Жду новый пост

Серия «Психология.»

Если бы летучие мыши, осьминоги и ореховки собрались, чтобы исследовать человеческую психику, сравнивая её со своими, то они бы пришли к выводу, что человек - это вид какой-то совсем неразвитый: эхолокацией пользоваться не умеет, даже с двумя конечностями справится не может, да и память слабоватая.

Поэтому человеку не следует всегда судить обо всех остальных организмах по себе: «Не умеет зверь считать и разговаривать - значит он глупый и примитивный». Психика инфузории туфельки - это такой же продукт длительной эволюции, как и психика человека, и если она позволяет виду успешно выживать и развиваться в своих уникальных условиях окружающей среды, то такая психика уже ничуть не примитивная, а вплоне себе совершенная, потому что выполняет поставленные ей задачи.

Таким образом, эволюция психики - это не прямая, на вершине которой стоит человек, а куст со множеством ответвлений, только одно из которых заканчивается человеком.

В данной статье мы будем рассматривать только человеческую ветку эволюции психики и все же будем смотреть на психики других организмов с точки зрения признаков, которые обеспечили эволюционные преимущества человека, потому что того требует цель исследования.
Конечно, выстраивая современные виды в какую-либо последовательность, нельзя получить истинной картины эволюции психики до человеческого её варианта, но основные её тенденции всё же можно выделить.

Понятия.

Для начала следует определить, что вообще обозначает понятие «психика» в исследуемом вопросе. Психика – это свойство высокоразвитой (высокоорганизованной) материи, заключающееся в субъективном отражении объективной реальности, с помощью которого регулируется поведение [1].

Высокоразвитая (высокоорганизованная) материя - это такая материя, которая способна к обмену веществ, к самоподдержанию своего строения и организации, к размножению с сохранением наследственных признаков и к реакции на воздействия внешней среды.

Отражение – это всеобщее свойство материи фиксировать и воспроизводить то, что принадлежит отражаемому предмету. Да, всеобщее, потому что даже в процессе механической деформации происходит взаимоотражение: например, при отпечатке стопы на песке песок фиксирует форму стопы [2].

Субъективное же отражение – это внутреннее переживание организмом внешних и внутренних воздействий. Другими словами: восприятие, ощущение, чувствование чего-либо. Субъективное отражение тоже имеет несколько форм, градующихся по их качественному усложнению: элементарное, образное и сложное.

Далее возникает трудность: как нам узнать, имеет ли бактерия внутреннее переживание или нет? Мы же не можем спросить у простейшей о её чувствах или залезть к ней «в голову». Нам необходим какой-то объективный внешний критерий, с помощью которого мы сможем удостовериться, что организм почувствовал воздействие.

Предлагались различные варианты такого критерия, каждый из которых сводился к локализации «предела» психики. Среди них наибольшее развитие и признание получила гипотеза советского учёного А. Н. Леонтьева, которая заключалась в том, что наличие психики можно определить по способности реагировать на абиотические (биологически нейтральные) воздействия, которые и не полезны, и не вредны для организма, не участвуют в его обмене веществ.

Тут необходимо разделить два понятия: «чувствительность» и «раздражимость».

Раздражимость - это способность живых организмов к ответной реакции на биологически значимые воздействия. Например, корни растения раздражимы по отношению к питательным веществам, которые содержатся в почве: при соприкосновении с раствором этих веществ они начинают их всасывать, - но растение не отражает субъективно питательные вещества, не переживает внутренне их воздействие.

Чувствительность же - это способность организмов к ответной реакции не только на биологически значимые воздействия, но и на биологически нейтральные, что основывается на субъективном отражении, внутреннем переживании воздействий.

Когда речь идет о чувствительности, «отражение» имеет два аспекта: объективный и субъективный. В объективном смысле «отражать» - значит реагировать, а в «субъективном» - внутренне переживать, ощущать.

Почему же организму оказывается полезным реагировать на что-то нейтральное? Потому что это нейтральное может находиться в связи уже с очень значимыми предметами, являться их потенциальным сигналом.
Например, звуком не питается ни один живой организм, равно как от звука обычной интенсивности животные не получают вреда; но звуки - это важнейшие сигналы живой пищи или приближающейся опасности, поэтому если их воспринимать, то появляется возможность двигаться по звуку в сторону пищи или избежать опасного нападения. И если живой организм приобретает способность отражать биологически нейтральные свойства и связывать их с биологически существенными свойствами, то вероятность выживания значительно повышается.

Рефлекторная психика.

Первоначальная форма психики называется рефлекторной, так как основным инструментом для приспособления к среде у организмов, имеющих такую психику, являются безусловные рефлексы. Самые древние предки всех современных организмов, обладающих психикой, имели рефлекторную психику.

Если основываться на гипотезе Леонтьева, то психикой обладают даже простейшие одноклеточные организмы, например, инфузории: «При столкновении с твердой преградой под углом меньшим 90°, инфузория останавливается, ощупывает поверхность ресничками, отплывает назад, меняет угол и плывет снова вперед. Если снова происходит столкновение, то процедура повторяется до тех пор, пока инфузория не минует преграду. При встрече же с мягкой поверхностью, инфузория не отплывает, а наоборот, «прилипает» к ней наиболее большой поверхностью тела». То есть, имеется чувствование определенного нейтрального свойства – мягкости поверхности и ответная поведенческая реакция – «прилипание» к поверхности. Эти реакции врожденные и стандартизированные, то есть являются безусловными рефлексами, и с их помощью организм приспосабливается к относительно постоянным условиям окружающей среды.

Все рефлексы основаны на элементарном отражении - способности организма отражать лишь отдельные свойства (температуру, форму, твердость и т.д.) воздействующих на него предметов без формирования цельного образа. Отразилось с помощью органов чувств отдельное свойство чайника - высокая температура - и мгновенно рука одёрнулась от него, даже без сформированного образа этого чайника.

Гибкость же безусловных рефлексов достигается за счет быстрого размножения организмов и, соответственно, большого количества особей и мутаций их рефлексов, которые сохраняются или исчезают за счёт естественного отбора.

Таким образом, безусловный рефлекс – это врожденная и стандартизированная реакция организма на какое-либо воздействие, основанная на чувствительности.

Появление психики неразрывно связано с качественно более совершенной формой активности организмов – поведением. Если раньше вся активность организмов сводилась до усвоения ими питательных веществ, до роста, размножения, выделения и т.д., то теперь между некоторой ситуацией, в которой находится организм, и обменом веществ делаются ещё какие-то действия по достижению биологического результата.

Например, если бы все растения обладали поведением, то в ситуациях, когда в почве недостаточно влаги, они бы перебирались поближе к водоёмам, то есть проявляли бы такую активность, которая не является непосредственно, сама по себе, обменом веществ, но служит достижению этого обмена веществ (впитыванию влаги).

Впрочем, тут можно вспомнить мимозу стыдливую, которая сворачивает свои листья (поведение) в ответ на прикосновения (биологически нейтральные воздействия). Из этого выходит, что даже у некоторых растений бывает в наличии психика.

У организмов с психикой также обязательно должно быть наличие способности к использованию их индивидуального опыта, то есть - научение, привыкание: так, по опытам Ф. Бромштедта, парамеции, заключенные в квадратный сосуд и привыкшие плавать вдоль его стенок, сохраняют некоторое время квадратную форму траектории, даже когда их перемещают в круглый сосуд.

Но в данном случае использование индивидуального опыта является, очевидно, не следствием действия познавательных способностей (памяти, внимания, воображения, мышления и представления), а следствием врожденных механизмов, регулирующих поведение.

Одним из таких врожденных механизмов являются условные рефлексы. Так, в ряде опытов освещение части сосуда, в котором находились инфузории туфельки, сочеталось с повышенной температурой и пуском электрического тока, в результате чего туфельки, ранее безразличные к характеру освещения, начинали предпочитать тёмную часть сосуда даже в отсутствие отрицательных воздействий, ориентируясь исключительно на освещение. Это говорит о выработке ими условных рефлексов, с помощью которых существа приспосабливаются к быстрым изменениям среды, перед которыми безусловные рефлексы беспомощны.

Да, безусловные рефлексы тоже могут измениться (и изменяются) под напором внешней среды, но этот процесс несравнимо длительнее, чем образование условного рефлекса, и не даёт гибкости отдельным особям.

Таким образом, охарактеризовать рефлекторную психику можно следующими признаками: элементарное субъективное отражение; безусловные рефлексы как основной инструмент для приспособления; использование индивидуального опыта; могут также иметься условные рефлексы.

Инстинктивная психика.

С развитием флоры и фауны, усложнением окружающей среды, организмам становится недостаточно одних лишь безусловных рефлексов: тогда из них начинают образовываться цепочки, поведенческая активность на пути к биологическим целям всё более и более разрастается и усложняется, и появляются простые инстинкты – сложные и длительные цепочки врожденных актов поведения, которые, однако, могут быть скорректированы индивидуальным опытом особи;
а также сложные инстинкты - врожденные стимулы, которые направляют поведение особи на удовлетворение индивидуальных и видовых* потребностей. К сложным инстинктам могут быть (но не обязательно) прикреплены определенные врожденные алгоритмы и отдельные акты поведения, но чем сильнее зависит выживание организма от его индивидуального опыта, тем меньше становится таких «прикреплений».

Соотношение количества простых и сложных инстинктов у вида также зависит от потребности особей в учете их индивидуального опыта: чем важнее для организма его опыт, тем меньше у него простых инстинктов и тем больше сложных.

*Индивидуальные потребности - что-то, необходимое для поддержания жизнедеятельности отдельного организма. Например, потребность к самосохранению, употреблению пищи и жидкости.
Видовые потребности - что-то, необходимое для поддержания жизнедеятельности вида в целом. Например, потребность в размножении.

Таким образом, появившись, инстинкты становятся основным способом приспособления к среде. Достижение биологического назначения существенно растягивается во времени и пространстве, однако этим обеспечивается успешность его достижения в более сложной среде.
Стимулами инстинктов уже могут быть не только отдельные отраженные свойства предметов, как у рефлексов, но и цельные образы предметов. Например, у осы-сфекса стимулом является образ «живое насекомое», в которых она откладывает свои личинки.

Образы связаны с более совершенной формой отражения - образной. Образное отражение заключается в построении в психике с помощью познавательных способностей цельных образов предметов на основании ощущения отдельных свойств этих предметов.
Здесь стоит указать на различие между ощущением и восприятием: ощущение - это элементарное отражение, восприятие же - это образное отражение.

Так, для дождевого червя (с элементарным отражением), который освоил в лабиринте путь к пище, свойства этого пути отражаются как комплекс элементов. В ходе обучения он своими движениями приспосабливается к определенной последовательности свойств пути, но не отражает путь как цельный образ, в чем можно убедиться по тому факту, что при изменении лишь немногих свойств пути ему с нуля приходиться полностью переучиваться под новую траекторию.

В отличие от червя бабочка (с образным отражением) способна построить цельный образ «цветок» из существенных признаков, которые присущи всем цветам: наличие какого-то аромата, лепестков, нектара и т.д., - и применять этот образ на все встреченные ей цветы, что очень эффективно, так как не приходится выучивать все возможные комбинации свойств цветка.
То, что бабочка ориентируется не на один лишь запах цветка, а именно на цельный его образ, доказывается тем, что яркий и реалистичный искусственный цветок также привлекает бабочек, как и настоящий. Однако, бабочка может распознать запах и наличие нектара на расстоянии и уже при близком подлёте обнаружить подставу и улететь.

В инстинктивной психике большее влияние на поведение получает индивидуальный опыт, но его использование чаще всего обусловлено и предусмотрено рамками инстинктов: например, у ручейника при строительстве его жилища поисковое и строительное поведение задаётся инстинктивно, но какие кусочки материалов использовать или отвергать, на какой территории это делать - определяется уже в зависимости от индивидуального опыта ручейника. [17]

Кроме того, уже в рамках инстинктивной психики может иметься социальная передача опыта.
Например, муха-дрозофила предпочитает спариваться с самцами, похожими на тех, с которыми спаривались другие самки. Это было подтверждено в экспериментах с разноцветными самцами, которых припудривали зеленым либо розовым красителем: если самка видела, что другая самка спарилась с зеленым самцом, а розового отвергла, то после этого наблюдательница сама начинала предпочитать зеленых ухажеров, и наоборот. [15]
Таким образом, делается вывод, что эти насекомые могут перенимать опыт своих сородичей, например, посредством наблюдения за ними и подражания, но это основано на врожденных механизмах.

Также в инстинктивной психике появляется передача информации посредством языка. С помощью самых разнообразных сигналов: звуков, движений, поз, запахов, звуков и т.д., - животные передают друг другу биологически значимую информацию: «тревога», «опасность», «покорность», «ухаживание» и т.д.

Но в отличие от человеческих языков, такой язык не имеет семантической функции: эти сигналы не подразумевают под собой определенные образы или абстракции, а выражают лишь предельно общие смыслы. Например, мерцание светлячка может быть сигналом о местонахождении самки в брачный период.

Если перед животным с инстинктивной психикой встаёт задача, решение которой отсутствует в его инстинктах, то в ход вступает метод практических проб и ошибок.

Пример: палочник хочет добраться из точки А в точку B, но человек перед ним поставил непроходимое препятствие. Бедное насекомое пытается обойти помеху справа или слева, перелезть или проползти под ним, но человек всё время двигает преграду, не давая этого сделать - неудачи вызывают огромное возбуждение, перепроизводство движений у палочник: он мечется и носится вдоль препятствия, стараясь преодолеть преграду. Благодаря этим случайным попыткам у букашки повышаются шансы решить затруднение, выйти из сложной ситуации.

То есть, в ответ на затруднение животное пускает в ход все, что у него только имеется: оно мечется, ищет, пробует, и в результате увеличиваются шансы, что оно в конце-концов найдёт решение. Однако, это решение не закрепляется у представителя инстинктивной психики в виде индивидуального опыта, так как это не предусмотрено в его простых инстинктах.

Лопастеперые рыбы среднедевонского периода 390 млн. лет назад начали осваивать сушу и дали начало полуводным животным - тетраподоморфам, - которые стали предками всех современных четвероногих, или тетрапод, к которым относится и человек. [20]
Например, эти рыбы и тетраподоморфы имели инстинктивную психику.

Таким образом, охарактеризовать инстинктивную психику можно следующими признаками: образное субъективное отражение; инстинкты как основной инструмент для приспособления; появление языков и социальной передачи опыта; более значимую роль в поведении начинает играть индивидуальный опыт; метод практических проб и ошибок для решения затруднений.

Индивидуально-опытная психика (нерасчленённое сознание).

Здесь простых инстинктов уже становится меньше, чем сложных: в генетический код уже не удаётся записать все возможные комбинации условий окружающей среды, с которыми становится вынужден взаимодействовать организм, и все возможности по использованию им его индивидуального опыта, поэтому инстинкты все чаще начинают задавать животному лишь цель и общее направление его поведения, оставляя способ достижения этой цели на его индивидуальный опыт и условные рефлексы. Поэтому данная психика и называется индивидуально-опытной.

Например, собака с удаленной корой полушарий, когда проголодается, выходит из сонного состояния, в котором она обычно находится, и начинает ходить, двигаться до тех пор, пока она не будет накормлена. При этом выделяется слюна. Это проявление сложного пищевого инстинкта, стремления к пище. Но так как собака лишена коры полушарий и, следовательно, способности использовать индивидуальный опыт и условные рефлексы, она, несмотря на всё свое стремление к пище, сама не в состоянии найти её, она неспособна даже съесть еду, находящуюся прямо перед ней.

Также, многие инстинкты в такой психике начинают иметь этапы становления и развития: например, если волчонок в детстве не будет упираться в живот матери (или вообще во что-то), и не сможет массировать своими лапами молочную железу матери при кормлении, у него не сформируются адекватные формы взрослого пищевого поведения, в первую очередь - запасание пищи. Также у такого волчонка будут заметны эмоциональная неуравновешенность, низкий порог оборонительного поведения и конфликтность в группе с сородичами. [18]

Использование индивидуального опыта в индивидуально-опытной психике становится основано на познавательных способностях особи, то есть теперь зверю недостаточно просто ощутить свойства предметов, воспринять их образы, и инстинкт «скажет», что надо делать. Отныне особь должна самостоятельно понимать и запоминать связи между свойствами и образами с помощью своих познавательных способностей, то есть - усваивать индивидуальный опыт, давать отчёт событиям окружающего мира и собственным действиям.

Например, соколы усвоили опыт, что образ «охотник» связан с образом «стрельба», и теперь, обнаруживая у своего гнезда браконьера в засаде, умные птицы бросают своим птенцам пищу с высоты, которая недоступна выстрелу зверобоя.
Также и песцы, на которых охотятся с помощью протянутой на пути к приманке веревки, привязанной к нацеленному ружью, поняли связь между образами «растяжка» и «стрельба», после чего начали прорывать в снегу обходной путь к приманке, чтобы не задеть веревки.

Это даёт основания отнести таких животных к обладателям сознания - состояния психической жизни организма, выражающегося в субъективном отражении событий внешнего мира и тела организма, отчёте об этих событиях и ответной реакции на эти события [4].

Но животные, не обладающие интеллектом, не имеют самосознания, не рассматривают себя как объект, не делят мир на «Я» и «не-Я», что связано со слабым развитием познавательных способностей, а именно малым количеством запомненных действий и их последствий, поэтому индивидуально-опытную психику также можно называть «нерасчленённым сознанием».

Также, использование индивидуального опыта животными с нерасчлененным сознанием достаточно ограничено: приобретенный опыт может применяться только в таких условиях, которые очень близки к ситуации, в которой этот опыт был получен.
Например, если собаку научить нажимать кнопку в углу клетки для получения пищи, то при перемещении этой кнопки в другой угол собака продолжит нажимать на уже несуществующую кнопку в том же самом углу, в котором она привыкла.

Карл Людвиг Бюлер писал, что «молодые собаки, кошки и человеческие дети играют; жуки же и насекомые … не играют. Это не может быть случайностью, но покоится на внутренней связи: игра является дополнением к пластическим способностям». Для тренировки врожденных актов поведения, формирования условных рефлексов и накопления индивидуального опыта у обладателей нерасчленённого сознания образуется инстинкт игры – деятельности, проявляющейся в бессмысленных на первый взгляд действиях и манипуляциях, производимых животными в безопасных условиях. Результаты игр закрепляются и могут быть в дальнейшем употреблены в серьезных жизненных ситуациях. Например, игры котят с живой, мертвой или даже искусственной добычей (клубок).

Развивается и передача индивидуального опыта социальным путем, которая проявляется в инстинктах обучения и подражания: родители, например, начинают учить своих детенышей, как надо охотиться, прятаться от угроз, какие продукты, найденные в лесу, можно есть, а какие – нельзя и так далее [9].

Появляются культурные традиции - устойчивое наследование поведенческих признаков путем социального обучения. Например, в 1921 году небольшая группа синиц в английском городе Свейтлинг научилась открывать молочные бутылки, чтобы пить из них сливки (до середины 70-х в США и Европе молочники развозили свежее молоко в бутылках и оставляли его у дверей своих клиентов). К 1949 году этот навык распространился по всей Великобритании и стал практиковаться среди, по крайней мере, 11 видов птиц. [16]

Но несмотря на неотъемлемый и необходимый социальный характер жизни многих животных, их социальность подчинена инстинктам, не может противоречить их действию и имеет лишь вспомогательный (но у ряда видов все же чрезвычайно важный) характер для выживания: если новокаледонскую ворону мать не научит делать из палочек и листьев инструменты для добычи пищи из труднодоступных мест или если она не получит навык открытия молочных бутылок от других особей, то качество жизни и шансы на выживание у такой вороны, конечно же, понизятся, но жить она всё же сможет.

Но если вдруг перед животным с нерасчлененным сознанием встаёт задача, решение которой отсутствует в его индивидуальном опыте, то в ход вступает всё тот же, уже знакомый нам метод практических проб и ошибок. Однако, на этот раз, решение, которое было получено в результате случайных метаний вокруг затруднения, закрепляется в индивидуальном опыте животного, и оно будет его использовать в будущем, что является наглядно-действенным мышлением.

Среди предков человека обладали индивидуально-опытной психикой, например, древнейшие млекопитающие, которые произошли от синапсид из группы цинодонтов, выделившись в конце триасового периода 201 млн. лет назад [19].

Таким образом, охарактеризовать нерасчленённое сознание можно следующими признаками: образное субъективное отражение; индивидуальный опыт и условные рефлексы как основные инструменты для приспособления; игра, как тренировка; передача опыта социальным путём и культурными традициями; метод практических проб и ошибок для решения затруднений.

Интеллектуальная психика (расчленённое сознание).

Так как выживание тех, чей основной способ приспособления - индивидуальный опыт, зависит от того, насколько эффективно особь усваивает опыт и пользуется им (врожденных программ поведения-то минимум или и вовсе нет), то эволюционное преимущество в определенных условиях получают именно те особи, мутации которых расширяют возможности по развитию познавательных способностей. Тренировка этих способностей преимущественно происходит при усвоении индивидуального опыта и информации, при построении связей между различными свойствами и образами, поэтому особенно полезными оказываются мутации, направленные на увеличение количества естественной памяти, так как в таком случае становится возможно накопить в сознании больше опыта и информации – важнейших элементов для развития познавательных способностей.

Однако, врожденны только задатки к познанию, но не сами познавательные способности, которые развиваются в процессе жизни. И если окружающая среда не будет принуждать особь к их развитию ради выживания (или если не будет необходимых для их развития условий), то зверь не получит никакого эволюционного преимущества от этих улучшенных задатков, посему новая мутация не сохранится. По этой причине прижизненное развитие способностей (игрой, трудовой деятельностью, социальным обменом информацией, наблюдением за действиями сородичей) напрямую влияет на дальнейший ход эволюции нервной системы.

На определенном уровне развития познавательных способностей возникает интеллект - способность к использованию старого опыта в новых ситуациях, к пониманию и применению абстракций и к использованию своих знаний для управления окружающей средой, которая не может быть объяснена инстинктами и рефлексами [10].
Таким образом, у интеллекта есть три признака: 1) использование старого опыта в новых ситуациях; 2) использование знаний для управления окружающей средой; и 3) понимание и применение абстракций.

Возникнуть интеллект может только в социуме из-за необходимости получения чрезвычайно большого количества опыта, которое невозможно приобрести без социального обмена информацией и наблюдения за действиями сородичей.
Также, социальность стимулирует развитие интеллекта тем, что требует от особи умения предвидеть реакции десятков ее сородичей, добиваться удовлетворения своих потребностей и других целей, сохраняя сплоченность и согласованность и не разваливая коллектив.

Причем у каждого детеныша в процессе его взросления и формирования интеллект должен развиваться с нуля посредством усвоения опыта, потому что, как уже указывалось выше, врожденны только задатки к познанию, а не сами познавательные способности.

Определить наличие интеллекта можно по самосознанию особи, так как из-за большого количества запомненных действий и их результатов в определенный момент зверь начинает осознавать, что это именно «Я» что-либо сделало, и именно это «моё» действие привело к тому или иному результату: сознание расчленяется на «Я», которое производит воздействия, и на «не-Я», которое подвергается воздействиям, животное впервые начинает рассматривать себя и как объект, и как субъект.

В интеллектуальной психике изменяется характер использования индивидуального опыта особью: если у обладателей нерасчлененного сознания полученный опыт мог применяться только в условиях, очень похожих на те, в которых этот опыт был приобретен, то интеллектуальные звери способны применять свой старый опыт и в новых условиях, новых ситуациях, для новых задач и целей.

Животные с расчлененным сознанием очень легко переносят из игры в серьезные ситуации те или иные приемы и способы поведения, и наоборот, новый жизненный опыт, какая-нибудь решённая задача сразу же переносятся в игру.

Например, во время опытов Кёлера, Султан - самая умная обезьяна, - изобрел игру в прыганье с палки, которая состояла в том, чтобы как можно скорее взобраться на стоявшую почти перпендикулярно к полу палку и при её падении или раньше прыгнуть на землю или на вышерасположенное место. Другие обезьяны социальным путём перенимали эту игру и достигали в ней удивительного совершенства. А позже стали применять этот приём в задачах, когда им нужно было завладеть высоко подвешенными бананами, что уже говорит о наличии первого признака интеллекта.

О наличии второго признака интеллекта говорят следующие опыты: перед обезьянами также возникали задачи, когда банан был подвешен к потолку так высоко, что обезьяна не могла его достать ни стоя на земле, ни подпрыгивая вверх. В этом случае наиболее догадливые обезьяны двигали находившийся в клетке ящик под висящий банан, взбирались на него и овладевали целью. Иногда вместо ящика могла использоваться дверь, открывающаяся внутрь помещения. Когда плод был подвешен слишком высоко, обезьяна тащила уже несколько ящиков, ставила их один на другой и образовывалась башня или лестница из трех или даже четырех ящиков, по которым обезьяна взбиралась вверх. То есть обезьяны используют свои знания, чтобы управлять окружающей средой (нагромождать ящики друг на друга), а это - труд.

Продолжение и источники вы сможете найти по ссылке: https://vk.com/wall-213062587_7579 .

В процессе эволюции человека изменялись не только биологические и культурные стороны его жизни, но также и психические: память, язык, мышление, способность к вычислениям и т.д., - поэтому для полноценного понимания развития человеческого рода необходимо проанализировать, какой была психика примитивных людей.

Примитивными или первобытными людьми обычно условно называют представителей народов нецивилизованного мира, стоящих на низших ступенях культурного развития. Эти народы не могут быть с полным правом названы примитивными, так как у них у всех все же наблюдается кое-какая степень цивилизации; все они уже вышли из доисторического периода существования человека, многие из них имеют очень древние традиции, а некоторые испытали на себе и влияние других мощных культур.

Примитивного человека в собственном смысле этого слова не существует сейчас нигде, и человеческий тип, как он представлен у этих первобытных народов, может быть назван только относительно примитивным. Примитивность в этом смысле есть низшая ступень и исходная точка исторического развития поведения человека.

Память примитивов.

Все путешественники, встречавшиеся с людьми, находившимися на низших стадиях общественно развития, единогласно прославляли необычайную память примитивного человека.
Например, Ливингстон – шотландский миссионер – указывает на выдающуюся память туземцев Африки: так, он наблюдал за посланниками, которые наизусть запоминали очень длинные сообщения своих вождей и переносили их на огромные расстояния, повторяя позже всё слово в слово. Такие посланники обычно двигались вдвоëм или втроëм и каждый вечер в течение дороги повторяли своë поручение для того, чтобы не изменить его точный текст.
Ещё часто наблюдалась выдающаяся топографическая память примитивного человека (то есть, память на местности): индейцам Северной Америки достаточно было хотя бы один раз побывать в каком-либо месте, чтобы заполучить совершенно точный образ её: как бы ни был обширен лес, индейцы запоминают его до мельчайших деталей и позже движутся по нему без малейшего замешательства. При этом, здесь главную роль играют ориентиры, естественные знаки (например, дерево странной, запоминающейся формы), которые позже и помогают ассоциативно вспомнить этот совершенно точный образ.

Это связано с тем, что в жизни примитива память играет гораздо более значимую роль, чем у человека современного; определенные функции, которые память некогда выполняла, у нас сейчас уже выделились из неё и трансформировались.
Так, примитивная память сохраняет представления с огромной роскошью деталей и всегда в том же самом порядке, в каком они происходили в действительности. Во многих случаях такая память даже заменяет человеку логику: если после одного события следовало другое, это последнее принималось как следствие. Условно: "Петух закричал – рассвет. Значит, петух заставляет Солнце подниматься".*
Также, примитив не обладает знанием большого количества общих понятий, которые освобождают от необходимости запоминать огромную массу конкретных впечатлений, поэтому почти весь опыт опирается на память; человеку приходится полагаться только на неё, ведь у него нет письменности. Нередко похожую ситуацию можно найти и у безграмотных людей.

*Конечно, не стоит думать, что память примитивного человека совершенно заменяет ему логику: в таком случае он не смог бы заниматься производством орудий труда, охотой, земледелием и т.д.

Любопытно, что для тех же самых индивидов, которые обладают такой выдающейся памятью, представляет значительную сложность абстрактно сосчитать больше двух или трех без наличия конкретных предметов. Абстрактное размышление настолько отпугивает их, что они при просьбах исследователей решить какую-то абстрактную задачу сразу же объявляют себя уставшими и отказываются.
Постоянное же употребление логики и абстрактных понятий у современных людей глубоко видоизменило работу памяти: теперь она сводится до подчинённой роли сохранения результатов размышлений и только важнейших деталей (а не всех подряд), которые необходимы для планирования дальнейшей деятельности.
Поэтому, из-за низкого уровня понимания абстракций, в очень многих отношениях память примитивного человека глубоко уступает памяти культурного: например, индеец легко может запомнить с первого раза данный конкретный лес и спокойно в нём ориентироваться, но никогда не сможет усвоить столько же знаний, сколько получает школьник, прошедший хотя бы один курс географии.

По мере развития человеческой культуры, память начинает видоизменяться: она всё более переходит от сохранения конкретных ощущений к оперированию понятиями.
Раньше человек пользовался своей памятью, но не господствовал над ней: она нередко подсказывала ему связь там, где её реально нет (как уже приводился пример выше про петуха и рассвет), что было одним из источников мифологии и религии, которая является препятствием на пути к объективному познанию действительности.
Как уже упоминалось выше, при ориентировке на местности примитивы во многом основываются на естественных знаках, которые и позволяют ассоциативно вспомнить сохраненный в сознании образ. Господство же над памятью начинается с момента создания первого искусственного знака, с которым примитив соотносит необходимую к запоминанию информацию и который помогает обобщать конкретные ощущения, позволяет более эффективно пользоваться своей памятью.

Первыми искусственными знаками были, так называемые,«вспомогательные орудия памяти», которые брались с собой, чтобы не забыть те или иные вещи. В качестве таких вспомогательных орудий могло выступать всё, что угодно: так, письмо одного из африканских послов состояло из камышового шнура, двух кусков камыша, четырех раковин и куска шелухи от фруктов.
Более совершенной формой искусственных знаков выступает квипу (с перуанского – узлы). Квипу представляет собой несколько узлов, навязанных на веревке определенным образом, что позволяет передавать некую информацию. Употреблялись они, например, в древнем Перу для ведения летописей, передачи приказаний или сведений в другие провинции и даже для сохранения воспоминаний о покойнике, в могилу которого опускались квипу.

В каждом городе имелся специального офицер, который должен был связывать и истолковывать квипу. Но для расшифровки всегда требовался некоторый устный комментарий, который объяснял, о чём именно идет речь в той или иной веревочке: о переписи населения, сборе налогов, войне или о чём-то другом.
Можно заметить, что первоначально знаки создаются не столько для себя, сколько для других, с социальными целями, и только впоследствии те же знаки начинают использоваться и для собственного удобства.

Таким образом, в переходе от естественной памяти к искусственным знакам, от внутренних систем к внешним, заключается существенный перелом в развитии человеческой памяти. У людей начинает развиваться не количество памяти, а эффективность её использования, посредством совершенствования письменности, знаков и их использования.
При этом изменении внешних систем трансформируется и память: она начинает приспосабливаться к тому виду письма, который господствует на данный момент в обществе. И развитие это не является самостоятельным, оно подчинено социальной среде, в которой обитает человек, зависит от общественного развития.
Стоит только сравнить память африканского посла, заучивающего наизусть речь вождя и память «офицера квипу», чтобы понять, в каком направлении идет овладевание человеком своей памятью по мере роста культуры, и, главное, чем именно оно направляется.

В итоге, всё то, что помнит и знает сейчас человечество, весь опыт, накопленный в книгах, памятниках и рукописях является огромным расширением человеческой памяти, обязанным именно внешней, искусственной памяти.

Язык и мышление примитивного человека.

Несмотря на то, что язык культурного человека оказывается богаче средствами, более развитым, имеет в себе множество общих родо-видовых понятий и т.д., примитивный язык поражает огромным изобилием словаря: он несоизмеримо превосходит все современные языки по степени обилия различных обозначений, которые отсутствуют у нас вовсе.

Такой характер языка связан с особенностями памяти и мышления примитива: так как он мыслит образами конкретных цельных ситуаций и помнит их со всем обилием деталей, язык тоже получает соответствующую специфику и становится насквозь проникнут массой конкретных обозначений: речь примитивного человека представляет собой точнейшее фотографическое описание событий с их мельчайшими подробностями.

Например, у австралийцев нет общих понятий таких как: дерево, рыба, птица и т.д., - но есть исключительно специфические термины для каждого вида деревьев, птиц, рыб и т.д. Также они имеют отдельные названия почти для каждой мельчайшей части человеческого тела: так, например, вместо слова «рука» у них существует множество отдельных слов, обозначающих верхнюю часть руки, её переднюю часть; отдельные наименования для правой и левой рук.
Или Маори, которые имеют необычайно полную систему номенклатуры для флоры и фауны Новой Зеландии: птицы коко или туи у них имеют четыре названия: два - для самцов и два - для самок, которые использовались в зависимости от времени года; есть отдельные слово, обозначающее «хвост птицы», отдельное для «хвоста животного» и еще одного для «хвоста рыбы». Имеются также три слова для обозначения крика попугая: крика спокойного попугая, крика сердитого попугая и напуганного попугая.

Кроме того, хотя примитивы и понимают абстракции, у них зачастую ещё нет отдельных слов для их обозначения. Так, тасманцы, например, вместо «твердый» говорят «как камень», вместо «круглый» - «как шар», «как луна» и ещё прибавляют дополнительный поясняющий жест.
А у жителей архипелага Бисмарка отсутствуют всякие обозначения цветов: они обозначаются точно таким же образом - путём названия предмета, который окрашен в необходимый цвет.

Это богатство словаря стоит в прямой зависимости от конкретности и точности памяти и мышления примитивного человека: он так же точно воспроизводит свой опыт, как и запоминает его, он не умеет выражаться абстрактно и условно. Культурный человек говорит обобщенно и старается классифицировать, примитивный же говорит точно и всё индивидуализирует.
Поэтому там, где современный человек тратит одно-два слова, примитив тратит иногда десять. Так, фраза «человек убил кролика» на языке понка дословно передается так: «человек он один живой стоящий убил нарочно пустить стрелу кролика его одного живого сидящего». А у ботакудов термин «остров» передается четырьмя словами, которые буквально означают следующее: «земля вода середина находится здесь».

Такое подробное описание представляет и большое преимущество, и большой недостаток. Преимущество заключается в создании собственного отдельного знака почти для каждого конкретного предмета, что очень сильно повышает точность и детализированность речи.
С другой стороны, это загружает мысль лишними, ненужными подробностями, что мешает перерабатывать, анализировать опыт, классифицировать предметы и систематизировать свои знания. Также это значительно понижает скорость передачи информации: для того, чтобы сообщить простую мысль, что человек убил кролика, индеец должен со всеми подробностями нарисовать всю картину этого происшествия.

Конечно, не стоит только по языку полностью судить о мышлении примитивного человека. Так, обилие специальных слов для каждого предмета не является исключительной чертой примитивности – это встречается и в современных технических науках и отражает потребность в точности при каких-либо профессиональных технических операциях.
Например, для северных племен различение видов снега посредством создания отдельных слов для «мягкого снега», «хрустящего снега» и т.д. жизненно необходимо для их деятельности, для приспособления к окружающей среде.

Ещё один интересный момент проявляется при попытке обучить примитива современному языку. Например, однажды такой «ученик» отказался при упражнениях перевести фразу «Белый человек убил шесть медведей»: ведь если такое невозможно в действительности, значит, и фразы такой быть не может.
Аналогично, когда индеец считал воображаемых свиней, он, дойдя до числа в 60, остановился и заявил, что дальше считать нельзя, так как больше свиней у одного хозяина не бывает.
Это показывает, до какой степени язык тогда ещё понимался и применялся исключительно для прямого и совершенного отражения действительности и что он ещё не приобретал какой-то самостоятельной функции.

Последующее развитие языка характеризуется все большим исчезновением огромного изобилия конкретных терминов и заменой их более общими понятиями.
Так, второй стадией развития пользования словом является появление терминов, обозначающих не какой-то конкретный индивидуальный предмет, а какой-нибудь комплекс, группу предметов. Такое слово становится групповым именем, которое выполняет не только ассоциативную функцию, но и мыслительную операцию, некую классификацию.
Но в этой группе предметов, которая обозначается групповым именем, каждый отдельный конкретный предмет сохраняет свою индивидуальность и единственность, так как объединение здесь производится не по каким-то существенным общим признакам с абстрагированием от несущественных, а произвольно, искусственно. Условно, если я захочу объединить сломанный дуб, попугая и кусок тростника под одним словом, то у меня получится не понятие, а именно групповое имя.
По этой причине примитив может относить один и тот же предмет в противоречащие для нас комплексы: так, индейцы племени бороро утверждали, что они красные попугаи. Это не означало, что они после смерти становятся попугаями или что попугаи – это превращенные индейцы, нет. Они просто относили себя к комплексу «красных попугаев» наряду с действительными попугаями, что невозможно в логике, оперирующей Понятиями.

Таким образом, развитие мышления, связанное с развитием языка, обнаруживает ту же особенность, что и развитие памяти. Вспомним, что развитие форм памяти заключалось в переходе от совершенствования количества естественной памяти к совершенствованию внешних систем искусственных знаков. Подобно этому, развитие мышления заключается в переходах от слов, обозначающих конкретные предметы, к словам-комплексам, обозначающим произвольные группы предметов, и, наконец, к современным словам-понятиям.

Счёт примитивных людей.

Самым ярким примером развития психики примитивного человека и зависимости этого развития от совершенствования систем знаков, является развитие способности к числовым операциям. Так, у многих народов, находящихся на ранних ступенях развития общества, не существует абстрактного счёта дальше двух или трех.

Как бы это ни казалось парадоксальным, в данных обществах человек считал в течение долгих веков, еще совсем не имея чисел. Было бы ошибкой считать, что человеческий ум придумал числа для того, чтобы уметь считать, в то время как, напротив, люди начали считать прежде, чем сумели создать числа.
Несмотря на то, что примитивы не умеют пользоваться операциями, свойственными нашему мышлению, путём операций, которые свойственны им, они могут достигать в определенных пределах тех же самых результатов, что и современный человек.

Как и многие другие особенности примитивного мышления, счёт примитивов оказывается связан с их удивительной памятью: они считают способом конкретики, натуральной арифметикой. Счёт их опирается на конкретное восприятие, на естественную память и на сравнение без прибегания к математическим операциям, созданным культурным человеком на помощь своему счёту.

Так, человек может воспринимать группу предметов с количественной стороны. В данном случае количественный признак выступает как непосредственно воспринимаемый признак, по которому данную группу можно отличить от других групп.
И сейчас мы с вами легко сможем на глаз определить, что группа из 12 яблок количественно больше группы из 3 яблок - для этого даже необязательно считать, сколько именно яблок находится в обеих группах. У примитивного же человека эта способность развита до совершенства: благодаря своим опыту и постоянным тренировкам примитив достаточно просто может различить группу из 59 свиней и группу из 60 свиней.

Этот навык, соединенный с необычайной памятью примитивного человека, позволяет ему даже без знания чисел достигать тех же результатов, что и современный человек. Примитив в точности сохраняет в своей памяти зрительный образ стада свиней, а затем, при необходимости, сравнивает этот запомненный образ с непосредственно воспринимаемым стадом, благодаря чему с легкостью понимает, все ли свиньи на месте.
Когда примитивы собираются на охоту, они одним взглядом окидывают своих многочисленных собак и тотчас замечают, если не хватает одной из них. При возвращении с охоты за дикими лошадьми, никто не спрашивает: «Сколько вы привели?», - вопрос ставят так: «Сколько места займет табун лошадей, которых вы привели?»

Любопытно, что и культурный человек часто обращается к конкретному зрительному восприятию там, где он хочет наглядно и ярко понять различие между какими-нибудь количествами. Например, когда пацифист хочет передать другим людям представление о том, насколько много людей убивают на войне, он переводит абстрактное число погибших в конкретные представления: «Если трупы убитых положить рядом плечо к плечу, то они займут расстояние от Владивостока до Парижа». Этой наглядной картинкой он хочет дать непосредственно ощутить, будто в зрительном восприятии, огромность этого количества.

Конкретность и образность примитивного счета также проявляется в целом ряде особенностей. Так, если примитив хочет сказать, что он привёл с собой 5 человек, он будет не называть их количество, а перечислит каждого по имени, если знает их лично: «Я привёл Ивана, Василия, Олега и т.д.» Если же он имён не знает, то будет перечислять по какому-либо другому конкретному признаку: «Я привёл человека с большим носом, старика, ребенка, человека с больной кожей и т.д.»

Развитие примитивного счёта шло по тому же пути, по которому шло развитие памяти и мышления: по пути создания и совершенствования систем внешних знаков, при помощи которых натуральная «арифметика» перерастает в арифметику культурную. В качестве знаков или вспомогательных орудий на ранней ступени выступают камешки, пальцы, палочки. Если у примитива не хватает собственных пальцев для счета, он считает на пальцах своего товарища, а если нужно, то приглашает и третьего человека. В этом сделан важнейший шаг на пути к абстракциям и важнейший переход на совершенно новые пути развития счёта.

Правда, у примитивных народов употребление знаков носит ещё чисто конкретный, наглядный характер: примитивы касаются по порядку всех своих пальцев, носа, лба и приравнивают таким образом группу каких-нибудь зрительно воспринимаемых предметов к частям своего тела: например, пять свиней сопоставляются с пятью пальцами руки. В таком случае примитиву уже не надо в точности запоминать образ пяти свиней, ему достаточно лишь запомнить, что свиней должно быть столько же, сколько пальцев на руке, что уже значительно повышает эффективность счета.

Однако, образ и количество здесь все ещё остаются объединены в одно целое, поэтому совершенно абстрактный счет для примитивного ума оказывается невозможным, его счёт продолжается только до тех пор, пока остаётся связь с действительностью: примитив не сможет далее 5 сопоставлять свои части тела с воображаемыми свиньями, если перед ним находится только 5 действительных свиней. То, чего нет реально, того нет для примитивного человека и в операциях счета. Числительные поэтому у них обозначают нечто конкретное: например, слово «табигет» обозначает не абстракцию «5», а количество пальцев на руке. У примитива ещё не имеется числительных в собственном смысле этого слова, нет самой абстракции «5», которая может пониматься и независимо от пальцев руки.

Повторяя одно и то же числительное по нескольку раз, примитив становится способен считать чрезвычайно большие количества: сначала он сопоставляет предметы с пальцами одной руки, когда же пальцы на руке кончаются, он заключает: «Одна рука». Затем он сопоставляет предметы с пальцами другой руки таким же образом, а затем и с пальцами ног. Если предметы, которые требуют подсчёта, на этом не заканчиваются, то при дальнейшем счёте один палец начинает сопоставляться с одной рукой. То есть, если примитив захочет посчитать 27 свиней, то он соотнесет их с 5 пальцами одной руки, которые будут обозначать 5 рук, и 2 пальцами другой руки.

Подобным образом считает и наша современная счетная система. Фактически мы считаем только от 1 до 10 (правда, нам для этого уже не нужно соотносить одни действительные предметы с другими действительными предметами), слова же «двадцать», «тридцать» и т.д. показывают лишь то, что счет идет в пределах второго, третьего и др. десятков. Мы автоматически пользуемся нашей числовой системой, воспроизводим числовой ряд и, достигнув определенного пункта, узнаем готовый результат. То, что у культурного человека представлено в скрытой, автоматизированной и развитой форме, у примитивного человека находится еще в явной форме и в состоянии развития.

Дальнейшее развитие «культурной математики» связано с эволюцией систем знаков и способов их употребления. Сравнивая современную алгебру, пользующуюся этими знаками, с примитивной «алгеброй» можно прийти к выводу, что вся психологическая работа по решению задач перестроилась под влиянием нового способа обозначения операций: примитивы были лишены той механизирующей рассуждение символики, которая представляет громадное преимущество современной алгебры.

Статья была написана по книге Л. Выготского и А. Лурии «Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок».