Авторские истории

Ангелина вынырнула из кошмара, как пловец из бушующей реки, и с облегчением выдохнула. Это просто сон. Но какой же реалистичный! Она с любовью посмотрела на мирно спящего мужа, который тревожно взбивал одеяло коротенькими волосатыми ножками. Бедняжке тоже снится плохой сон! Видимо, погода меняется.

-Да, я сделаю это, детка- бормотал он.

Как же это всё-таки мило, что муж и во сне не перестаёт её любить!

Часы показывали раннее утро, и Ангелина поняла, что уснуть больше не удастся. Она включила кофеварку и задумалась. Этот сон стал ей сниться десять дней назад. Сначала всё было вполне невинно. Она просто точила нож, а потом подходила с ним к супругу. С каждым днём всё ближе... и просто стояла и смотрела, не решаясь осуществить задуманное. А сегодня вот осуществила.

Она сделала глоток обжигающего напитка и постаралась привести мысли в порядок. Иногда сон - это просто сон. Ночные грёзы, которые содержат изложенные в иносказательной форме мысли, которых избегаешь, скрываешь от себя. Именно поэтому психоаналитики и уделяют такое внимание сновидениям. Записаться к душеведу, чтобы он избавил её от кошмаров и заодно сообщил, что почему они стали навещать её с пугающей регулярностью? Да, но рассказывая свои сны постороннему человеку, пусть и специалисту, ты рискуешь сообщить ему свои секреты, сама того не замечая.

Ангелина размышляла. Кошмары начали её мучить десять дней назад. Почему так? У них с Антоном не произошло ровным счётом ничего. Они ведут спокойную, размеренную и предсказуемую жизнь людей, которые давно притёрлись друг к другу всеми своими детальками, и не только разговаривают, но и мыслят одинаково.

Она посмотрела на календарь. Ага, супруг две недели назад побывал на встрече выпускников. Она проходила в ресторане, и пришёл он довольно поздно. Чуть ли не под утро. Ну и что? Посидели, вспомнили школьные годы, вот и не заметили, как время пролетело. Помнится, она ещё пошутила, что от него несло противным ароматом дешёвых женских духов. Муж покраснел и стал оправдываться, но она не придала этому значения. Конечно, он танцевал с одноклассницами. Что? Муж не должен даже смотреть на других женщин? Да пусть себе смотрит на витрину, в которой выставлены вкусные сладкие запретные кексы. Лишь бы не пробовал.

Вот с этого дня кошмары и начались. На следующий день супруг пришёл домой позже обычного и сразу прошмыгнул в ванную. Потом ещё пару раз задерживался на работе. И всякий раз долго мылся. А раньше его на водные процедуры пинком приходилось загонять.

Ангелина доверяла мужу, и не придала особого значения странному поведению. Они вместе уже двадцать лет, у них сын, которому они купили крохотную студию. Им всё ещё интересно друг с другом, муж до сих пор проявляет к ней мужской интерес, несмотря на то, что она располнела и постарела. Он не замечал этих изменений, к тому же и сам со временем стал похож на мишку панду, пухленького и добродушного. Совершенно очевидно, что она себя накручивает.

-О да! Возьми его, и погнали! - раздалось из спальни.

Что? Куда погнали?

-Давай, Катюша!

Катюша? КАТЮША?

-Дорогая, почему ты так смотришь? - удивился супруг. - Ты меня пугаешь!

Ангелина с ненавистью уставилась на мужа. Надо признать, что он отлично сохранился и должен нравиться женщинам. Уж очень он был пухленьким, милым, и по-домашнему уютным. Это в молодости ценишь брутальных самцов, а в сороковник начинаешь понимать, что волосатые мачо хороши на короткие маршруты. Для длительных путешествий они уже не годятся.

-Я сегодня задержусь после работы, милая. Начальник очень просил, - покраснел супруг. - А зачем ты взяла в руки ножичек?

Ангелина вздрогнула и убрала столовый прибор от греха подальше. Антон и не представляет, как ему сейчас повезло! Впрочем, в том, что дуракам везёт, нет ничего странного. Налицо прямое следствие теории вероятности: кого больше – тем и везёт.

Хлопнула дверь, а Ангелина так и сидела, пытаясь понять, что ей сейчас делать. Поговорить с супругом - уже не вариант. Он полон решимости и дальше скрывать от неё свои похождения. Что понятно, так как мужчины терпеть не могут изменений. И в тоже время не прочь рискнуть всем, летя как неразумный мотылёк на огонь, который как следует обожжёт ему крылышки. Такой вот когнитивный диссонанс.

Решено. Она застанет супруга на горячем. И, убедившись воочию в его неверности, разведётся. Но как узнать, с кем он ей изменяет?

А очень просто! Она сейчас отправится к лучшему другу Антона, который тоже был на том вечере.

Олег никогда не был женат. Мужчина утверждал, что просто ещё не нашёл любовь всей жизни. Как только отыщет идеальную, с его точки зрения женщину - вручит ей своё сердце и потрёпанное длительными поисками тело. Искатель пользовался успехом у прекрасного пола, так как обладал всеми необходимыми качествами, чтобы привлечь слабых (на некий орган) женщин: здоровым цинизмом, и умением присесть на уши даме, которая слышала от него то, что хотела услышать.

Олег удивился её звонку, и сразу пригласил к себе для разговора.

-Привет, Ангелочек. Ты прекрасно выглядишь. Садись вот в это мягкое кресло и расскажи, что случилось.

Ангелина нервно хихикнула и поправила причёску. Рыжие от природы волосы буйной волной рассыпались по плечам, и она поспешила безжалостно стянуть их резинкой.

Глаза у Олега загорелись. Рыженькие всегда были его особой любовью. Он давно ломал голову, как бы потактичней пригласить жену лучшего друга к себе на огонёк. Да да, его огонёк всегда к услугам красивых женщин. Даже жалко, что сокровище досталось флегматичному Антону. Такую кобылку должен объезжать опытный наездник к обоюдному удовольствию.

Ангелина растерянно смотрела на бокал с шампанским, волшебным образом очутившимся в её руке. Олег сидел рядом, их колени практически соприкасались, и она вжалась в спинку дивана.

-Мне нужна твоя помощь. Дело в том, что у меня начались проблемы с Антоном. Сильные. Поможешь мне?

-Конечно, помогу, милая, - томно произнёс мужчина.

Щёлк!

Комната погрузилась в приятный полумрак, заиграла негромкая музыка, сам собой разложился диван..

Из двери показался Олег, одетый в халат. Который полетел на пол...

-ААААА! Что ты творишь! Оденься, охальник, - верещала перепуганная Ангелина. (а фигура-то у него - ух!).

-Ты же сказала, что тебе нужна помощь! - Олег сидел напротив в футболке с надписью "Не ломайся, детка", и нервно курил.

-Не такая помощь! Просто скажи, кто такая Катерина, и где она живёт. Антон сейчас у неё, и я собираюсь навестить голубков, чтобы убедиться точно, что он мне неверен.

Мужчина накрыл её руку ладонью.

-Милая, не пори горячку. Никогда бы не подумал, что Антоха способен свинтить налево. Удивлён и возмущён. У тебя крепкая семья. Сын. Зачем её разрушать из-за такой, в сущности, ерунды? Предлагаю отомстить негодяю на сколько у меня хватит сил. После того, как месть свершится, ты будешь чувствовать себя виноватой, прекратишь ненавидеть мужа и начнёшь вести себя с ним как любящая жена. А он, в свою очередь, видя твою ласку и доброту, подумает, что ты стараешься из-за его личностных качеств, и его эго взлетит до небес. И все довольны, ячейка общество в целости и сохранности.

-Тебе бы брачным психологом работать, - прошипела Ангелина. - Убери руку или я её сломаю.

-Какая женщина, - пускал слюни Олег. - Как Антон мог предпочесть тебе Катюху? Она была первой красавицей класса, по ней страдали все парни. Твой муж чего только не делал, чтобы заслужить её благосклонность! Но она только смеялась над ним.

Ангелина вскочила.

-Так чего мы ждём?

-Погоди. Это раньше было. Первые цветки самые нестойкие, вот и её красота давно увяла, и сейчас тебе она в подмётки не годится. Ты намного красивей, и, главное, в тебе есть внутренний стержень! (гусары, это не тот стержень)! А ещё...ты побуждаешь в мужчинах самые низменные желания, не прилагая к этому ни малейших усилий. Что касается твоего мужа и Катерины, которая была его первой любовью....Припоминаю, что на встрече они много танцевали. А ещё Катюха жаловалась Антону на своего мужа, который её бросил самым подлым образом.

-Адрес!

-Мы вместе пойдём. Не хочу, чтобы ты что-нибудь сделала с моим лучшим другом.

-Ты только что хотел выебать жену лучшего друга!

-Не вижу противоречий. Я спасал его брак. Благое дело, между прочим.

Впрочем, когда Ангелина увидела припаркованный автомобиль Антона перед хрущёвкой, то порадовалась, что Олег находится с ней. Она и не представляла, что может настолько разозлиться.

Они стояли перед грязной дверью. Ангелина клацала зубами от ненависти, и пыталась успокоиться. Олег притянул разгневанную женщину к себе.

-Не передумала? Давай уедем ко мне и будем мстить подлому изменщику всю ночь....

-Ломай дверь, - рявкнула Ангелина.

-Не стану я её ломать, - возмутился Олег, - Пока ты меня не поцелуешь! Да не в щёку!

Хлипкая дверь упала на пол, и женщина помчалась вершить правосудие. И остановилась в недоумении.

Её супруг стоял на стремянке со шпателем и шпаклевал стены. Тощая бабёнка со склочным лицом, на котором, если сильно присмотреться, можно было увидеть следы былой красоты, размешивала раствор. Повсюду валялись стройматериалы и строительный мусор.

-Дорогая, что ты здесь делаешЬ? - удивился Антон. - Тут грязно, осторожней.

-Это и есть твоя супруга? Мдя, сразу видно, поесть любит. Я вот до сих пор тростиночка, - сочилась ядом одноклассница.

-Хуиночка, - процедила Ангелина. - И довольно пожухлая.

-Дорогая, не сердись. Катя попросила меня помочь закончить ремонт. А я спьяну пообещал. Протрезвев, я надеялся, что она забудет про обещание, но баба вцепилась меня как клещ. Пришлось помогать, ведь мужчины должны держать слово.

-Ты совсем уже? Не ремонт ей был нужен. А ты! Ремонт - только предлог. Сам посмотри: на когтях маникюр, шорты коротенькие, чтобы варикозные ножки были на виду, на морде - боевая раскраска в стиле "колхозная дискотека". В таком виде ремонт не делают!

-Я и не заметил. И зачем мне другая женщина, если у меня есть ты?

-Одевайся, мы идём домой. Я покажу тебе, как всяким мумиям ремонты делать!

-Да мне и самому не хотелось, уже миллион раз пожалел, что дал обещание...

Катерина открыла было рот, чтобы высказаться о подкаблучнике, но Олег положил разгневанной женщине руку на талию.

Хлопнула дверь, и парочка осталась одна.

-Нет, ты видел это? Загнала мужика под каблук. Корова!

-Детка, у тебя везде ремонт, или только в гостиной?

-А что?

-Ну....если в спальне ремонта нет, то может, закроем гельштат? Я ведь был когда-то в тебя влюблён, милая!....

Анон подошёл к машине и щёлкнул сигнализацией.

-Дорогая, садись, чего ты ждёшь?

Ангелина с интересом смотрела на автомобиль, который припарковался возле подъезда. Открылась дверь, и из него вышел звероподобный мужик. В одной руке он держал квёлый букетик, в другой - связку обоев.

Супруги переглянулись и синхронно посмотрели вверх. Свет в квартире любвеобильной одноклассницы мигнул и погас.

Антона вытащил телефон...

-Надо предупредить Олега! Её муж их застанет!

-Не надо. Он сейчас спасает их брак. Не стОит мешать благому делу.

https://dzen.ru/id/6203ae7545ecba65bf5a3187?tab=articles

Этой ночью — как и весь последний год — она боялась, что, попадись ей вопросы по химии, она не удержится от того, чтобы изложить экзаменатору собственные взгляды. Обуздать себя — это было так просто; с некоторых пор это удавалось Элеоноре всегда и во всём; всегда и во всём — кроме химии.

«Но в этот раз, — думала она, чувствуя, как наконец приходит дрёма, — в этот раз всё получится. Не может не получиться. Слишком многое… слишком многое…»

Мысли путались; сон наваливался с необоримой силой, словно Элеонора не спала несколько суток.

«…поставлено на карту. Лишь бы не химия», — мелькнуло в голове за миг до того, как она провалилась в забытье. В следующий миг звонок прозвенел к подъёму.

***

— Мисс. Леди, — сухо поздоровалась мисс Тмин, усаживаясь во главе стола. — Сегодня я попрошу вас быть особенно деликатными. Первое. После полудня нашим выпускницам, — сдержанный взгляд поверх пенсне упал на стол выпускного класса, — предстоит важный экзамен. Второе. Уже сегодня мы начнём готовиться к Фоггногу. И наконец… — Директриса прокашлялась, сжала в пальцах серебряную вилку и решительно завершила: — К всеобщему прискорбию, в город пришла новая Волна.

Шёпот, поднявшийся в столовой, пресёк звон вилки о бокал. Мисс Тмин повысила голос:

— Однако это не повод забывать о своих обязанностях! Прошу вас всячески избегать паники, а также приложить все усилия к подготовке. Сразу после обеда третье и второе отделение отправятся на Те-солентский рынок за яйцами и цукатами…

Пресечь восторженные перешёптывания после этого не смог даже привычный звон. Чтобы в столовой вновь стало тихо, понадобился повелительный возглас:

— Мисс! Леди! Помните о приличиях!

Элеонора с лёгкой завистью оглянулась на младших; её поездки за цукатами остались в прошлом, но сомнительное удовольствие отобедать в высокой гостиной она не раздумывая променяла бы на весёлую прогулку в Те-солент.

Впрочем, учитывая Волну, прогулка вряд ли будет весёлой. Наверняка наставницы будут смотреть за порядком ещё строже обычного, а половина лавок и павильонов закроется на карантин — совершенно бессмысленный, ибо ещё никто и никогда не угадывал причин Мглы.

…Огни газовых рожков отражались в оловянных чашках. Разносили второе. Пахучий золотарник, украшавший столы в канун Фоггнога, напомнил Элеоноре скупые букеты, которые присылал сэр Хэйвуд. Она с тоской вспомнила, что следующая встреча придётся на первый день после праздника, и яростно воткнула вилку в кусок варёной рыбы — «мертвечины», как прозвала её острая на язык Лада Иволоу.

Элеонора не съела и половину порции, а потому к полудню была голодна как волк. Но перед самым обедом по семинарии разлетелся слух о пропаже Лер, следом к крыльцу начали подъезжать кареты экзаменаторов, а Агнии Нель, девочке из второго отделения, пришло письмо, что её отец болен.

«Волна», — шёпотом пронеслось по этажам, и аппетит отбило уже у всех.

***

Как бы им ни хотелось оттянуть этот час — он пришёл.

Элеонора опустила похолодевшие пальцы в мешочек. Поворошила бумажки. Только не химия. Пожалуйста, только не химия. Пусть даже архитектура. Пусть даже ненавистная путаная геральдика! Только не хи…

— Смелее, леди Кэнделнайт, — поторопила мисс Тмин. Элеонора закусила губу и выдернула шершавую бумажку. Буквы прыгали перед глазами, отказываясь складываться в слова, но на «Х» начинался лишь один предмет. Сердце ухнуло вниз; Элеонора обречённо опустила голову, но директриса уже прищурилась, разглядывая через пенсне бумажку.

— Химия? Вашим экзаменатором будет сэр Валентайн, изыскатель и второй советник curia regis. Не уроните честь семинарии!

Мисс Тмин подтолкнула Элеонору к крайнему столу и указала на джентльмена в сюртуке, затканном серебряной нитью. Элеонора подняла глаза — и обмерла, встретившись с холодным насмешливым взглядом. Вместо того чтобы изучать метрику экзаменуемой, сэр Валентайн не мигая смотрел на шедшую к нему девицу.

У неё отяжелели ноги, и мысли выдуло из головы. Обрывки формул толкались в памяти; перед глазами стояло массивное изумрудно-зелёное собрание статей «Ланданиумского общества химиков-изыскателей». Она определённо видела в оглавлении «Павел Ирнест Валентайн». Но под какой статьёй? «Фарма Тумана»? «Железо и живопись»?..

— Итак… леди Кэнделнайт, — произнёс сэр Валентайн. Он дождался, пока Элеонора подойдёт к столу, и, всё так же не отводя взгляда, церемонно кивнул. — О чём бы вы хотели поговорить? Вам ближе органическая или неорганическая химия? Быть может, вы хотите побеседовать о современных темах в науке?

Сэр Валентайн показался вдруг удивительно похожим на змея-искусителя с полотна в музее Архэ. Слова положенного приветствия забылись; хуже того: Элеонора не могла вспомнить ни одного раздела, ни одной темы — даже из тех, что перебирала ночью. И — самое отвратительное — она не понимала, что с ней происходит; почему онемели пальцы; почему она чувствует себя восьмилетней девочкой, впервые переступившей порог семинарии, и почему в голове стоит почти такой же Туман, как тот, что никнет к ланданиумским щелям, порогам и створкам.

— Современные… темы, — с трудом выдавила она, ущипнув себя за запястье.

— Прекрасно, — отозвался сэр Валентайн. — В таком случае, будьте добры, расскажите, что вы думаете о натриевых примесях в воздухе Ланданиума.

— Я думаю… — вышло неуверенно, сипло; Элеонора прокашлялась и, разозлившись на себя, повторила: — Я думаю, изысканиям на сей счёт отводят слишком большую роль. Выяснить природу Тумана куда важнее, нежели разобраться в примесях воздуха, который к тому же и стоял над Ланданиумом давным-давно.

— Вот как. — Сэр Валентайн поднял брови и рукой указал на стул; блеснули перстни. — Присядьте, будьте добры. И обоснуйте свою точку зрения.

Элеонора села, спиной чувствуя прожигающий взгляд мисс Тмин.

— Я думаю, проблемы нужно решать по мере их появления. Да, натриевый вопрос был важен, но пытаться выяснить причину обогащения воздуха натрием сегодня — это как… ну, словно крошить во вчерашний бульон рыбу, которой нет.

Сэр Валентайн усмехнулся. Элеонора обругала себя за глупое сравнение — суп, рыба! Подобными категориями мыслят дородные хозяйки полнокровных семейств; а она всё же питала надежду получить на выпускном шифр и поступить на Высшие курсы. Правда, если продолжать лепетать в том же духе, ни шифра, ни поступления не видать как своих ушей.

Элеонора нахмурилась и выпалила:

— Туман вызывает массу болезней, в том числе Мглу, каждый раз иную. До сих пор нет ни лекарств, ни методик того, как можно спрогнозировать Волны…

— Прогнозировать — занятие для синоптиков! — свирепо шепнул сэр Эйтклас. — Это не вашего ума дело, леди Кэнделнайт!

— …а достопочтенные сэры из Палаты изыскателей занимаются тем, что ищут, откуда в прошлом веке в воздухе над Ланданиумом брался натрий! — запальчиво продолжила Элеонора. — Безусловно, это очень важно: изучать состояние среды, сравнивать, каким оно было прежде и каким стало теперь. Но какой смысл задумываться об этом, если мы не знаем, кто пострадает от очередной Волны и сколько из тех, кто заразился, выживет? Думать о будущем, когда завтрашний день так непредсказуем, — совершенно нерационально ни с точки зрения…

— Вы экзаменуетесь не по философии!

— …ни с точки зрения философии, ни с точки зрения химии, ни с точки зрения общей этики! Что известно о Тумане сегодня? Он вызывает кашель и пигментацию, при длительном контакте повышает в крови уровень стимулянтов. Он дурно сказывается на общем состоянии организма, вызывает Волны Мглы и состоит из водяного пара и химического элемента нор-эргория, о котором мы знаем лишь название, которое сами и выдумали!

Элеонора чувствовала, как разгораются щёки. Слова отца — о Тумане, Волнах и нерациональности сэров-изыскателей — отдавались в ушах. На секунду ей показалось, что отец стоит рядом и внимательно слушает; что от того, насколько убедительна она будет сейчас, зависит его окончательное решение насчёт курсов…

— Зато о натрии мы знаем процентное соотношение, распределение по годам и районам, уменьшение объёмной доли в сезон дождей и даже столь сомнительные факты, как влияние на ранние браки.

Сэр Валентайн удивлённо и почти одобрительно постучал по её метрике.

— Видно, лорд Кэнделнайт потрудился дать вам образование, не ограниченное программой семинарии. Однако, леди Кэнделнайт, вы упускаете из виду простой факт: что именно вызвало появление Тумана? Если мы временно вынесем за скобки мифологические и теологические положения — кто знает, быть может, среди предпосылок был переизбыток в воздухе натрия?

— Кто знает, — хмыкнула Элеонора, с наслаждением сжимая и разжимая пальцы. Сердце стучало быстро, но ровно; голос окреп. Самое страшное уже случилось: она всё-таки попалась в ловушку собственной страсти. И если уж лететь в пропасть — стоило лететь в неё, не теряя достоинства. — Вот разве что — если бы в Тумане остались следы натрия, это бы наверняка обнаружили. А так… Влияние на Туман натрия не более вероятно, чем влияние жертв, которые фоггилисты приносят своим туманным божкам.

Кто-то ахнул; Элеонора рывком обернулась и поняла, что многие давно позабыли экзамен и слушают их… диалог, за неимением иного слова. Назвать разговор с сэром Валентайном экзаменационной беседой не смог бы даже насквозь педантичный сэр Хэйвуд.

— Не слишком ли много ответственности вы берёте на себя, леди Кэнделнайт? — насмешливо поинтересовался сэр Валентайн.

— Вы сами минуту назад предложили отринуть мифологические… и прочие теории. А если мы оставим предрассудки тем, кто кормится ими, как рыбы-ремни отбросами в притоках Граундривер, и взглянем на Туман исключительно с научной стороны…

— Тем самым мы оскорбим убеждения половины сидящих в этой комнате, — перебил сэр Валентайн тоном куда более резким, чем прежде.

— Не вы ли сами предложили отринуть мифы? — уязвлённо и куда более громко, чем следовало, повторила Элеонора. Спина взмокла под серым камлотовым платьем; в груди горело.

— «Временно вынести за скобки» не значит «отринуть», — холодно осадил её сэр Валентайн. — Смею заметить, что тот, кто претендует пойти по стезе исследователя — а вы, очевидно, претендуете, — не просто должен быть терпим к различным точкам зрения, но и не имеет права игнорировать их во время работы. А вы — и это тоже очевидно — относитесь к теологическим и мифологическим теориям Тумана… как минимум снисходительно.

В шёпоте, пробежавшем по кабинету, слышалось злорадство. Элеонора была достаточно осторожна, чтобы не высказываться открыто; но, расплетая косы в дортуаре, могла позволить лишнего (ровно по той же причине, по которой не могла сладить с химией). Особенно — споря с теми, кто утверждал, будто Туман становится реже, когда в жертву приносят зелёное зерно, куропаток, рысей и «юных леди!», как, округляя глаза, шептала Полли Глэйн в темноте бесконечной спальни, и в младших классах не по себе от этого шепотка становилось даже Элеоноре. Впрочем, когда она нападала на тех, кто распускал слухи о каменных колодцах, ритуалах и молодых леди, ставших жертвами Глотателей Тумана, переспорить её было непросто.

В семинарии училось немало девочек из семей фоггилистов; немудрено, что открытый спор с сэром Валентайном вызвал негодование, возмущение и — само собой — живой интерес. Задним умом Элеонора подумала, что, раз уж ввязалась во всё это, нужно было хотя бы говорить потише. Но…

— В таком случае, возможно, сэр Валентайн, вы объясните, как связаны жертвоприношения и периодическая разреженность Тумана, — чтобы хоть как-то спасти своё положение, бросилась в бой она, впрочем, сама уже не до конца разумея, что имеет в виду. — Возможно, дело в гипервалентных молекулах?

Теперь их слушали не просто исподтишка; теперь на них смотрели во все глаза. Сэр Валентайн сложил пальцы аркой и протянул чуть лениво:

— Если вы понимаете, о чём толкуете, то должны понимать и то, что теория гипервалентных молекул является одной из нерешённых проблем химии. Хотя, безусловно, нельзя отрицать, что науке известны восхитительные случаи внезапных озарений. То, над чем бились умы не одного поколения, вполне может раскрыться на предварительном экзамене в образцовой женской семинарии.

Он помолчал секунду и безупречно вежливо добавил:

— Ещё одна вещь, которую я позволю себе напомнить: философских и этических размышлений о природе вопроса, равно как и попыток сбить собеседника, недостаточно, чтобы доказать глубокие познания в науке. А потому позвольте задать вам несколько более предметных вопросов.

Элеонора сцепила зубы. «Завалит». Она прочла это на его спокойном лице с холодными глазами прежде, чем сэр Валентайн задал вопрос, первым же словом угодив в самое больное место.

— Сольволиз норборнильного катиона, леди Кэнделнайт. Уверен, вы знаете об этом не меньше, чем о натрии и Тумане.

Разумеется, это было далеко за пределами программы. Разумеется, это было совершенно несправедливо. И разумеется, никто из наставниц, даже мисс Тмин, не собирался за неё вступаться.

Прощайте, Высшие курсы; здравствуйте, сэр Хэйвуд, холодный дом в мрачном Фитц-парке, вязальный кружок, облупленный кувшин на умывальном столе, крокет по субботам и чайный клуб леди Леганы, где в чашку принято класть ровно два кубика рафинада, исключительно щипцами и строго правой рукой.

…Последним, что Элеонора могла вспомнить без щипавшего щёки стыда, — прежде, чем сумела ответить лишь на один из пяти вопросов экзаменатора, — были руки сэра Валентайна: длинные тонкие пальцы, унизанные перстнями, листающие её метрику так, будто он имел дело с необычным, но неприятным, чуть влажным и, возможно, ядовитым насекомым.

Из повести «Эллентайн».

А Тася может.

Помню, я как-то спросил у неё, как она находит их. Она лишь посмеялась и сказала, что просто родилась такой. Вот и всё. Меня тогда разочаровал ответ – я думал, её бабушка ведьма, или нечто подобное, а она видит странности просто по причине того, что она Тася.

– Ну ты чего там застрял? – шепчет мне сверху она, свесив над проёмом копну коричневых волос. – Рано ворон считать!

– Нас не поймают? – задаю вопрос, уже глупый в моём положении. Я уже почти залез на чужой чердак – если и поймают, то не отвертишься.

Она лишь улыбается мне – и исчезает где-то наверху. Я, вздохнув, наконец преодолеваю последние перекладины и подтягиваюсь за ней.

Чердак встречает меня затхлым воздухом и пыльным полом. Ладони мои сразу же пачкаются, и я, подумав, вытираю их о штаны – потом сполосну на колонке.

– Сюда! – Тася уже стоит в конце чердака, напротив старой двери. – Сейчас всё увидишь!

Я, стараясь наступать на дощатый пол как можно тише, подхожу к ней. Она вновь улыбается мне – и раскрывает дверь.

Тёмный чердак озаряет солнечный свет. Он слепит глаза, и я лишь вижу, как силуэт Таси движется на крышу.

– Ты просто… Привела меня на крышу? – усмехаюсь и осматриваюсь. Крыша как крыша – несколько покосившихся антенн, да провода, висящие тут и там.

– Иди сюда, – подходит она ближе к краю, но соблюдает осторожность. – И смотри.

Тася указывает пальцем куда-то вдаль. Я с опаской подхожу ближе – и вижу, что она смотрит на наш дом культуры.

– Ну и?

– Видишь? – немигающе смотрит она вниз, на улицу Вознесенскую, где рядом с домом культуры стальной рекой протекают рельсы.

Я замечаю маленький, почти крошечный с такой высоты, трамвай – сине-белый, он отличается от типичной грязно-бежевых собратьев. Трамвай едет вдоль по улице, звеня трещоткой и будто бы созывая всех вокруг прокатиться на нём. На остановке трамвай останавливается, но, простояв буквально минуту, едет дальше – в жаркий полдень пассажиров нет.

– Ну вижу? Трамвай как трамвай. Может новый в депо завезли, – недовольно протягиваю я. Мне жарко, я боюсь высоты, и непонятно почему Тася повела меня сюда ради обычного трамвая.

– Да подожди ты! – на лице её мелькает раздражение. – Вон, смотри, сейчас он заедет за дом культуры…

– …И выедет за поворотом, да. Типичный маршрут, – добавляю я, и тогда на её лице вновь проступает улыбка.

Трамвай не появляется из-за дома культуры спустя минуту. Не появляется спустя две, три, пять. Я в смятении жду, когда сине-белая стрела наконец вынырнет из-за дома, но напрасно – судя по Тасиной улыбке, трамвай больше не появится.

– Теперь понял? – усмехается она.

– Может сломался? – спрашиваю с недоверием.

– Каждый день ломается? – победно возражает она и идёт обратно к двери на чердак. – Он тут ежедневно появляется. Выезжает из-за лесопарка в одиннадцать пятьдесят семь, стоит на остановке ровно пятьдесят три секунды, в двенадцать ноль два заезжает за дом культуры – и всё! – чеканит, отдаляясь от меня. Я же в какой-то глупой надежде продолжаю смотреть на дом культуры – но вижу только пару редких прохожих, да и всё.

***

Мы вновь стоим на крыше, только в этот раз пришли сюда заранее. Навороченный бинокль я одолжил у отца – сказал ему, что пойду в лес наблюдать за птицами. Но интересовали меня отнюдь не птицы – я лишь хотел понять, что за трамвай курсирует по Вознесенской на протяжении пяти минут и куда он девается после того, как заворачивает за дом культуры.

Тася сегодня красивее обычного – я стараюсь не смотреть в её сторону, иначе она вновь хитро улыбнётся мне и начнёт задавать вопросы.

– Ну что?

– Пока ничего. Походу… – не успеваю договорить я, как из-за стволов деревьев показывается знакомый силуэт. – Едет!

– Дай сюда! – Тася выхватывает у меня бинокль и смотрит на трамвай, в надежде разглядеть хоть какую-то зацепку. Я не пытаюсь забрать его обратно – по правде говоря, наблюдать за увлечённой Тасей даже приятнее.

Спустя полминуты она даёт мне бинокль обратно.

– Дохлый номер. Блики слишком в глаза бьют. Водителя не видно.

Тогда я пытаюсь сам – и вправду, солнце не даёт рассмотреть, кто сидит за сиденьем трамвая. Тем временем тот уже заворачивает по привычному маршруту – мы знаем, что наблюдения на сегодня закончены.

– Пошли! – бросает она и идёт к выходу с крыши. Я же, спешно убирая бинокль в рюкзак, послушно иду за ней.

Идти до дома культуры не так далеко, но июльское марево высасывает силы, словно заставляя пробираться сквозь густой кисель. Наконец, стараясь идти по тени, мы добираемся до цели – большое старое здание величественно нависает над нами, подмигивая коричневыми рамами окон.

– Ну и что дальше? – спрашиваю я, стараясь обмахивать себя руками.

– Тц! – восклицает она. – Слышишь?

И я действительно слышу. Слышу, как среди тихого полуденного города раздаётся смех – даже гогот – а ещё какие-то постукивания. Звуки идут прямиком из-за здания.

– Идём! – в азарте шепчет мне Тася, и бежит за угол. Я стараюсь поспевать за ней.

В голове одна за другой возникают картины – мы забегаем за дом культуры, и встречаем там… Водителя трамвая, который остановил свою железную птицу и теперь сидит на обеденном перерыве? Камеры и режиссёра, который снимает кино? Других коллекционеров странностей – кто знает, вдруг Тася всё-таки не одна такая?

Я стараюсь выбросить из мыслей всю лишнюю шелуху – неважно, что мы увидим, главное чтобы Тася не пострадала.

– Чё надо? – грубый голос выбивает меня из размышлений. Я наконец встаю рядом с Тасей, и вижу, что за домом культуры находится совсем не мистический трамвай. Трое парней – явно постарше нас – рисуют на стенах из баллончика неприличные слова.

– Алло, гараж! Чё смотрим? Что-то интересное? Сдрыснули отсюда! – самый коренастый из троих затягивается сигаретой, и, отбросив её в сторону, сжимает кулаки.

– Так нельзя! – звонкий голос Таси внезапно разрывает наступившую тишину. Парни сначала удивлённо смотрят на неё – но уже спустя секунду на их лицах появляются самодовольные ухмылки.

– А ты кто такая, чтоб нам указывать, что можно, а что нельзя? – угрожающе подаётся вперёд главный. – Вам ли не пофиг на эту древность? Чё нам уже, поугарать запрещено?

– Это же дом культуры! – вклиниваюсь уже я, решая поддержать Тасю. Выхожу вперёд, стараясь заслонить её своим телом. – А то, чем вы промышляете – вандализм!

– А тё, тем ви промишвяете – вяндавизм! – передразнивает меня главный, и затем гогочет вместе с друзьями. – Слышь, пацан. Ещё раз говорю – либо вы отсюда валите в течение пары секунд, либо получите. Не посмотрю, что она девочка.

Я оборачиваюсь на Тасю – она стоит, и грозно смотрит на парней. Мне не хочется уступать ей, мне не хочется, чтобы она пострадала – поэтому я делаю ещё один шаг вперёд.

– Ну всё, мелочь, доигрался! – главного не на шутку злит наша решительность. – Иди-ка сюда!

Он быстро, очень быстро сокращает расстояние между нами и хватает меня за грудки, почти поднимая над землёй. Его злое, прыщавое лицо нависает над моим. Он уже замахивается одной рукой, как вдруг его окрикивают.

– Э, идиоты малолетние! Ща как метлой по мягкому месту дам! А ну пошли отсюда нахрен! – из-за плеча главного я с трудом рассматриваю фигуру старика, вышедшего из-за другого угла. Тот надвигается на компанию – и та моментально бежит врассыпную.

– Тоха, ну их, валим! – кричит один из парней, бросивший на землю пустой баллончик с краской. Тоха бросает меня на землю, зло зыркает на меня, но всё-таки убегает со всеми.

– Пральна! Нехрен тут художества устраивать! Ещё раз увижу – солью пальну! – кричит вдогонку старик. По выцветшей синей форме понимаю, что это, скорее всего, сторож.

Тася помогает мне подняться, а старик тем временем подходит к нам.

– Ну чё, живой? – смотрит он на меня. – Развелись тут, ишь, художники. Пошли хоть чаем вас напою, раз так за культуру радеете. Меня Ефим Василичем звать, кстати, – протягивает он нам свою морщинистую руку.

– Артём, – жму я её.

– Тася, – тоже пожимает она руку.

– Будем знакомы! – улыбается нам Ефим Василич, а затем оглядывается на стену, измалёванную “художниками”. – Эх, малолетки. Им всё побунтовать. Лучше б уроками так занимались. Пошлите! – машет он рукой, и мы идём вслед за ним.

***

В каморке у Ефима Василича – он, как оказывается, не только сторож, но и дворник – хоть и тесно, но всё равно уютно. Жёлтая лампочка под потолком, маленький стол с кружевной скатертью в компании из трёх стульев, да старенький электрический чайник – вот и всё убранство.

Пока чай кипятится, Тася с интересом рассматривает узоры на скатерти. Я же потираю ушибленный при падении локоть и думаю о том, не посчитала ли она меня слабаком.

– Лимона, увы, нет, – хитро щурится Ефим Василич, разливая нам чай по белым кружкам. У тасиной отколота ручка. – Чем богаты. Ну, рассказывайте, – делает он глоток, и пристально смотрит на нас.

– Что рассказывать? – не понимаю я, но кружку свою всё-таки беру, потихоньку дуя на чай.

– Чего тут делали? Я тут уже с тридцать лет работаю – окромя школьных экскурсий, молодёжи у нас тут вообще нема. Гуляли просто? Или ищете что? – Ефим Василич словно пытается разгадать нас. Хотя, глядя на Тасю, разгадывать ничего и не нужно – весь её интерес словно светится у неё изнутри, вот-вот грозя выплеснуться наружу волной самых разных вопросов.

– Ищем, – и Тася всё-таки решает не тянуть. – Трамвай ищем. Синий с белым. Видели такой?

Ефим Василич продолжает смотреть на нас с прищуром – будто бы оценивая, достойны ли мы знаний о тайне, которую он столь бережно хранит на протяжении долгих лет. Наконец, он ставит свою кружку на стол, и улыбается нам.

– Видел. А как же не видел? В июле у нас ездит. Каждый год курсирует – где-то с месяц. Зимой, весной, осенью его нет – а вот в июле да, постоянно.

– Так что… – Тася удивлена, что её догадки подтверждаются. – Что это за трамвай? Почему только в июле? И куда он девается, когда за дом культуры заезжает? Расскажите!

Вместо ответа Ефим Василич встаёт из-за стола и идёт к выходу. Выглядывает наружу, а затем плотно закрывает дверь.

– Ладно уж, – говорит он, садясь обратно за стол. – По секрету поведаю. Только никому, понятно? А то пойдут потом слухи – мол, Ефим Василич совсем на старости лет кукухой поехал.

Мы синхронно киваем в ответ.

– Значится, трамвай этот уже как несколько десятков лет по одному и тому же маршруту путешествует. Каждый день июля, на пять минут с небольшим он появляется из-за парка и едет вдоль по нашей улице, затем заворачивает к нам, и всё – поминай как звали!

– И куда он девается? – Тасю распирает от любопытства.

– А чёрт его знает! – усмехается Ефим Василич. – Я как-то пытался проследить – вот едет он, едет, а потом рррраз – и всё, нету, даже если видел до этого. Эдакий карман, грубо говоря.

– А едет-то куда? – не унимается Тася.

– А вот это уже совсем другой вопрос, – улыбается ей сторож. – Я как понял, он из другой стороны, трамвай этот. Был у меня друг один, Васька Кузнецов, он однажды съездил. Вернулся на следующий день сам не свой – говорит, там наш мир буквально, только лучше всё в сотни раз. Люди, по которым скучаешь, рядом, и жизнь прямо сахар! Вот такой же наш город по соседству буквально. Только после того, как Васька туда съездил, больше ему трамвай не появлялся.

– Он только на одну поездку? – спрашиваю уже я.

– А то ж! Безбилетники мы все поди. А может ещё вот – его ж далеко не все видят. Я как понял, он появляется если только сильные эмоции есть у человека – горе, любовь, да даже интерес тот же подойдёт. То-то Васька его и смог увидеть – ему ж очень интересно было, что это за диковина такая. А обратно – ни-ни. Видать, и впрямь на одну поездку, а может интерес утолил – и всё, больше не видит.

– А другие люди в него не садятся тоже поэтому?

– Так они и не видят зачастую его. У нас тут летом по жаре вообще мало кто ходит, а трамвай этот кому нужен? Он для них как задний фон – просто штуковину какую-то краем глаза видят, есть и есть, бог с ней.

– Понятно теперь… – Тася задумчиво смотрит на Ефима Василича. – Так же, как у нас, говорите, значит?

– Сам не ездил, но знаю, да. Но я б и не поехал. Ну его. О, вспомнил! Васька когда ко мне приходил, всегда с нашей директрисой здоровался, Софьей Павловной. А потом, когда он в трамвай сел и поехал, я с ней вечером парой слов перекинулся и о Ваське обмолвился как-то. А она глаза вылупила и такая мол – какой Васька, ты что? Походу трамвай этот того, о человеке забыть заставляет. Оно и понятно наверное – там же то же самое, так что здесь и помнить ничего не надо. Я не забыл скорее всего, ибо он моим другом был, да и разговаривали недавно вот. Ладно, засиделся я с вами, – с этими словами Ефим Василич встаёт из-за стола и начинает убирать пустые чашки.

Мы с Тасей прощаемся и идём на выход, но уже у самой двери я оборачиваюсь.

– Ефим Василич!

– Ась? – смотрит он на меня. Только сейчас я понимаю, как много у него морщин и сколько лет он держит что-то в себе.

– А вы почему его видите? Трамвай. Вы ж говорили – эмоцию нужно чувствовать.

Сторож усмехается – скорее как-то грустно, чем весело.

– Сын у меня был. Несчастный случай на заводе, погиб. Совсем молодой пацан ещё. А жена не выдержала и ушла, а больше детей и не было.

– Так чего же вы просто не уехали туда? В город, где есть и он, и жена ваша? – спрашиваю я его.

– А смысл? Я ж на них смотреть буду, и понимать, что не они это. Пускай всё будет так, как судьбой предначертано – я о прожитой жизни не жалею.

Когда Тася выходит из комнаты, он окликает меня.

– Слышь, Тёма. Она девчонка умная – береги её.

Я не вижу его лица, так как стою спиной – но готов поспорить, что он улыбается. По-отечески, по-доброму.

– Хорошо, – отвечаю я ему и выхожу из каморки.

***

Последний июльский день мы с Тасей с самого утра проводим на улице – она снова ищет городские странности. Мы идём по центру, пока она рассказывает про голубиных людей, которых можно увидеть ранним утром на высоких деревьях.

Её монолог прерывает угрожающий свист, раздавшийся за нашими спинами.

– Э, пацан! Давно не виделись, а? – я оборачиваюсь и вижу ту самую компанию, изрисовавшую стены дома культуры. Они улыбаются и трусцой бегут к нам.

– Валим! – крик Таси заставляет меня побежать, и я бегу вперёд, в надежде на случайных прохожих, которые смогут защитить нас от преследования. Сзади слышатся крики “Стоять!” и громкий топот – парни бегут за нами.

Тася заворачивает на Вознесенскую и я бегу за ней. Впереди виднеется дом культуры – скорее всего, она хочет добежать до него.

Внезапно из-за ближайшей подворотни на нас выскакивает один из парней – умудрился каким-то образом сократить путь и теперь стоит напротив. Тася лишь кивает мне – и мы разбегаемся в разные стороны. Парень сначала мешкается, не зная, за кем из нас ему гнаться, но решает побежать за Тасей. Остальные двое продолжают кричать мне вслед – значит они за мной.

Я заворачиваю за дом культуры и чуть ли не влетаю в знакомую фигуру – Ефим Василич оказывается здесь вовремя.

– Ты куда приспустил, сайгак? – восклицает он, пока я, выдохшийся, пытаюсь объяснить ему что за нами с Тасей гонятся вандалы.

Тася… Тася!

Гремит трещотка. Я, позабыв о погоне, бегу в обратную сторону, к фасаду здания – и замечаю, как трамвай, сине-белый трамвай объезжает дом культуры с другой стороны. В салоне я успеваю заметить Тасю – она смотрит на меня с тревогой.

Парни, завидев за моей спиной Ефима Василича, останавливаются, и, выкрикивая мне ругательства, всё-таки уходят.

Я же провожаю взглядом трамвай – и когда он заворачивает за дом, бегу за ним изо всех сил. Но напрасно – за углом я вижу лишь змеящиеся на земле рельсы, без намёка на что-то кроме.

– Чего потерял? – подходит ко мне Ефим Василич, кладя руку на моё плечо. – Ты если этих боишься, то я в участок на них заявлю скоро!

– Там… – пытаюсь я отдышаться и сказать нормально. – В трамвае… Тася…

Ефим Василич лишь удивлённо смотрит на меня.

– Кто?

***

На следующий день я сижу на остановке заранее. Когда в условленное время трамвай не появляется на своём привычном маршруте, из глаз моих одна за другой начинают катиться слёзы. Я кричу, я бью мусорку, стоящую рядом – проходящий мимо мужик говорит мне, что сейчас вызовет полицию, и только после этого я ухожу домой.

Трамвай не приезжает ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Осенью начинается учёба, и я не могу посещать остановку ежедневно. Родители Таси не помнят о ней, никто из взрослых не помнит о ней, но я – помню. И продолжаю приходить на остановку в одииннадцать пятьдесят семь, в надежде что именно в этот день трамвай изменит своему привычному расписанию и покажется из-за уже жёлтых деревьев.

Но он не появляется.

Со временем я начинаю думать, что он больше не появится. А если и появится – зачем ей возвращаться в наш мир, где все кроме меня считают её странной, родители вечно ссорятся, и ей даже запрещают заводить кошку?

К зиме переживания отходят на второй план – наступает предновогодняя суета, в школе нужно исправлять оценки, я знакомлюсь с Ваней из параллельного класса, и трамвай вместе с Тасей оказываются на задворной рельсовой колее моего сознания.

Время летит незаметно – вот на деревьях уже набухают первые почки, а школа близится к концу. Июнь я провожу в деревне у родственников – и домой добираюсь лишь в конце июля. Мама просит разобрать рюкзак, который я закинул на антресоли ещё с прошлого лета – хочет отдать старые вещи на благотворительность. В конце июля, уставший от её вечных просьб, я наконец решаюсь на это.

Утром я выкладываю из него все вещи, пока в одном отсеке мои пальцы не натыкаются на что-то маленькое и круглое. Я заглядываю в рюкзак, и вижу, как в темноте лёгким светом выделяется маленький камешек. Тот самый светящийся камень. Одна из наших странностей.

Я пулей мчусь из квартиры под недовольные выкрики мамы. Успеваю лишь кинуть косой взгляд на отрывной календарь – на нём красуется цифра “31”.

Успеть! Успеть! Успеть!

Запыхавшийся, я добираюсь до Вознесенской и забегаю на остановку. Часы на руке показывают без пяти двенадцать. Я в усталости сажусь на лавочку, сжимая в руке тот самый камешек – мою странность, мою связь с ней.

Гремит трещотка.

Я не поднимаю головы, смотря вниз, в асфальт – боясь, что это окажется не тот трамвай, что сейчас я увижу аляповатое бежевое пятно, не имеющее ничего общего с тем, чего жду.

Наконец, трамвай останавливается напротив. Шипят створки дверей – кто-то спускается по ступенькам вниз.

Я боюсь поднять взгляд и посмотреть. Так и сижу – в тишине, разбавляемой только шипением трамвая и стуками своего сердца.

– Ну чего застыл? – слышу я наконец и решаюсь взглянуть.

Тася стоит напротив – такая же красивая, как и год назад. Она улыбается мне, а её веснушки рассыпаются по лицу прекраснее любых звёзд.

– Идём? – улыбается она мне и подаёт руку. Я хватаю её крепко, боясь потерять снова, и киваю в ответ.

И мы идём с остановки прочь.

-Если бы ты сказал, что там тебе живется лучше то тогда да, твои слова имели бы смысл. Но уровень жизни и счастье совершенно разные понятия. Среднестатистический мальчик из Африки куда счастливее простого обывателя большого города. Ведь он действительно ценит мою работу. А вы готовы кинуть мои старания в печку! Из-за проблем на работе, учебе или из-за любви. Скажу тебе по секрету, самоубийство из-за неразделенной любви придумала смерть, специально что бы меня подразнить. И что бы показать, насколько вы людишки мнительны.

-Я понял, но все-таки почему ты выглядишь как бомж?

-Наш внешний облик зависит от отношения людей к нам.

-Ваш?

-Да. Меня и Смерти.  

-Смерть тоже как ты выглядит?

-Ооо нет! -с завистью пропел жизнь- Эта проститутка красивее и прекраснее Мерлин Монро в лучшие годы. Обожает черный цвет, серебро и духи с запахом свежо вырытых могил. Эх. А ведь и я когда был настоящим красавцем.

-Подожди! -перебил его человек.

-Что?

-А что я вообще с тобой тут делаю. Тут в канализации почти в полной темноте.

-Вот зараза совсем забыл сказать зачем я здесь. Смерть сегодня на смогла на работу выйти, вчера отмечала годовщину начала второй мировой. Так что сегодня я за нее.

-В смысле!?

-Ты упал в люк и разбил голову.

Человек впал в ступор. Он не знал что делать. Обернувшись он увидел свое тело лежавшее в луже мочи и кала, а из головы текла тонкая струя крови. В ужасе он повернулся к и.о. смерти.

-Послушай мне нельзя умирать! Мне всего тридцать два, у меня бизнес только в гору пошел. Вот вот и начнется лучшая жизнь.

-Лучшая? Она у тебя одна. Была одна.