Мы часто слышим про какое-то «умение воевать» или «грамотные действия». А что это такое? Что конкретно делать-то? Вроде как всем всё понятно, хорошо делать надо, а плохо – не надо. Надо в цель попадать, а мимо стрелять не надо. А в чем это конкретно выражается, я думаю, на самом деле мало кто представляет. Я попробую объяснить, хотя, разумеется, вообще всё у меня перечислить не получится.

Сразу стоит понимать, что я буду перечислять некоторые общие вещи, многие из которых актуальны и на уровне роты, и на уровне полка, и на уровне корпуса/армии/фронта, просто со своими нюансами. Описывая их для каждого уровня отдельно, я рискую написать не статью, а книгу, причем полную банальностей и повторов. Поэтому будем говорить в общем.

Перво-наперво надо вообще понять, а чего могут твои войска. На что они способны, чем обеспечены, какую скорость и темп могут развивать, какой связью пользоваться, сколько есть боеприпасов и так далее. Исходя из этого ставить задачи. Постановка неадекватных задач – это довольно частое явление.

Обеспечить внезапность. Это один из краеугольных камней успеха. Если противник не знает о наступлении буквально до последнего момента, то он не только не успеет заранее перебросить на этот участок части усиления (например, батальоны штурмовых орудий или дивизионы СПТО Мардер, не говоря уж о Тиграх) и резервы, но и вообще его можно застать в момент маневра частей, что еще сильнее ослабит оборону. Ох, сколько ж наступлений проваливалось на этом этапе. Некоторые (особенно в ПМВ) превращались в адские бойни без особого продвижения просто потому, что противник узнавал о них заранее, до начала непосредственно самой атаки.

С точки зрения высшего командования очень полезно будет обеспечить совмещение ударов разных объединений (корпусов, армий, фронтов) в более-менее одно время. Если уж собираются атаковать соседние армии или соседние фронты, лучше, чтоб они делали это согласованно, чтобы противнику было сложнее маневрировать резервами и частями усиления. Иначе легко попасть в ситуацию, когда противник сначала кидает танковые дивизии, Тигры, Мардеры, Насхорны, штурмовые орудия и артиллерию на один участок, справляется там, а потом, когда наступление второго фронта начинается через пару недель в другом месте – перекидывает уже освободившиеся части туда. И такое тоже случалось.

Обеспечить логистику на подготовительном этапе – и своевременное прибытие частей и соединений, и доставку грузов (в том числе боекомплекта артиллерии). Ох, сколько ж было ситуаций, когда к запланированной дате наступления и части не все собрались, и всё перемешалось, и нет времени на разведку, и вообще ни на что, а начальство торопит. Зачастую это бывает в контрударах, когда реально каждый день и час на счету, но всё же далеко не всегда спешка оправдана. А для обеспечения успешности марша частей и накопления боеприпасов требуется не просто отдать указание. Требуется неустанная работа по организации снабжения и передвижения, которая ложится и на высшие штабы, и на штабы подразделений. Само по себе ничего не происходит. И здесь тоже нередко дело «пускалось на самотек», как было сказано в одном немецком отчете о причинах дефицита боеприпасов.

Обеспечить создание внятного плана действий и своевременное доведение его до сведения подчиненных. Причем задачи должны быть поставлены максимально информативно, чтобы люди понимали и что в целом надо, и какие конкретные задачи перед ними ставятся, и что делают соседи, и кто эти соседи, и какая цель ближайшая, а какая следующая, что известно о противнике, кто за что отвечает и так далее, грамотный приказ содержит в себе очень много всего. И как же часто в реальности задачи ставились в формате «атаковать – туда, есть ли там противник поймете в ходе боя», это я немного утрирую, но жалобы на очень близкие варианты «приказов» встречаются в отчетах, в том числе у немцев (а то многие считают, что все проблемы только у наших, а немцы какие-то автоматы и делают строго по уставу).

Разведка, как в целом, так и артиллерийская. Должна вестись постоянно – и это прям была большая проблема в РККА, к сожалению. И обычная разведка порой могла просто не вестись или вестись спустя рукава, а с артиллерийской (выявление целей и батарей противника) местами был полный швах. И даже перед началом наступления порой проводилась так плохо, что артиллерия просто не знала, куда бить – порой может быть не выявлен даже передний край. А уж типичная проблема в некоторые периоды, что «в день начала наступления пошел снег/спустился туман, и не было ничего видно, поэтому артиллерия отстрелялась куда попало» вообще приводила к печальным последствиям. При этом не то, чтобы в таком случае ничего было бы не сделать. Вот немцы в ПМВ каким-то образом умудрялись начинать артподготовку … ночью. Чтоб было больше времени днем для атаки. Заранее очень точно рассчитывали данные для стрельбы. Да, им было проще, у них было химическое оружие (которое лучше действует по площади), но стреляли не только им. И вот эта тщательная подготовка данных для стрельбы и разведка целей – это тоже умение воевать. И этому тоже надо уделить внимание, сами по себе цели не найдутся и не поразятся.

Разведка местности и её инженерная подготовка, например, чтоб танки не подорвались на своих же минах, чтоб для танков и грузовиков снабжения были подготовлены дороги. Да, тоже частая проблема, причем с ней РККА сталкивалась и на рубеже 43-44. Да, на сложной местности, но черт побери, мины-то! Вы же их сами ставите! Ну и местность, ведь она ж не внезапно болотистая. Это ж известно, к тому же война там идет не первый месяц. Ну можно хотя бы на своей территории подготовить пути для танков и провести эти самые танки, чтоб они хоть до поля боя дошли. Но это всё требует внимания, нужно озаботиться заранее, понять, что само собой оно работать не будет.

Избегать однообразных действий. Не нужно каждый раз выдумывать что-то неимоверное, но если всякий раз строго по одному плану действовать – это очень облегчает задачу противнику. Например, немцы в весеннем наступлении ПМВ, имея принципиально более-менее одну структуру действий, обязательно что-то меняли, например, длительность и ход артподготовки, методику применения стойких отравляющих веществ (иногда неудачно), и так далее. Банально, если постоянно бить в то же место, оно будет уже усилено. «Ну это же очевидно!» – скажете вы? А поди ж ты, шаблонность действий была реальной проблемой в ВОВ. И в некоторых случаях она даже была обусловлена технически. Например, малая дальность полета штурмовиков Ил-2 не позволяла в некоторых случаях делать сложные маршруты подлета к цели, и приходилось буквально чуть ли не раз за разом летать напрямую. А предсказуемость дает противнику шанс эффективнее ответить. К сожалению, шаблонность была не только из-за технических причин.

Подготовить план артиллерийской подготовки и сопровождения, и ознакомить с ним пехоту. Это придаст ей уверенности (так как она поймет, что конкретно ждать от артиллерии) и будет меньше требовать немедленной реакции и устойчивой связи. А если уж потребуется что-то менять, то это будет по отработанным и известным и пехоте, и артиллерии сигналам (в том числе вообще без применения радио или проводной связи, так тоже можно – комбинациями цветных ракет, например, в ПМВ это практиковалось). Чем сильнее подавлена оборона, тем уверенней себя чувствует пехота, меньше несет потерь и может решительнее двигаться вперед. Обстрел должен четко начаться и четко по времени закончиться (переносом в глубину и на фланги), чтобы пехота могла к этому времени выйти на рубеж и начать атаку с последним упавшим снарядом, будучи готова к рывку. Опоздание в минуту уже сулит проблемы, а уж в пять минут – катастрофу. Противник успеет очухаться и встать к орудиям и пулеметам. И такое бывало нередко.

Подготовка бойцов к наступательным действиям. Отработка с ними того, что конкретно они должны делать, разделение на группы, объяснение плана, отработка навыков обращения с оружием и снаряжением, тренировка действий на местности и на макетах. Уверенная в своих действиях пехота лучше движется вперед и меньше ждет указаний командира. Банально, до людей не доходит, что им надо вести огонь на подавление противника, я лично с этим сталкивался. «Зачем я буду стрелять, если не вижу целей?» - спрашивали меня. Вот и стреляй, чтоб они голову боялись поднять и чтоб их не видно было. Надо людям это объяснить и отработать это на практике. Это тоже нередко упускалось.

Проработать действия с танками и САУ, как с бойцами, так и с командирами. Понять, что может и не может танк, какую работу он сделает, а какую должна сделать пехота. Чем САУ отличается от танка и какое у нее место на поле боя. Почему она должна быть именно там, где она есть (позади пехоты, а не впереди нее, даже если САУ хорошо забронирована, как ИСУ, это же относится к танкам ИС). Это придает бойцам и младшим командиром уверенность и понимание, что их не бросили на мясо, а наоборот, стараются сделать всё для их же пользы. А старшие командиры меньше будут ждать, что всю работу сделают за них, что порой бывает от простого непонимания.

Отработать связь. План – это хорошо и правильно, потому что связь так или иначе будет потеряна, хотя бы временно. Его надо знать, чтобы при потере связи не сидеть дубом. Но чтоб момент, когда она будет потеряна, случился бы попозже и не везде сразу, надо подготовить и радио, и проводную связь, и условные сигналы, запасти ракеты и те самые три зеленых свистка вверх. И донести четко до всех что и как надо делать. Выделить наблюдателей, которые будут смотреть за условными сигналами. Отработать смену частот, кодовых книг (или как там меняют шифры), кодовые таблицы, условные обозначения. Чтоб не прямым текстом всякий раз шпарить. Как минимум, потому что так дольше, а связь может прерываться и быть некачественной. А как максимум, потому что противник может и слушать, и будет стараться это делать. Проводов и радиостанций должно быть достаточно, и иметься резерв. Да, бывает, когда просто ничего нет и неоткуда взять. И это тоже повод к отработке условных сигналов (ракетами, да хоть сигнальными кострами) или более жесткого плана действий, который учитывает больше факторов. Беда в том, что нередко средства есть или есть возможность их достать, а вот подготовить или заготовить их не потрудились.

Точно так же должны быть отработаны и согласованы с авиачастями маркеры для обозначения переднего края для авиации. Штурмовикам и бомбардировщикам намного проще работать, когда они четко понимают, где свои, а где чужие. С воздуха это видно не очень-то хорошо, особенно когда части замаскированы. Плюс сигнальными полотнищами путем выкладывания заранее оговоренных условных комбинаций можно даже передавать простые сообщения (например: «противник северо-запад 500 метров» – буквально так делали немцы, они сами пишут о таком успешном опыте). Должны быть выделены специальные офицеры связи, которые будут сообщать авиачастям, где собираются действовать наземные части и какие у них планы, а также где они фактически находятся по мнению командования. Чтоб не было так, что истребители прикрывают не то, докуда танки реально доехали, а то, где они по мнению летчиков должны быть (а так было). Направляются офицеры управления в части, чтобы хотя бы с КП, близких к фронту, видеть ситуацию и управлять нанесением ударов.

Командиры, которые будут взаимодействовать на земле, должны быть знакомы лично и заранее, это практически необходимость. Они должны буквально встретиться и обсудить как они будут взаимодействовать. Например, если какому-то полку придают батарею САУ, то командир полка с командирами батальонов и командир батареи должны обсудить порядок действий, причем не в порядке исключительно «командир полка сказал, ты выполняешь, твое дело молчать, взять под козырек и гореть в танке». Нет, мнение командира самоходчиков и общий порядок их применения должны обязательно браться во внимание. Как минимум, потому что самоходчик лучше знает, что может и не может его батарея.

Командиры частей и подразделений, особенно действующих на бронированной технике, обязательно должны лично провести рекогносцировку. То есть своими глазами посмотреть на местность, по которой будут наступать. А те места, которые не видно, изучить по карте. В хорошо подготовленных наступлениях рекогносцировка проводилась вплоть до командира отдельного танка и механика-водителя! В плохо подготовленных наступлениях рекогносцировка порой не проводилась вообще, а танки блуждали, тонули в болоте, застревали, выходили не туда, задерживались.

Для эффективного маневра после начала наступления должны быть выделены специальные регулировщики движения с широкими полномочиями и инженерно-саперные команды для обеспечения такого движения. Это необходимо для четкого регулирования потоков транспорта, так как в наступлении ни в коем случае нельзя допустить задержки маневра артиллерии или потери её на минах или болотах, рвах, канавах, оврагах. Не менее важно будет «протолкнуть» в нужный момент подвижную группу, чтобы она решительно ворвалась в открывающийся путь на тылы противника, а не завязла в бесконечных пробках. Ну и снабжение, куда без него. Поэтому регулировщики с четкими планами, саперные команды, разметка путей и дорожные команды с лопатами, деревянными щитами, гатями, гравием, мостками чтоб быстро восстанавливать движение на проблемных участках или при оттепелях/дождях. Банально? А это далеко не сразу научились делать.

Ну и, конечно, надо копать. Пришли на новое место? Готовим сразу позиции. Удалось захватить какой-то рубеж? Сразу укрепляем, подтягиваем ПТ средства. Даже если завтра будем продолжать. Черт его знает, что будет ночью или хотя бы через два часа – может немецкая контратака со Штурмгешюцами. И да, так тоже бывало, что вырвавшуюся вперед «штурмовую пехоту» немцы оттеснили контратакой с несколькими ШтуГами, потому что у тех, кажется, даже ПТР не было. При том, что штурмовики не побежали, а дали бой гранатами, но ими много не навоюешь. Позиции должны быть всегда подготовлены, охранение выставлено, а разведка – вестись беспрерывно.

Конечно, помимо таких базовых вещей, контроля работы подчиненных и следования уставным нормам, от командования всех уровней требуется и ряд более высокоуровневых интеллектуальных усилий. Банально, понимать глобально суть и задачу операции, какую роль твой уровень (батальон, полк, дивизия, корпус, армия) играет в общем плане действия, ну, хотя бы на один уровень выше. Понимать важность глубокого продвижения и влияние его на результат операции (серьезно, не все понимают). Понимать важность обходов и охватов (тоже были проблемы). Это позволяет, грубо говоря, давить там, где надо давить, а где надо обходить, там не давить. Если у вас стена местами толстая бетонная, а местами тонкая деревянная, то логичнее давить там, где деревянная, если удалось такое место выявить (а это постоянная разведка, да). Если же при первом столкновении с бетонной стеной тупо в нее долбиться лбом, а не пытаться пощупать вокруг, то только лоб и расшибешь себе. А бывает наоборот – что ищи-не ищи, а долбиться надо. И важно этот момент вовремя понять.

Здесь уже нужна не инструкция, а чувство. Но даже если человек этим чувством не наделен, но зато внимателен, не теряется, знает теорию и хорошо умеет управлять личным составом, подразделениями и подчиненными частями, если готов усердно работать над планом, организовывать и контролировать работу штаба (многое из перечисленного – это задача не самого военачальника, а его штаба и выше/нижестоящих штабов), то у него едва ли получится плохо. Может не блестяще, но достаточно хорошо. А это уже важнейшая часть дела.

В общем, как вы видите, с одной стороны, это всё – банальщина. Но это та банальщина, которая легко дается только когда кто-то тебе это разжевал. А когда надо самому, да на войне, многое почему-то забывается. А кое-что понимается только с большим и кровавым опытом. Если вообще удается до этого дожить – потери были и среди полковников, и среди генералов. А если совсем плох будешь, могут и под суд отдать. К сожалению, обучение было сложным и шло через кровь. Но у РККА есть примеры хорошо подготовленных и проведенных операций, где многое из того, что я описываю, было сделано минимум на удовлетворительно, а кое-что и на отлично! Военное дело не так уж и просто, но освоить его можно. Научиться воевать – сложнее, но наши справились и с этим.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

На построение Римско

Добавьте сюда уже нашумевшую инициативу Трампа из 28 пунктов, где предлагается ни много, ни мало Украине смириться с потерей части территорий, сократить армию и забыть про вступление в НАТО, и мы получаем настоящую гремучую смесь для Киева.
Трамп при этом пока демонстрирует непреклонность. Однако, этот политик широко известен своим свойством менять принятые решения иногда по нескольку раз в день. К тому же его европейские «партнеры» выступают категорически против американского плана, открыто называя его «предательством интересов». Во что это в итоге выльется, пока совершенно неясно.

Но ок, допустим, с планом Трампа все смирились. Что дальше? Допустим, истерзанная войной Украина прекращает боевые действия. Их европейские «друзья» закроют на это глаза? Внезапно забудут совершенно зря потраченные десятки миллиардов евро «на помощь Украине»? Наконец, куда деть участников коррупционных схем, откровенно греющих руки на войне? Они тоже смирятся? Крайне сомнительно.

Следовательно, можно с большой долей вероятности предположить, что попытки накачивания антироссийской истерии и поставки оружия Украине продолжатся в том или ином виде-и лишь дадут ВСУ столь необходимую ей передышку в войне.

Отдельную роль тут играет Германия. Чей министр обороны Писториус на днях с апломбом заявил о неизбежности войны с Россией уже в 2028 году. И тут не стоит забывать о новейшей истории этой страны. Например, о том, что сотни видных чинов СС и абвера после второй мировой прекрасно себя чувствовали в ФРГ, занимая руководящие посты в МИДе и силовых структурах. Да, нашлись честные и мужественные люди, которые бывших нацистов активно искали, и немало подпортили им беззаботную жизнь. Но это было, увы, лишь каплей в море. Ну, а склонность к размахиванию оружием у германских властей отчетливо видна и теперь.

Причем, все это европейские «вояки» могут пытаться провести по старой и весьма подлой схеме - чужими руками, используя для войны с РФ очередную «фейл-стейт», вроде Молдавии. Или, например, задействовать дошедшую до прямой неадекватности в антироссийской ненависти Прибалтику.

Очевидно, что это понимают и в РФ. И готовятся к возможной будущей «большой» войне. Совсем недавно Минобороны сообщило, например, о создании нового рода войск- частей беспилотных систем, которые сейчас играют на полях сражений ведущую роль.

Можно ли в данном случае будет надеяться на роль США, как некоего «арбитра», который может остудить явно перегревшиеся головы? Также весьма сомнительно, учитывая некоторые особенности нынешнего руководства Америки.

Подводя черту под этими доводами, рискнем предположить, что вероятность новой войны или СВО-2 - если угодно, довольно высока. И «мир уже не будет прежним» - это, увы, совсем не фигура речи, а наблюдаемая реальность. Как вполне реально и то, что стороны конфликта в какой-то момент вспомнят о существовании у них ядерного оружия. И вот в этом случае будет уже не слишком важно, кто был «прав или виноват». Потому что все закончится быстро и насовсем.

Константин Шилов

— Всё плохо? — спросил я.

— Нам надо поговорить.

Я кивнул — уже понимал, к чему он клонит. Но ошибся.

— Переходите на нелегальное положение, — сообщил Генрих. — Отсюда — никуда. Вообще. Третий фронт на ушах. Вас ищут.

— Я понял, — перебил я. — Уйду.

— Что? — искренне удивился Генрих. — Ты что такое говоришь?

— Не хочу, чтобы из-за меня… — Я прервался — в горле запершило. Но Генрих отрезал:

— Не смей даже думать! А с Северовым разберёмся, уже разбираемся. Доказательств у него маловато. Там больше работа на публику.

Он быстро доел, попрощался и уехал. А я сидел у окна и понимал, что уйти всё-таки надо. Северов не отступится — от меня. Зато отступится от Тольки, если я сдамся добровольно.

Не знаю, сколько так просидел. Наверное, час. В конце концов я решился: тяжело вздохнул и протянул руку к телефону.

Я поднял его — медленно, словно тяжёлый кирпич. Ткнул в «Контакты», затем прокрутил до «Виктор Егорович».

И снова в кармане кольнула монетка.

Я достал её и положил на ладонь. Я уже привык, что она всегда со мной — даже если её не брать. Волшебство? Наверное. А может, правда, Юрген помогает?

Вспомнилась Маруська, потом Родриго, Аня, Орден. Они были в мой жизни, а теперь их нет. И дома нет, и папы с дедушкой. И вообще ничего больше нет!

Монетка потяжелела, словно грустила вместе со мной. А потом нахлынула злость.

Что же это получается? Можно плевать в нас, оскорблять, продавать родной дом. А я сдамся, без боя? И всё на блюдечке принесу этому подонку?

Пальцы сами набрали номер — я помнил его наизусть. Тогда, после Ветерка, я звонил Фёдору Николаевичу. Но он не ответил.

А теперь вдруг ответил.

— Никита? — растерянно спросил он.

И тут я выложил ему всё.

Фёдор Николаевич слушал молча, не перебивая. А я говорил и говорил, словно остановиться не мог. Про митинг, драку, про Третий фронт. Про трудсоюз, про то, как вышел с Толькой из Заставы, и чем это всё закончилось.

Я надеялся, что он хоть что-то ответит. Что позовёт к себе, познакомит с Ниной и Авивой, и покажет странную светлую комнату без лампочек. Но в глубине души я знал, что он не позовёт. Так и случилось.

ЭфЭн дослушал до конца, пообещал помочь и просто повесил трубку. Под мерное бибиканье я сидел, как оплеванный. Потом швырнул телефон на кровать и вышел во двор прогуляться.

Было прохладно, но солнечно. Над столами растянули навесы — от дождя. Весь двор сразу стал похож на стоянку кочевников.

Толька куда-то запропастился. Я собрался было на поиски, но тут заметил, что в глубине двора столпился народ. Протяжно рыдала какая-то женщина. Я осторожно подошёл и увидел Барджиля.

Женщина плакала у него на плече. Сухая, морщинистая, в цветастом платке. Она подняла голову к небу и заголосила — громко, тоскливо. Я заметил, что у неё не хватает передних зубов.

Барджиль шептал по-хазарски, словно утешал. Потом сквозь толпу протиснулся мужчина — рослый, с седой бородой. Он отстранил Барджиля и прижал женщину к себе.

— Сколько мы будем это терпеть? — грозно спросил он.

— У Фатимы горе, Рашид. Давай не будем, — очень спокойно ответил Барджиль.

— Что не будем? — выпрямился Рашид. — У неё убили сына, а мы смолчим? Простим этим шакалам?

Толпа загомонила. Барджиль помрачнел.

— Мустафу убили не здесь, а в Хазарии, — медленно сказал он. — Я говорил, что этим кончится. Финикийцы не любят террористов — они их бомбят. С дронов и самолётов.

— Слышали? — громыхнул Рашид. — Мустафа погиб за веру, а этот пёс называет его террористом! Как ты смеешь?

— Прекрати, — Барджиль заиграл желваками. — При чём тут вера? Он связался с «джамаатом». По-другому кончиться не могло.

— Уходи, — тихо всхлипнула Фатима. И повторила, переходя на визг: — Уходи! Уходи-и-и!

Барджиль взял меня за плечо и потащил прочь. Рашид кричал нам вслед:

— Он уже притащил сюда неверных! Но мы сами виноваты. Я говорил — не отдавать детей в их школы! А теперь сам говорю на языке кяфиров, потому что дети хазарский забывают!

— Не подходи к нему, — сказал Барджиль, когда мы остановились. — Рашид опасный. Вербовщик.

— В смысле?

— Работает на «джамаат». Говорит про веру, а сам молодых ребят заманивает.

Я оглянулся. Толпа потихоньку расходилась, но Рашид недобро смотрел нам вслед. В грудь ему уткнулась Фатима. Рядом стоял молодой парень и что-то говорил.

— Салим, второй сын Фатимы, — скрипнул зубами Барджиль. — Задурили голову. Один брат погиб, теперь и этого потеряет.

— Надо же что-то делать, — нерешительно сказал я.

— Делать? — Барджиль горько усмехнулся. — У «джамаата» деньги, связи, оружие. Слово поперёк скажешь — убьют. И никто не заступится: свои же, как ты против своих пойдёшь?

— Но откуда у них столько денег?

— Блисс. — Барджиль сплюнул. — Торгуют. Хазария, Финикия, даже сюда везут.

Он оглянулся:

— Неделя — уедет наш Салим. Рашид поможет, билеты купит. «За брата мстить». Полгода — и конец. Финикийцы где угодно достанут.

В новостях недавно показывали: финикийцы ликвидировали террориста в Каракташе. Он семь лет назад автобус взорвал, и его тоже взорвали, в машине. Маленькая страна, а разведка — ого-го. Византийцев бомбят, жестоко — отвоёвывают Арвад. И никто им слова не скажет.

— Так это, выходит, правда? Про блисс?

— Неправда! — воскликнул Барджиль.

Но потом понизил голос:

— Когда вы пришли, Рашида и его людей тут не было. Их предупредили, блисс забрали. За всё хотели посадить меня. Но Генрих вмешался.

— Вас-то за что? — удивился я.

— Мешаю. — Барджиль грустно улыбнулся. — Северову — земляков в обиду не даю. Рашиду — голову людям дурить не даю. Мустафа погиб — кому лучше? Финикийцев взрывал — что изменилось? Ничего. Только мать теперь плачет.

— И что теперь? — спросил я.

Барджиль грустно улыбнулся.

— Я раньше не знал. Отродясь все друг друга убивали — сотни лет, тысячи. А Генрих объяснил: можно иначе. Прошлое — это прошлое. Будущее ещё не написано.

Он похлопал меня по плечу:

— Ладно. Иди. Если что — звони, в обиду не дам. И помни — Рашида стороной обходи. Плохой человек. Гнилой. Шайтан.

***

На следующий день обедать мы выходили с опаской. На всякий случай сели подальше от людей. И оглядывались — не выскочит ли из-за угла Салим?

К нам никто не подходил, и никто ничего не говорил. Рашида я больше не видел, Салим тоже исчез, как Барджиль и предсказывал. Только Фатима иногда появлялась — брала себе плов и сидела тихонько в углу. Иногда к ней подсаживались подруги. Но я видел, что Фатима им не рада.

Генрих про нас не забывал — наведывался каждые пару дней, но всегда без Таньки. Жаль. Я по этой занозе даже соскучился. А потом узнал, что её так и прозвали: «Заноза».

Не знаю, почему, но я словно чего-то ждал. Про мой с ЭфЭном разговор я никому не говорил, даже Генриху. Боялся, что засмеют. Или отругают — чего, мол, вмешиваешься?

Не помню точно, сколько прошло. Наверное, недели две. Утром меня разбудил звонок. Это был майор Герхард.

— Никита? — строго спросил он. — Я жду тебя за воротами.

— Но мне нельзя…

— Можно, — перебил майор. — Одевайся и выходи.

Я хотел позвонить Генриху, но передумал. Вместо этого я оделся, вышел и сел в военный джип. Внутри сидели Хельга и Фёдор Николаевич. Мы поздоровались, но больше ни о чём не говорили. А сидящий за рулём Герхард даже не поздоровался.

Дальше всё было как во сне. Спустя два часа я уже сидел в нашей комнатушке и держал на коленях пухлую папку. Чуть позже приехал Генрих. Не говоря ни слова, я протянул ему документы.

Он открыл, пробежал глазами первую страницу. Потом вторую. Потом снова вернулся к первой.

— Это… — Он поднял на меня глаза. — Это что?

— Усыновление, — объяснил я.

— За ДВЕ НЕДЕЛИ?! — Генрих снова уставился в бумаги. — Никита, это невозможно. Процесс занимает месяцы. Проверки, комиссии, суд…

— Но вот же. — Я ткнул пальцем в печать и подпись Марцеллы Георгиевны.

— Кто этот твой Фёдор Николаевич? — тихо спросил Генрих.

Я пожал плечами. Сам хотел бы знать.

— И Анатолия усыновил? — Генрих листал дальше. — И Тимофееву? Без личного-то присутствия?!

— Он сказал, что у него есть связи.

— Ни черта себе… — Генрих аккуратно отложил папку. — Ты уверен, что хочешь связываться с этим археологом?

Я вспомнил Северова. Дом, который должны продать. Стасю в приюте, Тольку, которого ищут.

И после этого бояться какого-то ЭфЭна?

— Возьмите меня к себе. Пожалуйста.

— Но зачем? — растерялся Генрих. — С такой протекцией ты и с Северовым справишься. Он тебе вообще ничего теперь не сделает.

— Не всё так просто. — Я помотал головой. — Нет у меня никакой протекции. Они всё оформили и уехали. Даже не попрощались.

— Может, у них дела, — осторожно заметил Генрих.

— Может. Только майор этот, Герхард, так и сказал, что больше они помогать не станут. Словно одолжение сделали. Через силу.

— Странные они, — протянул Генрих. — Усыновление это молниеносное, офицер в штате… Зачем всё это археологической экспедиции? И с чего они вообще решили, что в Ветерке что-то найдут?

— Кто их знает, — раздражённо буркнул я. — Так возьмёте?

Генрих перевёл на меня взгляд и кивнул.

— Возьмём. Нам сейчас очень нужны люди. Но скажи честно — ты Северова не боишься?

— Надоело бояться, — ответил за меня Толька. — Пусть они теперь боятся.

***

— Запомните главное, — Генрих обвёл нас взглядом. — Мы не провоцируем. Ни при каких обстоятельствах.

Мы сидели в кабинете — я, Толька, Стася, Джавад, Олег с Гришей. На столе лежали стопки листовок.

— Если пристают — уходим, — продолжал Генрих. — Если оскорбляют — молчим. Если толкают — не отвечаем. Им только этого и надо — чтобы мы первыми полезли в драку.

Толька напряженно грыз ногти, Гриша перебрасывал в руках силиконовый мячик.

— Возражения есть? — спросил Генрих. — Самоотводы? Я ещё раз напоминаю: всё сугубо добровольно. Риск немаленький, всего не предусмотришь. Если кто-то откажется, мы поймём.

— Да ладно тебе, пап, — отмахнулась Танька. — Решили уже давно.

— А если бить начнут? — уточнил Олег.

— Звоним мне. Сразу. — Генрих постучал по телефону. — У нас юристы наготове, камеры. Пусть попробуют.

Я мысленно прокручивал в голове план. Прийти на Штажку, раздавать листовки. Не вмешиваться, не нарываться. На случай столкновения у трудсоюза есть резерв, но с нами они не пойдут — нельзя. Власти разрешили только нас — молодёжный пикет. Поэтому — либо мы, либо никто.

Танька раздала повязки с эмблемой Республик — большой шестерёнкой и рукой, держащей факел. Мы встретились глазами. Я почувствовал, как у меня горят уши.

— Привет.

Зачем я это брякнул? Виделись же. Сейчас она меня разделает, недаром «Заноза»! Но Танька ничего не сказала. Странно хихикнув, она двинулась дальше.

— Никита, ты слушаешь? — строго спросил Генрих.

— Слушаю, — кивнул я.

— Повтори, что делаем, если начинается провокация.

— Отходим. Звоним вам. Не отвечаем на удары.

— Молодец. — Генрих кивнул. — Помните: нас мало, их много. Поэтому сначала думаем, а потом делаем.

— Тогда зачем идти? — напряжённо бросил Толька. — Если нас мало?

Танька закатила глаза, но Генрих только улыбнулся.

— Чтобы показать городу, что мы есть. А значит, существует другой путь, кроме войны и ненависти.

Толька усмехнулся:

— Вы правда думаете, что это что-то изменит? Дураку ведь ясно, что Третий фронт победит.

— Если ничего не делать — победит. — Стася взяла его за руку. — А если увидят, что есть мы, то может быть и задумаются.

Толька сидел хмурый, сжимая и разжимая кулаки. Стася тоже была бледная. Но вся какая-то решительная.

— Вопросы есть? — спросил Генрих.

Никто не ответил.

— Тогда по машинам. И помните — мы не герои. Просто люди, которые не молчат.

***

В этот раз Штажка была забита до отказа. Гремела музыка, всюду реяли флаги Третьего фронта: чёрный кулак на зелёном фоне. Мы стояли у входа и раздавали листовки.

— Возьмите. — Стася ослепительно улыбнулась и протянула листовку проходящему мужику.

Мужик притормозил, оглядел Стасю заблестевшими глазками. Попытался отпустить шуточку про «красавицу», но тут вмешался Толька, и мужик поспешно ушёл.

— Плохо идёт, — мрачно резюмировал Джавад.

Я и сам видел, что плохо. Митинг Фронта собрал в разы больше людей, чем даже фестиваль.

Я не узнавал свой город. Почерневший, потускневший, весь сжатый, как кулак на баннерах. Хуже всего было, когда показался Северов. Он шёл в окружении ребят, и Виль хотел на что-то сказать, но Северов спокойно его прервал:

— Не надо. Они ничто. Не трать время.

И так меня резануло это «ничто»! А может, мы и правда ничто? И зря трепыхаемся?

Ну уж нет!

— Гляди — Салим, — удивлённо протянул Толька. — Он-то что здесь делает?

Салим проскочил мимо и растворился в толпе. Нас он не заметил — смотрел в землю. Зато я заметил у него на лбу крупные бисеринки пота. А когда он ушёл, решился окончательно.

— Пошли.

— Куда? — удивился Толька.

— Туда. — Я кивнул на толпу. — В народ. Чего здесь-то ловить?

— Нельзя, — возмутилась Танька. — Не по инструкции.

— Пока мы по инструкции, они город захватят. Уже захватывают.

Танька упёрлась. Я понял, что спорить бесполезно и ввинтился в толпу. Я протискивался, приставал и раздавал всем листовки. На меня неодобрительно косились, но не трогали.

— Погоди, — догнала меня Заноза. И лихо сунула кому-то листовку: — Возьмите.

Остальные тоже пошли за нами. У входа остались только Гриша с Олегом. Для порядка.

Флавия в этот раз не было — с ним случился какой-то скандал, и он срочно улетел на Зелёное море. Вместо него по сцене скакали девушки в коротких шортиках и топах.

— Уния домой уйдёт! Третий фронт нас всех спасёт!

Толпа подхватывала. Кто-то свистел. Меня затошнило.

Музыка прекратилась, на сцене показался кандидат в мэры. Толстый, лоснящийся, с окладистой бородой. Следом за ним шёл Северов.

Кандидат дождался, пока стихнут крики, и заговорил: долго и вычурно. Про врагов, про Унию с Колониями. Про то, что когда назревает драка, надо бить первыми. И про военные заказы для Тихореченского завода, а ещё про какой-то Институт передовых исследований.

Я не слушал — раздавал и раздавал листовки, старательно обходя всех в форме Третьего фронта. До поры у меня получалось. Но потом нас заметили.

— Гляди-ка, — гаркнул Славка. — Какие люди. Виктор Егорович!

По живой цепочке сообщение дошло до сцены. Северов сел на корточки, выслушал и обвёл толпу взглядом.

— Одну минутку, — прервал он кандидата. — Мне доложили, что трудсоюз ведёт активную агитацию на площади. Мы стерпели их присутствие на входе, но они снова нарушили закон. Никита, ты слышишь меня?

— Он тут! — крикнул кто-то и вскинул руку. Вспыхнул прожектор, я зажмурился от яркого луча.

— Ты испытываешь моё терпение, — зловеще-спокойно произнёс Виктор Егорович. — Немедленно покиньте площадь, иначе…

Взрыв прогремел совсем рядом: громкий, оглушительный. Надо мной просвистело — осколки? Танька кричала, зажимая окровавленную руку. Я бросился к ней и потащил к выходу.

Как нас не затоптали — не знаю. Нас вынесло с площади, словно рекой. Потом меня с Танькой подхватили, затащили в машину, и мы поехали в больницу.

Нас осмотрели — всё было в порядке. Таньке наложили бинт. «Чуть в сторону — и лишилась бы руки», — пробормотал врач. Нас отпустили, и мы вернулись в приёмный покой. Мимо проехали носилки с раненым. Он громко стонал.

Танька, всхлипывая, уткнулась мне в плечо. Стася тоже рыдала, Толька с Джавадом сидели бледные как мел.

Генрих примчался первым, за ним — Барджиль, Хасан с Лейлой и Родриго Мартой Алексеевной и Маруськой. Барджиль что-то шептал, словно молился. Генрих прижал к себе Таньку и крепко поцеловал в макушку.

— Что случилось? — спросил я.

— Теракт, — бросил Генрих. А Барджиль добавил:

— Салим…

Первой ко мне бросилась Маруська: повисла на шее, чмокнула в щёку. Я понял, как ужасно по ней соскучился и тоже обнял, так, что, казалось, раздавлю.

Лейла на нас смотрела: долго, словно сдерживаясь. Потом не выдержала: кинулась и прижала. У меня на глаза навернулись слёзы.

— Простите, — всхлипнул я. — Простите меня, пожалуйста.

Лейла прошептала что-то и продолжала меня тискать. Родриго и Хасан стояли рядом и молчали. Но я понял — они меня тоже простили.