Сабудай был старым воином. Вместе с Бату-ханом он прошел много битв и его уже не трогали крики и кровь разоряемого города. Сабудай знал что хорошую добычу можно взять в городе только один раз. Когда город еще полностью не взят. Когда на узких улицах и в домах кипят отчаянные схватки. Когда горят только крыши зданий, а не их стены. Пойти за добычей раньше - нарвешься на защитников города. Пойти позже - все растащат заполонившие город солдаты. Так что он выбрал время точно, опыт то у него по этой части был не малый. Сабудай со своим старшим сыном Урмеком уже углубился в небольшую улицу на которой стояли дома ремесленников. Как вдруг из кустов, росших возле забора, на них выскочило трое детишек. Будь Сабудай помоложе он может и рубанул бы забавы ради посмотреть сможет ли разрубить всех троих одним ударом. Но Сабудай был стар, а сын его не посмел что-либо предпринять раньше отца. Который хоть стар, а оплеуху отвесит такую что, на ногах не устоишь. И не посмотрит что сын уже десятник. Что ему десятник, сам то Сабудай сотник. Так что Урмек только покосился на отца, такими желтыми, как и у него глазами.
Взять их и продать торговцам? Думал Сабудай. Нет, малы слишком, не вынесут скорее всего дороги. И хоть в южных странах белокожие невольники стоят дорого, работорговцы не дадут за них хорошей цены. Больше всего ценятся молодые женщины. И искусные мастера. Так что Сабудай решил не трогать детишек, но ждал не появятся ли следом за ними их родители. Вряд ли это будут воины, те шли бы первыми, а тут первыми прибежали дети. Значит следом или женщина или женщина с мужем-ремесленником. И вот это будет хорошая добыча. Если взять всех, можно продать с большой выгодой. Мастеровой будет сговорчив и тих лишь бы не тронули жену и детей. А то бывает и так что они предпочитают умереть, но не работать в рабстве.
Ваня! - прошипел страшным шепотом Кузьма-стекольщик. - Ну ты чего там прилип, пошли скорее не ровен час поганые нагрянут. Свою речь Кузьма произносил стоя по пояс в погребе и поддерживая крышку одной рукой.
- Погоди Кузьма! - прошипел в ответ Иван Кривло - Ребята малые там на улице! Забрать надо.
- Дык, а чё ты не мычишь не телишься тогда? - выпучил глаза стекольщик. - Басурмане не ровен час...
- Да тут они уже твои басурмане - себе под нос пробурдел Иван. - Не переживай, тут они.
- Чегось? - не понял немного тугоухий Кузьма. - Ты громче говори, не слышу я.
Иван молчал. Он видел сквозь приоткрытую дверь и троих ребят и двух монголов посреди дороги. И думал одну единственную мысль, что если он сейчас спуститься в погреб с Кузьмой то потом ему останется только повеситься. Он так и видел брызги красного на дороге и зажатую в маленькой окоченевшей ручонке деревянную сабельку которая не могла спасти своего маленького хозяина в его первом и последнем настоящем бою. Слышал плач и крик протыкаемого монгольской саблей карапуза в домотканой рубахе до пят. Видел разрубленный вместе с его владельцем красный щит с коловратом нарисованным желтой краской. Он все это видел и слышал и одновременно видел ребят стоящих напротив монголов. Он проживал эти мгновения все и сразу, и то как затянется на шее одетая своими руками петля тоже ощущал. Два дня назад монгольская стрела ударила его в левый бок и развернув сбросила со стены. Иван не помнил как его бесчувственного принесли на попечение Кузьмы-стекольщика. Который был еще и знатный травник и метался между домами, где лежали раненые отпаивая, вычищая раны, перевязывая. Очнулся Иван сегодня. Но и пары часов не прошло как город пал. Иван с Кузьмой спустил в погреба всех раненых кого успели и все окрестные семьи кто прибежал. А погреба у Кузьмы были знатные, просторные да глубокие с вытяжкой, как и положено уважающему себя стекловару. Был даже выход за городские стены, в речном обрыве заросший так что не найти и не увидеть. Его прокопал еще отец Кузьмы, Афанасий и знал о нем только он сам да Кузьма с домочадцами.
- Ну чего ты! Чего молчишь то?! - возмутился Кузьма. - Отвоевались, пошли уже!
- Кузьма, ты это... - сглотнул внезапно подступивший ком к горлу Иван. - Я сейчас выйду за ребятами. А ты, как они забегут, лезьте в погреб. Меня не ждите.
- А ты то куды? - не понял стеклодув.
- Я своих догонять пойду. - сказал Иван вспоминая своего десятника ополчения старого Филимона погибшего когда монголы в первый день чуть не взяли стену. И соседа Всеволода Одно Ухо, здорового мужика, косая сажень в плечах, которого зашибло насмерть камнем из монгольской осадной машины. И... впрочем рассуждать было более некогда. Иван как был в рубахе и портах, на босу ногу, подхватил с лавки свой меч, что получил когда, вступил в ополчение и резко открыл дверь на улицу.
Минута, что Сабудай размышлял, стала для Никиты часом. Он застыл, одеревенел, окаменел и только резкий крик из-за спин чужаков прервал это странное состояние.
- Бегите в дом!!!! В дом откуда я вышел!!! Бегите!!!! - кричал Иван, надеясь что монголы не знают русского и примут его слова за боевой клич. А сам несся на монголов в рубахе запятнанной засохшей кровью с ножнами в правой и мечом в левой руке. Иван был левша.
Монголы резко повернулись на крик забыв о детях.
Микула среагировал первым. Он рванулся, прикрываясь маленьким щитом. Побежал огибая по дуге страшных чужих воинов. Следом помчался Никита схватив на руки Олежку и прижав им к себе свою деревянную сабельку.
А в это момент Иван рубился с двумя монголами. И случись эта встреча в начале осады его бы уже убили. Но тогда он думал о многих вещах и за многое волновался. А сейчас выскакивая на улицу он знал что, жизнь его кончилась и ничего больше не будет. И от это наступило какое-то - облегчение. И рана в левом боку не так уж и болела. И рука с мечом двигалась как то легко и плавно.
Сабудай отбивая атаки уруса выскочившего из дома у них за спиной. Лишний раз убедился что, тяжело драться с тем кому наплевать на свою смерть. А тут еще и левша. И город то уже взяли и не охота помирать так глупо когда добыча вот она бери сколько угодно. Поэтому Сабудай был осторожен. Урус может и подставиться под саблю, но нанести смертельный удар разменяв свою жизнь на его или Урмека. И такой расклад его не устраивал.
Ребята влетели в распахнутую дверь все вместе. Глаза дикие, движения порывистые.
- Сюда! - крикнул услышавший звон мечей на улице и все понявший Кузьма. - Сюда Никитушка! Давайте в погреб робяты! Скорей, скорей родные. - приговаривал Кузьма запирая дверь на засов. Ребята уже скрылись в погребе когда Кузьма бросил один взгляд в окно. Звон мечей доносился с улицы, но драка переместилась за кусты и не было видно, что происходит.
- Спаси Господи! - перекрестился Кузьма и бросил заранее зажженную свечку в масло разлитое по полу. С легким треском масло вспыхнуло красивыми и гибкими языками пламени. Но Кузьма не стал им любоваться, а захлопнул крышку погреба изнутри. Спустился по ступенькам. Здесь в нише стояла еще одна свеча и возле не сгрудились трое испуганных ребятишек.
- Пойдемте робятущки - в раз уставшим голосом произнес стеклодув. - Надобно еще камнями лаз ентот завалить. Тогда не найдут нас окоянные.
- Пойдемте дядя Кузьма. - кивнул Никита.
Всё будет потом. И долгое сидение в погребах. И осознание того что, жизнь изменилось жестоко и навсегда. И слезы по пропавшим и видимо погибшим родителям. Но все это время ребята так и будут держаться втроем, есть, спать, успокаивать друг друга. Потому что из прошлой прекрасной и радостной жизни у них и останутся только они сами, да еще у Микулы - шит, у Олежки - шлем который ему Микула подарит, все одно самому мал, да у Никиты его деревянная сабелька.
