Рот на замок 2/2
Начало Рот на замок 1/2
Теперь мы все чаще просто пили вино с Таир и разговаривали. Моего образования в Гийдльберке не хватало для того, чтобы поддерживать беседу на достойном уровне, поэтому обычно она мне давала очередную книгу, а когда я ее дочитывал, то мы обсуждали написанное.
Это были труды по медицине, по философии, по истории. Таир вызывала у меня все большее восхищение, но и я не раз и не два сумел ее удивить, высказывая суждения, до которых она не могла додуматься сама.
Я хотел произвести на нее впечатление. Мне было стыдно признаться — но я все больше влюблялся в эту белокурую бестию. Во время одной из прогулок по подземельям, в пещере, наполненной полками с грибами, Таир попросила меня не шуметь.
— Что такое? — спросил я шепотом.
— Здесь за стеной старый тоннель, пробитый твоими предками, — сказала она. — Перегородка очень тонкая, чудо, как ваши люди по звуку не определили пустоту рядом.
Я вспомнил кнехтов, которых отец отправлял рубить скалу. Они отказывались идти туда трезвыми даже под угрозой немедленной смерти — а потому каждый получал жбан самой гадостной браги перед выходом в забой… Чудо было, что они вообще хоть что-то делали!
Через два дня мы, как обычно, гуляли по подземельям. Стены слегка светились, но мне нравилось таскать тяжелый бронзовый факел, дающий ощущение оружия в руке. Здесь, внизу, было немало мест, куда вход был закрыт не только мне, но и Таир. Обходя одно подобное, мы наткнулись на полсотни Старших, стоящих с мечами и топорами без движения.
— Что это они? — удивился я.
— Люди Рихарда пробили туннель, и если они не сменят направления, то вскорости выйдут сюда.
Я представил, как полтора десятка усталых пьяных каменотесов вывалятся прямо на полсотни бесстрастных зомбаков, и мне стало плохо.
— Не мы это начали, — сказала Таир.
Я кивнул. Но легче от этого не было. Люди, которых я знал с детства, люди, которые всю жизнь работали на моего отца, сейчас, черные от пыли, стремились к собственной смерти. Смерти, что скорее уж заслуживали я, Рихард или же неугомонный епископ, только и умеющий, что обещать подмогу да разглагольствовать о посмертной награде.
Мы миновали эту пещеру и вышли в следующую. И когда мы почти миновали и ее, Таир вдруг по пояс провалилась.
— Зомбя! — глухо заорал кто-то из-под пола. — Сюда все! Мочи ее!
Я кинулся к девушке, и потянул ее вверх. Однако снизу не отпускали. В глазах у моей провожатой застыл ужас, сама она лишилась в мгновение всей своей надменности и стала обычной молодой испуганной женщиной.
Чуть позади меня обрушивался пластами пол. Из дыр полезли черные кнехты с кирками.
Диким усилием я выдернул Таир из ямы, она со стоном упала рядом. Из соседнего зала, видимо, почувствовав неладное, к нам уже бежали Старшие.
Однако они не успевали. Это был момент выбора — я мог сказать, кто я, и приказать убегать, захватив Таир в качестве заложницы, — или же…
Используя факел как булаву, я раскроил голову первому нападавшему, пинком отбросил второго. Пусть я не так крепок, как Рихард, но воспитывали меня как рыцаря и с детства учили, что если выпадет шанс умереть, прикрывая короля, — я должен буду его использовать.
Короля в наличии не нашлось, но была Таир. Надо продержаться лишь несколько мгновений — и я сделал это. Подоспевшие зомби легко расправились с кнехтами, последний из них попытался уйти обратно в дыру, но я сделал к нему шаг и подхватил его за шкирку, отбрасывая в сторону.
— Йохан! Мертвый Йохан! — завопил кнехт, ползая от моих ног к ногам зомби и обратно. — Бедненький мертвый Йохан!
— Заткнись уже, — потребовал я. — Жить хочешь?
— А моя душа? — совсем тихо спросил он.
— Никому не сдалась здесь.
— Тогда хочу.
Я не знал его. Более того, я не хотел знать, что с ним будет дальше. Несколько Старших спустились в отрытый кнехтами ход, чтобы посмотреть, как лучше его завалить.
Обернувшись, я встретил пристальный взгляд Таир. Она смотрела на меня, но видела явно кого-то другого.
Той ночью мы впервые возлегли вместе.
***
— А если будет ребенок? — спросил я утром.
— Мы управляем этим, — успокоила она меня.
С этого момента никто меня больше не стерег под дверью, и я мог делать что хотел. Но вот странная вещь — хотел я все того же. Бесед с Таир, прогулок по крепости и подземельям, чтения новых книг.
Так как теперь никто не запрещал мне разговаривать с остальными, я мог наконец выяснить ее статус и вообще — кто здесь был главным и кто кому подчинялся. Старый калека, одноногий солдат нашего любимого курфюрста, выкинутый на обочину семь лет назад и чудом попавший сюда, объяснил мне так:
— Есть «родные» — это те, кто здесь родился. Они могут что угодно, ну, вроде как дворяне. Есть «любимые» — это мы с вами, то есть, те, кто здесь по своей воле. Есть «дорогие» — это вроде как мы, но у которых уже есть здесь дети. К деткам здесь относятся очень трепетно, и если бы какая баба согласилась надуть пузо от меня, то я бы что угодно за ради такого сделал…
— То есть Таир — просто «родная»?
— Нет! Среди «родных» больше всех почитаются те, у кого много родственников-Старших. У нее, считай, больше всех в крепости.
— А Старшие? Они ведь тоже не все одинаковые?
Солдат огляделся — мы беседовали с краю базара, под навесом, где он подшивал желающим сапоги за мелочь.
— Об этом вроде как не говорят. Но все знают. Ты когда умираешь, то становишься слегка диким. И некоторое время туго соображаешь. Потом ты вроде как выправляешься и готов делать все, что прикажут. Проходит время, и ты сам уже можешь приказывать тем Старшим, что помладше. А еще потом… Ну, доказательств у меня почти нет… В общем, совсем потом ты становишься вроде как демоном. Я трижды видел Старших, у которых рот не зашит, и это именно они. Они не выходят из подземелий, но оттуда они видят все, что происходит в мире. Они могут разогнать тучи. Могут управлять нами так, что мы и не заметим, могут…
— Хватит сказок, — усмехнулся я. — Поверь, я был в самых глубоких подземельях. Никого такого там нет.
Однако разговор этот запал мне в душу. Тем же вечером, в постели, наглаживая мягонько по спине Таир, я спросил ее:
— Как вы принимаете важные для крепости решения? Я не видел у вас главных.
— Они внизу, — ответила она с улыбкой. — Все, родившиеся в замке, чувствуют их. Мы просто живем так, как должны. Если вдруг я попытаюсь сделать что-то, что не понравится Самым Старшим, мне станет очень плохо.
— Я бы хотел посмотреть на них.
— Завтра сходим. Кстати, раз уж зашел разговор — как раз снимут швы с губ моей бабки.
— Бабки? — удивился я. — То есть она не так уж давно умерла, а уже…
— Это я так сказала. Она мне прапрапрапра… сколько-то там бабка.
На следующий день мы спустились под замок. Подземелья, в которые мы вошли, оказались очень холодными и сухими. Факел Таир запретила брать, но стены здесь светились ярко.
У меня было ощущение, что мы уже спустились ниже уровня земли — но лестницы и галереи вели все глубже. На стенах появились барельефы со странными сюжетами — то грифон, рвущий льва, то кракен, давящий корабль. В какой-то момент я вдруг понял, что пол — не из сплошного камня, а из каменных плит. Лестницы расширились, появились удобные перила.
И в какой-то момент мы вошли в яркий, холодный и чистый зал. Свет лился словно из стен, но, приглядываясь к ним, я ничего не видел. Больше всего это помещение напоминало кафедральный собор в Кельне изнутри — такие же высокие прямые стены, полуколонны, множество потрясающе натуралистичных статуй и картин.
— Это храм? — спросил я Таир.
— Это храм, в котором живут его боги, — усмехнулась она.
В этот момент одна из ближайших статуй — пожилой мужчина в просторном сером балахоне — распрямилась и посмотрела на нас.
И тут же все статуи ожили. Они спускались к нам со своих постаментов. На губах у каждого были следы от давно уже вынутых ниток. В отличие от обычных зомби, эти были одеты, и одеты роскошно — парча, шелк, украшения из золота и драгоценных камней. Всего их было не менее сорока.
— Хороший мальчик, — сказала дама на вид лет пятидесяти. — Таир, он мне нравится. Впрочем, позже.
С другой стороны храма — это было не меньше, чем в полутора сотнях шагов от нас — приближалась одна из уже привычных мне зомби, обнаженная, рыженькая, с зашитым ртом. На вид она была вряд ли старше двадцати.
Она шла степенно, с достоинством. Если бы я увидел ее в толпе Старших — то выделил бы моментально.
— Лияр, сестра наша, — разнеслось словно бы хором по храму, хотя никто ничего и не сказал. — Готова ли ты к испытанию кровью?
Зомби кивнула.
Таир сжала мою руку и шагнула вперед. Она подошла к Лияр, достала из рукава нож и аккуратно взрезала нитки на губах у той, а затем преклонила колено и откинула белокурые волосы, обнажая шею.
Лияр открыла рот и выдохнула. И было в ее дыхании столько счастья, столько сладострастного предвкушения, что его хватило для того, чтобы я почувствовал начинающееся возбуждение.
Тем временем зомби склонилась на шеей Таир и вонзила в нее свои зубы. Я замер. Неужели меня привели сюда лишь для того, чтобы я стал свидетелем этого безумного жертвоприношения?
Но нет. Лияр оторвалась от шеи и улыбнулась окровавленным ртом:
— Спасибо, — хрипло выдохнула она.
Подняла руки — и тут же сверху, словно прямо из воздуха, на нее опустилась одежда — очаровательное приталенное ярко-алое платье. Топнула левой ногой, затем правой — и на них по очереди появились сапожки. Взмахнула рыжей гривой — и та сама заплелась зеленой лентой.
Красота была почти божественной. Я засмотрелся на нее и пришел в себя, только когда Таир крепко, до боли сжала мою руку.
Лияр была все еще обнажена. Платье-сапоги-ленточка оказались мороком.
— Лияр, сестра наша, ты прошла испытание, — разнеслось по храму. — Сделай подарок своей крови.
— Предсказываю, — хрипло и с каким-то странным акцентом сказала она. — Таир, у тебя через семь с половиной месяцев родится здоровый и умный сын.
Что-то вроде зловещего смеха пролетело по храму. Я огляделся — но здесь уже не было никого кроме меня и Таир.
— Что это было? — спросил я.
— Это просто надо принять как есть, — легкомысленно ответила она. — Самые Старшие.
— Меня больше интересует сын через семь с половиной месяцев!
***
Беременность оказалась правдой. Знала об этом с самого начала. Так как не была уверена в том, что осенью я не уйду, не говорила мне об этом.
Я пообещал, что не брошу ни ее, ни ребенка. В этот вечер мы сидели на крыше донжона в лучах заходящего солнца и пили старое вино.
А на следующее утро она, едва проснувшись, достала длинную иглу, суровую нить и села у зеркала, приготовив серый мешочек размером с мышонка и письменные принадлежности.
— Что это? — спросил я.
— Завтра вечером я пойду в бой, — ответила она, положила мешочек на язык и вдела нитку в иголку.
Я грубо прижал ее голову к своей груди одной рукой, другой вынул мешочек.
— Пока не объяснишь, я тебя не отпущу.
— Хорошо, — вздохнула Таир. — Епископ прислал твоему брату подмогу. Пятнадцать рыцарей.
— То есть со свитой — человек пятьсот?
— Около восьмисот. Причем из рыцарей только двое немцы, еще четверо — поляки, а остальные — чехи.
Это было действительно не очень хорошо. Чешские рыцари славились непробиваемостью. Уж если упрутся — то сломить их будет тяжко.
— Крепость неприступна.
— Да, но чехи упрямы. Они найдут способ.
— И что вы можете сделать?
— Тебе не рассказывали о «кровавом августе»?
Это была скорее легенда, в которую мало кто верил. Около восьмидесяти лет назад один из моих предков собрал большую армию и пробил широкую штольню, через которую могли пройти, не касаясь друг друга, четверо латников.
Но ночью накануне решающего штурма в лагерь ворвались шестеро зомби и уничтожили почти всех присутствовавших. Выжило едва ли человек тридцать из полутора тысяч.
— Это сказка, — усмехнулся я. — Легенда.
— Это правда, — ответила Таир. — Мы очень редко пользуемся подобной вещью. Когда умирает здоровый, молодой человек, его энергия просто исчезает. С помощью определенных трав и заклятий мы оставляем всю эту силу в нем. То есть если сейчас я зашью себе рот, пойду в бой и меня убьют, я обрету громадную силу и скорость и смогу уничтожить множество врагов.
Я не понимал. Она была беременна и накануне нам предсказали, что ребенок родится!
— Но я не умру, — улыбнулась моя любимая. — Понимаешь, ребенок же должен родиться! То есть я спущусь с отрядом, мы победим и вернемся! И мое присутствие там станет еще одной гарантией!
— Тогда зачем тебе этот мешочек и зашивать рот? — спросил я.
— На всякий случай.
В ее глазах был огонь фанатизма. Я видел подобное на площади в Кельне, когда безумный проповедник призывал всех уничтожить собор — он кричал до тех пор, пока слова не вбили ему в глотку вместе с зубами.
Она собиралась пойти с несколькими другими добровольцами и победить закованное в железо войско. И я не представлял, что могу сделать.
Тем временем Таир взяла полоску пергамента и осторожно начертала на ней: «Убить всех чужих», затем положила ее вместе с мешочком в рот и улыбнулась мне.
А потом взяла иглу и начала зашивать себе рот, жутко скалясь в зеркало. В местах проколов выступала кровь, ей явно было больно, но она только слегка морщилась. Я смотрел на это, и внутри меня все обмирало — настолько это казалось диким. Моя нежная, гордая, красивая девочка на глазах у меня делала большой шаг к превращению в зомби, при этом унося за грань и моего будущего сына, а я не мог ничего изменить.
Я ушел из комнаты и весь день размышлял, бродя по крепостной стене. Внизу, в обрывках тумана, время от времени проступали разноцветные рыцарские стяги и баннеры. Некоторые, как мне казалось, я даже узнавал — хотя с такой высоты это было и не слишком вероятно.
А ближе к ночи я понял. Предсказание истинное. Ребенок останется жив — но не благодаря везению, а потому, что я вывезу Таир отсюда против ее воли. Я взял кирку на складе в подземельях, спустился еще ниже, нашел пещеру, в которой вдоль стен росли грибы, и простукиванием нашел то самое место, в котором туннель осаждающих подходил совсем близко.
Оставил там кирку и поднялся обратно в наши покои. Таир спала — я осторожно толкнул ее, затем сильнее и в итоге тормошил со всех сил — но она не просыпалась. Видимо, снадобье давало и такой эффект, и потому следовало зашить мешочек сильно заранее, как она и сделала.
Я взял ее на руки — легонькая, как пушинка! Или правду говорят, что своя ноша не тянет? И понес вниз. Несколько раз приходилось прятаться, однажды — сделать приличный крюк, чтобы не напороться на пару Старших, шлифующих пол в пещере.
Под конец Таир знатно потяжелела, и, опустив ее на холодный пол, с которого поднял кирку, я испытал сильное облегчение. Несколько мощных ударов по камню — и острие моего орудия провалилось, а по стене зазмеилась трещина. Я быстро расширил ее и вскоре смог уже высунуть в проход девушку, а следом за ней протиснуться и сам.
В отличие от подземелий крепости Дефондюр, стены здесь не светились даже самую малость, поэтому идти пришлось на ощупь. Сзади раздавались какие-то звуки — я подозревал, что это была погоня, а потому спешил.
Грудь мою разрывало огнем, когда я уперся в тупик. Захотелось орать от гнева и ярости, я ударил в стену и получил приличную занозу в указательный палец.
Дерево? Я толкнул стену несколько раз. О да! Это была заглушка! Такие ставили наши воины у каждого туннеля, который считали отработанным: во-первых, чтобы больше туда не лезть, а во-вторых, чтобы оттуда никто не выбрался.
Я знал, как должна стоять подпорка, поэтому просто монотонно пинал левый нижний угол, пока «дверь» не рухнула наружу.
Сразу за ней стояли четверо незнакомых пикинеров, и оружие они направляли мне в грудь.
— Мне нужен Рихард, — сказал я негромко. — Мой брат.
***
— И это ты называл моих девок стервами?
Мы тянули вино в его шатре. На полу лежала крепко связанная и все еще не пришедшая в себя Таир. Швы на ее губах говорили моему брату в первую очередь о моем собственном безумии.
— Она носит моего сына.
Он не поверил в то, что несколько человек смогут справиться с двумя десятками профессиональных рыцарей, среди которых почти половина — упертые чехи.
— Да ладно тебе, — сказал Рихард. — Я, конечно, утрою охрану. И заставлю часть народа спать в доспехах, хотя любить меня от этого больше явно не станут. Но твои рассказы больше похожи на бред. Этот твой храм, эти твои зомби-писатели, зомби-художники… Я думаю, тебя там опоили и держали в таком состоянии все время. А потом дурман чуть сошел, и ты свалил, захватив первую попавшуюся девку… С зашитой мордой.
— Я клянусь, она носит моего сына.
— Ну ладно, — брат поморщился. — Послезавтра наши дорогие чехи хотят попробовать впрямую штурмовать ворота. Они не верят, что это невозможно, и вернутся помятые и очень недовольные. Если твоя девка еще будет здесь, то они совершенно точно убьют ее… Так что лучше вам прямо сейчас отправится в наш родовой замок, к отцу. Но по пути ты должен срезать ей эту гадость, и в разговорах с отцом — рот на замок! Понял?
— Понял, — кивнул я.
***
Утром, до рассвета, мы выехали на телеге из лагеря. Таир лежала под ворохом соломы, я был одет как обычный латник на отдыхе — засаленный камзол, разноцветные панталоны.
Ближе к полудню проснулась моя возлюбленная. Обнаружив, что рот ее больше не скреплен и внутри нет мешочка и записки, она завопила как фурия.
Возница — одноглазый Ганс, которому, в общем-то, всегда было все равно, что делать, лишь бы не работать, и глазом оставшимся не повел, хотя Таир орала не переставая часа полтора, охрипла и рыдала, свернувшись комочком.
Говорить со мной она отказывалась напрочь. До родового замка мы добрались под утро — я уговорил Ганса не останавливаться на ночь.
Замок произвел на меня ужасающее впечатление. Грязный, местами с обвалившимися стенами, с курятниками и загонами для скота во всех свободных местах, он не шел ни в какое сравнение с крепостью Дефондюр.
Так как одет я был неподобающе, никто меня и не узнал, пока я не слез с телеги.
— Йоханчик! — заорала безумная Марта. — Ой, людишечки, Йоханчик к нам приехали!
Тут же загомонили, выскочили откуда-то смутно знакомые бабы, вывели прихрамывающего отца.
— Как Рихард? — спросил он.
Ну еще бы…
— Нормально, — ответил я. — Готовится к штурму. Епископ прислал рыцарей.
— А ты что?
— Потом объясню.
Он сморщился, будто залпом выпил чарку уксуса, развернулся и ушел. После того как шесть лет назад он упал с лошади на охоте и слегка повредил спину, его уже мало что интересовало в жизни. Да, в общем-то, осталось только две темы — Рихард и крепость Дефондюр. Можно было не сомневаться, он больше не спросит меня о причинах, заставивших покинуть брата.
Я отнес Таир к себе в покои. Все здесь казалось затхлым, темным, сырым. Весь следующий день вместе с десятком слуг мы вычищали мои покои, а двое каменщиков увеличивали размер окна.
Сама она все это время просто лежала, свернувшись калачиком, и иногда плакала — чаще просто всхлипывала без слез. Ела помалу, от вина отказывалась, предпочитая воду.
На второй день я смог слегка разговорить ее, обнимая и поглаживая.
— Я не чувствую поддержки, — сказала она. — Тебе не понять. Ты не родился в крепости Дефондюр.
Да, мне этого было не понять. Я надеялся, что ласка и время смогут помочь. Но случилось то, чего я смутно опасался.
На третий день после нашего возвращения в замок пришли семеро. Среди них были Карл фон Зейдлиц, двое пикинеров, одна шлюха, толстый священник с вечно зеленым лицом, один кнехт и один упертый чешский рыцарь, всю дорогу тащившийся пешком в тяжелом доспехе.
Это были все, кто остался жив из почти тысячи человек. И Рихард, и стервь Милена, и доблестные рыцари с войском, посланные в помощь нам епископом, — все они полегли там, уничтоженные всего тремя воинами из замка Дефондюр.
— Исчадие дьявола! — визжал священник. — Твой сын пригрел исчадие дьявола! Навлек гибель!
Таир кинули в темницу. Меня заперли в башне вместе с Юро, валашским рыцарем, взятым в плен в бою лет семь назад. Тогда отец спросил его — сколько за тебя родные дадут? Он ответил — триста талеров. Отец подумал, да и запросил тысячу.
— Мой отец, когда узнал, сколько за меня просят, сказал — «За тысячу сами кормите этого идиота!», и я за эти годы нажрал уже, наверное, не меньше! — смеялся Юро.
Мне было не до смеха. Через сердобольную безумную Марту я передавал еду Таир и узнавал о ее состоянии. Выяснилось, что если я говорю Марте: «Только рот на замок!» — она, видимо, вспоминая покойного Рихарда, который очень любил эту фразу, сразу серьезнеет и делает все в точности, как ей скажешь.
Месяц шел за месяцем, епископ требовал крови и грозился приехать к нам. Однако я знал, что обещанного им можно было ждать очень долго.
Вечерами мы играли с Юро в триктрак и кости, беседовали о разном. Он удивлялся моей начитанности и знаниям, думаю, подозревал меня в ереси — не слишком безосновательно, впрочем.
За Юро неожиданно внесли выкуп. Отец, надломленный горем, отправил гонцов к его родичам и написал, что согласен на триста. И вместе с тем же гонцом они прислали звонкие талеры.
— Девки, — в восторге верещал Юро, кружась по камере. — Девки, Йохан! Знаешь, какие у нас девки? Это не ваши костлявые бледные чудища! Ох, оторвусь! Заранее страшно, как мне на исповеди краснеть придется!
Я радовался за него и грустил оттого, что останусь один. На следующий день после того, как его выпустили, Юро под предлогом «забрать кое-что» вернулся ко мне и сказал тихо:
— Епископ приезжает завтра. Таир твоя родила позавчера, сын, здоровый. Но самое страшное, что ваш святой отец уже без умолку болтает о том, что родила она антихриста, а епископ едет, чтобы спалить его на костре.
Это был конец. Таир я потерял — это ясно давно. Но сын? Я надеялся, что отец мой примет его как внука и хотя бы у него все сложится. Однако против епископа, да еще в том, что касается мести за Рихарда, он не пойдет.
— Юро, — сказал я приятелю. — В моих покоях есть кожаная седельная сумка с зеленой ленточкой. В ней — маленький серый мешочек. Принеси мне его, иглу и суровую нитку.
Он выполнил это в точности, добрый друг мой по заточению.
— А теперь уезжай отсюда к валашским девкам как можно скорее!
— Спасибо! — Ему казалось, что я забочусь о нем; так, в сущности, и было.
Я положил перед собой нож, приготовил нить, введя ее в иглу, взял мешочек в рот и написал кровью на оторванном клочке своего платья:
«Доставить сына в Дефондюр живым».
А затем положил и этот лоскут в рот и начал зашивать губы, широко скалясь в стену. В голове крутилась дурацкая фраза брата: «Рот на замок! Рот на замок!» Было больно, но страдание это ничего не значило перед рвущей душу пламенем мечтой о сыне, который будет жить дальше.
Если трое разметали грозное тысячное войско, уничтожив его подчистую, — неужели же я не смогу исполнить такого простого задания?
Дверь начали отворять. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул носом, а потом всадил нож себе в сердце.
=============================