Деревенская проза, несмотря на свою простоту и народность, считается серьёзным жанром. Качественная деревенская проза, передающая всю атмосферу быта встречается довольно редко. Всегда приятно почитать и переместиться в тот мир, из которого сбежали наши родители. Сбежали в город, а дома стоят заброшенными. Но кто будет их винить, ведь в деревне жить сложно. Про это все забыли, и романтика деревенской жизни торжествует в прозе. Здравствуй, ностальгия.

+++

Все персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.

Пасху отмечали весело и шумно. Горячо целовались-христосовались, весело били яйца, самогон лился рекой. Сорокин Степан перебрал и разошёлся не шутку.
—Вон! Все вон из моего дома! — ревел он как племенной бык, которого не допустили до коровы в охоте.

Степан, чернявый  мужик тридцати пяти лет, находился  в самом расцвете сил. Высокий здоровяк с густой шевелюрой чёрных волос, в обычные дни был тихим и немногословным, но делался дурак дураком, когда заливал лишнего.  Тогда в его доме сыпались ругательства, летали ложки и плошки.
Он выставил за порог всех, с кем только что чокался и обнимался. Даже почтенный возраст тётки Кати и непререкаемый авторитет тётки Нюры не остановили дебошира,  не говоря о жене.

Его жена Калиса, беленькая и ладненькая, как снегурочка с новогодней открытки, яростно колотила руками и ногами в дверь.
—Стёпка, открой дверь, не смеши народ! — строго говорила Калиса.
—Пойдём, в окно поглядим, чем они там занимаются, — предложила тётка Нюра, длинная и тощая бабёнка с веснушками на белом-пребелом лице.

Бабы заглянули в окно, приставили «длинные» носы к стеклу, но ничего не было видно. Любопытство обиженных женщин нарастало, а жажда мести усиливалась.
—Ну, скажите мне, где вы такое видели?! — подзуживала  товарок тётя Катька, которая не смогла стерпеть  надругательства над своей свободой. — Гостей выгнал из дома! Позор!

— Да кобелина он, вот кто! —как топором отрубила тётка Нюра. —Посреди бела дня заперся с ней! А она -то прикинулась спящей красавицей. Спит  она, видите ли. Кто ей поверит?! Знаем мы, не дураки поди, чего они там творят!
После  этих слов белое лицо Калисы запылало огнём,  она пуще прежнего принялась долбить в окно. В доме  стояла  полная тишина. Степан не предпринимал никаких активных действий в отношении лазутчиков.

—Давайте Митьку позовём, он быстро порядок наведёт! — неожиданно шепнула заговорщически тётка Нюра.

Она была стратегом, двадцатилетний стаж семейной жизни с Кимом наложил отпечаток на характер женщины. Тётка Нюра во всём искала подвох. Она знала, как отомстить грубияну и невеже.

Женщинам эта мысль пришлась по нраву. Они охотно припустились домой к Митьке, пока Калиса сидела в засаде. Не прошло и полчаса, как во дворе Сорокиных стоял Митька, высокий, подтянутый и решительно настроенный.  Бывший офицер  сразу пошёл в атаку.

—Такой красавец, любо дорого смотреть,— шептала злобно тётка Нюрка.— А  она с каким-то  Стёпкой спуталась. Да он  против её мужа как пенёк против дуба! Чё ей не хватает!?

—Лиза, ты чего с чужим мужиком заперлась!? — шумел Митька. — Лиза, открой немедленно дверь или я все окна перебью!

Распахнулась дверь.  На крыльцо выскочила простоволосая Лиза в одном платье.
—Не виновата я! — отчаянно крикнула Лизка, неизвестно к кому обращаясь. — Ты ещё пожалеешь! Только поздно будет!

Лизка сбежала с крыльца, выскочила за  ворота, и как была босиком побежала вниз к речке. Добежала до мостика и, зажмурив глаза,  сиганула с моста в воду.

Было  половодье, вода в реке поднялась высоко и вышла из своих берегов. Вода пенилась, бурлила и шипела, закручивая в замысловатые воронки ветки, деревья и огромные куски снега и льда. Мощный поток сразу увлёк невесомое тело разлучницы вниз по речке.

Затем из дома вывалился полуодетый Степан и пошпарил вслед  за Лизкой. Митька тоже понёсся следом за соперником. Он успел только заметить мелькание платья на мосту, а затем услышал, как Стёпка плюхнулся в воду. Тётки, теряя сапоги, припустили следом, чтобы не упустить никаких подробностей.  Не каждый день  с моста в воду кидаются. Здесь  можно было и комедию, и трагедию без билета узреть.

Течение реки было сильным, Лизку  успело отнести далеко от моста. Степан  вытащил бесчувственную Лизку из воды и понёс на руках в дом.  От страха утопленница наглоталась воды и потеряла сознание.

Все расступились. Мокрый Степан  занёс  русалку домой и положил на пол.
— Надо ей сделать искусственное дыхание! — командовал Степан,  усевшись  верхом на Лизку. — Я умею, нас на флоте учили!
—Раз, два, три, — громко считал он, нажимая  ладонями на грудь  и страстно дыша ей в рот.

—Хорошо, что Стёпка успел её подхватить  до воды Каминке, —горячо обсуждали новость тётка Нюра и тётка Катя. —Ей повезло, что он бывший моряк, а то сейчас бы её унесло в большую воду.  Если  бы он немного припоздал, уже не спас бы.

Митька в это время сидел на разобранной супружеской кровати Сорокиных и тихо раскачивался из стороны в сторону.
—Ой, грех, какой, Лиза!  — обхватив голову руками,  причитал Митька. — Ты что же надумала, топиться!

Тётка Нюра, тётка Катя и Калиса  суетились  вокруг утопленницы. Они все вместе согревали, оживляли Лизку, забыв на время, что перед ними злая разлучница.
—Снимайте с неё немедленно мокрое бельё, иначе  заболеет! — покрикивал на баб Стёпка, стаскивая с Лизки мокрое платье, чулки и сорочку.
—Стёп, ты бы сам скинул мокрое бельишко, —протянула заботливо тётка Нюрка.
—Чё мне будет, —беспечно отмахнулся спасатель.

Разлучница давно пришла в себя,  её забавляло это представление. Она, насытившись суетой и вниманием вокруг себя, томно приоткрыла глаза.

—Лизонька, прости меня,— кинулся  Митька к воскресшей жене, ползая рядом на коленях. —Я тебя обидел подозрением. Я виноват.

— Надо её натереть самогоном, не дай бог воспаление лёгких схватит,— осенило тётку Нюру. — Ведь на улице не месяц-май, вода ледяная в реке.
Калиса налила самогон в кружку и подала мужу.

Степан с помощью тётки Нюрки и Кати стянул с Лизки трусы и лифчик,  щедро налил на ладонь самогона  и начал натирать её грудь, живот и ноги. Калиса стояла рядом и разглядывала во все глаза разлучницу. «Красивая зараза! —злорадно думала про себя Калиса. — Одни волосы чего стоят!  Не скажешь, что двоих родила, вся такая тонкая, звонкая.  Зато лет так через десять  покроется шерстью и будет чисто обезьяна. У смуглых и чернявых всегда к старости  усы и волосы на теле начинают расти. Она видела в бане одну такую.  А  грудь у Лизки дряблая, у меня всё равно красивее будет, и телом я белее».

Женщины помогли перевернуть русалку  на живот, и Степан ещё раз прошёлся ладонями по узкой спине и крепкому заду.

—Ноги-ноги натирать не забывай, — учила тётка Нюра, нависнув над Степаном.
—Жена, неси сухое бельё!
Калиса со злостью вывалила на кровать своё  бельё.
—На! — сунула под нос мужу Калиса свою сорочку,  тёплый халат и шерстяные носки.
—Чего ты мне подсунула?!—заорал Степан. —Ей не лезут твои носки!
—Я не виновата, что у неё лошадиные копыта, —огрызнулась жена.
Разлучницу нарядили  в бельё Калисы.

Вдруг посреди этой беготни и кутерьмы в доме появился неожиданный гость.
В воздухе сразу запахло достатком, одеколоном, дорогими сигаретами.

—Христос воскресе, брат!— пробасил он, с удивлением разглядывая компанию, пеленающую бабу. — Это что тут у вас за игры?
—Воистину воскресе, брат,  —поднялся с колен брат. —Калиса, а ну -ка собери на стол  угощение.

Старший брат Степана, Георгий был лет на пять его старше, но уже многое преуспел в жизни. Это был большой, представительный мужчина в костюме. В деревне так никто не одевался. Он работал в городе директором какого-то магазина, и его все величали не иначе как Георгий Михайлович.
Все принялись христосоваться с важным гостем, забыв на время про Лизку. Потом все дружно уселись за стол и принялись заново чокаться, обниматься и говорить друг другу приятные вещи, мгновенно забыв о прошлых обидах и жажде мести.

Лизка подскочила с пола, поднялась, стала охорашиваться у зеркала. Она подошла к директору, поддерживая халат на талии и, улыбаясь, спросила:
— А христосоваться будем, Георгий Михайлович?!
При этом её лицо ожило, брови взлетели, будто в удивлении, чёрные глаза забегали-заиграли, щёки запылали.
— А как же, красота ты моя ненаглядная, — поднялся и с удовольствием припечатался к пунцовым щёкам и жадному рту директор.
Степан недоумённо таращился на Лизку, ревностно следя за её маневрами.
— Вот тебе и утопленница, — ехидно прошептала Нюрка Катьке. — Да это настоящий броненосец «Потёмкин»! Вишь как она дилехтора на таран взяла! Да она ещё не один семейный корабль пустит ко дну!

Ссылка на источник:

https://proza.ru/2012/01/18/113

Он появился в моей жизни совершенно случайно. Нашёл я его в коробке из-под обуви на помойке возле соседнего дома. Он тоненько скулил, и я сначала подумал, что это котёнок. Островский район у нас в городе — самый маргинальный. Всякое выбрасывали. Да и хорошо, если в помойку. Тем утром я выбрасывал мусор и нечаянно уронил в контейнер свои часы. Браслет расстегнулся, и я полез за ними на самое дно. А он там. Пищал, скулил, плакал — не знаю, как лучше описать эти звуки, но я не смог подавить в себе жалость и любопытство. Забавно, конечно, вышло. Я открыл коробку, а там кокон из тряпок. Слышу: пищит. Ну я и отнёс его к себе домой. Всё равно один жил. Никого у меня не было. Распаковал я кокон, а там — он. Маленький, розовый, глаза большие и чёрные. Рот до ушей. Да чего там, не было у него ушей. Маленькое вытянутое тельце и короткие лапки. Голенький. Как говорится, в чём мать родила.

До сих пор гадаю: что же это за мать его родила?

Первым моим желанием было выбросить его обратно в мусорный бак, настолько он показался гадким. Но я сдержался. Не знаю, почему. Испугался, наверное. Из кого бы он ни выпал, а всё ж это был новорождённый. Мне было некогда над ним охать: ему требовалось питание, и я немедленно побежал за молоком в магазин.

Вру. Я, конечно, переживал. У нас на районе таких мамочек после девяти — возле каждого магазина: «Мужчина, на сигареты не хватает, подбросьте полтинник». И стоит, трясётся, бланш под глазом левой рукой прикрывает. Ненавижу таких. За бутылку всю себя готовы отдать. Островский район — издревле чемпион по количеству разливаек на квадратный километр точечной жилой застройки. Раньше-то заводы работали, трудовая общественность употребляла строго перед сменой и сразу после, а в нынешние времена многих посокращали, производство пришло в упадок. Вот и пьют в надежде на перемены к лучшему.

Сам-то я женским обществом десять лет не интересовался. С тех пор, как получил инвалидность. И пенсию. И с того самого момента, как от меня сбежала жена. С настоящим мужчиной ей жить хотелось, а не с огрызком. Первые годы я расстраивался, винил себя и ту секунду, когда неудачно наступил на мину. Отдавал долг своей Родине, а после больницы не смог отдавать долг дорогой жене. К чему все эти клятвы и обещания? В горе и в радости? Никто не хочет жить в горе. Застрелился бы, но, опять же, у меня было достаточно времени всё обдумать и взвесить. Раз я выжил тогда, значит, это кому-нибудь нужно. Вот я и жил себе тихонечко. Еда, лекарства, коммунальные расходы, прогулки в лес и походы в библиотеку. Пытался переключиться на стандартные мужские развлечения: охота, рыбалка, ягоды и грибы. Планировал купить старую дачу, отремонтировать и жить там каждое лето. Правда, с моей-то пенсией… Это как на ракету до Марса накопить. Даже Илон Маск не накопил, куда уж там мне, искалеченному инвалиду.

Купил я молока, детскую смесь, на сколько денег хватило, и, прибежав домой, принялся кормить бедолагу. В первые дни я его, как щенка, вскармливал через пипетку. Ел он хорошо, иногда срыгивал. С одинаковым удовольствием пил молоко и смесь, но я тогда, честно говоря, не надеялся, что он выживет. Для меня это скорее был акт вынужденного милосердия. Я ждал, когда он умрёт. Такие мутанты не выживают. Дурная наследственность. Расплата за грехи шелудивых родителей. Три дня прошло, а он так и не умер.

Наоборот, несколько окреп и даже стал тянуть ко мне ручки, когда я склонялся над ним с пипеткой. Поселил я его в старой корзине, с которой ходил по грибы. Он всё равно не жаловался. После еды он обычно спал или довольно попискивал. Самое странное — он совершенно не испражнялся. Вместо этого выделял липкую слизь. Мне приходилось мыть его несколько раз в день. Меня это немного пугало. Жопа есть, а не какает. Половые органы как у человека.

И я всё сомневался. Металась душа: отнести его в больницу или в полицию? Куда таких обычно сдают?

С обеими службами у нас в городе в последние годы случилась оптимизация. Говорили, что это делалось с целью увеличения эффективности, а на деле получилось как обычно. Скажем, дворника зарезали наркоманы за то, что он мешал им искать закладки, так тело лежало во дворе три дня, и за ним так никто и не приехал. Соседям пришлось самостоятельно засунуть труп во всё тот же мусорный контейнер, и только тогда коммунальщики соизволили увезти его на свалку.

А после того, как кончились местные дворники, начали нанимать таджиков. Новые дворники предпочитали ходить группами, чтобы в случае чего было удобнее отбиваться. Да и то сказать, такое себе решение. Днём они дворники, а ночью на улицу лучше не выходить. Ограбят и изнасилуют. Зато утром в Островском районе — тишь да благодать. Все эти маргинальные и антисоциальные хищники отдыхают. Давно бы отсюда уехал, только квартиру на Островском хрен продашь. Сказывается репутация и общий благополучный уровень местной жизни.

Моя соседка по тамбуру — глухая бабушка. Напротив жили сектанты, обожавшие Кришну и барабаны. Сверху жили цыгане, а снизу — алкаши. Самая обычная девятиэтажка в Островском районе. Никто никогда не жаловался на шум, а уж на писки моего найдёныша — и подавно.

За неделю он окреп окончательно и даже стал вертеть головой. Я выносил его на лоджию — подышать свежим воздухом. Не на улицу же его нести. Детям нужен свежий воздух, игрушки, памперсы. Раздобыл старую детскую коляску и санки. Кое-что из детской одежды выменял у соседей-алкашей, а у одного старика в гаражном массиве за бутылку — целый мешок игрушек.

Памперсы ему было носить бессмысленно. Он выделял слизь. Я мог только строить догадки по поводу его мутации. Это какое существо в природе так делает? Улитка? Но он теплокровный.

Потом я посмотрел по телевизору документальный фильм про инопланетянина Алёшеньку, найденного при похожих обстоятельствах. Мутант ли, инопланетянин, оживший выкидыш алкоголички со стажем, но в одном я определился точно — мне тоже нужно было дать имя найдёнышу.

Я назвал его Сашенька. Вроде как в честь почившего кыштымского карлика

Поначалу я предполагал, что он проживёт около месяца, а потом благополучно скончается, но этого не происходило. Сашенька и не думал умирать. Напротив, он проявлял всё больше активности и жизнелюбия. Через месяц он уже не помещался в корзине и мне пришлось соорудить для него детскую кроватку. Я пытался следить за его здоровьем, однако он не болел. Градусник показывал тридцать шесть и пять стабильно, сколько бы я не мерил. А кроватку Сашенька не оценил и к исходу второго месяца перебрался на потолок.

Да. Всё именно так и было. Вернулся я как-то домой с покупками, а он в зале по потолку ползает. Еле его снял. Больше испугался за него, чем за саму ситуацию в целом. Ситуация-то была аномальная. Стал его отмывать от побелки, а у него по всему телу присоски розовые. Как у осьминога.

Я в ужасе, а он улыбается. Я его мочалкой тру, а он смеётся. Удивительный такой Сашенька. Я ему тогда ещё в сердцах прозвище дал — Гусеничка. Домой приходишь и по липкому следу на линолеуме или на обоях определяешь, где он прополз. Забавно было.

После такого я о том, чтобы его сдать в детдом, и подумать боялся. Его же врачам отдадут, эскулапам, а те его на органы распатронят. Опять же можно вспомнить судьбу Алёшеньки.

Сашенька лихо ползал по стенам и потолку. Хрустальная люстра с висюльками стала его любимой игрушкой. Он был готов часами сидеть на потолке возле неё и эти висюльки облизывать. А ночью он перебирался к моей кровати и засыпал над моей головой. Я понемногу привык к его странностям и по утрам по его слюням и слизи, стекающей мне на лицо, определял, что он проголодался и его пора покормить.

Кормить. Сашенька был хоть и маленький, а ел как взрослый здоровый мужик. Куда только что девалось? За три месяца он набрал почти десять килограмм чистого веса. Его прожорливость очень сильно ударила по моему и без того скудному бюджету. Я отчаянно пытался найти выход. Устроиться на работу? Куда? С кем оставить ребёнка? Занять у соседки? А что дальше? Долги отдавать надо. Продать?

Я собрал кое-какое барахло и отнёс в ломбард, где надо мной только посмеялись. Впрочем, один из продавцов сжалился и предложил две тысячи за часы. Мне было жаль расставаться с ними, но я так привязался к Сашеньке…

Часы эти были наградные, командирские. Сделаны на заказ. Таких у нас в стране, почитай, и не было. Я подавил внутреннюю гордость и сторговался за пять, потому как часы не простые, а с документами. На рубиновых камнях.

Сашенька, умница, сразу углядел, что я вернулся домой без часов. Стал показывать пальцем, агукать. «Всё. Нету игрушки, — отвечал ему я. — Я знаю, что они тебе нравились. Зато ты в ближайшие дни будешь сыт. Это, сынок, куда важнее игрушек».

Сашенька подполз ко мне, ощупал запястье и прижался лысой головой к моей руке.

Потом я взял полиэтиленовую плёнку, которую использовал вместо пелёнок, и, подстелив её себе на колени, посадил Сашеньку. Так мы и сидели весь вечер. Слушали, как орут за окном мартовские алкаши, и пытались смотреть телевизор.

Сынок. Я настолько привязался к своей розовой Гусеничке, что куда там этим часам, плевать мне на них. Какая разница, за что именно меня тогда наградили. Жизнь взял — жизнь дал. Кого я тогда убил? Вражеского генерала? Стоит ли человеческая жизнь наградных часов? Родина сказала, что стоит. Лучше бы мне за него пенсию прибавили. А то ведь когда служил, так нужен был, а как получил пенсию, так сразу всё — отработанный материал. В гости не придут, на праздники не позовут, догнивай, как знаешь.

Сашенька, казалось, понял мою грусть. Он рос очень сообразительным, и постепенно я привык к тем чудесам, что вытворял этот странный найдёныш. Во-первых, он начал ходить в четыре месяца. Для ребёнка это необычайно рано. Во-вторых, Сашенька был силён. Порой я не мог вырвать у него из рук понравившуюся игрушку. Ну как игрушку... Стул, например. Он сломал два крепких стула, пытаясь разобраться, как они устроены. Разломал на части мою электробритву. Не уронил, а именно разломал. Ему было крайне интересно, что же там жужжит. Он гремел сковородками, вытаскивая их из духовки, почти каждый день. Разобрал все выключатели и розетки. И хоть я кричал на него, он взял и назло мне добрался до электрических проводов. В первый раз он погасил всю нашу многоэтажку, всего лишь облизав оголённые провода. Я предупреждал его, угрожал наказанием, и он вроде бы послушал, но, когда я отсутствовал, он снова добрался до электричества. Я возвращался домой и услышал, как в лифте кто-то орёт громким басом и угрожает обосрать кабинку, если ему немедленно не откроют. Сразу слышно — неместный. Потому как лифтёры у нас суровые. Не заплатишь — хрен выпустят.

Я сочувственно посмеялся и зашёл в квартиру, а там Сашенька розетку доламывает. Сначала я думал, что он снова замкнул на себя проводку, и теперь света не жди три дня, пока ещё электрики починят, но ближе к вечеру понял, что обесточен целый район. Весь Островский оказался без электричества. А Сашеньке — хоть бы хны. Даже не взвизгнул. Слышал я про такое, конечно, но чтобы вот собственными глазами... Настоящий уникум.

Но это были далеко не все его шалости. Когда ему исполнилось полгода, Сашенька научился ловить голубей, заманивая их на лоджию. До этого я был уверен, что зубов у него нет. Оказалось, немножко ошибся. Я каждый день проверял, не режутся ли у него зубки и не присутствует ли белый налёт на его синем, как у чау-чау, языке.

Изучив останки съеденного голубя, я понял, что у Сашеньки вырос не один зубик, а по меньшей мере пара десятков. Так схарчить голубя вместе с костями и крыльями мог только необычайно зубастый товарищ. Я велел ему показать ему зубы, и он нехотя меня послушался. Они у него были выдвижные и треугольные, как у акулёнка. Да ещё росли в два ряда. Конечно, такой зернодробилкой не только птицу размолоть можно, но и косточки покрупнее. Впрочем, я отнёсся к его новой мутации с облегчением. Теперь я мог смело переводить его на твёрдую пищу.

Острее всего вставала проблема прогулок на свежем воздухе. В Островском всего несколько детских площадок, остальные давно разобрали на металлолом или застолбили автомобилисты. Пока была зима, мне было проще: укутал его потеплее, в коляске спрятал — и гуляй себе на здоровьичко. Никому не интересно, кто у тебя там в коляске мяукает. Но за зимой всегда приходит весна, и Сашенька встал на ножки. Я пребывал в растерянности. Как мне его социализировать? Как сделать так, чтобы он не выделялся среди других малолетних?

Мне пришлось на время исключить прогулки из расписания, и от этого Сашенька сильно расстраивался. Он частенько торчал у окон, завидовал голубям и утешался ими. Вру. Он не только голубями закусывал, вороны и чайки тоже попадались в его ловушки, но всё равно он скучал и хотел на волю. Туда где бесились маленькие детишки под неусыпным надзором взрослых.

Я продержал его взаперти почти месяц. Я объяснял ему, как мог, что я ищу способ. Вот если бы он выглядел так же, как карапузы в песочнице, то проблем бы не было. А так... На улице слишком опасно.

Сашенька слушал меня очень внимательно. И вот однажды утром меня разбудил нормальный ребёнок. Ну я-то его, конечно, сразу узнал. Сашенька здорово изменился внешне и всего только за одну ночь, но это был он. Нет, у него по-прежнему была лысая, как бильярдный шар, головёнка, но на ней выросли уши и нос. Носа раньше совсем не имелось, одни носовые отверстия.

Он сбросил старую кожу, словно чулок. Я нашёл ошмётки на кухне возле мусорного ведра. Сашенька очень сообразительный. Теперь он не выделял слизь и ходил на горшок, как и положено маленькому ребёнку. Правда, слово «маленький» к нему применять стало сложно. Сашеньке не было и года, а он умел ходить, бегать и даже прыгать. Он не говорил, но издавал различные звуки. С их помощью он мог принести нужный предмет и выразить своё личное мнение. Я постоянно с ним занимался и давно обратил внимание, что сказки ему нравятся меньше, чем передачи о мире дикой природы. Сашенька с удовольствием перенимал методы охоты диких хищников.

Тут не только в голубях дело. К Сашеньке не приставала никакая зараза. Человеческими болезнями он не болел, глистов у него тоже не было. Весил он уже двенадцать килограмм, и я на радостях впервые вывез его на природу. Половить рыбу.

Ловить с удочки ему не понравилось. Он ещё дома от скуки погрыз все удилища и проглотил пару крючков вместе с блёснами, отчего мне пришлось покупать новые. Сашенька ходил вокруг меня по бережку, зевал, агукал, а когда понял, что рыбалка — дело небыстрое, отбежал от меня в сторону и принялся ловить своим способом.

Он опускал ручки в воду и как-то хитро подманивал любопытную мелкую рыбёшку. Он поймал и съел несколько уклеек, а когда выловил ерша, укололся и понёс показывать мне свою колючую добычу.

— Ы-ыы!

— Да, Сашенька. Это ёрш.

— Ым!

— Не смог проглотить? Выкинь его, это мелкий и плохой ёршик. Нам нужна рыба покрупнее.

— У-ум!

Сашенька ерша не выбросил. Он прямо в одежде зашёл в холодную воду и погрузился по грудь.

Я потребовал, чтобы он немедленно вышел, иначе простудится. Вода холодная, Сашенька. Вода бо-бо.

А он отрицательно покачал головой и продолжал так стоять минут тридцать. А потом вода вокруг него вспенилась, и я понял, что он там стоял не просто так.

Сашенька приволок на берег здоровенную щуку. Она вертелась и извивалась на берегу, а он стоял рядом и показывал на неё пальцем.

— У-у-у-у!

— Это щука, Сашенька.

— О-о-о.

— Да, она большая. Сегодня сварим уху.

Эта чёртова щука весила столько же, сколько и он. Силища у ребёнка была явно нечеловеческая. А потом он погнался за белкой. Загнал её на дерево, забрался следом и из любопытства отгрыз ей голову. Такое и взрослый мужчина не сделает, а тут дитя, которому не исполнилось ещё и годика.

Сашенька развивался намного быстрее среднестатистического карапуза. Он умело притворялся обычным, когда мы ехали в электричке, вёл себя смирно и отказался есть предложенную конфету от сердобольной старушки, ехавшей с нами рядом.

— Ой, какой мальчик! Сколько тебе годиков? — восторженно сюсюкала она.

Сашенька молча показал ей два пальца.

— Два? Неужели два?

Сашенька взял да и убрал один палец, оставил только средний.

Интересно, это его на детской площадке факи показывать научили? Я никогда при нём не употреблял матерных слов и не показывал ему обидные жесты

А что будет, когда он пойдёт в школу? Вот где для меня был самый настоящий ужас. На Сашеньку у меня не было никаких документов. Как же его социализировать? Как помочь ему приспособиться к жизни в человеческом обществе? Ведь он рос. Развивался и рос. Это была самая большая моя проблема, и решить её я был не в состоянии.

Выход из положения нам с Сашенькой подсказал островский наркобарон Жорик.

Всё началось с того, что Жорик скупил в моём доме несколько квартир на первом этаже, снёс несущие перегородки и устроил кальянную. Но это только снаружи. Через мой подъезд и через соседний, как говорится, с чёрного входа, был открыт круглосуточный магазин, где можно было спокойно купить совершенно другие курительные смеси. Жорик оккупировал первые этажи, и жители оказались на осадном положении.

Моему подъезду повезло меньше всех: тут, на первом, у наркобарона находилась гостевая квартира. Сюда он приводил дорогих гостей и проституток. Кроме того, Жорик за бесценок выкупил пару квартир на втором этаже и пожелал расширить свою жилплощадь. Согласно своим армянским обычаям, он и подъездную дверь с домофоном посчитал личной собственностью. Сменил дверь на другую, более массивную, сделал на первом этаже подъезда ремонт и отключил лифт. А зачем ему лифт? Он же на первом. Мы были поставлены перед неприятным фактом, что теперь нам придётся платить за вход и за выход через эту дверь, а кому не нравится, Жорик милостиво предложил спрыгнуть с балкона.

Внутри подъезда он устроил КПП и пригласил на работу двух племянников, которые с большим удовольствием собирали мзду с каждого проходившего мимо. Попробуй не заплати сто рублей. Забьют до смерти. Сектантов, живших напротив меня, как раз и забили. В профилактических целях. С меня и Сашеньки как с инвалида и ребёнка они брали по пятьдесят рублей. Как они говорили, социальные льготы.

Я попытался предложить Жорику купить у меня квартиру, чтобы благополучно переехать за город, но он назвал мне такую смешную цену, что у меня просто опустились руки. Пришлось смириться.

Поначалу мы выкручивались. Тут пригодились Сашенькины способности. Каждое утро мы ездили за город и ловили рыбу. Эту рыбу я продавал на рынке, пока ко мне не прицепились полиция и СЭС. С меня начали требовать кассовый аппарат, справку, что рыба не заражена паразитами, и огнетушитель. Ну и взятки. Куда же без них.

У меня столько денег, естественно, не было, и на меня завели уголовное дело с подпиской о невыезде, а я всерьёз задумался над тем, что пора бы перебираться жить на лоно природы, строить землянку и корчить из себя Робинзона, пока меня не приберёт к себе насовсем костлявая. Тем более что Сашеньке исполнился уже год, и он в одиночку загрыз на охоте целого кабана. Я потом этому кабану несколько часов ляжку перочинным ножом отпиливал. Поэтому я был уверен: с голоду в лесу не умрём, главное запасти на зиму побольше мяса и закупить соли.

Ещё я рассматривал варианты заброшенных дач. Но перебираться туда следовало позднее, когда уже наступит глубокая осень и поблизости будут отсутствовать посторонние. Сашенька холодов не боялся. Он, по-моему, совершенно ничего не боялся, но правила соблюдал. Например, пересекал проезжую часть строго на разрешающий сигнал светофора. Но я-то почти старик. Чтобы помогать ему справляться с трудностями, мне требовалось хоть немножко комфорта. И лекарств. Лекарства в цене росли быстрее доллара, а бесплатные от государства начали разыгрывать в лотерею.

Постепенно соседи привыкли к новшествам. Некоторые перешли на верёвочные лестницы, кто-то начал ходить через крышу, правда, последний вариант существовал недолго. После того как Жорик скупил весь первый этаж плюс подвал, он сам начал назначать цены за дополнительные коммунальные услуги. Это же его подвал. Поэтому плата за коммуналку увеличилась вдвое. Жильцов постепенно выдавливали из их квартир, ведь Жорик не верил должникам, и если вовремя не заплатишь ему за электричество, то к тебе придут и отрежут электрокабель. А подключать — снова плати, но только в десять раз больше. То же самое было с водой и отоплением.

Кульминацией творящейся в доме фантасмагории стал его автомобиль, который он нарочно ставил ближе к подъезду. Когда я и Сашенька в очередной раз вернулись из леса, то к двери было не подойти. Жорик поставил автомобиль задом, почти вплотную. Сашенька, увидев проблему, взял и передвинул автомобиль, отчего на багажнике образовались вмятины. Я знал, что лучше в таких случаях не скрываться. Отправил сыночка домой, а сам пошёл к Жорику с повинной и взял вину на себя.

— Я понял. Ты мне свою квартиру хочешь втюхать, старик? — зловеще заулыбался Жорик, лично осмотрев повреждения. — Так вот, этого мало! Вся твоя конура столько не стоит. С тебя ещё двадцать штук баксов. Сроку тебе — неделя.

Зубы у него богатые. Из чистого золота. Жорик всегда улыбался, но только от его улыбки добра никогда не жди.

Когда я спросил, где же мне взять такие огромные деньги, он ответил, что это не его проблемы, и посоветовал идти в торговлю.

— Какую торговлю? — не понял я.

— Многие на Островском торгуют детьми. Твой мальчик умеет сосать? Вот и подумай. Могу из уважения к твоим сединам дать адрес, где такими интересуются, — улыбнулся он и махнул мне рукой, намекая, что на этом аудиенция окончена.

Этим же вечером я обрисовал Сашеньке наше текущее положение. Я говорил, а он слушал. Я рассказал, что теперь мы должны дяде Жорику много денег. Так много, что искать их бессмысленно и теперь у нас только один выход. Жорик дал нам всего неделю. За эту неделю мы должны попробовать от него убежать. Уходить придётся налегке: он предупредил охрану на этот случай, а жить мы будем в лесу, пока не найдём более подходящее жилище. Надеюсь, ты понял меня?

Сашенька согласно кивнул и гугукнул.

Ночью мне приснилось, что Сашенька открыл форточку на кухне и, выбравшись через неё, пополз по стене вниз. Я бегал за ним вокруг дома и пытался его найти, но вокруг была только темнота. Сашеньки нигде не было. А потом мне приснилась кальянная. Там, в центре зала, в окружении столиков, окутанные сизым дымом, стояли охотники во главе с самым главным охотником, наркобароном Жориком. Я увидел своего Сашеньку, такого маленького и слабого. Он лежал в луже голубой крови, а наркобарон поставил на него ногу и, приняв горделивую позу, произносил неразборчивый тост.

Только там, во сне, я вдруг понял, что никогда не интересовался, какого цвета кровь моего мальчика, и в то же самое время ко мне пришло настоящее понимание... Он пошёл к Жорику. Он по-настоящему пошёл к этому страшному человеку, и тот убил его, словно дикого зверя. В тот момент я действительно подумал, что это не сон. Я закричал от страха и горя и проснулся.

Было раннее утро. Сашенька нашёлся на кухне. Он сидел на стуле, болтал ногами и смотрел по телевизору детскую сказку «Морозко».

У меня отлегло от сердца. Сашенька живой! Приснится же кошмар, прости господи! Это всё от нервов. Я присел рядом на табуретку, а он угукнул и показал мне на холодильник, намекая, что пора бы готовить завтрак. Я открыл холодильник и обнаружил внутри большой и тяжёлый пакет. Оглянулся на Сашеньку, а тот кивнул и показал на пакет: доставай, мол. Я послушно вытащил его и поставил на стол. Внутри пакета оказалось много чего интересного. Сверху лежали толстые пачки денег. Рубли, доллары и ещё какие-то незнакомые мне ассигнации. Я осторожно выкладывал из пакета деньги, пока не добрался до украшений. Перстни, кольца, ожерелья из кусочков красного камня, серьги с ушами…

— Откуда это? — глупым голосом спросил я, показывая ему человеческое ухо.

Сашенька в ответ только гыкнул, выхватил у меня ухо и засунул себе в рот вместе с серёжкой. Ухо он съел, а украшение выплюнул на стол и пододвинул ко мне.

— Ты кого-то ограбил и убил?

— Ы!

— Мы же обсуждали такое. Ты не охотишься на людей!

— У, — уклончиво ответил он и отвёл глаза.

Я не стал его ругать. Что сделано, то сделано. Просто продолжил опустошать пакет. Кроме ушей обнаружились пальцы с кольцами и перстнями, а также нижняя губа с дорогим колечком. Их я отдавал Сашеньке, всё ж таки завтрак для ребёнка — святое.

— Кого же ты погубил? Ограбил банк? У кого может быть столько денег? — бормотал я и тут наткнулся на свои любимые командирские часы.

Сашенька одобрительно гыкнул.

— Ты ограбил ломбард, маленький преступник, — с сожалением произнёс я, застёгивая браслет на запястье.

Впрочем, малыш не забыл про своего папу, сделал подарок, и я не мог на него сердиться. Ведь он сделал это ради нас.

— Ы!

— Ладно. Зато теперь мы сможем расплатиться с Жориком, — успокаивающим голосом сказал я.

Обнаружив на дне пакета маленькие кусочки золота, я вытащил их на стол и пересчитал. Ровно двадцать восемь. И тогда мне стало окончательно ясно, что Сашенька уже расплатился с Жориком за нас обоих.

— Охранники у дверей живы? — тихо спросил я, и Сашенька отрицательно покачал головой.

— А ты спрятал улики, чтобы у нас было достаточно времени?

— Ы!

— Молодец, сынок. Доедай пальчики и собери свои любимые игрушки. Мы уезжаем жить за город. Лес, огород, свежий воздух — думаю, тебе понравится жить в деревне.

— У-у.

Мы уехали далеко и поселились в маленькой глухой деревне. Денег на первое время достаточно. А там, как знать, Сашенька растёт и становится всё сильнее. В последнее время ему нравятся фильмы про Бэтмена. Не знаю, почему. Может быть, охота на наркобарона Жорика так повлияла? Не знаю. Я буду с ним до конца, как и положено доброму родителю. И в горе, и в радости. Может быть, я и не самый лучший отец, но я стараюсь. Воспитание детей не такое простое занятие, как кажется на первый взгляд. Но, видит Бог, я стараюсь.

Чужеземные языки, библосы и сказки

Утро, с которого началась эта история, было вполне обычным. Если не считать того, что задолго до рассвета Тиху и Току опять что-то не поделили между собой. И устроили такой переполох, что разбудили даже Цилиня, спавшего у входа в пещеру. Он был готов превратить этих непосед в камни, и только вмешательство старого Пэна спасло их от неминуемого наказания.

─ Тише. Тише, дети. Все спят. Угомонитесь.

─ Вот ведь разбойники, ─ проворчал чуть слышно Цилинь. И, похоже, тут же уснул.

Разбудили они и меня. От нечего делать, я начал придумывать страшную месть для Тиху и Току, прервавших мой самый сладкий утренний сон. Первое, что пришло мне в голову ― поискать этим же утром где-нибудь в лесу какую-нибудь милую и очаровательную летающую кошку. И пригласить её к нам в гости на обед. Мысль эта показалась мне довольно забавной. Дело в том, что Тиху и Току были летучими мышами. А Пэн был их дедушкой. Они жили под сводами пещеры. И никогда раньше не были слишком шумными, или слишком надоедливыми. С ними пещера даже казалась более уютной и жилой. Вот только сегодня на них что-то нашло. И мысль о летающей кошке показалась мне более чем уместной.

Вы спросите, почему у них птичьи имена? Я не знаю. Мама говорит, что так повелось у летучих мышей: они всегда давали друг другу имена дневных птиц, которых не видели ни разу в жизни.

Да, у Тиху и Току были птичьи имена. Впрочем, и их дедушка недалеко «улетел» от своих внуков. Он с гордостью носил имя легендарного грифа, один взмах крыльев которого позволял ему преодолевать расстояние в девять тысяч ли. Думаю, что все они страдали ярко выраженной манией величия. Впрочем, мыши, которые умеют летать, всегда считают себя равными птицам. Забывая о своих серых, ползающих по земле, сородичах.

С этими мыслями я и уснул. Правда, где-то на самом дне моего сознания остались обрывки ночного разговора Тиху и Току. В нем не было ничего интересного. Они обсуждали что-то произошедшее на закате дня в лесу. Произошедшее среди двуногих. Двуногие были мне неинтересны. А значит, и разговор летучих мышей меня не касался.

Я проснулся буквально через мгновение. Кто-то настойчиво и требовательно дергал меня за правое крыло.

─ Вставай. Вставай, Дракон сын Дракона! Скоро солнце придет на поляну, ─ это Цилинь. Он постоянно жалуется на то, что у него ужасный акцент, когда он говорит на языке двуногих. Хотя, чему здесь удивляться, ведь в этих землях он живёт только последние двадцать зим. А до этого, вместе с моим отцом, он жил в какой-то далекой северной стране, название которой созвучно слову «роса».

Цилинь всегда называет меня Дракон сын Дракона. По его словам, если, кроме моего имени называть и имя моего отца, то в трудные времена я буду не один, мой отец будет рядом со мной. Мне будет не так страшно, я буду сильнее и не сверну со своего Пути.

Да, акцент у него ужасный. Хотя, с другой стороны, Цилинь в совершенстве знает язык зверей, птиц и драконов. И очень много человеческих языков. Раньше мне было не понятно, зачем Цилинь заставляет меня учить язык двуногих, ведь он такой неудобный. Птичий язык. Его не сравнишь с мелодичным и красивым языком драконов. Но однажды он вывел меня на поляну и спросил:

─ Что ты видишь?

Я перечислил все, что вижу вокруг себя. Это была наша обычная игра, когда каждое утро, выходя из пещеры, я должен был перечислить Цилиню все изменения, произошедшие на нашей поляне за ночь. По словам Цилиня эта игра развивала мою наблюдательность.

─ А теперь поднимись на утес. И скажи, что видишь?

Летать мне нравилось больше, чем учиться. Я расправил крылья и с небывалой легкостью взлетел на ближайшую скалу. Уселся поудобнее и перечислил то, что меня окружает.

─ А теперь поднимись в небо и…

Я не дослушал последние слова Цилиня, уже догадавшись, о чем они будут. И в то же мгновение устремился вверх. С каждым взмахом крыльев я поднимался все выше и выше. Чувство восторга переполняло меня. Обычно я просто летал, а сегодня неожиданно для себя увидел окружающую меня красоту! Далекие заснеженные вершины, загадочные фигурки облаков, стремительные горные реки, грациозную лань у озера и крошечные цветы на лесной поляне. Увидел огромный, загадочный и необъятный мир.

Вернулся на поляну я не скоро ― оглушенный и обрадованный этим открытием.

Цилинь ни о чем меня не спрашивал. Прекрасно осознавая, что я все понял.

─ Это очень просто, Дракон сын Дракона, чем больше языков ты знаешь, тем выше будешь летать. И узнаешь еще больше. Но чтобы узнать больше, нужно знать больше других.

Да, мне не нужно учить язык птиц и зверей, ими я пользуюсь с рождения. Я знаю родной язык мамы, Цилиня и моего отца. Но Цилинь и мама учат меня и другим человеческим языкам. Чтобы мне было проще понимать двуногих.  И не только тех, что живут в Миньчжуне, но за дальним лесом, и даже за большой водой. Поэтому в разные дни мы разговариваем на разных языках.

Изучение чужестранных языков начиналось с запоминания очень простых слов: здравствуй, друг, вода… Затем нужно было запомнить названия предметов, которые меня окружали. И петь песни на этом языке. Забавно, но петь песни на чужестранном языке было проще, чем на нём говорить. Еще труднее было научиться писать эти слова на папирусе или на глиняных табличках. Но, как известно, нет ничего невозможного для драконов!  Ведь, чем больше ты учишься, тем легче тебе учиться. И чем больше языков ты знаешь, тем легче тебе даются новые языки.

А еще каждое утро Цилинь учит меня приемам защиты от двуногих, учит владеть лапами, хвостом и мечами. Мне приходится изучать эти приемы, чтобы уметь защищать себя и маму. По словам Цилиня, давным-давно прошли времена, когда двуногие считали драконов властителями и господами дождевых туч в небе, богами рек и князьями озер на земле. Те времена прошли безвозвратно. Теперь они предпочитают охотиться на драконов. Они всегда за кем-то охотятся. Даже друг за другом.

─ Запомни, удар по противнику должен быть подобен удару молнии, который не успел еще дойти до ушей двуногих, а блеск до их глаз, ─ повторяет раз за разом Цилинь, показывая новый удар.

─ Ты должен быть быстрым и смертоносным. Вступая в бой, не должен идти против течения. Разве, что по особо торжественным случаям. Тогда можно идти и против течения. Если это того стоит.

Цилинь учит меня искусству Короткого Пути, когда удар или оружие движутся по кратчайшему пути. Учит разрубать мечами падающие листья утуна, чтобы быть быстрым. Защищаться от двуногих их же оружием и наносить удары, которые невозможно отразить.

─ Если наносишь удар по врагу, этот удар будет слабым, и его могут отразить. Ты должен бить дальше, пронзая не только врага, но его корни. Чтобы они не проросли снова.

Цилинь часто приводит мне в пример слова одного из двуногих, с которым дружил когда-то давным-давно. И начинает свои уроки со слов: «Как говорил мой друг Сунь-цзы». Вот и сейчас он не изменяет своей привычке.

─ Как говорил мой друг Сунь-цзы, чтобы сдвинуть камень или бревно, нужно ровное место, на котором они лежат, сделать покатым; если дерево не круглое, нужно обрубить его ветки и сделать его легко катящимся. Когда на тебя нападает рыцарь в латах и доспехах, не пытайся их пробить. Помни о ветках. И сделай место, на котором вы сражаетесь, покатым.

После этого мы уходим в самую дальнюю пещеру. Вообще-то наша пещера состоит из целой цепочки, связанных друг с другом, пещер. Мама называет их нашим домом. В нашем доме всего девять пещер. В одной из них, стоит большой кованый сундук, в котором хранятся библосы (рукописи, написанные на папирусе) и глиняные дощечки с иероглифами. В этой пещере Цилинь продолжает мое образование. Когда-то давным-давно он сказал мне, что иероглифы ─ это волшебные знаки, которые позволяют нам разговаривать друг с другом на расстоянии. И даже разговаривать с потомками. А это гораздо больше, чем волшебство!

Цилинь протягивает мне одну из глиняных дощечек и слушает, как я читаю очередное откровение, написанное на ней двуногими.

– Чжугэ Лян. Шестнадцать правил разумного правления. В управлении есть своя последовательность: сначала наведи порядок в основе, потом наведи порядок в дополнениях; сначала наведи порядок в близком, потом наведи порядок в далёком; сначала наведи порядок в распоряжениях, потом наведи порядок в наказаниях; сначала наведи порядок во внутреннем, потом наведи порядок во внешнем; сначала наведи порядок в корне, потом наведи порядок в ветвях; сначала наведи порядок среди сильных, потом наведи порядок среди слабых; сначала наведи порядок в большом, потом наведи порядок в малом; сначала наведи порядок в своей жизни, потом приводи к порядку других. Таков путь управления государством.

Цилинь согласно кивает в ответ.

– Все правильно. А теперь я расскажу тебе одну сказку. О маленьком мальчике и воздушном змее. Мальчик запускал воздушного змея. Внезапно налетел порыв ветра. Веревка, которой был привязан змей, порвалась. И змей улетел в бескрайнее синее небо. Мальчик прыгал и пытался его поймать. Он долго бежал за ним вслед, пытаясь его найти. Затем долго плакал, но даже слёзы не могли вернуть воздушного змея обратно.

Цилинь любит рассказывать сказки. А потом заставляет меня делать выводы. Точнее три вывода из каждой сказки. Учит меня думать. Я задумываюсь на мгновение. Но только на мгновение.

─ Первый вывод: прыгать нужно вовремя. Нужно говорить самые важные слова, просить прощения и любить, пока те, кому эти слова и чувства посвящены, находятся рядом с тобой. Потому что завтра может быть поздно. Второй вывод: если решил найти, иди и найди. Вместо того чтобы плакать! А третий: нити, которыми мы привязываем к себе воздушных змеев и близкие нам существа, должны быть крепкими. Нужно всегда беречь и заботиться о тех, кто рядом с нами. Потому что дороже их и роднее в нашей жизни никого нет. И никогда уже не будет.

Цилинь согласно кивает в ответ.

─ Да, это так. Сезоны неба не так хороши, как преимущества земли. Преимущества земли не столь хороши, как гармония между людьми.

Затем он читает мне библос древнего философа Чжуан-цзы.

─ Когда-то давным-давно было государство, размещавшееся на левом рожке улитки, и называлось оно Чу. Было государство, размещавшееся на правом рожке улитки, и называлось оно Мань. Между ними шла непрестанная война из-за территории, и несметное множество трупов оставалось на поле боя. Победитель целых пятнадцать дней преследовал побежденного и только после этого возвращался обратно, ─ Цилинь о чем-то задумался, но лишь на мгновение. ─ Таковы двуногие, которых учат ненавидеть. Но они могут быть другими, если их научить любить и созидать. Всегда помни об этом, Дракон. И никогда не забывай.

─ Хорошо, Цилинь. Я буду помнить.

После этого Цилинь рассказывает мне сказку о древнем герое Прометее, который украл огонь у богов. И передал его двуногим, за что был жестоко наказан.

─ Что ты думаешь об этом?

Я не успел ему ответить, потому что в это мгновение раздался голос мамы:

─ Солнце коснулось вершины утуна. Пора заканчивать уроки. Время обедать.

Цилинь вежливо кланяется ей в ответ.

─ Мы заканчиваем, У-и. (У-и ― ласточка, на человеческом языке. Так двуногие называли мою маму, когда она жила среди них. И так её называет Цилинь). Мы уже заканчиваем.

По пути к пещере мне почему-то вспомнились мамины слова о том, что отец рассказывал мне сказки задолго до моего рождения. Едва ли я их тогда слышал, но мама говорила, что ей было спокойнее, когда отец был рядом с нами. И что, именно благодаря этим сказкам, я родился таким талантливым. Мне только было непонятно, таким это каким?

Цилинь рассказывал, что талант ― это единица веса, денежная величина или монета. И для того, чтобы стать Драконом, нужна одна часть таланта и девяносто девять частей труда. С трудом все понятно. Но видимо, для того чтобы стать настоящим драконом нужна еще какая-то волшебная монета?

Во время обеда я думал о Прометее. Ведь, возможно, именно умение думать, и есть та самая монета? Но я не знаю, что ответить Цилиню. Эта сказка очень отличается от других. В тех сказках, которые мне рассказывали раньше, все было просто. А эту сказку я не понимаю. Если бы Прометей поделился с двуногими знаниями, как добывать огонь ― это было бы понятно. Делиться с другими ― это правильно! Но красть что-то у других нельзя. Нельзя никому. И уж тем более, легендарному герою. Но, возможно, он ничего и не крал?

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. Первая глава - Секрет Прометея