отчаяния в черных глазах, что вмешалась Фортуна,не иначе... "Вернись в клуб и проверь

данные" - приказал мне дирижер."Есть"- неохотно починился я. Прошли мы на клубную сцену - к пианино.

Ткнул я "ля" -небрежно - "спой нотку" - спел точно. "А эти" - нажал я терцию - опять правильно. Стало мне интересно.

"Теперь так" - минорное трезвучие - без промаха. Септаккорд нажал коротко - "Ну?" - "А..а..а..а..".

Понятно - слух,похоже, абсолютный. "Теперь песенку,какую знаешь спой" - и запел он легко и без страха "Средь

нас был юный барабанщик..." - тональность держит. К концу куплета я все понял. "Теперь вот это прохлопай" -

простенькое. Запросто. "А так?"- трудное. Справился. Чувство ритма есть,слух абсолютный.Площадка зубов ровная.

Так дирижеру и доложил. "Уверен?" "Так точно!" Абсолютников в оркестре было только двое - сам майор,да Игорь

Сытников - басист. Дирижер задумался. (А автобус уже починили и музыканты в него загружались.) "Виктор Сергеич,

у нас вакансия есть?" "Имеется" - ответил прапорщик. "Как тебя зовут?" - спросил дирижер мальчишку. " Крымов

Леша,ну.. Алексей.." - дрожал,дрожал голосок. Пауза...Долгая - долгая- это Фортуна размышляла. И - "Пойдите

в администрацию ,возьмите его данные" - это Зуеву- "Есть" - И еще с полчаса оркестр маялся в автобусе.

Вернулся прапорщик с бумагой в руках - отдал дирижеру.Тот коротко просмотрел - а Крымов стоял рядом и

заметно дрожал - его уже звали куда-то. " Хорошо. Попробуем..." - кивнул майор ."Поехали!".

Не знаю как теперь,но в советские времена из детдомов детей отдавали неохотно. А здоровых и адекватных

просто прятали -с ними ведь легче. Районо,облроно,комиссия по усыновлению,медпоказатели, - препон более

чем "с ума сойти".

Но - Алексей Алексеевич - дирижер - и потеперь мной уважаемый , при наличии пресловутой интеллигентности,

был тверд характером.И честен. Непросто это по жизни, а в армии особенно.

Добился! Достучался!К генералу ходил не раз. А начальник Училища знал,что любят МоцАрта все! - помог.

И ....! Через месяц примерно привел прапорщик Зуев в студию нового воспитанника -сперва отправил его в баню,

сам постриг - "первая нолевка" -святая армейская традиция! ,выдал форму б/у -"на вас ненапасессься!" -

сапожки - и появился в оркестре маленький ладный солдатик. Воспитанник Крымов. Лешка.

Дали ему альтушку - есть такой инструмент-уродец,тетрадь нотную и дневник - в школу ходить - ежедневно-

с восьми до часу. Но до того всего прежде - в столовую! А воспитанников тогда по особой

норме кормили. Даже по двадцать грамм сгущенки в день! После детдомовских харчей - там сладкого выдавали

леденец с полпальца по выходным, - норма жиров и углеводов произвела впечатление на Лешку.Ел он

сначала "как не в себя".Округлился и повеселел. Ноты он и вправду знал, альтушку освоил за месяц и партии сдал запросто.

Потом выпросил у оркестрового мастера - шестиструнку,что без дела на стене висела.И опять Фортуна!Фортуна!

Меж разводов караула ,когда маются музыканты от безделья в "шеш -беш",домино и коробок,гул стоит в студии -

вдруг!Запел ,путая аккорды на гитаре, Крымов. Робко, вполголоса.

",Сов,миро-ооо--о тыкно чаво,-Соо--оо-в и закэр якхоря...(Это ,кто не знает, цыганская колыбельная). Затихло в студии.

Смолк и Крымов. Тут подошел к нему Игорь Сытников - так -то жлоб и грубиян " Нене - тут вот так - забрал

гитару - "смотри "- заиграл перебором - и "давай! - запел Крымов. " Сов ту миро кхаморо,-Сов и закэр

якхорья,Тихэс прэ ....". Потом, уже через годы, сменил я профессию,и был в комисси по оценки записей -

там такой пункт был - "красота голоса".Даже сегодня не очень я понимаю,что это? - просто - если голос волнует

сам по себе - не от слов и мелодии? Так вот - в серебрянном голосочке Крымова - это было! Трогало.Волновало.

Когда встечается талант - ни с чем не перепутаешь! Допел Крымов. "Смирно !"- рявклул прапор - это

чуткий на ухо МоцАрт - услышал

через стену, зашел в студию и стоял в дверях. "Молодец,Крымов. Ну -ка"- сел за пианино.

"Барабанщика спой." - сначала вел он мелодию, а потом только гармонию - и спел Крымов "Барабанщика! Громко! В полный

голос.Вот тут стало понятно - талант. Талант. Редкость и драгоценность.

Допел Крымов - .."но дело его не умрет!" - и захлопали оркестранты. Тронул Крымов грубые сердца военных

духовиков. Тронул! Захлопали. "Поклонись " - сказал дирижер Крымову. И тот с улыбкой до ушей кивнул головой...

"К вечернему разводу караулов строиться выходи!" - очнулся прапорщик Зуев. Вовремя, как всегда.

Стал с этого дня воспитанник Крымов любимчиком всеобщим.

Сытников учил его гитарным премудростям,Зуев - невиданное дело! - справил Лешке "особо парадную форму" -

с аксельбантом,фуражкой и кожаными сапогами. И главное,приказал дирижер зачислить

Крымова в "камерный состав" - это для выездов "на жмура". А за эти "игры" платили. По "маркам" - первые

голоса -три,вторые - две,секунда и ударные - одна. И набегало Лешке - три-четыре рубля в месяц. Деньги

его ,конечно,забирал Зуев - скурпулезно считал и хранил в своем сейфе.Иногда выдавал прижимисто- "на баловство" -

шоколадки и лимонад - но скупо.А "сундуки" непрерывно носили Лешке домашнее - вкусности разные -от котлет до пирогов - ватрушек.

Однако в школе учился Крымов из рук вон плохо.Дневник его подписывал Зуев - " Лешка, у тебя за неделю -десять двоек!

а пятерка только одна. По пению. Как так?". "Не,еще по физкультуре" - возражал Лешка."Смотри" - грозил пальцем Зуев.

"Покараю". А был он умный!- догадался и отправил Лешку в школу в "особо парадной". И двоек

стало меньше - О мундир! - зауважали Крымова. А уж когда спел он на школьном концерте - и письмо принес с благодарностью

от школы - двоек не стало совсем.Успеваимость чудом улучшилась! Фортуна вела его дальше.

Скоро сделал дирижер инструментовку для малого состава - и стал Лешка во всех концертах своего "Барабанщика" петь.

А приближался Всесоюзный конкурс военных оркестров - и было там в обязательной программе "исполнение солистом

классического произведения." И появилась на свет замечательная инструментовка - "Аве, Мария." - для двух флейт,

двух кларнетов и баса. Неделю Лешка "тренировался" с дирижером под пианино. Волновался - слова - все незнакомые! Даже есть хуже стал.

И вот настал день. Раздали ноты,встал майор за пульт, Лешка - рядом. Сыграли вступление и ... О , чудо,чудо! - зазвучало "А-а-а-а-а-а-а-ве Мари-и-и-и-и-я... пи-и-иенади грация...." - серебрянный колокольчик

Лешкиного голоса запредельно чисто выводил мелодию Шуберта - не Робертино Лоретти - а Лешка Крымов! Полвека прошло,а помню

я те мурашки,что побежали по моей спине.Не забыть никогда. И не мне одному. "Было Чудо!".

После репетиции - сиял Крымов золотом! И просил дирижера уже в следущем концерте спеть новое! А сцены он не боялся!

- наоборот - мечтал петь на публике. Выступать! О,сколько ему Фортуна дала!

А прапор Зуев - вполголоса - не для всех - сказал дирижеру - "Надо бы разрешение политотдела получить. Песня-то

- религизного содержания! Могут не понять". Времена - советские были. И скоро пришли на репетицию целых для полкана - начальник политотдела и зам по строевой подготовке. Хмурые и серьезные,занятые "по немогу"! - понт, он и у полковников - понт - как у блатных - звание обязывает.

Послушали "Барабанщика" - чуть похлопали. Послушали "Аве ,Мария."...ооооо! - разгладились

лица ,всегда озабоченные ожиданием армейских неприятностей! Стали их физиономии - просто лицами!Лицами усталых и немолодых мужиков,которых что-то вдруг порадовало! О,сила Искусства и таланта! Даже заулыбались. Это полканы-то!Ушли все же молча.

С неделю совещались на тему "кабы чего не вышло" , и принес! принес Витька Писарьков - писарь - в оркестр

удивительного содержания приказ по Училищу.

" В виде исключения и в свете подготовки к Всесоюзному конкурсу включить в репертуар классическое произведение

Шуберта" .Три печати,две подписи. Чудеса. Я был уверен,что запретят "религиозную пропаганду", хотя пластинок

с этим "произведеним" в СССР миллионы продано было.

На конкурсе занял наш оркестр место в десятке(!).

Но Крымова заметили и наградили специальным дипломом и премией в пятьдесят (!) рублей. Дирижеру и музыкантам - благодарность в приказе.Триумф да и только!

Но имел тот триумф и последствия - в жюри конкурся сидел генерал-майор - Сибирко. Начальник Центральной Школы музвоспитанников.

Он решил все и сам - просто пришел в Училище приказ по Округу - "Перевести воспитанника Крымова в Центральную

школу музвоспитанников". А приказы не обсуждаются! (Даже Сестрами! Генерал - майор приказал).

И ушел от нас Лешка Крымов. В особопарадной форме и с деньгами,свято сохраненными Зуевым.

Гитару ему тоже подарили.

Вскоре закончилась моя срочная служба, но, что было с Крымовым дальше - я знаю. Получил он в той Школе настоящее

музыкальное образование, срочную служил в оркестре штаба Округа. После ломки голоса - изчез его серебряный колокольчик навсегда. Увы.

Зато появился замечательный по красоте лирический тенор - и позвали Лешку в Знаменитый Ансамбль песни и пляски -

сначала в хор,а потом и в солисты. Фортуна! И много раз видел я Крымова по телевизору в праздничных концертах

с великой! песней "Соловьи, соловьи...". Объездил он с Ансамблем весь мир. Получил квартиру и женился. И уже замаячило ему звание Заслуженного артиста. Но... Расплевались Сестры (о,женщины)! - Судьба,отпихнув Фортуну,повернула колесо сказки Лешкиной жизни.

И случилась та самая трагическая катастрофа.Погиб,погиб талант и счастнивец Лешка Крымов! Кончилась его сказка и жизнь. Светлая память....

Когда доведется услышать мне хор Ангелов - услышу, узнаю я в том хоре Небесном,серебрянный мальчишеский голосок

Лешки Крымова. Верю я в это. " ..и горит во мне всегда огонек той веры". Когда? Не знаю. У меня своя Судьба.

P.S.

1.Нет у Лешки Крымова своего надгробья. Только камень,где его имя в списке.

2.Булата Шавловича процитировал я не из канонического текста,а из черновиков.

3. Осталась легенда в духовом сообществе о большом,раз в век

появляющимся таланте.

4. Кто Великим Сестрам ОТЕЦ и указ?

Ссылки на текущее состояние дел с музыкальным альбомом:

https://wpvi.ru/pages/story/00111/content/

Песня княгини Ольги "Волнение перед встречей с попаданцем":

https://wpvi.ru/pages/story/00111/vid003/

===

Я сегодня палач. Моего не увидишь лица

Ты, чью жизнь я прерву через пару коротких мгновений…

Поднимайся смелее. Останься собой до конца.

Завершаю твой путь я. Без страха и без сожалений.

Доктор Артемьев всегда был немного странным и не то чтобы он был плохим врачом - наоборот, его профессионализм не вызывал сомнений. Пациенты его любили за спокойствие и уверенность, коллеги уважали за хладнокровие в самых критических ситуациях, но ... была в нем какая то отстраненность, какая то холодная пустота в глазах, которую списывали на усталость от постоянных вызовов, на тяжесть профессии.

Сегодняшняя смена началась как обычно - звонок, адрес, суета, пожилая женщина, сердечный приступ. Артемьев работал быстро, четко, без лишних движений, вводил препараты, слушал, успокаивал, когда состояние стабилизировалось, он отдал распоряжения медсестре и вышел из комнаты, оставив за собой легкий шлейф антисептика и чего-то еще … неуловимого, что всегда сопровождало его.

Следующий вызов - авария, двое пострадавших, один в тяжелом состоянии, Артемьев снова погрузился в работу, видел кровь, видел боль, видел страх и в эти моменты его лицо становилось непроницаемой маской, мог часами говорить о анатомии, о физиологии, о механизмах травм, но никогда - о себе. Поздним вечером, когда город уже погрузился в сон, поступил очередной вызов - молодая девушка, потеря сознания, прибыв на место, Артемьев обнаружил ее лежащей на полу квартиры, бледной, с едва заметным пульсом, начал реанимацию, его движения были отточены до совершенства - но что-то было не так. В его глазах, обычно сосредоточенных на спасении жизни, мелькнул странный, почти хищный блеск - он наклонился ближе, его дыхание стало прерывистым, Артемьев не стал дальше оказывать помощь а изучал - ее тело, ее реакции, ее уязвимость. В его голове проносились не медицинские протоколы а совсем другие, темные мысли, он чувствовал власть, абсолютную власть над жизнью и смертью.

Девушка умирала на его глазах а он просто наблюдал за этим процессом.

Когда приехала еще одна бригада скорой, они увидели сидящего на диване Артемьева с улыбкой на лице и пустым взглядом в пространство, умершую девушку на полу и вызвали полицию. Полицейские приехали быстро, Артемьев уже не был тем спокойным врачом, его глаза горели безумным огнем, он не сопротивлялся, но в его молчании было что то пугающее - просто смотрел на них и в этом взгляде читалось не раскаяние а скорее … разочарование в том, что его игра была прервана.

Слухи поползли по городу, как ядовитый плющ, врач скорой помощи, который, возможно, не спасал а играл с жизнями, играл с болью. Его профессионализм, его спокойствие - все это оказалось лишь маской, скрывающей чудовищную пустоту. Никто не мог понять, как такой человек мог так долго оставаться незамеченным, как он мог так искусно скрывать свою истинную природу. Но теперь, когда правда вышла наружу, каждый, кто когда либо сталкивался с доктором Артемьевым, начинал переосмысливать свои воспоминания, искать в его словах и поступках скрытые смыслы, которые раньше ускользали. Ночная смена закончилась, но для многих она только начиналась, наполняясь тенями и страхом, порожденным человеком, который должен был спасать, но выбрал другой путь, где жизнь и смерть были лишь инструментами в его извращенной игре.

Следствие шло медленно, мучительно - допросы, экспертизы, свидетельства коллег и пациентов, все сходились в одном, что Артемьев был гением своего дела. Но гений, как оказалось, может быть очень опасен, его квартира, обычная, ничем не примечательная, стала объектом пристального внимания. Там не нашли ничего, что могло бы прямо указывать на его преступления, никаких окровавленных инструментов, никаких трофеев, только книги, очень много книг. Медицинская литература, анатомические атласы, но среди них затесались и другие, куда более мрачные тома - трактаты по психологии отклонений, истории серийных убийц, даже старинные гримуары, которые, казалось, были там совершенно неуместны. Его коллеги, те, кто работал с ним бок о бок, были в шоке, медсестра Светлана, которая часто дежурила с Артемьевым, вспоминала его странные, долгие взгляды на пациентов, когда те были без сознания, но списывала это на профессиональное любопытство, на желание понять, как работает организм в критическом состоянии. Теперь же эти воспоминания приобретали зловещий оттенок и она вспоминала, как однажды, после особенно тяжелого вызова, Артемьев долго стоял у окна, глядя на ночной город, и тихо сказал:

- Какая хрупкость … Какая уязвимость ...

Тогда она не поняла, что он имел в виду а теперь ей стало страшно.

Психиатры бились над его личностью, диагноз "антисоциальное расстройство личности" казался очевидным, но не объяснял глубины его извращенности. Артемьев не испытывал раскаяния, не проявлял страха, на допросах он отвечал на вопросы спокойно, с той же отстраненной вежливостью, что и на вызовах, говорил о медицине как о науке, о человеческом теле как о сложном механизме.

Когда его спрашивали о девушке с последнего вызова скорой помощи, лишь пожал плечами и сказал:

- Я делал все, что в моих силах, результат был непредсказуем.

В ходе одного из допросов, когда следователь надавил на него, спрашивая о его истинных мотивах, Артемьев вдруг улыбнулся, но это была не теплая, человеческая улыбка а скорее хищный оскал:

- Вы думаете, я играл с их жизнями? - спросил он и в его голосе прозвучала нотка презрения - я исследовал, искал пределы выносливости, пределы боли, пределы жизни. И иногда я находил их а это было знание, которое не найти ни в одной книге!.

Его слова посеяли новую волну ужаса - если он не просто убивал а "исследовал", то сколько таких "исследований" он провел, оставаясь незамеченным? Сколько жизней было потеряно не из за врачебной ошибки а из за его извращенного любопытства?

Дело Артемьева стало одним из самых громких и пугающих в истории небольшого города, его судили и приговор был суров. Но даже в тюрьме, в своей одиночной камере, он оставался все тем же загадочным и пугающим человеком, продолжал читать и писать. Его письма, адресованные неизвестным получателям, были полны философских размышлений о природе человека, о смерти, о границах дозволенного.

Светлана, уволившись со скорой помощи, пыталась начать новую жизнь, но кошмары преследовали ее, каждый раз, когда она слышала сирену, ее сердце сжималось от страха. Она видела перед собой лицо Артемьева, его холодные глаза и чувствовала, как по спине пробегает дрожь, стала избегать врачей, боялась даже обычного осмотра. Все время вспоминала, как увольняясь и перебирая старые вещи, она нашла небольшой блокнот, который Артемьев оставил на станции. Она никогда не обращала на него внимания, считая его просто рабочим инструментом, но тогда, движимая необъяснимым импульсом, она открыла его. Страницы были заполнены аккуратным, каллиграфическим почерком, сначала там были обычные записи о пациентах, дозировках лекарств, диагнозах, но чем дальше, тем более странными становились записи. Артемьев описывал свои ощущения во время экстренных ситуаций, но не с точки зрения спасения жизни а с точки зрения наблюдения за реакцией организма на стресс, детально описывал, как меняется пульс, дыхание, как расширяются зрачки под воздействием страха или боли.

Иногда в записях появлялись странные, метафорические выражения - "Тело это храм, но иногда хочется увидеть, как оно трещит под натиском", "Смерть это не конец а лишь переход и я помогаю им перейти". Светлана читала и ее охватывал ужас, понимала что эти записи - не просто медицинские наблюдения а дневник его извращенных экспериментов.

В одной из последних записей, датированной днем ареста, Артемьев писал:

"Сегодня я почувствовал, как тонкая грань между жизнью и смертью почти стерлась и это было восхитительно! Но они не поймут, никогда не поймут истинной красоты этого процесса!".

Светлана закрыла блокнот дрожащими руками и поняла, что Артемьев не просто маньяк, он был одержим идеей познания пределов человеческого существования и медицина для него была лишь инструментом для достижения этой цели, его спокойствие и профессионализм были лишь фасадом, за которым скрывался бездонный колодец извращенного любопытства. После она решила передать блокнот следователям, возможно, это поможет им лучше понять мотивы Артемьева и найти других его жертв, о которых они еще не знали. Но даже после этого, Светлана знала, что никогда не сможет полностью избавиться от тени доктора Артемьева, его история стала для нее вечным напоминанием о том, что зло может скрываться под самой обычной маской и что самые страшные монстры могут носить белый халат.

И каждый раз, когда она видела врача, она невольно искала в его глазах тот самый холодный, отстраненный блеск, который навсегда остался в ее памяти ...