесных людей, к которым причисляли себя все ведьминские кланы. Люди его клана умели обращаться в медведей, но иногда случалось вот такое. Он оказался слишком стар, когда в последний раз обратился из человека в зверя. Так и остался в этом обличии, не сумел из него вернуться. Всё больше дичал и становился похож на обычного медведя из леса. Глаза ещё выдавали в нём человека, но когда лесные люди жили подолгу в родной стихии, то постепенно сливались с нею больше. Могли закрепиться в животной личине и до смерти остаться зверьми. Сестра не позволила в этот раз лосихе стать ужином, и Олистер, забрав за помощь двух кроликов, ушёл своею тропой. Стоило только бросить клич, и звери к Амидее стягивались со всех уголков. Волки приносили ей к обеду зайцев, сокол Себастьян забивал на завтрак рябчиков, а дикие лесные яблоки с грушами на спинах тащили ежи. Лес мог прокормить больше людей, чем деревня с её полями, садами и пашнями. И хорошо, что мало кто стремился к его красоте и богатой роскоши. Кажется, Лана начинала понимать и уважать одиночество старшей сестры. Жаль, что сама пока его не хотела.

– Кто построил твой дом? Бобры? – вполне серьёзно спросила она сестру, когда они вернулись с болота и перебирали коренья жизнелюба – травки, которую, как папоротник, собирали лишь раз в году (разве что не в период цветения и дни особого полнолунья ночью). Его они принесли домой большую корзину, после того как спасали лосиху Тару. Лучшие корешки отправятся потом на чердак, а оттуда, подсохнув, спустятся в подпол – в погреб, отведенный специально для снадобий, настоек и трав. Весь маленький домик казался настолько продуманным, что выглядел удобней и вместительней, чем пустовавший под Парижем особняк.

– Нет, не бобры, – усмехнулась Амидея, услышав вопрос. – Бобры лишь уронили деревья. Сам дом построили люди…

Видя, что любопытство в глазах младшей сестры не исчезло, она улыбнулась игриво.

– Два лесоруба, – продолжила Ами. – Они не помнили, где провели три последних месяца. Жили в лесу, в шалаше. И, от первого камня в фундамент до последней щепы в чердачный настил, сделано всё их руками. Это было моё первое сильное заклятье из долгих. Теперь могу не такое. Когда-нибудь и тебя научу…

Только в этот миг Лана вдруг осознала, что за несколько месяцев, проведённых у сестры, не только ни разу не видела людей, но и не встретила следов их пребывания. Что будет, если кто-то однажды случайно…

– Нет, – покачала головой Амидея, легко прочтя в голове её мысли или догадавшись по выражению лица – что ведьмы делали легко и умело одинаково, – они не найдут. Никогда. Пока жива я и живы мои заклятья…

Самое прекрасное время – рассвет и закат. Лучи пронизывали воду насквозь, и зрелище представало восхитительное – не столько с земли, сколько снизу, сквозь толщи чистейшего озера. Воды преломляли потоки света, и тогда, в их синеве, начиналось такое! Будто оживал целый сказочный мир, полный теней и красок. Лана после того, как закончили с травами, заторопилась увидеть это в который раз. Наглядеться на такое невозможно. Каждый раз выдумки природы восхищали ум и заставляли трепетать тяжёлые ресницы. Сестра без всяких слов знала о её похождениях в этом лесу, потому не спрашивала, куда юную лань уносил вечерами ветер. В глазах уже светился свет закатного солнца, а губы чувствовали вкус сладкой озёрной воды. Росси ждала свою подружку. Они научили её с Амидеей подолгу не дышать, и плавать не хуже рыбы. Вот бы ещё летать по небу птицей, ночной мягкокрылой совой или быстрым полуденным соколом!..

«Давай!.. – зазывала Росси на глубину, когда она забежала в воду в тоненьком платьице. – Уже началось!.. Плыви же за мной!..»

Нет. Как люди русалка говорить не умела. Просто так теперь её трели преобразовывались в голове Ланы – воспринимались как связная речь. Не только её. Она начала понимать язык птиц и зверей, который был прост, не как человеческий. И больше понятен ей смыслом. Отдельный свист или писк всегда означал одно, никак не подразумевал другое. И то ли дело в Париже – городе блеска и двусмыслия. Его она ещё помнила, в отличие от Венеции, канувшей в этом лесу в бездонные пропасти памяти…

Руки взмахнули легко несколько раз, увлекая вперёд невесомое тело. И прежде, чем нырнуть глубоко, Лана, оказавшись посередине озера, выдохнула и вдохнула полной грудью. Пять минут могла отсчитать в песчинках малая склянка – и ровно столько она научилась не дышать под водой.

Нырок. Всего на ярд, а звуки тут же вокруг изменились. Стали замедленными, как движения конечностей. Но времени на самостоятельное погружение в нужный пласт она не тратила, потому схватила привычно Росси за обе щиколотки. И та утащила её за собой. Русалка перемещалась под водой несравненно лучше, ни выучка, ни терпение этого изменить не могли. Тут уж по рождению оставаться нужно собой. Росси – гибкой подводной женщиной, а Лане – юной девочкой леса.

А вот и этот мир, о котором большинство могли только грезить. Лана видела его воочию – открывала глаза и замирала под водой. Потому что трепетавшее восторженно сердце не позволяло пошевелиться. Лучи, преломляясь в воде, превращались в настоящую подводную радугу. Однако радугу не семи, а множества дюжин цветов. Они погрузились ярдов на восемь, и там эти цвета оживали. Мимо проносились крылатые единороги, эльфы с волшебными палочками кружили вокруг и распыляли чудеса. От каждого взмаха их рук рождались картины, и целые сонмы игривых светотеней плясали в мерцаньях позднего вечера. Солнце завершало жизнь дня таким представлением. Топило свои лучи в воде и окунало словно пальцы в густые донные травы. И что б увидеть всё это, воздуха нужно было ещё.

Обычно они выныривали на поверхность и погружались снова чуть дальше – там, где водоросли покрывали холмы под водой ковром. Лана коснулась Росси, чтобы напомнить об этом: минуты без воздуха для неё заканчивались. Рука же русалки вдруг оказалась необычно тверда. На движение она никак не ответила. Всё так же смотрела вверх, сквозь толщу воды, только будто наблюдала не за красотами, а вся стала напряжена, вибрировала телом, застыв на месте. Взгляд её выхватил что-то там, на берегу. Это и вызвало необычное беспокойство. Лана попыталась сквозь воду приблизить пейзажи берега, хотела разглядеть, что так взволновало русалку снаружи. Но в следующий миг Росселина внезапно схватила её за запястье сама. Завращалась вокруг оси винтом и на бешеной скорости понесла под водой её к суше, подальше от тревожного места. Вынырнула вместе с ней по плечи, оттолкнула от себя к земле, и одна ушла снова в воду. Поплыла под поверхностью обратно.

Лана же кашляла и отплёвывалась, пока выбиралась на берег, и ничего не понимала в происходящем. Сердце стучало уже не от восторга. А как вскарабкалась по траве и обернулась, бросила взгляд по прибрежной полосе, то ярдах в двухстах увидела их обеих.

Русалка доплыла до неё. Та, что стояла на берегу, оказалась тоже женщиной. Разве, что черт её облика не удавалось разглядеть издалека. Лана приблизила её к себе ведьминским зрением, и всё равно не добилась ясности.

Потом у незнакомки вдруг вспыхнули глаза, розовым или малиновым. И изо рта яркой дымкой вышел сиреневый пар. Он распылился струёй, прямо в лицо Росселине. И дальше схватка почти мгновенно завершилась. Росси быстро упала в прибрежной воде на колени, и, будто в охватившем внезапно удушье, руками схватилась за горло. На шее её толсто вздулись вены, а на лице широко распахнулись глаза.

"Хватит!.." – закричала Лана, и приближенное видение сбилось, опять замерцало всё далеко.

"Хватит!.. Ты победила!.." – крикнула она снова в их сторону.

И пришлая отпустила – русалка сразу упала в воду. Сама же развернулась. Вспыхнули ярче на миг, но тут же погасли глаза, словно нарочно прикрыла их. Однако было видно, что шагнула вдоль берега к ней...

***

Душа Ланы ушла в пятки.

Какое там в пятки – выпорхнула из неё, покинув точку сплетения, и разлетелась в пылинки, распалась на тысячу маленьких «лан». Она напролом неслась через лес. Глазами сквозь слёзы бросала снопы жёлтых искр. Только от страха заклятья никак не творились, холодный огонь не вспыхивал. Солнце почему-то зашло мгновенно, и ноги бежали в кромешной темноте – не в той, что одним лишь взглядом легко разогнать было дома, в Париже, а в настоящей, под чёрным небом без луны. Кочки беспощадно роняли в траву, когда она спотыкалась, и ветки во всём лесу вдруг стали чужими; цеплялись и рвали тонкое платье в клочья. Всё стало в миг незнакомым от ужаса. Страх словно выжег сердце.

А потом она совсем потеряла направление. В голове появилось ощущение, будто скиталась среди деревьев полночи. И, блуждая так по лесу, Лана обессилила настолько, что была готова рухнуть на землю. И дальше катиться, ползти маленькой змейкой.

Однако именно в эти мгновенья оказалась у их избушки. Обрадовалась. И окровавленные ступни взбежали на крыльцо.

Ами она не увидела. Позвала её в голос. И, к счастью, кто-то завозился на чердаке – сестра развешивала травы.

Спустилась к ней. Сильно встревожилась от одного её вида. Успокоила и быстро уложила на постель.

Растерзанные в кровь колючками икры обрабатывала не заклятьями, а руками. Много приукрашивали о ведовстве, превознося его до сказочного волшебства. Только тёплая вода, целебные мази и травы. Воду, правда, Ами вскипятила без огня – тут уж никак без тайных слов.

– То, что ты видела… – сказала она, продолжая над ней «колдовать» и готовя повязки, – просто… виденье. Киммерийский каганат называл этих женщин «чешуйчатой смертью». На части их рук и груди есть чешуя. Земли, которые завоёвывали киммерийцы – их жителям доставалось сильно. Сначала проходились воины с оружием, и убивали, кого могли. Затем выпускали саблезубых айканурр. Те – истинный ужас, клыками и бивнями могли пронзать лошадей насквозь. Однако и после них остатки местных сопротивлялись. Тогда и выводили шенширр. Пашни и луга кланов, что не желали покориться, уничтожались ими полностью. После марша шенширр живого в округе оставалось мало. И десять лет ничего не росло в тех местах. Таково было наказание за непокорность…

Амидея вздохнула. Заканчивала накладывать ей повязку, уже на вторую ногу.

– Потому вы с Росси… ошиблись – шенширр давно нет…

– Но я-то видела!.. – вспылила быстро Лана.

Сестра взглянула на младшую строго. Во взгляде лишь слабое сомнение. Неужели позабыла про мёртвых лисиц и пташек?

– Управлюсь сейчас с тобой и пойду посмотрю. Ловушки молчат – попробуй обойди. Узнаю, что так напугало вас обеих. Проверю Росселину с аваррами…

И вдруг послышался скрип. Ветер легонько тронул невидимой лапой дверь. Амидея повернулась и встала спокойно. Вокруг её дома стояло «тройное кольцо» – защита, которой владели и более слабые ведьмы. Дом лесных женщин почти непреступен.

Сестра дошла до порога и отворила дверь. А Лана, вскочив с постели, последовала, хромая, за ней. Свет из их дома осветил у крыльца тропинку. И вот тогда сердце подпрыгнуло у них у обеих.

Кот Амидеи, Орфелен, к которому Лана привыкла больше, чем к Птолемею отца в Париже, полз на одних лишь передних лапах. Задние вместе с телом волочил за собой. Глаза его были словно выжжены, а из пасти стекала странная слизь – того самого цвета, что походил на ядовитый туман из глотки шенширры. Добрался-таки домой, приполз умирать.

– Атака! – встревоженно крикнула при виде его Амидея. Быстро схватила Лану за руку и подвела её ко второй двери в доме – той самой, что никогда не пользовались, но выхода через которую, как ни старалась Лана, снаружи найти не могла. Вне дома, в стене её будто не было, сплошные только брёвна и доски.

Распахнула её. Провела у Ланы ладонью перед глазами, вытолкала в эту дверь, закрыла и крикнула сквозь неё: «Иди, не останавливайся!.. На красный свет!.. Иди на свет!..»

А дальше голос её внезапно стих.

Оказавшись совсем одна, в прохладной как погреб темноте, Лана была больше сбита с толку, чем напугана. Не так, как у озера – тогда один лишь взгляд женщины-существа чуть не заставил её раствориться от страха в воздухе. Впервые видела она Амидею в таком возбужденно-растерянном состоянии. И будто узнала, как у всемогущей сестры выглядит её тайная неуверенность. Снова, как час назад, она побрела среди деревьев в одиночестве, оказавшись вдруг там, куда её вынесло через потайную дверь. Какая-то волшба с пространством, что была пока неподвластна умениям и пониманию. Амидея будто переместила её, и место, где она очутилась, оставалось по-прежнему лесом. Однако влажным и непроглядно тёмным, словно совсем без неба. Лишь покрутив хорошо головой, она увидела её, наконец, далеко – мелькающую красную точку. Сестра сказала идти на свет. И Лана пошла.

Остановилась уже шагов через десять. Свет замерцал ярче и превратился быстро в огонёк – красную шаровую молнию, плавающую в воздухе, как путеводный маяк. Но, будто сквозь мили расстояний, вновь за спиной раздался голос сестры. И она повернулась. Побежала обратно, на зов.

Каким-то чутьём Лана нашла закрытую дверь. Отворила. А, распахнув, не колеблясь вошла. Видела, как Амидея борется с пришлой сущностью – обе женщины были напряжены и вокруг них танцевало целое облако искр. Сестра задыхалась, но не сдавала позиций, и у шенширры тоже вздулись вены, на шее проступила чешуя. Руки её, от низа плеча и почти до кисти, были также зелёно-чешуйчатыми. Странное лёгкое одеяние, точно из нитей и лоскутов, на теле. В остальном же похожа на женщину. Сейчас им обеим приходилось тяжело, сражались сила на силу, древняя против молодой.

Рука схватила с печи статуэтку. Императора Рима, Нерона. Тот всё равно стоял без дела – им иногда прижимали пряжу, чтобы не сдуло ветром при настежь открытых окнах. И когда пальцы крепко сжали гранит, Лана твёрдо шагнула вперёд. Зашла со спины и с силой взмахнула.

Императорская голова от удара отлетела. Шенширра же вздрогнула от неожиданности, ослабила хватку. А Лану от неё отбросило невидимой волной. Вихрем пронесло мимо стола и печи и ударило головой о стену.

Съехав по ней, она лежала теперь и смотрела словно издалека. Слышала точно так же – с провалами. Отрывисто и вперемешку, в нарушенной последовательности, и будто со дна реки…

– Я справилась бы... – говорила кому-то сестра.

Ответа не последовало.

– Вяжи её, давай…

– Куда теперь – к Джейкобу?..

Голос мужской.

– Джейкоб сдохнет, не переварит. Вяжи её крепче… Всё… Теперь уходи…

Видела затем, как кто-то поднял тело на руки. И тенью покинул их дом. Оставил за собой шлейф странного запаха – смесь волчьей шерсти и человеческой плоти.

А потом вдруг Лана припомнила, как тень эта сначала появилась, во время схватки Амидеи с шенширрой. И вспомнила запах – всегда едва уловимый, однако им был пронизан весь дом. Чуяла его постоянно, даже в своей гостевой постели. Видно, и кроме неё, в доме сестрицы бывали гости. Оборотень. Лесной человек. Странно, единственный обитатель, с которым за столько месяцев не познакомили.

– Ты… как? – спросила сестра, склонившись над ней.  – Я б совладала…

И тут уже Лана лишилась чувств. Надолго, до самого утра. А, может, до полудня…….

Пробуждение было болезненным. Веки, едва сумела поднять их, показались совсем тяжелы; как грозовые тучи, те самые, что Амидея разгоняла заклятьем в небе. Дождь лил серой печалью в потемневшем лесу, но не над ними – не над поляной с неприметной избушкой, и не над тихим русальим озером. Таким присмиревшим оно стало только сегодня. Повсюду плавала дохлая рыба, которую не успели убрать.

Росселина выползла на берег. Странно, что не вернулась в родную стихию – озеро, бывшее ей много лет колыбелью, домом и силой. Однако ночью оно её не спасло. И, видимо, защиты она искала у леса, на суше. Там и встретила свой последний миг – на земле. Но даже мёртвой русалка оставалась прекрасной. Куда там парижским вампиршам и модницам до настоящей первозданной красоты. Спи вечно и сладко, сорванная не ко времени лилия...

Тело Росси вернули аваррам – те знали, как с ней поступить. Сами не могли выйти на берег, Амидея с ношей спустилась к ним. Простилась с милой лесной подругой и отдала. А Лана прощалась издалека, близко подойти побоялась. Не хотела касаться рук, что стали холодней апрельской росы. Из-под дерева, где пряталась от чёрного солнца в трауре, чуяла этот мёртвый последний холод. Холод всегда ставил точку в горячей жизни...

Слёзы заполнили в который раз глаза, когда волосы и лицо русалки исчезли в глубине. И пока утирала их ладонями, на поверхности воды не осталось даже кругов. Озеро забрало свою дочь обратно, красивое, безупречное его порождение. Неизвестно, дождутся ли новой русалки аварры, такого в лесу не скажет никто. Хуже будет, если этого не случится. Цикл известен, пройдет много лет, и погибнут сначала они. Затем обмельчает и озеро, закиснет постепенно, усохнет. Станет потом обычным болотом. И хорошо, если к рукам его приберёт водяной. У каждого лесного озера или болота должны быть хозяева…

– Так они захватывают для себя территорию, – рассказывала ей про шенширр Амидея, когда вдвоём медленно шли обратно к дому, – ищут, где жить…

За спиной нарастал шум дождя. Поливал осиротевшее ночью озеро и почти наступал на пятки. Но на них не попало ни капли. Сестра сдерживала плачущую стихию.

– Часть земли они омертвляют, избавляются от неугодной живности и местных хозяек. Надо же… Я полагала, их нет давно, думала, все уже вымерли… Есть твари, чьему возращению рад только Тёмный…

В избушку Лана вернулась совсем без сил. Похороны прошли быстро, но вечер наступил ещё быстрее, темнело. Ничего не поев, уснула не голодная. А ночью ей приснился странный сон.

В нём она видела Амидею. Та будто была в своём лесу. Шла возле старой бобровой запруды, гуляла неторопливо. Потом внезапно остановилась и вздрогнула, качнулась вдруг как рогоз на ветру. В глазах – не испуг, а удивление. Прижала руки к груди, отняла. Взглянула на них, но те были чистыми – ни капельки крови. Однако Лана отчётливо слышала выстрел, и будто не своими ушами, но ушами сестры. И на ладони смотрела её же глазами.

Вскочила спросонья с постели. Понеслась в темноте.

На этот раз сноп искр из глаз зажёг «холодный огонь». И к Амидее наверх Лана взлетела уже при свете, ни разу на ступеньках не споткнулась. Увидела, что сестра её тоже не спит, сидит на полу, растерянная и растрёпанная, на ворохе свежего сена. Будто сама, как и она, только что вынырнула из неуютного сновиденья.

«Вкус пороха!.. – воскликнула Лана. – Я чую его!.. На губах!..»

Прильнула к ней, зарыдала. Намертво вцепилась в неё руками.

И Амидея обняла в ответ.

– Тихо... Я здесь… – сказала она.

– Нам просто приснился сон. Один на двоих, но глупый, – успокаивала она её. – Мы ведьмы. Лесные женщины. Такое иногда бывает…

Потом же, согрев и приголубив, расчёсывала гребешком ей волосы. И продолжала говорить, убаюкивая:

– Стать частью леса – важно. Что б защитить его… Я не смогла воссоединиться с ним после отлучки в Париж. Не смогла при тебе. Потому так с Росси и вышло. Дала слабину, не доглядела. Нет тут твоей вины, есть только моя. Но… тебе придётся уехать. И лучше сейчас. Я помню, что обещала осень...

Лана оторвалась от её шеи. Поцеловала горячо в щёку, потом крепче обняла.

– Не надо, – прошептала она, – я понимаю. И не готова быть здесь…

– Да, – кивнула сестра. – Ты не готова.......

***

Снова увиделись они с Амидей только через четыре долгих года. Она провела в её лесу лето, осень и зиму. Готовилась и прошла непростой колдовской обряд посвящения. Не каждому юному дарованию с каплей леса в крови удаётся выполнить ведьминский ход с первого раза. Ей повезло, хватило новых умений. Видела там и других юных ведьм, ведьмаков, иных сущностей, что не встречала прежде в лесу. Обряд посвящения был неким торжеством. Вместе с ней посвященными стали два молодых ведьмака и три юных девушки леса. Это было лучшее празднество, что она видела в жизни. Впервые Лана узнала тогда, что называют музыкой леса – той самой, живой и волшебной, что не забыть никогда услышавшему её хоть единожды. Нет ни в одном железном оркестре таких инструментов, что б будоражили кровь до одного лишь желания – рождаться повторно снова и снова...

А следующая, и последняя их встреча, произошла в 1811 году, в Париже. Лане было уже 26, а её сестре – ровно на сотню лет больше. Тогда Лана покидала Францию, ещё не зная, что навсегда. Муж её, офицер в отставке, был призван в армию Бонапарта, и она уезжала за ним. К тому времени умения молодой ведуньи возросли многократно. Четыре колокольчика грандометрона отзывались на её присутствие. И Лана могла утаить свою суть – умела делать так, что прибор еë не слышал. Тогда колокольчики не звучали вовсе...

– Как ты, Амидея? – спросила она сестру, имея в виду её лес. В озере давно жила другая русалка – Амелия. Она появилась ещё до посвящения, и имя такое ей подарила хозяйка леса – привычная для места традиция. Амелия не дала зачахнуть воде, жизнь в озере вновь процветала, аварры избежали одиночества и медленной гибели.

– Хорошо, – ответила старшая сестра.

Поболтали совсем немного. А напоследок Амидея сказала ей несколько вещей.

– Пообещай, что никогда не свяжешься с оборотнем, – попросила сначала она.

– Фууу! – изобразила гримасу Лана, а сама почувствовала всё тот же едва уловимый запах от старшей сестры – запах волка, лесного человека. И за её каретой будто увидела даже тень. Точь-в-точь, как тогда в избушке – когда тень эта смела шенширру и зубами вцепилась в рябую глотку. Долго потом не была уверена, что именно видела. И видела ли вообще, лишившись так быстро чувств? Додумала скорее во снах...

– Ты знаешь, от чего умер наш отец? – спросила вдруг Ами.

– Нет.

Считалось, что от тоски или неподвластной зельям болезни. Никто в этом не думал усомниться, все говорили так.

– Его убило заклятье. Я прокляла... Хочу, что б ты знала от меня...

Сказав это, Амидея пожала неуверенно плечами. Взглянула потом на Лану в последний раз. Развернулась и… ушла уже навсегда. Оставила младшую сестру стоять ошарашенной. Простились как обычно – непредвиденно быстро…

Всю дорогу в Россию потом вспоминались её слова. И терзали вопросы, как, почему? Не простила, что не ушёл за матерью, в лес? Что встретил потом другую? Но Лану-то Ами любила, пусть матерью ей и стала другая, женщина не из лесных. Любила. Она это знала точно. Или хотела так чувствовать – ведь не было никого ближе сестры. Возненавидеть её она не сумела..............

Вся эта жизнь пронеслась в глазах в одно мгновенье – стоило ей к нему прикоснуться. Рана найдёныша тут же открылась, горячая кровь окропила её ладонь. Совсем ещё юн, лет 16–17. Но уже умирал, лёжа в снегу. Кожа и плоть его холодели быстро, и сердце из последних сил выталкивало остатки жизни горячими струями…

– Чшшшш… – сказала она, желая его успокоить. – Как твоё имя?..

Волк вздрогнул. Глаза его сначала вспыхнули жёлтым. На бледном лице отразился не испуг, скорее недоверие. Но юноша разглядел в ней быстро свою – признал дух свободного леса. Немного, правда, этому удивился. Затем же, покорившись судьбе, отвёл в сторону взгляд. Крепкий, как все юные волки, живучий.

– Тихо, тихо… – шептала она, обняв осторожно за плечи, держа бережно голову. – Они скоро уйдут…

– П… Прокопий… – едва разлепились сухие губы оборотня.

А её – прошептали заклятье. После чего большой снежный купол накрыл их с головой, спрятав надёжно от рыщущих глаз. И вскоре, мимо сугроба, родившегося на ровном месте, пробежали солдатские ноги, несколько пар. Тяжёлые, обутые в меховые сапоги. Солдаты были с ружьями в руках – донёсся запах калённого железа и обтёртого ладонями дерева. Преследователи юного волка злились, они потеряли кровавый след. И ничего не оставалось им, как только двигаться дальше, пробовать искать в другой стороне. Ведь никто, кроме старого филина и деревьев вокруг не видел, кого зима укрыла своим одеялом. А что до гордой луны – своих детей она никогда не выдаст…

Автор: Adagor 121 (Adam Gorskiy)

Нрав её проявился задолго до её "появления на свет". "Если она чего хочет, этого хочет Бог", – сказала как – то одна из её бабушек.

Неуёмная, неугомонная, но такая родная и любимая моя Настёнка.

Второй жертвой её страсти и обожания был её старший братишка, мой рассудительный Алёшка.

Наверняка он уже так же был разбужен её криками и обнимашками. Но он же, чтобы "откупиться" и сдал меня, рассказав ей про мой выходной.

Настёнка, которую и в садиковские будни было поднять легко( только разбуди!), при словах "мама выходная", становилась совсем неуправляемым шквалом, ведь мама вся её! Поэтому в воскресенье и в праздничные выходные дни у нас наступало "мамасенье".

Но вдруг этот ураган – торнадо и домотрясенье в одном флаконе привлек к себе вид из окна. Заоконье манило... И Настёнка уже стояла припав к стеклу курносиком и открыв ротик от выдоха:

– Снееееег.

И тут же посыпалось, наверстывая секунду тишины:

– Маааааа! Лёееееш! Снег! Сколько навалило! Там лужи замело! И дорожки! И машины! Лёшкаааа! Пошли снеговика лепить, мам, дай морковку! Где моё ведёрко, лопатка? Маааам! Санки! Достань санки, и коньки! Лёшка, ватрушку бери. А Новый год скоро? И бабушку Люду с дедой Ваней надо позвать, она обещала приехать на Новый год!..

Она всё щебетала, щебетала... А мы с Алешкой просто обязаны были всё запомнить и выполнить в точности, а ещё желательно "уже"...

Накормив всех быстрым завтраком(а какой ещё возможен завтрак, если там "Снег!!!"), мама наседка и курятник собрались на прогулку очень быстро(всего – то 40 минут! Мигом, я бы сказала, мамочки хоть одного дитятки отлично меня поймут!). Отвлеклись только на Алешку – уроки оказались не сделаны, но было дано обещание всё быстро и хорошо исполнить после прогулки. И вот долгожданная УЛИЦА! Детвору я завела на площадку. Выдала Цэ У: "со двора ни ногой", и получив два кивка отвернувшихся и уже забывших о моём существовании, деток.

Теперь вот хочу в магазин забежать за продуктами, пока есть свободная минутка. Ха! Хочу! – Надо!

Я же хорошая мама/жена/хозяюшка, я теперь всё "хочу", что "надо". И постирать, и прибрать, а уж как я посуду мыть хочу!!! За уши не оттянуть!

С такими мыслями я пошла в магазин, оборачиваясь на площадку проследить, где детвора. Только выйдя со двора я выключила маму и увидела снег... О! Первый снег, это же как открытая форточка в детство! Запах свежести, скрип снега под ногами, первый снежок... – и конечно же зазевавшейся мне за шиворот! Из арки раздалось писклявое "ой" голосом похожим на Настенкин и "бежим" голосом похожим на голос её брата! И убегающие сапожные пятки засверкали за угол дома...

Обругав себя вороной, удивилась той меткости, которой где – то обучились эти бесенята( и кто их этому научил?) Побежала отлавливать снеготеррористов. Дальше было много визгу, радостных и не очень криков. Иногда мне казалось, что у меня не двое детей, а 5 или 7. Алёшка у меня тоже не тихоня, просто это на фоне Настюхи он спокойный, а так очень живой по – характеру мальчишка, а может и Настёнка бойкая благодаря ему? И в кого они такие? Папа их тихий, рассудительный, и деже чуточку инфантильный человек. Как говорится, «когда что – то спросишь – всегда ответит»! Угу. Тогда получается, что ребятки то в меня, больше пенять не на кого. Хе – хе. Сейчас прямо лопну от гордости! Бах! Снова снежок вернул меня на землю. Однако, пора мне! Негоже проигрывать мелкоте. Да и мокрята рискуют разнести весь снег, докопаться до центра Земли, там промокнуть, замёрзнуть и пиши – пропало!

Делаем строгую маму, ещё раз напоминаем про то, что со двора уходить нельзя, и в магазин!

Сразу оговорюсь – не в моих правилах оставлять надолго детей на площадке без присмотра, но там уже прибыло пополнение в виде друзей – подруг чадушек и их родителей, да и пора приучать к ответственной самостоятельности. Не век же под юбкой держать.

Ближайший магазин не обладал миниатюрностью размеров, поэтому там я подзависла минут на 20 точно! Впереди рабочая неделя, а муж всё ещё в командировке. Закупалась продуктами основательно, на неделю, в целях экономии времени. Меню недели в голове уже сформировалось, потому, как в стишке:

картошка,

капуста,

морковка,

горох,

петрушка и

свёкла, и

йогурты, ох!

И масло закончилось,

сыр был не плох,

печеньки на полдник и

яблок,

а так же творОх... Приговаривая и похихикивая добралась до кассы. Всё, с миром продуктов и магазинов покончено! Полные сумки, даже в карманах вкусняшки на сюрпризики детворе. Пора забирать снежных мокрозябликов домой для просушки. «Сделаю доброе дело, – хмыкнула я, чтобы отвлечь себя от тяжести пакетов,– отогрею каких – нибудь двоих, глядишь, и угадаю своих, а если нет, то завтра поменяемся с кем – то из родителей».

Во дворе даже не удивилась обилию детворы. День был в разгаре, снег разобрали еще не весь, ветра нет, морозец едва пощипывал щеки, скорее, дразня, чем прогоняя.

Настёнку я увидела издалека, а снежный мини – человечек Алёшка никак не отыскивался. Все в снегу, куча мала просто перекатывалась по детской площадке никак не желая показывать мне моего сынулю. Но внезапно на помощь пришла Настёнка:

– Маааа! Алёшка за другом побежал!

-Что значит побежал? – Опешила я.

Подошедший Валера, папа Настёнкиной подруги Ники и по – совместительству, сосед по дому, постарался успокоить и объяснить обстановку:

– Ну, Тимка, одноклассник Лёшки, выбежал, плакал кажется, Алёшка к нему побежал, но не успел перехватить, и побежал за ним. Он отпросился, до соседнего двора, не волнуйся, сейчас вернутся оба! Наверное.

Ну, я вроде и не волновалась. Наверное. Только холодом каким – то щеку царапнуло. Ветер поднялся что – ли? Повалил снег.

Я стояла посреди двора. Настёнка убежала по – своим важным незаконченным делам. А я стояла, забыв про пакеты в руках, и задрав голову, смотрела на снежную круговерть, которая будто закручивалась бесконечной бездной, и казалось, что снег летит не вниз, а вверх. И будто и я лечу вслед за ним.

– Ленок, – окликнула меня моя мама, – ты чего?

Настёнка уже кружилась вокруг неё, рассказывая, что вот снег выпал, что уже теперь совсем скоро Новый год и...

– Алёшку жду.

– Алёшу? А где он?

Оглянулась мама.

– На качелях, наверное, в соседнем дворе, с Тимофеем. Сейчас схожу, заберу его пока в ледышки не превратился. А вы со снегурочкой домой идите уже, не ждите нас.

Проводив их взглядом, повернулась, охватывая взглядом двор и все входы – выходы из него, Алёшки так и не было. Это мне уже не нравилось, почему так долго?

– Заболтался. Наверное, – опять выхватил мой взгляд Валера.

– Уроки пора учить,– вроде как сердито уточнила я. Признаваться, что волнуюсь было как – то стыдно.

– Мамааааааа, а папа меня в снег бросааал! И Алёшку потерял! – вырвалась, почуяв слабину Ника и унеслась ябедничать к своей маме. А вот, не надежный мой страж, «отпросившись» у своей жены, вдруг побежал со мной, чем меня сильно удивил, видно и он понимал, что Алёшка как – то неоправданно долго бегает до соседнего двора.

«Ага, – злорадно подумала я, – чтобы не выслушивать от жены, сбежал».

– Пойдём, найдём Алешку, а то холодает что – то!

Действительно, холодало. Поднявшийся ветер стал более колючим. Пастораль тихого дня улетучилась. Это север, детка!

Дальнейшее для меня слилось в один сплошной кошмар. Алёшки в соседнем дворе не было! Там не было вообще никого! Не нашли мы его и в следующем, и у магазина, и в нём. Не было его и у школы, садика. Его не было нигде!

Валера, тоже за время беготни (а мы уже бегали) по дворам, спал с лица. Он даже перестал меня поддерживать и проникался волнением всё больше и больше. Иногда мы звали Алёшку, спрашивая редких прохожих, не видели ли они мальчика... Паника меня стала охватывать накрывая всё больше и больше. Слёзы уже лились. Я не могла даже себе ответить на вопрос, «почему так паникую», да я его даже себе задать боялась. Но внутри меня росло огромной лавиной понимание – случилась беда! И она только растёт! Я не успела!

На слова Валеры:

– Мы его сейчас найдём!

Я даже не нашла сил ответить. Алёшка! Мой Алёшка! Уже вечер, а я не могу найти своего сына! Его нет. просто нигде нет! Я уже плохо соображала где я, С Валерой мы давно разделились, чтобы охватить больше дворов. По пятнадцатому или сотому разу.

– Лена, остановись! – Окликнул меня Валера. Он спокойно стоял у магазина и курил ожидая меня, – мне сказали, что видели Алёшу, мы почти его догнали, он вон туда шёл! Сказали, синяя куртка, шапка с белым ромбом, он с другом был, с Тимкой, всё сходится! Это он, заноза такая, его увёл так далеко! И на кой им туда?

– Так чего стоим, надо же их догонять!

– Да там они, – махнул он рукой в сторону арки, будто потеряв весь интерес к поискам, – двор глухой, сейчас догоним.

Я была вымотана уже до изнеможения, но отметила несуразность. Валера стоял уже спокойный. И никуда бежать то и не собирался. Устал от поисков? Успокоился? Мозг соображал плохо, и я просто пошла к арке, на которую указал мне мой странный помощник. Меня подстёгивало неясное чувство тревоги, оно накатывало снова и снова. Странно, но новость про то, что Алёшку видели вот только что, буквально 10 минут назад не успокоила, а наоборот напрягла. Или напрягло место? Это странно, но я практически не понимала где я. Только непоправимость свершившегося меня прибивала к земле, ноги тяжелели с каждым шагом. Чего я боялась там увидеть? Кажется – беги! Но я боялась, что уже поздно.

Войдя под полукруглый свод арки( полукруглый? – мысли мотались, как в киселе где – то на задворках), я и сама, будто завязла в вязкой субстанции. Это, знаете, как когда вы во сне пытаетесь от кого – то убежать, или кого – то догнать, а движения, как в воде. Я сплю? Я на миг замерла, ущипнула себя, нет, не сон. А было бы так здорово проснуться и ...всё хорошо, все дома! Но ничего не происходило. Только сердце било набатом в ушах. Вроде, во сне сердце не слышно. «И ладони не рассмотреть», – подумала я, разглядывая линии своей жизни.

Я двинулась дальше и снова, почувствовала себя, как муха в киселе. «Странно, почему так тихо?» Так я и текла сквозь эту арку, кажется прошла целая вечность! А выход был всё так же далеко, но мне стало казаться, что я вижу «путеводную нить». Я верила – она ведет туда! Ведь мой путь вёл меня туда. Я должна дойти, если я хочу увидеть Алёшку. И я пробивалась сквозь и вопреки! Рассудок жил только мыслью, что я должна найти сына! Меня ничего больше не удивляло. Мне казалось, что я пробираюсь сквозь эту арку неимоверно долго! Да сколько там её? Где же конец этого арочного проёма?

И вдруг я вылетела из него! От внезапного изменения моего состояния, от исчезновения державшего меня непонятного поля, я пролетела по – инерции ещё шагов десять и растянулась на траве!

Траве? Лето? Да, вокруг было лето. Я в непонимании, оглянулась на арку – никакого киселя, просто круглый проём и тихая зимняя улочка за ним, вон даже вроде Валера всё так же стоит и курит у магазина... А тут...

Тут мне будто звук включили, а заодно и мозг. Лето, трава, вокруг светит солнце, бегают и гомонят дети, девчонки и мальчишки, в летней одежде. Голоса просто оглушили радостными возгласами со всех сторон. Казалось, они везде, и сверху, и снизу тоже они. Я в непонимании обвела взглядом то место, куда я вылетела. Не так – Место. Летний двор, слева от арки хлебная лавка на колёсах, которые заросли травой, она давно уже будто вросла в землю. Продавца нет, только полки и всякая снедь.

Прямо передо мной стройка, сваи, блоки. Не хватает только котлована и забора. Да и стройка какая – то неприметная, странная. За стройкой ввысь уходит пологая сопка, поросшая веселеньким леском , а слева виднелся жилой дом, этажей так на 7.

Детские голоса слышались ото всюду, они снова вернули меня в реальность. От хлебной лавки послышался диалог:

– Олька с маком любит, возьму ей, а Саньке булку с повидлой, веселей будет! Всё? Взяла?

– Угу.

Переговаривались две девчушки лет 13, в летних юбочках и футболках, руки их были заняты стопкой хлеба и булочек. Под мышкой были бутылочки с соком. Причём, всё это они просто несли в руках, без пакетов, откусывая при этом от одного багета хрустящие кусочки прямо на ходу.

Охватив эту картинку взглядом, я замерла, замерли и девчонки.

Причём, ошеломление у них в глазах было неподдельным, и даже могло поспорить с моим. Они удивились мне гораздо сильнее, чем я всему этому. Подумаешь, да я каждый день из зимы в лето через арки вываливаюсь!

Из оцепенения нас всех выбил крик третьей девочки, что налетела на меня, причём, откуда она взялась я бы даже не ответила. Она будто выросла передо мной. Лицо её было искажено гримасой злобы, она не говорила, она как гусь – шипела мне в лицо(будучи ниже головы на две!):

– Ты как сюда попала? Кто ты такая? Вон отсюда!– теснила она меня к арке,– таким, как ты здесь не место!

Точно, в деревне с гусями росла, как Маугли с волками! Я с трудом разбирала её шипение! Это же почище дворового пса охрана! Мелкая, тонкая, как тростинка, в клечатой желтой рубашке, может она и симпатичная, то сейчас, чисто фурия. Я невольно попятилась назад, и от неожиданности начала лепетать:

– Алеша, сын у меня, он сюда с Тимом, с другом забежал. Ему домой пора, я забрать его только. Может видела – синяя с квадратами куртка такая...

– Ты кто? Как ты СЮДА попала?

Нас стали обступать спешащие на крики девочки другие девочки и мальчишки.

– Как. Ты. Сюда. Попала?

Не слушала меня девочка – гусь. И как только у неё получалось так шипеть и говорить одновременно?

– Мой сын! Я ищу его, – я стала приходить в себя после натиска девочки, дело то у меня правое! Я за сыном пришла! Другие вроде адекватнее. Вот, только ошалевшие и с недоумением на лицах. – он в синей зимней куртке был, шапке с...

– ВОООН! – перебила меня снова злая фурия, – Убирайся! Тебе здесь не место! Не для тебя! Уходи!

Она разошлась не на шутку, её шипение теперь переросло в крик. Я едва разбирала слова. Лицо покраснело, и пошло пятнами. Я поняла, что она меня сейчас просто вышвырнет отсюда, и совсем не важно, что она в три раза меньше меня!

Я отступила влево, чтобы эта пигалица не «вынесла» меня в арку и обратилась к другим детям, которые вели себя более адекватно. Чуть в стороне стояла девочка с большим прозрачноватым кулоном на шее, в отличии от других, на ней был сарафан и волосы были заплетены в аккуратную косу.

Пожалуйста, сказала я глядя ей в глаза, – помогите мне его найти! Мой сын, Алёша, ему всего 7 лет. И другу его Тимке, тоже. Им ещё уроки делать, а завтра в школу. Мой сын, он за другом сюда пошёл.

Почему – то последний факт мне казался очень важным. Ведь мой Алёшка хороший мальчик, он всегда слушается, он хотел помочь другу.

– Но, как? – подала голос девочка с кулоном.

– Я сына ищу, помогите мне найти его, – Как мантру повторяла я.– Он же здесь. Где – то. Вы его не видели?

Я переводила взгляд с одного мальчишки на другого. Но их лица теряли интерес ко мне, и становились равнодушными. Будто я их отвлекаю своими глупостями от важного. Не успокаивалась только маленькая фурия.

– ХА! – снова зашипела маленькая заноза, странно, но я не испытывала к ней негатива, злости, я просто не понимала её такой реакции на меня. – Ты его не найдёшь! Он теперь наш!– продолжала девочка – гусь.

И это её «НАШ» прозвучало, как торжество превосходства надо мной. И не смотря на тепло летнего дня, по моей спине пробежал холод стужи. Сердце сжалось ещё сильнее, хотя – куда, да и от чего? Ну что со мной сделают дети? Хотя... Эта не только ущипнуть может. Мысли метались пугаными воробьями, сбивая меня своим мельтешением. Собраться не получалось никак. ситуация просто выбивала.

Зима – лето

Что это за место?

Кто эти дети?

Где их родители?

Что значит «наш»?

Чей «наш»?

Где они прячут Алёшку с Тимом?

Зачем?

Воробьи превратились в рой ос, он гудел, голова шла кругом! Почувствовав накатывающую дурноту, захотелось просто упасть.

Как за соломинку я ухватилась за девочку с кулоном (Да что же это за дети такие?)

– Вы видели его? Его дру...

– Нет, – прервал меня спокойный голос девочки с кулоном.– Мы его не видели. Но если он пришёл сюда, то ты его уже не найдёшь. Он наш. Здесь Мир детей. Наш Мир. Здесь нет места для взрослых.

– Что значит «ваш»? Чей ваш?

Я опешила. Я не поняла! Слова, попадали в уши, но они просто не доходили до мозга.

– Просто позовите его, скажите, что пришла его мама, ему домой пора! Где ваши родители?

– Ха – ха – ха, – рассмеялась уже не шипя девочка– гусь. Она почувствовала свою силу, будто крылья расправила, она была хозяйкой ситуации! – Он СБЕЖАЛ от ТЕБЯ!

Смеялась она, пытаясь поймать мой взгляд и будто стегала словами наотмашь, чтобы сделать мне больнее.

– Чего ты злишься? – недоумевала я. – он не убегал, я же говорю – за другом пошёл, помочь ему хотел, тот опять, наверное, набедокурил, ему от родителей...

Закончить я не успела. Тут осознание сказанного девочкой с кулоном догнало таки пониманием: это Мир детей! Она сказала – Мир детей! Тот самый, который был воспет столькими писателями, которые в детстве видно очень мечтали о свободе и воле! Это его называли Нетландией или ... да не важно! Вот почему меня восприняли в штыки, вот почему они так удивлены. Вот почему «мне здесь не место». Это Мир сбежавших детей! Нет тут ни пиратов, ни фей( но это не точно). Это. Мир. Сбежавших. От. родителей. Детей.

Поэтому девочка – гусёнок шипит на меня! Она думает, что Алёшка тоже сбежал, думает, что ему со мной плохо!

– Нет. Он не сам. Не сбегал. Не из – за меня. Он за другом. Он помочь хотел. Он добрый очень. Отзывчивый. Он... Мы... Он любит и любим, у него сестрёнка есть. Она его тоже любит и ждёт.

И я снова заплакала. Просто от бессилия. Что я могу доказать этим маленьким обиженным или обидевшимся комочкам ёжиков? Я поняла, они мне не помогут. Они не позволят найти Алёшку!

А они просто рассматривали меня. Молча. Как рассматривают диковинку на витрине. Спокойно так. Они явно давно не видели взрослых. Но это их не сильно интересовало. Как долго они здесь? Теперь понятно, что хлебная лавка такая здесь уже очень давно. Дети просто брали что хотели и когда хотели. И продавца в ней нет и не было. Если только детишкам не захочется поиграть в магазин.

А ещё, именно сейчас вспомнились все случаи пропажи детей. И ведь большинство из них так никогда не находились! Никогда. Ни – ког – да!

Алёшка. Мой Алёшка. Мой маленький помощник и верный друг. Знал ли ты куда провожаешь своего лепшего и вечно влипающего в неприятности, друга. Мальчишкой Тимка был немного сложным. Лез всюду, слишком неспокойный. Про таких говорят – шило в одном месте. Родители у него не плохие. Был и младший брат. Вот только тот был отдушиной родителей. В свои пять лет уже во всю читал, в прошлом году его отвели в художественную школу. А Тимофей стал шалить ещё больше, ожесточеннее.Но они пытались его воспитывать, устали ходить и извиняться перед всеми за него. Ругали, наказывали... В общем, всё, как у всех. А Тимка обижался, и бедокурил ещё больше. Брата, казалось, не любил, обижал его, ревновал. Как Тимка сошёлся с Алёшкой даже не знаю. Шалун и тихоня. Но Алёшка его пытался даже защищать.

Ни – ког – да... Снова пронеслось в моей голове. А ведь родители надеются и ждут своих малышей. Какими бы забияками, щалунами они не были. Они верят! Слышала даже, что родители ходят в какие – то тайные лавки и оставляют для своих заблудших чад вкусняшки, еду, игрушки, записочки. Просят, зовут, надеются. А на столбах появляются всё новые и новые объявления о пропаже детей. То девочка, то мальчик... Мальчишек больше, конечно, даже странно, что на меня напала именно девчонка. Мальчишки стоят рядом с ней. Но пока молчат.

Лавка. Я посмотрела на неё новым взглядом и... увидела, как на прилавке появились пирожки и сок. А ещё маленький измятый медвежонок. А от него вспорхнула бабочкой небольшая записка. Значит, вот как... Письма и послания даже не доходят до адресатов – вот они, стоят насупленные, равнодушные, ни один не заступился за меня, всех обидели. Они свои ниточки души к родителям порвали! И теперь эти письма и записки, отвергнутые адресатами, но не отправителями порхали птахами и бабочками и пели свои грустные песни о родительской любви, взывая к их неразумным чадам. Безответно. В гомоне радостного времяпровождения и вседозволенности, они их не видели и не слышали. и не хотели слышать. Вот и сейчас, паренёк в черной бейсболке и с травинкой во рту, отмахнулся от назойливо щекотавшей его щеку, бабочки. Не услышал. Не принял. Ёжики.

Всё это промелькнуло в моём усталом мозгу, не принеся ни мгновения облегчения. Пазл сложился, но как быть мне? Я посмотрела в равнодушные к моему горю глаза девочки с кулоном, который она постоянно зачем – то теребила в руках.

– Он НЕ убежал.– упрямо проговорила я, сделав особенный акцент на частице НЕ.

– Да. – спокойно сказала она, не став спорив со мной., – может вернётся, – так же равнодушно закончила она, но легче от этого не было. Она в это и не верила, просто не стала спорить со мной.

– Ой, не смеши! – снова влезла в разговор несносная девочка – гусь,– кто захочет вернуться к НЕЙ?

Я опустилась на траву. Силы покинули меня окончательно. А ещё я очень боялась, что она сможет выкинуть меня в арку. Я понимала, что теперь моих сил не хватит, чтобы снова пройти этот путь. Нить моего пути, что верно вела сюда начала таять от новых знаний и понимания реалий этого места. Нить истончалась. Она уже была с конский волос. А сердце ныло и стонало от невозможности изменить это. Обречённость. Нет, вселенская обречённость стала окутывать меня пробираясь под кожу, и вытесняя надежду из каждого уголка моей души и тела. Собрав последние остатки своей решимости, я закричала раненой чайкой:

– Алёееееешааааа!

– Ну, и что тебе от громоотвода надо? – скрипучий голос над головой так напугал Малыша, что он подпрыгнул, как лягушонок.

Пришлось выкручиваться:

– Дождик собираю… – не рассказывать же о молнии, которую собирался поймать!

– Ну-ка, брысь домой! – снова проскрипел голос. Его владелец – дворник дядя Вася – гонял мальчишек даже с детской площадки. Ну, конечно, когда они там куролесили.

Так прошлой весной и не повезло с охотой на молнию. Малыш мечтательно смотрел в далекие сполохи в небе. Вдруг от черной тучи отделилась точка и стремительно понеслась в сторону дома Малыша. Так быстро, что даже подумать не осталось времени…

– Ребенок! – мама вошла и кинулась к окну, испугавшись за Малыша. – Ну, что же ты! Там же гроза! Нельзя! А вдруг молния ударит?

– Не ударит, она красивая! Почти как ты!

– Не подлизывайся! Марш в кровать!

Малыш, пока разговаривал с мамой, забыл о светящейся точке. Как только мама вышла, притворив дверь, выскользнул из постели и снова кинулся к окну. Надо же было рассмотреть, что это там по небу рассекает! Расплющил нос о стекло и сразу отскочил: на него уставился взглядом странный тип. Странный, потому что висел в воздухе по ту сторону окна и хитренько так ухмылялся.

– Ты кто? – Малышу стало интересно. После дяди Васи можно было уже никого не опасаться. Открыл окно и впустил незнакомца. Тот влетел на какой-то необычной доске – скейте. Но скейт выглядел волшебно: ряд фонариков по краям, а на панелях…

Впереди на панели – экран и клавиатура, как у компьютера. А сзади ввинчены трубки, из которых сверкают искры.

Малыш разглядывал роскошную игрушку и на минуту забыл о пришельце. Хотя правильно сказать: «Прилетельце», – он же прилетел!

– Ты кто? – снова спросил Малыш, рассматривая незнакомца.

Выглядел пришелец очень спортивно – мускулы, трицепсы и бицепсы так и играли под тонким комбинезоном. А ткань, казалось, прилипла к телу и выглядела цветной яркой кожей, разрисованной спиральками и стрелами, похожими на молнии.

– Давай знакомиться! – протянул ладонь, будто знал, как папа с Малышом здоровается, когда возвращается с работы. – NEWКАРЛСОН!

С английским Малыш дружил давно. Занятия нравились из-за учительницы, а без знания языка ни в одну игру толком не поиграешь. Все инструкции папа читает, объясняет суть, вперемешку произнося то русские, то английские слова.

– NEW – новый, это понятно! А что такое «КАРЛСОН»?

– Карлсон – мой дед, понятно? Имя у него такое было…

У Малыша екнуло сердце: хоть бы не обиделся и не улетел. Он же еще о штуковине ничего не спросил! О той, на которой влетел в окно Ньюкарлсон. И Малыш решил помягче, хотя новый друг и не собирался обижаться.

– Слушай, а почему так длинно тебя зовут? Это же неудобно – язык бантиком завяжется, пока выговоришь… А можно я тебя короче звать буду – Ньюк, например?

– Ньюк, Бук, Смук – как хочешь! У тебя варенье есть? Ты тут один живешь?

– Варенье? Есть, наверное… Мама и папа уже спят… Подожди, сейчас принесу, – Малыш метнулся к двери, приоткрыл и прислушался. Теперь он переживал только об одном: если в темноте банку уронит – то все! «Сказке – конец, а кто слушал – молодец». Удалось пробраться на кухню тихо-тихо…

– А зачем тебе варенье? Для двигателя? – и Малыш кивнул в сторону летательного устройства, приставленного к стенке Ньюком. – А это что?

– Варенье мне нужно вместо конфеты. Я просто обожаю сладкое. По наследству от деда досталось. Гены, понимаешь?

Малыш на всякий случай кивнул, но у него от такого количества новых слов уже голова закружилась. Решил, что разбираться с новыми словами будет по мере надобности. Сейчас была «надобность» разобраться с непонятным фантастическим устройством…

– Так что это?

– Ховерборд! Я на нем летаю. У деда был пропеллер – старая фотография где-то есть. Но это полный отстой – и пропеллер, и фотографии. У меня новинка – летающий скейт. Японцы придумали. Дедушке Карлсону такое и не снилось! Их всего десять во всем мире.

– Дорого, наверное, стоит? – и, замирая, стал ждать ответ. В конце концов, у него скоро День рождения!

Ответ Ньюка его просто убил:

– Два миллиона банок варенья и еще два миллиона банок сгущенки!

– Где взять столько…

Малыш почувствовал, что «потерять сознание» все-таки придется. Когда бабушка сердится, всегда грозит «потерять сознание». Такая куча новых слов, из которых он знает только «фотографии», «варенье» и «сгущенка». А «отстой» где-то во дворе слышал, но папа все время требует, чтобы Малыш «фильтровал дворовую лексику». Как мама фильтрует воду в кране специальным устройством, Малыш знал. А вот как фильтровать через это устройство слова – понятия не имел.

Ньюк успел прикончить варенье.

– Хочешь на ховерборде полетать? У меня есть запасной…

Малыш чуть не захлебнулся от восторга воздухом:

– Уф-ф-ф! Ньюк, миленький, я тебе еще банку сгущенки принесу…  Понимаешь, у меня давно появилась идея! Хочу поймать молнию, а ты прилетел оттуда, из тучи… Я видел!

– Ты соображаешь, о чем говоришь? Молния очень опасна! Даже для меня…

– Да ладно, зачем пугаешь? Я ее видел сегодня – красиво очень. Огонь – потом – бабах! Огонь – бабах! Как в «Звездных войнах»… Давай полетим туда, где гремит! Отдам все варенье, сгущенку и мороженое впридачу… У нас в морозилке штук сто лежит, не считал.

– Мороженое, говоришь… Надо подумать…

Но додумать Ньюк не успел: за дверью зашуршало, и вошла мама.

– Ты чего не спишь, Малыш? Плохой сон приснился?

– Нет, мамочка, я с таким парнем… – Малыш оглянулся, но Ньюка уже и след простыл. И ховерборд прихватил.

Малышу стало отчаянно грустно:

– Да, сон… – Малыш поднял взгляд в окно и увидел Ньюка. Тот весело хохотал, и этот смех отзывался раскатами грома. – Хороший сон. Если б каждую ночь такой снился…

Мама погладила Малыша по голове, укрыла одеялом.

– Спи, мой милый! Сладких снов тебе…

Малыш вспомнил о варенье и улыбнулся.

Однажды он решил поговорить с богом западного ветра, но не смог, ведь брат не отозвался на его призыв.

— Его больше нет с нами, — сообщил слабый огонёк старшей сестры, нависший над головой Сильвы. — Люди научились управлять погодой, оттого северный, южный, восточный и западный ветры более не подчиняются нашим братьям, а раз необходимости в них нет…

— Неужели они сделались звёздами в бескрайнем просторе космоса?

— Так и есть. Все мы слабеем, брат. Люди больше не верят в богов, теперь на первом месте наука, логика, торжество разума. Духовное мало что значит для новых созданий земли.

— Но я знаю как минимум одну душу, которая должна помнить обо мне.

— И где она сейчас?

И тут до лесного бога дошло, что несколько столетий любимая им душа прожила сама, без его вмешательства. Он не знал, что с ней, и в какое тело занесло тёплую энергию очередное перерождение.

Сильва тотчас отправился во владения старшего брата, но обнаружил, что грань между мирами практически стёрлась. Не ощущалось присутствие ни речного бога, ни бога дождя, ни богини плодородия, ни бога огня — все они, один за другим, покинули планету.

Дымка бога смерти и перерождения совсем поблёкла, говорил он слабо, едва ли складывая буквы в слова, а слова в предложения.

— Неужели ты не успокоился, брат, — спросил он, плавно переместившись от одного яркого огонька души к водовороту судьбы.

— Я хотел извиниться перед тобой и снова попросить отыскать Аниму.

— Какое имеет значение, найдёшь ты её или нет? Скоро мы все канем в пустоту. Люди научились контролировать смерть, они живут очень долго. Многие из них отправились в космос покорять новые миры. Они больше не верят в нас, оттого наше пребывание здесь не требуется.

— Пока Анима помнит обо мне, пока её душа чувствует связь между нами, я буду рядом. Хочу ещё раз увидеть её глаза или почувствовать тепло тела, и не важно, животное это будет, растение, насекомое или человек.

— Хорошо, брат. Это будет прощальный подарок от меня, ведь я чувствую, что скоро уйду вслед за братьями и сёстрами. Богиня жизни тоже существует последние мгновения, ведь люди теперь знают, как создавать себе подобных без акта любви.

Лесному богу было больно слышать откровения старшего брата, но он ждал, когда тот сообщит ему текущее пристанище Анимы.

— Душа в большом городе, живёт в обычной коробке, кои у людей называются апартаментами или, проще говоря, квартирами. Она относится к людям творческим, тем немногим, что всё ещё творят своими руками, без помощи роботов и искусственного интеллекта.

Сильва поблагодарил брата, попрощался с ним, выразил признательность за доброту, и как только он сделал шаг за пределы божественного царства, связывающая их с землёй нить оборвалась. Границы мира окончательно размылись и исчезли. Где-то там, далеко, энергия Отца слилась с энергией детей, и они унеслись прочь, оставляя лесного бога в молчании и одиночестве.

Сильва всё ещё черпал силы из почвы и остатков деревьев — так забавно и странно, что под конец существования его поддерживали собственные творения. Он принял образ современного человека, это было не сложно, ведь он проделывал подобное раньше.

Оказавшись на ярких, невзирая на ночь, улочках большого города, Сильва с интересом рассматривал детали быта совсем чужих людей. Злость на тех солдат до сих пор жила в его сердце, но любопытство пересилило и её. Раскованные женщины, напомаженные мужчины, пыльные проспекты, увешенные электронными рекламными щитами, блестящие здания, упирающиеся пиками в небо, и бесконечные дорожные развязки, пестрящие самыми разными видами транспорта.

Среди шума, блеска, ярких огней и душных людных переулков, Сильва разглядел на одной из улиц пёструю голографическую афишу с названием художественной выставки: «Как лесной бог полюбил бессмертную душу». Ниже значилось, что картины известной художницы отбросят зрителя к потерянным истокам, наполнят сердца приятными, но давно забытыми мистикой и романтизмом, они позволят увидеть трогательную историю любви, родившуюся в воображении автора.

Деревянный браслет соскользнул с кисти и рухнул подле проектора.

— Неужели это она? Неужели действительно помнит меня?

— Эй, красавчик! — рядом возникла раскрашенная косметикой пьяная девчонка. Она невинно поджимала губки и глупо хихикала. — Понравилась рекламка? А я знаю, где эта выставка, хочешь, провожу?

Сзади подбежала пара взволнованных парней. Они раскланялись в извинениях и оттащили подругу от незнакомца.

— Но я хочу попасть на эту выставку, — остановил их лесной бог.

Девчонка оживилась, вырвалась из рук друзей и, подойдя ближе, ещё более нахально хлопнула Сильву по плечу.

— Тогда вперёд! Она ещё открыта.

По дороге девчонка распиналась, рассказывая, какое сильное впечатление на неё произвели картины, сокрушалась, что ей не довелось испытать подобной любви. Её друзья тихо шли позади, бросая лишь короткие внимательные взгляды на странного мужчину, совсем не похожего на местных. Было ли дело в его жестах, походке или манере речи, они не знали, но что-то определённо вызывало тревогу.

— В этом году деревья в парке выглядят такими вялыми, — вдруг завела новый разговор девчонка, — словно им чего-то не хватает. Ну, оно и понятно. Хотя в городе столько новых электрокаров появилось, да и воздушный транспорт тоже на электричестве запустили. Всё равно. Чего-то им не хватает.

— Может, человеческой любви и места на этой земле, — задумчиво ответил Сильва.

— Может! — новая знакомая громко щёлкнула себя по лбу. — И как я раньше об этом не думала! А вот она думала. Она всегда мне об этом говорила.

— Кто она?

— Она?

— Ну, та, что тебе об этом всегда говорила.

— А «она» — это владелица выставки, собственно, автор картин.

— Ты её знаешь? Какая эта женщина?

— Очень творческая, отстранённая, немного не в себе, но невероятно красивая, прям как вы.

Девчонка снова захихикала и обернулась к парням, чтобы те её поддержали.

Когда они остановились у очередной красочной витрины, на улице пошёл дождь, но не младший брат лесного бога был тому причиной, а запланированная на вечер программа сгона и разгона туч.

Двери в выставочный зал сами собой отворились, впуская очередных посетителей. В полупустом зале стены увешивали картины ручной работы. Их автор красками проходился по холсту, соединяя цвета и сюжеты. Но лесного бога поразило не мастерство художницы и не оттенки, которые она использовала, а образы.

Указатель сообщил, с какой стороны необходимо начинать ознакомление, и Сильва медленно, в сопровождении троих подростков, направился к первой картине. На ней, плачущая девушка с корзиной белья встречает высокого мужчину в странном одеянии. Он склоняется над ней и смотрит с укором.

На второй картине тот же мужчина протягивает теперь уже улыбающейся возлюбленной деревянный браслет. Следом художница нарисовала очень красивую бабочку, сидящую на жёлтом лепестке крохотного цветка.

Выставка уходила всё глубже в помещение, и вот перед зрителем возник образ дворняги, облизывающей руку того же мужчины, но уже одетого иначе. Потом бескрайняя степь и двое улыбающихся людей в доспехах, мчащихся к военному лагерю.

Самой большой картиной стало гигантское дерево, каштан. Тот же мужчина лежал на одной из толстых веток, прикрывая глаза от просочившегося через листву солнечного света.

Ближе к концу полотна демонстрировали одиноких людей и животных, блуждающих по улицам, парками или плывущих по морям в поисках. Самая же последняя картина изображала красивое мужское лицо, в котором лесной бог узнал себя.

— А почему вы не сказали, что являетесь моделью этой художницы? — восхищённо пропищала девчонка. — Вы же с ним одно лицо. Глядите, парни! Ведь правда?

Лесной бог молчал, он надеялся что слёзы, вновь возникшие на его щеках, будут последними в этой земной жизни. Она всё помнила. Анима никогда не забывала о нём. Но где она сейчас?

Подходя к крайней стойке, где администраторы предлагали приобрести оцифрованные картины, лесной бог увидел её. Стройная, утончённая, с огромными зелёными глазами и длинными бордовыми волосами. Чёрное платье до колен аккуратно обтягивало хрупкую фигуру.

— Так вот как ты выглядишь на этот раз, моя Анима.

Девушка обернулась на слова, и снисходительная улыбка владелицы выставки тотчас сползла с алых губ. Она долго смотрела в лицо незнакомца, затем подошла ближе и едва коснулась кончиками пальцев его щеки, а потом и волос.

Присутствующие прятали улыбки, кто-то и впрямь начал замечать несомненное сходство, кто-то даже попытался сфотографировать очарованных друг другом мужчину и женщину.

— Ты нашёл меня, — тихо произнесла она. — Создание из моих снов.

— Так вы знакомы?! Я так и думала, так и… — затараторила девчонка, пока двое друзей не вывели её за пределы выставки.

— Идём! — новая Анима схватила лесного бога за руку и потянула за собой на дождливую улиц.

Они бежали по мокрым дорожкам не останавливаясь, зачарованные долгожданным воссоединением. Женщина с трудом сжимала широкую ладонь крохотными пальчиками, но отпускать её не собиралась. Они не отводили глаз друг от друга и под сенью парковых деревьев Анима и Сильва впервые поцеловались.

Лесной бог снял с запястья деревянный браслет и мягко надел его на ручку возлюбленной.

— Как тебя сейчас зовут? — спросил он, обнимая насквозь промокшую девушку.

— Мэя.

— Какое красивое имя.

— А я не знаю твоего, мужчина из снов.

— Когда-то ты называла меня Сильвой.

С того дня Анима Мэя и Сильва стали неразлучны. Они прожили вместе долгие сто лет, и на новую морщинку на лице Мэи, Сильва добавлял одну себе, так они смогли состариться вместе. Сильва рассказал кто он на самом деле, подтвердив правдивость слов тем, что оживил давно увядшие цветы в квартире возлюбленной.

Когда волосы Мэи окончательно поседели, а на лице больше не осталось свободного места для новых морщин, она готовилась в последний путь, попросив лесного бога забрать её в космос вместе с собой.

Так и случилось. С последним воспоминанием и с последним вздохом Мэи, держащий её за руку Сильва растаял. Их энергии сплелись воедино и отправились далеко-далеко, в холодную пустоту космоса, чтобы продолжить свою жизнь среди звёзд.

Конец!

Вступив на землю кочевников, образованную в результате завоеваний, Сильва попал в центральный город интересного народа. И хотя быт людей мало интересовал его, он отмечал, как сильно расслоилось общество. Прежде, чем дойти до дворцов императорской семьи, лесной бог встретил невообразимую бедность людей самого низшего сословия. Браслет и южный ветер подсказывали ему, что нужно идти дальше. И вот, оказавшись на территории императорских владений, Сильва остановился.

Прежняя рубаха и штаны соединились, превращаясь в зелёное мужское платье с вышивкой под стать местной моде. Волосы на голове собрались в плотный пучок, руки утопли в широких рукавах, а ноги скрылись под мягкими сапогами.

Лесной бог прошёл по широкому мосту, выложенному каменной плиткой, до высоких ворот с загнутой крышей и золотой черепицей. Невидимый для охраны, он без препятствий перешагнул через границу, за которой открывалась территория богатых теремов и огромных величественных площадей.

Местные чиновники в одинаковой одежде ровными рядами спускались по серым ступеням, здесь же прохаживались знатные дамы, тянущие за собой вереницу прислуг. Таких насупленных и разукрашенных лиц лесной бог ещё не встречал.

Он простоял на одном месте два дня и две ночи, прежде чем деревянные бусы заявили о своём владельце.

Это было тёплое весеннее утро. Через площадь, на которой стоял Сильва, бежал разодетый в такие же громоздкие одежды мальчуган. Испачканное в грязи лицо выражало неподдельную радость и довольство собой. Следом бежали две служанки, и по их мольбам Сильва понял, что мальчишка относится к знатному роду.

Он пронёсся мимо, скинув попутным ветерком браслет. В эту же секунду Сильва обнаружил себя, вызвав у служанок крик испуга. Увидев незнакомца, глаза мальчика загорелись. Он улыбнулся ещё шире, подошёл ближе и протянул руки в приветствии:

— Я Нин Ди, а ты кто?

Лесной бог смотрел на него прямо, не мигая, желая получше изучить лицо мальчишки.

— Сильва.

— Странное имя, таких у нас не бывает. Откуда ты?

— Отовсюду.

— И что ты видел?

— Видел, как люди поднимаются из грязи, чтобы построить стены великих империй.

Мальчишка рассмеялся.

— Ты интересный. Пойдём со мной.

— Так вот кем ты стала, — тихо произнёс лесной бог, но Нин Ди его услышал:

— Я мальчик, а не девочка. Оставь такие шутки.

— Господин, Ки Нин Ди, господин! — звали испуганные служанки. — Отец и мать будут искать вас! Вернитесь!

Но мальчишка уже и сам повернул домой, увлекая за собой нового знакомого.

— Это Сильва и он идёт со мной. Хочу познакомить с отцом и матерью.

Едва ли доставая головой до пояса Сильвы, мальчишка держался весьма гордо. И пусть иногда в его глазах проскальзывала хитрая искорка, со стороны они казались невероятно печальными. В этом лесной бог усматривал неподдельное сходство с Анимой, однако характеры людей разных полов, эпох и классов явно отличались.

За чередой каменных мостов, нависающих над императорскими прудами, и узких улочек, проходящих мимо ярких теремов, предназначенных для прислуги и чиновников дворца, появились каменные ступени, уводящие гостей к красивому трёхэтажному строению. Красные балки подпирали изогнутую зелёную крышу, каменные изваяния божеств перемежёвывались с подставками для благовоний. Строение уходило в скалу, густо занесённую зелёными деревьями.

Мальчишка вырвался вперёд и с натугой отворил тяжёлые двери дома. Лесной бог видел, как переглядываются служанки, гадая, как сильно им влетит за то, что впустили в дом хозяев незнакомца.

— Это мой дом, — вскинув подбородок, заявил Нин Ди. — Мой отец — брат десятой жены императора.

— Наверно, ты был очень хорошим псом, — задумчиво протянул лесной бог, оглядывая роскошное убранство дома.

— Что ты говоришь? Каким псом?

— Обычным псом — с коричневой шерстью и длинным пушистым хвостом.

— Ты и правда очень странный, Сильва. Но подожди, пока вернутся мои родители.

Мальчик увлёкся принесённой служанками едой, а Сильва отправился изучать новое место, отмечая, что эта жизнь Анимы ещё лучше прежней. Стены дома, украшенные рисунками птиц, драконов и прочих животных, придавали месту динамики и почти сказочного торжества. Но было и ещё кое-что. Сильва заметил много оружия и доспехов на подставках. Местная прислуга глядела с опаской на постороннего, но никто из них не смел задавать вопросов молодому господину.

— Твой отец полководец? — спросил лесной бог после короткого осмотра дома.

— Нет, начальник императорской стражи, а что?

— Он любит войну.

— Я тоже люблю. Хочу быть воином, защитником родной земли. И я им буду. Отец уже нашёл хорошего учителя, и он завтра приедет сюда.

— А как же мир и процветание?

— Их не бывает без войны. Сначала нужно всех объединить, а потом уже и пожить можно.

Мальчик с огромным удовольствием уплетал рис, скатанный в ровные шарики.

— Садись и ты поешь.

— Мне не нужно.

— Как это? Всем нужно есть!

— А мне нет. Ешь. Не торопись.

Лесной бог сел у стены подогнув под себя ноги. Мальчишка глядел на него и улыбался заевшимся ртом. Теперь они снова вместе, думал Сильва, снова едины с Анимой. И он не оставит Нин Ди, пока не придёт время.

— Господин, господин, — позвала лесного бога одна из служанок, молодая девушка с убранными назад волосами, — но как же вы объяснитесь перед родителями Нин Ди. Господин Ки очень суровый мужчина, он не пустит незнакомца в дом.

Сильва задумался, мягко улыбнулся, восхитив служанку идеально белыми, будто не настоящими зубами и произнёс:

— Теперь я должен всегда находиться рядом с Нин Ди, поэтому с его отцом и матерью решу вопрос мирно.

Понятнее девушке не стало, но она низко поклонилась и отошла в сторону, где ей и полагалось стоять.

К вечеру в доме появились супруги. С лицом в белилах и ярко красными губами, мать Нин Ди короткими шашками следовала за невысоким плотным мужчиной в армейском обмундировании.

Мальчишка выскочил навстречу семье с радостным воинственных криком, за что был вознаграждён тёплыми объятиями от матери и дружеским хлопком по спине от отца.

— Я привёл в дом друга! — тут же заявил малыш, заставив отца и его личную охрану напрячься.

— Кто вы такой? — поинтересовался отец семейства, в соответствующей занимаемой им должности манере.

— Моё имя Сильва, — ни капли не смущаясь, ответил лесной бог.

— Меня не интересует ваше имя! Как вы тут оказались и зачем задурили голову сыну?

— Папа! Сильва мой др…

— Молчать! Увести ребёнка, — скомандовал мужчина.

Мать со служанками быстро покинули гостевой зал и теперь в нём, помимо Сильвы, остались только охранники и сам начальник императорской стражи.

— Отвечайте немедленно, не то велю отправить вас в ведомство наказаний.

— Вы хотите услышать правду или то, что успокоит встревоженного отца?

Мужчина переглянулся с охранниками.

— Взять этого умника!

Но стоило конвоирам приблизиться к лесному богу, как его образ пропал, сделавшись невидимым для людей. Сильва обошёл отца и возник у него за спиной, вызвав волну ужаса и негодования присутствующих.

— Что за фокусы?!

— Пусть ваши люди выйдут за пределы комнаты, — повелительным тоном потребовал Сильва. Лицо его тотчас сделалось суровым, да таким, что охрана без слов начальника медленно попятилась к выходу.

В ту же секунду яркий свет зажегся над плечом лесного бога — пришла старшая сестра.

— Как смеешь ты впутывать людей в свои проблемы! — возмутилась она.

— Твои создания необузданно жестоки и глупы. Они вырубают мои леса, чтобы строить себе дома и корабли для войны. Советую помолчать.

Сестра вознеслась к потолку, и её свет стал ещё ярче.

— Прости за это, брат, нам ни к чему вражда, но не трогай этого человека и его семью.

— Его семья теперь моя, пока в ней живёт Анима.

— Анима? — влез в разговор и без того до смерти напуганный начальник стражи. — Какая Анима? Здесь таких нет.

— Твой сын есть перерождение близкой мне души. Я буду оберегать его до самой смерти.

— Кто ты?

— Какая разница. С твоей семьёй не приключится зла, пока я здесь.

Богиня жизни тут же растворилась, а отец Нин Ди упал на колени.

— Воля твоя, владыка, с этих пор для меня закон.

— Да будет так. Зовите меня Сильвой.

С тех пор лесной бог жил в семье Ки. К нему относились с почтением и благоговейным страхом. Служанки, да, собственно, и сам начальник императорской стражи, старались реже попадаться ему на глаза, а вот Нин Ди не отходил от странника ни на шаг.

Мальчишка рос, превращаясь в сильного и умного мужчину. Женщины дворца смотрели на него с неподдельным восхищением, мужчины — с завистью. Как и мечтал, Нин Ди вступил в ряды военных. Каждый день он оттачивал удары с опытным мастером, улучшая боевое мастерство. И была у него лишь одна слабость — лесной бог.

Нин Ди мог часами вести беседы с лучшим другом, лицо и тело которого ни на день не постарело с их первой встречи. А в народе уже поговаривали, что в доме Ки поселился демон.

Лесной бог сопровождал Нин Ди во всех поездках и встречах с высокопоставленными чинами. Так однажды он прибыл в императорский дворец и познакомился с первой женой его величества императора. Восхищённая необычными речами, государыня попросила, чтобы Нин Ди чаще приводил во двор мудреца.

К тридцать пятому году жизни Нин Ди тяжело заболел его отец. Должность начальника стражи перешла к младшему сыну императора, поэтому о семье Ки на какое-то время забыли. В этом же году начались крестьянские восстания, на подавление которых отправили императорскую армию. И в этом не простом походе лесной бог решил сопровождать Нин Ди, который стал ему всё равно что родным сыном.

— Когда ты со мной, Сильва, — ничего не боюсь! Вот уже тридцать лет мы знаем друг друга, а ты всё так же молод, красив, загадочен и уверен в себе. Теперь уже я начинаю завидовать, как когда-то завидовали мне. Отчего ты не женишься на даме из дворца?

— Мне чужда жажда продолжения рода. В этом городе и в этой стране я живу лишь для тебя.

— Как так? Неужели ты в меня влюблён?

— Не конкретно в тебя, ты лишь человек. Я люблю твою душу, Нин Ди.

Красивый черноволосый мужчина заразительно рассмеялся. Он вместе с богом леса, верхом, мчался к военному лагерю на равнине. В прохладе осеннего утра, блестя серебром чешуйчатых доспехов, Нин Ди ожидал нового наступления и перед тем хотел, как и прежде, поболтать с дорогим другом.

— Сильва, скажи мне честно, если я женюсь, а потом умру, моих детей ты тоже будешь оберегать от стрел и меча?

— Нет. Я проследую за твоей душой в другую часть света.

— А я вспомню тебя?

— Этого я знать не могу.

— А заберёшь этот браслет? — Нин Ди покрутил перед собой рукой, на которой щёлкали от быстрого лошадиного скача деревяшки.

— Заберу.

— Так что же ты оставишь мне, чтобы я нашёл тебя в другом мире?

— Ты меня там не найдёшь, Нин Ди.

— Ах да, ты же говорил мне. Ты — бог леса и умереть не можешь. Но я в это не верю! Ты просто удачливый малый с хорошей кожей и отменным чувством юмора.

Лесной бог испытывал покой и удовлетворение, видя открытую и яркую улыбку мужчины. Однако заглядывая в его грустные глаза, он снова и снова вспоминал Аниму, добрую и наивную девчонку из поселения.

— Как только завершится этот бой, вернись в город и найди себе любимую женщину. Ты даже и представить не можешь, какое это наслаждение — любить, — сказал лесной бог.

— А тебе-то что об этом известно? — усмехнулся Нин Ди.

— Когда-то я полюбил, и это прекрасное чувство дало смысл моему существованию.

В ожесточённые сражения по просьбе богини жизни и бога смерти Сильва не вступал. Он колесил вокруг, делая себя невидимым для любого воина, и только Нин Ди знал, что дорогой друг рядом и поможет. Оттого он сражался яростней и свободней, пугая собственной неуязвимостью врагов.

Для лесного бога не было правых и виноватых — все люди на одно лицо. И только беспокойство за носителя души заставляло его следить за копьями, мечами и стрелами солдат. В среде войск Нин Ди окрестили бессмертным, а Сильву — его защитником и хранителем. Были и те, кто распознал в высоком нестареющем человеке настоящего бога, но таких здесь называли чудаками и мало воспринимали всерьёз. Иногда попадались военачальники, что на коленях умоляли защищать и их солдат тоже, но к подобным просьбам Сильва всегда относился с равнодушием.

Ночью лагерь загорелся от вражеских стрел. Нин Ди, на ходу натягивая доспехи, давал указания командирам подконтрольных войск. Лесной бог следовал за ним по пятам, наблюдая за создавшейся суматохой. Ржали кони, кричали солдаты, под огненной стеной ломались деревянные опоры.

— Можешь ли ты потушить пожар? — обратился Нин Ди к Сильве, когда военачальники разбежались по лагерю.

— Нет. Я не должен вмешиваться в ваши дела. Я здесь только ради тебя.

— Но если лагерь сгорит, я тоже пострадаю!

— Я не позволю. Но тушить созданные человеком пожары и разрешать мизерные людские конфликты я не намерен.

Тогда Нин Ди от злости и недовольства понёсся к продовольствию, которое вот-вот должно было превратиться в пепел.

— А что ты скажешь на это? — и мужчина забежал прямиком в огонь.

Лесной бог ужаснулся поступку Нин Ди, снова вспомнилась речка и белая сорочка на камне. Воззвал он к младшему брату и крупные капли холодного дождя окропили чёрную землю. Ливень усиливался и под его напором потухли стрелы, палатки и опоры, а хитрец Нин Ди сидел под вымоченной в воде тряпицей и смеялся, когда к нему подошёл Сильва.

— Как низко ты поступил, — заметил лесной бог. — Заставил просить брата за тебя. Подобное поведение ещё аукнется. Не боишься ли ты, что, не вынеся обиды, я уйду?

— Боюсь. Но проиграть и понести человеческие потери боюсь ещё сильнее.

— Но ты же не верил, что я бог. Как же решился?

— На сумасшедшего ты не похож, но слишком самоуверен в высказываниях, только поэтому я решился. Доверился судьбе, а она, как говорят, благоволит смельчакам.

— Будь осторожен, Нин Ди, я не ручной зверёк и в следующий раз позволю столь дерзкому телу умереть. В моих руках тысячелетия, найдётся и лучшее пристанище для любимой души.

Слова лесного бога прозвучали, как угроза, и Нин Ди сразу же пожалел о содеянном. Все последующие сражения он старался не злить Сильву, а наоборот, уважить, не зная наперёд, что лесной бог давно простил зарвавшегося воина.

Так прошло ещё несколько лет. Не без помощи Сильвы, Нин Ди достиг немалых высот в военном ремесле. Солдаты почитали и уважали его, военачальники равнялись, однако каждый из них не забывал и о роли странного друга Сильвы, что стоит за плечами их главнокомандующего.

Когда пришло время возвращаться в родной город, до Нин Ди дошли слухи, что престарелый император недоволен славой главнокомандующего среди населения и готовит скверный план по снятию его с должности.

В расстроенных чувствах мужчина достиг дверей дома Ки. Его встретила убитая горем мать — отец всего пару дней назад отошёл в мир иной, не дождавшись возвращения сына.

Печальные события горой навалились на Нин Ди. Он топил горе в вине, не подпуская к себе никого, кроме лесного бога. Придомовая территория пришла в запустение, слуги позволяли себе вольности без зоркого взора хозяина, а евнухи императора оббивали пороги со срочным вызовом.

— Как быть мне, Сильва? Отца я больше не увижу, о моих успехах он не узнает. Император хочет понизить меня, опасаясь за собственную власть. Где справедливость?

— Это ваша человеческая жизнь, Нин Ди. Боги лишь создали декорации, а вы поставили пьесу. Прими стойко все удары судьбы, ведь итог всё равно один.

— Ты так говоришь, потому что бессмертен.

— Ничто не вечно в этом мире. Даже мы когда-то исчезнем.

— Как же это возможно?

— Как только последнее воспоминание о божестве померкнет, как только созданные мной творения перестанут существовать — я тоже растворюсь в пустоте. Моя энергия полетит высоко в космос и создаст одну из тех сияющих звёзд на небосводе.

Нин Ди горько усмехнулся, опустошил очередную глиняную чашку с вином и сполз по деревянной переборке кровати прямиком на мягкий ковёр.

— Я буду помнить о тебе, Сильва, чтобы ты жил вечно.

Перед воротами дворца императора выстроилась шеренга стражников.

— Войти внутрь может только главнокомандующий Ки Нин Ди, — заявил императорский евнух противным тонким голосом.

— Как скажете, — произнёс лесной бог и исчез прямо на глазах у десятка людей.

Разом охнула стража, а евнух отшатнулся в сторону в страхе.

— Точно демон, — прошептал он.

А Сильва всё так же стоял за спиной Нин Ди, положив руку ему на плечо.

— Будь спокоен, мой друг.

Вопреки ожиданиям за воротами в церемониальном зале не было сановников, только воины стояли ровными рядами. Император возглавлял их сидя на высоком пьедестале в самом конце.

Уверенно шагая по красной дорожке, Нин Ди вышел в центр зала. Воины обернулись к нему и поклонились в уважении.

— Кто позволил кланяться ему?! — завизжал император.

Седина покрывала его волосы, бороду и редкие усы. Крохотные глазки из-под пышных бровей смотрели с ожесточением.

— Ты возомнил себя правителем, Ки Нин Ди, поставил славу выше императорского титула. За это ты будешь наказан.

Нин Ди встал на колени, вытянув руки в знак поклонения.

— Государь, всё это глупые слухи. Наша армия принесла победу, подавив восстание, воины любят вас и чтят…

— Но тебя они любят больше, командующий. Приказываю принять смерть от клинка!

— Прошу, государь, одумайтесь, — взмолился Нин Ди, — кто ещё сможет так же умело управлять воинами, кто принесёт вам новые победы? А если вы переживаете за власть, так она не нужна мне. Цель моей жизни — служить вам.

— Ты знаешься с демоном. Это тоже непростительно. Все в империи только и говорят об этом.

— И это слухи, мой государь. Сильва не демон, а друг нашей семьи. Я встретил его ещё в юности. Он даёт мне дельные советы и поучает время от времени, он мне как второй отец или старший брат.

Император нервничал, исчерпав все возможные придирки, но отступать не желал.

— Если Сильва не демон, тогда почему его кожа не постарела, а одежда с вашей первой встречи не изменилась.

— Всё потому, что он часто дышал лесным воздухом и принимал холодные ванны в ручье. Одежду же он носит аккуратно, оттого она цела и невредима столько лет.

— Вздор! Ты нагло лжёшь мне прямо в глаза! — вспылил император. — Сейчас же казнить его! Казнить!

Капитан стражи с неохотой вытащил клинок из ножен и медленно подошёл к Нин Ди.

— Подыграй мне, — шепнул из-за плеча лесной бог. — Как только скажу, разведи руки в стороны и закричи: «Если не оставите меня и мою семью в покое, своды этого дворца обрушатся, опоры погнуться, а династия не найдёт продолжения».

Нин Ди еле заметно кивнул и замер в ожидании знака. Вдруг столбы, на которых держалась крыша, заскрипели, деревянные переборки затрещали и здание зашаталось, словно трава на ветру.

— Сейчас!

— Если не оставите меня и мою семью в покое, своды этого дворца обрушатся, опоры погнуться, а династия не найдёт продолжения!

Воины разбрелись по углам, император свалился с трона и попытался засунуть голову под стол, командующий стражи высматривал врага на потолке. А дворец продолжал шуметь и дрожать. Падали вазы и благовония, валились золотые кувшины, статуи драконов крошились, осыпая ковры мелкими камнями.

— Прекрати! Прекрати! Я прощаю тебя! Прощаю! Не громи дворец! — взмолился император.

Нин Ди опустил руки, и вибрация тотчас пропала, а балки с опорами перестали скрипеть.

— Могу ли я возвращаться к семье, государь?

— Возвращайся. Куда хочешь иди, только не приходи сюда снова!

Так Нин Ди покинул дворец императора целым и невредимым, и только бог смерти одарил младшего брата укоризной за вмешательство в судьбу простого человека.

— Ты должен уходить из города, ты же понимаешь, что император мстителен и труслив, он захочет избавиться от тебя любым другим способом, — заметил Сильва, стоило им перешагнуть границу владений семьи Ки.

— Понимаю. Но куда мне идти?

— Со мной. В горную деревню недалеко от душистого леса. Там я смогу лучше присматривать за тобой.

— А мама? Её я могу взять?

— Дело твоё.

Остаток жизни Нин Ди провёл в небольшом домике без прислуги и излишеств. Поутру рубил дрова и носил воду, днём готовил еду, так как его матушка после всех скорбных событий слегла, а вечером сидел на пороге вместе с лесным богом, болтая о чужих землях и диковинных людях, что живут там.

Прошло ещё тридцать лет, прежде чем Нин Ди покинул мир живых. На смертном одре он поблагодарил Сильву за доброту и радость дружбы, он не винил его за изменение своей судьбы, ведь в горной деревне нашлась девушка, которую он полюбил. Она подарила ему трёх чудных сыновей и самые лучшие годы своей жизни.

Лесной бог наблюдал, как душа покинула тело, и это означало, что придётся снова навестить бога смерти.

***

— Я зол на тебя, младший брат, — не церемонясь заявил бог смерти, ощутив лесного бога на пороге царства. — Ты изменил судьбу Нин Ди. Я должен был забрать его намного раньше.

Лесной бог виновато опустил глаза, но губы его остались таить скромную улыбку, ведь искреннего гнева брата он не чувствовал.

— Как долго ты планируешь следовать за душой Анимы?

— Долго. Пока она не обратиться в чистейшую энергию, что бороздит просторы космоса.

— Ты обрекаешь себя на вечные скитания, брат.

— Не вижу ничего плохого в этом. Я навещаю созданные мной леса в разных уголках планеты и одариваю своей благодатью.

— Хочу обрадовать, следующие несколько сотен лет тебе не придётся скитаться.

— Как так? Ни один человек не может прожить столько.

— Верно. Но кто сказал, что душа возродится в теле человека. Следуй зову браслета и лови собственные ощущения. Следующее перерождение будет намного ближе к тебе самому.

Лесной бог брёл по континентам в глубоких раздумьях. Больше всего его тревожило, отчего из тела Нин Ди, храброго воина, верного друга и хорошего человека душа переместилась в другое существо. Разве творение богини жизни не самая совершенная часть этого мира?

Шли годы поисков, за это время страны и города в них преобразились ещё сильнее. Менялась мода людей, манера общаться и даже форма любви. Одно оставалось неизменным — войны. Казалось, созданиям старшей сестры не жилось в мире. Постоянно конфликтуя друг с другом, они уничтожали всё вокруг. Высасывая из планеты соки и сооружая огромные машины для убийства, люди утоляли жажду межрасовой ненависти.

Зов браслета привёл лесного бога на склон потухшего вулкана. Там, среди невысоких собратьев, подрастал красивейший пышный каштан. Он ещё не достиг своего пика, но ветви уже раскинулись на десятки метров, создавая под собой узорчатую тень. Листья, словно искусно выточенные мастером лезвия, смотрели на гостя светлыми прожилками и приглашали укрыться от обжигающих солнечных лучей.

Лесной бог протянул к одной из нижних веток руку, и деревянный браслет сам собой соскользнул к новому владельцу.

— Так вот какой ты стала! — воскликнул бог, не сумев сдержать чувств. — Высшее благо для меня, что одним из твоих перерождений стало созданное мной творение.

Бог смерти не обманул. Годы проносились один за другим, им на смену пришли столетия. Сильву не интересовало, что творится в мире людей. Он нежился на мощных каштановых ветвях, обласканный мягкой листвой. Зимой он забирался под могучие корни, что вырывались из-под земли, весной поднимался на самую верхушку, наслаждаясь прекрасным видом. Лесной бог по-прежнему вёл беседы с Анимой, и в этот раз душа отвечала ему, ведь ничего отчётливей, чем голос собственных созданий, Сильва не слышал. Бог готовился прожить так несколько тысячелетий, но на планету пришла очередная кровопролитная война.

Богиня жизни и бог смерти снова просили младшего брата не вмешиваться, поэтому Сильва лишь наблюдал, как мимо любимого дерева проходят толпы беженцев, как некоторые из них в опасной близости жгут костры и укрываются под размашистыми ветвями от дождей.

Однажды среди ночи к лесному богу пришла старшая сестра и сообщила, что Отец собирает детей вместе, чтобы обсудить будущее их царства. Сильва не хотел идти, ведь для него смысл существования свёлся к созерцанию ночного и облачного дневного неба вместе с возлюбленной. Здесь он впервые ощутил блаженное единение и умиротворяющее спокойствие. Ни восточный ветер, ни холодные дожди младшего брата не могли его потревожить, однако сестра настояла на встрече с Отцом.

В божественном царстве слились воедино ветер, земля, вода и огонь. Соединение бессмертных созданий представляло собой всю суть бытия, и только лесной бог отличался от братьев и сестёр человеческой формой. Зная о причудах одного из своих, те больше не переживали.

— Однажды я говорил вам, дети, что в созданном мною мире всё конечно, — заговорил Отец, — и даже я, начало, могу лишиться собственного продолжения. Боги сильны лишь до тех пор, пока в них верят. Однако богиня жизни сотворила поистине великолепные создания. Они развиваются и совершенствуются. Их настоящая вера отличается от прошлой, а некоторые из них и вовсе обратили мистификацию в науку. Теперь люди знают порядок вещей и даже способны управлять им. Будьте готовы, что многие из вас исчезнут, обратившись в энергию звёзд. Вы улетите далеко в космос, в холодную тьму, но не будете одиноки там. Когда люди научатся воскрешать мёртвых и управлять временем — я тоже к вам присоединюсь.

— Но что же нам делать, Отец, получается, мы не бессмертны? — спросил кто-то из богов.

— Бессмертны, ведь смерть — это понятие, относящееся к оболочке живых существ, её же у вас нет. Ваша энергия никогда не иссякнет, она просто больше не будет нужна этому миру.

В то самое мгновение лесной бог подумал об Аниме. Неужели её душа продолжит переходить от тела к телу, а он просто унесётся прочь? В расстроенных чувствах он вернулся к дорогому каштану, но и тут его ждало потрясение, с которым образ человеческого сердца в его груди не смог справиться.

Огромные корни каштана, выкорчеванные и порубленные, глядели на него рваными краями. Листва распласталась по земле, а толстый ствол надёжно впился в почву. Недалеко от дерева сгрудилась рота солдат. Отделившаяся от них группа с усердием колола дрова, нарубленные из ствола каштана.

Лесной бог ещё никогда не испытывал подобной ненависти к созданиям сестры. Он закричал так громко, что небо отозвалось раскатом грома, а потом заплакал так горько, что сильнейший ливень обрушился на склон. Жерло до того молчавшего вулкана задымилось, почву сотрясли толчки.

Солдаты, обескураженные природным катаклизмом, попрятались под боевые машины. Кто-то из них молился, кто-то плакал, а кто-то попросту наблюдал, ожидая конца представления. Но Сильва уже принял решение. Ни свет старшей сестры, ни уговоры старшего брата больше не могли его остановить. Лава вырвалась из острой макушки высокой горы и потекла тягучими огненными языками по склону. Небо заволокло серой пеленой, а грохот и треск создали чарующее сопровождение смертельной пьесе.

В огне возмездия сгорели все: и солдаты, и их машины, и покинутое душой тело огромного каштана. Лесной бог сидел верхом на лаве, сжимая обугленный деревянный браслет, и плакал навзрыд, проклиная человеческий род.

Продолжение следует...

Часть третья Сказка о том, как лесной бог полюбил бессмертную душу. Часть 3

С илистого дна поднялась тень, и когда она достигла берега, то обратилась в полупрозрачное лицо с глазами-камушками.

— Всё из-за той девицы, что льёт слёзы у берега с рассвета, — недовольно отметил речной бог, указывая водным всплеском на север.

— Как же она посмела испортить воду своими слезами!

Не на шутку возмущённый лесной бог отправился вдоль берега в указанную сторону, а фигурка бога реки сопровождала его.

Обойдя холм, лесной бог и вправду увидел одинокую девушку, укрывающуюся в тени невысокого деревца. Она громко шлёпала бельём по широкому камню и лила слёзы, которые по подбородку стекали прямиком в реку.

Она не видела бога до тех пор, пока он не позволил. И вот, когда перед ней выросла высокая фигура в зелёном одеянии, сотканном словно из нескольких тысяч листьев, девушка громко вскрикнула и выронила выстирываемую с такой тщательностью рубашку в воду. Бельё понесло потоком, но речной бог вовремя подхватил его, решив на время оставить одёжку у себя.

— Как смеешь ты своими слезами портить воду этой славной реки? — не медля возмутился лесной бог. Голос звучал его низко, даже хрипел, оттого произвёл на испуганную девушку ещё большее впечатление.

— Сжальтесь, владыка! — воскликнула она и упёрлась лбом во влажную почву. — Я не сдержала эмоций. Не рассказывайте моей семье! Прошу!

— На что мне сдалась твоя семья? — пожал плечами лесной бог, а потом сообразил, что девушка приняла его за вельможу.

— А вы разве не из знатного дома?

Девушка приподнялась на локтях, решив получше разглядеть прохожего. Черты его лица были ей знакомы и не знакомы одновременно. Красивые тёмные глаза и болотного цвета волосы, украшенные желудями и ягодами, подтверждали, что родился он точно не в здешних землях.

— Нет, я не из знатного дома. Но ты так и не ответила на мой вопрос.

— Не гневайтесь, владыка. Я пришла сюда, чтобы излить душу речному богу, но он, как видно, меня не слышит.

За валуном, погружённым в воду наполовину, послышалось хихиканье.

— О чём ты его просишь?

— О том, чтобы дал мне сил совершить задуманное.

— И что же ты задумала?

— Зайти в реку и не выйти из неё.

Лесной бог потемнел, вены, для которых не нужна была кровь, раздулись на его лбу.

— Так ты захотела великий грех совершить?! Прервать жизнь, дарованную тебе природой? Как ты только посмела о таком подумать, мерзавка!

Девушка взвизгнула и снова упёрлась и без того грязным лбом, обратно в землю.

— Смалодушничала, владыка. Не могу больше жить. Пусть моя душа достанется более свободному телу.

— О как! И отчего ты хочешь утопиться?

— Моя семья отдаёт меня третьей женой в дом жестокого мужчины. Две другие его жены ходят постоянно избитые, измученные, сломленные. Я не хочу такой жизни.

— Отчего же семья отдаёт тебя ему?

— Из-за долга. Все близлежащие земли принадлежат этому мужчине. Моя родня не может возделывать их без оплаты, а поскольку прошлый год был неурожайным, денег у нас практически нет.

— Какой вздор! — всплеснул руками лесной бог. — Эти земли принадлежат только природе! Они не могут принадлежать одному человеку.

Девушка подняла измазанное лицо, сузив глаза в подозрении.

— Вы не из этих краёв, по-видимому. Тут все земли кому-то принадлежат. Только такие пахари как мы во владении имеют разве что пару инструментов и полудохлых животных.

— Только если эти животные пришли к вам сами, — проткнул воздух указательным пальцем лесной бог.

Девушка не сдержалась и прыснула, прикрыв рот рукой.

— Чего это ты смеёшься, мерзавка?!

— Вы чудной, владыка. Как я могу вас звать?

Лесной бог растерялся. Первая мысль была исчезнуть с глаз, но что-то заставило его передумать и остаться во плоти. Помощи от речного бога ждать не приходилось, поскольку тот прохвост уже вовсю хохотал за камнем, прикрывая смех бурлением воды.

Тогда лесной бог вспомнил, как звали его человеческие дети, что прибегали поиграть на опушке одного из любимых лесов.

— Сильва.

— Сильва? — снова хихикнула девушка. — Больше подходит женщине, не находите?

— Да что ты знаешь об именах! — снова возмутился лесной бог. — А как зовут тебя?

— Анима, владыка.

— Анима… ничуть не лучше.

И встретившись взглядами оба рассмеялись.

— У тебя всё лицо в грязи, — заметил лесной бог. — Умойся.

Анима принялась оттирать тёмные пятна, не отводя глаз от нового знакомого.

— А что вы тут делали, владыка?

— Хотел попить пресной воды, но ты помешала.

— Ещё раз прошу меня извинить.

Анима молчала, продолжая с усердием приводить в порядок лицо, и Сильва, как теперь стал именовать себя лесной бог, мог получше разглядеть её. Любое растение и любое животное представляли для него исследовательский интерес, с людьми же общаться до этого не приходилось. Он сторонился созданий богини жизни, они казались ему вздорными, алчными и излишне жестокими, только люди порой убивали друг друга из удовольствия.

Он не мог сказать, считает ли Аниму красивым созданием, ведь она отличалась от подвластных ему лесов. Но некая свежесть всё же окутывала девушку, напоминая тем самым лесной ветерок. Лишь в глазах её таилась вселенская печаль, даже когда губы выдавали улыбку. Эти глаза говорили намного больше, чем вслух произнесённые фразы. Сильва почему-то подумал, что даже если бы родня не отдавала Аниму жестокому мужчине, её глаза по-прежнему оставались бы печальными. Но было и ещё что-то. Крохотная, еле различимая искра, именно эта искра заставила его рассмеяться над их именами.

— Приходи сюда завтра. Я не обещаю помочь, но выслушаю тебя, — вдруг заявил Сильва, удивившись собственному предложению.

— Я приду, — громко ответила Анима, и на мгновение Сильве показалось, что в этих самых глазах промелькнула надежда.

Не испытывая жажды и голода, лесной бог просидел весь день и всю ночь в ожидании Анимы. Она вернулась ранним утром с очередной порцией белья в ветхой корзинке.

— Ради стоящего предлога увидеться с вами, пришлось пообещать соседям, что я постираю их вещи, — сразу заявила она. — Долго ли ждали меня, владыка?

— Весь день и всю ночь, — не таясь, ответил Сильва.

Анима округлила глаза в изумлении.

— Так вы не уходили? Наверняка голодны. Я сейчас принесу…

— Не нужно.

Лесной бог протянул руки и помог Аниме поставить корзину. Девушка села на край берега, опустила голые ступни в холодную воду, игриво подмигнула Сильве и начала стирку.

— Расскажите о вашем доме, владыка. Как далеко он отсюда?

— Мой дом везде, я не привязан к месту.

— Так вы путешественник. Я бы тоже хотела странствовать по миру, видеть новые места, знакомиться с интересными людьми, такими, как вы, владыка. Ваши родные не против такой жизни?

— Мы едины, я всегда могу с ними поговорить или увидеть.

Девушка наморщила лоб, пытаясь понять, что имеет в виду Сильва.

— Странно вы говорите, владыка. Точно не отсюда.

Лесной бог встал с травы и прошагал к берегу, где у кромки воды прятался речной бог.

— Лучше ты расскажи мне. Какова твоя жизнь, Анима?

— Моя? Моя жизнь скучна и не интересна, порой безрадостна, но у меня есть две ноги и две руки, голова на плечах и здоровые родные. Наверно, в этом и кроется настоящее счастье.

— Ты больше не грустишь о жестоком будущем муже?

— Грущу, но разве моя грусть что-то решит. Пока я общаюсь с вами мне хорошо.

То, с какой плавностью и лёгкостью тонкая ручка порхала над бельём, завораживало, и лесной бог просто наблюдал за трудом Анимы. Девушка затянула грустную, но невероятно прекрасную песню. В ней не было слов, только звуки, словно шум перешёптывающихся деревьев, бурление лесного ручейка и пение сладкоголосых птиц.

День за днём Анима приходила на холм то для сбора ягод, то для плетения корзин. Дома она искала любой повод, чтобы уйти в ближайший лесок и снова увидеть Сильву. Они говорили на разные темы, пели песни, играли в вопросы. И лесной бог однажды понял, что блуждание по лесам с Анимой и без неё сильно отличаются. Он, как и прежде, любовался природой, как и прежде, оберегал её, только теперь в каждом шорохе он слышал смех Анимы, а в каждом движении веток видел тонкие белые ручки, в каплях росы — светлые глаза. И вот когда она очередной раз покинула его, получив деревянный браслет в подарок, в лесу возникла богиня жизни, старшая сестра лесного бога.

— Я думала, слухи врут, но ты и правда много времени проводишь с этой девушкой. Уже скоро она выйдет замуж и больше не сможет приходить сюда, что ты будешь делать тогда?

Лесной бог помрачнел, и, вторя ему, деревья леса недобро заскрипели.

— Сам разберусь, сестра. Дело не требует твоего вмешательства.

— Но ведь ты даже не сказал ей, кем являешься на самом деле. Она считает тебя молодым человеком с интересными мыслями и богатым воображением. Но любит ли она тебя? Люди так непредсказуемы, так беспечны и непостоянны. Я знаю, сама их сделала такими по воле Отца. Если не веришь мне, спроси его сам.

Спектром богиня жизни пронеслась в сумерках чащи и возникла перед лесным богом в форме яркого света.

— И не устал ли ты ходить в человеческой оболочке? Где тот прохладный ветерок, предвещающий твоё появление, где трава и листья, создающие форму тела, где яркая смола, представляющая лучистые глаза?

— Ты создала человеческий образ, разве тебе он не приятен?

— Отчего же? Приятен, но это не ты.

Лесной бог опустил потяжелевшую в одночасье голову.

— Без человеческого тела, нет человеческих чувств. Боль в сердце, что не смогу прожить с Анимой тысячи лет, терзает меня, но эта же боль позволяет ощутить присутствие жизни. Одно только мешает — осознание, что боли не будет конца. Это тело не состарится, а значит, страдания от потери будут длиться вечно. Но я хочу ощутить их, ведь как только я превращусь обратно в траву и ветерок, то перестану любить Аниму.

— Я могу понять тебя лишь отчасти. Будучи создательницей, я отношусь к людям, как художник относится к любимому пейзажу, но разделить твои чувства никогда не сумею. Пойди к Отцу, он знает намного больше о сердечных делах.

Божественное царство отличалось от мира земного полной идентичностью растений и животных. Каждый куст здесь имел одинаковые длину и ширину, каждый цветок равное количество лепестков и расцветку, каждая капля оставляла одинаковый след на земле, а животные одного вида не отличались друг от друга. Лишь земной мир Отец одарил многообразием, раздав каждому из своих детей по сфере жизни.

Лесной бог нашёл Отца в яблоневом саду. Серым туманом тот переходил от одного дерева к другому, разглядывая алые яблоки, висящие на деревьях.

— Узнать тебя просто, сынок. Ты один из тех, кто решил разделить человеческую форму и пребывать в ней, — тихим шелестом отозвался туман.

— Расскажи мне отец о людях. Старшая сестра сказала, что ты сведущ в вопросах любви.

Криком далёкой птицы разразился отцовский смех.

— Да. Когда-то я полюбил человеческую женщину. В те времена люди только начинали расселяться по континентам. Я, как и ты, принял нужную форму и понравился ей. Мы прожили вместе долгие двадцать лет, а затем она умерла. Я не могу передать тебе боль, которую испытал тогда. Она настолько ужасна и тяжела, что повторить подобное я не решился. Тогда я обратился в воздух и больше не надевал человеческую личину. Любовь, без сомнения, прекрасное чувство и хотя бы однажды его стоит испытать, но лучше вовремя остановиться, чтобы не стать жертвой живого сердца. Люди будут постоянно рождаться и умирать, а их души переходить из тела в тело. Мы же, бессмертны, пока эти самые люди держат нас в своём сознании, поэтому покинем мир не скоро. Готов ли ты на муки и страдания, последующие за старостью и смертью любимой девушки?

Лесной бог обвёл задумчивым взглядом красочный сад. Вспомнил любимые леса, речку у холма и мягкую траву.

— Тогда зачем ты послал нас на землю? Я уже создал растения и животных, раздал им окрас, звуки, форму. Так почему я по-прежнему нахожусь там?

— Это мой подарок вам — наслаждаться собственным творением и творением других братьев и сестёр.

— Так если я полюбил творение старшей сестры, разве ей не должно быть лестно? Почему она отговаривает меня и просит поговорить с тобой?

— Она не хочет видеть тебя печальным и сердитым. К тому же она переживает, что ты полюбил только оболочку человеческой женщины: её лицо, фигуру, смех и голос. Подобной ты больше не найдёшь, поэтому страдания никогда не утихнут.

— А если я полюбил её душу?

— Что ж, тогда ты должен быть готов, что душа не принадлежит только человеку. Всё зависит от того, как он распорядится подаренной жизнью. Люби её пока можешь, а потом обращайся в листья и ветер, так ты сбережёшь себя от уныния и горя.

Следующие несколько дней лесной бог ждал Аниму у реки, но она так и не пришла. Страдая от одиночества, он, вместе с младшим братом, наслал дождь на поселение. Несколько же лесников в этот день заблудились в лесу.

— Отчего ты гневаешься, брат? — обратился к нему речной бог, плавающий неподалёку.

— Анима пропала, тоскую. Мне не хватает её присутствия.

— Так её уже выдали замуж. Ты верно не знаешь. За холмом женщины набирали воду для готовки, был большой пир. Женишок её, видать, богат.

Лесной бог вскочил с травы и понёсся к поселению. Из-под его ног вздымались клочья дёрна, хрупкие стебли цветов склонялись от бойких порывов ветра, шелест листвы пугал затаившихся в кустах крохотных грызунов.

Пока солнце держалось в зените, лесной бог, невидимый для прочих поселенцев, блуждал по запруженным улочкам, выискивая в толпе Аниму. Но ни на местном рынке, ни в купальне её не нашёл.

Ночью его внимание привлекли крики ужаса. Он побежал к высокому дому, что располагался в центре поселения. Возле деревянного забора собралась толпа испуганных мужчин и женщин. На траве, посреди двора, стояла на коленях девушка, молящая о пощаде, а над ней нависло грузное тело мужчины с плетью.

В тонких ручках, белом личике и деревянном браслете на запястье лесной бог узнал Аниму. Ночная рубашка на ней была испачкана землёй, на лбу алой линией пролегал глубокий порез. Анима рыдала, сотрясая соединёнными ладошками перед лицом мучителя.

— Тебе запрещено вмешиваться в людские дела, — учтиво заметила богиня жизни, крохотным огоньком загоревшись над плечом Сильвы.

— Знаю.

— Тогда уходи. Зачем смотреть. Разве в облике, который ты принял, не нарастает гнев?

— Почему он так поступает с ней? Мои животные, насекомые и растения ведут себя по-другому.

— Я создавала людей с иной целью, брат. Теперь же мне неведомо, куда заведут их собственные поступки, сохранят ли они души для новых людских тел или же потеряют, обретя пристанище в одном из твоих творений.

Лесной бог наблюдал над мучениями молодой девушки и посмел сесть рядом только после того, как толпа и мучитель покинули улицу. Распластавшись на траве, она прерывисто дышала, от горя и обиды скребя по земле худыми пальцами.

Увидев лесного бога, она грустно улыбнулась, будто хотела показать, что на самом деле с ней всё хорошо. Этот жест тронул Сильву, и он позволил себе прикоснуться рукой к испачканной слезами щеке.

— Вот я и стала узницей, — хрипло произнесла Анима. — Больше мы не увидимся, владыка. Жаль, что не вы живёте здесь вместо него, жаль, что встретились мы слишком поздно.

Вдали от любимых лесов в горе Сильву поддержал один из младших братьев — бог дождя. Крупными тёплыми каплями обрушился с облаков поток, омывая истерзанное жестоким мужем девичье тело.

— Но если вы скажете уйти вместе с вами, я тотчас покину двор, даже не оглянусь, — вдруг с надеждой в голосе сказала девушка.

Лесной бог отвернулся, пряча первые случившиеся с ним слёзы. Он вспомнил слова Отца и старшей сестры. Как же он проживёт жизнь со смертной? Да и не знает она, кто он.

— Анима, я должен сказать.

— Что, владыка? Говори, не медли, пока он не вернулся.

— Я не вельможа и не странник, я… лесной бог и человеческая жизнь мне неведома. Я не могу тебя забрать, ведь мой дом — это леса. Я не ем и не сплю, не играю на музыкальных инструментах и не читаю, я лишь брожу по земному миру, наслаждаясь собственными творениями.

Анима поднялась на ноги и внимательно посмотрела на высокого мужчину перед собой.

— Для чего же ты приглашал меня на прогулки? Почему пел со мной песни и смеялся над историями?

Лесной бог не нашёл ответа и лишь растеряно махнул головой, потревожив густые волосы.

— Что ж, значит жить мне у тирана до смерти, а думается мне, она скоро настанет.

И от слов Анимы бескровное сердце Сильвы сжалось. Девушка заковыляла к ступеням второго входа. Возле самых дверей она остановилась, ещё раз одарив лесного бога мягкой и беззаботной улыбкой, которую он привык видеть ранее.

— Не переживай обо мне, богу леса не пристало думать о людях.

С тех пор лесной бог наблюдал за Анимой украдкой, но не было дня, чтобы она не выходила из дома без побоев. Глаза-росинки блекли, белая кожа посерела, с каждым разом её голова склонялась всё ниже и ниже. Но вот однажды Анима не вышла из дома.

Лесной бог видел разъярённого мужа, носящегося по двору взад и вперёд, и понял, что Анима пропала. Совсем молоденький бог вечерних сумерек шепнул Сильве, что Анима выскочила из дома и помчалась к речке у холма.

Обратившись в ветер, травы и листья лесной бог мог бы с лёгкостью преодолеть расстояние за секунды, но тогда чувства, возникшие к Аниме, пропали бы бесследно. Держась человеческого образа, он добрался до холма к ночи. На пустынном берегу даже насекомые молчали, и только кроткий плеск воды заставил лесного бога спуститься. На камнях осталась белая сорочка и деревянный браслет, которые он подарил ей. Из-за скользкого валуна выплыла прозрачная фигурка речного бога.

— Где она? — нетерпеливо потребовал лесной бог.

— Я принял её, брат. Она не страдала.

Лесной бог рухнул на землю, закрыв лицо руками.

— Как же ты мог? Почему не отговорил, почему не остановил?

— Не вправе я решать людские судьбы. Она сделала выбор. Но просила кое-что передать тебе.

— Она видела тебя?

— Нет, но догадалась, что я слышу. Она сказала, что те немногие прогулки оставили в её душе лучшие воспоминания. Она будет помнить о тебе столько, сколько просуществует её бессмертная душа.

Второй раз лесной бог ощутил на щеках мокрые слёзы. Непереносимая боль чуть было не заставила его вернуть себе первозданный образ. Он лежал на земле, обхватив себя руками. В грозе, молниях и дрожи земли отразились переживания его братьев и сестёр.

— Как прав был Отец! Как же он был прав! Как плохо мне, как больно.

— Так вернись, брат. Вернись в лес и живи в спокойствии и гармонии, как раньше.

— Если вернусь, если потеряю этот образ, то забуду о чувствах к Аниме, а я не хочу. Теперь я точно знаю, для чего Отец оставил меня на земле людей.

Лесной бог подхватил браслет, брошенный Анимой на камень, и отправился в самое странное место в царстве богов.

Старший брат Сильвы, бог смерти и перерождения, тёмно-синим пеплом рассыпался по границе между миром людей и царством богов. Когда лесной бог попал в его владения, то рассмотрел множество ярких огней, разлетающихся по всему свету, некоторые из них уносились ввысь, скрываясь за чередой плотных облаков.

— Какой сюрприз! — удивился бог смерти, увидев среди огней человеческую фигуру.

Вопреки сложившемуся в людском мире мнению, бог смерти много шутил и веселился, младшие братья и сёстры любили его за прямоту и доброту. Сам же он считал, что выполняет самую главную миссию — следит за тем, чтобы ни одна душа не потерялась на земле и небесах.

— Я пришёл с просьбой, брат. Она эгоистична и не понятна старшей сестре, но я верю, что ты поможешь мне.

— Поделись, если необходимое тебе находится в моей власти, я обязательно помогу.

И лесной бог поведал старшему брату печальную историю Анимы. Брат нахмурился, ведь больше всего он не любил людей растрачивающих данную им жизнь понапрасну.

— Она совершила серьёзный грех. Не видать её душе оболочки пятьдесят лет, а потом она попадёт в тело бабочки однодневки, но ты едва ли успеешь её отыскать.

— А после бабочки? В чьё тело она попадёт после бабочки?

Лесной бог замер в ожидании ответа, а старший брат колебался.

— Уверен ли ты, что готов пройти этот путь полный печали, тоски и томящего ожидания? Душа — свободная субстанция, а тела лишь её оболочки. Она не принадлежит человеку, животному, растению или насекомому, она — для всех. Но только в теле человека можно определить дальнейшую судьбу души. Анима растратила жизнь и обрекла свою душу на скитания. Готов ли ты к тому, что в нужное тело она не скоро попадёт?

— Готов. Моя привязанность возникла не к оболочке. Я понял это тогда, когда Анима утопилась в реке. Я полюбил её душу, она близка мне.

— Что ж, хорошо.

Бог смерти пролетел мимо мутных водоворотов, через которые души покидали его обитель. Он внимательно рассмотрел каждый.

— Мне сложно сейчас ответить, в кого превратится Анима после бабочки, но ты должен понимать, что её душа может переместиться и в кошку и в собаку, она может стать мужчиной или цветком. Неужели ты и вправду собрался сопровождать её в этом мире?

— Да. Я хочу снова её увидеть.

Тёмно-синий пепел коснулся руки лесного бога и словно тысячи мелких песчинок оцарапали тонкую кожу.

— Этот браслет принадлежал ей?

— Да. Я подарил. Он сделан из куска старого упавшего дерева.

— Он может помочь тебе в поисках. Душа будет тянуться к вещам предыдущего владельца. Держи браслет при себе. Как только бабочка отживёт свой срок, я скажу, куда уйдёт душа.

Так лесной бог остался один на пятьдесят лет. Тенью он бороздил просторы мира, наблюдая за меняющимся бытом людей. Он надеялся встретить ещё одну душу, что скрасит гнетущее одиночество, но таких близких как Анима так и не нашёл. Люди казались ему отстранёнными, странными созданиями.

Всё время странствий братья и сёстры просили его обратиться в первозданный вид и забыть терзающие его муки любви, но на их тревоги он отвечал лишь обречённой улыбкой.

«Вы не поймёте меня, пока сами не познаете это чувство».

И вот, когда прошло пятьдесят лет, и бабочка однодневка дожила свой единственный день, бог смерти рассказал, где именно нужно искать.

***

За пятьдесят лет многие поселения мира превратились в города. Войны распределили земли, культура разделила людской быт.

На каждом континенте лесного бога встречали красивейшие и разнообразные леса. И в них тоже нередко жили люди. Северный ветер завёл Сильву в небольшой городок у скалы. Шумное место с крупным рынком пряностей и лечебных трав, которые торговцы рвали в тех самых лесах неподалёку.

От торговых улиц в разные стороны расходились проулки, увенчанные жилыми кварталами. Подпирая дома, скапливались торговые тележки, мимо которых по желобам текли нечистоты.

Проходя по пыльной городской дороге в человеческом обличии и не таясь, лесной бог ловил удивлённые взгляды и так понял, что ему стоит выбрать одежду, подходящую глазу местных жителей. Так листья стянулись на нём плотной рубахой и штанами, корни обволокли ступни, принимая форму сапог, мох на плечах превратился в пушистый мех, а почва на тонкой коже обратилась в чёрные перчатки.

Деревянный браслет Анимы по-прежнему болтался на запястье, и когда он скатился с него, упав перед одним из прилавков, Сильва понял, что пора остановиться.

Он уселся на пустую, наскоро кем-то сколоченную из досок, коробку, в ожидании встречи с новым перерождением Анимы.

Городская жизнь, не затронутая рукой войны, била ключом. Между торговыми рядами носились звонкие дети, за одним из прилавков напевал незатейливую мелодию талантливый торговец корицей. Молодые девушки с матерями выбирали подходящую для дневной трапезы специю. Тучные сёстры хохотушки пекли лепёшки, громко зазывая покупателей. И среди всего этого движения, суетливости, какофонии звуков и духоты залитого солнцем рынка лесной бог заметил чумазого пса, рысцой перебегающего от одной крытой торговой палатки к другой.

Ласково встречаемый завсегдатаями рынка, пёс протиснулся между проходами, собираясь взбежать по дорожке, ведущей к домам, но резко остановился, словно кто-то знакомый окликнул его.

Волосатая морда обернулась, устремив взгляд грустных, но при этом невероятно добрых глаз на лесного бога. Существо поджало хвост, заскулило, а затем, издав радостный лай, помчалось прямиком в распростёртые руки Сильвы.

В первую очередь пёс обнюхал деревянный браслет. Чихнул, встряхнул сбитой в колтун шерстью, и снова скуля и переминаясь с лапы на лапу залаял.

— Вы ему явно приглянулись, — заметила хозяйка соседней лавки. — Наверняка в прошлой жизни были друзьями.

Лесной бог в третий раз почувствовал на лице капли слёз, и руки его сами собой трепали славное животное по спине и бокам.

— Вот значит, как ты теперь выглядишь, моя дорогая Анима.

Пёс мотал коричневой мордой из стороны в сторону, зазывая идти вслед за ним. Сильва понимал, что старая подруга хочет показать ему дом, в котором остановилась. Клацая острыми коготками по камням улочки, животное вывело лесного бога к простецкому дому с небольшим двором и каменной оградкой, где под навесом трудился худощавый мужчина с тесаком в руке.

— Друга привёл? — улыбнулся мясник, заметив дворнягу на пороге. — Что ж, еда вот-вот будет на столе, а это значит, что тебя, дружок, ждут сочные косточки.

Пёс завилял хвостом и уткнулся в ладонь лесного бога, дескать, вот какой у меня дом и хозяева добрые. Сильва потеплел. Скорбь, хранимая в сердце, тотчас отступила, и на её место пришло успокоение.

— Я буду рядом, Анима, и дождусь, пока мы снова сможем поболтать о небе, земле и воде.

Так прошло десять лет сытой и счастливой собачьей жизни. Лесной бог приходил в гости к хозяевам, покупал у них мясо, которое тут же отдавал радостной дворняжке, потом гулял вместе с ней по городу, задавая вопросы, и не ожидая на них ответа. Никто так и не выведал у лесного бога правды, никто не разделил его переживаний. Свободные от встреч с псом дни, он проводил в уединении на склоне горы, недалеко от хвойного леса.

В один из таких дней к нему пожаловал бог северного ветра. Порывом смахнул он слабые ветки с дряхлых стволов, сообщая о своём присутствии.

— Душа покинула собачье тело, и хозяин уже роет могилу для дворняги.

Лесной бог тяжело вздохнул, но внутри него больше не таилась тоска, ведь он знал, что старший брат уже следит за перемещением Анимы.

— Пёс прожил хорошую жизнь. Он верно служил семье, был послушным, никогда не обижал и не тревожил соседей. Интересно, в какое тело Анима попадёт на этот раз?

— Анима… Разве это имя не принадлежало девушке?

— Принадлежало.

— Так почему ты зовёшь им остальных существ?

— Потому что я узнал эту душу с именем Анима. Иное ей более не подходит.

Бог северного ветра обдал брата холодным порывом и понёсся дальше, бередя острые кроны деревьев. Сильва же в очередной раз отправился к богу смерти, чтобы разузнать о судьбе возлюбленной.

Продолжение следует...

Часть вторая Сказка о том, как лесной бог полюбил бессмертную душу. Часть 2