Принято считать, что истинный творец должен быть голодным, взор его должен гореть лихорадочным огнем, а в кармане — гулять ветер. Русские классики, чьи портреты строго взирают на нас со школьных стен, в жизни были людьми, отчаянно сражавшимися не только с метафизическим злом, но и с вполне осязаемыми долговыми ямами.

Первый профессионал империи

До Пушкина литература в России была занятием аристократическим, этаким изящным хобби для людей, у которых вопрос «что кушать завтра» был решен еще при рождении. Александр Сергеевич первым совершил революцию, заявив, что рукопись — это товар. И товар этот, надо сказать, уходил по премиальному прайсу.

За полное издание «Евгения Онегина» в 1833 году поэт получил 12 тысяч рублей. Чтобы вы понимали, в то время, когда средний чиновник или армейский офицер получал жалование в 700–1000 рублей в год, Пушкин одним махом заработал их двенадцатилетний доход. На эти деньги можно было арендовать роскошный особняк в центре Москвы лет на шесть или купить небольшую деревеньку.

Казалось бы, живи и радуйся. Но Александр Сергеевич обладал талантом не только зарабатывать, но и тратить с гусарским размахом. Аренда дома, содержание семьи, светские выезды и, конечно, карты — эта «черная дыра» дворянского бюджета — съедали всё. Бедность Пушкина была, скажем так, бедностью элитного потребления. Его 140 тысяч рублей долга (сумма, равная бюджету небольшого города) после трагической дуэли пришлось гасить лично императору Николаю I. Царь поступил как настоящий меценат, закрыв счета поэта, что спасло семью от полного разорения.

Пролетарий умственного труда

Совсем в другой весовой категории выступал Федор Михайлович Достоевский. Если Пушкин был «золотым мальчиком» литературы, то Достоевский — ее чернорабочим, вечным галерным рабом дедлайнов.

Федор Михайлович жил в режиме постоянного финансового цейтнота. Его переписка — это бесконечный стон о деньгах и авансах. Редакторы, зная о его бедственном положении (а часто и о карточных долгах), беззастенчиво сбивали цены. За печатный лист Достоевскому платили в среднем 150 рублей, в то время как Тургеневу или Гончарову — по 400–500.

«Я пишу хуже Тургенева, но ведь не слишком же хуже», — с горечью восклицал автор «Преступления и наказания». В итоге романы, в которых Достоевский выворачивал наизнанку русскую душу, писались в бешеной спешке, просто чтобы успеть к сроку и перекрыть очередной вексель. За великого «Идиота» он получил 7 тысяч рублей. Сумма вроде бы немалая — можно было купить хороший участок земли где-нибудь под Рязанью. Но эти деньги растворялись в долгах быстрее, чем чернила высыхали на бумаге. Фёдор Михайлович был примером того, как гений может быть заложником собственной неустроенности, превращая жизненные катастрофы в великую прозу.

Литературные олигархи

А вот кому на Руси жить было хорошо, так это графам и богатым помещикам. Лев Николаевич Толстой, Иван Сергеевич Тургенев и Иван Александрович Гончаров смотрели на литературный рынок с позиции силы. У них была «подушка безопасности» в виде родовых имений, тысяч крепостных (до 1861 года) и стабильного дохода от земли. Им не нужно было писать, чтобы не умереть с голоду, и это давало им колоссальное преимущество в переговорах.

Лев Толстой, вопреки образу аскетичного старца, в делах денежных был хваток и прагматичен. Он, как заправский коммерсант, выбил из издателя Каткова неслыханные 500 рублей за лист для «Войны и мира», обойдя беднягу Достоевского в разы. За «Анну Каренину» граф получил 20 тысяч рублей.

Давайте сравним эти день с тогдашним средним жалованием. Квалифицированный рабочий в Петербурге получал около 25–30 рублей в месяц. Земский врач — около 100. То есть за один роман Толстой заработал столько, сколько рабочий зарабатывал бы 55 лет, откладывая каждую копейку. На гонорар за историю о несчастной жене Каренина можно было купить два отличных дома в Москве или целый табун породистых лошадей.

Тургенев тоже не бедствовал. За «Отцов и детей» он получил почти 5 тысяч рублей — годовой оклад вице-губернатора. Гончаров за «Обломова» выручил 10 тысяч. Эти люди могли позволить себе роскошь творить медленно, шлифуя каждое слово, не боясь, что завтра к ним придут описывать имущество за долги.

Огромная пропасть между богатыми и бедными, между аристократией и разночинцами отразилась и в литературе. Пока одни создавали шедевры в уютных усадьбах, другие творили их в душных съемных комнатах, нервно теребя пустой кошелек. Но, как показало время, вечность не смотрит в бухгалтерские книги. И «чернорабочий» Достоевский, и «олигарх» Толстой в итоге оказались в одном ряду, в пантеоне бессмертных, где мерило успеха — не деньги, а читательская любовь.

***********************
Подпишись на мой канал в Телеграм - там доступны длинные тексты, которые я не могу выложить на Пикабу из-за ограничений объема.

А в TRIBUTE, на SPONSR или на GAPI ты найдешь эксклюзивные лонгриды, которых нет в открытом доступе (кому какая площадка привычнее)!

Есть войны, которые начинаются из-за веры, ресурсов или вековой ненависти. А есть войны, которые начинаются из-за того, что река изменила русло, а один король решил, что его соседу слишком везёт. Сербско-болгарская война 1885 года — как раз пример конфликта, который мог бы стать сюжетом для оперетты, если бы там не гибли настоящие люди.Два братских славянских народа, только-только сбросившие османское иго, вместо того чтобы строить светлое будущее, сцепились друг с другом. История этой двухнедельной войны — это трагикомедия ошибок, амбиций и удивительного мужества тех, кого списали со счетов.

Братская война

К 1885 году Балканы вошли в эпоху больших перемен. Болгария, разделенная Берлинским конгрессом на вассальное Княжество и автономную Восточную Румелию, мечтала о воссоединении. И вот, 6 сентября 1885 года, это случилось. В Пловдиве (столице Румелии) произошёл бескровный переворот, и болгары объявили: «Мы едины!». Европа ахнула. Нарушение баланса сил! Попрание договоров! Но больше всех расстроился сербский король Милан Обренович.

Милан был весьма колоритным персонажем. Умный, но нервный, амбициозный, но нерешительный, он панически боялся за свою власть. Усиление Болгарии казалось ему личным оскорблением. «Как так? Вчерашние турецкие подданные теперь станут главной силой на Балканах? А как же Великая Сербия?»

Масла в огонь подливала Австро-Венгрия. Вена, всегда любившая ловить рыбу в мутной балканской воде, нашёптывала Милану: «Требуй компенсации! Нападай, пока они слабые! Мы прикроем». И Милан решил повоевать.

Казус белли: сторожка у реки

Повод для войны нашли просто восхитительный. Река Тимок, по которой проходила граница, за несколько лет немного изменила русло. В результате сербская пограничная сторожка (по сути, сарай) у деревни Брегово оказалась на болгарском берегу.

Болгары вежливо попросили сербов убрать пост. Сербы отказались. Болгары выставили сербских солдат силой. Белград взревел: «Нас унизили! Отечество в опасности!». Из-за пограничной будки две страны покатились в пропасть войны.

14 ноября 1885 года Сербия объявила войну. Король Милан, уверенный в лёгкой прогулке до Софии, даже не удосужился придумать нормальное объяснение для своих солдат. В манифесте он туманно намекнул, что сербы идут помогать болгарам в войне... против Турции. Представьте удивление сербского пехотинца, который, ожидая увидеть башибузуков в фесках, наткнулся на таких же славян в шинелях.

Капитаны против генералов

Расклад сил перед войной ну никак не благоволил Болгарии. Сербская армия была хорошо вооружена, там служили опытные офицеры, за спиной у короля Милана была поддержка Вены. Правда, были и нюансы. Милан, опасаясь бунтов (он был не очень популярен в народе), не решился мобилизовать ветеранов прошлых войн. В бой пошли в основном молодые рекруты, «первый призыв». К тому же, армию только переоснастили новыми винтовками, и солдаты ещё не научились ими толком пользоваться, расстреливая боезапас в белый свет как в копеечку.

Но у болар ситуация была и того печальнее. Россия, которая создала и обучила болгарскую армию, была крайне недовольна самовольным объединением Болгарии (не потому, что была против единства, а потому, что момент был выбран неудачный, и это грозило большой европейской войной). В знак протеста император Александр III отозвал всех русских офицеров, служивших в болгарских частях.

Болгарская армия в одночасье осталась обезглавленной. У них не было ни одного офицера старше капитана. Полками командовали вчерашние ротные, бригадами — те, кто ещё недавно мечтал покомандовать хотя бы батальоном. Весь мир, глядя на это, пожимал плечами: «Сербы их раздавят». Эту войну так и прозвали: «Война капитанов против генералов».

Казалось, исход предрешён. Основные силы болгар стояли на турецкой границе (ждали удара от султана), а сербы наступали с запада на незащищённую Софию.

Сливница: чудо на три дня

Сербские колонны двигались к Софии, как на параде. Милан уже, наверное, репетировал победную речь. Болгарам нужно было чудо — перебросить войска с турецкой границы на сербскую за считанные дни.

И они это сделали. Болгарская пехота совершила марш-бросок, который можно назвать настоящим маленьким подвигом. По осенней грязи, пешком, без железных дорог, солдаты шли сутками, чтобы успеть закрыть столицу.

Решающее сражение разыгралось у городка Сливница 17-19 ноября. Болгарские «капитаны» — Олимпи Панов, Атанас Узунов, Данаил Николаев — дрались, компенсируя нехватку опыта яростью и самоотдачей. Вчерашние поручики маневрировали лучше сербских генералов. Болгарская артиллерия (кстати, более современная, чем сербская, и с лучшей выучкой расчётов) буквально сметала наступающие цепи сербов.

К исходу третьего дня стало ясно: «прогулка» отменяется. Сербская армия, деморализованная неожиданно жёстким отпором и не понимающая, за что она вообще воюет, дрогнула и побежала.

Милан Обренович запаниковал первым. Узнав о поражении, он бросил войска и умчался в тыл, причитая, что всё пропало. Это окончательно добило боевой дух его армии.

Пирот: поражение без боя

Теперь наступали уже болгары. Они перешли границу, взяли город Пирот и готовились идти на Ниш. Казалось, Сербию ждёт катастрофа, Белград был в панике.

И Великие Державы решили вмешаться. 28 ноября в штаб болгарского князя Александра Баттенберга в Пироте прибыл австро-венгерский посол граф Рудольф Кевенхюллер. Между ними состоялся короткий и малоприятный для обоих разговор. Посол заявил, что если болгары сделают ещё хоть шаг вперёд, они встретят перед собой не сербские, а императорские австро-венгерские войска.

Баттенберг был храбрым солдатом, но воевать с Австро-Венгрией Болгария не могла физически. Наступление пришлось остановить.

А что же Россия? Несмотря на «холодный душ» с отзывом офицеров, Петербург не собирался отдавать Болгарию на растерзание. Когда турки захотели вмешаться в конфликт и ударить болгарам в спину, именно жёсткое дипломатическое давление России заставило Порту сидеть смирно. А когда Австрия начала грозить оккупацией, русский МИД недвусмысленно намекнул Вене, что это приведет к плачевным последствиям для отношений двух империй. Фактически, Россия, даже будучи в ссоре с болгарским князем, незримо прикрывала страну своим авторитетом.

Мир, где никто ничего не получил

3 марта 1886 года в Бухаресте подписали мир. Договор был, пожалуй, самым коротким в истории балканской дипломатии. Его суть сводилась к одной фразе: «Мир восстановлен».

Никаких контрибуций. Никаких изменений границ. Река Тимок так и осталась течь, как текла, а злополучный сарай в Брегово, наверное, сгнил от времени.

Но главный итог был не на бумаге. Европа, увидев, как яростно болгары защищают свою страну, признала свершившийся факт: Болгария едина. С юридической точки зрения это оформили хитро: турецкий султан назначил болгарского князя генерал-губернатором Восточной Румелии. Формально — провинция осталась турецкой, фактически — стала частью Болгарии.

Для Сербии война стала национальным позором, который ускорил падение династии Обреновичей. Для Болгарии — моментом национального триумфа и боевым крещением новой армии.

***********************
Подпишись на мой канал в Телеграм - там доступны длинные тексты, которые я не могу выложить на Пикабу из-за ограничений объема.

А в TRIBUTE, на SPONSR или на GAPI ты найдешь эксклюзивные лонгриды, которых нет в открытом доступе (кому какая площадка привычнее)!

Продолжаю цикл рассказов о том, как служилось в дореволюционной армии. На этот раз речь о таком насущном вопросе как питание.

Попытки законодательно отрегулировать нормы питания солдат предпринимались ещё при Петре I. Согласно его указу за продовольственное обеспечение войск отвечал генерал-провиантмейстер, и эта должность просуществовала до 1864 года. В 1812 году для организации снабжения был создан провиантский департамент (также упразднён в 1864 году). На местах этим вопросом занимались провиантские комиссии. Точный состав продуктовой корзины со временем менялся.

Уже в 18 веке сформировались основные принципы питания солдат. Солдат делили на группы по 5-6 человек – артели, во главе которых стояли артельщики.  Артельщиков и кашеваров (поваров) солдаты сами выбирали путём голосования. Продукты выдавались артелям исходя из принятых норм, а также выделялись дополнительно деньги на закупку недостающего.  В 1720 году был установлен для солдат стандартный оклад — 75 копеек на соль и 72 копейки на мясо. Он выдавался рядовым вместе с жалованьем. (Большое количество соли люди расходовали в том числе потому, что она использовалась в том числе для засолки как мяса, так и овощей) Лишь в 1802 г. этот порядок был изменен — вместо фиксированной денежной суммы было определено, что в год солдат при строевой службе должен съедать 84 фунта (34 кг 40 г) говядины и 20 фунтов соли (8 кг 180 г), при нестроевой службе он получал мяса ровно вдвое меньше — 42 фунта. В зависимости от цены на мясо в той или иной губернии и определялась денежная сумма выплаты на эти продукты, которая называлась провиантскими деньгами. Таким образом, рацион солдата включал около 3 кг мяса в месяц. Такой порядок сохранялся до 1857 года. Натурой солдатам традиционно выдавали хлеб и крупы. При этом понятие хлеб было растяжимым в зависимости от ситуации. В мирное время это могла быть просто мука, а хлеб солдаты пекли самостоятельно, в походах – уже готовые сухари. В приварок, который солдаты докупали сами на выделенные деньги, входило остальное – мясо, сало, овощи.

В мирное время система функционировала более-менее надёжно, но во время походов иногда возникали проблемы. Иногда это было результатом злоупотреблений, иногда халатности, иногда из-за других причин.

Так, в 1737—1739 гг. немецкий военный эксперт при русской армии Кристоф Герман Манштейн, вступивший на русскую службу в войска под началом фельдмаршала Миниха и принявший участие в русско-турецкой войне, в «Записках о России» сообщал, что одной из главных причин неудачи этого похода были проблемы со снабжением продовольствием, потому что обозы застряли в степях и не перешли за Перекоп вместе с войсками. «На всем же пути от Перекопа до Кеслова (Херсона Таврического) недоставало воды, ибо татары, убегая из селений, не только жгли всякие жизненные припасы, но и портили колодцы, бросая в них всякие нечистоты. Из того легко заключить можно, что войско весьма много претерпело и что болезни были очень частые. Наипаче же приводило воинов в слабость то, что они привыкли есть кислый ржаной хлеб, а тут должны были питаться пресным пшеничным». Не спасло положение и то, что после занятия Херсона и его гавани со стоящими там судами русские войска нашли там «сорочинского пшена и пшеницы столь много, что можно было составить запас гораздо для большего войска, нежели каково числом было российское». Сорочинским (сарацинским) пшеном называли рис, который большинству жителей России был незнаком.

Аналогичная картина и в воспоминаниях другого участника похода. «Записка о том, сколько я памятую о крымских и турецких походах (1736-1739)» неизвестного автора с инициалами А. К. печатались в нескольких сборниках в 1870-х. «В 1736 году, армия, собравшись при Царицыне, выступила оттуда в поход с запасным, на шесть недель, провиантом, который при полках состоял в толченых сухарях; при чем, как офицеры, так и солдаты должны были, сколько возможно было, уменьшить число артельных своих телег. Всё сие чинено было в том намерении, чтобы меньше иметь багажу, и чтобы оный можно было везти в замкнутом карее. Бывший потом фельдмаршалом князь Никита Юрьевич Трубецкой оставлен был в Украйне для закупки провианта и для отправления оного в армию; а дабы оный тем надежнее препроводить, то на походе армии, в известных расстояниях от границы до Перекопа, построены были редуты и фельдшанцы, в коих оставлены небольшие гарнизоны из регулярных и нерегулярных войск, для прикрытия подвозимого провианта и проезжающих курьеров. На каждый полк взято было по нескольку бочек пива для ободрения, временем, утомленных солдат, кои во весь поход иной пищи не имели, кроме своего провианта и воды; да и та по большой части была негодная, а иногда и совсем оной достать было не можно. Порожние бочки употреблялись после для вожения с собою, и нужном случае, поды…

Фельдмаршал надеялся найти в сем месте многочисленный магазин; но, вместо того, оказалось, что оный весьма невелик: едва оного стать может на 4 месяца двум полкам, оставленным под командою господина полковника Девица для содержания гарнизона в сей крепости; почему должен бы он был оставить свой марш далее в Крым, если бы его не уверили, что в деревнях по Козловской дороге несколько, а в самом Козлове весьма довольно хлеба находится. Сие побудило его продолжать свой марш и в то же самое время отправить генерала Леонтьева с корпусом к Кинбурну для взятия оного, подтверждая притом князю Трубецкому об отправлении в Перекоп запасного провианта…

Армия начинала уже иметь недостаток в провианте, чего ради, при выступлении из лагеря, от каждого полку отправляемы были всегда по две порожних телеги, под прикрытием регулярных и нерегулярных войск, кои по обеим флангам армии вне карея маршировали и, если где верстах в двух или трех в стороне увидят деревню, должны были туда следовать для искания хлеба, коего несколько и находили в земле зарытого, так что на иной полк доставалось по три и по четыре четверти. Оный хлеб в ручных мельницах, кои каждая рота при себе имела, ночью мололи; но к печению не доставало ни дров, ни печи, ниже потребного к тому времени; почему они должны были муку варить на подобие киселя; а где случались дрова, там, сделав лепешки, жарили оные на огне. Многие и немолотый хлеб жарили и так его ели; а иные ели и совсем сырой: ибо, по претерпении дневного труда и солнечного зноя, казалось им несносною тягостию оный ночью молоть, отчего последовал у многих понос, и число больных весьма умножилось. Многие померли, и некоторые полки, при возвратном к Перекопу пути, не имели и 200 человек здоровых в шеренгах и рядах; а для прикрытия обоза и артиллерии, которые также знатно уменьшились, маршировали полки в две шеренги, и то весьма в немалом расстоянии человек от человека. От уменьшения офицерского багажа и артельной повозки, офицеры и солдаты претерпевали во всем потребном нужду. Каждый офицер рад был, когда из привезенного хлеба ему с шляпу для людей его дадут. Я сам за один маркитантский хлеб и за худой окорок, при возвращении к Перекопу, шесть рублей заплатил; а скота во весь наш марш один только раз казаки между Перекопом и Козловым с 4.000 овец достали, из которого числа несколько и по полкам роздано было, потому что весь скот отогнан был в горы». Позже разжиться хлебом смогли в Козлове.

При Николае I питание солдат стало заметно хуже. На постоянной основе они питались тремя видами супа: щами, гороховым и габер-супом, как официально был назван овсяный суп (искаженное немецкое Hafersupp). Этот рацион дополнялся тремя постоянными вторыми блюдами — ячневой или перловой кашей, гороховой кашей и изредка добавляемой к ним солониной. Это закономерно отразилось на боеспособности армии. Возникали проблемы и во время военных походов. Из книги Э. С. Андриевского «Даргинский поход 1845 года»: «Можно было кое-как накормить раненых и удовлетворить самые необходимые их потребности, хотя нижние чины большею частью оставались на одних сухарях и водке. Надо пояснить, что такое называется водкою. Это спирт, привезенный в бурдюках, пропитанных нефтью, и смешанный пополам с водою, с которой образует белую, как молоко, жидкость. Она может нравиться только потому, что русский человек вообще любит крепенькое. Сухари были весьма хорошо выпечены, весьма вкусны, но, при транспорте их, они часто обращались в слишком дробный порошок или же подмокали от дождей. В говядине не было недостатка, но, за неимением дров, нельзя было воспользоваться этим добром. Маркитанты, прибывшие в Кирки с вагенбургом, имели множество разной разности, но все это пришло в каком-то странном агломерате потому, что они должны были оставить арбы на Соук-Булаке, где навьючились на скорую руку, по ввиду сильной стужи и снегов». Справедливости ради, стоит отметить, что и офицеры в этом походе питались скромно а из алкоголя пили жжёнку. Есть мнение, что поражение в Крымской войне связано в том числе с плохим снабжением провиантом.

Как не трудно догадаться, принципы снабжения армии в целом давали большие возможности для злоупотреблений. Из наблюдений писателя Александра Дюма о путешествии на Кавказ в конце 1850-х: «Именно здесь я заметил разницу между русским солдатом в России и тем же солдатом на Кавказе. Солдат в России имеет печальный вид; звание это его тяготит, расстояние, отделяющее от начальников, унижает его. Русский солдат на Кавказе — веселый, живой, шутник, даже проказник и имеет много сходства с нашим солдатом; мундир для него предмет гордости; у него есть шансы к повышению, отличию. Опасность облагораживает, сближает его с начальниками, образуя некоторую фамильярность между ним и офицерами; наконец, опасность веселит его, заставляя чувствовать цену жизни.

Если бы наши французские читатели знали подробности горской войны, они удивились бы тем лишениям, которые может переносить русский солдат. Он ест черный и сырой хлеб, спит на снегу, переходит с артиллерией, багажом и пушками по дорогам…

Военное ведомство отпускает каждый месяц на одного солдата всего тридцать два фунта муки и семь фунтов крупы. Начальник (обычно капитан) получает эти продукты как с воинского склада, так и добывает их у местных крестьян. Потом эти продукты или деньги за них возвращаются этим крестьянам.

Каждый месяц в момент расчета с деревенскими жителями, капитан приглашает к себе так называемый мир, т. е. наиболее уважаемых представителей общины, их, что ли, высший совет. Гостям приносят кувшины знаменитой русской водки, так горячо любимой крестьянами.

Пьют.

Капитан предпочитает не пить (особенно если он непьющий), а подливать водку. Когда народ уже охмелел, капитан берет с них расписку, нужную ему. Таким образом крупа и мука превращены в несколько кувшинов скверной водки. Вот и вся выгода для крестьянина.

На следующий день капитан несет эту расписку своему командиру. На деле солдат дьявольски скудно питался за счет купленного у крестьянина, крестьянин же уверен, что ему никто и никогда не возместит убытки. Зато командир, увидав расписку, видит в ней доказательство, что солдат купается как сыр в масле.

Если солдат участвует в походе, ему ежедневно обязаны давать щи и кусок мяса в полтора фунта. Эти щи варятся на много дней и похожи на наши консервы.

Одному дельцу пришла мысль заменить мясо коровы или быка мясом вороны, дескать, не все ли равно солдату, хотя мясо коровы или быка составляет самую питательную часть солдатских щей…

В противоположность голубю, считаемому священной птицей, ворона рассматривается русским народом как поганая тварь. Однако любой охотник знает, что из вороньего мяса можно приготовить превосходный суп: я так думаю, что щи из вороны могли бы быть получше, чем из коровы или быка. Вот об этом-то и пронюхали какие-то интенданты и стали готовить щи из вороньего мяса, к которому испытывают такое предубеждение русские люди. Солдаты узнали, что за мясо они едят, и стали выливать вороньи щи.

А вот как обстоят дела с теми полутора фунтами мяса, которые ежедневно должен получать солдат в походный период. Об этом мне поведал молодой офицер, дравшийся в Крымской войне.

Одним быком можно накормить 400–500 человек. В Калужской губернии капитан купил быка, которого погнал к месту военных действий.

Увидав быка, командир спросил:

— Это что еще такое?

— Это бык для сегодняшнего меню, — отвечал капитан.

Бык добирался из Калужской губернии до Херсонской два с половиной месяца. Вы, наверное, подумаете, что он все же дошел до солдатских желудков? Ничего подобного: капитан его продал, а поскольку бык в отличие от солдат по пути хорошо питался, то капитан сорвал хороший куш.

Впереди каждой маршевой роты примерно за два-три перегона идет офицер, которому выдаются деньги на покупку дров, муки, выпечки хлеба. Этого офицера иногда именуют хлебопеком. Моему молодому офицеру поручили однажды — только на один день — сделаться хлебопеком. Приобретение такой должности, приносящей немалый барыш, которое, как утверждают в России, есть одолжение без греха, т. е. не связано с грубым нарушением законов, принесло моему знакомому в этот день сто рублей (четыреста франков).

Интендантство закупает в Сибири сливочного масла изрядно. Предназначенное Кавказской армии, оно стоит шестьдесят франков за сорок фунтов. В руках торговца оно имеет замечательные свойства. Поставщик же в Таганроге продает его по большой цене и заменяет маслом самого низкого качества. До солдата, естественно, полноценное масло и не доходит». Справедливости ради, проблемы со снабжением и тех, кто на нём наживался, были не только в России, это больной вопрос для всех армий.

После поражения в Крымской войне вновь решено было перейти от норм продовольствия на выдачу солдатам так называемых приварочных денег. При строевой службе на приварок для солдата выделялось 3,5 копейки в день, а при нестроевой службе – 2,5 копейки. Однако после отмены Крепостного права цены стали постоянно меняться, разница по регионам была существенной, и цены снова пришлось пересмотреть. Надо заметить, что установленные нормы продуктов в целом были сопоставимы с западными. Считалось, что в России солдат должен был съедать в день 1 кг 28 г, а в Германии и во Франции он получал лишь 750 г. Наряду с хлебом, на одного русского солдата приходилось 49 кг крупы в год, в основном перловки и гречки, примерно поровну. Это тоже значительно превосходило то, что получал западноевропейский солдат, у которого кашу заменяли овощи. На рубеже 19 и 20 века по нормам российскому солдату полагалось  307 г мяса в день, в то время как у французов — 300, а у немцев 180 г мяса и 26 г сала, у австрийцев 190 г мяса и 10 г свиного сала. Однако деньги там выделялись более гибкой, в то время как в России требуемые суммы пересматривали реже, и они иногда не соответствовали текущим ценам.

Из  «Воспоминаний кавалергарда» (1904) Д. И. Подшивалова: «Ровно в 12 часов дежурный по эскадрону скомандовала:—„обедать"! Обед одно из важных отправлений солдатской жизни; этот час один из лучших среди хлопотливого дня. Еще за пять минут до обеда уже все сидят наготове с ложками и краюхой хлеба (хлеб, ежедневно но три фунта, раздавать солдатам на руки) и при первой команде „обедать" идут или, вернее, бегуг на кухню. Солдаты обедают в кухне артелями; каждая артель состоит из 5—6 человек (около одной чашки). Один из членов артели, обыкновенно, пошустрее н помоложе, вызывался быть депутатом, на обязанности которого лежать при первой команде бежать сломя голову на кухню, вооружиться чашкой и стать к котлу в первую очередь, где кашевар „чумичкой" наливает щи или суп. Щи или суп в котле сначала всегда бывают жирнее и гуще, a после жиже и постнее, поэтому и считалось интересным встать к котлу в первую очередь, чтобы получить более жирных щей; остальные „члены" уже спокойно берут свои порции мяса и садятся за стол, где их „депутат" уже сидит с чашкой горячих и дымящихся щей. Чем жирнее щи или суп, тем больше одобрения заслуживаешь депутат у своих членов. В отношении обеда эгоизм у солдат проявляется в высшей степени; бывают часто перебранки у котла между депутатами. За то в каждой артели за чашкой происходит полный порядок и полное равенство. Все члены артели режут свои порции на мелкие кусочки и кладут в чашку со щами и сначала хлебают одни щи; затем, когда щей нахлебаются, но общему согласию начинаюсь таскать мясо,—предварительно постучав в знак согласия по краю чашки ложками. Конечно, у кого зубы острее, тот может воспользоваться лишним кусочком, но в этом случае протеста, никем не заявляется, и обед проходишь в полном единодушии. После щей или супа, раздается гречневая каша с салом. Каша наоборот: чем ниже ко дну, тем она жирнее, поэтому „депутаты" идти за нею не спешат и щи дохлёбываются спокойно. Унтер-офицеры обедают вместе с рядовыми из одних чашек. Щи или суп (въ постный день гороха,), кусок мяса величиною в среднее куриное яйцо, да 2—3 солдатских ложки каши—вот ежедневное меню солдата. Несмотря на малое количество блюд, голодным из-за стола никто не выходил,—лично я всегда был доволен обедом. Что касается ужина, то он состоял из жидкого супа  из круп, куда клалось немножко сала. Суп ЭТОТ был очень невкусен и ИМ пользовались немногие, — у кого не было денег на покупку воблы или сит наго. Вобла и ситный употреблялись за вечерним чаем и заменяли ужин. Должность кашевара одна из нелегких ы неопрятных; он всегда должен возиться с котлами, салом и помоями; варить кашу и готовить суть он должен не иначе, как ночью, чтобы к утру все было готово. За то бережливый кашеварь может выйти из полка с „капитальцем",—так как в его пользу поступают кости и помои, которые он продает, и кроме того ему кое-что перепадает от дележа съ артельщиком „излишков"; размерь этих излишков зависит от искусства каше вара. Время - от - времени кухня посещается командиром эскадрона, который и пробует солдатскую пищу». Автор был из очень бедной и неблагополучной семьи, и в армии ему очень нравилось. Также стоит отметить, что кавалергардом быть было гораздо престижнее, чем простым солдатом, и кормили их, вероятно, действительно хорошо.

Похожее описание меню можно увидеть и в воспоминаниях генерала А. А. Игнатьева. «"Щи да каша — пища наша", — гласила старая военная поговорка. И действительно, в царской армии обед из этих двух блюд приготовлялся везде образцово. Одно мне не нравилось: щи хлебали деревянными ложками из одной чашки шесть человек. Но мой проект завести индивидуальные тарелки провалился, так как взводные упорствовали в мнении, что каша в общих чашках горячее и вкуснее. Хуже всего дело обстояло с ужином, на который по казённой раскладке отпускались только крупа и сало. Из них приготовлялась так называемая кашица, к которой большинство солдат в кавалергардском полку даже не притрагивались; её продавали на сторону. В уланском полку, правда, её - с голоду — ели, но кто мог — предпочитал купить на свои деньги ситного к чаю, а унтера и колбасы.

— Ну, как вам командуется? - спросил меня в дачном поезде как-то раз старый усатый ротмистр из соседнего с нами конногренадерского полка.

Я пожаловался на бедность нашей раскладки на ужин. Тогда он, подсев ближе, открыл мне свой секрет:

— Оставляйте от обеда немного мяса, а если сможете сэкономить на цене сена, то прикупите из фуражных лишних фунтов пять, заведите противень — да и поджарьте на нём нарубленное мясо с луком, кашицу варите отдельно, а потом и всыпайте в неё поджаренное мясо. Так я и поступил. Вскоре, на зависть другим эскадронам, уланы 3-го стали получать вкусный ужин». Игнатьев также упоминает казённые чарки водки. В некоторых источниках утверждается, что даже в конце 19 века вся артель из 5-6 человек ела из одной общей миски (таким образом нередко принимали пищу в крестьянской среде, но для армии это выглядит странным анахронизмом), в некоторых – что всё же были отдельные тарелки». Оба описания относятся к кавалерии. Подшивалов служил в начале 1890-х, Игнатьев начал чуть позже.

В 1905 году  приказом № 769 по армии было установлено чайное довольствие, как в английской и японской армиях. В чайное довольствие входили деньги, отпускаемые на покупку в сутки 0,48 золотника чаю и 6 золотников сахара, то есть 737 г чая в год, в то время как в английской армии солдат получал 2,5 кг чая в год, а матрос английского флота более 3 и даже 3,5 кг (на крейсерах и линкорах).

Однако чайное довольствие распространялось не на всех солдат. Солдат получал чай натурой лишь в том случае, когда по каким-либо причинам он не мог питаться горячей пищей из общего котла, то есть чай давался солдатам лишь тогда, когда они получали продукты сухим пайком. Этим признавалась необходимость чая, даже его непременность при питании солдата сухой пищей в пути. Что же касается сахара, то чтобы не допускать в войсках злоупотреблений при раздаче этого еще редкого тогда для низших социальных слоев России продукта, сахарную порцию выдавали только натурой и непосредственно на руки солдатам — ежедневно или через день в зависимости от решения командира части. При этом солдаты, за  серьёзные дисциплинарные проступки попадавшие на гауптвахту под строгий арест, лишались и чая, и сахара, но при простых арестах чайно-сахарная порция за ними сохранялась.

Исследователь В. В. Похлёбкин приводит примерное меню солдатской и матросской кухни после революции 1905 года:

Суточные нормы продуктов:

— Мясо в супу — 160 г (отварное)

— Молоко — 245 г (одна кружка)

— Чай — 1 г (на 100 человек заварка в 100 г)

— Сахар — 25 г (мед — 68 г — замена сахара!)

— Хлеб черный — 1225 г (в одну дачу 409 г — фунт)

— Хлеб белый — от 306 до 204 г (в разных частях один раз в завтрак)

При выдачах белого норма черного хлеба снижалась до 1125 г, а при отсутствии белого хлеба суточная норма черного хлеба устанавливалась в 1450 г.

Первые блюда в скоромные дни года

Мясные супы, щи и борщи:

1. Щи с мясом (кислые)

2. Борщ с мясом (свекла, капуста, фасоль, картофель, лук, чеснок, лавровый лист)

3. Суп с мясом и овощами (морковь, горох, картофель, петрушка, лук)

4. Рассольник

5. Окрошка с мясом

6. Борщ из зелени с мясом (крапива, лебеда, сныть, щавель, листья свеклы)

7. Суп картофельный с мясом

8. Суп овсяный или перловый с мясом

9. Суп с рисом мясной

10. Щи ленивые (из свежей капусты) с мясом

Заправочные супы:

Перечень названий заправочных супов в русской армии в 1906 г.

1. Щи с капустой

2. Борщ

3. Щи из зелени

4. Суп картофельный

5. Суп крупяной

6. Суп рисовый

7. Суп с ушками

8. Суп-томат (с пастой)

9. Капустник (суп с пшеном, кислой капустой и салом).

Крайне глупое и невкусное кулинарное сочетание!

10. Суп пахтанья.

Приготавливался не на воде, а на пахтанье, в котором разваривалась овсянка или ячневая крупа. Крайне невкусное и неверное в кулинарно-вкусовом отношении сочетание. Составлено было исключительно из расчета допустимых денежных затрат и калорийности

Заправочные супы

— с 70-х годов XIX в. термин исключительно военной кухни в России. Такие супы, хотя и готовились без мяса, но принадлежали к скоромному, к содержащему животные продукты столу; это означало, что бульон для них делался костным, а заправлялись они для жирности (питательности) животным жиром, то есть салом, обычно свиным и реже говяжьим, перетопленным.

Консервы в российской армии появились довольно поздно. Первый российский консервный завод открыл в Санкт-Петербурге предприниматель Франц Азибер. Азибер предложил приготовить образцы консервов для армии, и образцы успешно прошли испытания в госпиталях. В 1875 году консервы были официально включены в солдатский паёк, а также должны были храниться для нужд армии. Консервы были мясными (жареная говядина, рагу) и мясорастительные (щи с мясом, горох с мясом). Однако насколько они были распространены, однозначно сказать трудно. Известно, что полярная экспедиция барона Э.В. Толля в 1900 году имела помимо прочих продуктов и армейские консервы, в частности «Щи с мясом и кашей». Игнатьев, описывая свои сборы на русско-японскую войну, упоминает:
"Отец хотел снабдить меня на дорогу консервами, но в России они в ту пору не выделывались. Лишь впоследствии выслал он мне в Маньчжурию английские». В 1907 году вышел приказ Военного Ведомства № 571, а с ним  и «Указания к употреблению и хранению в войсках мясных консервов Интендантского заготовления». Во время Первой мировой войны консервы точно были в ходу.

Нет однозначного ответа, когда в российской армии появились полевые кухни. В феврале 1866 года в Варшаве при лейб-гвардии Литовском полку был испытан «кухонный аппарат», предложенный варшавским купцом Юлианом Альфонсовичем Паричко. У аппарата были выявлены недостатки, и позже появилась усовершенствованная версия. В результате было постановлено построить 10 экземпляров для отправки в военные округа для испытаний, но дальше дело не пошло. В 1870-х годах испытывались образцы походных кухонь полковника Никифорова и М. А. Лишина. Во время Русско-турецкой войны 1877—1878 годов несколько полков Русской армии были снабжены кухнями Никифорова для испытания в боевых условиях, а также 10 кухнями Михаила Лишина. Опыт сочли успешным. В 1893 году в частях одесского гарнизона испытывалась кухня системы Якова Фриедланда. В 1896 году Главное интендантское управление объявило конкурс на создание новых образцов подвижных походных кухонь. На конкурс были представлены 15 образцов: Станислава-Хенрика Бруна (сына основателя варшавской фирмы Крыштофа Бруна), М. Богаевского, де-Тиллота, Никифорова, Савримовича и не только. Победитель объявлен не был, но самой удачной посчитали кухни варшавской фирмы «Крыштоф Брун и Сын». В мирное время они применялись не так широко, так как стоили дорого и имели свои недостатки. Сначала воинские части могли закупать кухни за свой счёт. В 1907 году походные кухни были включены в штатный состав войсковых обозов и стали закупаться за казённый счёт, а не из «экономических сумм» частей. В 1910 году для снабжения войск был принят облегчённый образец однокотловой четырёхколёсной пехотно-артиллерийской кухни системы штабс-ротмистра Маргушина. Они вместе с кухнями системы «К. Брун и Сын» (принятых в 1898 году) оставались самыми ходовыми вариантами до революции. Также использовалась походная кухня системы Михаила Боголюбского и кухня подполковника Антона Турчановича.

Другие посты о службе в дореволюционной армии

Юность в сапогах. Как служилось в дореволюционной армии

Дорогие погоны. Как готовили офицеров до революции

Сколько зарабатывали и сколько тратили офицеры в Российской империи

Любовь по уставу. Как женились офицеры до революции

Как готовили пилотов до революции