Данные за 2022 год согласно исследованиям Credit Suisse и UBS.
Так же не отходя от кассы, таблица с городами мира так же по количеству долларовых миллионеров:
Дубай - в СНГ считается "городом миллионеров"(ну по крайне мере Инстаграм комьюнити так думает) находится только на 20 месте.
Часто встречается утверждение, что на экономическое благосостояние народов влияет их культура и менталитет. Можно даже собрать целое бинго: негативное отношение к предпринимателям в России плохо влияет на экономическое развитие, русские неспособны построить передовую экономику из-за пессимизма, а рабский менталитет не даёт России встать с колен и прочие вариации на тему «народ не тот». Насколько вообще обоснованы такие утверждения?
В некотором азиатском царстве, в некотором японском государстве, жил был американский миссионер Сидней Гулик. Этот мужик прожил в Японии 25 лет (1888–1913), хорошо знал японский и преподавал в местных университетах, словом, был очень хорошо знаком с японским менталитетом. В своей книге 1903 года "Evolution of the Japanese" он отмечал, что многие японцы «производят впечатление… ленивых и совершенно безразличных к течению времени». Японцы были «беспечными» и «эмоциональными» людьми, которым присущи такие качества, как «легкомыслие, отсутствие малейшей заботы о будущем, жизнь по большей части сегодняшним днем».
Интересно, что схожих убеждений придерживались даже прогрессивные социалисты. Так, Беатриса Уэбб, известная руководительница Фабианского общества, заявила, что у японцев «ужасные представления о досуге и совершенно невыносимые взгляды на личную независимость». Она утверждала, что в Японии «совершенно очевидно, стремление учить людей думать не существует». Не менее язвительно она отзывалась о корейцах, считая их «12-ю миллионами грязных, вырождающихся, мрачных, ленивых, лишенных религии дикарей, которые болтаются без дела в грязных белых одеяниях самого неуместного сорта и живут в грязных земляных хижинах».
Такие разные культуры и такие разные результаты... Или нет?
Дело было отнюдь не в предубеждениях европейцев к «восточным узкоглазым дикарям». Ещё раньше, в глазах развитых британцев, немцы считались жуликоватыми тугодумами и бездарями. По словам Джона Рассела, писателя и путешественника 1820-х годов, немцы были «работящими, непритязательными людьми… не наделенными ни остротой восприятия, ни живостью чувств… Проходит много времени, прежде чем немец приходит к пониманию смысла того, что для него внове, и трудно пробудить в нем рвение в постижении оного». «Ремесленник и лавочник обманывают вас, где только могут, хотя бы и на невообразимо мелкую сумму, лишь бы только обжулить… Такое мошенничество повсеместно», — писал британский военный врач сэр Артур Брук Фолкнер. Британцы считали, что это проявляется в состоянии немецкой инфраструктуры. Джон Макферсон, вице-король Индии (то есть человек вполне привычный к опасным дорогам), писал: «Я обнаружил, что дороги в Германии столь дурны, что обратил свой путь в Италию».
Сравните это с современными представлениями об азиатах и немцах. Трудолюбие, педантичность, усидчивость, собранность и дисциплинированность! То что нынче приписывается развитым нациям, обосновывается их конфуцианской (вспоминая Сэмюеля Хантингтона) или протестантской (вспоминая Макса Вебера) этикой, которая насчитывает уже несколько столетий, а то и тысячелетий! Почему же столь очевидных вещей раньше не замечали даже светлые и непредвзятые умы?
Сторонники культурных теорий считают, что определенная культура воспитывает в людях привычки и черты поведения, которые являются более полезными для экономического роста: трудолюбие, любознательность, организованность и дисциплинированность. С этим сложно спорить, однако влияние культуры на людское поведение часто необоснованно завышается, мол, экономический успех зависит от «национальных привычек» и никуда от этого не денешься. Кроме того, пытаясь выделить особенности тех или иных культур, сторонники культурных теорий проделывают невероятные финты ушами. Например, нищета отсталых стран объясняется «природной ленью» их населения, но именно в этих странах люди работают гораздо дольше, чем в развитых.
Типичные россияне.
Дело в том, что выделить некую культурную единицу крайне проблематично. Даже в рамках единого, относительно монокультурного государства, существуют серьезные различия. Москвичи часто шутят про отсутствие жизни за МКАДом и иронично называют других россиян «глубинным народом», простоватым и неотесанным. Жители глубинки отвечают взаимностью, считая москвичей изнеженными педерастами, неспособных к продуктивному труду и живущими за счёт высасывания всех соков из провинции. Разумеется, эти взгляды также отражают поведенческие черты людей из разных регионов. Так можно ли говорить о некой единой «русской» культуре?
Или нет?
Повышаем ставки и возьмем такую культурную группу как католики. В рамках этой якобы «однородной» группы существуют ультраконсерваторы вроде движения Opus Dei и представители Теологии освобождения, которых называют христианскими коммунистами. Что уж говорить о христианах в целом, которых часто объединяют в «иудеохристианскую культуру» (вспоминая Фридриха Хайека)? Есть и более интересный пример: более половины профессиональных сотрудников центробанка мусульманской Малайзии — женщины, и их процент значительно больше, чем в любом центробанке якобы более «феминистских» христианских стран.
Принимая всё это во внимание, только представьте, на каких размеров глобус натягивается бедная сова, если мы противопоставляем «Западную» и «Восточную» культуру, обобщая совершенно непохожие друг на друга культурные единицы!
Примеров, подобных выше, можно привести великое множество. Но, думаю, понятно, что культурные группы «европейцев» или «католиков» или даже «немцев» настолько расплывчаты, что едва ли имеют хоть какое-то аналитическое значение. Почему же культурные теории так популярны и откуда они берутся? Давайте попробуем провести мысленный эксперимент и рассмотреть этические и религиозные учения под разными углами.
Сегодня утверждается, что азиаты добились экономического успеха, благодаря конфуцианской этике. И действительно, конфуцианство воспитывает образованность человека, его сотрудничество с другими, а также бережливость и усердие. Однако раньше конфуцианскую этику обвиняли в задержке развития азиатского региона.
Конфуцианство не советует людям выбирать специальности инженеров и предпринимателей, необходимые для экономического роста. Наиболее важными слоями общества считались ученые и бюрократы, а ремесленники и торговцы и вовсе не допускались до сдачи государственных экзаменов. Сами экзамены представляли из себя проверку знаний конфуцианской литературы, правящий класс не получал никаких практических навыков. Также, конфуцианство не поощряет творческий дух и предпринимательство, делая упор на иерархическое подчинение старшим. Наконец, конфуцианство не признает верховенство закона. Конфуций говорил, что «если людьми руководит закон и требуемое единообразие достигается наказаниями, они постараются избежать наказания, но не будут иметь чувства стыда. Если же ими руководит добродетель, и требуемое единообразие будет достигаться правилами пристойности, то они будут иметь чувство стыда, что улучшит их нравы».
Итак, каков же портрет конфуцианства? Это учение, которое развивает в людях полезные для экономического благополучия навыки или же уводит своих последователей в пучину тьмы и мракобесия? Культурные теории удобны тем, что ответ будет зависеть от требуемого результата. Если вы хотите обосновать экономическую неразвитость, вы будете подчеркивать негативные аспекты и наоборот. Яркий тому пример — лояльность. Уважение авторитетов в конфуцианстве может интерпретироваться как фактор, повышающий склонность к взаимовыгодному сотрудничеству и личной отдаче, а может стать фактором, который ограничивает инициативность и творческое мышление.
Если конфуцианство являлось главным фактором развития китайской экономики, то где же оно было в 1940 году?
Возьмем другой пример. Исламская культура считается негативным фактором на пути экономического развития. Ислам нетерпим к другим религиям, чем ограничивает полезное для экономики разнообразие и конкуренцию. Ограничение прав женщин также мешает экономическому развитию, поскольку мешает им построить карьеру и приносить пользу экономике. Дети таких женщин тоже будут необразованными и бедными, что снижает качество рабочей силы. Наконец, в исламе имеются «милитаристские» нотки (вспоминая идею «Джихада»), которые прославляют противостояние неверным, а не мирное развитие экономики.
Ислам бывает вот такой.
При этом в исламе не существует фиксированной социальной иерархии, чем объясняется его широкое распространение по миру, особенно среди бедняков. В отличии от конфуцианства, ислам поощряет торговую и ремесленную деятельность. Даже сам Пророк был торговцем-караванщиком! Будучи религией купцов, ислам поощрял развитие делопроизводства. В исламских странах специально подготовленные судьи появились на несколько веков раньше, чем в христианском мире. Исламская культура также была более веротерпимой, а потому многие испанские евреи бежали к мусульманам после Реконкисты. Наконец, в исламе котируется образование и рациональное мышление. Известная фраза Мухаммеда гласит, что «чернила ученого более священны, чем кровь мученика». Сложите всё это вместе и вспомните все достижения арабов: они создали огромный Арабский халифат, который был цитаделью науки, торговли и культуры для своих соседей. Почему мы называем цифры «арабскими», а многие астрономические объекты имеют в своем названии ближневосточные нотки? То-то же.
И вот такой.
Итак, каким же нам видится ислам? Тормоз ли это экономического прогресса или его драйвер? И снова, ответ будет зависеть от требуемого результата. Культурные теории как раз и «хороши» тем, что позволяют объяснить экономическое процветание универсальной и простой схемой, которая натягивается на любой наблюдаемый случай.
Фатальный недостаток культурных теорий экономического процветания в том, что они крепки исключительно задним умом. На рассвете капитализма наиболее передовыми обществами были протестантские страны и протестантизм записали в главную причину их богатства. Когда и католические европейские державы показали существенный экономический прогресс, причину их успеха стало принято объяснять христианской и/или демократической культурой в целом. Раньше коллективистская культура азиатов считалась тормозом прогресса и причиной их бедности, а сегодня именно она стала ведущим фактором их экономического развития. Здесь как нельзя кстати будет рассуждение Александра Картавых о пользе исторического подхода при анализе современности. Человек, хорошо знающий историю, уже не попадется на подобные уловки. Если вдруг аналогичный прогресс покажет какой-нибудь Мозамбик, то авторы культурных теорий начнут объяснять это уникальностью менталитета мозамбикских негров (разумеется, намекая на то, что они знали это с самого начала), а мы лишь сдержанно усмехнёмся.
Разумеется, различие в поведении людей существует, равно как и существует влияние этого поведения на экономическое развитие. Но что тогда определяет поведение людей, если не культура? Ответ простой — их жизненные условия в самом широком смысле. Проще говоря, деревенское население современной Индии является неприспособленным для жизни в городской цивилизации не из-за особой культуры, а из-за того, что оно родилось и прожило всю свою жизнь в этой самой деревне. Сложившаяся культура является производным от условий деревенской жизни, но не формирует, а лишь закрепляет сложившуюся модель поведения.
Кроме того, культура склонна меняться под воздействием изменившихся жизненных условий. Это можно проиллюстрировать даже игрой Civilization, где культурный уровень населения растет в результате строительства «культурных» зданий и финансирования культурного развития в целом, которое могут позволить себе экономически развитые страны. Так и в жизни, «туповатые» и «ленивые» японцы на деле оказались образованными и трудолюбивыми не потому что всегда были такими из-за традиционного менталитета, а потому что изменилась экономика: Япония встала на путь индустриализации, что способствовало урбанизации и подготовке дисциплинированной и образованной рабочей силы. Абсолютно тот же процесс некогда претерпевала и Великобритания, как первое индустриальное государство мира. Привычки, традиции и представления необразованных селян ломались через колено на фабричном производстве, шёл процесс воспитания «человека промышленной эпохи». На выходе мы имеем образованных, самодостаточных и трудолюбивых работников, которые косвенно способствуют поддержанию сложившейся экономической структуры. Процесс такой культурной эволюции под давлением изменяющихся экономических условий блестяще описал американский экономист Роберт Аллен.
Те самые "лентяи", которые "получают мало из-за того что не трудятся".
Таким образом, экономическое развитие не зависит от культуры или менталитета той или иной нации. Жирную завершающую точку ставит один корейский экономист, чьей цитатой мы и закончим:
«…Но если бы для роста благосостояния требовались культурные революции, оно было бы практически невозможным, поскольку последние почти никогда не удаются (если удаются вообще когда-нибудь). Серьезным предупреждением в этом смысле должен стать крах китайской культурной революции, хотя ее причиной вовсе не было стремление к экономическому развитию. К счастью, нам не нужна культурная революция для начала экономического роста. Многие черты поведения, которые, как считается, способствуют этому процессу, будут вытекать из него, а не станут его причинами. Страны могут запустить развитие совсем иными методами, […]. Как только экономическое развитие запустится, оно начнет изменять поведение людей и даже лежащие в его основе убеждения (то есть культуру), так чтобы все это шло на пользу. «Благотворный цикл» между экономическим развитием и культурными ценностями создать действительно возможно. По сути, именно это и произошло в Японии и Германии. И так будет во всех экономических историях успеха».
От така х*йня, малята! Живите счастливо и не попадайтесь в плен стереотипов.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
Источник: Ха Джун Чхан «Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма».
Социалистический характер демократизма Советского, — то есть пролетарского, в его конкретном, данном, применении, — состоит, во-первых, в том, что избирателями являются трудящиеся и эксплуатируемые массы, буржуазия исключается; во-вторых, в том, что всякие бюрократические формальности и ограничения выборов отпадают, массы сами определяют порядок и сроки выборов, при полной свободе отзыва выбранных; в-третьих, что создается наилучшая массовая организация авангарда трудящихся, крупнопромышленного пролетариата, позволяющая ему руководить наиболее широкими массами эксплуатируемых, втягивать их в самостоятельную политическую жизнь, воспитывать их политически на их собственном опыте, что таким образом впервые делается приступ к тому, чтобы действительно поголовно население училось управлять и начинало управлять.
Таковы главные отличительные признаки получившего применение в России демократизма, являющегося более высоким типом демократизма, разрывом с буржуазным искажением его, переходом к социалистическому демократизму и к условиям, позволяющим начать отмирать государству."
"Очередные задачи Советской власти." В.И.Ленин (1918)
И.В.Сталин Из беседы с делегацией ЦК КПК в Москве 11 июля 1949 года «Вы говорите о каком-то китаизированном социализме, такого нет в природе. Нет социализма русского, английского, французского, немецкого, итальянского, как нет и китайского социализма. Есть один социализм марксистско-ленинский. Другое дело, что при построении социализма необходимо обязательно учитывать специфические особенности той или иной страны. Но социализм – это наука, обязательно имеющая, как и всякая наука, общие закономерности, и стоит лишь отойти от них, как построение социализма обречено на неизбежную неудачу.
Каковы же эти общие закономерности при построении социализма.
1. Это прежде всего диктатура пролетариата – государство рабочих и крестьян, особая форма союза этих классов при обязательной руководящей роли самого революционного класса в истории – рабочего класса. Только этот класс способен построить социализм, подавить сопротивление эксплуататоров и мелкой буржуазии.
2. Общественная собственность на основные орудия и средства производства. Экспроприация всех крупных заводов и фабрик и управления ими со стороны государства. [c. 532]
3. Национализация всех капиталистических банков, слияние их в один государственный банк и строжайший контроль за его деятельностью со стороны государства диктатуры пролетариата.
4. Научное, плановое ведение народного хозяйства из одного, главного центра. Обязательное использование при построении социализма принципа: от каждого по способности, каждому по его труду, распределения материальных благ в зависимости от качества и количества труда каждого.
6. Создание таких вооруженных сил, которые бы позволяли защищать завоевания революции, всегда помнить, что революция только тогда что-либо стоит, если она может и умеет защищаться.
7. Беспощадное вооруженное подавление контрреволюционеров и иностранной агентуры.
Таковы, если сказать кратко, основные закономерности социализма как науки, требующие, чтобы с ним обращались как с наукой. Поймете это – все со строительством в Китае социализма будет хорошо. Не поймете – принесете много вреда мировому коммунистическому движению. В Коммунистической партии Китая, как мне известно, тоненькая прослойка пролетариата и очень сильны националистические настроения, и если не вести научную, подлинно марксистско-ленинскую классовую политику, не бороться с буржуазным национализмом, националисты вас задавят. Тогда не только будет сорвано социалистическое строительство, Китай может превратиться в опасную игрушку в руках американских империалистов. Я настоятельно рекомендую Вам при строительстве социализма в Китае полнее использовать замечательную ленинскую работу «Очередные задачи Советской власти». Это залог успеха»
Маоизм и прививается в качестве спекуляции на настроениях и интересах, в основе своей здоровых, революционных по существу, по своему объективному смыслу и происхождению, по своим тенденциям — и в этом заключается его главная опасность, которая обязывает всех грамотных марксистов объединить свои усилия, чтобы избавить международное революционное движение от иллюзий насчет подлинного лица нынешнего руководства Коммунистической партии Китая.
Нет сомнения в том, что маоизм — если отвлечься от субъективных мотивов, вдохновляющих его адептов, его сторонников и союзников (эти мотивы могут быть самыми разными — одни у генерала Нимейри, совсем другие — у Сартра и Гароди), — представлят собою типичнейшую разновидность старой, и вовсе не сцецифически-китайской — детской болезни «левизны» Поэтому опасностью инфекции вынуждены считаться в данном случае все партии, особенно молодые, растущие за счёт людей, ещё не успевших пройти курса высшей школы политической борьбы, а потому склонных к упрощённо-прямолинейному представлению о социалистической революции и о тех трудностях, которые этой революции приходится преодолевать на пути к победе. Среди таких людей “идеи Мао Цзэ-дуна” и находят сбыт, и именно в силу того, что они хорошо согласуются с теми представлениями, которые приносят с собой в революционные движения новички. Применительно к их сознанию и сконструирована маоистская диалектика.
По существу она сводится к десятку-другому словесных формул, которым придаётся магическое значение, приписывается волшебная способность моментально разрешать любые теоретические затруднения, любые, самые сложные и специальные проблемы, начинаяот техники…
Объективные — унаследованные от старого Китая и потому от сознания и воли ни «маоцзэдунистов», ни чьей-либо воли не зависящие — причины случившегося «отчуждения» связаны, конечно, прежде всего с фактом крайней отсталости страны, с почти полным отсутствием готовых материальных предпосылок социалистического строительства, и, как следствие этого, с почти столь же полным отсутствием навыков политической демократии. Объективные условия социалистического строительства внутри страны были, таким образом, очень и очень неблагоприятные и тяжелые.
Само собой понятно, что в этих условиях чрезвычайно возрастала роль «субъективного фактора», или, говоря точнее, роль теоретического и политического положения вещей, — чтобы научиться побеждать не числом, а умением — тем самим умением, которое обеспечивает марксистско-ленинское учение, этот могущественнейший “субъективный фактор” современности.
Группа Мао Цзэ-дуна и повинна перед историей в том, что она не только не использовала эти подаренные ей историей преимущества, но и постаралась свести их на нет.
Уровень и качество теоретического мышления этой группы оказались явно ниже того положения, в которое эта группа волею судеб оказалась поставленной. Ее теоретический разум оказался неспособным справиться с выросшими перед ним гигантской сложности задами. Тут и находятся, по-видимому, «субъективные» причины трагедии, которую переживает ныне КПК. Маоцзэдунизм — это прежде всего попытка справиться с задачами всемирно-исторического размаха и соответствующей диалектической сложности с помощью явно негодных, явно недостаточных средств.
Маоцзэдунизм не раз уже характеризовали как догматическуи умерщвленный марксизм, и в этой характеристике — большая доля истины. В связи с этим стоит привести верную мысль одного японского философа, близко наблюдавшего всю эту печальную историю и ее отзвуки в Японии:
Догматизм, как уже отмечалось, рождается не из революционной принципиальности, а из абстрактного, примитивного подхода к действительности, из теоретической беспомощности и бедности мышления, из стремления компенсировать этот пробел при помощи готовой формулы. Короче говоря, он рождается из эмпиризма и является его неотъемлемой предпосылкой, его побочным продуктом
Что такое «марксизм» Мао Цзэ-дуна и маоцзэдунистов? Трудно найти более точное определение, чем следующее, сформулированное, правда, по другому, но вполне аналогичному, адресу:
Сомнительная ортодоксия, собрание воинственных общих мест на шестьсот слов. Это — марксизм, превращенный в комикс. После такой операции остался, конечно, обширный вакуум, а природа не терпит пустоты, особенно в настоящий момент. Гораздо легче заполнить эту пустоту посредством всякого мусора, взятого из модных источников, чем искать действительное решение вопросов современной жизни, опираясь на вековую марксистскую традицию и весь аппарат передовой общественной мысли. К тому же в средствах ощущается естественный недостаток. Многие возможности утрачены — потеряно время, силы, живые индивидуальности, да и гудошники не дремлют.
Даже самый поверхностный анализ «теоретических трудов» Мао Цзэ-дуна и его присяжных теоретиков с очевидностью показывает, что никакой связи с «вековыми традициями марксистского мышления», с «аппаратом передовой общественной мысли» в этих трудах обнаружить нельзя. Это действительно «марксизм, превращенный в комикс». Точнее не скажешь.
В ходе «культурной революции», как известно, антисоветизм все более и более становился главным стержнем маоистской политики и идеологии. Мао встал на путь переориентации политического курса Китая, прикрывая ее антиимпериалистическими фразами. Стало, однако, очевидным, что Советский Союз не только поставлен маоистами на одну доску с империализмом, но и объявлен, по существу, «главным врагом» Китая.
На состоявшемся в апреле 1969 года IX съезде КПК было обнародовано «обращение» Мао, адресованное ни много ни мало «революционным народам всего мира». В нем говорилось:
Начался новый исторический период — период борьбы против американского империализма и советского ревизионизма.
Этой «задаче» была подчинена новая конструкция основных противоречий современного мира. Причем маоистская схема основных противоречий не только приобрела откровенно антисоветский, антисоциалистический характер, но и стала своего рода теоретическим оправданием неизбежности мировой войны.
Чудовищное нагромождение клеветы в адрес Советского Союза дополняется здесь отрицанием социалистической системы, «отлучением» от социализма всех стран и партий, которые не разделяют взглядов «великого кормчего» и не одобряют «культурную революцию».
Маоизм пытается использовать авторитет марксизма-ленинизма в своих корыстных интересах, восполнить собственную идейную нищету и поставить революционное движение и его идеологию на службу великодержавным, шовинистическим целям. Используя отдельные положения марксизма, в том числе некоторые тезисы материалистической диалектики, маоизм на деле отвергает марксизм-ленинизм как мировоззрение, как методологию. Поэтому маоисты, заимствуя те или иные положения из арсенала научного мировоззрения, старательно их фальсифицируют, перетолковывая вкривь и вкось.
Жонглирование «диалектическими» понятиями, и прежде всего положением о «разделении одного на два», используется маоистами в области внутренней политики для прикрытия бесконечных перетрясок и гонений в отношении тех, кто высказывает хотя бы малейшее сомнение относительно «мудрости» Мао Цзэ-дуна и его «идей».
Попытки китайских руководителей рассматривать маоистскую псевдодиалектику в качестве методологической основы для выработки политического курса страны заводят их в тупик иррационализма и крайнего авантюризма, а сама эта маоистская политика служит источником хронического кризиса в развитии Китая. Другими словами, маоизм превратился в идеологические путы, сковывающие великий китайский народ, его созидательную энергию.
Таким образом, маоистские рассуждения о диалектике не имеют ничего общего с подлинно научной диалектикой и представляют собой метафизическую, механистическую мешанину, с помощью которой в Пекине пытаются «теоретически» оправдать шараханья, крайний субъективизм и волюнтаризм в политике.
Что же касается постоянных ссылок Мао Цзэ-дуна на закон противоречия, ссылок, которые приобрели характер заклинаний, то это можно охарактеризовать следующими словами Карла Маркса:
...Мелкий буржуа обожествляет противоречие, потому что противоречие есть основа его существа. Он сам — не что иное, как воплощенное общественное противоречие. Он должен оправдать в теории то, чем он является на практике...
Маоизм — это зеркало, в которое следует попристальнее вглядеться многим путаникам от марксизма, чтобы на своем собственном лице заметить те же самые зловещие бородавки, которые они до сих пор не замечают или не хотят замечать, не понимая, что эти бородавки, если их не срезать, могут разрастись в серьезную и очень злокачественную опухоль...
Приведенные изречения Мао ярко обнажают еще одну весьма характерную особенность маоистской методологии — «скачки» в мышлении и рассуждении от крайне общих положений к самым тривиальным фактам обыденности, попытки «выведения» конкретных фактов из общих законов и постулатов, что в корне противоречит принципам материалистической диалектики, требующим конкретно-исторического подхода к анализу всех вещей и явлений.
Отмеченная выше манера маоистского мышления непосредственно связана с конфуцианской традицией комплексно-ассоциативного, авторитарного, нормативного способа мышления. Эта манера мышления с помощью «скачков» от абстрактных постулатов и житейской тривиальности к конкретным выводам относительно сложных общественных процессов выявляет субъективизм маоистов и их узкоутилитарный подход к теоретическому мышлению и теории вообще.
Этот подход к теории находит свое продолжение в политической практике и методах идеологической работы, в особом почтении к цитатничеству и т.п. Подгон любых конкретных фактов под те или иные постулаты «идей Мао Цзэ-дуна» выдается за выражение высшей мудрости, а если паче чаяния какие-то факты или явления не подходят под те или иные «изречения», то эти факты попросту объявляются несуществующими, а того, кто осмелится сказать о них, немедленно объявляют «еретиком» — врагом «идей Мао», «классовым врагом» и т.п.
Характерно, что чем в большей степени выявлялся антимарксистский, волюнтаристский, шовинистический характер политического курса маоистов, тем произвольнее становилось их истолкование материалистической диалектики. Так, именно в те годы, когда Мао Цзэ-дун открыто взял курс на раскол мирового коммунистического движения, содержание закона единства и борьбы противоположностей было низведено до пресловутой формулы о «раздвоении единого» (которая, собственно, в китайском официальном переводе звучит как «разделение одного на два»). Эта формула повторяется как ритуальное заклинание, как магический символ веры, и в этом виде категорически противопоставляется формуле о единстве противоположностей — «соединении двух в одно».
Термин «разделение одного на два» чрезвычайно точно, ярко и в общедоступной форме выражает ядро диалектики, а «соединение двух в одно» Ян Сянь-чжэня от начала до конца представляет собой систематизированную метафизику
– утверждал в своей редакционной статье официальный теоретический орган Пекина журнал «Хунци» (№ 16 за 1964 год). (Хотя, заметим в скобках, в эклектичной работе Мао Цзэ-дуна «Относительно противоречия» можно прочитать и такие слова:
Мы, китайцы, часто говорим: «Противоположны, а друг друга порождают». Это значит, что между противоположностями существует единство. В этих словах заключена диалектика, они идут вразрез с метафизикой... В определенных условиях противоположности взаимно связаны и приходят в единство.
Но об этих словах в современных условиях маоисты предпочитают не вспоминать.
Формула, согласно которой диалектика заключена только и единственно в принципе «разделения одного на два» и ни в коем случае не в «соединении двух в одно», была утверждена не случайно и отнюдь не из философско-теоретических соображений. Дальнейшие события с очевидностью показали подлинный смысл канонизации этой формулы: в ней было усмотрено высшее «философское обоснование» тех политических акций, к осуществлению которых вскоре приступило пекинское руководство, — так называемой «культурной революции» внутри страны и раскольнических, подрывных действий маоистов на международной арене, включая злобную антисоветскую кампанию. Все эти акции стали изображаться как последовательная и принципиальная реализация «ядра диалектики», ее высшего, всеобщего закона.
Эта антисоциалистическая политика и вскрыла до конца подлинное понимание диалектики Мао Цзэ-дуном и маоистами, которое в теоретических работах еще кое-где прикрывалось рассуждениями о необходимости «конкретного анализа» в ходе использования диалектических формул, о недопустимости превращать эти формулы в бездумно применяемые схемы мышления и т.д. и т.п.
Узкоутилитарный, волюнтаристский подход маоизма к марксистско-ленинской теории вообще, к материалистической диалектике в том числе, проявляется в стремлении превратить диалектику в апологетику авантюристической практики маоистов. По мысли Мао, «диалектика именно и означает нанесение ударов по другим и превознесение самого себя...» (выступление на совещании в Чэнду в марте 1958 года).
Ярким выражением такого понимания маоистами диалектики являются неоднократные заявления Мао о необходимости «создавать противоположности», «создавать противоречия». «Создание противоположностей — очень важное дело»,– говорит он. Причем все это увязывается с раскольнической деятельностью на международной арене.
Еще в 1958 году, когда в Пекине скрывали подлинные намерения в отношении мировой социалистической системы и международного коммунистического движения, Мао Цзэ-дун на второй сессии VIII съезда КПК заявил:
Мы — оптимисты. Раскола бояться не надо. Раскол — это объективная закономерность.
Попытки Мао использовать диалектические формулы для оправдания предательской политики раскола мирового коммунистического движения, сил социализма, национально-освободительного движения наглядно проявляются в его трактовке основных противоречий современного мира. Известно, что в 1960 году в сборнике «Да здравствует ленинизм!», в котором Пекин впервые публично обнародовал свои особые взгляды, были выдвинуты «четыре крупных противоречия», характеризующих расстановку сил в современном мире: «между рабочим классом и монополистическим капиталом; между империалистическими странами; между народами колониальных и полуколониальных стран и империализмом; между социалистическими странами, где пролетариат одержал победу, с одной стороны, и империалистическими странами — с другой».
Эта схема противоречий была справедливо подвергнута критике марксистско-ленинскими партиями именно за то, что она затушевывала главное противоречие современной эпохи — противоречие между социализмом и капитализмом на мировой арене.
Осуществляя тактику привлечения отдельных компартий на свою сторону, в Пекине по-своему в какой-то мере учли эту критику. Сказались, очевидно, и разногласия в самом китайском руководстве. В письме руководства КПК в адрес ЦК КПСС от 14 июня 1963 года противоречие между социалистической и капиталистической системами было поставлено на первое место. В остальном схема противоречим осталась такой же, как и в сборнике «Да здравствует ленинизм!».
Однако, хотя формально противоречие между социалистической и капиталистической системами было вынесено на первый план, при интерпретации этого документа это главное противоречие затушевывалось, и, чем дальше маоисты отходили от общей линии международного коммунистического движения, чем большее место в их политике занимал откровенный антисоветизм и гегемонизм, тем бесцеремоннее и грубее схема основных противоречий современного мира приспосабливалась к роли «теоретической основы» антисоветского, шовинистического курса Мао Цзэ-дуна.
Лучшее время для жизни наёмных работников в Первом мире – 1950-1970-е (т.н. «славное тридцатилетие» после окончания ВМВ). С приходом к власти неолиберализма (снижения налоговой нагрузки на богачей и на доходы корпораций) реальные доходы пролов в Первом мире пошли вниз.
Дополнительно пролов Первого мира стал обирать ещё и Китай (шире – Восточная Азия, главный выгодоприобретатель глобализма).
На графике - относительная заработная плата в США, определяемая как типичная (медианная) оплата труда, поделённая на ВВП на душу населения. Из книги знаменитого советско-американского экономического историка (клиодинамика) Петра Турчина «Ages of Discord: A Structural-Demographic Analysis of American History».
Этот график более известен, но всё равно его не грех повторить. С середины 1970-х пошло «великое расхождение»: производительность труда работников так и продолжала расти, а реальные доходы расти перестали.
Это ещё и начало т.н. «менеджерского капитализма»: теперь доходы компаний забирает не только владелец (акционеры), но вдобавок и топ-менеджмент с огромными зарплатами.
Радикальные критики капитализма обычно на этих двух графиках и заканчивают. Но в реальности мы видим, что качество жизни простых людей продолжает расти, пусть и не такими большими темпами, как у крестьян, попавших в города. Об этом, например, нам позволяет говорить увеличение продолжительности жизни и среднего роста людей.
Отгадка – в накопленных богатствах предков и компонентах качества жизни. Главное богатство простых людей – недвижимость (тогда как обеспеченных и богатых, высших 10% - ещё и бизнесы, акции, антиквариат и др.). Родители нынешних миллениалов и зетов уже в подавляющем числе владельцы собственных квартир и домов. Детей в семьях у них уже немного (1-2, а не 3-5, как у их дедов), и недвижимость значительно обогащает потомков (на меньшее число наследников приходится делить собственников). Старики сейчас живут долго, и обычно недвижимость переходит к их детям в 50-60 лет, но это позволяет более качественно прожить им остаток жизни.
Потихоньку такой процесс перехода накопленных богатств мы видим даже в России, во всяком случае в крупных городах, где недвижимость имеет хорошую цену. Наши родители, тем более дедушки-бабушки в имущественном плане были детдомовцы, не имея почти ничего, что могли передать им предки. Но нам они уже что-то оставляют, чем сильно облегчают жизнь.
В таком случае даже остановившийся рост реальных доходов не воспринимается как трагедия. Например, один человек получает доход 80 тыс. руб. в месяц. А второй – 100 тыс. Но первый живёт в собственном жилье, а второй платит ипотеку 40 тыс. Первый в реальности будет богаче второго на 20%. А третий человек, получающий зарплату 60 тыс. и живущий в собственном жилье, но ещё сдающий другую свою квартиру за 30 тыс., будет в реальном измерении богаче и первого, и второго.
Есть ещё и компоненты качественной жизни. Это улучшение экологии, криминогенной обстановки, исчезновение социальных болезней. Это рост числа людей с высшим образованием, работающих в лучших условиях (не на опасных производствах и с минимумом травматизма). Это облегчение домашнего труда, а также диджитализация жизни. Это открытие границ и интернационализация мира, позволяющая теперь людям находить места с лучшей работой и жизнью (а не прежние установки «где родился, там и пригодился»).
Всё это в совокупности и приводит к тому, что стагнация реальных доходов (или даже их небольшое падение) у низших 80% населения не приводит к катастрофическим последствиям, а часто и не ощущается как ухудшение жизни в целом.
В дополнение - уже от меня
Тенденция продолжается и на графиках за 2006-2015 годы, на графиках за 2016-2025, видимо, стоит ожидать продолжения
Интересно отметить, что «философские» откровения Мао и его окружения неожиданно нашли новых адептов из числа столь «рафинированных интеллектуалов» и ренегатов марксизма, как, например, француз Р. Гароди. Признавая известную «примитивизацию», которой подверглась диалектика в «философских» работах Мао, они нашли ей оправдание в том, что Мао Цзэ-дун, мол, благодаря некоторой вульгаризации познакомил широкие массы китайского народа с азами европейской культуры мышления, приобщил их к «диалектике».
Крайний примитивизм маоизма, его склонность к экстравагантным парадоксам очевидны. И служит он совершенно определенным целям: идеологически обрабатывать массы, укреплять военно-бюрократический режим маоистской группировки.
Известно, что упрощение упрощению рознь и что упрощение ради популяризации тоже имеет свою меру, перейдя которую оно неизбежно превращает популяризируемую истину в свою противоположность — чистейшую ложь; и такая, с позволения сказать, «популяризация» материалистической диалектики ничего, кроме вреда, принести не может. Ведь совершенно ясно, что только введенные в заблуждение кадры, воспитанные на маоцзэдуновском толковании диалектики, могли и могут считать разумной ту политику «разделения одного на два», которую Мао Цзэ-дун пытается применять в отношении международного рабочего движения и мировой социалистической системы вот уже более десяти лет, — политику раскола под флагом «высшего диалектического принципа».
Анализ сочинений Мао показывает, что марксистско-ленинская теория, подлинные традиции мышления Маркса, Энгельса, Ленина чужды маоизму. Более того, этот анализ убеждает, что с марксистско-ленинской теорией вообще, а с ее философской частью в особенности Мао Цзэ-дун знаком весьма поверхностно и к тому же не по первоисточникам, а из вторых либо третьих рук. Об этом свидетельствует уже тот факт, что в сочинениях Мао Цзэ-дуна фигурируют весьма скромный набор одних и тех же, неоднократно повторяющихся цитат, ссылки на одни и те же, очень немногие работы классиков, встречающиеся, как правило, в том же контексте, что и в многочисленных популярных брошюрах по философии конца 30‑х — начала 40‑х годов.
Диалектика в сочинениях маоистов превращается в набор нехитрых аксиом, «требований», схем-предписаний, коим неукоснительно обязано следовать мышление. Но в такой интерпретации даже самые верные формулы подлинной диалектики неизбежно превращаются в мертвые шаблоны, сковывающие живое творческое мышление, а не вооружающие его способностью свободно ориентироваться в явлениях общественного развития и научного познания.
Говоря о стиле мышления, характерном для маоистской «философии», следует иметь в виду, что сильное влияние на формирование взглядов Мао Цзэ-дуна оказала древнекитайская философия. Маоистское понимание диалектики по сути — это лишь несколько осовремененная новой терминологией «диалектика» круговорота даосов, которая сводилась к противополаганию явлений, смене их местами, а не к слиянию и образованию нового. Вот образчики подобной «маоистской диалектики»:
Без жизни нет смерти; без смерти нет жизни. Без верха нет низа; без низа нет верха. Без беды нет счастья; без счастья нет беды... Без буржуазии нет пролетариата; без пролетариата нет буржуазии. Без империалистического национального гнета нет колоний и полуколоний; без колоний и полуколоний нет империалистического национального гнета. Так обстоит дело со всеми противоположностями
— заключает Мао Цзэ-дун в своей работе «Относительно противоречия».
Аналогичные примеры «диалектики» приводит Мао и в более поздних произведениях.
«Сын превращается в отца, отец превращается в сына, женщина превращается в мужчину, мужчина превращается в женщину... Угнетатели и угнетенные взаимно переходят друг в друга; именно таковы отношения между буржуазией, помещиками, с одной стороны, и рабочими, крестьянами — с другой... Война переходит в мир, — продолжает рассуждать Мао, — мир переходит в войну. Мир — это противоположность войны».
Выступая на второй сессии VIII съезда КПК, Мао заявил:
Вещи и явления всегда стремятся к своей противоположности. Диалектика Древней Греции превратилась в метафизику средневековья. Метафизика средневековья снова стала диалектикой нашего времени.
Во всех этих рассуждениях взята лишь внешняя сторона, только противополагание, взаимоисключение противоречивых сторон вещей, явлений. А весь сложный характер взаимоотношений между этими противоречивыми сторонами искусственно сводится к механическому изменению их места в составе целого. Именно эти примитивные представления служат методологией маоизма. Вся эта «диалектика» подобна игре черного и белого, смене элементов «инь» и «ян» в древнекитайской наивной диалектике. Но именно на основе подобной «диалектики» делаются далеко идущие политические выводы о войне и мире, о взаимоотношениях социальных сил в современную эпоху и т.д.