– Смотри не поперхнись.

– Не переживайте так. Это вредно для сердца!

– Поумерь свое самомнение – как жаль, кажется, он хотел сказать «щенок», к сожалению, одумался – художник.

– Я, да.

– О смотрите да у нас тут ни как реинкарнация самого Клода Моне.

– Покорнейше благодарю. Желаете могу дать автограф, на вашей – специально затягиваю паузу, последнее слово хлыст, перед ударом должно настоятся – мазне!? – Бешеный пес не человек, весь налет позолоты, культурщины сполз словно старая змеиная кожа, пригвожденная к земле вместе с мольбертом. Глаза на выкате. Ровняется, невзначай бросая взгляд на мой «картон». Замер. Момент экзальтации. Его лицо. Миг озарения. Мой экстаз.

– Пошел вон!

Обожаю пленэры! Есть и другие развлечения.

Лето. Пляж. Алкогольное мохито. Я не люблю пляжи. Бассейны наше все. Бассейны их все. Мир принадлежит им: Скупым, важным, хуям общества! На любой вопрос они готовы дрючить, к любому делу подбираясь как к сочной пизде: топорно, нагло, на сухую. Дрючить, зарабатывать, наебывать – калейдоскоп современности. Ах «Родная речь», сколь прошло лет с публикации: двадцать, тридцать. Теперь я смело могу задать вам уважаемые Петр, Алекандр вопрос: где хваленая основа баснописной морали? Где тот нравственный кодекс? Нет его! Не на нем выросло нынешнее поколение, не на нем теперь растут дети. Ростовщичество – вот новая мораль. Доведенное порой до ярчайших советов «Государя» Макиавелли, оно пугает так же надежно как запоздалый рассвет.

Какие развлечения?! Средства к существованию закончились два дня назад. Живот ноет, затянутый словно в тугой узел, сплетенный неуемным топологом. Кишки жадно прилипают к спине, в воображении представляя собой клубок спаривающихся змей. Не до искусства! Мыкаюсь безрезультатно. Похоже придётся поработать. Такие мысли к тошноте. Я рисую стену. Учитываю последние деньки, квалификация – маляр. Апатичное мироздание, жар солнца, медная кожа ляжек загорелых женщин, они мчат не замечая гения, недостижимо высоки и так непростительно низки. Я люблю женские ноги. Тонкие, изящные, две сужающиеся палочки, они сами словно продолжение тех утонченных дорогих туфель, шпилек, которыми и украшены.

Я люблю, когда эти ножки раздвигаются, обнажая миру ее. Уже нет слов, которые бы не использовали для описания сего сосредоточения похоти и желания. Посему мне остается самое простое, грубое - прямое словно. Прямое как пресловутый немецкий автобан, как границы бывших османских провинций, намалеванные на карте лихими колониальными амбициями англичан, при помощи линейки и без фантазии. О да мое слово такое же прямое, но вместе с тем оно не лишено своей, истиной красоты: Пизда.

Разве можно что-то плохое назвать таким четким и емким словом – пизда.

Всем пизда! – ах как убого и всепоглощающе одновременно. Словно усталый, замаявшийся всем и каждому объяснять какое «блюдо» сегодня подают в переулке за Мулен-Руж, он, гарсон местного дома терпимости, раз и навсегда объявляет: Господа сегодня, и на веки вечные, у нас для всех – пизда!

Иногда вечером, медные загорелы ляжки черноморских Афин снисходят со своего Олимпа, к бедному артисту. Все для того чтоб гений владел их пиздой. Тогда украдкой, словно вор, бывает что так и есть, я действительно ворую их у собственных мужей, ворую их верность и честь с наглостью свойственной героям Леблана, и вот тогда украдкой мы занимаемся любовью, как актом, лишенным глагола. Глагола так долго искомого литературой и так быстро найденного великим русским мужиком. Мы ебемся, что значит занимаемся еблей – в самом животном и примитивном смысле.

Моя «работа» дни напролет. Денег нет. Вот так скупо. Нелепо. Отвратно.

– Господи пошли на этот берег саранчу. Изгрызть, пожрать самодовольные, лощеные рожи – Рожи, да. Вот они, винтики бытия, покорные челобитцы. Как медведи в спячке месяцами. Потом миг, ничтожный миг счастья. Как можно так жить? Жизнь ли это? Существование! И тот миг – спячка. Лежачая, тающая жиром, всепробивающей вонью пота, впитываемая золотым песком – спячка. Не нахожу слов описать всю глубину раздражения их рожами.

Сегодня спиздил карту. Так сказала подруга. Ее. Я придерживаюсь тезиса заимствование. Вернул вечером, она не злилась, потратил то всего ничего. Пару обновок. К тому же остался в номере. Признаться, она меня «подлечила». Получилось все хорошо, по-деловому. Я таскаюсь с ней. Она лелеет меня. Нам обоим доставляет удовольствие косые взгляды. Награждали нас нещадно:

– Он с вами только из-за денег – проходящая пуританка, не смогла сдержать праведный порыв, поделившись мнением со всеми столиками веранды.

– Господи милая, мне пятьдесят два. Ну конечно из-за денег! Хвала покойному мужу, у меня их много – мы смеемся, целуемся, все таращатся. Умница, одной репликой сделала наш день.

Денег и правда много, как и знакомств. Ох, Лара, низкий поклон тебе, без преувеличения ты открыла занавесь.

Бомонд.

Признаться, с момента отлучения впервые осознал, как изголодался по светскому обществу. Клубы и приемы, завтраки и рауты, кофе и шампанское, манерность и оргии, омлет и кокаин, смех и интриги, искусство и посредственность.

Определённые отличи от столичного уклада есть. Ключевое, оно же самое болючее – не летают самолеты и не едут поезда. Нет поезда как раз едут. В сраку поезда.

В целом меня приняли. Из плюсов, богемы здесь с наперсток. Даже непривычно, вместо конкуренции атмосфера умеренно дружеская. Кажется, я размяк.

Никос, на самом деле Никита, чего он никогда не простит родителям, работает на радио с тривиальнейшим названием – «Море». В свободное время подрабатывает ведущим мероприятий. Будь то свадьба или корпоратив, неважно, Никос знаменит тем, что матерится на всех своих работах. Ах как он матерится. Произнести “блядь” так чтоб на свадьбе улыбнулась даже старуха, заставшая царя – искусство!

Мы друзья, спелись и спились. Я заболел: озноб, кашель, температура. Слишком много времени под открытым небом. Он предложил свой дом, свой замок похоти и разврата – перевалочным пунктом. Пару раз я ночевал у него. Но спасть с ним невыносимо, половой гигантизм Никоса притча во языцех. Вчера, со свадьбы на которой он был ведущим, а я больной, исполнял роль диск-жокея он притащил пьяную, заблеванную подружку невесты. Мне бы отдохнуть, выспаться, не слушать ее заунывного воя, напоминающего скрип старой деревянной, рассохшейся оконной рамы, покачиваемой осеним ветром. Разве можно так стонать – какое уныние! Ночью за ней пришли, я слышал из своей каморки. Утром Никос рассказал – невеста. Он выебал и ее.

Здоровье пошло на поправку. Август перевалил за средину. Жаркие летние деньки сменились, казалось бы, приятной дневной прохладой. Ночью приятности нет. Промозглый холодный ветер пробирает до поджилок, пронизывая куртки, рубашки и душу. Словно живой он не желает дуть ровно, выискивая свою невинную жертву в любых закутках, механически сдирая с тела последнее летнее тепло, так же упорно как кипящий бульон сдирает мясо с кости.

Зима катит в глаза – мне пора подумать о жилье.

Мне помогли, впрочем, не бесплатно. Договор – живу и делаю ремонт. Деньги их, руки мои. Конечно же я соглашаюсь. Боги спасибо, что плодите Обломовых. Ремонт, как можно посмотрев на меня единожды, поверить, что для меня багет не аппетитная французская булка. К тому моменту, когда поймут я … впрочем, неважно: жилье и деньги, удачней не придумать.

Ливень такой плотный, что от его тяжести гнуться спины редких неудачливых прохожих. Словно неестественный, нарушающий законы, придуманные яблочным гением, он тяжелым напором льется из пустоты. Они требуют, плати налоги – мы даем тебе воду. Жалкие лгуны, вода бесплатна – когда нам грустно, она течет с неба.

Мне нравится лежать в горячей ванной наблюдая через огромное специально установленное для того зеркало, как они несчастные мокнут под проливным дожем, как ругаются на проезжающих мимо, окатывающих их ледяной, грязно-желтой жидкостью, автомобили. Так просто, что даже думать об этом странно, и все же моралистам посвящается: им скверно и от того мне благодатно. Нужны ли еще измышления о том, что я не желаю им лиха, нет не нужны, ибо все мы люди и всем понятно: тебе плохо и от того мне хорошо.

С верою и бдением Лимоновских заветов, взглянув вверх в мое окно, все в том же большом зеркале они могут увидеть меня голого, окутанного пенкой и горячим паром.

Лера пришла за какой-то хуйней. В проеме отделяющим священный храм дома Каллиопы, личного маленького Парфенона богини, от неуютной сырости коридора, в котором обитают призраки, а что еще хуже периодически шаркает мамаша хозяина квартиры, застыла она.

Словно из другого плана бытия, паутины запутанного мироздания, осколками трескающейся вселенной она ворвалась в мой мир обдав нагое тело холодом лестничных сквозняков и теплом вожделения.

Императрица, ты ли это? О Мессалинна, ждал я лишь тебя.

Леру интригует моя нагота. Нет места на ее лице конфузам и удивленьям, в свои пятнадцать уж опыта не в меру. Она спокойна, владелица того деланного лица, достойного самой Мата Хари. Того самого приобретаемого женщиной познавшей боль и победу, унижение и экстаз. Лицо – маска. Лицо – загадка. Лицо – желание?

– Соль есть?

Я улыбаюсь, поднимая верхнюю губу обнажая зубы, свой хищный оскал охотника. Оскал в гипнотический в силе не утупает Стокеровскому кровососу. Лера не Люси, и я не ловец, это рефлекс. Вмете с губой поднимается член, в ответ она улыбается. Ему и мне.

Я веду в свою самую пустую комнату. Огромная полка размером, превосходящая все мыслимые необходимости, несет на себе разорванную пачку кофе, несколько недопитых бутылок коньяка, оставшихся с прошлой попойки, пару фантиков от конфет, гнилой лимон и неизвестно откуда и для чего взявшуюся соль.

Лера, потрясающа, застывает у стены, где свалены мои работы и более не замечает ни чего, даже меня. С уверенностью хозяйки (ах будь же моей госпожой, я буду твоим крепостным), она отодвигает рамы пока не доходит до вишенки.

Одно слово, один выдох – гамма эмоций.

– Великолепно!

Она приглашает меня к ним в гости. Ужин. Ее супруг строитель, но у него есть хобби он актер озвучания. Как пафосно – актер озвучания: он уныло надиктовывает текст пред сном. Актер? Актеришка!

Он много рассказывает о своей работе и о своем «маленьком» увлечении. Хорошо, что он много говорит иначе пришлось бы мне, полить его грязью, зловонней самого сакрального Ганга. Мне приходится осекать себя: «Саша, не забывай, как все закончилось в Москве! Больше бежать не куда!». Логика их сильная сторона, она для них, для хуев. Он хуй – крепкий уверенный в себе, напирающий на жизнь - хуй. Скоро, когда я узнаю ее историю, мне откроется причины ее интереса к хую. Пока что, сие – тайна.

Его заискивания с искусством насквозь пропитаны фальшью и компромиссами. Поди угадай что хуже. Его слова – малярийный комар ворвавшийся в ухо, они ввинчиваются в голову раздражая само мое существование. Заставляют меня криво ухмыляться, выискивая в дырявой словно дуршлаг памяти те самые ответы, которые можно применить вне зависимости от контекста.

– Как интересно. – скорее несите раскаленный воск, пора изжить тварь, мне впору думать.

Он размышляет о Пушкине. Я доведен до отчаянья.

– Вам нравится Пушкин? – вопрос уловка, он святой, какие могут быть ответы. Можно дружно ненавидеть власть, презирать руководство и политику, ругать все принятые решения. Нельзя порочить святых! Мое отчаяние!

– Посредственность – его глаза ползут на лоб. Такого он не ожидал. Все чтоб встать поперек. Он ждет, когда я обосную. Поди попробуй. Слово сказано – ужи не крутятся как я, на тех сковородах.

И о прости меня Великий! Нашли Дубровского, Онегина и Таню Ларину в придачу. Пусть мучают меня во снах, и поделом. Но как никто постигнуть должен ты: он Жорж, она Наталья. И именем твоим священным, я с чувством трепета в руках сражаюсь! Иль поменялось все, и я – коварный Геккерн. Смиренно... Прошу я у тебя прошенья, но слово сказано и аргументы в путь.

– Легко владеть, словом, когда ты его творец – противно, до колики в боку, по коже не мурашки, заменены на адских муравьев. Пробегая те волной, оставляют сотни не заживляемых укусов. Хватит ли бойлера отмыть грязь звуков рта?

Она приходит мне на выручку.

Она – что за слово. И, Лера – разве достаточно? Дорогая сука – может так? Она дорога, и сучности без меры. Нет, нет – не то. Пятнадцать лет, рост где-то метр шейсят-два, глаза с чарующей грустинкой оттенком крема для богатых BS2660-3042, и кожа тепло-бежевого цвета, и волосы с каштановым отливом, казалось бы, небрежно кучерявятся, как водопад они спадают. Схожесть есть, запахом той небулы, марева-пятна, где падающие струи врезаются в подножье, разбиваясь и унося микроскопические холодные частицы вдаль, распространяя вкус свежести и гор. Так с ней – сладковатый запах секса, то запах ее тела, и бледно-розовых губ, а где-то ниже запах вагины. Ах, сколько сил укрыто в небрежности формальной. Три дня и я узнаю. Она придет позировать ко мне. Лера!

Каждый найденный полутон ее ареол, для меня праздник. Работа сделана, лишь на сегодня. Продолжим позже.

Мы мастурбируем усевшись друг напротив друга. Она не видит в том измены.

– Я влюблен.

Никос, не согласен: – Ты пока что ее не трахнул.

Его умозаключение ясно. Никос мало кому об этом говорит, но у него тоже есть любовь. Женя, соведущая его шоу на радио. Женя, по мнению Никоса не самая желанная из женщин. И по его же словесной градации возможностей, он мог бы "раскрутить" ее за два неполных дня. Однако, когда-то давно он решил этого не делать. Женя – благочестивый сосуд в его грязной непристойной жизни. Удачный брак, разве что с бытовыми сложностями, извечный позитив и неуемная доброта. По мне все перечисленное граничит со скукой столь же мощной как лавины в Альпах, замеченные нашим солдатами под предводительством тезки Суворова, а ранее карфагенянами дерзнувшими бросить вызов столице мира. Никос согласен со мной от части. Мне его доводов не понять, но я принимаю саму идею – чистоту женщины неопороченной соитием с смотрящим, то есть со мной.

– Как только, так сразу, и я тебя сука, уверяю – ты забудешь ее через день!

– Ты может быть прав! – он прав. Прав! В его словах так много истин. Значит ли это, что я отступлюсь. Конечно нет. Я буду владеть ей и ее пиздой.

Лера – ты будешь моей!

Я шла по одной дороге, сворачивая на другую, но тишина и не думала заполняться. Мне стало смешно и непонятно, поэтому, я начала возмущаться, показушно ругаясь и вопрошая с поднятыми к небу руками. Зачем эта фраза? Для стиха – крупновата, для прозы – мелковата, это ж сколько нужно мяса, что б её обрастить и чем, а главное, зачем? Продолжая бубнить, я свернула на отчаянно любимую, спрятанную от посторонних глаз, которых не было и в помине, тропку. Замедлившись, я пошла, чуть шурша листвой, заботливо брошенной мне под ноги. Спусковым крючком, как это частенько бывает со мной, стал запах - омертвелой листвы, в данном случае. Уж не знаю, какие процессы он запускает в моём мозге, но возбуждает творческое полушарие на раз два. Вооружившись открытыми в телефоне заметками, я шла, отдаваясь всё больше и больше чувствию. Смеркалось. Это было лучшее время, место и я в нём – точка сборки в максимальности проявления.

«Я в белом» - эта заметочная фраза точно отражала мой внешний вид: ботинки, брюки, свитер – та самая загадочная девушка из любого фильма, гуляющая по осеннему парку и, вероятно, думающая о «нём» – хорошая попытка, но нет.

Тропка, по которой я продолжала идти, флешбэкала меня раз за разом: слева дорога, где я восседала за рулём автомобиля, филигранно руля. 28 кошек, к которым я ходила, что бы покормить и потискать, упираясь взглядом, полным безысходности в стену напротив….Дерево, окружённое лавочкой вокруг…Сейчас оно подсвечивалось переливами разноцветастого фонарика, демонстрируя особую, то ярко-красную, то зелёную рельефность коры. Под ним я танцевала и ты танцевал тоже. Ты и я. Две разности. Я была уменьшаемым, пока не возвелась в квадрат.

Я говорила с собой, вспоминая и размахивая руками, словно пытаясь взлететь. Полёт, конечно, могла бы себе позволить в лёгкую, но сегодня это не входило в планы. На груди у меня, пригревшись, возлегал дракон, охранявший мерцавшее янтарём в отблесках фонаря яйцо – подарок. Тот самый, который понравился мне когда-то меньше всех на витрине, а впоследствии перешёл в разряд любимых, приобретя амулетные свойства.

На пальце, плотно нанизавшись, ведьминским колодцем отражалось глубиной перламутра кольцо – вороного крыла цвета. Оно было куплено в подвальчике антиквариата. Женская часть семьи уговаривала меня не брать его, мол, колдовское. Как можно понять, уговорить меня дело непростое, но временами, увлекательное. Посему, кольцо до сих пор является частью моей, постоянное пополняющейся коллекции. Мы отошли от сути. Хотя, разве она тут есть?

Ветер, кружа, шелестел листьями, ещё держащихся сухими полуразложившимся скелетами на ветвях, а после, скучая, пробирался в мою шевелюру, свивая волны в полноценные кудряшки.

Я хотела подойти к котам, вспомнить прошлую осень, разбавить их томный быт ностальгией, но не свершилось. Две женщины, активно жестикулируя, занимались кормёжкой усато-полосатых. Нарушать идиллию я не решилась, посему, сделала вид, что не очень-то и хотелось, отправившись дальше.

По дороге, разделённой грядой кустов, шла, запустив ладонь в мелкодеревья кустовичные – как я ласково назвала их вечнозелёные шапки. Отчего-то хотелось ругаться, вероятно, эмоции, столь меня полнившие, просто не могли найти иного выхода, поэтому, приходилось слушаться, выбалтываясь.

Решив  сегодня ни в чём себе не отказывать, я подошла к автомату с кофе, попутно смеясь от того, как однажды хотела угостить им мужчину и когда гордо напыжившись подвела к выбору, то обнаружила, что забыла кошелёк в машине. Штош, хороший опыт – лично мне он понравился, смеюсь до сих пор со своей щедрости, о которой впору уже складывать легенды. В этот раз я никому ничего не обещала, поэтому угощать себя пришлось самой. Изучив досконально ассортимент, словно я собиралась выбрать что-то иное, чем обычно, я взяла сливочный банан – моя классика классик. Конечно, я слегка колебалась, так как ещё мне запал в душу фундучный раф, но решив, что сегодня балую себя, определилась, что выпью сначала одно, а потом вернусь за другим. Воодушевившись, отошла от автомата, сжимая картонный стаканчик и счастливо улыбаясь, предвкушая. Глоток…и чувство восхитительного удовольствия опалило мне губы бананом. Звучит фраза, конечно, кхм, странно, но, как бы и автор – «не весь адекват наш формат». А тем временем, холод пальцев удерживал картонность, начинённую благоухающим напитком, перманентно пытаясь согреться, а мурашки, невесть откуда взявшиеся, табуном бегали по бёдрам.

Ощущение невероятной силы, могущества наполняло с каждым шагом. Я сливалась со стихией в моменте, я исходила из сути и являлась ею! Ощущала как ветер, несущийся навстречу, пролетает насквозь через грудь, не встречая сопротивления, ведь я была и им тоже! Власть переполняла, охватывая, пьянила, кружа естество. Решив добавить чуть баловства, я запрокинула голову назад, стекая вслед за волосами по спине….

Автомат, кофе, желаемый мною фундучный и…отказ, три раза. Приняв это как знак того, что мне хватит и бананового я, рассмеявшись, отошла. Пора домой.

Дойдя до конца аллеи, я развернулась, что бы выйти, но увидела, что на дороге, по которой я планировала топать, сидит собака – это стало веским поводом для смены маршрута. Но, обдумав, я решила, что страх – это не моё приданое и не мне его с собой таскать, поэтому, напыжившись, попёрла, аки танк по дороге, не сводя глаз с пёселя. Шла, подбадривая себя фразой, мне не свойственной от слова совсем «Ух, *ля!». При моём приближение пёс встал, отчего моё сердце мигом задрожало, выкинув пару кульбитов, и почти сорвалось в пятки. Но собакен, обращая на меня ровно ноль своего внимания, неторопливо протрусил в кусты, а я гордая своей победой, протрусила дальше.

Фонари  изжелта-колючестью пронзали сумрак небес. Цвет их был чем-то средним между черничным пирогом с разводами голубики, голубца и голубя. Удачи тебе в понимании. Ты не справишься, но хоть постарайся.

Моё настроение от созерцания заброшенности пансионатов, мимо которых пролегал мой путь, упорно скатывалось в желание шароёбиться по ним, втыкая в каждый угол нос и заполняя лёгкие сыростью. Что-то на девчачьем, верно?

Поток мыслей вновь прервался запахом (зрачки тут же начали свою пати с расширением), в этот раз черноплодки – терпкой на вкус и на аромат. Я более чем уверена, что это была не она, но, кто проверит?

Взгляд упал на очередную заброшку, ту, где я бывала однажды. Она не представляла собой интереса в этот раз, моё внимание было целиком и полностью обращено на шары, украшавшие собой колонны забора. Столь соблазнительными они показались мне в этот наполненный таинственностью и невероятным чувствием вечер, что я уже видела, как наклоняясь сверху и слюна, стекая с языка, капает на изъязвлённую дождями, полуоблупившуюся округлость. Рот открывается шире, ещё шире, чуть больше головы, что бы поместить в себя шар целиком. Слизывая, я хрущу, чувствуя как меловой цемент, распадается на языке, волнующе мешаясь со слюной. В исступлении, рукой, словно невзначай, провела по выемке столба, ощущая под пальцами бархатистую мягкость побелки. Выпускаю в неё коготки, царапая, но тут же отдёргиваю, содрогаясь от произведённого скрипа.

Последняя фраза, мыслечувствие, которым завершился танец на костях гласит: «Хочу себе мужчину, который в приливе моего творчества, где бы мы не находились, скажет всем, ограждая и защищая меня и моё пространство: съебались! Солнышко, твори шедевр».

«Хоть погода порадует.»

В памяти всплывали воспоминания о проведенных праздниках. "День рождения – праздник детства…" В детстве в день рождения всегда ждали чуда, и оно приходило. Чудо жило во всем: и в подарках, и в воздушных шарах, и в приглашенных клоунах. Тогда это был лучший день в году!

С возрастом предпочтения менялись, менялись друзья и подарки, но сюрприза ждали всегда…

И сегодня она надеялась, что вдруг случится чудо.

Она направлялась в ванную, когда телефон ожил сигналом о сообщении.

«Любимая доченька, поздравляем тебя с днем рождения, желаем успехов в работе и счастья в личной жизни. Твои родители.» - прочитала она. Увы, чуда не случилось.

Это всего лишь обязательное поздравление от родителей. Прочитав его, ей стало немного грустно. Так бывает, когда чего-то ждешь и не получается. Тогда тебя накрывает первая волна разочарования, которая, как правило, недолгая.

Отношения с родителями оставляли желать лучшего, если они вообще были. Уже несколько лет они не встречались и поддерживали отношения только дежурными поздравлениями и редкими телефонными разговорами. Каждый такой разговор вызывал чувство обиды, ей сразу вспоминался тот самый день, когда между ними возникла «стена». Каждый раз она обещала приехать к ним, но каждый раз это оставалось только в планах. Для оправдания себе находилось тысяча причин, почему поездку нужно отложить.

Чтобы не отвлекаться на чтение сообщений, она запустила программу «голосового помощника».

Глядя на бегущую из крана воду, в ее памяти всплыли воспоминаниями.

Оторвав взгляд и копаясь в смоих размышлениях, она побрела на кухню:

«Наверное, все родители должны желать счастья своим детям, мои тоже желают мне много хорошего, но они же и направляли мою жизнь по пути, который они считали правильным, не считаясь с моими интересами. Учеба в школе, посещение дополнительных кружков — всё было под их контролем. Каждый вечер, прежде чем пожелать «Спокойной ночи», проводилась разъяснительная беседа о ближайших планах и планах на жизнь…»

Воспоминания об этом не прибавляли ей хороего настроения и как будто с этим согласилась. Утро из солнечного превратилось в пасмурное с низкой висящей тучей, из которой падали капли, разбивались о стекло и стекали ручейками вниз. Эта туча придавила это солнечное утро и нагнало на нее новую волну тяжелых мыслей.

«Пожалуй, надежда остается на ванну. Возможно онапоможет мне отвлечься от мыслей и вернуть душевное равновесие», — подумала она, нажимая на кнопку включения чайника.

Беспристрастный голос смартфона зачитывал очередное сообщение с поздравлениями, но все они не приносили того чуда, которое она ожидала.

Ее взгляд задержался на СПА-наборе для ванны, и выбрав сегодня красно-бордовый соляной шар, она опустила его в воду. Ей показалось, что такой цвет скрасит то, во что превращалось это утро. Она опустилась в теплую воду и попыталась расслабиться, но взгляд ее задержался на отблеске лезвия на краю ванной, который так и играл солнечными зайчиками. Она закрыла глаза, пытаясь отогнать от себя неприятные воспоминания планированием дня, но они вновь и вновь возвращались, накатывая волнами всё больше и больше. Воспоминания ее не отпускали. Они только усугубляли ее состояние, как набежавшая туча превратила сегодня жизнерадостное солнечное утро в мрачно-дождливое.

«Все могло бы быть иначе»,- вспоминала она.

Был весенний теплый день, 11 класс, до экзаменов ещё целая вечность. Она с подругами, взяв шампанского, отправились в парк, где и встретила его. И хотя он был учеником соседней школы, все её подруги были «тайно» влюблены в него. После прогулки они зашли к ней домой. Родители были на работе, и им некого было опасаться. Но как бывает, в самый ответственный момент, по какой-то причине домой вернулся отец. Таким она его не видела никогда. Мальчишка еле сбежал, наклоняясь и уклоняясь от летящих в него кулаков отца. Вслед ему были посланы проклятия и его кроссовки.

В её же адрес было высказано много всего про то, как они к ней относятся и что они ей желают только лучшего, а она чуть не разрушила их надежды. Она ожидала, что с возвращением с работы мамы родительская истерия закончится, но она получила новую порцию упрёков. С этого дня контроль за ней только усилился, и на улице ребята стали посмеиваться за спиной. Её целью стало поступить в вуз и уехать из города.

С того дня прошло уже несколько лет. Она знакомилась с парнями, но всё ограничивалось свиданиями. Романтическая часть её свиданий заканчивалась одинаково. Перед её взором всегда появлялась картинка с орущим в гневе отцом, глаза застилали слезы, и стекали по щекам, а дрожащими губами она произносила: «Прости, но я не могу…»

Конечно, в этот момент, как в фильмах, она рыдала, а бойфренд её успокаивал, уговаривал не расстраиваться, обещал, что всё получится в следующий раз, но после этого вечера все блокировали её номер и исчезали из её жизни. Временами её поглощала мысль о том, что, видимо, родители были правы, и все хотят получить только одно.

Конечно, она обращалась и к психологу, но результаты посещения пока не приносили. И, накатывающая временами, ее депрессия от одиночества только усиливалась.

Наконец, месяц назад она встретилась с ним. Показалось, что он и есть тот, кого она искала все эти годы. Его не испугал ее отказ; он искренне интересовался причиной и обещал преодолеть с ней все трудности, он готов был ждать и помогать. Возможно, ей так показалось, но он не «заблокировал ее номер» на следующий день: они продолжали встречаться. Она все больше была уверена, что ей не показалось, но через некоторое время в телефонной трубке она услышала: «Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позже». И снова она это слышала, и снова, и снова...

Но сегодня ей очень хотелось, чтобы произошло то самое чудо, которое иногда случается раз за всю жизнь. Она набрала его номер, но в ответ услышала безстрастный голос, который произнес ту самую знакомую ей фразу. Возможно, зря она надеется на волшебство Дня рождения. Слезы вновь наполнили ее глаза.

Голос из смартфона зачитал очередное поздравление от дальней школьной подруги.

Ее взгляд, устремленный в пустоту, сквозь пелену слез, остановился на «солнечном зайчике» на краю ванной, который привлекал внимание.

Вода продолжала постепенно окрашиваться в розово-красный цвет…

«Моя любимая, желанная, неотразимая и самая замечательная девушка, поздравляю тебя с Днем рождения! В твой день рождения желаю слышать приятные комплименты, видеть всё самое прекрасное в жизни и ощущать истинное счастье», - зазвучало так ожидаемое, но задерживающееся СМС. «Прости, что не смог тебя предупредить о внезапно возникшей командировке. Приглашаю тебя на ужин в наш ресторанчик в 19 часов. Целую.»

За окном дождь постепенно заканчивался, и солнечные лучи обещали вновь заполнить собой комнату.

Чайник отключился, и на его дисплее высвечивалась температура 38°C… 37°C… 36°C… 35°C