Африка + Литература

На границе Эфиопии и Эритреи произошли вооружённые столкновения между племенами кунама и нура. По предварительным данным, причиной конфликта стал спор на местной радиостанции о корнях русского поэта Александра Пушкина.

«В программе «Литературный вечер» ведущий сказал, что предки Пушкина были из племени кунама. Тогда в эфир позвонил вождь нура из Эритреи и заявил, что это «типичная хуцпа». Возник спор, который перерос уже в полноценный конфликт», – сказал премьер-министр Эфиопии Абий Ахмед Али.

Ещё во время дискуссии оппоненты договорились «решить вопрос лично, глядя в бестыжие глаза собеседника». На встречу знатоки биографии «Солнца русской поэзии» прибыли вместе с вооружёнными группами поддержки – всего в перестрелке участвовало не менее 300 человек.

«Жертвами «литературной разборки» стали 36 человек, из них 10 скончались на месте, остальные находятся в больницах. При этом вождь племени нура заявил, «что ничего ещё не кончено» и конфликт будет продолжаться, «пока кунама не заплатят своей кровью и кровью своих детей за свои заблуждения», – пишет авторитетная газета Haddas Eritrea.

Герой нашего рассказа очень милый и приятный человек, оставивший неизгладимый след в развитии зоологии. Ходят даже легенды, что его первым словом было «zoo» – «зоопарк».

Джеральд Даррелл родился 7 января 1925 года в одном из городков Индии. Однако наслаждаться индийскими пейзажами наш герой будет совсем немного, ведь отец будущего натуралиста умирает, и все семейство перебирается в Англию уже в 1928 году.

В 1935 году случается главное событие в жизни малыша Джеральда – переезд на греческий остров Корфу. Именно там он начнет увлекаться местной фауной – собирать и содержать зверьков в качестве домашних животных.

Пусть семья Дарреллов жила на Корфу всего ничего – до 1939 года, но этот промежуток времени лег в основу будущих книг Джеральда. Он с большой теплотой и любовью вспоминает это время и пишет, что семья была неплохо обеспечена, никто из большого семейства не работал в обычном смысле этого слова, а потому большую часть времени они развлекались. За пять лет такого образа жизни можно накопить немало впечатлений.

Годам на Корфу посвящены: "Моя семья и другие животные", "Птицы, звери и родственники" и "Сад Богов", плюс несколько рассказов, таких как "Мой осел Салли". Годы на Корфу также послужили фоном для двух сериалов и одного телефильма.

На это же время приходится и обучение Джеральда. Среди первых домашних учителей Даррелла младшего было мало настоящих педагогов. Единственным исключением был натуралист Теодор Стефанидес (1896—1983). Именно от него Джеральд получил первые познания по зоологии. Ему же он посвятил целую книгу «Натуралист-любитель».

Сказке на острове чудес суждено было закончиться. В 1939 году (после начала Второй мировой войны) Джеральд с семьёй возвращается обратно в Англию. Жизнь больше не была легкой и беззаботной, да и найти работу было очень тяжело. Однако мальчишке удается устроиться в один из лондонских зоомагазинов помощником.

Настоящим началом карьеры Даррелла-исследователя стала работа в зоопарке Уипснейд в Бедфордшире. Там он первое время был на должности «мальчика на позверюшках» и там же получил первую профессиональную подготовку и начал собирать «досье», содержащее сведения о редких и исчезающих видах животных (и это за 20 лет до появления Международной Красной Книги).

На работе в зоопарке Джеральд решил не останавливаться, и в 1947 году организовал целых три экспедиции – две в Камерун и одну в Гайану. Поездку в Камерун он считал очень важной, и она была вызвана двумя причинами: поймать и привезти живыми наиболее интересных животных, птиц и ящериц, обитающих в этом районе; и давняя мечта увидеть Африку. Не Африку белых людей, с шоссейными дорогами, многочисленными барами и скорыми поездами, грохочущими по местности, лишенной под благодетельным влиянием цивилизации и флоры и фауны. Они хотели увидеть один из немногочисленных оставшихся на континенте уголков, избегнувших пока подобной участи и сохранившихся примерно в таком же состоянии, в каком находилась Африка в период ее открытия европейцами.

Даррелл размещал и кормил своих пленников лучшими доступными припасами, а не отлавливал животных, имеющих просто хорошо востребованных на рынке или тех, за которые коллекционеры могли бы отдать целое состояние.

Камерун подарит Дарреллу огромный опыт исследователя собирателя, он научится договариваться с местными жителями, а также ориентироваться в тропических лесах. Расположение вождя он добился, вручив ему две пачки папирос, ему за это даже выдали отличных охотников в помощники, а они ой как ему пригодились, как он писал:

Когда я в первый раз отправился в тропический лес самостоятельно, то я заблудился спустя десять минут

Методы Джеральда отличались от методов других экспедиций по сбору животных того времени, и к концу своей третьей экспедиции он оказался в затруднительном финансовом положении.

Кроме того, он поссорился с Джорджем Кэнсдейлом, суперинтендантом Лондонского зоопарка, Даррелл был занесен в черный список британским зоопарковым сообществом и не смог найти работу в большинстве зоопарков после возвращения. Всего лишь временное пристанище (жильё и питание) без всякого жалованья он нашёл в зверинце на ярмарке курортного города Маргейт – в Belle Vue.

Несмотря на бедственное положение финансов, Даррелл даже умудрился жениться после долгих ухаживаний на Жаклин Соне Вулфенден в 1951 году – она читателям Джеральда известна как Джеки. Семья же Даррелла младшего желала помочь с решением проблемы, и Лоуренс – его старший брат, предложил Джеральду начать писать рассказы о животных. В то время люди были просто помешаны на этой теме. Однако Джерри долго сопротивлялся и боялся начать, ведь считал, что у него большие проблемы с пунктуацией и орфографией, а это непременно сильно помешает.

Однажды страх перед грамматикой пересилил один случай. Услышав по радио совершенно безграмотный с точки зрения биолога рассказ о чьём-то путешествии в Западную Африку, где он сам бывал, Даррелл не выдержал. Сел и напечатал на машинке двумя пальцами первый свой рассказ: «Охота на волосатую лягушку». Произведение было восторженно принято публикой, Джерри получил свой первый писательский гонорар, а дальше уже само все пошло как по маслу.

В 1952 году была выпущена первая книга Даррелла - «Перегруженный ковчег», в ней он описал свое путешествию в Камерун. За книгу он получил приличные деньги и, недолго думая, организовал экспедицию в Южную Америку в 1954 году. Однако в Парагвае разразился военный переворот, и почти всю живую коллекцию, собранную с огромным трудом, пришлось бросить, унося ноги. Свои впечатления об этой поездке Даррелл описал в книге «Под пологом пьяного леса».

Невероятная работоспособность Даррелла поражала окружающих. Он написал более 30 книг и снял 35 фильмов. Дебютный четырёхсерийный телефильм «В Бафут за говядиной», вышедший в 1958 г., заставил всю Англию прильнуть к экранам телевизоров. Позже, в начале 80-х гг., удалось провести съёмки и в закрытом тогда Советском Союзе. Результатом стал тринадцатисерийный фильм «Даррелл в России» и книга «Durrell in Russia». С гостеприимством, судя по записям в дневнике Джеральда, в России немного перестаралась:

«Русские напоминают мне греков своими бесконечными тостами и готовностью целоваться. За последние три недели я перецеловал больше мужчин, чем Оскар Уайльд за всю свою жизнь. Они все стремятся расцеловать и Ли! Это лишний раз убеждает меня в том, что за коммунистами нужен глаз да глаз».

Главной заслугой Джеральда Даррелла все же останется созданный им в 1959 г. на острове Джерси зоопарк и образованный на его базе в 1963 г. Джерсийский трест сохранения диких животных. Основная идея Даррелла заключалась в разведении редких видов в условиях зоопарка и дальнейшем расселении их в места естественного обитания. В настоящее время эта идея стала общепринятой научной концепцией. Если бы не Джерсийский трест, многие виды животных сохранились бы только в виде чучел в музеях.

В 1978 году Даррелл открыл при зоопарке учебный центр для защитников природы, или, по его словам, «мини-университет». По состоянию на 2005 год Международный учебный центр посетили более тысячи биологов, натуралистов, зооветеринаров и зооархитекторов из 104 стран. Даррелл также сыграл важную роль в формировании Группы специалистов по разведению в неволе Всемирного союза охраны природы в 1982 году.

Дарелл старательно защищал зоопарки от движения активистов, призывающих их закрывать. В 1985 году он опубликовал в журнале Nature рецензию на новую книгу, в которой воспользовался случаем, чтобы доказать, что «зоопарки в целом подвергаются нападкам со стороны шумной группы, так называемых любителей животных, по большей части плохо информированных о реальной функции и ценности хорошо организованной зоологической коллекции». Он признал, что не все зоопарки взяли на себя эту роль, но отметил, что многие из них превратились из «простых потребителей диких животных» в их «защитников и помощников».

В 1985 году Даррелл основал Фонд охраны дикой природы Канады. Благодаря Дарреллу удалось спасти розового голубя, Маврикийского кольчатого попугая, оранжевохвостую сцинку и др. Даррелл посетил Мадагаскар в 1990 году, чтобы начать разведение в неволе ряда эндемичных видов, таких как ай-ай.

Спасти все желаемые виды, что он хотел, ему не удавалось. Дела шли не всегда хорошо, работы всегда было очень много, с первой женой отношения, спустя годы счастливого брака, начали в 70-е стремительно рушиться. Несмотря на весь свой оптимизм, Джерри начал придаваться унынию.

«Мир разрушается со скоростью ракеты «Экзосет», а мы едем на велосипеде. Я чувствую отчаяние 24 часа в сутки».

Он очень много пил, был склонен к депрессии. Друзья говорили, что спасти его от постоянного саморазрушения смогла Ли МакДжордж Уилсон, блестящий молодой американский зоолог, на которой он женился в 1979 году.

К 1980-м годам Даррелл столкнулся с серьезными проблемами со здоровьем. Он перенес операцию по замене тазобедренного сустава, боролся с артритом, а также страдал от проблем с печенью. Джеральд Даррелл умер 30 января 1995 г. после неудачной операции на печени на 71 году жизни.

Джерри оставил пару цитат своего старшего брата в книге "Филе из палтуса", они отлично описывают важные моменты в его биографии:

«Этот ребенок ненормальный, набивает карманы улитками!» Лоренц Даррелл, около 1931 года

«Этот ребенок ненормальный, держит скорпионов в спичечных коробках!» Лоренц Даррелл, около 1935 года

«Этот парень ненормальный – работать в зоомагазине!» Лоренц Даррелл, около 1939 года

«Этот парень ненормальный – задумал работать в зоопарке!» Лоренц Даррелл, около 1945 года

«Этот тип ненормальный, бродит в джунглях, кишащих змеями!» Лоренц Даррелл, около 1952 года

«Этот тип ненормальный – решил завести свой зоопарк!» Лоренц Даррелл, около 1958 года

«Этот тип ненормальный – пригласите его к себе, и он поселит орла в вашем винном погребе!» Лоренц Даррелл, около 1967 года

«Этот тип ненормальный». Лоренц Даррелл, около 1971 года

Наследие этого поистине удивительного человека велико и по сей день. Джерри всю свою жизнь посвятил животным, и даже покинув этот мир продолжает им помогать. Фонд охраны дикой природы Даррелла до сих пор спасает зачастую немодных животных, находящихся под угрозой исчезновения.

Спасибо за прочтение, буду очень рада, если подпишитесь - это мотивирует продолжать писать дальше.

Всем привет!

Сегодня снова про Х-й век и снова про древние Египет и Грецию. Дальше про Египет будет меньше, а про Грецию больше. Но пока попробую достаточно лаконично изложить, как выглядели Ближний Восток и Средиземноморье в 940-900-х годах до н.э.

Если говорить про греческие территории, то там всё ещё в самом разгаре были «тёмные века». Как я, возможно, уже упоминала, дорийцы доломали микенскую цивилизацию с её достижениями, вернув жителей данного региона к раздробленности и родоплеменным отношениям (хотя цари, вожди и прочие ребята с привилегиями всё-таки были). Кстати, до Крита они добрались тоже. И своих предшественников подвинули с полуострова в Малую Азию и на дальние острова. Но об этом я, пожалуй, в другой раз скажу. Численность населения при этом здорово сократилась.

Из хорошего было то, что в этот период предки греков освоили выплавку и обработку железа и постепенно стали всё больше пользоваться для своих нужд железными орудиями, а не бронзовыми. Ну и общинные отношения стали хорошим базисом для создания полисов, а в последующем и древнегреческой демократии, такой, какой её знают, что плохо вяжется с централизацией монархических государств и вряд ли б имело место, если б полноценные царства сохранились и развивались в данном регионе. Хотя в тот период о демократии ещё говорить было рано, но семена уже оказались брошены.

Кроме того, в период с 950 по 750-й годы примерно, когда Финикия была в самом расцвете и активно занималась колонизацией приморских территорий, древние греки позаимствовали у финикийцев их письмо, которое потом развилось в (древне)греческий алфавит. Об остальном, пожалуй, скажу по ходу дела.

Что же касается Египта в этот период, то в нём продолжался упадок. После ранее мной упомянутого фараона Сиамона (ок. 986-967 до н.э.) власть перешла к Псусеннесу II, который правил примерно с 967 по 943-й годы до н.э. Период его правления был освещен слабо, и на нём династия схлопнулась. Ну, то есть как «схлопнулась». На его дочери, Маат-Кара, Шешонк I, присвоивший себе титул фараона и правивший примерно с 967-960 по 945-940 (или даже 931-й) до н.э., женил своего сына, будущего фараона Осоркона I (ок. 924-889 до н.э.), закрепив таким образом права своих потомков. К слову, Шешонк I стал основателем ХХII-й (Ливийской) династии Египта и, по одной из версий, он же (а не/не только Сиамон) отдал свою другую дочь в жёны царю Соломону. При этом, мол, всячески пакостил зятю и его государству втихую.

Если это и вправду так, то неудивительно, что после смерти Соломона около 928-го года до н.э., его царство раскололось надвое, и его сыну, Ровоаму (928-911 до н.э.), досталась только южная половина, ставшая Иудейским царством с центром в Иерусалиме. Северная же превратилась в Северное Израильское царство, столицей которого стал Сихем, а царём вроде как Иеровоам I (928-907 до н.э.). Вокруг в это время существовали разные маленькие царства вроде Идумеи, Моава, Аммона, Арамеи с центром в Дамаске, условной Филистии, разрозненная, но очень экономически активная Финикия. А вот с Арамейским царством и Финикией соседствовала Ассирия, где в тот период правили Ашшур-реш-иши II (ок. 972-967 до н.э.), его сын Тиглатпаласар II (ок. 967-935 до н.э.) и внук Ашшур-дан II (ок. 934-911 до н.э.). В то время ассирийцев пинали все, кому не лень, например, Арамея, Вавилония и даже, возможно, Наири (предположительно ассирийское название Урарту).

Но на внуке Тиглатпаласара II, Адад-нирари II (ок. 911-891 до н.э.) начался Новоассирийский период, и вскоре Ассирия всем показала, как плохо обижать маленьких, и сама надавала пенделей соседям, от Вавилонии до Израиля. В Вавилонии, кстати, тогда правила всё та же VII-я династия (Э), а если точнее, то Мар-бити-аххе-иддин (942-920 до н.э.), сын основателя Набу-мукин-апли (ок. 979-943 до н.э.), и потом Шамаш-мудаммик (ок. 920-900 до н.э.). Не путать с мудаком

На юге Аравийского полуострова всё так же развивалась Саба, а вот в Африке, на месте некогда зависимой от египетских правителей Нубии, самостоятельное царство Куш, о чём, видимо, не знал автор сегодняшнего произведения:

«На краю Ойкумены» И.А. Ефремова

Время действия: X век до н. э., вероятно, 940-е или 930-е годы. Предположительно время правления Шешонка I.

Место действия: Древняя Греция, Древний Египет, царство Куш (территория современного Судана) и другие африканские территории.

Интересное из истории создания:

Про самого писателя я достаточно сказала в прошлый раз, поэтому сегодня только о книге.  О первой части я тоже уже вскользь говорила в одним из прошлых постов (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 5. «Путешествие Баурджеда»), потому как «На краю Ойкумены» – не что иное, как сиквел «Путешествия Баурджеда», хотя на самом деле их почти ничего не связывает, и эти произведения вполне можно читать как самостоятельные. «Великая дуга» (другое название «На краю Ойкумены») написана была в 1945-м году, и впервые опубликована в 1949-м. Между событиями частей лежит пропасть в тысячелетие: по косвенным признакам можно установить, что дело происходит, предположительно, в правление Шешонка. В частности, именно при нём на время Та-Кемт обрёл своё прежнее единство. Однако Нубия для царства была уже потеряна. Большинство исследователей полагает, что обе повести можно рассматривать как фантастические, хотя более детальные оценки фантастического элемента разнятся, встречались и утверждения, что повести «историческими... назвать нельзя – это вольные фантазии на темы далекого прошлого» (Е.К. Агапитова). Пожалуй, с последним утверждением я соглашусь, и позже объясню, почему.

О чём:

В пережившей дорийское нашествие Древней Греции времён «Тёмных веков» жил да был юноша по имени Пандион (автор упорно называл его эллином, хотя вроде как такое самоназвание у древних греков появилось только в VII-м веке до н.э., т.е. на триста лет позже). Пандион учился у скульптора Агенора, чтобы тоже стать скульптором (тем более что ему ну очень и взаимно приглянулась агенорова дочка Тесса). Но при этом его дед, кажется, имел на этот счёт немного иное мнение, потому как постоянно его тренировал как истинного спартанца воина, а потом, едва парень достиг условной зрелости и прошел «испытание», вообще вручил бронзовый меч его рано погибшего отца и после пожеланий всего наилучшего удалился доживать свой век у дочерей, посчитав долг исполненным.

Пандион же, пожав плечами, вернулся к наставнику и продолжил обучение. И всё бы ничего, если б он не был дерь не очень опытным скульптором. Пытаясь создать статую возлюбленной, он испытал творческое бессилие, а потом ещё Агенор показал ему древнюю минойскую статуэтку, чем раззадорил окончательно, и вьюноша, видимо, не способный ровно усидеть на пятой точке в принципе, упросил отпустить его на Крит, так сказать, поучиться мудрости древних, разглядывая развалины. Чем ему это должно было помочь, хз, но удержать его всё равно было нельзя, поэтому отпустили его, хоть и с дурными предчувствиями, в путь-дорогу.

Крита он благополучно достиг, но вот дальше у него началась чёрная полоса в жизни. А вот не надо было в одиночку шляться в неблагополучных афроамериканских районах опасных местах острова. Потому что там его приметили местные, решившие, что работорговля – отличный заработок, и вот уже почти скрутили и заковали в цепи, но он сумел вырваться и кинуться со скалы, да каким-то чудом выжить. Не меньшим чудом оказался проплывавший неподалеку корабль, и Пандион решил, что это его последний шанс, поэтому бросился в море и поплыл к неизвестному судну. Принадлежало оно, как оказалось, финикийскому купцу, который сделал парню предложение, от которого нельзя отказаться. Правду, пришлось ему взять все свои слова обратно, едва кораблик попал в бурю, и команда корабля заявила, что у вьюноши, видно, глаз дурной, и вообще он ведьма принес им несчастье. Особенно они истерили, потому что их сносило к египетскому берегу.

«Ну и что здесь такого?» – должно быть, спросит разумный читатель. Как оказалось, Ефремов написал об «Изоляции Кеми» почти на восемьдесят лет раньше, чем я)) Только я писала о вымышленном мире, похожем на наш, а товарищ Ефремов о как бы нашем. И вот у него выясняется, что Египет все вокруг ненавидят, а египтяне запрещают приставать к их берегам, за исключением трех гаваней, а кто всё-таки посмел это сделать, отправится в рабство или на кол (ну или какие там автор казни придумывал на такой случай?). Финикийцы в рабство (и всё остальное тоже) не хотели, поэтому решили, что им непременно надо сбросить балласт…и сбросили Пандиона. Точнее он как самый свободолюбивый человек этого мира сделал это сам. На его счастье, он выжил, а на несчастье – угодил-таки в рабство. Парень он был общительный, и в шене сдружился с другими рабами, а потом подбил всех на побег…Что из этого получилось, и как эти ребята потом скитались по Африке, даю возможность желающим, если они найдутся, прочитать самим.

Отрывки:

Сегодня я решила нестандартно подойти к выбору отрывков. Поскольку во многом я пишу не для читавших эту книгу (и тем более не для её фанатов), а для тех, кто не читал, но мог бы, то я решила выбором фрагментов продемонстрировать, почему дальше я напишу то, что напишу. И для начала о хорошем. Что ни говори, а так-то писал Ефремов неплохо, иногда у него получались очень даже красивые и атмосферные зарисовки. Например, эта:

«…Девушка торопливо шла к морю, часто оглядываясь, хотя и знала, что так рано в праздничный день никто не пойдет в священную рощу.

От белых обрывов бесплодных каменистых гор уже веяло жаром. Сначала дорога пролегала по равнине, покрытой колючками, и Тесса шла осторожно, чтобы не порвать подол своего лучшего хитона из тонкой, полупрозрачной материи, привезенной из-за моря. Дальше местность вспучилась холмом, сплошь покрытым кроваво-красными цветами. В ярком солнце холм пылал, как будто залитый темным пламенем. Здесь не было колючек, и девушка, высоко подобрав складки хитона, побежала.

Быстро миновав одинокие деревья, Тесса очутилась в роще. Стройные стволы сосен отливали восковым лиловым блеском, раскидистые вершины шумели под ветром, а ветви, опушенные мягкими, в ладонь длиной, иглами, превращали яркий солнечный свет в золотую пыль.

Запах нагретой смолы и хвои смешивался со свежим дыханием моря и разливался по всей роще.

Девушка пошла медленнее, бессознательно подчиняясь торжественному покою рощи…».

Но вместе с тем там литры вот подобной воды, причем идеологически окрашенной:

«Тысячи лет назад жители Айгюптоса прятались в долине Нила от враждебного мира. Теперь их потомки пытались отвратить лицо от жизни, укрываясь внутри своих храмов и дворцов. Пандиону казалось, что величие искусства Айгюптоса в значительной мере было обязано природным способностям разноплеменных рабов, из миллионов которых выбиралось все наиболее талантливое, невольно отдававшее свои творческие силы на прославление угнетавшей их страны…». (Коренные египтяне: «Да-да, пошли-ка мы на…»).

«…На стенах сами фараоны изображались в виде больших фигур. У их ног копошились карлики – все остальные люди Черной Земли. Так цари Айгюптоса пользовались любым поводом, чтобы подчеркнуть свое величие. Царям казалось, что, всячески унижая народ, они возвышаются сами, возрастает их влияние…» (По следам великих ценителей искусства…)

Ещё у автора были довольно своеобразные представления о красоте и о внешности древних, или я чего-то не понимаю:

«…Красивое лицо было типичным для египтянки. Пандион уже знал облик женщин Айгюптоса - низкий лоб, узкие, приподнятые у висков глаза, холмиками выступавшие щеки и толстые губы с ямочками в углах…».

«Очаровательная девушка не походила на египтянку. У нее было круглое лицо с прямым небольшим носиком, широким лбом и огромными, широко расставленными глазами…». (Кто-нибудь смог себе это представить? Если да, то вышло красиво или не очень?)

Ещё он почему-то был убежден в том, что среди древних греков было полно атеистов:

«…Охваченный  жалостью,  молодой  эллин  придвинулся  к египтянину.

–  Но ты можешь сам... – Пандион  не  договорил.  Яхмос отшатнулся:  –  Что  ты  говоришь,  чужеземец!  Разве  я  могу заставить  свое  Ка вечно  терзать  Ба  в  никогда  не кончающихся страданиях?..

Пандион ничего не понял. Он был искренне убежден, что со смертью окончатся и мучения, но промолчал, щадя веру египтянина…». (Извини, Аид, не сегодня)

И природные зарисовки порой любопытные:

«…Здесь было много бегемотов. Пандион, этруски и другие рабы из северных стран еще раньше познакомились с безобразным обитателем реки, носившим у египтян имя «хте». Бегемоты не выказывали страха перед людьми, но и не нападали на них без причины, поэтому рабы близко подплывали к ним. Множество больших голубых пятен виднелось вдали перед зеленой стеной тростников, показывая место отдыха бегемотов в широких участках долины, где река разливалась гладким сверкающим озером. Мокрая кожа животных была голубого цвета…»

(Кто-нибудь видел голубых бегемотов? Хотя бы мокрых? Серьёзно, мне не даёт покоя этот вопрос)

И т.д. И т.п. Вообще перлов было куда больше, но я кукухой поеду, если все их буду перечислять теперь.

Что я об этом думаю, и стоит ли прочитать:

Вообще я часто в своих постах говорю, что та или иная книга подойдёт для чтения далеко не всем и не в любой момент времени, и что попадаются мне на разбор порой довольно специфические вещи, которые кому-то будут интересны, а кто-то бросит после первой же страницы. И потому я стараюсь в этом разделе обозначить, кому зайдет, скорее всего, а кому – нет. Так вот, эта дилогия Ефремова – это тоже чтиво специфическое, не всем подходящее. Если первую книгу про «путешествие Баурджеда» я прочитала скорее с лёгким недоумением, то «На краю Ойкумены» шла у меня с таким скрипом, что, если б я реально физически фэйспалмила, то у меня б уже всё лицо было в синяках.

Потому что можно забить на исторические ошибки и даже на логически сомнительные моменты, можно поржать с неуёмного пафоса и со странных речевых оборотов да спокойно себе читать дальше. Ну, короче, много чего можно, от чего книга теряет баллы, но всё ещё остается читабельной даже в моих глазах. Но, как я написала ещё в прошлом своём посте, если уж и впихивать свои сверхценные идеи, то впихивание не должно быть настолько топорным и так явно бросаться в глаза, наперекор даже внутренней логике. А у Ефремова я вижу именно это.

«Его синтетическое мировоззрение, отмеченное влиянием разных идейных традиций, включало утопизм левого толка, эволюционизм, научный рационализм, эзотеризм и гуманизм», – писали о нём. И я не знаю, как он укладывал всё это у себя в голове (да и не моё это дело), но в тех его книгах, что мне довелось прочитать, это выглядит неестественно, противоречиво, громоздко и навязчиво, а иногда вдобавок лживо и лицемерно.  

«Прикольно», например, читать про «империю зла и рабства» в виде Египта, зная, что на греческих территориях рабство тоже цвело и пахло, и относились к нему соответственно. То есть я могу понять и поверить в то, что рабам не нравилось быть рабами (хотя тоже не всегда), и что они стремились вернуть себе свободу. Но что древние будут пускаться в пространные рассуждения о недопустимости рабства, об угнетении, о равенстве и братстве, о бегстве от жизни в больших храмах богов, которых они считают своими покровителями – пардон, но нет.

Особенно меня «умилила» история про Яхмоса, «расхитителя гробниц», которому автор явно симпатизирует. То есть тут не то что «не получилось», а вообще никакой попытки вникнуть в ход мыслей людей тех времен, и понять, собственно, почему его преступление для египтян было столь ужасно, и почему его ну никак нельзя назвать хорошим человеком в рамках этой истории. Автор даже не считает нужным прикрыть собственные воззрения на посмертие, мол, мёртвым золотишко не нужно, лучше б на людей потратили, о чем в данной книге он так и пишет: «Страшное ремесло, достойное народа, заботившегося более о смерти, чем о жизни, старавшегося сохранить в вечности не живые дела, а славу мертвых!».

Мне почему-то это вместе с тем отрывком про изображение фараонов в гробницах напомнило эпизод из Библии:

«И когда был Он в Вифании, в доме Симона прокажённого, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову. Некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата мира? Ибо можно было бы продать его более нежели за триста динариев и раздать нищим. И роптали на неё. Но Иисус сказал: оставьте её; что её смущаете? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению…» (Ев. от Марка).

Там есть и другие, более красочные вариации этой истории, но я оставлю только эту. Вот в этом отрывке прекрасно показан конфликт между тем, что поддерживал и воспевал Ефремов, и тем, что двигало многими древними (да и некоторыми современными) людьми на самом деле. Складывается впечатление, что он в принципе не очень понимал, как можно добровольно кого-то боготворить до такой степени, что жаждешь отдать этому кому-то всё самое ценное и при его жизни, и после смерти, и что разграбление могилы того, кого настолько чтили при жизни – это оскорбление не только и не столько его самого, сколько его почитателей. И, будь они даже последними бедняками, спасибо они за такое не скажут, даже, если очередной робингуд награбленное между ними всеми разделит. То, о чём Ефремов пишет, несомненно, имело место, но среди определенных слоёв населения (прежде всего, жрецов) и в определенные исторические периоды (речь, прежде всего, о смутах). Но обычным делом это не было.

Короче, я ещё долго могу расписывать, что не так, и почему, но для тех, кто готов это принять, сказанного уже достаточного, а остальным достаточно не будет никогда. На мой взгляд, оценивать историческую прозу следует, помимо базовых, ещё по критерию исторической достоверности, что подразумевает как соответствие историческим фактам, так и правдоподобность с точки зрения норм того периода, о котором книга повествует, с как можно меньшим привнесением социально-психологического из норм своего времени. Так вот в книгах Ефремова, о которых я рассказала, с этим всё плохо настолько, что их можно читать исключительно как фантастику и фантазии на тему.

Несомненно, кому-то такое зайдёт, и кто-то прочитает с интересом. Однако нужно отметить, что идейность там настолько превалирует над всем остальным, что мне лично эта история была не интересна даже и в сюжетном отношении, потому что сюжет при таком раскладе выглядит просто картонной декорацией и не более того, и о психологической достоверности персонажей, что для меня лично так ценно и в исторической, и в современной прозе, речи тоже не идёт. Короче, ещё одну книгу Ефремова я из своего списка вычеркнула. А так, читать или не читать – выбор за читающими.

Прошлые посты искать тут:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Часть 31. История нашего мира в художественной литературе. Часть 31. «Кольцо Соломона» и «Суламифь»

Часть 32. История нашего мира в художественной литературе. Часть 32. «Финикийский корабль»

Всем привет!

Сегодня история сдвинется в Финикию, а оттуда…много куда ещё. Но для начала всё же скажу немного про Финикию. Региона этого я и в более ранних заметках касалась, но о самом регионе не говорила. Да-да: назвать Финикию именно страной как-то язык не поворачивается. Потому что в плане государственности, судя по тому, что я об этом читала и знаю, это можно было назвать в лучшем случае конфедерацией, что-то вроде нынешней Швейцарии или того покруче. Хороший пример из древности – греческие полисы. Это сейчас мы говорим «Греция», на самом деле её как единого целого ни тогда, ни долгое время позже не существовало. Были города-государства. Вот и в Финикии так же.

Вообще у них с Грецией немало общего: сформировавшись, по сути, примерно в XIII-м веке до н.э., после упадка Древнего Египта, который прежде контролировал эти территории, Финикия достигла своего расцвета и начала активную колонизацию в период ок. 1200-800-х годов до н.э. Причина состояла в том, что финикийцы сделали ставку на ремесла и торговлю из-за недостатка плодородной земли, и не прогадали. Финикия торговала практически со всеми странами и государствами древнего мира, а финикийская письменность стала одной из первых зафиксированных в истории систем фонетического письма и была принята на вооружение древними греками. Мощнейшими городами-государства стали Сидон (нынешняя Сайда в Ливане), Тир, Акко, Берит (нынешний Бейрут), Библ (Гебал), Триполи и Арвад. Иногда к финикийским городам относят ещё и Угарит. В основном Финикия располагалась на территории нынешнего Ливана. Это как бэ намекает на то, что одним из главных финикийских товаров был знаменитый кедр, который особенно любили египтяне (см. историю про Путешествие Уну-Амона). Правда, когда стали его не только продавать очень активно, но и пускать на огромные корабли, от кедровых лесов вскоре мало что осталось. Гринписа тогда не было, так что история не исключительная.

Прославившиеся как предприимчивые торговцы и умелые моряки финикийцы охотно шли на службу к правителям соседних государств, и им не чужда была тяга к авантюрам, приключениям и морским путешествиям любопытства ради. Так что неудивительно, что задолго до греков они, как никто другой, активно исследовали мир, попутно создавая новые города. Так около 1100-го года до н.э. на юге нынешней Испании они основали Гадир (ныне Кадис), торговавший с древним городом Тартесс, а ещё облюбовали Сицилию, Корсику, Сардинию и побережье Северной Африки, в частности, на территории нынешнего Туниса основали Утику (я об этом упоминала) тоже около 1100-го года до н.э. Карфаген же неподалеку основали выходцы из Тира уже в IX-м веке (традиционным годом считается 814-й до н.э., а легендарной основательницей Дидона (Элисса) из Тира), с чем никак не могли смириться, я смотрю, ранние советские писатели. Ну, или у них были иные данные. На достигнутом финикийцы не остановились и не позже VIII-го века до н.э. (хотя вряд ли и раньше IX-го) основали Ликсус на территории современного Марокко. Кстати, Танжер тоже они основали. Но позже. И ещё кучу городов.

Северная Африка до появления там финикийцев не сказать, что блистала какими-то цивилизациями, не считая египетской. Её жители в основе своей, подобно ливийцам из египетских хроник, жили преимущественно кочевым или полукочевым скотоводством и отчасти рыболовством. До определенного момента жители древних государств даже названий тех племен не знали. Одними из первых, с кем они познакомились, стали нумидийцы или их предки. Они стали торговать с карфагенцами, что принесло им немалые выгоды (и немалые проблемы, впрочем, тоже, так как мирно сосуществовать получалось не всегда), а ок. III-го века и вовсе создали на территории нынешнего Алжира собственное государство, Нумидию. Но об этом как-нибудь в другой раз. Скажу лишь, что все эти племена считаются предками нынешних североафриканских берберов. И есть мнение, что берберские же племена когда-то заселили Канарские острова, дав начало гуанчам. Но это не точно. Тем не менее эту тему не обошёл вниманием в своей книге один писатель, и сегодня вот расскажу о повести...

«Финикийский корабль» В. Яна

Время действия: Х век до н.э., около 969-936 годов до н.э. Время правления царей Соломона и Хирама I Великого, царя Тира и Библа. Поскольку Ровоам, сын Соломона и тоже будущий царь, здесь упоминается как мальчик, вероятно, младшего подросткового возраста, дело может происходить около 960-958 гг. до н.э.

Место действия: Финикия (территория современного Ливана), Израильское царство, Утика (Карфагена ещё не было, сейчас там Тунис), земли нумидийцев (территория современного Алжира) и условных ликсусов (самого Ликсуса ещё тоже не было, ныне это территории Марокко), Канарские острова.

Интересное из истории создания:

Василий Григорьевич Ян (1874-1954), настоящая фамилия которого Янчевецкий, был не только советским писателем, публицистом, поэтом, драматургом, сценаристом и педагогом, но и сыном антиковеда Г. Янчевецкого и братом востоковеда Д. Янчевецкого. Интерес к истории, благодаря этому, у него возник однозначно, но со знаниями вышло уже не так однозначно. Повесть «Финикийский корабль» он написал в 1931-м году для подростков. Прологом к ней служит выдуманная история о найденных при раскопках глиняных табличках с «удивительным рассказом, и неважно, правда это или нет». На деле же В. Ян не придумал ничего лучше, кроме как при создании данного произведения опереться на труды карфагенских и греко-римских авторов, а ещё на Библию, причем, на что больше, сказать трудно. Что легко сказать – выбор таких источников в качестве основных (или единственных?) на пользу произведению не пошёл. Второе, что важно знать, это то, что Ян вложил в это повествование свои идеи и взгляды, и сама повесть создавалась именно для их демонстрации, а не для знакомства читателей с реалиями древнего мира, как это было в случае, например, Р. И. Рубинштейн и во многом Р. В. Кинжалова. Но об этом я ещё скажу позже.

О чём:

Не считая пролога, история начинается с того, что в поселении Авали близ Сидона живёт мальчик-подросток (возраст его не указан, но, полагаю, ему около 10-13 лет) по имени Элисар (или сокращенно Эли) со своей матерью по прозвищу Ам-Лалайт (сейчас схожим образом могут называть женщин в арабских странах, например, Умм-Валид, где Умм означает «мать» аналогично «ам», но Валид (в противовес личному женскому имени Лалайт) – это имя сына женщины, а не её собственное, т.е. буквальный перевод "Мать Валида"). Элисар, чтобы прокормиться, пошёл в ученики-подмастерья к местному гончару, и в день, когда у дверей их дома решил поискать помощи блаженный, хотя и очень учёный старик Софэр, из-за этого случая опоздал на работу. Вроде бы ему удалось даже отбрехаться тем, что он принимал у себя странника, который хорошо ему заплатил за сделанный им глиняный светильник в виде корабля, и, услышав, что такой богач придет к нему в мастерскую, гончар сменил гнев на милость. Но ненадолго: когда Софэр реально пришёл, но отказался играть в игры с разводом богатого лоха на бабки и после этого ушёл, гончар обвинил в неудаче мальчика и прогнал его. Так паренек остался без работы. Справедливости ради, старикан, хотя и полез не в своё дело, помешав Ум-Лалайт пойти и поговорить со взбрыкнувшим работодателем на тему ТК и трудовой инспекции, дабы тот принял сына обратно, не свалил в закат, а попытался помочь.

Ну, как помочь…Зачем-то он стал учить Эли писать, а потом потащил за собой в Сидон, чтобы узнать не возьмут ли его самого на борт строящегося в Авали финикийского корабля, который должен был отправиться в очень дальнее плавание. Хозяин корабля, узнав, что старик разбирается в медицине, согласился позволить ему плыть на его судне в обмен на услуги лекаря. Попутно Софэр и Эли решили спросить, не знает ли судовладелец чего о судьбе некого плотника Якира из Авали, отца Элисара. Но тот покрутил пальцем у виска и ответил, разумеется, что и при желании б всех мимо проходящих крокодилов плотников не запомнил бы. Тут-то и выяснилось, что Якир был в числе тех, кого по приказу царя Хирама направили в Израильское царство к царю Соломону, для помощи при возведении дворцов и храма. И вопрошающим посоветовали отправиться для наведения справок именно туда. Когда корабль достроили и спустили на воду, так они и поступили.

Путешествие было увлекательным, но безрезультатным. Конечно, если не считать того, что старикан Софэр успел вылечить какого-то моряка, у которого нашли медную бляшку с надписью, которую…тарарам, сделал плотник Якир из Авали, сообщая, что оказался захвачен пиратами и попал в рабство в далекой стране Канар (я щас не шучу, серьёзно). Полные решимости Софэр и его юный друг покинули город, взошли на корабль…и вскоре после отплытия выяснилось, что судно захватил знаменитый пират Лала-Зор. Ситуация приняла бы совершенно скверный оборот, кабы не выяснилось, что им оказался тот самый вылеченный Софэром моряк. Дальше пересказывать не буду.

Отрывок:

Подобрать его было трудно, как никогда, но мне понравился этот эпизод:

«…Позади себя я услышал шипение и оглянулся. Две большие, длинные, как жерди, черные змеи ползли по белым плитам. Они высоко подняли головы и шипели, как гуси, приближаясь с двух сторон ко мне. Отступив назад, я прижался к спине каменного бога и едва не упал — сзади меня открылась дверца, я проскочил внутрь и захлопнул ее. Сверху проникал слабый свет.

Ступеньки вели к голове бога. Справа в углублении в медном котелке тлели раскаленные угли. Возле них висела связка восковых свечей. Я поднялся по ступенькам, и моя голова оказалась в пасти каменного бога.

Снаружи послышались голоса. Неизвестные говорили совсем близко.

Женский голос ласково уговаривал:

— Дедушка, не бойся, подходи ближе. Подымись сюда и сядь на ступеньках, а я буду петь молитвы. Подержи корзинку с голубями. Я посмотрю, здесь ли жрец Эшмуназар.

Слабый, старческий голос отвечал:

— Не отходи от меня, Эмашторет! Я боюсь этого бога. Он глядит на меня огненными глазами, точно хочет каменной лапой раздавить мне голову.

Сандалии Эмашторет застучали по каменным плитам. Она воскликнула:

— О священные змеи, не троньте меня! Вот я принесла вам чашку молока.

Я не сделала ничего дурного, пропустите меня в храм!

Скрипнула дверь. Кто-то сердито спросил:

— Что тебе нужно? Зачем тревожишь меня так поздно?

— Я целый день работала на поле и освободилась только сейчас. Протяни мне руку милосердия и разреши мне произнести молитвы всемогущему Ваалу-Хаммону.

— Ну, хорошо, хорошо, дочь моя! А ты не забыла принести положенное даяние в пользу храма? Не скупись, не жалей даров на богоугодное дело.

— Я принесла двух белых голубей, четыре рыбки и сноп пшеничных колосьев.

— Скупы стали люди, — хрипел жрец. — Другие не жалеют для нас барана или теленка. О чем ты хочешь молиться?

— Шесть лет назад в этот день я потеряла сына. Он с другими мальчиками играл на морском берегу. Подъехали лодки, в них сидели злые люди. Они схватили детей и увезли их в море. Только двое из игравших на берегу прибежали домой и рассказали про кражу детей… Тогда моему сыну было десять лет…

— Стань здесь на колени, — ответил жрец, — закрой глаза, протяни могучему богу руки и молись.

Нежный голос запел песню, в которой чувствовалось глубокое горе:

Верни мне сына, моего прекрасного сына! Он был похож на жемчужину в раковине. Он был мое сердце, И сердце мое вынули у меня. Верни мне сына, моего прекрасного сына! И месяц и солнце по очереди светят на землю. Они освещают и днем и ночью мою грустную жизнь. Все для меня померкло с потерей сына, И в сердце моем и пламя и ад. Верни мне сына, моего прекрасного сына! Неужели он убит и не видит больше и не слышит? Лгут они, лгут! Не умер он, а скитается по свету. Кто скажет мне, несчастной, где мой прекрасный сын? Я обернусь белой голубкой и полечу к нему.

Этот голос походил на голос моей матери, песня говорила о том же горе, которым страдала теперь Ам-Лайли. Невольные вздохи стали вырываться из моей груди. Я не мог больше удержаться, стал сильнее всхлипывать и наконец громко зарыдал.

Голоса затихли, раздался шепот:

— Ты слышишь? Даже сердитый бог Ваал-Хаммон не выдержал и сам заплакал.

Потом раздались крики и топот ног.

Я поспешил выбраться из каменного бога и вышел на ступеньки храма…»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Я, конечно, могла бы написать, мол, да не, в целом классная книжка, можно почитать на ночь…чтобы заснуть скорее. Но мы договорились, что я буду честно делиться впечатлениями, поэтому…да начнется разнос.

Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать. А раз так, то начну с того, что проще охватить, потому что этого было намного меньше – с хорошего. Из хорошего, несомненно, то, что здесь короткие главы. Это очень помогает удержать внимание. Иначе я бы даже за два-три дня это не осилила. Кроме того, мне правда понравились стихотворные вставки-песни. Этот тот удивительный случай, когда песни в тексте реально воспринимаются как песни, и ты практически слышишь, как они должны звучать, и вот-вот начнешь мурлыкать в такт. Признаюсь честно, раньше никогда с таким не сталкивалась. Да вот незадача-то – принадлежат они (во всяком случае, часть) перу не В. Яна, а А. Шапиро и других. Например, песня из процитированного отрывка, якобы, взята из «Сирийских рассказов» С.С. Кундурушкина. Впрочем, не прочитай я эту повесть – я бы ни о чём таком не узнала. Ну и, приходится признать, что в некоторые моменты на автора, видимо, всё же находило вдохновение, и его описания выходили довольно живописными и атмосферными. Хотя, в основном, нет. Почему – сейчас объясню.

Как я и сказала, с историчностью в этом произведении большие проблемы, кто бы ни утверждал обратное. Походу, В. Яну никто не сказал, что древние авторы могут немного прип…приукрасить, а ещё ошибиться и чего-то не знать вовсе. И, если претендуешь на историчность, то можно же не только к древним историкам обратиться, но и к современным тебе, благо связи есть. Ну там, к таким славным учёным как С.Я. Лурье, В.В. Струве, да к той же Р.И. Рубинштейн, она уже семь лет как работала, и через девять лет после написания Яном «Финикийского корабля» защитила кандидатскую диссертацию. Я не знаю, может, он с кем-то всё же консультировался (ну уж с братом-то можно было), но что-то мне подсказывает, что нет. И повесть свою первым делом зачитывал сыну и его одноклассникам. Я не знаю, почему некоторые считают, что детям и подросткам любую антинаучную шляпу можно впаять, лишь бы было захватывающе, но мнение такое есть.

Кстати, о «захватывающе». Нет, не захватывающе ни разу. Может, по тем временам, конечно, и да. Но я, признаться, и из тех времен читала куда более занятные вещи. И лучше написанные. В. Ян написал простую, местами до банальности, историю столь же незамысловатым языком, причем местами прибегая к довольно странным языковым вывертам (например, «Проехать до страны Канар может только очень опытный моряк», «подъехали всадники на красивых конях», «Желавшие сойти на берег поднимали платье на плечи и брели по пояс в воде»). Надеюсь, я не одна это вижу, и, что здесь не так, расписывать не надо.

Ну и, наконец, самое главное, и, видимо, вообще бич подобной литературы той эпохи – торчащие уши идеологии, причем не деликатно так подрагивающие собачьи ушки, а длинные и огромные, как у  калифорнийского зайца. Не, я так-то тоже за всё хорошее против всего плохого. Мне рабство, нищета, необразованность и прочее тоже не нравятся. Но тут есть два «но». Во-первых, причина возникновения этих и иных вещей гораздо сложнее, чем «злые, наглые и жадные буржуи и лживые жрецы «от слова жрать»». Во-вторых, если так хочется заниматься пропагандой, зачем обязательно брать для этого историческую тематику, особенно древний мир? Ну напиши, блин, про 1905-й год, тем более, если ты его видел. Напиши про XIX-й век. Хренли ты лезешь «настырно всё выше и выше» со своей моралью, не подкрепленной знаниями, вкладывая её в хоть и вымышленных, но людей из той эпохи? Когда всё это было в порядке вещей и воспринималось иначе. И понятий-то таких не знали, какими ты их наделяешь. Причем это проблема не слишком дотошных (хотя бы) авторов и прошлых времен, и нынешних. Но в ранний советский период с этим просто беда какая-то была. Открыла вот очередное произведение Ефремова, а там опять вот это вот всё, отчего я глаза обычно закатываю. Постараюсь дочитать, но про ещё один роман уже задумываюсь – а надо ли?

Я вслух задалась вопросом, почему вот одни в состоянии не впихивать свои идеологические откровения в историческую прозу и стараются в ней передать мир и людей такими, какими они, по идее, должны были быть тогда, а другие вот не могут удержаться от этого «Вот поглядите! А раньше-то ещё хуже было! А у нас-то вот уже огого!».

Причем А. Платонов в своей рецензии 1947-го года прямым текстом написал – «Нам кажется лишь, что автор поступил бы более справедливо, если бы сказал в своей книге, что ныне, в нашу историческую эпоху, человечество гораздо ближе к „Стране Счастливых Островов“». Просто рукалицо.

Кстати, о "счастливых островах". Видала я, конечно, дро любителей Какраньшии, но чтоб вот так… Потому что «уанчи», жители описанных Канарских островов древности, даже по меркам цивилизаций той эпохи жили в каменном веке со всеми сопутствующими фишечками. И, казалось бы, несложно понять, почему это такой себе идеал для подражания. Но нет.

Так вот на мой вопрос мне неожиданно ответили – «Потому что одни авторы, прежде всего, учёные (и иногда даже учёные-историки), а другие – нет». Признаться, этот ответ заставил меня серьёзно задуматься. Теперь вот буду читать и проверять эту гипотезу. Вдруг чел прав оказался?))

Вывод: «Финикийский корабль» нужно читать (если вообще нужно), прежде всего, как продукт своей эпохи. Например, если кто-то решил диссер на соответствующую тему написать. Помимо упомянутых выше положительных моментов, могу упомянуть ещё и то, что автор коснулся тех регионов, об истории которых вообще мало написано, хотя бы так. Но, увы, на этом, с моей точки зрения, плюсы заканчиваются, и большинству эту повесть я бы читать не посоветовала.

Прошлые посты искать тут:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Часть 31. История нашего мира в художественной литературе. Часть 31. «Кольцо Соломона» и «Суламифь»