Если вы – любитель ужастиков, мы предлагаем вам погрузится в атмосферу страшно интересных настолок и здорово провести время.
1. Вечеринка Дракулы
Эта быстрая карточная игра – отличный выбор для вечеринки с друзьями. Вам предстоит догадаться, кто есть кто на вашей тусовке. Каждому раздаётся карта персонажа, а также специальные карты шепотков – «да» и «нет». Доступных действий в игре всего три. Попытаться отгадать чьего-то персонажа – он ответит вам скрытно с помощью шепотков «да» или «нет», покружиться с другим гостем в танце – показав друг другу свои карты персонажей, или же обвинить всех гостей. Тут уж каждый игрок в закрытую бросает карту «да» или «нет» в общую кучу и их перемешивают. Если после вскрытия все карты – «да», поздравляем, вы победили! Несмотря на простоту правил, процесс получается довольно динамичным, с пространством для блефа, ведь у каждого гостя есть свои способности. «Вечеринка Дракулы» – отличный филлер как для тематических посиделок, так и для заполнения свободных пятнадцати минут в любой ситуации.
2. Ярость Дракулы
А вот эта игра – куда более комплексная и серьёзная. В ней от двух до пяти игроков поделятся на две команды: самого Дракулу, в гордом одиночестве, и команду охотников. Дракула будет тайно путешествовать по всей Европе, создавая новых вампиров, оставляя повсюду ловушки и стараясь увеличить своё влияние до заветного тринадцатого деления. Охотники же будут стараться найти и победить Принца Тьмы, для чего им предстоит координировать усилия, закупать и меняться полезным снаряжением, искать следы пребывания Дракулы, и тоже много перемещаться по карте. Игра за Дракулу и за команду охотников разительно отличается, при этом у обеих сторон остаётся много точек соприкосновения для взаимодействия друг с другом и создания напряженной и захватывающей партии.
3. Братство волка
Это тоже полукооперативная настолка, похожая на «Ярость Дракулы», но с правилами попроще. В ней таинственный Зверь точно также бегает от команды охотников. При этом базово правила очень просты – Зверь пытается набрать 25 жертв своих злодеяний, но чем дальше бегает, тем меньше у него сил устроить кровавую бойню. Охотники не могут напрямую его изловить, но за Зверем остаются разные следы, и каждый из охотников может часть видов этих следов изучить, чтобы приблизиться к разгадке истинной сущности монстра. Атмосфера погони и азарта гарантирована всем игрокам :)
4. Similo Страшилки
Одна из лучших частей популярной линейки Similo. Участники сообща пытаются отгадать, какой же из 12 персонажей случайным образом загадан ведущим. Ведущий старается давать подсказки, разыгрывая карты с руки. Разыграл прямо – значит подсказка чем-то похожа на нужного персонажа. Разыграл боком – значит не похожа. Игроки будут постепенно убирать лишних персонажей, стараясь оставить только загаданного. Очень приятная и неконфликтная игра, в которую можно играть всей семьей.
5. Страшные сказки
В начале игры игроки составляют сюжет грядущей сказки – выкладывают по карте из двух стопок. Одна определит, какие магические предметы можно будет использовать и что они делают, а вторая – как предметы приносят победные очки. Вся соль – в картах. Они выкладываются в разные зоны и взаимодействуют друг с другом, позволяя игрокам набирать очки. «Страшные сказки» – хороший пример того, как можно получить атмосферную и интересную игру, в которой при этом нет гигантского количества вариантов выбора каждый ход, всё лаконично и понятно.
6. Вампирский Манчкин
Хотите действительно напугать настольщика? Тащите на игровой вечер Манчкин. Лучше всего, конечно, Вампирский Манчкин. Теперь до заветного 10 уровня можно добраться не просто хватая сокровища, подставляя друзей и моча монстров, но и в роли монстра самому. Здесь можно примерить на себя новые классы – Упыря, Волколака и Подменыша. Обзавестись миньонами, суперсилами, крутыми шмотками и выйти на тропу войны с другими чудовищами. В общем, «Вампирский манчкин» — всё то же пародийное безумие про скитание по подземелью что и другие игры серии «Манчкин», но в соответствующей упаковке.
7. Зомбицид
Если же градус веселья растёт ещё больше и хочется мочить монстров буквально толпами – достаём «Зомбицид» – и буквально устраиваем крошево ходячим мертвецам. В этой кооперативной настолке до 6 игроков могут взять под контроль по персонажу, вооружить его крутыми пушками и отправиться кидать тонны кубиков в десятки зомби. Разбитый на миссии игровой процесс «Зомбицида» даёт всё то, что ждёшь от хорошего зомби-слешера: множество тупых врагов, которые прут со всех сторон пачками, крупные крутые боссы, адреналин от опасных ситуаций, азарт и радость, когда свежеполученное оружие сносит сразу несколько противников за одно действие. Спасайте мирных жителей, катайтесь на тачках, кидайте Коктейли Молотова, прикрывайте друг друга и помните – вы одни против всего мира.
8. Паранормальный детектив
В этой игре один из участников становится призраком, которому нужно помочь остальным детективам понять обстоятельства своей гибели. Для этого в конце игрокам предстоит ответить на пять вопросов: «Кто?», «Где?», «Почему?», «Как?», «Орудие?» и назвать ключевые слова, которые указаны на карте истории призрака. Но вот незадача, призрак не умеет отвечать да или нет, способы коммуникации у него истинно потусторонние – карты Таро, спиритическая доска, проклятое зеркало, призрачное прикосновение и другие не менее экзотичные. Понять, что же дух имеет в виду – непросто, а ведь нужно сделать это ещё и быстрее остальных.
9. Лига детективов. Новые миры
Если вы планируете размять свои дедуктивные способности и навык отличать правду от блефа – садитесь за новую часть Лиги детективов. В коробке Новые миры – три новых сеттинга для партий. Античность, научная фантастика и всеми ужасно любимые Миры Ктулху. В «Лиге детективов» каждому выпадает какая-то профессия, которую он тайно выбирает из двух вариантов и какой-то мрачный секрет, который также тайно выбирается из двух вариантов. Дальше всем предстоит ответить на пять одинаковых вопросов, чтобы рассказать о получившемся персонаже. Но есть нюанс! Рассказать надо так, чтобы догадалось как можно больше людей, но не все – если вас верно разгадают все игроки, победных очков вы не получите. Придётся хорошенько постараться, чтобы ваши намёки были понятны, но оставляли пространство для сомнений.
10. Ведьмин круг
Ну-ка ведьмы, встаньте в круг… Быстрая и несложная игра, в которой вам предстоит плюнуть в котёл ближнему своему. Игроки будут разыгрывать рецепты зелий, чтобы превратить одни ингредиенты в другие, а потом радостно сваливать их в котёл соседу по кругу. Задача – вызвать переполнение по какому-то типу ингредиентов на планшете соперника. Сам сварил, заклинания в одну сторону передал, ингредиенты – в другую. Принцип у игры очень простой, но фирменная динамика с передачей компонентов по кругу отлично работает и игровой процесс получается без провисаний. При этом конкурентность высокая, но даже проигравшим совсем не обидно.
11. Особняки Безумия
И напоследок, игра, которая уже давно обросла преданным сообществом фанатов — «Особняки Безумия». В этой кооперативной настолке по вселенной Лавкрафта вы берёте на себя роль сыщиков, которые продвигаются по сценариям, исследуют окружающую обстановку, сражаются с монстрами, общаются со свидетелями, решают головоломки и, как водится, всячески стараются остановить древнее зло. Монстры и культисты – достойная угроза даже для самых изобретательных хищников. Игра отличается большим количеством контента, не в последнюю очередь – благодаря цифровому приложению, которое выполняет роль ведущего. Оно рассказывает сюжет, помогает выкладывать новые области карты, хранит информацию и в целом ведёт игроков по партии. При этом не отнимая внимания от настольной части приключения.
Елена Зархина рассказывает про самые интересные кейсы ребутов и продолжений любимых сериалов: от оригинальных до абсолютно провальных.
Возвращение героев
Многие телевизионные продюсеры отказываются рисковать и выбирают проверенный сценарий, возвращая сериалы на экраны практически в неизменном виде, лишь сделав скидку на возраст. Они не только запускают новые шоу, но и вдыхают новую жизнь в старые хиты. Бизнес-расчет в таких случаях понятен: зачем изобретать велосипед, когда есть проверенные временем шоу с огромной фан-базой и ярким наследием в массовой культуре.
Одним из самых интересных кейсов телевизионных камбэков считается сериал «Задержка в развитии» с Джейсоном Бейтманом. Вышедший в 2003-м комедийный проект предвосхитил успех «Офиса», «Клиники» и других хитов, задавших тон телевизионной комедии в начале нулевых. В центре истории непутевое, но страшно очаровательное семейство Блум, чей отец отправляется в тюрьму за неуплату налогов. Занять его место, чтобы сохранить семью и бизнес, пытается старший сын Майкл (Бейтман), но каждая его попытка навести порядок в жизни близких оборачивается фееричным каламбуром.
«Задержка в развитии» (2018)
Изначально сериал просуществовал всего три сезона и, несмотря на высокие оценки критиков, был завершен в 2006 году. Но шоу прошло испытание временем и в 2011-м вернулось на экраны усилиями Netflix. Зрители, которые несильно оценили проект в годы его выхода, взглянули на шоу иначе (тем более что в сериале в разные годы засветились известные комики: от Зака Браффа до Боба Оденкерка). Интереса аудитории хватило на то, чтобы стриминг решился выпустить продолжение сериала и заказал еще три сезона. Фактически сериал не стал пересобирать себя и получился идеальным продолжением оригинального шоу, герои которого выросли, но не растеряли своего очарования.
Следующим важным проектом, камбэка которого ждали без малого все, стал сериал «Твин Пикс», переродившийся в 2017-м. Отец-основатель проекта Дэвид Линч поставил перед собой непростую задачу: взглянуть на хорошо знакомый мир сериала глазами современного зрителя, в жизни которого давно появился интернет, гаджеты и прочие атрибуты прогрессивного XXI века. А ряды полюбившихся героев (вроде агента Купера и Лоры Палмер) пополнить новыми персонажами, которые удачно вписались бы в мир истории.
«Твин Пикс» (2017)
Притом что зритель за прошедшие годы стал более ленив и избалован изобилием более развлекательного контента, Линч остался верен себе и своим сложным сюжетам. Продолжение «Твин Пикса» оказалось таким же запутанным, магическим и сложным в восприятии. В шоу соседствовали комичные эпизоды с утратившим память агентом Купером и абсолютно серьезные размышления о природе зла с атомными бомбами и человеческой склонностью с самодеструкции.
Годом позже, в 2018-м, на экраны вновь вышли культовые для телевидения 1990-х «Секретные материалы», которые были официально заявлены не как ребут проекта, а как его логическое продолжение. Даже отсчет выпущенных сезонов сохранился — новый стал 11-м по счету. Агенты Скалли и Малдер остались практически неизменны, но на лицах появилась вселенская усталость: шутка ли, бегать за монстрами и чудовищами 20 лет. Кажется, что устали от истории и сами исполнители главных ролей. После выхода нового сезона Джиллиан Андерсон официально заявила, что на этом прощается с шоу. Вопреки тому, что шоураннер сериала Крис Картер намекнул о возможном продолжении и без Андерсон, проект все же свернули. В марте 2023-го тот же Картер дал понять, что ведется работа по возможному перезапуску сериала. Подробностей пока нет, но за ребут взялся Райан Куглер, сценарист и постановщик франшиз «Крид» и «Черная Пантера».
«Секретные материалы» (2018)
Поиск нового формата
Но пока одни стараются вернуть к жизни классические форматы с незначительными изменениями, другие именитые проекты пытаются найти себя заново с оглядкой на глобальные перемены, произошедшие в мире и массовой культуре.
В конце 2021-го состоялась премьера сериала «И просто так» — спин-оффа легендарного «Секса в большом городе». В него успели вернуться многие звезды, включая исполнительницу роли Саманты Ким Кэтролл. Сперва актриса из-за личного конфликта с Сарой Джессикой Паркер отказалась сниматься в продолжении, но к выходу второго сезона сменила гнев на милость и появилась в крохотном эпизоде. Новый сериал был встречен аудиторией неоднозначно: с одной стороны, он провел важную ревизию, привнеся в историю принципы дайверсити (в проекте появились герои разных национальностей, гендера и сексуальных ориентаций), с другой — в попытке угодить всем проект лишился уникального голоса.
«И просто так» (2021)
Оригинальному шоу хватало 25 минут на эпизод, чтобы рассказать внятную, трогательную и самодостаточную историю, которую хотелось пересматривать. Продолжению, серии которого длятся в два раза больше, не хватает ни творческого запала, ни силы авторской мысли, чтобы хотя бы попытаться дотянуться до высокой планки оригинального сериала. Но шоу помогает возникший вокруг него хайп: как бы его ни хоронили критики, оно уже продлено на третий сезон. А если верить данным просмотров стримингового сервиса Max, выпускающего «И просто так», сериал на данный момент является едва ли не главным флагманом платформы. Кажется, это тот самый случай, когда плохое промо все равно промо, а разгромная критика только подстегивает зрительский интерес.
Приблизительно по такому же пути попыталась пойти «Сплетница» — сериал середины нулевых о богатых подростках, живущих на Манхэттене. Авторы перезапуска заселили историю новыми героями различных рас, гендера и самоидентификации. Но кажется, что все силы ушли на то, чтобы впечатлить аудиторию формой, а не содержанием. Повторить успех «И просто так», держащегося на бензиновых парах «Секса в большом городе», новой «Сплетнице» не удалось, и сериал закрыли после двух сезонов.
«Как я встретила вашего папу» (2021)
Куда радикальнее постарались действовать авторы спин-оффа «Как я встретил вашу маму» — «Как я встретила вашего папу», сместив акцент с героя-мужчины на героиню-женщину, рассказывающую отпрыскам о встрече с их отцом. Проекту не удалось усидеть на двух стульях: он вроде бы хотел стать самостоятельным произведением, но все время поглядывал на оригинальный сериал, наследуя его стиль и атмосферу. Погнавшись за двумя зайцами, авторы не достигли ни одной из поставленных целей, и сериал был закрыт после второго сезона.
«Друзья: Воссоединение» (2021)
На фоне этих провалов кажется вполне разумным «возвращение» на экраны сериала «Друзья» в неожиданном формате ток-шоу с историческим экскурсом в закулисье шоу со всеми подробностями его создания. Пока медиа спекулировали на том, каким будет возвращение проекта, авторы «Друзья: Воссоединение» решили не испытывать судьбу и выбрали формат красивой и доброй открытки, с которой на тебя смотрят любимые герои. Звезды сериала просто прошлись по декорациям «Друзей», вспомнили свои кастинги, самые забавные моменты съемок, рассказали о несостоявшемся реальном романе Дженнифер Энистон и Дэвида Швиммера, перелистнули семейный альбом проекта с его самыми удачными эпизодами и шутками, обнялись и разошлись. Этого оказалось достаточно, чтобы миллионы зрителей по всему миру смахнули слезу и сказали «спасибо».
Старый сюжет на новый лад
Но есть и проекты, которые стараются перенести архаику оригинальных шоу в чуть более обновленные декорации и с учетом того, как успел измениться мир за последние 20–30 лет. У кого-то получается чуть более успешно, как, например, у сериала «Бель Эйр» — современной адаптации комедийного ситкома «Принц из Беверли-Хиллз», некогда запустившего актерскую карьеру Уилла Смита. Мало того что перезапуск получил благословение самого актера, он еще и был тепло встречен профессиональной критикой. И пусть молодой зритель плохо знает оригинальный сериал, это совсем не помешало ребуту стать его достойным наследником.
«Бель Эйр» (2022)
Не так гладко вышло с проектом «Сумеречная зона» — хоррор-антологией конца 1950-х. С тех пор сериал перезагружался почти каждое десятилетие, а его последней на данный момент реинкарнацией является шоу 2019 года, идейным вдохновителем которого стал обладатель «Оскара» за фильм «Прочь» Джордан Пил. Режиссер и продюсер попытался сохранить аутентичный вайб оригинального сериала, у которого не было постоянного актерского состава, а каждый отдельный эпизод являлся законченным произведением. Несмотря на причастность к проекту Пила опытного хоррор-автора, новая версия «Сумеречной зоны» оказалась наименее успешной из всех существующих. Возможно, причина в том, что оригинальный формат сериала безвозвратно устарел, а жанр нуждается в более прогрессивных творческих решениях. Но, может, Пила просто подвело светлое чувство ностальгии: все мы грешим тем, что запоминаем любимые проекты детства с гораздо большим обожанием, чем они на самом деле заслуживают.
Аналогичная неудача случилась и с попыткой перезапустить сериал «Зачарованные» — большой телевизионный хит начала нулевых про трех сестер с ведьмовской силой. Оригинальный сериал казался по-настоящему новым словом на телевидении, совмещая различные жанры и предлагая аудитории свежий взгляд на привычные женские персонажи. Одноименный ребут сериала 2018 года постарался переделать шоу на новый лад, сохранив его ДНК, но за неимением оригинальной концепции продержался в эфире всего четыре сезона (что, вообще-то, тоже неплохо). Этот кейс словно подтвердил напрашивающуюся аксиому про то, что индустрия и зритель отчаянно нуждаются в свежих идеях, а от воскрешения «былых титанов» устали и те и другие.
«Зачарованные» (2018)
Где-то за миг до падения в пропасть сумел остановиться сериал «Сорвиголова: Рожденный заново», съемки которого шли до недавнего времени. Если верить продюсерам сериала (он, конечно, является ребутом только условно, потому что снят по оригинальным комиксам), руководство Marvel настояло на полной пересъемке перезагрузки шоу «Сорвиголова». После первых тестовых просмотров создатели проекта пришли к неутешительному выводу, что он не получился и выпускать продукт в таком виде они не станут. По информации источников, в новой версии истории про незрячего супергероя проект из экшен-боевика превращался в юридическую драму. Подход оказался смелым только на бумаге, а итоговый результат отснятых восьми эпизодов разочаровал создателей.
Получается, что желание авторов привнести в хорошо знакомый сюжет радикально новый подход не сработало и обернулось для студии крупными финансовыми убытками. Кажется, индустрия оказалась перед очередным распутьем, не понимая, как скрестить старый опыт и новое видение, не навредив истории. Судя по тому, как перестраивается кинобизнес, ответ мы узнаем уже в ближайшие годы.
Чуковский мучает детей, четверо стареющих жлобов, Бухарин в роли каннибала, биография крови и автобиография большевизма.
Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского: в 3 т.
В серии УДП «Всех Филостратов всё» (много ли ты вспомнишь навскидку Филостратов и их сочинений, дорогой читатель?) вышло новое издание «Жизни Аполлония Тианского», составленное Флавием Филостратом Старшим в начале III в. н. э. по поручению императрицы Юлии Домны, супруги Септимия Севера. Переводить эту книгу на русский начинали еще Андрей Егунов и Аристид Доватур в 1930-е, а первый полный перевод, выполненный ученицей последнего Еленой Рабинович, был закончен и выпущен только в 1980-е в серии «Литературные памятники». Однако, с точки зрения Елены Георгиевны, подготовка того издания оставляла желать лучшего, поэтому по прошествии почти 30 лет она сделала новое, трехтомное: в первых двух томах представлен основной текст, перевод параллельно оригиналу, а третий отведен под различные допматериалы, и очень хорошо, что все это не напечатали одним кирпичом, как это чаще всего делается.
«Жизнь Аполлония Тианского» представляет собой жизнеописание аскета-неопифагорейца в позднеантичном вкусе, то есть изобилующее странствиями, приключениями, мифологическими элементами и читающееся потому как увлекательный роман. Поскольку Аполлоний не раз совершал чудеса вроде исцеления и воскрешения, а также выступал против деспотической императорской власти, его с давних пор принято сравнивать понятно с кем, против чего выступал, в частности, Евсевий Кесарийский, посвятивший этому вопросу отдельное сочинение, которое вместе с письмами Тианского и свидетельствами о нем представлено в последнем томе этого превосходного издания.
«Итак, пришли они к некоему ручью — Дамид, видевший его позднее, говорит, что он сходен с беотийской Диркою, — а пришед, разоблачились и умастили головы золотистым снадобьем, которое так разогрело тела, что повалил от них пар и пот полил ручьями, словно в жарко натопленной бане; засим окунулись они в воду и омылись, а засим, увенчанные и глася славословия богам, отправились в святилище. Там стали они, словно как хор с Иархом за запевалу, и принялись бить о землю воздетыми посохами, земля же, взымаясь волною, вознесла их на два локтя в воздух, и запели они славословие, сходное с Софокловым пэаном, что гласят в Афинах ради Асклепия».
Хелен Донлон. Ибица. Тени на луне. Изгои, фрики, шаманы и становление клубной культуры
Есть замечательный клип, снятый на совместную композицию музыкальных коллективов The Prodigy и Sleaford Mods, под названием Ibiza («Ибица»). В нем четверо стареющих жлобов, роли которых убедительно исполнили Джейсон Уильямсон, Лиам Хоулетт, Максим Реалити и ныне покойный Кит Флинт, идут в турбюро. Там их ждет прилизанный клерк-педант, который рад целой толпе клиентов и готовится выслушать их пожелания.
Радость сменяется ужасом, когда участники жлоб-квартета начинают нещадно грузить его рассказами о том, как им надо срочно попасть на Ибицу. Клерк долго терпит, но в конце концов достает портативный аннигилятор и избавляется от докучливых фриков, жаждущих приключений, вместо того чтобы спокойно почитать газету, лежа в шезлонге на пляже в пенсионерском Брайтоне.
Автор книги «Ибица. Тени на луне» Хелен Донлон оказалась терпеливее незадачливого клерка из клипа, в котором ветераны рейв-культуры прошлого выстебали самих себя. Она внимательно выслушала десятки голосов квир-шаманизма, превративших средиземноморский остров в демилитаризованную автономную зону, где властью обладают лишь счастье, любовь и пансексуальность.
Или это лишь иллюзия царства счастья и любви, а в действительности Ибица — занюханное туристическое агентство на окраине лондонского боро, где на тебя ругаются мужчины в леопардовых костюмах, а ты даже не понимаешь, чего от тебя хотят, потому что плохо разбираешь эстуарный английский?
Такие вот фракталы невольно возникают перед глазами за чтением этого очерка об одном очень маленьком, но влиятельном островке, формально принадлежащем испанской короне.
«Ибица начала восстанавливать свой колорит только на исходе XIX века, когда первые путешественники-поселенцы прибыли сюда на новом пароме, связавшем остров с материком. К богемным путешественникам ранних тридцатых годов XX столетия, среди которых, например, был художник и фотограф-дадаист Рауль Хаусман, присоединились другие художники и писатели, спасавшиеся от темных политических туч, в частности от зарождающегося фашизма, который распространялся по всей Европе. Эти беглецы во многих отношениях были первыми протохиппи Ибицы».
Александр Нилин. Переделкино: поверх заборов. Роман частной жизни
Александр Павлович Нилин, по его собственному предположению, даже зачат был в поселке Переделкино, на всю жизнь ставшем его персональным Хартлендом, его личной Йокнапатофой.
На страницах «Переделкино: поверх заборов» Нилин воссоздает писательский городок таким, каким он запечатлен в его памяти, и таким, каким он на самом деле является, — не обитель нездешних гениев, но микрокосм, населенный живыми людьми со своими радостями, горестями, причудами и самодурством.
Вот совсем юный, но уже высокомерный Иосиф Бродский язвит над «Леней» Пастернаком, целующим руки Анны Ахматовой, предварительно выпив спирта. Вот Чуковский мучает детей, заставляя их разыгрывать спектакли, которые им вряд ли интересны. И так далее и тому подобное.
Тем, кто любит «гениев» лишь за то, что они гениальны, книга Нилина может показаться жестокой: слишком «простыми» людьми оказываются наши классики в реальной жизни. Для тех же, кто не отрицает человеческую природу литературного творчества, «Поверх заборов» — чтение в высшей степени душевное.
«Корней Чуковский, как бывает у нас не так уж редко, фигура одновременно и переоцененная, и недооцененная. Что, однако, ни в том, ни в другом случае не делает ее менее значительной, чем она есть на самом деле».
Игал Халфин. Автобиография большевизма: между спасением и падением
Имя Игала Халфина соотносят с концепцией «советской субъектности», согласно которой советский человек — не есть пассивный объект властных воздействий и не провальная версия европейского субъекта, но самостоятельное явление, феномен, говоря словами самого историка, «сознательно участвующий в сотворении собственной жизни». Чтобы изучать субъектность, Халфин в качестве аналитической рамки использует комбинацию подходов Фуко и Лотмана.
«Автобиография большевизма» — это колоссальный, под 900 страниц, труд, построенный на свидетельствах большевистского самовыражения, понятых достаточно широко: в орбиту рассмотрения попадают не только тексты о себе, но и публицистические очерки, карикатуры и т. д. Если пытаться выделить одну из сюжетных линий в этом сложном исследовании, то можно сказать следующее. Из материала Халфин выводит, что создание и становление нового человека требовало от идейных людей самой напряженной рефлексии, которая неизбежно выплескивалась за рамки рассуждений, обращенных к самому себе. Парадоксальным продолжением такой рефлексии стали, согласно историку, товарищеская критика, переродившаяся в уже ничуть не товарищескую борьбу и в конечном счете судебные преследования «оппозиции». Иными словами, поначалу партия воспринималась как целый организм, где возникают порой болезни — «уклоны», которые следует исправлять. Однако со временем (надо сказать, весьма непродолжительным) больные стали врагами, а уклоны — злоумышленным вредительством внешних сил.
Ампутация, только ампутация.
«А вот Н. Бухарин предстает в роли каннибала. Сегодня он нанизал на вилку харбинского эмигранта и бывшего кадета Николая Васильевича Устрялова, утверждавшего, что большевики переродились. Читателю остается только гадать, какого контрреволюционера он съел вчера, а какого съест завтра».
Гарро Оливье, Тиссо Жан-Даниель. Жила-была кровь. Кладезь сведений о нашей наследственности и здоровье
У многих, если усердно думать о крови, — густой, конкретной, липкой крови, — начинает кружиться голова. Довольно популярная реакция: страх крови — третья по распространенности фобия на планете, и это один, едва ли не первый из тысячи фактов, которые можно почерпнуть из этой книги. Сочинение двух французских гематологов представляет собой прекрасно структурированную базу данных о главной биологической жидкости, по прочтению которой читатель может уверенно объяснить, чем лейкоциты отличаются от лимфоцитов, откуда берется кровавый пот и какие бактерии живут внутри нашей кровеносной системы.
Некоторые кейсы таки просятся на стол к исследователям науки и техники: например, история о том, как в 1980-е годы во Франции огромное количество людей пострадали и погибли из-за переливания зараженной крови по причинам технических несовершенств, инерции органов здравоохранения и несогласованных действий высших должностных лиц.
Помимо естественно-научных фактов, авторы не обходят стороной и вопросы антропологического толка — вроде представлений о менструальной нечистоте, но весьма поверхностно. В общем и целом, чтение не только занимательное, но и за живое задевает.
«Вы уже знаете, что дышать нас заставляет кровь. Кроме количества эритроцитов, в ней можно также определить уровень кислорода и углекислого газа. Такие исследования называют газометрией. Они позволяют изучить кислотно-щелочной баланс организма, в частности измерив уровень рН и другие сложные, но очень важные, особенно при реанимации пациента, параметры. Эти исследования 149 входят в протокол диагностики таких патологий, как врожденные пороки сердца, при которых артериальная кровь ребенка плохо насыщается кислородом и кожа приобретает иссиня-черный оттенок. Их так и окрестили — синие пороки».
Книга писателя и критика Эдуарда Лукоянова «Отец шатунов» — это обстоятельная биография Юрия Мамлеева и одновременно ерническая деконструкция мифа, окружающего фигуру знаменитого метафизика.
У большинства жизнеописаний радикальных художников есть две проблемы, по видимости противоположные друг другу, но часто совмещающиеся в одной книге. Первая навязывается жанром биографии — повествованием, традиционно идущим от рождения к смерти, от первых опытов к всеобщему признанию. Любой сколь угодно яростный возмутитель спокойствия предстает в таком нарративе достойным деятелем культуры — очередным бюстиком для полки с гипсовыми классиками. Вторая проблема определяется, напротив, характером героев: исследователь оказывается зачарован окружающими их мифами, у него не получается занять внешнюю позицию — и потому не выходит ничего толком понять про своего персонажа. Эдуард Лукоянов придумывает, как избежать этих пороков: создать нечто если не конгениальное, то органичное главному русскому темному классику.
Во-первых, это книга нарочито хаотическая, перескакивающая с пятого на десятое, не разжевывающая для читателя материал, а сбивающая его с толку. Фрагменты, вполне типичные для жанра биографии — реконструкции событий, анализ произведений, разговоры со знакомыми и близкими героя,— чередуются в «Отце шатунов» с фантасмагорическими сценами: уличные хулиганы заставляют будущего писателя показать пипиську («богатыря»), а потом толкнуть рОман, и так пробуждают у него литературный дар, чета Мамлеевых посещает выставку Алексея Беляева-Гинтовта и кумекает с ним о прелестях ядерной войны, Эдуард Лимонов устраивает за борщом отвратительный скандал в гостях у старшего товарища, умирающий классик издевается в больнице над медсестрами и так далее. Эти гротескные сценки написаны как злые пародии на прозу самого Мамлеева. Автор «Шатунов» не был изысканным мастером стиля, но зато обладал абсолютно узнаваемой и почти не менявшейся за полвека манерой, так что пародировать его разговоры о запредельном, бытовые мерзости, утробные хохотки и нездешнюю тоску довольно легко. Вообще-то Лукоянов — замечательный прозаик, но «художественные» фрагменты его книги написаны подчеркнуто коряво, иногда почти вопиюще плохо. Это — манифестация желчного высокомерия, едва ли не презрения к знаменитому писателю.
Здесь надо сказать о второй главной особенности книги: Лукоянов своего героя не любит. Отношение это колеблется между вежливой настороженностью и откровенной ненавистью. Это, конечно, совсем не тот аффект, что обычно движет авторами биографий, но он же позволяет занять по отношению к Мамлееву критическую позицию, на которую никто из всерьез писавших о нем вставать не хотел, отказаться от соблазнительного чувства избранничества, какое возникает у любого читателя, входящего в мамлеевский мир.
Кем был Юрий Витальевич Мамлеев? С одной стороны — создатель самой страшной русской прозы ХХ века, исследователь всевозможных бездн, наблюдатель полуупырей и куротрупов, таящихся в каждом советском обывателе, глава Южинского кружка, знаменитого бредовыми оргиями и несусветными бесчинствами, друг и наставник других вполне жутких личностей (таких, как воспевавший рейх бард, знаток европейского декаданса и ловец кикимор Евгений Головин, радикальный исламист Гейдар Джемаль и, конечно, Александр Дугин; обо всех них довольно много в лукояновской книге). С другой стороны, Мамлеев — нелепый дедушка, десятилетиями писавший аляповатые романы, которые никто, кроме преданных фанатов, не брал в руки, читавший скучные лекции о русском сектантстве и индийской мистике, особо не разбираясь ни в том ни в другом, воспевавший придуманную им самим несусветную «Россию вечную» и с радостью получавший за свои патриотические бредни награды от правительства, многими обожаемый и никем не воспринимаемый всерьез. Был ли поздний Мамлеев-мыслитель печальной профанацией раннего Мамлеева-трансгрессора? Или, наоборот, этот монстр из 1960-х был темным секретом умудренного старца? Или между ними не было противоречия и кошмарные «Шатуны» на самом деле — роман о русских поисках Бога, прямо ведущих к восхождениям в небесную Рассеюшку (как это пытался представить сам автор в поздние годы)? Еще один вопрос: несет ли Мамлеев ответственность за то, что его, казалось бы, абстрактные наития, его чувствительность к духовному выверту дали подпитку консервативным идеологам вроде Проханова и Дугина? Или же писатель был настолько погружен в метафизические дали, что приписывать ему влияние на дела мира сего совершенно бессмысленно?
Лукоянов так или иначе ходит вокруг этих вопросов, обнаруживает массу любопытных нюансов и подсказок, но не дает ответов. Не дает, кажется, принципиально. Из жизни и творчества южинского патриарха просто нет смысла делать однозначную историю. И сам Мамлеев, и все его тексты — лучшие и худшие, совершенные и убогие — свидетельства не истины, сколь угодно страшной или светлой, а смешной и жуткой неконсистентности мироздания, «дырчатости мирового пространства», как называет это Лукоянов. Поэтому и сам рассказ о нем должен стать манифестацией мировой бессвязности, по возможности выбивающей у читателя почву из-под ног. В этом смысле «Отец шатунов» — удача.
В быту мамлеевщина — это пьяная драка на кладбище (а лучше даже в церкви), суп из человеческой головы в сытые времена и прыжок с парашютной вышки без парашюта. Что-то предельно заурядное, но не поддающееся пониманию — это тоже мамлеевщина. <…> В действительности мамлеевщина — это осознание абсолютной хрупкости видимой оболочки мира. В «Шатунах» насилие вершится не потому, что автору хочется пощекотать обывателю нервы, а потому, что персонажи его романа перестали воспринимать мир как реальность.
Обращает на себя внимание упоминание автором общества по обмену открытками «Космополит» с указанием на наличие его отделений в Российской империи.
На официальном сайте посткроссинга есть серия статей (первая, вторая и третья) по истории этого общества, в которых обосновывается мысль о том, что общество «Космополит» является аналогом посткроссинга, но в эпоху до интернета. Косвенно отдельные части статьи Л.К. Танина подтверждают это утверждение.
Вот, он пишет: «Какое наслаждение получать открытки… Завязываешь переписку…» и прочее. То есть сам обмен как минимум столь же значим, как коллекция, которую он представлял на нескольких выставках. Важна и количественная оценка числа членов общества «Космополит» - более 10000 членов, разбросанных по всему миру. И это было самое крупное, но далеко не единственное общество.
Напомним неплохие отечественные сериалы, которые вы, возможно, пропустили, хотя про них и трубили из каждого утюга.
1. «Король и Шут»
История создания одной из самых народных российских групп, панк-коллектива, сумевшего страшные сказки сделать былью, жизнь участников которого при этом была сама порой похожа на страшные сказки. Замечательные молодые актеры (не только Константин Плотников и Владислав Коноплев, но и, например, великолепная Валери Зоидова) — не единственная, но очень веская причина посмотреть сериал.
2. «Фишер»
Тру-крайм в стилистике фильмов Дэвида Финчера и «Настоящего детектива» — довольно неожиданное сочетание, если речь идет о сериале про поиск одного из самых жутких советских маньяков. Если привыкнуть к «шоканью» персонажа Ивана Янковского и несколько истеричной игре Александры Бортич, то на выходе получается мрачный, плотный детектив про зло истинное и то, что прикидывается добром.
3. «Черная весна»
Еще один панковский (не в плане музыки, но в плане стилистики и настроения) сериал в духе «Короля и Шута», и еще один от режиссеров «Фишера» Сергея Тарамаева и Любови Львовой. Навеянное «Эйфорией» хулиганское полотно о вдохновленных литературой подростках-беспредельшиках, устроивших собственный бойцовский… то есть, простите, дуэльный клуб.
4. «Актрисы»
Если вы хотели знать, что значит быть актером в России, то «Актрисы» — нужный рецепт. Снят Федором Бондарчуком (с задоринкой и искрой), написан Паулиной Андреевой, не только артисткой кино и театра, но и талантливой сценаристкой, разыгран ансамблем великолепных актеров. Сарказм, ирония, рефлексия и истинная жизнь закулисья, о которой вам больше так бодро никто не расскажет.
5. «Почка» (2 сезон)
Первой «Почке» о поиске заглавного органа продажной чиновницей, одному из главных хитов 2021 года, как-то не требовалось сиквелов — все было и так понятно. Но авторы Елизавета Тихонова и Мария Шульгина нашли дерзкий способ вывернуть все наизнанку и превратили героиню Любы Аксеновой из антигероини в… антизлодейку, которая, руководствуясь добром, чинит зло. Замечательно.
6. «13 клиническая»
Ядреная смесь из медицинского процедурала а-ля «Скорая помощь», сюрреалистичного «Королевства» Ларса фон Триера и черт знает (буквально!) чего еще. Хоррор-ситком про больницу, в которой главный герой посредством науки и оккультизма изгоняет демонов из своих пациентов — столь же неожиданно, сколь и смешно, изобретательно и смело.
7. «Кафе «Куба»
Неожиданно классный народный ситком от создателей «Реальных пацанов», «Ольги» и, что важнее, малоизвестного шедевра раннего российского сериалостроения «Бедные люди». История о прагматичной «русской бабе» Тамаре, которая кормит дальнобойщиков пельменями в придорожном кафе — крайне интересная рефлексия на тему 2000-х, какими их видели жители российской провинции.
8. «Мир! Дружба! Жвачка!» (3 сезон)
Если вы фанат первых двух сезонов, пожалуй, самого обаятельного российского сериала про 1990-е, то вам и говорить ничего не нужно. Но если вы вдруг, посмотрев 2-й, не понимаете, что там можно продолжать — просто включите и удивитесь, как «МДЖ» повзрослел вместе со своими героями. А если вы даже не в курсе, о чем это мы… видимо, вы никогда не ловили жуков в спичечный коробок.
9. «Раневская»
Слегка стерильный, но симпатичный и, в целом, по-хорошему необязательный байопик (немного с приставкой «псевдо-») об одной из главных артисток советского кино. Великолепная актриса Мариэтта Цигаль-Полищук, сыгравшая диву экрана, может стать для вас настоящим открытием — это ее первая главная роль, и играет она ее крайне достойно. Как говорится, красивый хвост павлином вместо того, что у павлина под этим хвостом.
10. «За полчаса до весны»
Еще один байопик, тоже довольно дерзкий, хотя и присыпанный нафталином тоски по советской эпохе. Которой главные герои, участники ансамбля «Песняры», зачастую открыто противостоят, хотя создателям и не хватает смелости, чтобы довести мысль до конца. И все же, смотреть «За полчаса до весны» интересно — он неплохо раскрывает и эпоху, о которой рассказывает, и психологию центрального коллектива.
Теология освобождения, разработанная в левых христианских кругах Латинской Америки, исходит из постулата о том, что бедность — не «естественное», а противоестественное явление, результат греха и эгоизма, плод поклонения ложному идолу — капитализму, и должно быть устранено путем как минимум действенных социально-экономических реформ, а то и вооруженного сопротивления угнетателям.
На Медельинской конференции епископы озвучили, возможно, самую известную концепцию теологии освобождения — «предпочтительный выбор в пользу бедных». Как поясняет Гутьеррес, она «означает солидарность с бедными и неприятие бедности как того, что противоречит воле Божьей»; также он описывал ее как «выбор в пользу угнетенных». Хотя эта концепция получила широкое распространение только с появлением теологии освобождения, мы видели, что она присутствовала в социальном учении Католической церкви еще с энциклики «Rerum novarum», в которой папа римский Лев XIII заявил: «Однако, если речь идет об охране частных прав, следует особенно печься о неимущих и беспомощных». Выбор в пользу бедных, говорит Гутьеррес, продемонстрирован нам Богом — на протяжении всего Писания, но наиболее ясно в образе Христа, — и народ Его должен Ему в этом подражать. Христиане должны «встать на сторону бедных и угнетенных», как это сделали Бог в Ветхом Завете и Иисус Христос в Евангелиях. «Вхождение Бога в историю и Его солидарность с угнетенными означает, что Он противопоставляет себя богатым и сильным не потому, что маргинализированные люди в какой-то степени более святы, а потому, что они угнетены. Бог отдает предпочтение бедным и угнетенным, а не фараонам этого мира».
Ключевым разделом Библии для сторонников теологии освобождения является Исход, который выражает идентификацию Бога с угнетенными и освободительную силу его послания. «Яхве — освободитель», — пишет Гутьеррес. «Исход, — утверждает бывший священник Филипп Берриман (р. 1938), — не просто событие, а модель освобождения, которая дает ключ к интерпретации Писания и к интерпретации современного опыта». Гутьеррес утверждает, что данные Израилю законы, направленные на правильное использование земли и социальную справедливость, отражают эту же модель. Запрет ростовщичества, повеление не жать поле по краям, чтобы оставлять безземельным беднякам часть урожая, списание долгов в юбилейный год — все эти указания были даны потому, что израильтяне освободились от рабства и не должны были снова в него впасть. Обличения таких пророков, как Амос, Михей и Исаия, следуют той же схеме, поскольку они призывают Израиль вернуться к этим законам и стремятся укрепить и возобновить освобождение. Эта схема воплощается в Христе, который явился в нищете, чтобы «проповедовать пленным освобождение», согласно записи его синагогальной проповеди у Луки (Лк. 4: 16–20). «Латиноамериканцы воспринимают это как своего рода манифест, — объясняет Берриман, — Иисус говорит, что он воплощает век освобождения, предсказанный пророками». Учение Христа, пишет Гутьеррес, провозглашает одновременно «прямое противостояние богатым и власть имущим и радикальный выбор в пользу бедных». Как утверждает кардинал Пиронио, оно показывает, что «в истории спасения Бог выполняет работу целостного освобождения».
Этот момент также демонстрирует, что Божий народ должен посвятить себя работе по освобождению. Церковь, говорит Гутьеррес, должна занять одну из сторон в обществе, разделенном на жертв и бенефициаров экономического угнетения. «Познать Яхве, что на библейском языке эквивалентно словам „полюбить Яхве“, — значит установить справедливые отношения между людьми, значит признать права бедных, — утверждает Гутьеррес. — Обратиться — значит посвятить себя процессу освобождения бедных и угнетенных». Божественное откровение, заявляет он, показывает нам, что бедность — это не естественное или законное явление, а результат человеческого греха и эгоизма. «Бедность, — говорит Гутьеррес, — это скандальное состояние, несовместимое с человеческим достоинством и, следовательно, противоречащее воле Бога». Это мнение было подтверждено на конференции латиноамериканских епископов 1979 года в Пуэбле (Мексика), на которой было заявлено: «Мы считаем, что растущий разрыв между богатыми и бедными скандален и противоречит сути христианства». Если требуется доказательство такого взгляда на бедность, то, как указывает Берриман, разделение овец и козлищ в 25-й главе Евангелия от Матфея показывает, что «критерием праведной жизни является практическая материальная помощь ближнему». Критерием является не принадлежность к христианству — «можно даже быть атеистом», — а то, помогал ли человек бедным, обеспечивал ли их и стремился ли освободить угнетенных.
В рамках теологии освобождения опыт угнетенных народов необходим для понимания того, что именно является истинным и правильным, поскольку «опыт бедности и угнетения <...> является таким же важным текстом, как и текст самого Писания». Для некоторых сторонников теологии освобождения «точка зрения бедных — это, в частности и в особенности, точка зрения распятого Бога, которая может служить критерием для богословских размышлений, библейской экзегезы и церковной жизни». Голландский теолог Карлос Местерс (р. 1931) объясняет, что при толковании Библии в рамках теологии освобождения «акцент делается не на значении текста как такового, а скорее на значении, которое текст имеет для читающих его людей. <...> Простые люди ставят Библию на надлежащее ей место, место, которое она должна занимать по замыслу Бога. Они ставят ее на второе место. На первое место выходит жизнь!» Это происходит потому, что теологическая истина не абсолютна, а субъективна, она возникает в конкретном контексте и не может претендовать на универсальную полезность или всеобщую применимость. Латиноамериканские священнослужители стали рассматривать ту теологию, которую они изучали в семинарии, не как универсальную, а как теологию первого мира, не отвечающую нуждам обществ зависимой глобальной периферии. Все разновидности теологии освобождения «представляют собой реакцию против европейского и североамериканского теологического истеблишмента, который бессознательно полагал, что его теология — это просто „христианская“ теология». «История христианства, — говорит Гутьеррес, — написана белой, западной, буржуазной рукой», исключающей опыт и точку зрения «всех бедных, всех жертв господ этого мира».
Один из примеров этого, объясняет Гутьеррес, касается «проблемы», которая побуждает к развитию новой теологической рефлексии. Постпросвещенческая теология связана с ответом на вызов неверия, с разработкой ответов христианской теологии на рост скептицизма и рационализма. Теология, разработанная в этом контексте, явно не актуальна для Латинской Америки, утверждает Гутьеррес, поскольку большинство ее жителей остаются приверженцами христианства. Проблема Латинской Америки — не отсутствие веры, а проблема «не-человека» — проблема того, кто по причине бедности и угнетения был лишен своей человеческой сущности, своего достоинства как носителя образа Божьего. «Таким образом, мы встаем перед вопросом не столько о том, как говорить о Боге в повзрослевшем мире, сколько о том, как провозгласить Бога Отцом в бесчеловечном мире. Как нам сказать „не-людям“, что они сыновья и дочери Бога?» Вот в каком контексте должно развиваться богословие, отвечающее потребностям Латинской Америки.
Из этого контекстуального взгляда на теологию вытекает, что богословие должно возникать из действия, или праксиса, а не разрабатываться абстрактно до самого действия. «Теология идет следом, — говорит Гутьеррес, — это второй шаг». Сначала действие, затем размышление; источник теологии — именно в таком сочетании действия и размышления. Это опять же отличается от традиционного, или «западного», богословия, в котором сначала разрабатывается теологическая система, а затем уже она дает основу для практики, будь то практика Церкви или жизнь отдельного верующего. Первоисходным местом такого богословского размышления, проистекающего из практики, является первичная церковная община (ПЦО, иначе известная как христианская первичная община). Это «мотивированные христианской верой небольшие общины под руководством мирян, которые считают себя частью Церкви и стремятся работать вместе, чтобы улучшить свои общины и строить более справедливое общество».
Медельинская конференция подтвердила значение первичных церковных общин, но они начали развиваться несколькими годами ранее — сначала в Бразилии как способ для прихожан провести службу без рукоположенного священника (так называемая месса без священника). Службы первичных церковных общин изначально были сильно ограничены — чтец-мирянин читал только те проповеди, что были подготовлены и одобрены епархиальными властями, — тем не менее они стали местом, где христиане могли собраться вместе, чтобы взять на себя обязательство действовать и развивать свои идеи, размышляя над этими действиями. Кроме того, они стали форматом, в котором люди смогли путем размышлений и обсуждений объединить свой опыт угнетения и нищеты со Священным Писанием или церковным учением, что связывало их с концепцией выбора в пользу бедных и приверженностью контекстуализированному богословию, свойственным теологии освобождения. В действительности, как утверждалось, только через первичные церковные общины «латиноамериканская теология освобождения сумела укорениться в живом опыте низовых масс. Без этого праксиологического фундамента теология освобождения не смогла бы артикулировать страдания бедных и претендовать на статус их представителя, на котором продолжает основываться ее авторитет».
Эти общины имели огромное значение и для работавшего с ними духовенства: при более тесном общении с бедняками священники начинали понимать, что бедность является результатом угнетения, а не Божьей воли. Первичные церковные общины стали важным источником практики, поддерживавшей угнетенные сообщества; например, их члены могли участвовать в прямых действиях против несправедливых работодателей или землевладельцев — и могли вести к их радикализации: например, в Никарагуа сандинисты вербовали в первичных церковных общинах своих сторонников. Их роль особенно возросла в годы военной диктатуры в Бразилии, а также в тех странах Латинской Америки, которые в 1970-х годах оказались под властью военных диктатур, в том числе Чили, Боливии, Уругвае и Аргентине.
Ключевым элементом теологии освобождения являлось представление о том, что капиталистическая система есть форма идолопоклонства. К сторонникам этой теории относятся немецкий теолог Франц Йозеф Хинкеламмерт (р. 1931) и Уго Ассман (р. 1933). И Хинкеламмерт, и Ассман опираются на марксистскую концепцию товарного фетишизма, согласно которой предметы, не имеющие или почти не имеющие внутренней ценности, фетишизируются и становятся объектами языческого поклонения на основе их меновой стоимости. Это поклонение является формой ложного сознания, порожденного капиталистической системой. Товары становятся идолами, которым люди вынуждены приносить жертвы и подчиняться, а сам капитал принимает роль капризного божества. Такой взгляд связан с ветхозаветным осуждением богов-идолов, порабощающих свой народ и связанных с властью и угнетением. В отличие от них, живой Бог выбирает народ рабов, чтобы освободить его из плена. «Боги» ждут ритуалов и жертвоприношений — даже человеческих, Бог же, напротив, требует справедливости и любви. Хинкеламмерт, в частности, опирается на латиноамериканскую концепцию Бога как Бога Жизни, характеризуя освобождение как «теологию жизни», в отличие от капитализма — «теологии смерти». Если мы вернемся к аргументам Гутьерреса относительно контекстуального богословия, то сможем увидеть, что это идолопоклонство является еще одной «проблемой», в рамках которой должна развиваться теология.
Эта критика капитализма демонстрирует радикализм, лежащий в основе теологии освобождения. Недостаточно заниматься благотворительностью или добиваться поверхностных реформ, необходимо изменить саму систему. Классическим выражением этой позиции является афоризм бразильского архиепископа Дома Хелдера Камара (1909–1999): «Когда я даю бедным еду, меня называют святым. Когда я спрашиваю, почему у бедных нет еды, меня называют коммунистом». В другом своем высказывании, менее известном, но не менее прямолинейном, Камара утверждал, что «поверхностной, формальной реформы будет недостаточно. <...> Необходима структурная революция». Тот же акцент содержится в «Манифесте епископов третьего мира», согласно которому там, где система сама порождает бедность и несправедливость, Церковь должна не просто призывать к реформе, но отвергнуть систему, противоречащую воле Божьей. Ричард Шолл (1919–2002), пресвитерианский миссионер и один из немногих протестантов, внесших вклад в латиноамериканскую теологию освобождения, считал, что «уже невозможно отрицать, что причины бедности носят структурный характер и требуют структурных изменений в базисе». Латиноамериканская церковь, говорил Гутьеррес, «должна пророчески обличать каждую ситуацию дегуманизации, которая противоречит братству, справедливости и свободе. <...> Церковь должна доходить до самых причин этой ситуации, а не довольствоваться указанием на некоторые ее последствия и вниманием к ним».
Эта радикальная критика, утверждает Берриман, есть критика Христа. «Теологи освобождения не пытались переделать Иисуса в социального революционера», — говорит Берриман, однако в послании Христа содержатся «семена критики любого употребления власти, влекущего смерть людей». Теология освобождения, в свою очередь, «настаивает на том, что вера не может быть нейтральной, когда речь идет о жизни и смерти людей». Результатом этой радикальной критики стала смерть Иисуса. Однако в смерти Христа Бог отождествился с угнетенными и страдающими, а в Его воскресении Бог жизни одержал победу над силами смерти — идолами, ложными богами угнетения и капитализма. Теология освобождения радикализовала многих христиан — мы уже отмечали переход верующих от христианской демократии к теологии освобождения, а также то, что в движение сандинистов в Никарагуа вступали члены первичных церковных общин. Такие христиане, как участники Рабочего движения католического действия, поддерживали социалистическое правительство Чили, а международная конференция «Христиане за социализм» в Сантьяго процитировала Че Гевару, объявив: «Когда христиане решатся стать настоящими свидетелями революции, тогда революция в Латинской Америке станет непобедимой».
Один из множества примеров такого радикализма дает колумбийский священник Камило Торрес Рестрепо (1929–1966). В1960-х годах Торрес стал своего рода предвестником освободительных идей, которые получили развитие в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Он стремился объединить угнетенных капиталистической системой — крестьян, рабочих, жителей трущоб и лачуг, а также критически настроенных к системе интеллектуалов — в революционный Объединенный фронт, утверждая, что революция — это «путь к созданию правительства, которое кормит голодных, одевает нагих, учит невежд, проявляет милосердие и любовь к ближнему на практике, а не только время от времени и не только по отношению к немногим». Торрес вступил в отряд колумбийских партизан и погиб в бою. Архиепископ Сан-Сальвадора Оскар Ромеро (1917–1980), канонизированный папой Франциском в 2015 году, также поплатился жизнью за свою радикальную критику угнетения. Ромеро был убежденным противником военной диктатуры в Сальвадоре и был убит зарождавшимся движением «контрас», когда служил мессу. Это не единичные примеры: в Латинской Америке с 1964 по 1978 год был убит 41 священник, еще 11 пропали без вести, 485 были арестованы, 46 подверглись пыткам, а 253 оказались высланы из своих стран. Эти репрессии обрушились на единомышленников бразильских епископов, заявивших в 1973 году, что капитализм — «величайшее зло, накопленный грех, гнилой корень, дерево, чьи плоды мы познали: нищета, голод, болезни, смерть», и потребовавших, чтобы общество вышло «за рамки частной собственности на средства производства», ибо
«мы хотим мира, в котором плоды труда будут принадлежать всем. Мы хотим мира, в котором люди будут работать не для того, чтобы разбогатеть, а для того, чтобы у всех было все необходимое для жизни: еда, медицинское обслуживание, жилье, школьное образование, одежда, обувь, вода, электричество. Мы хотим мира, в котором деньги будут служить людям, а не люди будут служить деньгам. Мы хотим мира, в котором люди будут едины, а разделение на богатых и бедных будет упразднено».
12 ноября исполняется 190 лет со дня рождения замечательного русского композитора и ученого Александра Бородина, автора одной из самых красивых и узнаваемых мелодий на свете – «Хора невольниц» («Улетай на крыльях ветра») из оперы «Князь Игорь».
История Бородина – пример того, что человек порой сам не знает, в чем его подлинная сила. Не подозревая, что он войдет в историю прежде всего как композитор, а не ученый, Бородин объяснял Мусоргскому, Римскому-Корсакову и другим великим друзьям: «Для меня музыка – забава, а химия – дело».
Крепостной сын
Бородин родился в Санкт-Петербурге и первые годы жизни числился крепостным собственного отца. Он был незаконнорожденным сыном грузинского князя Луки Гедианова и русской мещанки Авдотьи Антоновой, дочери военного. Получается, что один из самых русских по духу и мелодике композиторов был по крови наполовину грузином, да еще древнего аристократического рода.
Как практиковалось в те времена, маленького Сашу записали сыном крепостных Гедианова: слуги Порфирия Бородина и его супруги Татьяны. Авдотью Константиновну маленький Саша «в целях конспирации» называл тетушкой. Называл он ее так и когда вырос, но в этом была уже нежная ирония.
Князь очень любил Александра, так как в официальном браке у него рождались только дочери, и, будучи просвещенным человеком с широким кругом интересов, дал ему хорошее образование.
Заболев и предчувствуя близкую смерть, Гедианов подписал сыну вольную грамоту и устроил Авдотье фиктивный брак с врачом-немцем по имени Христиан Клейнеке. Но немец скоро умер, а вслед за ним и князь, и вдова стала жить с сыном в купленном на деньги Гедианова доме недалеко от Семеновского плаца.
Звуки военного оркестра очень интересовали юного Сашу, он часто ходил на плац и разговаривал с солдатами-музыкантами, а дома пытался подобрать услышанные мелодии на фортепиано. Видя увлечение мальчика, мать наняла ему учителя музыки. Александр освоил фортепиано, флейту и виолончель.
Фальшивый купец
В юности Бородин уже очень хорошо разбирался в музыке, не пропускал ни одного интересного столичного концерта. «Мы оба бойко играли и свободно читали ноты и на первый же год переиграли в четыре руки и знали чуть не наизусть все симфонии Бетховена и Гайдна, но в особенности заигрывались Мендельсоном», – вспоминал его товарищ Михаил Щиглев, впоследствии ставший композитором, дирижером и музыкальным педагогом.
Щиглев с разрешения родителей жил в доме Бородина: вместе подростки занимались с репетиторами по разным наукам. В 13 лет друзья исполнили первый написанный Бородиным концерт для флейты с фортепиано. За ним последовало еще несколько пьес, и обожавшая Александра мать поспешила издать их отдельной брошюрой.
Несмотря на творческие успехи, Бородин считал музыку лишь одним из множества своих интересов, главным из которых была химия. В своей комнате Саша устроил настоящую химическую лабораторию. Он изготовлял фейерверки и краски, которыми пользовался на уроках рисования.
Достигнув совершеннолетия, Александр, значившийся в документах как «вольноотпущенный дворовый человек», рисковал отправиться на 19 лет в солдаты, поэтому мать, приложив немало усилий и потратив изрядно денег, оформила ему другой социальный статус – купца 3-й гильдии. Затем деловая Авдотья Константиновна сама выбрала сыну место учебы – Медико-хирургическую академию.
"Поменьше романсов"
Русские ученые-химики Н. Житинский, А. Бородин, Д. Менделеев, В. Олевинский
В академии он стал любимым учеником выдающегося русского химика Николая Зинина. Мэтру не нравилось, что часть своего времени Александр посвящал музыке. «Поменьше занимайтесь романсами. На вас я возлагаю все свои надежды, чтоб приготовить заместителя своего, а вы все думаете о музыке и о двух зайцах», – говорил ученый.
Но Бородина нельзя было упрекнуть в легкомысленном отношении к науке. Он был так погружен в учебу, что, по воспоминаниям младшего брата Дмитрия, «провонял совсем трупным запахом препаровочной». Все возможное время он проводил в домашней лаборатории Зинина, ставшей чем-то вроде клуба единомышленников.
С 1868 года Александр Бородин член-учредитель Русского химического общества
И все же музыка оставалась важной частью его жизни. «Мы не упускали никакого случая поиграть трио или квартет где бы то ни было и с кем бы то ни было. Ни непогода, ни дождь, ни слякоть – ничто нас не удерживало, и я, со скрипкой подмышкой, а Бородин с виолончелью в байковом мешке на спине делали иногда громадные концы пешком», – вспоминал Щиглев.
Однажды темным вечером друзья возвращались с очередного концерта по пустынной неосвещенной улице. Вдруг Щиглев, шедший немного позади товарища, услышал странный грохот, и затем в наступившей тревожной тишине откуда-то из-под земли донеслись звуки флейты. Оказалось, Бородин, оступившись в темноте, провалился в подвал какой-то лавки. В первую очередь он испугался не за свои кости, а за флейту и тут же решил проверить, не сломался ли инструмент.
На целебных водах
По окончании академии с похвальным листом 22-летний Александр некоторое время служил врачом-ординатором во Втором военно-сухопутном госпитале Петербурга, но скоро убедился, что практическая медицина не для него: он мог упасть в обморок при виде тяжелой раны. Бородин предпочел научную работу и устроился ассистентом к Зинину в родную академию.
Зато именно в госпитале Бородин впервые встретил Модеста Мусоргского, ставшего впоследствии его близким товарищем. Молодой Мусоргский служил там дежурным офицером. По воспоминаниям Бородина, во франтоватом 17-летнем, «только что вылупившемся из яйца» юноше было невозможно провидеть будущего автора «Хованщины» и других могучих произведений.
Научная карьера Бородина тем временем шла в гору. В 1858-м он стал доктором медицины, защитив диссертацию на тему «Об аналогии мышьяковой кислоты с фосфорной в их действии на человеческий организм». В том же году поехал в командировку в Солигалич, где изучал источники минеральных вод и определил их целебные свойства, написав по итогам исследования доклад. Построенная по его рекомендациям бальнеологическая лечебница теперь носит имя Бородина.
В 1859 году академия направила молодого ученого за границу для пополнения опыта: «с целью посещения лабораторий и замечательнейших в химическом отношении фабрик и заводов».
Великие друзья и большая любовь
Бородин попал в немецкий университетский город Гейдельберг, где был принят не только в лабораторию знаменитого химика Эмиля Эрленмейера, но и в круг живших там ровесников-ученых: Дмитрия Менделеева, Сергея Боткина, Ивана Сеченова. Их сблизили наука и искусство: Бородин по просьбе друзей мог сыграть по памяти любое произведение, например, «Севильского цирюльника», которого обожал Сеченов.
С Менделеевым они объездили всю Европу: «В одних блузах, чтобы совсем походить на художников, что очень выгодно для Италии – для дешевизны», как вспоминал позже создатель Периодической таблицы. Изучали музеи, церкви, театры.
Екатерина Протопопова, жена Александра Бородина
Работая в Гейдельберге, молодой ученый открыл реакцию серебряных солей карбоновых кислот с галогенами, дающую в результате галогенозамещенные углеводороды, – в науку она вошла как реакция Бородина, хотя в Германии и США ее предпочитают называть реакцией Хунсдикера, по имени ученого, усовершенствовавшего ее столетие спустя.
В Германии Бородин встретил не только Менделеева с Боткиным, но и свою будущую жену. Москвичка Екатерина Протопопова приехала в Гейдельберг лечить астму, а с Александром их свела музыка. Девушка блестяще играла на фортепиано и устраивала у себя дома музыкальные вечера. По воспоминаниям Екатерины Сергеевны, Бородин был окончательно покорен, когда выяснилось, что у нее абсолютный слух.
Под влиянием вкусов возлюбленной Бородин начал расширять свою композиторскую палитру, сочинив струнные трио и секстет, сонату для виолончели на тему Баха.
Всеобщий любимец
Бородин взялся сопровождать Екатерину Сергеевну, когда немецкие врачи посоветовали ей сменить климат и поехать в Италию. Познакомившись с местными учеными, он получил доступ к лаборатории Пизанского университета, где смог впервые в истории получить фторорганическое соединение – фтористый бензоил.
В 1863-м Александр и Екатерина поженились. К тому времени они уже вернулись в Россию, где Бородина назначили заведующим химической лабораторией, а потом и кафедрой химии Медико-хирургической академии.
Его ведомственная квартира, располагавшаяся над лабораторией, стала центром притяжения молодых ученых и любознательных студентов, как в свое время дом Зинина. Многие ученики буквально жили у Бородина, став частью его семьи. Тем более что жены часто не бывало дома – слабая здоровьем, она плохо переносила петербургские осень и весну, уезжая на это время к матери в Москву.
Открытый и добродушный Бородин был любимцем студентов и коллег. Но вскоре по возвращении на родину у него появился еще один круг общения – музыкальный. Сергей Боткин познакомил Александра с композитором Милием Балакиревым, и во многом благодаря именно этой встрече Бородин стал тем, кем его теперь знает весь мир.
В "Кучке"
Балакирев ввел Бородина в круг своих единомышленников: Николая Римского-Корсакова, Цезаря Кюи и уже знакомого Бородину Модеста Мусоргского.
О Бородине Балакирев говорил: «До встречи со мной он считал себя только дилетантом и не придавал значения своим упражнениям в сочинении. Мне кажется, что я был первым человеком, сказавшим ему, что настоящее его дело – композиторство».
Компания Балакирева, прозванная критиком Владимиром Стасовым «Могучей кучкой», заставила Бородина по-новому взглянуть на сочинение музыки. Она противопоставляла себя основанной в 1862 году Санкт-Петербургской консерватории, которая была в их глазах местом формального, традиционного отношения к музыке, тогда как «кучкисты» предпочитали поиск и эксперимент. Иронично, что теперь консерватория носит имя участника «Кучки» Римского-Корсакова.
Существовало и другое напряженное противостояние: петербургский музыкальный истеблишмент того времени с высокомерной иронией смотрел на погружение Балакирева и его друзей в русский фольклор, народную мелодику. Это насмешливо называлось «музыкой ямщиков».
Композиторы-друзья не просто общались, обсуждая творчество. Они нередко работали вместе, помогая друг другу довести до ума то или иное произведение. В этой среде Бородин обрел достаточную уверенность, чтобы приступить к большой форме – своей первой симфонии. Из-за научной работы ее создание растянулось на четыре года, зато после ее премьеры в Русском музыкальном обществе он получил восторженные комплименты от Ференца Листа. Окрыленный успехом, Бородин написал несколько романсов: «Спящая княжна», «Морская царевна» и другие.
Картина Александра Михайлова "Балакиревский кружок «Могучая кучка»"
Сказка с подтекстом
Сегодня романсы Бородина – старая добрая классика, и трудно представить, что в свое время они имели чуть ли не политический подтекст. Младший современник Александра Порфирьевича композитор Михаил Ипполитов-Иванов вспоминал: «Очень мы увлекались «Спящей княжной» и «Темным лесом» с их явно революционным оттенком». В спящей «мертвым сном» заколдованной княжне, ждущей прихода богатыря, который сокрушит чары и разбудит ее к жизни, бунтарски настроенная молодежь видела образ родной страны.
«Песня темного леса», в лаконичных словах которой говорилось о неких «воле-волюшке» и «силе-силушке», которые шли на расправу с недругом, сначала и вовсе не прошла цензуру, но Римский-Корсаков схитрил, вложив ее партитуру между нотами своих сочинений. Симпатизировавший ему чиновник, не разглядев подлога, подписал всю пачку.
Отношение «кучкистов» к сочинительству как к поиску, эксперименту было очень знакомо Бородину по его научной работе. За партитурой, за фортепиано он нередко вел себя, как в лаборатории: пробовал соединить прежде не соединявшиеся элементы, менял их пропорции.
Бородин сочинял не только музыку, но и стихи для своих произведений. Писал он стихи и отдельно от музыки, под псевдонимом «Нескромный поэт». Мог экспромтом выдать чуть ли не поэму, но значения своему поэтическому дару придавал мало – такой вот «нескромный».
Богатырский смех
Титульный лист партитуры оперы "Князь Игорь"
Были в жизни Бородина и эксперименты, о которых ни он, ни некоторые его биографы предпочитали не вспоминать. Так, по предложению комедиографа и переводчика Виктора Крылова, знавшего, что Александр Порфирьевич увлекается русским эпосом, он взялся писать музыку к опере «Богатыри». Это была близкая к фарсу комедия о похождениях сказочных героев.
Приближалась премьера, а у композитора была готова лишь половина партитуры, так что Бородин надергал мелодий из произведений других композиторов: Россини, Мейербера, став практически одним из первых постмодернистов. Но в те времена гордиться подобными трюками никому не приходило в голову, поэтому Александр Порфирьевич попросил не указывать имя автора на афише и вообще всячески умалчивал об этой авантюре.
Несколько лет спустя он воздал русским богатырям должное в своей второй симфонии, звучание которой было настолько сказочно-эпичным, что с легкой руки Стасова она стала называться «Богатырской».
«Могучая кучка» и другие коллеги всячески убеждали Бородина писать еще, но творчество шло не так активно, как могло бы, ведь Александр Порфирьевич продолжал считать себя в первую очередь серьезным ученым и преподавателем. Много сил отнимал и уход за болезненной женой; боясь нарушить ее хрупкий сон, композитор не мог сочинять дома за фортепиано. Поэтому значительную часть оперы «Князь Игорь» он написал, когда гостил у родственников в Москве.
"Товарищи желают мне болезни"
Одно время вся «Могучая кучка» была охвачена страстью к героическим операм с сюжетами из русской истории и сказок: Римский-Корсаков писал «Псковитянку», Мусоргский – «Бориса Годунова», Балакирев – «Жар-птицу». Не отставал от друзей и Бородин: взялся было писать оперу «Царская невеста» и сочинил несколько сцен и хоров, но скоро утратил интерес к сюжету. Стасов подсказал ему взять за основу «Слово о полку Игореве». Бородин изучал летописи и даже съездил в Путивль, чтобы проникнуться духом истории.
Нетрудно заметить, что половцы в опере Бородина хотя и вражеская сила, но не одномерная, не картонная. Их образы не менее человечны, объемны, чем образы славян. С ними связаны одни из самых эффектных моментов «Князя Игоря»: балетный фрагмент «Половецкие пляски», «Хор невольниц». По семейному преданию, род Гедиановых происходил из ассимилировавшихся в Грузии половецких князей.
Работа над оперой шла почти 20 лет и оборвалась с преждевременной смертью композитора. Друзья, как могли, стимулировали профессора Бородина к сочинительству, но преуспевали не всегда. Сам Александр Порфирьевич сетовал: «Дни, недели, месяцы, зимы проходят при условиях, не позволяющих и думать о серьезном занятии музыкою. Некогда одуматься, перестроить себя на музыкальный лад, без чего творчество в большой вещи, как опера, немыслимо. Для такого настроения у меня имеется в распоряжении только часть лета. Зимою я могу писать музыку, только когда болен настолько, что не читаю лекций, не хожу в лабораторию, но все-таки могу кое-чем заниматься. На этом основании мои музыкальные товарищи вопреки общепринятым обычаям желают мне постоянно не здоровья, а болезни».
Дамский защитник
От музыки Бородина отвлекала не только научная, но и общественная деятельность: он стоял у истоков Русского химического общества, был одним из организаторов и преподавателей Высших женских медицинских курсов, первого учебного заведения такого рода в мире.
В 1860-х идея допуска женщин к высшему образованию казалась многим фантастичной. Что и говорить, если в середине того десятилетия трудоустройство женщины в одну из касс Московско-Нижегородской дороги подавалось журналистами как «великое дело в общественной жизни». А вольность профессора Императорской военно-медицинской академии Венцеслава Грубера, допустившего на свои занятия нескольких барышень, вызвала ураган негодования со стороны военного министра.
В словаре Брокгауза и Ефрона о Бородине говорится: «Более горячего и деятельного поборника женского образования трудно было найти. Для него это было sancta sanctorum, ради защиты которого он готов был жертвовать всем. В истории развития высшего женского образования в России имя Бородина должно бесспорно занимать одно из первых мест».
Помимо прочего, ученый и композитор взял на себя и хлопотную роль казначея Общества пособия слушательницам Медицинских и Педагогических курсов. Наряду с известным астрономом Сергеем Глазенапом Бородин редактировал издававшийся в 1870-х научный журнал «Знание».
Немало сил уходило у ученого-композитора и на помощь студентам, подпавшим под политические репрессии, особенно когда после убийства императора Александра II началось закручивание гаек.
"Великанская сила и ширина"
Разменяв шестой десяток, Бородин время от времени жаловался на боли в области сердца, но не придавал им большого значения. 27 февраля 1887 года он устроил у себя дома костюмированную вечеринку по случаю масленицы. В разгар веселья профессор неожиданно потерял сознание. Ни присутствовавшие на вечеринке, ни прибежавшие на помощь из соседних квартир профессора-медики не смогли привести Бородина в чувство. Он умер от инфаркта. Жена пережила Александра Порфирьевича всего на четыре месяца.
«Князь Игорь» и Третья симфония Бородина остались недописанными. За оперу было особенно обидно, ведь друзья уже слышали многие великолепные ее фрагменты. Римский-Корсаков и Александр Глазунов, имевшие опыт работы с Бородиным и знавшие его концепции, взяли на себя труд дописать произведение, премьера которого с успехом состоялась в 1890-м в Мариинском театре.
Могила Александра Бородина на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры
Поздние исследования показали, что товарищи Бородина несколько исказили авторский замысел, в частности, изменив лирический характер оперы на эпический. Тем не менее «Князь Игорь» в редакции Глазунова и Римского-Корсакова стал одним из главных символов русской музыки в мире.
В 1909 году балетный фрагмент «Половецкие пляски» произвел фурор в Париже: Сергей Дягилев показал его во время своих «Русских сезонов» в постановке Михаила Фокина со сценографией Николая Рериха.
Удивительное дело, но именно «кабинетный ученый», профессор химии, а не какой-нибудь буйный «свободный художник» творил музыку, которая, по словам композитора и музыковеда Бориса Асафьева, «возбуждает ощущение силы, бодрости, света; в ней могучее дыхание, размах, ширь, простор; в ней гармоничное здоровое чувство жизни, радость от сознания, что живешь».
«Главные качества его [таланта] – великанская сила и ширина, колоссальный размах, стремительность и порывистость, соединенная с изумительной страстностью, нежностью и красотой», – писал Владимир Стасов, ставший первым биографом композитора. Он же констатировал: «Бородин сочинил в количественном отношении немного, гораздо менее прочих своих товарищей, но произведения его, почти все без исключения, носят печать полного развития и глубокого совершенства. Слабых между ними нет».
