— Дыші, дитя, — хрипел старик, откапывая его дрожащими руками. — Ти живе. Він не знав про амулет. Ніхто не знав. Он уже десять поколений танов молчав.

Его доставили в Восточный Лагерь, в госпиталь для безнадёжных. Мир для Каэлена распался. Не было ни гнева, ни жажды мести. Была только всепоглощающая пустота и тихий укор: «Зачем? Зачем я вернулся? Я — неудачник. Даже умереть правильно не смог».

Он лежал и смотрел в потолок, сжимая в руке единственные вещи, что у него остались: нерабочую палочку — символ его провала, и тёплый амулет — символ непонятого долга. Великий Магистр отнял у него всё: жизнь, отца, право быть магом. Но, сам того не ведая, он подарил ему нечто большее. Свободу. Свободу от догм, от системы, от необходимости соответствовать их стандартам.

Доктор в лагере, сам бывший изгой Конфедерации, смотрел на него с пониманием. — Они убили вас за слабость, — сказал он тихо. — Потому что боялись, что ваша иная сила однажды сожжёт их выхолощенные ритуалы. Амулет Феникса — это не артефакт воскрешения. Это ключ. К силе, которая была до их магии. Силе самой природы.

В тот миг Каэлен понял. Его путь — не отомстить. Его путь — вырасти. Вырасти заново, как Феникс из пепла собственного провала. Не чтобы доказать им, что он чего-то стоит. А чтобы открыть то, что они сами закрыли разум себя, своими догмами. Он поднялся с койки. Его тело было слабым, палочка — мёртвым сучком в руке. Но амулет на его груди излучал ровное, тёплое сияние. Он не был мёртвым. Он был семенем. И его первым шагом на новом пути был не взмах палочки, а тихое, осознанное решение — учиться. Заново. С нуля. По-настоящему.

Место на карте. Центр испытаний Западной Магической Конфедерации.

Великий Магистр Западной Конфедерации Адрастий стоял у окна своей башни, наблюдая, как последние лучи солнца окрашивают шпили академии в цвет запёкшейся крови. Ритуал был завершен. Клан пал. А вместе с ним — и тот мальчик. Каэлен.

Сын соперников его рода. В прошлом блистательный клан, давший Конфедерации, множество Великих магистров.

Мысль о нём вызывала не гнев, не злорадство, а холодное, чистое чувство выполненного долга и тонкого политического расчёта. Как хирург, отсекающий гангренозную конечность, чтобы спасти тело. Он не наслаждался этим. Он это делал. Потому, что должен был.

В дверь постучали. Вошёл архивариус, неся свиток с гербом уничтоженного клана. — Всё кончено, ваше преосвященство. Земли переходят под ваше прямое управление. Линия пресеклась.

— Линия пресеклась, — безразлично повторил Адрастий. — Как и должно было случиться. Сколько мы потеряли войск?

- Почти некого. Старый маг остался один в своём родовом поместье. Он отослал всех от себя. Своих друзу, войска и даже кухонных слуг. Он нас ждал в приёмном пустом зале. Рука подлого наёмника завершила ваш план. Тело сожгли вместе с родовым склепом вместе с гербами, флагами и прошлыми заслугами.

Он повернулся от окна. Его лицо, испещрённое рунами посвящения, было спокойно. — Вы думаете, я тиран? — вдруг спросил он, и архивариус вздрогнул. — Вы видите узурпатора, жаждущего чужих земель? Вы ошибаетесь. Он подошёл к карте магического мира, висевшей на стене. Бесчисленные линии силы, узлы энергии, очаги древней мощи.

— Магия — это не дар. Это дисциплина. Это строжайшая иерархия, выстроенная нами, чтобы удержать хаос. Каждый маг — винтик в этом механизме. И если винтик треснул, его нужно заменить. Немедленно. Пока он не привёл к поломке всей машины. Он ткнул длинным пальцем в точку, где прежде сиял герб Орионов. — Тан Орион был слаб. Он позволял себе сомнения. Он таил в своём доме артефакты, не одобренные Советом. И его сын... его сын стал закономерным итогом этой слабости. Неспособность пройти инициацию — это не несчастный случай. Это диагноз. Это признак вырождения, мутации, отклонения от Пути. Такой маг — бомба. Он может в любой момент призвать силу, которую не способен контролировать, и уничтожить целый город. Или, что хуже, родить таких же нестабильных отпрысков, умножая заразу. — Но... казнь? — робко пробормотал архивариус.

— Это не казнь. Это санитарная мера. — Голос Адрастия стал твёрдым, как сталь. — Мы не можем рисковать. Мы — врачи этого мира, и наша обязанность — выжигать чуму, пока она не расползлась. Я дал Ориону шанс. Я позволил его сыну пройти инициацию. Мальчик не справился. Закон ясен. Наказание — смерть. А так как Тан взрастил несостоятельного наследника, он доказал свою недостойность управлять землями. Его смещение — это логичное продолжение закона.

В его глазах не было злобы. Лишь ледяная, нечеловеческая убеждённость. Он искренне верил в каждое своё слово. Для него Каэлен не был человеком. Он был статистикой. Строчкой в отчёте, гласящей: «Дефектная единица изъята из оборота. Источник потенциальной угрозы ликвидирован».

— Они называют меня монстром, — тихо произнёс Адрастий, вновь глядя в окно на свой идеальный, строгий город. — Но именно моя "жестокость" не даёт этому миру погрузиться во тьму. Я не получаю удовольствия от сожжения сорняков. Но я сделаю это снова и снова. Ради общего блага. Ради будущего, построенного на порядке, а не на хаосе слабости. Он не знал, что один "сорняк" выжил. Не знал об амулете Феникса. И уж тем более не знал, что его безупречная логика породила не просто жертву, а принципиально нового врага — существо, уже не скованное его догмами, чья "слабость" была семенем иной, древней силы. Именно эта слепота, эта абсолютная уверенность в собственной правоте, в конечном счёте, и была его главной слабостью. Пока он охранял дверь от известных угроз, сама жизнь готовила ему сюрприз из самого непредсказуемого места — из царства мёртвых, которое он считал абсолютно покорным своей воле.

Создано для видео игры как начало одной из историй персонажа.https://www.roblox.com/games/106278082742714/StelsSer

Можно сыграть.

Автор. Текста: Вячеслав Петров.

Книга Контролер. Великий философ зоны отчуждения.

И от мала до велика почти вся процессия кричала в унисон одно слово: "Роды!"

От увиденного Никита слегка опешил. В этот момент он уже готов был поверить в версию про сектантов. Слишком уж радостными себя вели жители этого городка. Очень счастливо для неких родов, на которые они все так спешили.

— У нас в стране только на Новый год так собираются, — вслух подумал он.

Естественно журналист пошел вслед за толпой. По пути он попытался задать несколько вопросов разным людям, но каждый раз попытки заканчивались одинаково.

Полнейший игнор.

Пару раз он, пытаясь высмотреть что-то интересное в идущих жителях, не замечал бордюра, спотыкался и с руганьем падал на асфальт. На второй раз Никита даже повредил левую ладонь, содрав кожу.

Матерясь и дуя на руку, он заметил, что с одной из примыкающих улиц вышли несколько человек. Четверо держали две жерди, на которых на манер древнего паланкина, был закреплен добротный деревянный стул. Восседал на нем пожилой человек, в котором Никита легко узнал того самого дедушку, которого встретил при входе в город. Он улыбался, махал рукой тем, кто приветственно кричал в его сторону, некоторым важно кивал.

Пробиться к нему было невозможно — дедушку сразу же окружила разношерстная толпа, которая шла вместе с носильщиками, будто оберегая их и сидящего сверху от чего-то.

"Ну не у него же роды, — подумал журналист, идя дальше с потоком людей. — Хотя мало ли. Может тут в почете старцы, берущие себе в жены молодух, которые от них потом залетают. Хотя нет. Если бы его почитали, то он не жил бы в обычном домике на окраине города, где я его встретил. Или он там не живет, а просто зашел к кому-то в гости?.. Какой-то бред, пока вообще ничего не выстраивается. К тому же он единственный, кто мне хоть как-то ответил. Ну да, прижал палец к губам и прошипел. Но это хоть что-то."

Процессия тем временем пришла на небольшую площадь. По центру на ней возвышалась простенькая сцена, на которой стоял мужчина в форме, напоминавшей военную. Старику помогли спуститься с импровизированного паланкина, а затем под руку завели наверх. Он встал слева от "военного", а через минуту на сцену медленно закатили пожилую женщину, сидящую на инвалидной коляске.

Толпа на площади постоянно пополнялась пришедшими с других частей городка. Все этом продолжали скандировать "роды", будто заведенные. Хотя происходящее никак не вязалось с этим действием.

В один момент "военный" вскинул руку, привлекая внимание. Площадь стихла за мгновение.

— Сограждане, — начал мужчина громким поставленным голосом. — Сегодня знаменательный и всеми долгожданный день. Роды.

По толпе прокатился вздох, смешавший в себе умиление и восхищение.

— Настенька и Людочка Пономаренковы, две прекрасные сестры, сегодня наконец-то родят таких же прелестных детишек. В связи с этим мы здесь сегодня и собрались!

Народ встретил новость одобрительными возгласами. Стоящая рядом с журналистом тетка даже всплакнула.

"В связи? О какой связи он вообще говорит? Вот именно, что связи я пока не вижу никакой", — с раздражением подумал Никита.

Мужчина на сцене тем временем продолжал:

— Мы ждали этого события больше года. Наше общество ради сохранения сплоченности и нашего единства решило и в этот раз не пренебрегать правилами, установленными десятки лет назад!

Он сделал небольшую паузу и продолжил, слегка тише:

— Из десяти добровольцев, подавших свои имена на День Родов, голосование выбрало Антонину Анатольевну, которой недавно исполнилось семьдесят шесть лет от роду и Андрея Михайловича. Андрей Михайлович в этом году отпраздновал девяностолетний юбилей. Поздравим его!

Толпа одобрительно загудела, послышались свисты, местами кто-то пытался аплодировать, но в массы это не пошло.

— Голосование далось нам всем нелегко, — как только "военный" заговорил, гомон сразу же стих. — Но мы прекрасно знаем, что это не только на благо нам, но и нашему Хранителю. Делая свое дело, мы строим успешное будущее для нас, наших детей, а также облегчаем работу тому, кто присматривает за нами!

"Опа! Хранитель, — возликовал Никита. — Ну твою же мать. Он же произнес это слово так, будто оно должно быть с большой буквы, клянусь! Есть значит у них тут тот, кто верховодит этим балом. Сумасшедший какой-нибудь."

Он сделал пару шагов назад, посмотрел на Антонину и Андрея, повернувшихся к нему, улыбнулся.

— Дорогие мои, вам слово.

Бабушка скромно покачала головой, пряча улыбку. У Никиты появилось странное ощущение. Он чувствовал, что происходящее добром не кончится.

"Фанатики, точно. Не удивлюсь, если им сейчас отрежут по пальцу. А то и по целой руке", — подумал журналист.

Андрей Михайлович вскинул руки, помахал присутствующим.

— Я большую часть жизни провел с вами, — еле слышно начал старик. — Знаю почти каждого жителя нашего славного городка. Я счастлив был приносить пользу нам своим трудом. И, знаете, я горд и страшно рад тому, что даже сейчас я сделаю правое дело для всеобщего блага!

Он обнялся с мужчиной в форме и похлопал его по плечу.

— Давай сынок.

Антонина Анатольевна согласно кивнула. "Военный" отошел от них на пару шагов и вытащил откуда-то из-за спины пистолет, который сразу же наставил на Андрея. Дедушка даже не дрогнул.

"Твою мать, что творится", — пронеслось в голове Никиты.

— Дом тридцать пятый. Да, тридцать пятый, точно, — внезапно начал старик, но тут же раздался звук выстрела, а затем второй. Грохоты еще не успели полностью раствориться в воздухе, как Антонина и Андрей с гулким стуком упали на пол сцены. "Военный" убрал оружие обратно за спину и возвестил:

— Свершилось, друзья! Да будут спокойными роды!

Толпа зааплодировала, загудела. Рядом с Никитой довольный отец поднял своего сына, чтобы тот посмотрел на два трупа, лежащих на сцене.

Журналист почувствовал страх. Иррациональность происходящего не укладывалась у него в голове. Он повидал много смертей, но такое, когда посреди сотен людей убивают двух стариков, а остальные только радуются этому, показывая происходящее детям... Подобное он видел впервые. Никита развернулся и начал протискиваться сквозь толпу. Благо никто не оказывал ему сопротивление. "Военный" на сцене еще что-то кричал про всеобщее благо, таинственного Хранителя, но испуганный журналист уже не слушал.

"Нужно убираться, срочно!", — единственная мысль, которая была в его голове.

Выбравшись из толпы, он побежал, не разбирая дороги. Остановился Никита только тогда, когда сил уже не оставалось никаких. Он присел на добротную скамейку, так услужливо оказавшуюся рядом под деревом, и попытался отдышаться.

Однако сделать ему этого не удалось. Сверху раздался звук трещащей древесины. Журналиста поднял голову и увидел, как над ним надламывается огромная ветка. Отскочить от падающей на него куска ели он успел в самый последний момент. Ему повезло — ветка ударила только по ноге, но могла пробить и голову.
Никита скривился. Перелома не было, но ушиб был существенный. А медицинской помощи от этих фанатиков ждать явно не стоило.

Оглянулся. Ноги завели его в частный сектор на окраине городка. Улица была застроена простенькими, но добротно сложенными одно- и двух этажными домами. В надежде выйти из этого места, Никита побрел в сторону окраинных домов, видневшихся в полукилометре от него.

Предпоследний дом обратил на себя внимание журналиста — он сильно отличался от всех остальных. Вся улица дышала уютом, тогда как это одноэтажное строение видело ремонт по меньшей мере два десятка лет назад. Забор наполовину сгнил, наполовину обрушился, участок зарос сорняками, краска на стенах облезла, а крыша местами прохудилась. Никита осмотрел его и увидел на углу прибитую табличку со стершимися еле видными цифрами "тридцать пять".

"Тридцать пять. Не про этот ли дом говорил тот старик перед смертью? Даже если и про него, то что он хотел этим сказать? Дать мне знак? Какой? Или наоборот, завести меня в ловушку?" — думал журналист морщась от болей в ободранной руке и ушибленной ноге.

С одной стороны ему хотелось быстрее покинуть город. Это место с вечно счастливыми людьми его по-настоящему пугало. Здесь все было странное, жуткое и... Неправильное. Да, это слово казалось Никите лучше всего для текущей обстановки.

"Неправильно, мать его, — думал он. — Все тут неправильно!"

С другой стороны уходить ему без какого-либо материала совсем не хотелось. Профдеформация давала о себе знать. Постояв пару минут, взвесив все за и против, журналист вздохнул и побрел к дому с табличкой "тридцать пять".

Постучался в дверь. Второй раз, третий. Никто не открывал. Никита оставил попытки проникнуть в дом и развернулся, тут же столкнувшись со старым мужчиной, стоящим вплотную к нему.

— Дошел все-таки. Видать не такой ты и неудачник, как я подумал, — сказал он журналисту.

***

Хозяин дома представился Матвеем. Он впустил Никиту внутрь, усадил на видавший виды диван. Притащил на столик, стоящий напротив, нехитрой снеди: бутерброды с заветренным сыром, банка тушенки, отдельно хлеб. И бутылка с мутной жидкостью. Оттуда он плеснул в два граненных стакана, один пододвинул журналисту, сидевшему в шоке.

Чего-чего, а того, что с ним кто-то заговорит, и даже пустит к себе домой, он не ожидал.

— Пей, — произнес Матвей. Никита послушно подчинился. Жидкость обожгла рот, горло и раскаленной лавой рухнула в желудок. Он закашлялся.

— Отличный самогон, не кашляй мне тут. Ешь давай.

Журналист вилкой выудил кусок тушенки, закусил. Почувствовал некоторое облегчение.

Хозяин дома выпил, сразу же плеснул еще в оба стакана.

— Прутся они сюда и прутся, — вдруг сказал он. — Ну что же вы нас в покое не оставите, а?

Никита слегка опешил от вопроса, но тут же взял себя в руки.

— Так вас еще буквально недавно не было на карте России. Вы это... Находка столетия. Целый город, затерянный в лесу, это же...

— Находка, — перебил его Матвей. — Как же. Не надо было бы нас никому искать, если бы тот старый дурак все настроил грамотно!

— Вы это о чем? — вкрадчиво спросил Никита.

Старик посидел немного, обмакнул хлеб в жир от тушенки, пожевал.

— Знаешь, — не закончив есть сказал он. — Знаешь, парень, как я устал вам все рассказывать. А был бы толк, а.

— Кому?

— Да всем, кто сюда приходит в моменты перезагрузки установки. Мы же тогда с Васильичем долго голову ломали, что с этой тварью делать. Вот и создали блокатор.

"Васильич, блокатор, тварь... Старик точно не поехал кукухой? Хотя поживи тут, может и совсем с ума сойдешь. Вот остальные точно... Того", — подумал журналист.

Но вслух сказал другое:

— Я, если честно, ничего не понимаю. Если хотите, то я уйду. Но, позволю себе чуть понаглеть, и задать вам пару вопросов. Ведь вы единственный, кто...

— Кто заговорил с тобой, да, — перебил его Матвей. — Остальные даже и не подумали бы это сделать. Запрет.

— Но почему? Я не представляю опасности!

Матвей рассмеялся.

— Да, — сказал он, утирая слезы от смеха. — Ты не представляешь опасности. Но они-то думают совсем наоборот.

— Ничего не понимаю, — повторил Никита.

Старик налил по третьей, выпил свою порцию, закусил. Укоризненно посмотрел на журналиста, который не спешил прикасаться к самогону. Никите пришлось выпить.

— Хороший, вроде, ты парень, жалко, конечно, но что уж тут поделать. Давай я тебе расскажу, что тут происходит. Жили-были два друга. Матвей, да Сергей. Учеными мы были, на Союз работали. Откопали эти исследователи, мать их, как-то в тайге здоровый такой камень. Сразу стало понятно, что глыба прилетела издалека. Вот только оказалось, что в ней кто-то есть.

— Кто? — нетерпеливо спросил Никита

— Жди! — оборвал его Матвей. — Все узнаешь. Так вот. Про глыбу и его обитателя мы рассказали кому нужно. И те, кто нужно, начали проводить исследования. Естественно, назначив нас с Сергеем, пусть ему спокойно спится, главными над проектом.

Старик выпил, крякнул, закусил, и продолжил:

— Москва изучала того, кого сейчас зовут Хранителем, несколько лет. Лучших людей подтянула. Город строить начали. Естественно все в секрете. Страшном секрете. Мы с Сергеем попутно по заданию вышестоящего начальства разрабатывали устройство, которое позволит скрыть Хранителя от чужих глаз. Вот так и получилось то, что мы имеем.

Матвей встал и начал ходить из стороны в сторону, поглядывая на захмелевшего Никиту. Журналист поздно вспомнил, что давно не ел нормальную пищу, а пара кусков тушенки явно не могли смягчить действие ядреной самогонки.

— Вот так и получился город без названия, — продолжил старик. — Нет, у него была куча засекреченных кодировок, но это не то. Нет имени. Зато есть люди. Добровольно, или по принуждению, здесь оказались несколько тысяч советских граждан. И они обрели счастье.

Матвей посмотрел на недоумевающего журналиста, усмехнулся и объяснил:

— Хранитель оказался способен влиять на удачливость Homo sapiens. Он буквально делал все, чтобы с тобой не случалось ничего, повторюсь, ничего плохого. Вообще. Те, на кого воздействовало то существо из прилетевшего метеорита, испытывали везение буквально во всем. Всходили ростки, слагались песни, чуть ли не сами собой получались новые открытия. В том числе и в медицинской сфере. Болезни у людей исчезали сами, а новые не спешили приходить.

Матвей плеснул себе еще самогонки, залпом выпил.

— Но выяснилось, что у него есть свои ограничения. Радиус всего-то четыре километра, а влиять он может на пять тысяч людей. Но тот, кто оказывался лишним и не влезал в необходимое число сталкивался с кучей неприятностей. На него обрушивались все те неприятности, которых избежали люди, находящиеся под охраной существа.

— Неудача к лишним приходила сполна, — сказал журналист.

Старик кивнул и прокашлялся.

— Прошло время и число в пять тысяч снизилось. И так мы поняли, что наш "джинн" не всесилен. Тогда уже несколько лет работало то устройство, которое скрывало город от глаз любопытных. Оно тоже начало давать сбой. В основном из-за неправильной калибровки Сергея. Пока оно было активно, никто бы и не пошел в сторону города. Навязчивые мысли о том, чтобы развернуться и покинуть тайгу, преследовали бы случайного путешественника. Но аппаратура начала сбоить. Ровно на сутки в абсолютно случайное время происходили отключения. Именно те, кто попадал на нашу территорию в такие моменты, впоследствии у вас считались пропавшими. Как та группа Арсения Хворова и Федора Антипова.

Внутренности Никиты пробила волна холодка.

— Но почему теперь о вас узнали все? — пытаясь держать себя в руках спросил он.

Матвей хмыкнул.

— Да все просто. Устройство сломалось окончательно. Теперь нет того, что ограничивает нас от внешнего мира. Однако "джинн" остался. Он все также наделяет чрезмерной удачливостью обычных людей. Но уже две тысячи, а не пять. Точнее тысячу девятьсот девяносто шесть. Выдыхается, собака. Вот сегодня из-за рождения двух ребятишек пришлось столько же кончать. Знавал я Андрея.

Никита не понимал, верить во все это ему, или нет. Только он хотел возмутиться и попытаться поспорить, аргументируя тем, что никаких инопланетян не существует, как вдруг Матвей посмотрел на него пронзительным взглядом.

— Знаю я. Не первый раз. Хочешь сказать, что я сумасшедший? Да мне уже, в целом без разницы. Говори, что хочешь. Если сможешь.

— Чт... Что?.. — Никита вдруг понял, что не может поднять руки. Губы, да и остальные мышцы лица, отказываются его слушать. Пальцы ног еще пытались шевелиться, но через пару мгновений паралич добрался и до них. Журналист остался сидеть за столом на старом диване, не в силах сдвинуть на миллиметр даже глаза.

— Что-что? — проворчал Матвей. — Ты серьезно думал, что нам нужна огласка? Нет, ни мне, ни Хранителю этого не нужно. Ну, знаешь, еще ему очень сильно хочется кушать. И тех людей, что мы отдаем на откуп раз в полгода, или раз в год... Мало.

Старик подошел к Никите, забрал стакан, осмотрел дно и пробормотал что-то про яд. Затем взглянул на полностью обездвиженного журналиста и довольно добавил:

— Хорошо, что сейчас вас, корма, будет больше.

Хей-хей, пропал почти на три недели, тому были причины. Болел, День рождения, снова болел (нет не с похмелья) и так далее по списку. Сейчас вернулся, полустабильный выпуск глав/рассказов пойдет по новой.

В скором времени выйдет "Безысходск-16", точный день говорить не буду. Но точно выйдет. Короче, всем привет после долгого затишься и удачной недели! Всех обнял.

-Прёт на меня бандосов косяк

Мне одному не отбиться никак!!!

Меченый лёгок был на подъём

В бандитов стрелять веселее вдвоём

Короче бандитов в рядок положили и Бесову фляжку до дна осушили

Меченый дальше по Свалке идёт

Гейгера счётчик в кармане поёт

Мусора горы смертью фонят , но нету уже дороги назад.

Вдруг ПДА сигнал подаёт

На Долга блокпост вал мутантов идёт

Разгорячённый напитком из фляги , Меченый был преисполнен отваги

В мутантов он даже и не стрелял , берцев пинками он всех разогнал

Долговцы сталкера зауважали , в бар Сто рентген путь ему указали