Серия «Мои тексты»

Адюльтер (миниатюра)

Лектор – американец лет пятидесяти, элегантный, как циркуль. Он даже ножку отставлял так, что, казалось, сейчас крутанётся вокруг своей оси, очертив круг. На его шее красовался цветной платок, кричащий о вычурном вкусе

владельца. Голову украшала копна седых волнистых волос. Эл относился к тому типу людей, которые издали кажутся красавцами, но вблизи поражаешься тому, что лицо обладателя похоже на печёное яблоко.

Принимающая сторона организовала вечеринку. В вестибюле красовался рояль.

«Интересно, а пианист будет?» – и тут же, словно отвечая на Асин вопрос, в холл спустился Эл. На нем красовался лиловый жакет, отделанный золотыми вензелями, белое жабо с брошью дополняли наряд. Синие джинсы-дудочки обтягивали его тонкие ноги. Чёрные туфли блестели. Высоко подняв голову, Эл прошёл к роялю. Манерно размял пальцы, обвёл присутствующих рассеянным взглядом. Удостоверившись, что «все в сборе», заиграл. Негромкий обволакивающий голос покорил аудиторию. Когда Эл запел «Let it be», Ася приняла решение.

Они «случайно» оказались рядом, «случайно» заговорили, «случайно» оказались в номере.

Он хотел её, и одним этим уже был хорош. Прикосновения его рук, никогда не знавших физического труда, были нежными. Раздетый, он походил на пустую напольную вешалку. Внушительных размеров член на фоне худого, физически неразвитого тела казался Асе гигантским.

Его руки пробегали по её телу, как по клавиатуре, будто подбирали мелодию; чуткие пальцы находили особые точки, доставляя Асе блаженство. Из податливого тела он извлекал головокружительный вальсок. Ещё-ещё, и вот они уже забились в жёстком хард-роке до бессознания, до глухоты, до слепоты ко всему, кроме наслаждения. А затем словно растворились в чувственном блюзе.

Финальный аккорд… случайные любовники расцепили объятия. От страсти не осталось и следа. Асе казалось абсурдом, что она лежит голая рядом с чужим голым мужчиной.

“Какие же мужики всё-таки разные. Но наши лучше – без театральщины”, – подумала Ася.

Показать полностью

За Ферма!

День не задался – утром учёный совет отменил заседание и перенёс рассмотрение научной работы Ильи Владимировича. Позвонили из школы – сын Лёшка прогуливает уроки физкультуры. Вечером Илья Владимирович обещал тёще проведать её – теперь тащись через весь город. Жена от него ушла два года назад. Так бывает, жены нет, а сын и тёща остались.

Илья Владимирович, как и сын, в свои школьные годы прогуливал физкультуру.

– Звонили из школы, ты на физру не ходишь.

– Па-аап, ну ты же знаешь?

Илья Владимирович молча смотрел на сына, как бы отвечая – знаю, а что делать?

– Не расстраивайся, я схожу.

Прозвенел дверной звонок. Илья Владимирович открыл дверь.

На пороге стоял неуверенный в себе мужчина, в лёгком – не по сезону плаще. К груди он крепко прижимал потёртый портфель.

– Вы Илья Владимирович Франкевич?

– Да. А в чём дело?

– Я учитель математики, Федоркин Валентин Валентинович.

Илья Владимирович сделал шаг назад, приглашая посетителя войти в квартиру.

– Вы учитель моего Лёшика?

– Нет-нет, я по другому вопросу. Я о Вас много слышал, Илья Владимирович. Вы – известный математик. Только Вы сможете мне помочь.

Илья Владимирович был не рад гостю, настроение паршивое, гость какой-то странный, но не выгонишь же человека вот так запросто.

– Раздевайтесь. Проходите. Что там у вас, дружок?

Федоркин разделся, вошёл в комнату, не отпуская свой портфель от груди.

– Понимаете, Илья Владимирович, я доказал теорему Ферма.

У Ильи Владимировича чуть не вылетело матерное слово, но, будучи человеком воспитанным, он промолчал. Федоркин продолжал:

– Кроме Вас в нашем городе никто… один Вы можете подтвердить этот факт. Вот!

Он полез в портфель и вытащил рукопись, испещрённую формулами.

Илья Владимирович совсем недавно прочитал «Игру в бисер» Германа Гессе, книга произвела на него сильное впечатление. Возможно прочитанная книга, стресс и усталость стали причиной видения, но, вместо неровным почерком написанных математических знаков, он увидел разноцветные бусинки, они перекатывались, заполняя банаховые пространства, которым была посвящена его научная работа. Видение продолжалось недолго. Посетитель ничего не заметил. Илья Владимирович потёр глаза – как же он устал!

Что сказать этому сумасшедшему? Школьный учитель средней школы, доказавший теорему Ферма. Может, гений? Тьфу-ты, ерунда какая-то…

– Вы знаете, дружок… – Илья Владимирович сделал паузу.

– Федоркин Валентин Валентинович.

– Да, вы знаете, дружок Валентин Валентинович. Напишите мне ваш телефон, я посмотрю и позвоню вам.

Федоркин поискал глазами – на чём бы ему записать телефон.

– Да на рукописи вашей и напишите.

Федоркин замер... Какое глумление писать телефон на рукописи.

– Да вы пишите-пишите, дружок, – приободрил его Илья Владимирович.

Федоркин аккуратно на полях написал номер. Он надеялся, что Илья Владимирович посмотрит доказательство сегодня, прямо сейчас, при нём. У него даже мелькнула мысль, а не присвоит ли именитый профессор его доказательство теоремы Ферма себе? Деваться было некуда. С трудом расставшись с рукописью, Федоркин нехотя направился к двери.

***

Наступили выходные. Настроение у Ильи Владимировича было отличным. Научный совет принял решение рассмотреть его работу. Лёша сидел у окна и читал Азимова. На улице светило солнце.

– Как насчёт яичницы с луком на сале?

– Ага, – ответил Лёшка, не прерывая чтения.

Илья Владимирович, насвистывая хабанеру, по пути в кухню прихватил рукопись Федоркина. Начал читать, обнаружил ошибку в доказательстве, аккурат и яичница готова. Отложил рукопись в сторону, чтоб аппетит не портить.

Позавтракав, набрал номер телефона Федоркина: «Валентин Валентинович, вы можете зайти ко мне, забрать рукопись. Да, я прочитал. Только не на выходные. Давайте, дружок, в среду после семи».

В среду в семь часов вечера прозвенел звонок. На пороге стоял Федоркин. Глаза его сияли, он держался увереннее.

«Раздевайтесь, проходите, дружок. Хочу вас поздравить, для учителя математики средней школы очень недурно, у вас есть математические познания. Но! – тут Илья Владимирович сделал паузу, – я нашёл у вас ошибку».

Илья Владимирович открыл рукопись и обьяснил Федоркину, в чём его ошибка, тот побледнел и обмяк. Илья Владимирович принёс стакан воды. Постепенно Федоркин пришёл в себя.

***

Прошло три недели. Вечером раздался звонок в дверь – на пороге стоял Федоркин. Илья Владимирович нахмурился. Его оторвали от чтения «Ста лет одинчества». Сдержанным тоном, выдавливая из себя слова, он сказал:

– Да, слушаю вас.

– Вы знаете? Я исправил ошибку...

Федоркин открыл портфель, ни слова не говоря, вложил рукопись Илье Владимировичу в руки и исчез. Илья Владимирович с досадой бросил рукопись на тумбочку, вернулся в гостиную и продолжил чтение романа...

***

Научная работа Ильи Владимировича была одобрена, шла подготовка к печати. В пятницу поздно вечером он вернулся из гостей в прекрасном расположении духа. Его взгляд упал на рукопись, всё ещё лежащую в прихожей; стал читать, через пять минут со вздохом закрыл и пошёл спать.

Где-то через месяц раздался звонок в дверь.

Это был Федоркин, улыбался, но был как бы не в себе.

– Ах да, дружок, виноват, забыл вам позвонить. Проходите. Огорчу вас, друг мой, я снова нашёл у вас ошибку.

Илья Владимирович подробно обьяснил Федоркину, где тот допустил просчёт. Смотреть на Федоркина было жалко.

– А вы знаете, друг мой, давайте я вас научу, как вы можете сами себя проверять – сделали вы ошибку в доказательстве или нет.

Илья Владимирович около двух часов рассказывал Федоркину, как проверить, верно доказательство или нет. Федоркин подробно записывал лекцию. Переспрашивал, делал пометки, возвращался к уже разъяснённому, одним словом, отнёсся ответственно.

***

Илья Владимирович готовился встретить Новый год в близком кругу. Только сели за стол, раздался звонок в дверь. «Кто бы это мог быть?»

На пороге стоял худой, небритый, болезненного вида человек в плаще не по сезону. В руках у него были бутылка шампанского и торт.

– Илья Владимирович, Вы не узнали меня? Это я – Федоркин.

– Ах да, простите, дружок, не признал сразу.

– С Новым годом! Это Вам, – Федоркин сунул своё богатство Илье Владимировичу в руки.

– Да что же случилось дружок, неужели доказали?!

Федоркин не обратил внимания на иронию.

– Илья Владимирович, как я Вам благодарен… Вы научили меня находить ошибки в собственных доказательствах. Все эти годы я доказывал и опровергал, доказывал и опровергал!

Неожиданно он резко повернулся и также внезапно исчез, как и появился.

– Дружок, куда же вы? – негромко прозвучал голос Ильи Владимировича.

Ответа не было.

Илья Владимирович вернулся к гостям, вечер протекал в непринуждённой беседе, криками «Ура!» встретили Новый год. Около двух гости разошлись.

Илья Владимирович присел к столу: «Как же хорошо побыть в тишине». Налил шампанское, задумался, глядя на пузырьки... поднял бокал: «За Ферма!»

Показать полностью

Каждому свой камень

У Ивана Ивановича Иванова были женщины.


Первая — из крестьян, вторая – из дворян. Казалось бы, между ними дистанция огромного размера. Так и было. И всё же общее тоже имелось — они обе любили собирать камни.

Первой нравились большие, весом не менее килограмма, ими она обрамляла клумбы и огород.

Вторая в выборе камней руководствовалась не размером, а исключительно их красотой, формой и цветом.


С первой каждая поездка на природу заканчивалась тем, что в багажнике оказывались округлые тёмно-серые булыжники, которые Иван послушно загружал в машину, кряхтя и тихонько матерясь. Порой, если повезёт, коллекцию камней дополнял полиэтиленовый мешочек конского или коровьего навоза, предназначенного для удобрения почвы. Говно в багажнике! Иван терпел…


Со второй — никакого говна: цветные камешки, высохшие коряги замысловатых форм и, если повезёт, – красивая ракушка.

Первая выращивала замечательные цветы и сочные овощи.

Вторая создавала скульптурные композиции, аппликации, картины. Чуть подкрасив, подрисовав, приклеив кусочек коры от дерева – превращала мусор в произведение искусства.

Была и третья – аристократка. Вы не поверите – она тоже любила камни, часто называемые камушками, не тяжёлые, но дорогие. Их стоимость превышала финансовые возможности Ивана.

Вывод Ивана был прост: женщины всегда любят что-то собирать. Особенно камни. Правда, у всех они разные.


Иван возненавидел камни, причём всех видов, без разбору, даже включая те, из которых выдолблены истуканы острова Пасхи (когда-то он мечтал увидеть их живьём).


Теперь знакомясь с женщинами, он интересовался:

— Вы любите камни?

Ответы были самые разные, от игривых – «Только избавилась от одного» до провокационных: «Драгоценные?»

Возвращаясь со смены, Иван споткнулся о камень. Небольшой, средний такой, о который и споткнуться то трудно. Матюгнулся. Поднял гада и швырнул из-за всех сил в темноту.

Раздался женский вскрик, а за ним тупой звук падения на землю.

Иван побежал на помощь.

На земле лежала женщина. Ладонью она прижимала к голове перепачканные кровью волосы.

— Вы живы? — задал он идиотский вопрос.

— Это вы кинули в меня камень? — последовал встречный.

— Камень кинул я, но не в вас.

— А попали в меня.

— Попал.

— Сказку про царевну-лягушку помните?

— Помню.

— Придётся вам теперь жениться на мне.


С чёрными вкраплениями на зеленоватой поверхности на самом видном месте красовался судьбоносный камень. Единственный камень в семье Ивановых.

Есть ли мораль в этой истории? Судите сами.

Каждому свой камень Миниатюра, Мораль, Анекдот, Судьба, Сказка, Длиннопост
Показать полностью 1

Машинист и балерина

Машинист и балерина Метро, Теракт, Любовь с первого взгляда, Железная дорога, Длиннопост, Текст

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи», – звучал привычный голос. На мобильный машиниста с незнакомого номера пришло СМС…


Локомотив на полном ходу влетел в тоннель, скоро вынырнул и продолжил бег, наращивая ход. Момент исчезновения и появления состава, похожий на фокус, особенно нравился восьмилетнему Антоше.

Тоннель пролегал через пластмассовую гору, на её склонах паслись такие же пластмассовые овцы. На вершине, в ожидании поезда с бледнолицыми, засел вождь краснокожих, готовый остановить поезд и напасть на них.

Одним из бледнолицых был маленький Антоша – отважный и бесстрашный машинист.

Дорога состояла из вокзала, перрона, стрелки перевода поезда на другую ветку, шлагбаума и разнообразных звеньев железнодорожного полотна, отличающихся по форме и длине, благодаря чему можно было менять конфигурацию дороги – закладывать крутые виражи, пускать поезд по кругу, змейкой или по прямой.


Это чудо, стоящее безумных денег, привёз из-за границы с какого-то там конгресса Антошин отец, ветеран труда и заслуженный метрополитеновец – настоящий представитель рабочего класса.


Забытые игрушки ожили, перекочевав из коробки в игру: пластмассовые индейцы, оловянные гусары и солдаты 1812 года, матросы и автоматчики времён Великой Отечественной, семь гуттаперчевых гномов, Кинг-Конг и девочка-балерина, исполняющая арабеск. Также обрели вторую жизнь, перешедшие Антоше от дедушки разноцветные звери: красная лиса, сероватый заяц, синий медведь, фиолетовый олень и другие представители фауны, вид которых определить было довольно трудно, разве что наугад.

Менялись сюжетные линии, конфигурация железной дороги, чередовались герои, но не менялся финал игры: Антоша предотвращал катастрофу, ускользал от погони, спасал пассажиров и всё это по законам американского кино, с которым он, правда, знаком не был.

Антоша обожал поездки на метро, в выходные родители возили его через весь город к бабушке с дедушкой. Волшебная лента эскалатора увлекала их далеко вниз, расстояние от начала спуска до его окончания казалось бесконечным, приближение поезда к платформе пугающим, а сама поездка – увлекательным путешествием.


Железнодорожную магистраль и тоннели, напомнившие ему игрушечную дорогу детства, он увидел лет в двенадцать, когда семья поехала в отпуск на Кавказ. Как и в детстве, когда игрушечный поезд проскакивал сквозь дырку, проделанную в пластмассовой горе, так и тут он прорезал горы насквозь, только здесь они были настоящими. Кромешная тьма тоннелей вызывала в нём больше эмоций, чем мелькающие пейзажи за окном. Изогнувшись, состав принимал форму дуги, и Антоша издалека мог наблюдать за его приближением к чернеющему проему. Состав распрямлялся и зияющее отверстие, готовое поглотить его, исчезало из вида. Антоша, отняв щеку от окна, внутренне сжимался, как перед прыжком.

Каждый раз ожидаемый нырок в тоннель наступал неожиданно и стремительно, – вжих! – и все проваливались в царство тьмы. Связь с внешним миром обрывалась. Размеренный стук колёс сменялся на гулкий монотонный шум. Ощущение скорости пропадало, и лишь на выходе из тоннеля, когда состав со свистом вырывался на свободу, дневной свет бил в окна и слышался привычный уху стук колёс, Антоша снова чувствовал, как быстро движется поезд.

Тяга к подземельям не прошла с годами: старшеклассником Антон излазил Девятовские и Сьяновские каменоломни. В памяти сохранились детские воспоминания о любимой игре. Поезда предпочитал другим видам транспорта. Поэтому не удивительно, что, отслужив в армии, он поступил на курсы машиниста.


По окончании курсов Антон Георгиевич Кузнецов стал стажёром в Московском метрополитене, а через несколько месяцев машинистом третьего класса.

Кто-то в детстве мечтает стать космонавтом, а Антон мечтал стать машинистом электровоза метро, и вот его мечта сбылась. Подземка, ладная форма, неплохая зарплата, скорость и… люди. Люди, за которых он отвечает.


Пассажиры не думают, какой человек их везёт – хороший или плохой, симпатичный или так себе, женщина или мужчина. Нет, никто из пассажиров даже не задумывается о том, кто же машинист, в чьих руках их жизнь? А вот машинист думает о пассажирах. Нет, конечно, не по отдельности о каждом, а в целом обо всех.


Антон катал по Красной линии почти год, изучил её досконально. Подъезжая к перрону той или иной станции, в зависимости от дня недели и времени суток, он знал – здесь самый большой поток пассажиров, толпа рванёт в хвост и кто-нибудь обязательно будет держать двери, протискиваясь в переполненный вагон. А тут, в полумраке без малого столетних плафонов толчея на узкой платформе. В мареве красного мрамора снуют люди, а вокруг сказочный мир, мифы социализма – барельефы, на которых изображены сильные, красивые и правильные люди. А на этой станции в семь всегда много неформалов. Куда они направляются? Интересно было бы с ними пообщаться, – думал про себя Антон. Тех, кто постоянно садился в первый вагон, он даже узнавал в лицо.


Станция Сокольники. По понедельникам, средам, пятницам она входила в первую дверь головного вагона в 9.15 утра, ехала до станции Парк Культуры, покидала вагон, и её силуэт растворялся в людском потоке.

Однажды выделив её из толпы, он сам не заметил, как ожидание встречи с ней превратилось для него в нечто важное. Мысли о девушке всё чаще занимали Антона. Кто она? Чем занимается?

Хрупкая, роста ниже среднего, поначалу он принял её за школьницу. Тёмные волосы схвачены в узел, лицо продолговатое, нос прямой тонкий - обычная внешность. Но Антона и не привлекали девушки, пытающиеся подогнать себя под модные стандарты – это не его история. Блеск гигиенической помады на женских губах – это, пожалуй, единственное, что ему нравилось.

Подъезжая, он всматривался в незнакомку, словно пытался проникнуть в её внутренний мир.

Он изучил её гардероб, научился угадывать в каком она настроении. Чаще всего её лицо выражало грусть, и ему хотелось выйти из вагона и подбодрить её.

Он радовался утренним и дневным сменам в расписании, старался попасть именно на тот поезд, в который она сядет в 9.15, высматривал её на платформе, расстраивался, когда не находил.

Последние метры перед остановкой состав тащился, как черепаха – Антон призывно таращился, но девушка никогда не смотрела в кабину машиниста, заходила в вагон, не замечая его взглядов.


Антон не оставлял попыток обратить на себя её внимание. Однажды он на секунду шагнул из кабины на перрон. Краем глаз она заметила движение, повернула голову, бросила на него мимолётный взгляд и зашла в вагон. При следующей встрече Антон повторил манёвр. Выскочил, не заметить его было не возможно. Девушка улыбнулась ему.

Антон ликовал! Она увидела меня.


Расписание составлено так, что с понедельника он работает в ночную смену, и нет никакой надежды увидеть её. А вдруг за эти дни что-то поменяется в жизни девушки, и они никогда больше не встретятся. Или она подумает: «Что от меня надо этому машинисту?» – и начнет входить в другую дверь, или даже в последнюю дверь последнего вагона. Почему-то именно эта глупость пришла ему в голову. И вообще, что я напридумывал? Маньяк настоящий. К психологу скоро идти придётся. Зациклился на незнакомом человеке. Может она ведьма или у неё десять мужей? Последнее предположение рассмешило Антона.

Он сразу заприметил её на платформе. Как и в прошлый раз, вышел из кабины и улыбнулся, на этот раз девушка улыбнулась в ответ.

Через месяц они обменивались приветствием, и девушка ехала дальше. Однажды Антон заметил, что из её сумки торчали пуанты. Ух, ты! – она танцовщица.

Он вспомнил девочку-балерину из детства, краснокожие похищали её, а Кинг-Конг, революционные матросы и солдаты 1812 года спасали, но случалось, что вчерашние спасители становились разбойниками. И только он, машинист, единственный, кто всегда спасал балерине жизнь, его поезд уносил её и от тех, и от других.


Антон купил букет цветов. Он сдерживал себя, чтобы не прибавить скорость и, тем самым, выиграть время на перегоне, задержаться на её остановке чуть дольше. От волнения рубашка на нём взмокла, будто он бежал, а не сидел в кабине электровоза. Только бы увидеть её сегодня!

Она! Антон не вышел, а выпрыгнул на перрон. Протянул ей букет.

Девушка от неожиданности растерялась, взяла букет машинально.

Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, потускневший безжизненный взгляд – застыла словно манекен. «Тебе нравятся цветы?» Ответа не последовало. Впечатление, что она не слышит его. «Тебе нравится букет?» – повторил он. Как заколдованная, она молча вошла в вагон.


С ней что-то не то, она никогда не была такой. Ей нужна моя помощь. Но надо трогаться, я не могу выбиться из графика. Антон с тяжёлым чувством тронул состав.


Поезд мчал Лейлу в никуда… Последний день. Она окинула прощальным взглядом пассажиров вагона: старушку, судорожно вцепившуюся в сумку; обдолбанного подростка с ирокезом; профессорского вида мужчину; гламурных подруг-«царевен», щебечущих о ерунде…

Ей было десять. Они всей семьёй гостили у бабки с дедом, когда в ходе спецоперации в их дом на окраине Дербента попал снаряд. Погибли её мать, отец, младший брат, контузило бабушку, дедушка умер от инфаркта на следующий день, Лейлу оглушило – временная потеря слуха, нарушение координации.

Извините. Промахнулись. Война.


Лейлу забрал Шамиль, брат отца, и не куда-нибудь, а в Москву.

К Москве она привыкала тяжело, ни с кем из детей не подружилась, хорошо, что балетом увлеклась. Увидев по телевизору «Щелкунчика» под Новый год, не переставала повторять балетные па у зеркала. Раз такое дело, отдали в балетную студию. Дядя не возражал. Для девочки балет – в самый раз. Поможет восстановить координацию, и для слуха хорошо – в ритм танца надо попадать.


Лейла росла, дядя изменил своё отношение к её увлечению балетом: «Одно дело девочка, другое – женщина. Нельзя мусульманке голой прыгать!» Попробовал запретить, так Лейла из дома сбежала, искали по Москве всей кавказской диаспорой.

Знала, великой балериной ей не быть, но не бросала любимого занятия, три раза в неделю посещала частную студию.


Ещё маленькой она подслушала историю как юный дядя Шамиль, учась в Москве, влюбился в русую голубоглазую Машу, и был отвергнут её семьёй. Испугались иноверца. Может поэтому обида в нём сидит и никак не уйдёт с годами. Чем больше денег приносил ему торговый бизнес, тем больше в нём появлялось чувство превосходства над окружающими, радикальней делались его взгляды, глубже залегала складка на лбу и угрюмей становился взгляд.

Задавалась иной раз вопросом, почему партнёр дяди по бизнесу бакинец Ильдар, приезжавший к ним несколько раз в гости, жизнерадостен и прост. Всегда пошутит, расскажет весёлую историю – нет у него предвзятого отношения ни к русским, ни к другим национальностям. Как получается – два богатых мусульманина, так давно живут в Москве, что уже москвичами стали, а такие разные?


Пришла пора Лейлу замуж отдавать, подыскали кандидата. Лейла не хотела его, и другого не хотела, и третьего… после чего выбора ей не оставили. Раз не хочешь замуж – место тебе среди дочерей Аллаха. Отомстить за родителей – святой долг.

Приняла, не роптала – пестуемая Шамилем скорбь по погибшим родственникам, как болезнь, пробралась и осела внутри Лейлы, разлагая ей душу и сердце. Череда неудачных попыток сватовства, недовольство Шамиля, одиночество…

Балериной не стала… Мечтала повстречать Ромео, станцевать Джульетту. Вчера сходила на последнее занятие в студию. А сегодня в метро снова этот смешной – нос картошкой, волосы солома, глаза голубые – на мультяшного трубадура похож, только трубы нет. Цветы подарил…

Пояс смертника железной хваткой сжимал Лейлу, не давал вздохнуть, сколько ни тренировали – привыкнуть не смогла.


Полицейских отвлекли: скользнула мимо металлоискателей, пока одни стражей забалтывали, другие заграждение чуть раздвинули. Проскользнула – тонкая, много места не надо, щелки и той достаточно.

Лейла поймала себя на мысли, что ведь она могла пойти в любое другое время. Нет, выбрала утро, чтобы в 9.15 стоять на платформе и ждать. Лейла поняла – ей хотелось увидеть Антошку. Почему Антошка? Ведь она не знает его имени. Потому, что Антошка подходит ему. Она даже не поблагодарила его за букет. Поблагодарить, а потом убить?

Не отвлекаться! Я совершаю… Лейла не могла подобрать слов, что же она совершает… Правое дело? Сейчас оно не казалось ей правым. Ещё секунда или минута или десять… как только придёт сигнал, сработает детонатор и вагон встанет на дыбы, слетит с рельс, люди превратятся в груду перемолотых костей и мяса. Её ноги подкашивались, голова кружилась, она прислонилась к входной двери.


Если б двери открылись, я бы вывалилась под колеса, и на этом всё закончилось… Ей стало невыносимо страшно. Подрыв может произойти в любую секунду – бах! и нет ничего, ни её, ни Антошки, ни этих людей… Что же она наделала? Скинуть пояс и бежать? Сказать, нет, закричать: «Люди бегите из вагона! Каждую секунду может прогреметь взрыв, и вы погибнете!»

Взгляд Лейлы задержался на букете – первые в её жизни цветы, подаренные мужчиной. Она поднесла букет к лицу, вдохнула аромат, ещё и ещё. Заметила привязанную к букету записку, развернула её – номер телефона, три слова – «Я люблю тебя» и подпись «Антон».

Лейла достала мобильный, и дрожащими пальцами набрала: «Спаси. Лейла».


Москва, Россия – South Euclid, OH

Сентябрь, 2021


https://proza.ru/avtor/yvv98r


https://www.litres.ru/uriy-ver/


https://www.youtube.com/channel/UCNSCF7gU8me5aBsukUUpWnA

Показать полностью

Судья

Щётки сметали снег с лобового стекла старенького форда, плетущегося сквозь непогоду. Машину вела темнокожая женщина за семьдесят. Следуя за красными огоньками убегающих в темноту машин, она от напряжения прильнула к рулю.

«Я опоздаю, все опоздают – такой снегопад. Соревнования начнутся позже, не как обычно на полчаса, а на час, а то и больше. К ночи дороги расчистят. А если нет? Тогда приеду домой далеко за полночь. Ну и что? Торопиться некуда. Утром посплю подольше», – мысли Долорес текли сами по себе, постепенно она привыкала к снегопаду: «В напряжении вести машину даже лучше – не уснёшь».


***


Мигель победил! Он обнял и поцеловал её крепко в губы, в ринге на виду у всех. От него пахло потом и кровью, а теперь добавится аромат её сладких духов.

Имя Мигеля раскатисто разносится по арене, судья вскидывает его руку – к этому невозможно привыкнуть. Долорес готова заплакать от нахлынувших на неё чувств. Минуты их триумфа, о которых зритель забудет завтра, навсегда останутся в её памяти.

Долорес мысленно возвращалась в те незабываемые дни, помнила каждый его бой, всё до мелочей: цвет формы, вес, стрижку, настроение, как посмотрел, что сказал ей перед выходом на ринг.


Однажды, они потеряли капу, в другой раз сломалась застёжка, и они не могли вынуть серьгу из его уха, рефери нервно наблюдал за ними, теряя терпение. И, конечно, не забыть потасовку между мексами и пуэрториканцами, после того как рефери присудил победу Мигелю.

Фартовое было время, молодость навсегда и вечность впереди!


Они познакомились, когда Мигелю было девятнадцать, ей семнадцать, сразу стали жить вместе, ютились у его тётки в комнатушке, где только умещалась узкая койка. Тонкие, как стебельки, два прутика – им не было тесно. Открываешь дверь и ныряешь в объятия к любимому.

Какой дурак придумал, что надо перед боем воздерживаться от секса? Однажды они сделали это за час до боя. Сколько же в Мигеле было лёгкости! Он провёл тот бой на одном дыхании, это её заслуга – она дала ему силу и уверенность в победе.


Долорес прошла с Мигелем весь путь от начала до того злосчастного дня, – просиживала часами в спортзалах, следила за его диетой, занималась его фан-клубом, распространяла билеты на матчи. Спарринги, травмы, спады и подъёмы в карьере – всё было. Его боль была её болью. Долорес до крови прокусывала себе губы, когда ему приходилось туго, гордилась и ликовала, когда он побеждал.


Это была настоящая жизнь – прекрасное время! Они гоняли на мотоцикле как полоумные. Долорес, обхватив Мигеля, то обмирала, проваливаясь в пустоту, то вскрикивала беззвучно, как немая. Её подбрасывало, отрывало, а потом как магнитом прижимало к его спине – сердце останавливалось, затем оживало, колотясь с бешенной силой, а выпрыгнув, обрывалось вновь.

Рёв мотоцикла заставлял вздрагивать водителей обгоняемых им машин. Дальнобойщики прижимали фуры к обочине, и молились за исчезающих за горизонтом бесстрашных ездоков. Адреналин зашкаливал, побуждая Мигеля к риску. На выходе из виража он прибавлял газа, в который раз испытывая судьбу.


От Долорес требовалось, не шевелиться, не кричать, а доверится и не мешать. Он – её герой!

В тот вечер, в тот роковой вечер ему не повезло – проиграл в упорном бою, казалось, мир рухнул, а с ним и их мечты о чемпионстве, деньгах и большом будущем.

Мигель не сдержался – оттолкнул её, когда сразу после боя она полезла к нему. Сама виновата – ей следовало крепко взять его за руку и не отпускать, а не лезть с соплями. Если бы она была умнее – с ним бы ничего не случилось. Но она ревела вместо того, чтобы поддержать его… ведь это и её мир рухнул. Какая же она дура!


Сразу после боя Мигель ушёл, никому не сказав ни слова, умчался на мотоцикле. Это была его последняя поездка… Уже через час Долорес неслась в неотложку – не спасли, разрыв селезёнки, расколотый череп… «Травмы, не совместимые с жизнью» – так записано в медицинском заключении.


После похорон Долорес уехала домой в Пуэрто-Рико к матери. Замкнулась. Просиживала у моря долгими вечерами будто ждала своего моряка. Днём помогала матери в химчистке.

Её коробило при слове бокс, если шла трансляция матча или говорили о боксе, переключала «ящик» на другой канал.

После нескольких лет, проведённых в Пуэрто-Рико, Долорес вернулась в Вест Кливленд, а ещё через месяц пришла в любительскую ассоциацию бокса – стала судьёй, взвалила на себя уйму административных обязанностей.


Почти пятьдесят лет прошло с того рокового дня как она потеряла Мигеля, а настоящего мужика так и не встретила. Бокс разрушил её жизнь, а теперь спасал от одиночества.


Что бы она делала долгими субботними вечерами, если б не бокс? А так, она знала, в субботу вечером её ждут. Она проведёт взвешивание, регистрацию боксёров, а потом будет внимательно наблюдать за каждой схваткой, чтобы правильно выбрать победителя. За размышлениями Долорес и не заметила, как подъехала к городскому центру. Ветер стих. Снег, прекратив безумный танец, большими хлопьями тихо падал на землю. Долорес вышла из машины. «Привет, Долорес. Как дела, Долорес? Много снега намело. Спасибо, что приехала, Долорес», – приветствия сыпались со всех сторон. Любой знает легендарную Долорес.

Шёл седьмой бой. Долорес за судейским столиком клевала носом. Прозвучал гонг. «Чёрт! проспала. Кому же отдать?» Она посмотрела на лица боксёров, в синем углу парень выглядел посвежее и повеселее. «Отдам ему», – решила Долорес. «Единогласным решением судей победа присуждается…», – рефери поднял руку парня из синего угла. «Не промахнулась!» – Долорес встала из-за судейского стола, взяла кофе, и вернулась.

Каждый следующий бой был интереснее предыдущего – составитель боёв знал своё дело.

К главной интриге вечера сонливость Долорес прошла. «Битва между Западом и Востоком», – так анонсировали вечер в рекламе, – «Против боксёра с Вест-Сайда, только что переехавшего из Пуэрто-Рико, дерётся лучший представитель Ист-Сайда. Оба провели около ста боёв, оба готовые профи».


В ринг залез рефери – Илай. Он всегда судит главные матчи, никого к ним не подпускает.

Долорес посмотрела на боксёра в красном углу – холодок пробежал по спине. Как похож! Заглянула в карточку, его звали Мигель Гонсалес. Долорес охватило волнение, тихо прошептала: «Мигель, Мигель». Перевела взгляд на боксёра с Ист-Сайда. Да, хороший боксёр, но некрасивый. Она много раз судила его матчи – кривые ноги с вздувшимися венами, нос расплющенный, губы лягушачьи, кожа чёрная настолько, что не понятно, зачем он наносил татуировки на тело? – их всё равно не видно.

Задумалась, остановив взгляд на боксёре из Пуэрто-Рико – «Красавчик! Ещё бы, вылитый Мигель!»


Раздался гонг. Бойцы, следуя ритуалу, поприветствовали друг друга, едва коснувшись перчатками – и всё! На этом их хорошие манеры закончились. Юность, сила, мастерство и жестокость сошлись в ринге. Нет более безжалостных боёв, чем бои молодых. Эти не щадят ни себя, ни противника, растрачивают силы без остатка – думают, что останутся молодыми и сильными навсегда.

Первый раунд прошёл в бескомпромиссной, жёсткой – ноздря в ноздрю, борьбе. В таких боях трудно определить кто лучше и решение, как правило, зависит от симпатий судьи. Долорес присудила победу Мигелю: «Ах, как он двигается, какие у него стройные ноги – ему бы балетом заниматься… Представляю, как он танцует сальсу. А мы? Как мы зажигали с Мигелем! Не было нам равных!»


Её приятные воспоминания прервал гонг.

Второй раунд. Малик, так звали парня в синем углу, вцепился в Мигеля, как с цепи сорвался: прессинговал, обрезал углы, предвосхищая контратаки Мигеля. Зал был в восторге.

Раунд закончился, Долорес открыла судейскую карточку, задумалась: «Как же Мигель был ловок, не дал себя побить, избежал тяжёлых ударов, отвечал контратаками. Удары Малика не были «чистыми». Злой он – грязно вёл бой: низко опускал голову, бил ниже пояса, толкал в клинче, надавил Мигелю локтем на горло – это же опасно! Так нельзя! Нет, Мигель выиграл. Контратаки его были редки, но точны». Долорес уверенно отдала победу Мигелю.

Третий, заключительный раунд Малик продолжал напирать на Мигеля, используя каждую возможность для атаки. Рефери говорил: «Брейк», Малик делал вид, что делает шаг назад, и тут же бросался вперёд. «Почему Илай позволяет ему это?! А-а-а, ну да, Илай сам с Ист-Сайда. Они все оттуда. Подыгрывает!», – негодовала про себя Долорес.

«Стоп! Раз, два, три…» – рефери открыл счёт. Мигель оказался в нокдауне. «Да он просто оступился, а Малик в этот момент нанёс удар. Если бы Мигель не оступился, ничего бы не было. Рефери не следовало открывать счёт!», – с возмущением думала Долорес.

Бой продолжился. Боксёры всё чаще сходились в клинче. Мигель придерживал Малика в ближнем бою, не давая ему развить успех. Боксёры тяжело дышали, отдав все силы. Раздался финальный гонг.


Долорес долго смотрела в судейскую записку, с неудовольствием отдала последний раунд Малику, но по количеству выигранных раундов в её карточке победил Мигель. Она жирно обвела в кружок его имя. Посмотрела на судей, пытаясь угадать на чей стороне будет их вердикт.

Реджи - от него не жди. Он, Малик, Илай – с одной грядки. Доналд – окружной судья, давно на пенсии, принципиальный, но что он понимает в боксе? Долорес сверлила Дональда взглядом будто могла повлиять на исход матча. Илай собрал судейские записки. Зал замер в ожидании решения.


«С разногласием судей победа присуждается… – ведущий сделал паузу, – Малик Вашингтон».

Вердикт напомнил ей тот день, более сорока лет назад, когда её Мигель проиграл. «Всё повторяется. Как не справедлив мир!» Она взглянула на Мигеля – боксёр покидал ринг как подобает мужчине, был совершенно спокоен, улыбался, отвечал на приветствия земляков.

«Слава Богу! История не повторится трагично».

Долорес вышла на улицу. Снегопад прекратился. Кто-то почистил ей лобовое стекло. Она повертела головой в надежде поблагодарить того, кто это сделал. Последние машины покидали паркинг, выезжающий «Гранд Чероки» поприветствовал её, помигав фарами. Долорес помахала ему рукой, радостно вдохнула морозный воздух, испытывая душевный подъём и ощущение того, что она нужна. Она просто необходима этим мальчишкам из небогатых, да что там небогатых, в большинстве своем из бедных семей. Кто-то из них пробьётся наверх и в этом будет и её заслуга.

Председатель судейской коллегии ещё раз просмотрел судебные записки последнего боя перед тем, как убрать их в портфель. Его лицо расплылось в улыбке. «Как всегда, Долорес выбирает красавчиков», – рассмеялся он.


Дорогу расчистили от снега. Редкие машины обгоняли старенький форд. Долорес не спешила, дома её никто не ждал. Мысли текли размеренно и неторопливо: «Заварю чай, капну туда рома, брошу лимончика, посмотрю телек, что там сегодня?.. Эх, спину ломит, засиделась. Завтра пройдёт. Всё же решение было несправедливым. И Илай… тоже хорош!»

Заснув под шум телевизора, она снова оказалась среди знакомых ей людей. В лучах софитов ей снились Малик, Илай и Мигель. Но на этот раз Долорес точно знала – он, её Мигель, обязательно победит!


Из книги Легионеры


https://www.litres.ru/uriy-ver/

https://proza.ru/avtor/yvv98r

Судья Бокс, Судья, Американский бокс, Истории из жизни, Любительский бокс, Одиночество, Длиннопост
Показать полностью 1

Запись

- Ты закончил исследовать материалы серии АРК?

- Близок. Пара колец на выходе и расшифровка закончена.

- Что-нибудь интересное?

- Нет, всё тоже самое – поведение людей алогично, истории похожи одна на другую. Анализ последних колец подтверждает – конец жизни на Земле наступил одномоментно... Ты знаешь, этот был творческой личностью, не просто факты записывал, а сочинял. Вот хотя бы этот отрывок: «Это случилось ночью. А как же иначе - большинство грязных дел происходит ночью, они с душком, такие говённые, порой бессовестные и отвратительные, а иногда грустные… и всегда тайные. Днём тоже случаются паршивые дела, но ночью особенно. Кому, как не мне, знать об этом? За то время, что я тут стою – насмотрелся!»


Когда при свете факелов линчевали большого Тома, чуть не обломился сук. А через три года тщедушный Тед - хозяин фермы разорился и повесился на том же суку, на котором помогал вешать беднягу Тома. Как оказалось Том был не виновен – обознались. Грабителем оказался белый. Он напал на Билла ночью в закоулке. Вырубил его, когда тот, покинув пивную «Уголок Фреда», на автопилоте шёл домой. В одном кармане Билла он обнаружил дырку, в другом – шиш. Полиция скоро арестовала грабителя. Он сбежал из тюрьмы, что в трёх милях отсюда. Но Тома уже не вернёшь.

Возвращаясь к Теду… Он принёс лесенку в три ступеньки, встал на неё, просунул голову в петлю, бросил последний взгляд в ночное небо, оттолкнулся и, подёргавшись какое-то время, замер.

Если бы я мог сказать Теду про клад, зарытый тут ещё во время гражданской войны – он бы выкупил ферму и не повесился. Солдат, закопавший клад, так за ним и не вернулся. Я обвил ящик корнями и затянул глубоко – теперь уж никто не найдёт.

События связаны между собой таким непредсказуемым образом – одно вытекает из другого. Порой стоит остановиться на минуту, задуматься и, благодаря этому, остаться в живых. Именно так случилось с Сэнди Беккер – зазвонил телефон, когда она одной ногой уже ступила за порог своего дома. И этот рекламный звонок от газовой компании, задержавший её дома – спас Сэнди жизнь. Автомобиль протаранил стену магазина, за минуту до того, как она зашла туда. Магазин стоит на перекрёстке, и я всё видел. Автомобиль въехал в здание, как нож в масло. Причина проста – с водителем случился инфаркт.

До всех этих событий, было ещё одно, особенно омерзительное, что я его даже не записал, но теперь по прошествии десятилетий я могу о нём сказать: жаркой душной ночью Дик изнасиловал Пеги. Я смотрел на озверевшего Дика и упирающуюся Пеги. У меня не было ни одной высохшей ветки, которую я мог бы скинуть этому негодяю на голову. Пеги забеременела. Они обвенчались в местной церкви, и теперь Дик, на правах мужа, насиловал Пеги, к чему она привыкла, и даже стала от этого получать удовольствие. А у меня от знакомства с человеческой низостью нарушился фотосинтез. Кора стала облазить от стресса – старался забыть, вот и не записал. Позже попривык – всего нагляделся

Живу долго, что-то услышу, что-то увижу, что-то птички на хвосте принесут – всё это я записываю на своих древесных кольцах. Люди даже не подозревают, что я фиксирую события, происходящие с ними. Для них я – дерево, деревяшка. Кто-то восхитится моей кроной и укроется в ее тени от солнца или спрячется от дождя. Кто-то повесит бедного негра на моём суку, а кто-то повесится сам. Кто-то на тот же сук зацепит детские качели или построит домик в моих теперь уже могучих ветвях. А кто-то скажет: «Этот дуб, как бельмо на глазу, спилить его к чёртовой матери!», – как это хотела сделать жена Теда. Моя персона напоминала ей о самоубийстве мужа.,

Так что я хотел сказать? Никто не относится ко мне как к чему-то живому.

Ну, да ладно.


Что было потом? А потом ферму купил Джимми Стоун. Он был высоченный – под два метра, дупло как раз на уровне его поднятой руки. Он прятал в дупле виски «Canadian Club», который ласково называл Си-си, по первым буквам марки. Он отдавал предпочтение Си-си, а не своей сварливой, худой как грабли, жене. Джимми приваливался ко мне спиной, отхлёбывал из горлышка маленькими глотками, задрёмывал, и возвращался домой только когда ночная прохлада пробирала его до костей.

В южной части кроны мухоловки свили гнездо – так себе птички – петь не умеют, а всё одно жалко. Сороки разорили их гнездо, птенцов потаскали и сами поселились, но ненадолго. Правнук Джимми взял ружьё и давай палить по ним, кому такое соседство понравится - урожай обносят, скрежещут чирк-чарк, да так громко, что слушать невыносимо.

Соседский бандит – Джек, сопли ещё не обтёр, а всё туда же, набил тату на моей руке – «Джек и Салли - любовь навсегда». Салабон! Салли вышла замуж за Тима, а на Джека никогда и не глядела. И правильно! Ущербный он – пырнул в баре самого популярного у девушек парня – чисто выбритого, в техасской шляпе с серебристым орнаментом по краям. А он что, Джек-то? На голове бейсболка выцветшая, а на щеках щетина пятидневная – вполне существенная причина, чтоб резать красавчика. Так что сидит Джек в тюрьме Брикис, той самой, из которой давным-давно грабитель, напавший ночью на Билла, сбежал и которого Билл принял за Тома. Красавчика зашили, рана зажила. Как и вырезанная на мне надпись «Джек и Салли – любовь навсегда» потемнела и затянулась новой кожей.


Но не всё так плохо у людей: днём детвора играет в догонялки, прячется за моим широким стволом лазят по мне как обезьяны, уж я стараюсь держать свои ветви крепко, чтоб не обломились. Недавно повесили качели – на мне ответственность держать их.

Те, что постарше, устраивают пикники под моей кроной – с вином и поцелуями. А одна чудачка долгие годы приходила, обнимала меня – энергией заряжалась. Я трепетал от счастья, листья мои подрагивали, звенели как колокольчики, когда она, прильнув, пыталась заключить меня в свои объятия – куда там, я большой – всего не обхватишь. А потом она перестала приходить, и я заболел. Странно – она моей энергией заряжалась, а не я её. Но пропала она и постарел я на сто лет… часть ветвей засохла, стал я какой-то кособокий, некрасивый.

Фред – нынешний хозяин участка, вслух раздумывал: «А не спилить ли дубило?» Урожайный год помешал ему, времени свободного не нашлось, а так бы пошёл я на опилки.

Так вот, ночь. Я о ней. Произошло что-то, чего никогда в моей долгой жизни не было – не сравнится ни с торнадо, ни с градом размером с теннисный шар (а был однажды такой). Возник гул, будто эскадрилья военных истребителей летит на смертельно низкой высоте. Воздух раскалён, обжигает – того и гляди, вспыхну и нет меня. Смотрю, как всё вокруг меня горит и гибнет. Жду, когда такая же участь постигнет меня. Свистопляски нет конца – внезапно бац! – ветер стих, гул прекратился. Ощущение, что я оказался в вакууме, наполненном гарью. Солнце может и светит, да не проходят его лучи сквозь плотную завесу гари. Я – покрыт пеплом. Я – обуглился. Я – черен. Я – умираю…


Запись оборвалась. Триклоцир взлетел, повис в воздухе, переваривая прослушанный материал. Вернулся на место, достал спилы серии ЖРЖ и приступил к прослушиванию следующей истории конца жизни на Земле.


Юрий Вер


Mayflower, S. Euclid OH

Апрель, 2021 г.

Показать полностью

Дама с собачкой - II

Утро. Иван Петрович Крайнов, глава городской администрации города Р, вошёл в свой кабинет и первым делом направился к приоткрытому окну.

Из окна открывался вид на городской сквер. Благодушное выражение на лице Ивана Петровича сменилось недоумением – собачки не было. Вчера ещё была, а сегодня – нет.

В кабинете раздался телефонный звонок. Иван Петрович его проигнорировал, продолжая смотреть в окно. Телефон затих, через минуту ожил вновь. Казалось, на этот раз звонок зазвенел ещё громче. Иван Петрович отовернулся от окна и снял трубку.

– Петрович! Ты знаешь, что у тебя из-под носа воруют? На главном предприятии города вывоз неучтёнки на миллионы долларов. Встречай гостей из центра. Распустил! Не Чеховым надо заниматься, а комбинатом!

Иван Петрович молчал. От увиденного, вернее, не увиденного за окном, и от услышанного по телефону в голове была каша.

– Ты слышишь меня?! Что молчишь? – орал губернатор.

Иван Петрович не нашёл ничего лучшего, как пролепетать:

- Да, Геннадий Геннадьевич, воруют...

А хотелось сказать Гондон Гондонович. Промолчал. Молчать Иван Петрович умел – без этого качества не был бы он мэром, а сидел бы в какой-нибудь редакции и читал бессмысленные опусы графоманов.

– Тьфу ты, твою мать! Поднимай полицию и на комбинат! Всё опечатать! доступ к компьютерам обрубить! Руководство изолировать, до приезда бригады из центра держать всех под замком. Ты понял!? Пушкин хренов…

Губернатор бросил трубку.

Иван Петрович повернулся, ещё раз посмотрел в окно, дабы убедиться, что пропажа собачки – это не сон. Нет, не сон. Он рассвирепел: «Воруют. Но чтоб вот так!? У меня из-под носа спёрли моё детище!» К такому плевку в душу Иван Петрович готов не был.

– Евсеич, что за …!

До подполковника, начальника городской милиции, Степана Евсеевича не сразу дошёл смысл сказанного градоначальником.

– Какую собачку?!

– Мою! Мою собачку! Чеховскую! Дошло?! Я тебе даю 24 часа, чтоб ты её нашёл. Выполняй!

Иван Петрович сделал паузу.

– Да, чуть не забыл. Направь оперативную группу на комбинат. Компьютеры отключить, никого не впускать и не выпускать, руководство изолировать, ждать москвичей. Уже выехали… И искать! Искать собачку! Головой мне ответишь. Понял!?

«Педагогический совет решил выдвинуть Ваню Крайнова на олимпиаду по русской литературе, а его сочинение «Истинные и мнимые ценности в мире А.П. Чехова» послать на всероссийский конкурс», – объявила Вера Николаевна, классная десятого А.

Аплодисментов не было. В классе к Ивану относились настороженно – молчалив, послушен и к тому же любит русскую литературу, ботан, одним словом.

Окончил Иван школу с золотой медалью, на всероссийском конкурсе его сочинение получило диплом третьей степени – прямая дорога в литинститут. Поступил, окончил, но вместо работы на литературном поприще каким-то чудесным образом влился в ряды чиновников. Карьерная дорога привела его в небольшой, но важный для страны город. Тут располагался химический комбинат – предприятие стратегического, можно сказать, значения. Благодаря комбинату город жил и трудился, выстоял в перестройку, в лихие девяностые, и благополучно вошёл в двадцать первый век. Веянья новой жизни долетели и сюда, что-то изменилось к лучшему, но не настолько, чтобы всплеснуть руками и воскликнуть: «Надо же! Вот это да!» Не будешь же аплодировать бесчисленным аптекам, салонам красоты и бутикам, народившимся, как грибы в урожайный год.

Ивану Петровичу хотелось сделать что-то такое особенное – и для себя, и для города, чтобы заговорили о них, чтобы расшевелить тихую провинциальную жизнь. А то, кроме как: «Ну и вонь тут у вас!» ничего «доброго» от приезжих не услышишь. Вонь, конечно, бывает, но не всегда, а только когда ветер со стороны комбината.

То ли от скуки в Мухосранске, как называл Иван Петрович про себя вверенный ему город, то ли от тоски на чиновничьей службе, то ли и от того и другого, но любовь к литературе в сердце Крайнова разгорелась пуще прежнего. Поэтому, когда гипсовый памятник основателю социалистического государства треснул, а рука вождя отломилась и повисла, указывая путь куда-то вниз, а вовсе не вперёд, к победе коммунизма, Иван Петрович воспользовался моментом и Ленин по-тихому был удалён из городского сквера. Надо сказать, что жителей исчезновение вождя нисколько не взволновало – что был, что не был.

Весной, на том самом месте, где стоял Ленин, Иван Петрович при большом стечении жителей города и полном составе городской администрации и других ответственных лиц открыл скульптурную композицию, посвящённую Чеховской даме с собачкой. Отлитая из бронзы, она представляла собой скамейку, на краю которой сидела героиня, её длинное платье ниспадало, касаясь каменного постамента. Прописанного Чеховым берета на ней не было. По просьбе Ивана Петровича скульптор заменил его на широкополую шляпу. Рядом, вздёрнув остренькую морду вверх, в порыве любви к своей хозяйке застыла собачка. Не белый шпиц, как в рассказе, а такса. Скульптор не спорил, когда Иван Петрович вручил ему фото молодой привлекательной женщины с таксой. Женщина сидела на скамейке на фоне пышного куста. Так что скульптору и композицию придумывать не пришлось, да и таксу лепить гораздо проще, чем шпица. В облике Дамы наблюдалось сходство с портретом на фото.

Созданный по инициативе Ивана Петровича скульптурный ансамбль приобрёл широкую известность. В городе, на удивление, нашлось немало любителей творчества Антона Павловича. Энтузиазм поклонников при поддержке администрации перерос в Чеховские чтения, в город Р стали приезжать писатели, журналисты, критики. Выяснилось, что приличной гостиницы в городе нет – отстроили. Чтения переросли в фестиваль, а Иван Петрович стал его куратором.

И надо же, какая-то сволочь утащила собачку! Одно ворьё кругом. Позор!

У Ивана Петровича пропал аппетит, он пропустил ланч. Евсеич регулярно рапортовал о поисковых мероприятиях, но результата не было.

Москвичи орудовали на комбинате, город встал. Телефон Ивана Петровича разрывался от звонков. Звонили из центра, прокуратуры, ФСБ, новостного канала. «Неужели пронюхали про собачку? Только не это».

Иван Петрович не заметил, как ночь сменила день. Он в который раз бросил взгляд на своё детище – подсветка выхватывала из темноты одинокий силуэт дамы.

Усталость навалилась на Ивана Петровича, как будто по нему проехал многотонный грузовик. Он прилег на диван, положил голову на мягкий подлокотник и уснул.

Ему снилась собачка. Она бегала вокруг скамейки, декламировала разную чепуху и виляла хвостом. Её хозяйка едва заметно улыбалась, ласково глядя на любимицу. Дама была как две капли воды похожа на Анну, которая жила в Москве с мужем, и с которой у Иван Петровича уже много лет был роман. Иван Петрович подошёл к Даме, склонился, чтобы поцеловать ей ручку, и только прикоснулся к ней губами, как его разбудил звон колоколов. Колокола? Нет, это звонил телефон. В незашторенные окна кабинета пробивались первые лучи солнца.

– Иван Петрович, доброе утро, – радостно прогудел в трубку Евсеич.

– Ну?!

– Нашлась собачка, Иван Петрович! Нашлась!

– Не врёшь?

Иван Петрович поднялся с дивана, выглянул в окно. Собачка стояла на прежнем месте, около неё крутилось несколько человек, приделывая её к постаменту.

– Молодец, Евсеич! Удружил!

– Тут, Иван Петрович с комбинатом круговерть…

– Позже-позже. Не порть настроения.

Прошёл год. Собачку привинтили так, что разве только краном отодрать можно. Забулдыг, утащивших её с целью продажи ценного металла, посадили. Руководство химкомбината отстранили, следствие затянулось настолько, что общественность потеряла к нему интерес. Химкомбинат продолжал пыхтеть, но вонял меньше – Иван Петрович выбил современные очистительные сооружения.

«Нельзя, чтобы в городе, где фестиваль Чеховский, воздух был низкого качества. Не простит нам Антон Павлович», – любил покрасоваться перед журналистами Иван Петрович, поглаживая собачку, которая от многочисленных прикосновений почитателей блестела как золотая.

Иван Петрович в волнении прохаживался по кабинету. На столе лежало письмо из министерства культуры с предложением занять крупный пост.

Голова кружилась от счастья: столица, должность, деньги, любимая Анна… Иван Петрович глотнул коньяку и с чувством произнёс: «Спасибо, Чехов! Не подвёл!»

Москва – Брянск,

20 – 25 Мая.

Дама с собачкой - II Антон Чехов, Дама с собачкой, Анекдот, Длиннопост
Показать полностью 1

Конкурс для мемоделов: с вас мем — с нас приз

Конкурс мемов объявляется открытым!

Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».

Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.

А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».

Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689

Максик

Долгими ночами Вера ворочалась с боку на бок, ненадолго проваливалась в сон и снова просыпалась. Она мечтала о мужчине. Конкретного образа не было, она не могла бы сказать – брюнет он или блондин, но обязательно должен быть нежный, ласковый, не жадный и, конечно, умный! Профессионал в своём деле, с юмором, имеющий вес и уважение среди окружающих. Но судьба сталкивала её с мужчинами разными и не все они были семи пядей во лбу. Сказать, что она неразборчива, было бы неправильно. Разве можно любить плохого и некрасивого? Конечно, нет. Влюбившись, Вера дорисовывала образ избранника так, как ей хотелось его видеть. После дорисовки, он казался достойным любви. И тогда радость жизни захлёстывала Веру, в животе порхали бабочки, готовая подарить счастливцу себя всю, она отдавалась мужчине со всей страстью. Проходило некоторое время, пелена восторга спадала, бабочки в животе дохли, реальность вытесняла фантазии, и мужчина из божества переходил в разряд смертных, после чего избранники как-то сами собой быстро исчезали из её жизни. Скучные будни и бессонные ночи возвращались, а вместе с ними к Вере возвращались мечты о единственной и великой любви на всю жизнь. Но любовь не приходила. Оставались одиночество и нерастраченная потребность о ком-то заботиться.

Вера взяла щенка русского спаниеля – чернявого как цыган, ни пятнышка, ни белых крапинок. Имя щенку дала Макс. Мужчин с таким именем в её жизни не было, а имя нравилось. Многие не верят, что имя влияет на жизнь человека. А тут, пожалуй, вовсе засмеют, если я скажу, что имя влияет на жизнь не только человека, но и животного. Получив имя Макс, он автоматически занял место воображаемого мужчины, именем которого был назван.

Вера услышала скулёж и возню своего чада, включила лампу на прикроватной тумбочке: «Ну, так и есть, надул лужу, мой красавец».

Поднялась с кровати, приговаривала: «Максимилиан, как же так? Пора, Максимилиан, сдерживать себя», – при этом в голосе слышался укор. Обтерла ему лапы и взяла в кровать, прижала к себе маленький тёплый комочек. Макс затих. Слегка поглаживая пальцами его мягкую шёрстку, Вера успокоилась и скоро уснула.

Так и укоренилось: Вера звала любимца Максимилианом, когда он безобразничал или делал что-то неподобающее статусу приличной собаки, у которой есть дом и хозяйка. Через месяц он знал, что ходить по нужде надо на улицу. Летел по лестнице чуть ли не кубарем, только бы успеть, а выбежав из подъезда, тут же оставлял жёлтую метку на снегу: «Молодец, Максик. Максик хороший мальчик», – он ощущал, как тёплая мягкая рука хозяйки поглаживала его. Поэтому разницу между Максиком и Максимилианом он прекрасно усвоил ещё в раннем детстве.

На вопрос знакомых: «А почему Макс?» Вера отвечала: «В честь Максимилиана Волошина, стихи его люблю, – и добавляла, – вот он там радуется».

Максик рос милым и добрым псом, причина этого проста – его любили.

Жизнь Веры обрела если не смысл, то постоянные обязанности: выгуляй, накорми, убери, если нашкодил. К подругам не забежать, на работе не задержаться – пулей в продуктовый и домой. Купила книжки о том, как воспитывать, ухаживать и кормить собак. Старалась делать всё по-написанному. Рыбий жир – пожалуйста, косточку погрызть – всегда есть, витаминчики – по расписанию.

Вера поймала себя на том, что мясо теперь выбирает с косточкой – Максу зубы поточить. Мясное, как и подобает псу, он любил. Но также имел особые гастрономические пристрастия – сырую картошку обожал. Обнаружилось это неожиданно, Вера чистила картошку, кожура упала на пол, Макс тут же схватил, сжевал и проглотил её, всем своим видом показывая – хочу ещё. Вера отрезала кусок картофелины, и Макс с таким удовольствием захрустел им, что сомнений не было, съеденная кожура не случайность. Не брезговал солёными огурцами, уважал арбуз, но повседневной пищей была овсянка с кусочками колбасы или мяса. Хлеб не любил. Вера давала ему кусочек бутерброда с колбасой, колбаса чудесным образом исчезала, а хлеб оказывался на полу. «Ешь! – строго наказывала Вера. – А ну-ка, быстро ешь!» Макс, жалобно поглядывая на неё, подбирал с пола кусочек хлеба и медленно-медленно неохотно жевал.

Встречал её с работы, Вера ещё ключи не достала, а он уже за дверью пыхтит, вздыхает да поскуливает. За доброе к себе отношение платил хозяйке безмерной собачьей любовью. Придёт Вера с работы уставшая, сядет в прихожей, а он тут как тут, положит ей морду на колени, смотрит сочувствующе и так вздыхает, что видно – всё-всё понимает. Не кричит: «Голодный я!» или «Скорей на улицу!». Нет, терпит, сначала сочувствие хозяйке надо выказать, а уж потом о себе заявить.

Подрос Макс, приучила его Вера гулять самостоятельно. Не боялась, что украдут. Она вообще мало чего боялась. К тому же через несколько месяцев Макса знал весь дом. Нагулявшись, он стоял у подъезда и поджидал, когда кто-нибудь из жильцов впустит его. Хорошо, если с улицы жилец зашёл, тогда и на лифте прокатишься, и не надо бежать домой на седьмой этаж. А если это соседи по лестничной площадке, так ещё и в дверь позвонят, тогда и лаять, чтобы Вера дверь открыла, не придется.

Как-то зашли к Вере сослуживцы, сидели, пили чай на кухне, Макс на улице гулял. Раздался звонок: «О, Максик пришёл», – поднялась Вера. Открыла дверь, вытерла Максу лапы. Чувствуя посторонних, он стремительно побежал на кухню. Вера вошла следом, поймала недоумённые взгляды гостей: «Он что у тебя в дверь звонит?» «Да, – как ни в чём не бывало ответила Вера, – прыгает и лапой на звонок нажимает». «Да, ладно!?» – не поверили ей коллеги, но сомнения остались, а вдруг и правда.

Макс был в ударе, показал гостям весь свой арсенал умений, выполнял команды: лежать, сидеть, стоять, дать лапу левую, правую, принести тапочки. И главный, не любимый им, трюк: Вера положила кусочек колбасы ему на нос, приговаривая: «Не есть, не есть». Из пасти Макса потекла слюна, Макс не только чувствовал запах колбасы, но и, скосив глаза, видел её на своём длинном носу. «Давай скорее уж, не тяни», – он знал, что колбасу съест, но как долго это издевательство будет продолжаться, не знал – секунды шли на часы. Наконец, Вера скомандовала: «Можно». И Макс, подкинув вверх этот жалкий кусочек колбаски, поймал его и тут же проглотил. Закрутил хвостом, всем своим видом показывая готовность повторить трюк.

Особенно Вера гордилась тем, что научила Максика лаять шёпотом. Громких резких звуков, в том числе и собачий лай, она не переносила. Услышав шум на лестничной клетке, Макс, вскакивал и начинал лаять, Вера тихо ему повторяла: «Ш-ш-ш, тише, тише», и его лай постепенно затихал. Со временем его уже не нужно было одергивать, своих встречал шепотом, даже почтальоншу узнавал которая приходила раз в месяц И только если незнакомый звонил в дверь, Макс не сдерживал себя. Какой тут шёпот!? Он начинал лаять таким злобным басом, что можно было подумать – за дверью волкодав, а не маленькая собачка.

Максу исполнилось два года – половозрелый пёс. Вера не задумывалась как там у него на личном фронте, у самой тишина – никого и ничего.

По телеку бубнили про перестройку, надоели уже. Что-то долго Макс гуляет. Вера оторвалась от «ящика» и подошла к окну – где там мой Максик? В этом году зима припозднилась, ещё и снега не было, – размышляла она, глядя на унылый пейзаж двора. Взгляд остановился на белой догине в чёрную крапинку, вокруг которой бегал Макс. Он обнюхивал рослую красотку, и та благосклонно позволяла ему это делать. Макс был в два, а то и в три раза меньше её, беспрепятственно мог бы пробежать у неё между ног. Но как можно? Это значило бы уронить мужское достоинство. Возбудившись, Макс предпринял попытку совершить главное. Но из-за маленького роста не было никакой возможности овладеть объектом страсти. Он стал прыгать на догиню сзади, хлопался животом на её круп, сползал и падал. Не оставляя своих намерений, продолжал предпринимать попытки одну за другой. Догиня спокойно стояла в ожидании чуда, перебирала длинными ногами, словно лошадка. Дав ухажёру достаточно времени и не дождавшись обещанного, догиня флегматично покинула двор.

Вера хохотала: «Бедный Максик, и тебе любви хочется... и мне любви хочется».

Весной Макс стал мужчиной, Вера оказалась невольной тому свидетельницей.

Перед домом настроили каменных гаражей, а где гаражи, там не только мужчины, любящие проводить время за ремонтом машин, но и собаки. Причинная связь одного с другим проста, какой ремонт без водочки и закуски, а выпьют мужики – всегда поделятся чем-нибудь с бездомной собакой, костью ли куриной, от которой страх один пораниться, хлебом ли чёрным – выбирать не приходится.

Главным тут был одноглазый кобель с примесью овчарки, в жёнках у него была разбитная бабёнка из простых, никакая в ней порода не проглядывала. Макс, осознавая своё превосходство никогда с бездомными собаками дружбы не водил. Нет, не от зазнайства, а от того, что сытый голодного не поймёт. А тут как удержишься, когда свадьба собачья в разгаре – тут не до социальных различий. Только на минуту потерял одноглазый из виду свою бабёнку, как она тут же подмигнула Максу.

Вера вышла во двор. «День какой чудесный, на удивление тёплый. Где же Макс?». Позвала – не идёт. «Что ж, искать надо». Опаздывать на пикник ей не хотелось. Пошла к гаражам, собак Вера никогда не боялась. У ветхого сарайчика, притулившегося к последнему гаражу, сидел одноглазый и смотрел на подругу, голова которой торчала из проёма, и было у неё на морде написано что-то такое, что ни с чем не спутаешь. Супруг сидел и наблюдал, пока его сучка определённо изменяла ему. Видно у собак так принято, раз уж прилепились – нельзя мешать. Вера застыла, шестое чувство подсказывало, что не стоит уходить, а следует дождаться и узнать – а кто же третий. Чутьё не обмануло её. Скоро морда собачей бабёнки приняла равнодушное выражение, она встряхнулась и выбежала, неверная, к супругу своему, за ней следом показался Макс. Увидев Веру, подбежал к ней. «Ну что, Максик, поздравляю!»

***

Мангал – до тех пор душа компании, и объект всеобщего внимания, пока шашлык жарится, а в желудке от ожидания голодный спазм. Управлял процессом весёлый парень. Вера видела его впервые.

– Кто такой?

– Новенький, из соседнего отдела. Холостой. Максимом зовут.

– Максимом?

И тут же Макс откликнулся, вильнул хвостом – вот он я, здесь.

– Дурачок, не про тебя.

– Хочешь, познакомлю?

Вера промолчала. У мангала тем временем собралась большая группа, все громко разговаривали, вдыхали ароматный дым, отпускали Максиму комплименты, разливали на старт. Вера искоса бросала на парня взгляд, он будто парил над всем, колдовал, как шаман, опрыскивал чем-то шашлык, обмахивал его картонкой, заговаривал. Было видно, что он делал это не в первый раз, что ему нравится и готовить и быть в центре внимания. «Дарующий жизнь», – подумала Вера и сама удивилась пафосу своего сравнения.

Под радостные возгласы началась раздача шашлыка. Все ахали, цокали и хвалили мангальщика. Подошла очередь Веры. «А вам двойную, вы с собакой. Вон как облизывается», – Максим кивнул на Макса и посмотрел на Веру. Их взгляды встретились, Веру бросило в краску.

Все наелись, расселись у костра, и центр внимания с Максима переместился на Андрюшку Ганичева – гитариста и исполнителя бардовских песен.

Максим подсел к Вере.

После пикника он проводил Веру домой, и остался у неё на ночь. Максик забился в дальний угол и плакал. «Максимилиан прекрати!» Он переставал и снова начинал скулить: «Сволочь, ещё и имя моё себе присвоил. Покусать его за это мало».

Вера не выдержала, отвела Макса в ванную комнату. «Будешь скулить – накажу!». Вера была так рассержена, что не обратила внимания на его полные слёз глаза. Максик понял, что жалобы не помогут и затих.

Через несколько дней Максим пришёл с чемоданом. Слабая надежда Максика на то, что ухажёр не придёт, не сбылась. Он наблюдал из своего закутка всё это безобразие: поцелуи, смех, воркование. Лежал, прикрыв морду лапами, словно человек, обхвативший голову руками во время беды. К еде Максик не притронулся. «Максимилиан, хватит уж дуться. Ты что, забастовку объявил?» Максик лежал неподвижно и не отвечал. «Ну, как хочешь».

– Не ест, ревнует.

– Голод не тётка – жрать захочет, перестанет выделываться.

Это «жрать» резануло ей ухо, но отвлёк запах подгоревшего из кухни. «Ой, курицу пора вынимать из духовки».

Максик не ел третий день. «Что делать?». Вера брала Максика на руки, гладила, чесала уши – никакой реакции, его хвостик не дрожал, не вилял от счастья как раньше.

– Господи, какие мы ранимые, – комментировал Максим.

– Да, вот такие мы, ранимые…

Прошла неделя, другая, Максик не стал прежним, лежал в углу, как безнадёжно больной. Вера чуть ли не насильно запихивала в него еду, стараясь кормить только тем, что он особенно любит. Всё это плохо помогало.

Ревность пса раздражала Максима. Вера расстраивалась. Ей хотелось, чтобы Максик снова стал весёлым и жизнерадостным, но и терять Максима ей не хотелось. Конфликт между её мужчинами нарастал.

***

– В эти выходные все на озеро собираются, едем? И деньги уже на шашлык собрали.

– Да, хорошо бы развеяться.

– Ты мясо завтра купишь? А я с Максиком погуляю, совсем он усох и захирел.

– На озере нагуляется. Один не пойду.

Приехали на озеро, Максим установил мангал почти у самой воды, хлопочет, движения быстрые, уверенные, народ вокруг него хороводы водит. Вера сама по себе. Если раньше ей нравилось смотреть, как её мужчина становится центром всеобщего внимания, то сейчас это раздражало. Она отвернулась, Максик сидел у ноги, она погладила его, прижалась головой к его морде. «А не искупаться ли? Холодновато, но можно попробовать».

– Вер, ты куда? Холодно же, – крикнул кто-то, увидев, что Вера заходит в воду.

– Ничего, люди и зимой купаются.

Вода действительно была обжигающе холодная. Зайдя по пояс, Вера оттолкнулась и поплыла. Проплыв метров десять она оглянулась, Максик стоял у кромки воды смотрел на неё и негромко подвывал. Максим, занятый шашлыком и компанией не смотрел в её сторону. Вера поплыла дальше, отплыв довольно далеко, она повернулась, Максик метался по берегу, как сумасшедший, то к воде подбежит, то к мангалу. Его раздирало на части: что выбрать? «Плыть, спасать хозяйку, или шашлыка дождаться. Знаю я эту публику, враз налетят и ничего не останется».

Максим, увлеченный процессом приготовления шашлыка и собой, не обращал внимания ни на мечущегося по берегу Максика, ни на Веру.

Максик сделал свой выбор, бросился в воду и поплыл к Вере. Её Максик, её друг, плыл к хозяйке, чтобы спасти её. Вера повернула к берегу. Они поравнялись, Максик тыкался в неё носом и, вместо того, чтобы плыть рядом, пытался влезть на её спину. Дурачок, он был уверен, что так помогает Вере. «Ах, ты, мой спаситель». Они доплыли до берега, расцарапанная спина Веры пощипывала, но она совсем не злилась на Максика.

Максим даже не заметил отсутствия Веры, окружённый поклонниками и поклонницами своего поварского таланта, он увлечённо что-то рассказывал.

Домой ехали молча. Максим выпил лишнего. Обнял Веру, полез целоваться, от него несло водкой и потом. Вера отвернулась.

– Ты чего?

– Голова болит, – соврала Вера.

Максим не унимался и принялся гладить её по спине. Вера отдёрнулась, ей было больно. Ничего не объясняя, она убрала его руку и вдруг поняла, что не любит больше Максима, что он чёрствый болван, который только и умеет, что жарить шашлыки. И ещё она заметила у него в ушах волосы, намечающуюся плешь и гусиную кожу на шее. Как она не видела всего этого раньше?

Она знала, что и сегодня и завтра будет спать одна. Череду скучных будней скрасит верный друг Максик, а мечты о настоящей любви скоротают её бессонные ночи.

Mayflower, S. Euclid OH Июнь, 2020

Максик Любовь, Выбор, Собака, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!