С новыми силами, вопреки запретам Запада. Российские телеканалы, в том числе Первый, известные блогеры, Министерство иностранных дел стали лауреатами первой национальной премии «Феникс». Ее вручили за успешное возрождение на российской платформе в условиях беспрецедентного давления со стороны недружественных стран. Организатором премии выступает видеохостинг Rutube при содействии Минцифры.
Кто удостоен престижной награды, расскажет Мария Саушкина.
...и проигранной выигранной войне 1950-1953 годов.
Корейскую войну выиграли — насколько войну вообще можно выиграть — советские лётчики, а проиграли советские идеологи и пропагандисты. Статистика же по традиции напоминает расхожий афоризм: "Больше всего врут перед выборами, во время войны и после охоты".
По результатам Второй мировой были образованы два корейских государства: Северная Корея, где стояли советские войска, и Южная, где стояли американские. В 1948-м те и другие вроде бы ушли, а когда две Кореи стали воевать друг с другом — вернулись, но в разных качествах. США провели через ООН официальную резолюцию об использовании в Южной Корее своих военных как основных миротворцев, а СССР и Китай поддерживали Северную Корею неофициально — или, лучше сказать, совершенно секретно. И пока китайцы занимались в основном наземными операциями, советские лётчики ограничивали воздушное господство американцев.
Огромные неторопливые бомбардировщики Б-29 "суперкрепость" беспрепятственно стирали с лица земли северокорейские военные и гражданские объекты до тех пор, пока в 1951 году на территории Китая у самой границы с Кореей не был развёрнут 64-й советский авиационный корпус, наскоро замаскированный под местные ВВС.
"Воздушная мощь – решающая сила в Корее" — это название обстоятельного американского труда о войне, где среди потерь авиации США за три года упомянуты 34 "суперкрепости", из которых четыре сбиты зенитным огнём, 14 "разбиты в процессе эксплуатации" и 16 уничтожены в воздушных боях. Вывод автора: "Потери бомбардировщиков были немногим больше тех, какие имеют место при тренировочных полётах в авиационных частях на территории США".
В книге сказано, что американские военно-воздушные силы потеряли в общей сложности около 2'000 самолётов, авиация флота и корпуса морской пехоты — больше 1'200, авиация сухопутных войск — несколько сотен лёгких самолётов. И снова говорится: в боях утрачено меньше половины, остальные самолёты списаны из-за дефектов материальной части, аварий и по другим причинам. Число потерянных "фантомов" — легендарных реактивных истребителей Ф-86 "Сейбр" — 58. Соотношение сбитых чужих и потерянных своих самолётов, по мнению автора, достигало 9:1 или даже 10:1... ...то есть арифметически северокорейские, китайские, а в первую очередь советские ВВС лишились как минимум 35'000 самолётов. Но в том же сборнике написано: "коммунисты" потеряли 1'000 самолётов в бою, ещё 400 на обратном пути к базам и ещё 1'400 самолётов "из-за аварий и катастроф, прямо не связанных с боями". Это в общей сложности 2'800 машин, включая 2'000 реактивных истребителей "МиГ-15 бис". Получается другая пропорция — были уничтожены не десять самолётов противника на один американский, а два-три американских на один советский (корейцы и китайцы летали на самолётах, полученных в подарок или купленных у Советского Союза).
Пропагандисты США подробнейшим образом комментировали на весь мир ход боевых действий в Корее с первого до последнего дня и продолжают коментировать по сей день. Пропагандисты СССР хранили полное молчание.
Фотографировать участникам войны было строжайше запрещено, как и упоминать в письмах о месте своей дислокации, примечательных событиях и т.д. По документам военные находились не на войне, а "в правительственной командировке". Получали 50% оклада китайскими деньгами, ещё 50% в советских рублях бухгалтерия переводила оставленным дома жёнам; выплат за командировку, сбитые самолёты противника и прочее никому не полагалось. Награждали пилотов "за образцовое выполнение служебного долга". В похоронках писали не "погиб в воздушном бою", как несколько лет назад — во время Великой Отечественной, а "погиб при выполнении служебного долга". Хоронили погибших на специальном кладбище в китайском Порт-Артуре, только старших офицеров увозили во Владивосток... ...и даже после 1953 года, когда война закончилась и граница между Северной и Южной Кореями была зафиксирована по 38-й параллели, боевой опыт советских лётчиков толком не использовался, а герои не были названы. Военное противостояние Советского Союза и миротворческого контингента ООН сдержанно признали только в начале 1990-х, когда страна уже развалилась. Да и то интерес к пожилым асам проявляли главным образом ветераны из США, приглашавшие бывших противников в гости, на слёты и конференции.
К слову, советские лётчики возражали против того, что больше половины американских потерь – небоевые. Помимо прочего, такая статистика выглядит оскорбительной: "Американские лётчики имели высокую профессиональную подготовку. Их годовой налёт […] почти вдвое превосходил нормы налёта советских лётчиков. Материальная часть авиации США также находилась на высоком техническом уровне". Авторы исследований жульничали, заявляя об ошибках американских пилотов и отказах техники, только чтобы не признавать реальные масштабы боевых потерь: по их мнению, это нанесло бы ещё более сокрушительный удар по престижу ВВС США. Пропаганда на Западе работала и работает.
Учёт сбитых самолётов противника в СССР вёлся гораздо строже, чем где-либо. У каждого лётчика и тем более аса заявленных воздушных побед раза в полтора больше, чем официально зарегистрированных: если не было подтверждения на 146% — не было и регистрации сбитого самолёта. Судя по рассекреченным документам 64-го корпуса, соотношение боевых потерь советских самолётов к американским — примерно 1:4. Этот показатель колебался от впечатляющих 1:7.9 в 1951 году, когда тайные друзья Северной Кореи из СССР обрушились на головы миротворцев США и других членов ООН, как снег на голову, до намного более скромных 1:1.9 в 1953-м, но всё равно с победным перевесом советских лётчиков почти вдвое.
Идеологи СССР тщательно скрывали нелегальное участие страны в Корейской войне, советские пропагандисты замалчивали тамошние военные заслуги, а после драки кулаками не машут. Странно было бы спохватиться через 70 лет после окончания боевых действий и через 30 лет после распада воевавшего государства. Хотя соблазн, конечно, есть.
О.Ю. Кобылянская с внуками (детьми своей племянницы, которую она удочерила). Черновицы, 1940 г.
Справа от писательницы Олег Панчук (1932 – 2022) – будущий советский и украинский химик, доктор наук, профессор Черновицкого университета. Кроме того – политический эссеист-публицист, махровый антисталинист, ворсистый антисоветчик, в «перестройку» и 90-е один из закопёрщиков современного украинского национального самосознания на Буковине. По всеобщему мнению бывших студентов (в Интернете ни я, ни журналистка Наталия Фещук не нашли ни одного плохого отзыва), Панчук – «человек с большой буквы, история и душа химического факультета», «очень умный». Студенты также говорят: «слова «Панчук» и «взятка» вообще не совместимы!». Редкий, в общем, человек. Не знаю, что ещё про него сказать… Почти на 40 лет пережил жену – тоже, знаете ли, редкость.
Слава тебе господи! перемога!: В 2022 году в Черновцах улицу и переулок «тупорылого виршемаза» Пушкина наконец-то переименовали в честь очень умного человека с большой буквы Панчука.
В начале помянутых 90-х Панчук стал выступать в прессе с заявлениями, дескать, бабушка его, украинская писательница Ольга Кобылянская, в силу возраста и нарушения умственной деятельности уже не соображала, что подписывает просоветские и просталинские обращения. Это, мол, зятёк с дочерью, панчуковские папа с мамой, ей их подсовывали под видом финансовой документации (а после пары-тройки полученных таким макаром разрешений партийцы ставили её имя без спросу куда ни попадя). Сами же родители взяли столь тяжкий грех на душу потому, говорил человек с большой буквы, что побоялись преследования со стороны НКВД, если бабушкиного автографа под «документацией» не будет. (Наступавших в 41-м на Черновицы румын они так не опасались. Отец человека с большой буквы с 1942-го до осени 44-го служил интендантом полка в румынской армии).
Вестимо, что панчуковские заявления с большой дороги взяла на вооружение главный кобылянсковед – ныне покойная Ярослава Мельничук (1975 – 2022), кандидат филологических наук, доцент всё того же Черновицкого университета, патриотка-читатель и патриотка-писатель.
В 2008-м Панчук поведал:
«Текст был подготовлен, показан Кобылянской, и она спросила: «Что это?». Ей сказали: «Тётя, это новые налоги, документы». Так появилось приветствие в «Советской Буковине». <…>
– Как, по-вашему, Ольга Кобылянская на самом деле относилась к советской власти?
Она не понимала, что они уже здесь, но подсознательно чувствовала, что это зло» [20].
В 2013-м Панчук аж три раза в одном интервью высказался о последних годах жизни бабушки. Оказывается, в 1940-м «она уже была очень больна и не могла все чётко понять», в 41-м «не понимала, что они (злые большевики – Т.М.) уже здесь», в 42-м «не совсем осознавала, что происходит» [21]. Но все обращения были подписаны, общепонятно, до ареста писательницы. А согласно искренним и политически нейтральным воспоминаниям её внучатого племянника Августина Эрла, в июле 1941-го Ольга Юлиановна, уже находясь под стражей, пребывала, что называется, в здравом уме и твёрдой памяти. 8-летний Эрл виделся тогда с двоюродной бабушкой последний раз и в 2012 году достаточно детально ту встречу описал. Вот фрагмент его описания: «Мама и бабушка Оля просидели в деревянной беседке часа два. Разговаривали на немецком языке. Плакали, обнимались. Я играл рядом» [22]. Что-то это не похоже на поведение отрешённого человека, которому под видом финансового документа можно всучить что ни попало.
Плюс к тому Кобылянская, хоть и отошла уже к 1940 году от домашних дел, однако перед тем как от них отойти, всю жизнь была хозяйкой рачительной: готовила дёшево, но вкусно, экономила, скрупулёзно следила за бытовыми расходами. Сохранилась тетрадь, куда она эти расходы записывала.
Живая беседа Ольги Кобылянской (третья слева) с Хомой Коцюбинским (второй справа) – советским литературоведом и организатором музейного дела, директором Черниговского музея М.М. Коцюбинского, младшим братом этого украинского писателя. Также на фото семья
Панчуков. Уже советские Черновицы, 1940 г.
Должно быть, умственная деятельность у Ольги Юлиановны нарушалась моментами, аккурат когда ей заносили на подпись коммунистические материалы…
Приведу и пример искренности Августина Эрла: «Помню похороны (Ольги Кобылянской – Т.М.). На поминках меня больше всего интересовало, когда же, наконец, будут угощать калачами. Калачей так и не попробовал, зато были пряники и ситро…» [23]
А что Панчук? А Панчук, он весь – дитя добра и света, он весь – свободы торжество! Мельничук же после выхода интервью с Эрлом и в ус не подула, в не заслуживающей доверия версии человека с большой буквы не усомнилась.
Даже Наталия Фещук из Черновцов и Сергей Коломеец из Луцка, журналисты, нашедшие где-то на Волыни Августина Эрла, и те, как говорится, дали маху. Предварили публикацию его интервью на сайте «Факты» беседой известного содержания с патриоткой Мельничук и своими словами: «По горькой иронии судьбы в 1941 году, когда Буковину оккупировала Румыния, Ольгу Кобылянскую арестовали за… советскую пропаганду» [24].
Да неужто патриоту-эссеисту сильно не понравилось, что его бабушка оказалась в компании прогрессивных западных прозаиков и драматургов, дружелюбно настроенных к сталинскому СССР и лично к И.В. Сталину?! В одном списке с Бернардом Шоу и Гербертом Уэллсом, Теодором Драйзером и Лионом Фейхтвангером, Роменом Ролланом и Мартином Андерсеном-Нексё, но в разных списках со Стецько и Гиммлером, Красновым и Бандерой, Шухевичем и Солоневичем. Жаль, что Ольга Юлиановна после второго инсульта, случившегося в 1936 году, уже ничего не писала, а то бы наверняка проехалась по оккупантам своим иронично-боевым слогом, а о своей новой родине сказала бы что-нибудь нежное. Всё же статьи, вышедшие под её именем, несколько шаблонны.
К слову, прогрессивные западные авторы хвалили СССР, ясное дело, не в стиле какого-нибудь Сергея Плачинды или раннего Владимира Познера. Вот, допустим, три фрагмента из «Русского дневника» американского писателя Джона Стейнбека (он посетил послевоенный Советский Союз вместе с соотечественником фотожурналистом Робертом Капой):
«До войны Сталинград был большим городом с многоквартирными домами, а теперь их не стало, за исключением новых домов на окраинах. Но ведь люди должны были где-то жить – вот они и жили в подвалах домов, в которых раньше были их квартиры. Так, из окон нашей комнаты мы наблюдали, как из-за большой груды обломков неожиданно появлялась девушка, на бегу в последний раз проводившая по волосам расчёской. Опрятно и чисто одетая, она пробиралась через сорняки, направляясь на работу. Как это удавалось женщинам, мы не понимали, но они, живя под землёй, ухитрялись опрятно выглядеть и сохранять гордость и женственность. Хозяйки выходили из своих укрытий в белых платочках и с корзинками в руках шли на рынок. Всё это казалось странным и героическим шаржем на современную жизнь».
«Пока мы разговаривали, в кабинет архитектора зашёл служащий, который спросил, не хотим ли мы посмотреть на подарки, которые прислали в Сталинград люди со всего мира. Мы были уже сыты музеями по горло, но решили, что на такие подарки нужно взглянуть. Вернувшись в гостиницу, мы хотели немного отдохнуть, но едва вошли в свой номер, как в дверь постучали. Мы открыли, и в комнату вошла целая процессия мужчин, которые несли какие-то коробки, чемоданы, портфели. Они расставили всё это по номеру. Это были подарки сталинградцам. Здесь был красный бархатный щит, украшенный филигранным золотым кружевом, – подарок от короля Эфиопии. Здесь был пергаментный свиток с высокопарными словами от правительства Соединенных Штатов, подписанный Франклином Д. Рузвельтом. Нам показали металлическую мемориальную доску, которую привёз Шарль де Голль, и меч, присланный городу Сталинграду английским королём. Здесь была скатерть, на которой вышиты имена тысячи пятисот женщин одного маленького английского города. Нам принесли все эти вещи в номер, потому что в Сталинграде пока ещё нет музея. Нам пришлось просмотреть гигантские папки, где на всевозможнейших языках были написаны приветствия гражданам Сталинграда от разных правительств, премьер-министров и президентов.
И охватило нас чувство глубокой печали, когда мы увидели все эти подношения от глав правительств, копию средневекового меча, копию старинного щита, несколько фраз, написанных на пергаменте, и множество высокопарных слов. Когда нас попросили написать что-нибудь в книгу отзывов, нам просто нечего было сказать. Книга была полна таких слов, как «герои мира», «защитники цивилизации»… Эти слова и подарки были похожи на редкостно уродливые гигантские скульптуры, которые обычно ставят в ознаменование какого-то мелкого события. А нам в эту минуту вспоминались железные лица сталеваров, работавших у мартеновских печей на тракторном заводе. Вспоминались девушки, выходящие из подземных нор и поправляющие волосы, да маленький мальчик, который каждый вечер приходит к своему отцу на братскую могилу. Это были не пустые и аллегоричные фигуры. Это были простые люди, на которых напали и которые смогли себя защитить».
«Но видели мы и одно ужасное исключение. Перед гостиницей, прямо под нашими окнами, была небольшая помойка, куда выбрасывали корки от дынь, кости, картофельную кожуру и прочее. В нескольких ярдах от этой помойки виднелся небольшой холмик с дырой, похожей на вход в норку суслика. И каждый день рано утром из этой норы выползала девочка. У неё были длинные босые ноги, тонкие жилистые руки и спутанные грязные волосы. Из‑за многолетнего слоя грязи она стала тёмно-коричневой. Но когда эта девочка поднимала голову… У неё было самое красивое лицо из всех, которые мы когда‑либо видели. Глаза у неё были хитрые, как у лисы, какие-то нечеловеческие, но она совершенно не напоминала слабоумную, у неё было лицо вполне нормального человека. В кошмаре сражений за город с ней что‑то произошло, и она нашла покой в забытьи. Сидя на корточках, она подъедала арбузные корки и обсасывала кости из чужих супов. Часа за два пребывания на помойке она наедалась, а потом шла в сорняки, ложилась и засыпала на солнце. У неё было удивительно красивое лицо, а на своих длинных ногах она двигалась с грацией дикого животного. Люди из подвалов разговаривали с ней редко. Но однажды утром я увидел, как женщина, появившаяся из другой норы, дала девочке полбуханки хлеба. Та почти зарычала, схватила хлеб и прижала к груди. Словно полубезумная собака, девочка глядела на женщину, которая дала ей хлеб, и с подозрением косилась на неё до тех пор, пока та не ушла к себе в подвал. Потом девочка отвернулась, спрятала лицо в хлеб и как зверь стала смотреть поверх куска, водя глазами туда-сюда». [25]
Одно ужасное исключение… Теперь ясно: рабочий Сталинград был полнейшей противоположностью современной святобомжовской Руси, где вменяемый бездомный – диковинка. Был Сталинград и костью в горле у всего мира, включая полторы тысячи женщин безвестного английского городка, которых Левша скромнее. Да кому, блин, нужны ваши имена, вышитые на скатёрке!
Сталинграда (не столько, разумеется, как топонима) давно нет – из-за тысячелетнего слоя русской коричневой грязи.
В рассказе Ольги Кобылянской «Нищая» (1887 г.) эта самая нищая каким-то особенным и назойливым нытьём «Сжальтесь над несчастной, и бог вам подаст!» довела другого персонажа, образованного человека (судя по тексту, писателя или учёного), до кипения. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Надо признать: наши критики и филологи, родители и педагоги (считай: всенародное восприятие русской литературы) расплодили и распространили куда больше ядовитых «лучей», чем сама русская литература. Для примера возьмём ещё Левшу, национального гения и героя, который на деле Кулигин и Катерина в одном флаконе.
Жил юродивый Левша как пуленепробиваемый ватник. И вера-то у него самая правильная, и английская женская одежда-то ему забавна, и от британского сладкого чая аж морщился. А умер как либеральный либерал. С последними словами, что, мол, в прекрасной России будущего ружья кирпичом не чистят. Но и с того света дважды крепко рассердил чёрного военного министра графа Чернышёва («пошёл к чёрту, плезирная трубка», со своими ружьями да кирпичами). А накануне смерти разозлил сперва своего аглицкого камрада полшкипера (тот внезапно предложил сбросить Левшу с корабля в море – и Левша согласился! – да матросы не дали), а потом выбесил российских правоохранителей (те русскому гению попросту голову об крыльцо раскололи).
В отечественной истории было как минимум два подобных Левше русских гения. Оба увлечённые наукой. Оба идейные гуманисты. Оба борцы за свободу… Оба, как Левша, оружейники – бомбы создавали. Это академик А.Д. Сахаров и революционер-народник Н.И. Кибальчич. Один работал в паре с неототалитарной сверхфурией Еленой Боннэр и на I Съезде нардепов, в 1989-м, даже «добродушного» собрата-демократа М.С. Горбачёва умудрился донять (атмосферное фото см. ниже). Второй в тройке с суперзлобной народофилкой С.Л. Перовской и её свободолюбивым подкаблучником А.И. Желябовым упорно охотился на царя, тряханувшего в кои-то веки тухлое крестьянское болото матушки-Руси.
Горбачёв вспоминал (есть видео съезда):
«Всё-таки я настоял предоставить ему пять минут (сверх всякой меры, он уже раз семь выступал, в ущерб другим желающим – Т.М.). Съезд только под моим давлением согласился. Он начал говорить, явно повторяя то, о чём уже говорил десять дней назад. Пошла шестая или седьмая минута, я напомнил Сахарову:
– Андрей Дмитриевич, время истекло.
Сахаров не слушает и продолжает говорить. Я ещё и ещё раз прошу его заканчивать выступление (а Васька всё-таки курчонка убирает – Т.М.). И когда наконец микрофон был выключен (минуте на 10-11-й – Т.М.), Сахаров воздел руки к небу как жертва произвола» [17].
Из статьи журналиста Николая Андреева, биографа Горбачёва и Сахарова:
«Микрофон отключили.
Сахаров продолжал говорить, хотя его голос достигал в лучшем случае первого ряда. Но его слышали телезрители: трансляция не прерывалась. Наконец он собрал листки бумаги на трибуне, подошёл к Горбачёву, положил их перед ним. Начал спускаться со ступенек. Горбачёв резко отодвинул от себя стопку, три листка соскользнули со стола и плавно закружились.
Грянул гимн Советского Союза» [18].
На снимке выше академик-диссидент на всё том же съезде толкает одну из предыдущих речуг.
В своём последнем слове на суде по делу об убийстве Александра II Кибальчич топил за «развитие всех нравственных и умственных сил человеческой природы». Русскому гению было невдомёк, что взрыв его бомбы вот-вот вызовет вакханалию совсем упоровшейся цензуры с зашкальным ростом стоимости университетского образования и циркуляром о «кухаркиных детях». По такому же принципу и ружья продолжили кирпичом чистить, из-за чего, как известно, Крымскую войну проиграли. В.Г. Белинский в письме критику П.В. Анненкову этот принцип объяснил на примере Тараса Шевченко и Пантелеймона Кулиша – двух гениев украинского свободолюбия:
«…Здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля – один на государя императора, другой – на государыню императрицу. Читая пасквиль на себя, государь хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда государь прочёл пасквиль на императрицу, то пришёл в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но её-то за что?» И это понятно, когда сообразите, в чём состоит славянское остроумие, когда оно устремляется на женщину.
Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на императрицу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил.
Шевченку послали на Кавказ солдатом (в Оренбургский край послали, тут Белинский ошибся – Т.М.). Мне не жаль его, будь я его судьею, я сделал бы не меньше. Я питаю личную вражду к такого рода либералам. Это враги всякого успеха. Своими дерзкими глупостями они раздражают правительство, делают его подозрительным, готовым видеть бунт там, где нет ничего ровно, и вызывают меры крутые и гибельные для литературы и просвещения.
Вот Вам доказательство. Вы помните, что в «Современнике» остановлен перевод (французских романов – Т.М.) «Пиччинино» (в «Отечественных записках» тож), «Манон Леско» и «Леон Леони». А почему? Одна скотина из хохлацких либералов, некто Кулиш (экая свинская фамилия!) в «Звёздочке» (иначе называемой «Пёздочка»), журнале, который издаёт Ишимова для детей, напечатал историю Малороссии, где сказал, что Малороссия или должна отторгнуться от России, или погибнуть. Цензор Ивановский просмотрел эту фразу, и она прошла. И немудрено: в глупом и бездарном сочинении всего легче недосмотреть и за него попасться.
Прошёл год – и ничего, как вдруг государь получает от кого-то эту книжку с отметкою фразы. А надо сказать, что эта статья появилась отдельно, и на этот раз её пропустил Куторга, который, понадеясь, что она была цензорована Ивановским, подписал её, не читая. Сейчас же велено было Куторгу посадить в крепость. К счастию, успели предупредить (начальника III отделения – Т.М.) графа Орлова и объяснить ему, что настоящий-то виноватый – Ивановский! Граф кое-как это дело замял и утишил, Ивановский был прощён. Но можете представить, в каком ужасе было Министерство просвещения и особенно цензурный комитет? Пошли придирки, возмездия, и тут-то казанский татарин Мусин-Пушкин* (страшная скотина, которая не годилась бы в попечители конского завода) накинулся на переводы французских повестей, воображая, что в них-то Кулиш набрался хохлацкого патриотизма, – и запретил «Пиччинино», «Манон Леско» и «Леон Леони».
Вот, что делают эти скоты, безмозглые либералишки. Ох эти мне хохлы! Ведь бараны – а либеральничают во имя галушек и вареников с свиным салом! И вот теперь писать ничего нельзя – всё марают. А с другой стороны, как и жаловаться на Правительство? Какое же правительство позволит печатно проповедывать отторжение от него области? А вот и ещё следствие этой истории. Ивановский был прекрасный цензор, потому что благородный человек. После этой истории он, естественно, стал строже, придирчивее, до него стали доходить жалобы литераторов, – и он вышел в отставку, находя, что его должность несообразна с его совестью. И мы лишились такого цензора по милости либеральной хохлацкой свиньи, годной только на сало» [19].
«Пасквиль на императрицу» – это строки из сатирической поэмы «Сон» (1844 г.), в которых Шевченка ну совершенно как какой-нибудь рагуль издевался над сухопаростью, тонконогостью и болезнью супруги Николая I Александры Фёдоровны, попутно обругав «тупорылыми виршемазами» А.С. Пушкина и В.А. Жуковского. Русская царица была красивой, лёгкой, очень грациозной женщиной. Просила мужа помиловать декабристов. «Виршемаз» Пушкин перед нею благоговел, тихо и сильно любил с юности до конца жизни. Ну подумаешь, страдала частичным параличом лицевого нерва, отчего у неё при малейшем волнении тряслась голова, – нет бы Шевченке за это ещё больше её полюбить. Да к тому же эта «царица убогая» вместе с «тупорылым» Жуковским, никому не известным холстомазом К.П. Брюлловым и др. некогда вызволила перспективного «Тараску» из холопской зависимости.
В октябре 1860-го Шевченка написал уж совсем гадкие и злобные стихи на смерть Александры Фёдоровны, обратился к новопреставленной: «Тебе ж, о суко!». Через четыре месяца и сам умер. А как хорошо начинал крепостным художником.
Раннее сиротство, вконец опупевшая мачеха, бесконечные наказания за проделки сводного братца-акробатца… тяжелейшее крепостное детство Шевченку не озлобило, развило чуткость, нежность, талант. А на воле – балы, красавицы, лакеи, юнкера, любовь, шампанское и головокружения от первых творческих успехов довели до того, что возненавидел мачеху всея Руси и стал поэтом великого святого страдальчества и великого, якобы праведного, гнева.
У русских и украинцев (что одни, что другие генетические лакеи, подкулачники и холопы) настоящим зерцалом свободы и прогресса считается, естественно, тот, кто, как Шевченка, берёг и приумножал в себе, обществе и властях не развивающе-исправительно-трудовую (эту зерцала давили), а салтычихо-вертухайско-бандеровскую сущность крепостного права. Шевченку в предыдущем предложении можете заменить каким-либо другим певцом страдания и злобы, скажем, лагерно-шарашечным стукачом НКВД СССР А. Солженицыным, крепостное право – на ГУЛАГ.
Пётр Аркадьевич Столыпин хоть и был висельных дел мастер, но своей аграрной реформой устроил в тупой русской деревне переполох так переполох. А его за это пулей! Из револьвера борца за свободу (по совместительству агента царской охранки) Д. Богрова. И впрямь ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным.
Короче говоря, на квитках и стецьках в город въехали петлюры и бандеры, на пламенных народолюбцах-революционерах, наивных либерахах и прочих святокацапах – чёрные генералы врангели с казаками да колчаками, троцкими да дроздовскими, а на высокоморальных совках, всю жизнь шедших дорогою добра, – «новые русские» с дудаевыми да басаевыми.
Но вернёмся к Ольге Кобылянской. У неё в коротеньком рассказе «Мужик» (1895 г.) две знатных польских дамы знатно затроллили молодого украинца из простых. (Тот, надо полагать, сочинял стихи: одна из дворянок насмешливо называла его «Гейне»).
Сначала они втроём по-великосветски проводили время: рассматривали предметы искусства, невинно подкалывали друг друга («Гейне» панночек, а они его). Потом услышали полковой оркестр, чуть позднее увидели войско. Ну, украинец, само собой, подумал про строй: «теперь это не люди», «продукт насилия». Приметил идущего не в ногу хромого солдата и стал мысленно вспоминать мытарства собственной армейской службы. Ах, дескать, какие были почти сказочно грубые офицеры и какой был я «любящий свободу крестьянин». А полячки вслух: какая, мол, прелесть офицер с поднятой саблей, только «всю красоту этого уродует хромающий в последнем ряду хам!»
На «красивых свежих губах» девушек «ещё кривилась пренебрежительная усмешка», когда грянул гром. В руках украинца находился «Конрад Валленрод» Адама Мицкевича. «Не помня себя, с каким-то мгновенно вскипевшим раздражением, я швырнул его паннам под ноги и, поклонившись со зловещей улыбкой, направился к дверям». Женщины (одна из них, которая называла «Гейне» и произнесла слово «хам», ему точно нравилась) повели себя с ним искренно, а он не выдержал. Обидися. За гордую понюшку табаку продал дружбу полов и народов, теплоту и роскошь человеческого общения.
Так, может быть, родился украинский отменитель культуры (поскольку поэма «Конрад Валленрод» написана Мицкевичем до того, как он, подобно Шевченке остро возненавидев Николая I, стал «в угоду черни буйной» злобным поэтом и потерял восхищение Пушкина). А благородные полячки, это показано в конце рассказа, после выходки украинского «Гейне» только уверились в своём национализме и социальном расизме, мнении относительно рагульства крестьян и русинов (гм, будто их польское славянское всесословное bydło лучше). То есть «Гейне» и себе подножку поставил, и панночкам свинью подложил. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
*Мусин-Пушкин М.Н. – попечитель Санкт-Петербургского учебного округа. Как на попечителя, на него возложили обязанности председателя Петербургского Цензурного комитета при Министерстве просвещения.
Из литературно-критической статьи Леси Украинки «Малорусские писатели на Буковине» (1900 г.): «Г-жа Кобылянская… воспитанница немецкой культуры, и этого не могут ей простить её галицкие критики, так как немецкое влияние до сих пор заметно на её стиле. Но если немецкий язык и был действительно вреден для её стиля, то он был ей не только полезен для общего развития, но даже спас её от умственного застоя и нравственной спячки в мелкобуржуазной, чиновничьей среде маленького буковинского городка, где единственным очагом культуры была библиотека, состоявшая почти исключительно из немецких книг. По крайней мере г-жа Кобылянская сама находит, что эта «немеччина», к которой так презрительно относятся галицкие собраты, вывела её в люди, открыла для неё мир идей, познакомила её с мировой литературой и научила любить и понимать искусство. Действительно, эстетический и идейный уровень развития у г-жи Кобылянской гораздо выше, чем у тех буковинских и галицких писателей, которые развивались под влиянием только исключительно местной и польской литературы, а если и есть у неё кое-какие неровности и пробелы, то причины этому надо искать не в «немеччине», а в недостатке систематичности, которым неизбежно страдает всякое самообразование*. Немцы же указали О. Кобылянской путь в литературу и дали ей силу противостоять первым неудачам.
Писательница вначале видела от земляков больше огорчений и разочарований, чем помощи и нравственной поддержки; она сама сознаётся, что это иногда вызывало у неё желание бросить навсегда малорусскую литературу и уйти в свою, почти родную ей и всегда приветливую, «немеччину»; конечно, хорошо, что она этого не сделала, так как в немецкой литературе она всегда оставалась бы гостьей, хотя и желанной, тогда как в малорусской она дома и может проявить свой талант более разносторонне» [7].
Из письма Леси Украинки писателю Михаилу Павлыку от 7 июня 1899 г.: «Относительно неметчины я иного мнения, чем Вы и все галичане. Не погубила, а спасла Кобылянскую неметчина, показала ей более широкий европейский мир, обогатила идеями, научила стилю (не в смысле слов, лексики, а в смысле фразы, богатства формы) и, развив её ум, тем самым воспитала её для сознательного и разумного служения родной земле. Кобылянская уже не бросится в узкий шовинизм, потому что привыкла к широкому полёту мысли, – думаю, что и уклонение в клерикальство для неё невозможно.
Лучший способ сберечь Кобылянскую для нашей литературы, удержать её навсегда – это не упрекать её ежедневно неметчиной, не называть её чужим, экзотическим цветком, а признать за ней то почётное место в нашей литературе, которого она вполне заслуживает. Сравните сочинения (прости господи!) Коваленко, Катренко, Ковалива, – и как там ещё они зовутся, те патриоты-беллетристы, что пишут для патриотов-читателей, – с каким-нибудь даже наименее удачным рассказом Кобылянской, и взвесьте сами, кто более экзотичен, – или она со своей «немеччиной», или они со своим «украинством»» [8].
Опять двадцать пять! Оказывается, галицкие патриоты – пускай, вероятно, не все, кто ругал Кобылянскую за «немеччину», – погубить её хотели как писательницу. Думаю, многие украинские экзоты желали ей смерти и в прямом смысле слова. Всё-таки эта Кобылянская и мастерством голов на пятнадцать аборигенов превосходила, и корявенькую сущность украинской туземной интеллигенции своей прозой вскрывала.
С 1891 г. О.Ю. Кобылянская жила в Черновицах. В 1919-м Буковина стала провинцией Румынского королевства, и вскоре началась её румынизация. На протяжении 1920 – 30-х гг. украинский язык, культура и политическая жизнь на Буковине подавлялись, а жёстко законспирированная буковинская ОУН, напротив, при отсутствии конкуренции разрослась и окрепла, быстро подчинив себе студенческие, спортивные и прочие молодёжные общества.
В 1940-м, после присоединения Северной Буковины к СССР, О.Ю. Кобылянскую приняли в Союз советских писателей Украины. 25 ноября 1940 года в Киеве, 27 ноября в Черновицком музыкально-драматическом театре и наконец, 28-го вечером у Ольги Юлиановны дома прошли праздничные собрания, посвящённые 55-летию её творческой деятельности. Приветственные телеграммы приходили из РСФСР, Молдавии, Прибалтики, Узбекистана… Персональную пенсию писательнице правительство УССР назначило ещё в 1927-м. Также отмечу, что с 1927 по 1929 год харьковское издательство «Рух» (Харьков тогда был столицей советской Украины) выпустило «Произведения» Кобылянской в девяти томах.
Советские корреспонденты с явным интересом беседуют с О.Ю. Кобылянской
На юбилейное мероприятие в Черновицкий МДТ тяжелобольная писательница приехать уже не могла, и от её дома до театра (это почти 2 км) протянули телефонную линию. Ольге Юлиановне дали микрофон, и она зачитала слова признательности.
В те времена, когда украинские патриоты к «немеччине» относились уже намного лучше, а именно – в годы Великой Отечественной войны, а точнее – после взятия румынами Черновиц, к Ольге Кобылянской пришли румынские жандармы. Обыскали дом. Изъяли рукописи. Саму Кобылянскую заключили под стражу в усадьбе на дальнем хуторе Старая Хата, держали на голодном пайке до самой смерти.
Посадили писательницу за коммунистическую пропаганду. Кобылянская разрешила подписать своим именем ряд просоветских обращений, в т.ч. приветствующих присоединение Северной Буковины к СССР и осуждающих нападение Германии на Советский Союз. Материалы эти печатались в 1940-1941 гг. как в местной, буковинской, прессе, так и в центральной: «Правде», «Известиях», «Литературной газете»…
В конце концов румыны решили показательно судить парализованную 78-летнюю украинскую бабушку как главного коммуниста Буковины. Ольга Юлиановна до суда не дожила, 21 марта 1942 г. она ушла из жизни после третьего инсульта. Несомненно, издевательства румынских патриотов приблизили её уход.
29 марта 1944 красные войска освободили Черновицы, а 27 ноября того же года, в день рождения О.Ю. Кобылянской, в доме писательницы открылся её музей.
На рубеже 1940-х/50-х гг. Ольгу Кобылянскую на русском языке начали издавать активно, хотя вершину её творчества – роман «Апостол черни», комично описывающий жизнь украинствующей сельской интеллигенции**, – совковые литературоведы ещё в 30-е сочли националистическим и замяли. Его до сих пор не перевели.
С середины 60-х до второй половины 80-х произведения Ольги Юлиановны, судя по каталогу РГБ, по-русски вовсе не печатались. Публикация Юрия Серебрянского в «Лиterraтуре», судя по всему, единственная за последние 30 с лишним лет.
Что же касается качества русских текстов, то, с моей точки зрения, наиболее тонко Ольгу Кобылянскую переводил Пётр Дятлов (1883 – 1937), близкий к большевикам украинский коммунист, публицист и переводчик, расстрелянный в 37-м году. Он же, к слову, в 1913-м с теплотой написал для большевистской газеты «Рабочая правда» некролог о Лесе Украинке [9].
Так, в очерке «У святого Ивана» (1890 г.) описывается праздник Иоанна Трапезундского, великомученика, жившего в XIV веке. Торжества проходят на австро-венгерской тогда Буковине, в городе Сучава. Местный православный храм выставляет мощи святого. В авторизованном переводе П. Дятлова из сборника О. Кобылянской «Аристократка и другие рассказы», опубликованного в 1911 году московским издательством демократической направленности ««Польза» В. Антикъ и Ко» (с. 25), читаем:
«Возле обычно тихого Божьего дома торговали, обманывали, воровали теперь совершенно свободно и без разбора…
А там… там снова вынесли одну жертву – молодую девушку, лишившуюся чувств в толпе и давке. Она прибыла к Святому издалека, чтобы найти здесь облегчение от своей болезни.
Несколько часов назад вынесли мёртвое тело семнадцатилетнего парня. Чрезвычайно душный воздух в церкви убил его, больного грудью».
Открываю сборник Ольги Кобылянской «Избранное» (М.: Гослитиздат, 1953, с. 63), а там… там слов «молодую девушку» (в оригинале, сами понимаете, «молоду дiвчину») нет и в помине, что, на мой взгляд, убило всё произведение. Это совковый переводчик, редактор Гослитиздата Леонид Лукич Нестеренко похулиганил.
Беру массовое издание «Рассказы» (М.: Гослитиздат, 1954, с. 145), а там… те же Нестеренкины проделки.
Наконец в другом «Избранном», вышедшем в 53-м году во Львове, нахожу перевод Леси Украинки*** – слова «молодую девушку» на месте (с. 306).
Времена меняются, и украинствующие меняются вместе с ними. После того как прогрессивный Запад, сдуру приютив стецьковидных**** ботаников с фон браунами и фон болшвингов с гуньками, сильно испортил свою расу и культуру, а тем более после того как либералы, демократы да феминисты эмансипировали украинских женщин для занятий уборкой и проституцией в цивилизованных странах – вот тогда о своей европейскости завели речи даже самые реликтовые украинские националисты.
Но как бы нынешнее украинство ни примазывалось к Ольге Кобылянской, к её европейскости, феминистским взглядам и стремлению к свободе, всё равно отыскался адвокат Алексей Гелетка. Пять лет назад Гелетка сочинил безуспешную петицию о переименовании в Черновцах улицы Ольги Кобылянской в Панскую. Так улица называлась при австрийцах и румынах, когда, как гласит Гелеткина петиция, «поселиться здесь было престижно, и добиться этого удавалось преимущественно лицам барского рода: интеллигенции, домовладельцам, ростовщикам, торговцам, что было настоящим подтверждением названия улицы Панская».
Домовладельцы, ростовщики и торговцы… тьфу.
Я, пожалуй, дополню Гелеткины рассуждения. Интеллигентка Кобылянская была шляхетского рода. Рыночек, ясное дело, порешал, что лишь на исходе 20-х годов, да и то благодаря гонорарам от «клятого совка», крупнейшая украинская писательница перестала ютиться по съёмным квартирам и приобрела себе наконец-то жильё – пятикомнатный особнячок на обыкновенной улице Одобеску, с садом, небольшим огородом, курятником и скромной конурой для собаки Вовчика. А системная интеллигенция, домовладельцы, ростовщики и торговцы (псевдоаристократическая, а по сути и квазибуржуазная, а раз пошла такая пьянка, то и безнациональная шелупень «барского рода») при австрийцах и румынах с поросячьей мордуленцией в калашный ряд полезли – скупать дома на улице Панской…
Исходя из этого, и поросячьей мордуленции, и ежу понятно: Кобылянская со своими пронзительными антикапиталистическими рассказами (любимая Лесей Украинкой «Битва», «Земельный банк» и др.) всего-навсего совковая неудачница. В отличие от лучших людей народа (шелупени).
Его блаженство митрополит Епифаний, глава Православной церкви Украины и доктор богословия, облюбовал Львовский аграрный университет, окормляет там «сельскую» молодёжь (половина из того, что вы дальше прочтёте, опубликована на сайте ПЦУ [11], оставшаяся часть – это первая половина другими словами):
«Мы гордимся, когда москали называют нас бандеровцами».
«И когда нас называют бандеровцами, мы гордимся».
«Для кого-то это слово является оскорбительным, но для нас это честь».
«Для каждого украинца – великая честь быть наследником героя украинского освободительного движения Степана Бандеры».
«История вашего университета показывает, что среди его выпускников было много тех, которые на самом деле не словом, а делом любили свою украинскую землю и её народ. В их числе следует отметить и вспомнить гения (!) украинского национального и нациесозидающего духа Степана Бандеру. Он является славным выпускником именно вашего университета».
«…Наша земля произвела на свет таких славных героев, которые когда-то говорили, что придёт время и один скажет «Слава Украине!», а миллионы ответят «Героям слава!». Мы дождались этого времени, поэтому должны радоваться, что являемся наследниками наших героев и имеем возможность осмыслить и продолжить то, что они наметили». (Сказано в 2019 году).
«В Украине наступило время, которого ожидал Степан Бандера, – когда один скажет: «Слава Украине!», а миллионы ответят: «Героям слава!»» (Сказано в 2021 году под рагульские аплодисменты будущих аграриев).
Словом, юродивый с клерикальством, шовинизмом и бандеризмом головного мозга под одной скуфейкой, а поди ж ты! – за свободу нации.
Король нации голым на Крещатик пока, говорят, не ходит. Но в футболке на международных саммитах его уже не раз видали. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
*Кобылянская, в отличие от своих братьев, окончила лишь четыре класса начальной школы: её многодетные родители не посчитали нужным дать ей большее образование – Т.М.
**Сюжет отдалённо напоминает «Ромео и Джульетту», борьба не на жизнь двух сельских интеллигентских родов, в каком-то смысле Леди Макбет Мценского уезда.
***Согласно воспоминаниям украинского языковеда Василя Симовича, этот перевод выполнила мать поэтессы писательница Олена Пчилка [10].
****Был такой украинский (грешно сказать) писатель Сергей Плачинда, некогда восторженный совок, в традиционном для совков высоком штиле писавший о советских достижениях, а затем настоящий украинець. Так по его мнению, гиммлероподобный интеллигент Стецько… гений. Присоединилась к этой точке зрения Плачинды и украинская Вики, прости господи, педия.
Для ЛЛ, в моём предыдущем посте Вектор миграции я поделился мнением, что не против мигрантов из стран северного направления, вроде Финляндии, Норвегии, Швеции, Дании, Швейцарии, Шотландии, Ирландии, Исландии... и др. скандинавских стран.
Но, что это я, всё о скандинавах. Если брать наших ближайших соседей, то я, также не против мигрантов, из Казахстана и Монголии. Почему Казахстан? - я, ни разу не слышал о том, чтобы казахская диаспора, где-либо, пыталась отмазать своего земляка, за тяжкие преступления, против граждан РФ. Более того, я ни разу, вообще не слышал, о существовании казахских диаспор, на территории РФ. Аналогично, и на счёт Монголии. Кстати, я живу в сутках езды от Казахстана и Монголии, но живого монгола, почему-то, ни разу не видел! Казахов иногда вижу, но крайне редко. Более того, у меня много знакомых, родственники которых живут в Казахстане ещё со времён СССР, но от них не слышал ничего, про притеснения русскоговорящих, в данной стране. Конечно, есть единичные исключения, вроде отмороженных блогеров-националистов, создающих "языковые патрули", но насколько знаю, на государственном уровне и на уровне местных жителей, такое не поддерживается. Казахский менталитет нам близок настолько, что в прошлом, я ухохатывался, от шуток казахской команды Астана KZ в КВН (да в то время КВН ещё был смешным).
В завершение, хочу добавить, что казахские девушки весьма привлекательны внешне (по крайней мере из тех, кого я видел), да и казахские парни, имеют приятные наружные черты.
Казахская девушка (фото взято из открытых интернет источников)
Про внешность монголов затрудняюсь сказать, так как в живую не видел, но по фото в интернете, вроде тоже очень миловидны. )) Если на пикабу есть казахи или монголы, просьба накидать своих фото в комментарии. ))
Монгольская девушка (фото взято из открытых интернет источников)
Так что, жители, Казахстана и Монголии, не знаю, как другие пикабушники, но лично я, был бы рад, чаще видеть вас, на просторах моей родины. И очень надеюсь, что моё тёплое отношение к вам, будет взаимным. ))
Будь моя воля, я бы вообще объединил РФ, Казахстан и Монголию, в единую страну. ))
А что вы думаете о будущем, в развитии отношений народов РФ, Казахстана и Монголии?