Мила, в девичестве Маневич. Отца звали Михаэль — в паспортном столе, не мудрствуя лукаво, записали Михайловна. В институте Мила вышла замуж за Леонида Ивановича Голубкова, став Милой Михайловной Голубковой.
В девяностых, в период распада СССР, финансовой пирамиды МММ и Лени Голубкова[1], потянулась еврейская Одесса в заокеанские дали — Мила с семейством и родственниками, у кого хоть капля иудейской крови была, уехали.
Перед отъездом Мила ещё сомневалась, но Лёньчик убедил. «Америка — это страна, где всем везёт!», — говорил он, отметая всякие сомнения.
Америку Мила полюбила из практических соображений — социалка тут, что коммунизм, о котором мечтали. Поначалу звонила подружкам-одесситкам: «Живу при коммунизме!». И не преувеличивала: для бедных медицина бесплатная — катайся на скорой хоть каждый день. Чем не такси — звонок и через пять минут карета подана.
Кто-то скажет — брак по расчёту, так и нет в этом браке ничего плохого, одно сплошное удовольствие.
К мужу Милы, тёзке популярного персонажа Лёни Голубкова, привязалось прозвище «ЭМ-ЭМ-ЭМ».
«Лёньчик, а деньги где?» — ехидничали знакомые. На что Лёньчику хотелось завернуть матерно, но, как человек интеллигентный, он отвечал: «В Караганде».
Лёня и Мила жили на пособие, поэтому утверждение Лёньчика было недалеко от истины. Лёня не унывал, записался на курсы английского, купил подержанный шевролет, надел кипу, что способствовало его трудоустройству в автомастерскую Славы Когана, где платили мало, но наличными. Пособие, плюс заработок в автомастерской подняли Лёню с Милой до уровня среднего класса. Неофициально, конечно. Афишировать дополнительный доход, что яму себе рыть.
Счастье длилось недолго. Леня пошёл вынести мусор, а заодно и перекурить, между первым и вторым этажом упал с сердечным приступом. Кипа слетела с головы Лёньчика, а с ней отлетела и православная душа Леонида Ивановича Голубкова. Потеря любимого мужа обернулась для Милы ужасным открытием, что в Америке люди тоже умирают.
После смерти мужа прозвище «ЭМ-ЭМ-ЭМ» перешло к Миле, прослеживалась в этом некая кармическая закономерность трёх «М» — Мила Михайловна Маневич.
В общем, на прозвище Мила не обижалась: «Рассудить здраво — в Америке кругом одни сокращения, и на вопрос — как тебя зовут? — часто можно услышать: Ди, Ти, Кей, Джей. Чем «ЭМ-ЭМ-МЭЙ» хуже? Почти что Эминей». «Эминем» — поправлял Дениска: «Баба, это рэпер классный, послушай!». Послушала — уши чуть не отвалились, одно «F». «Ну как? Понравилось?» «Очень!» — и пошла песочить сына, что за музыку непотребную внук слушает. «Мам, ты не понимаешь! Все дети сейчас это слушают. Здесь их «F» — это не то, что наши «хэ» или «пэ». Это так, ненастоящее. В этом «фэ» ни силы, ни гармонии. Пустой звук. Не переживай. Вон, Дэнис на отлично полугодие закончил». «Денис! Какой Дэнис?! — Де-нис!», — не выдержала Мила. Всё в ней клокотало и протестовало против англоязычной версии имени.
Так что «ЭМ-ЭМ-ЭМ» не проблема. Дэнис — проблема.
За двадцать лет иммиграции Мила так и не слетала посмотреть на «шаланды полные кефали», на дворик, в котором выросла. Может и правильно — многое в Одессе по-другому, и страна другая, и дворика того уж нет, и «сарая», в котором жили — нет. Комната в коммуналке: бежишь по коридору на кухню — тьфу! соль позабыла, бежишь обратно за солью; только прибежишь — тьфу! теперь поварёшку позабыла; и бегаешь туда-сюда — очень неудобно. Жили-то бедно, продукты в комнате держали, у кого холодильник на кухне, те замки вешали.
Писала подруга, что снесли их сараюху, перестроили, магазинов понатыкали. Зачем ехать к тому, чего уж нет. «Да и без нас, евреев, Одесса — не Одесса», — подводила черту Мила.
Землю эту готова целовать. Живу, как королева, дети мои здоровы — большой дом у них, на двух машинах ездят, внуки колледжи позаканчивали.
«God Bless America!» — закатывала Мила глаза при каждом удобном и неудобном случае.
Дети, внуки, родственники — седьмая вода на киселе, все здесь, кроме старшей дочери Ривочки, та в Израиле за ортодоксом — семеро детей. Бедная. Говорят, в Израиле всё дорого. Мила со своего пособия Ривочке деньги каждый месяц переводит. Зачем старухе деньги? Не спится, не жуётся, не серется — одни сплошные «не». Проснулась — уже хорошо.
Не прочь была продемонстрировать знание английского, как зацепится языком с «аборигеном», не отцепить:
— Прекрасно. Погода сегодня хорошая.
— Да, хорошая погода. А вчера был дождь.
— Да, дождь, а сегодня солнце.
— Да, сегодня очень хорошо — солнце.
Порой разговор мог принять драматический аспект:
— Вчера свет отключили, не знаете, что случилось?
— Повреждение на линии. Весь вечер без телевизора. В планшете батарейка села.
— Какая прелесть, я люблю свечи, это так романтично! — восклицала англоязычная знакомая.
Собеседницы расходились, продолжая улыбаться какое-то время.
С русскоязычными разговор протекал проще.
— Здрасьте, а вам печень трески положили? А блинчики с творогом?
— Положили, и ещё кефир, и булку белую …
— А вон там? Никак икра красная.
— Ханука скоро, к празднику гостинец. А вам не дали?
— Не дали… Бородинского просила, и того нет. Позвоню, пожалуюсь.
— А мне каждый раз по мешку яблок достаётся — девать некуда. Молоко Люсе отдаю — на здоровьице.
— Да, здоровьице... вчерашнего дня ногу тянуло, и голова весь день болела. А вы как?
— И не говорите. Поясница извела — ни сесть, ни встать. Свет отключили, только под утро дали, со свечкой всю ночь просидела, мышей стерегла, холодильник потёк.
— Да, с каждым годом всё хуже и хуже.
— Главное, чтобы не было войны.
— И не говорите, что творится, воюют и воюют. До свиданьица.
Собеседницы расходились, сохраняя на лицах скорбную озабоченность международным обострением в мире.
На завтра сын заказал русский ресторан, а сегодня — радость, от внука открытку получила на день рождение.
Внук Дэнис паздравлят тибя с Happy Birthday. Чтобы ты нибалела и была здарова и веселая и приежала чаще кагда я дома. В этот weekend я срал у Саши, а Саша next day срал у меня. Потому хорошо, что ни при ехала, а так я дома.
Мила несколько раз перечитала: «…срал у Паши, а Паша next day срал у меня».
И тут Милу осенило, пригодился английский, от инфаркта спас. Ребёнок перепутал, вместо русской «п», написал английскую пи — «p» и вышло не «спал», а срал…
На Милу напал истерический смех. Открытка обрела вес и значимость, став важной семейной реликвией.
Вот девочек вечером насмешу…
Мила вытащила телефон и набрала сына.
Характер у Милы лёгкий, живой, но и её бывает посещает грусть и раздумья. В «Русском Круге» сядет на диванчик, глаз с рыбок в аквариуме не сводит, будто медитирует. Рыбки яркие, всех цветов радуги, вот с тёмными пятнышками, а эти без, другие — полосатые, будто в тельняшках, третьи с плавниками-веерами; двигаются боком, одни — юркие остроносые, другие — как сфера надутые вальяжные.
Вот ведь какие разные, а мирно сосуществуют, не едят друг друга, как люди.
Особенно приглянувшаяся Миле голубая рыбка выплыла из-за коралла, подплыла к стеклу и уставилась на неё. Виляя хвостом, она поддерживала равновесие и, кажется, не собиралась уплывать.
И чем я отличаюсь от неё? Нам обеим уютно, нас кормят, о нас заботятся. Я — такая же аквариумная рыбка. Ну и хорошо, я — не против!
[1] Лёня Голубков — популярный рекламный персонаж финансовой пирамиды МММ в 90-х.
