Высадившись на станцию, команда погружается в атмосферу абсолютной тишины и аномалий, где привычные законы физики и биологии перестают работать. Их технологии дают сбои, а попытки понять происходящее лишь усиливают ощущение собственной ничтожности перед лицом космического ужаса. Постепенно становится ясно: то, что случилось с «Рюсэйдзё», — не просто техническая катастрофа, а столкновение человеческого разума с чуждой, непознаваемой реальностью, для которой люди — лишь микробы в бескрайнем, равнодушном океане.

Команда вынуждена бороться не только за выживание, но и за сохранение рассудка, осознавая, что их миссия — лишь часть гораздо более масштабной и пугающей тайны Вселенной, где победа невозможна, а сама попытка понять — смертельно опасна.

Я напишу сюда пролог романа и от осиливших его прошу дать честный комментарий, насколько вообще интересно читать мой текст и есть ли перспективы у меня как у будущего писателя?

Пролог

Космос за иллюминатором «Вао» не был пустотой. Он был насыщенной пустотой. Мириады звёзд, холодных и безразличных, не сияли – они прожигали тьму своими агонизирующими ядерными топками. Мы, заключённые в тонкую оболочку корабля, были не каплями в океане. Мы были бактериями, заблудившимися в бескрайнем, стерильном теле гиганта, чьи законы не оставляли места для нашей хрупкой биологии. Космос – это не пространство для путешествий; это среда, чуждая жизни на фундаментальном уровне, океан радиации и гравитационных аномалий, где любая ошибка не прощается, а стирается без следа. За его кажущимся порядком скрывался хаос, готовый поглотить нас в любой момент. Иногда мне казалось, что иллюминатор – это не окно, а прицел, и на другом конце кто-то или что-то уже взяло нас на мушку.

Наша цель – Ярденкмар. Планета-загадка, могильник надежд. Её выбрали для колонизации по каким-то давно утраченным или засекреченным протоколам. Но истинная причина нашего визита – не её пыльные равнины, а язва на её поверхности: станция «Рюсэйдзё». «Крепость падающих звёзд» – ирония названия становилась всё более зловещей по мере приближения. Японский консорциум возвёл её с типичной для них эффективностью, вложил колоссальные ресурсы... и бежал. Бежал стремительно и молчаливо, словно от чумы. Никаких сигналов бедствия, никаких объяснений в архивах «Орднунга». Только вакуум молчания, гуще свинца. Это не просто заброшенная станция. Это предупреждение, высеченное в титане и кремнии. Предупреждение, которое мы, по приказу «Орднунга», обязаны проигнорировать.

«Орднунг». Организация, чьё название кричало о порядке, но чьи мотивы всегда были погружены в тень бюрократического абсолютизма. Они послали нас, группу «Стремглав», не для колонизации. Мы – разведчики забвения, сапёры, идущие на минное поле космической аномалии. Наша задача: проникнуть в «Рюсэйдзё», восстановить контроль над её уснувшими системами и вырвать у безмолвия его тайну. Контроль... Слово, смешное в этом контексте. Что можно контролировать в месте, откуда сбежали его создатели? Что за сила или безумие заставило их бросить детище технологического гения? «Орднунг» жаждет ответов. Мы – расходный материал для их получения.

Пятеро сознаний. Пять островков трепетной, биологической жизни, запертых в летящем гробу из сплавов и полимеров, неумолимо несущемся к другому, большему гробу – «Рюсэйдзё». Алексей, наш командир, замер у центрального пульта, его профиль вырезан резким светом мониторов. Человек-скала. Его воля – сплавленная в вакууме сталь; он носит ответственность как экзоскелет, не позволяющий ему согнуться. Но я вижу микротрещины в этом фасаде. Вижу, как его взгляд, обычно аналитичный и холодный, задерживается на секунду дольше обычного на показателях жизнеобеспечения. Он не боится за себя. Он боится стать причиной. Боится стать тем, кто подпишет наш коллективный смертный приговор одним неверным решением. Его одиночество на вершине командной иерархии – это пропасть, куда может рухнуть всё.

В уголке лабораторного модуля, под слабым светом лампы, Олег, наш биолог, склонился над планшетом. Рационалист, верящий только в то, что можно измерить, взвесить, вскрыть. Его скепсис – последний бастион против иррационального ужаса, что начинает подтачивать наши нервы. Он погружается в гипотезы, в сложные модели, как в спасательную капсулу, пытаясь объяснить возможные причины катастрофы «Рюсэйдзё» через знакомые биологические процессы – мутации, неизвестные патогены, экологический коллапс. Наивность? Или отчаянная попытка сохранить рассудок перед лицом неведомого? Его детская травма – потеря родителей перед лицом неконтролируемой болезни – сделала науку его щитом и мечом. Но что, если этот щит окажется бумажным против того, что ждёт нас там, на станции? Что, если его холодные спирали ДНК и аккуратные классификации не имеют никакого отношения к реальности «Рюсэйдзё»?

Рядом с ним, проверяя аптечку, сидит Наталья. Её движения точны, но в глазах – мягкость, почти анахроничная здесь, в бездушном космосе. Её эмпатия – редкий росток тепла в нарастающем мраке. Она – живое напоминание о том, что мы ещё люди, а не просто функциональные единицы миссии «Орднунга». Её тихий вопрос Олегу, его скупой ответ – между ними возник этот странный симбиоз холодного разума и тёплого сердца, островок хрупкой нормальности в море абсурда. Но как долго продержится этот островок под натиском того, что не укладывается ни в медицинские справочники, ни в законы биологии? Что, если её скальпели и стимуляторы окажутся бессильны перед иным видом повреждения?

У штурвального кресла, напевая что-то себе под нос, стоит Иван, наш навигатор. Молодость, гордость, необузданная энергия – он рвётся вперёд, видя в «Рюсэйдзё» не могилу, а трамплин к славе. Его трения с Алексеем – не просто конфликт поколений, а столкновение безоглядной веры в непогрешимость технологий и холодного расчёта, приправленного горечью прошлых потерь. Его бравада – тонкий, трескающийся лак, скрывающий глубокую, животную тревогу. Он хочет доказать свою ценность, не понимая, что в преддверии «Рюсэйдзё» само понятие ценности человеческой жизни стремительно обесценивается в глазах безразличной вселенной.

А я, Соня, инженер, перебираю инструменты в своём отсеке. Мои пальцы знают язык металла, пластика, токов, протекающих по схемам. Я понимаю ритм машин, их логику, их капризы. Потери прошлого выжгли во мне лёгкость, научили держать дистанцию – безопасную дистанцию инженера от хрупкой человеческой плоти. Но здесь, в этом летящем к беде ковчеге, я вынуждена быть мостом. Мостом между холодной, предсказуемой логикой систем «Вао» и тёплой, уязвимой, иррациональной плотью экипажа. Моя задача – поддерживать тонкую иллюзию контроля над этой сложной машиной, несущей нас к месту, где сама концепция контроля, возможно, является лишь опасной и смертельной иллюзией.

Мы приближаемся. Ярденкмар – тусклый, безжизненный шар – заполняет вид. Где-то там внизу, как надгробие у свежей могилы, возвышается научная станция «Рюсэйдзё». Станция не просто мертва. На снимках она выглядела проглоченной. Её некогда безупречные, геометрически чистые формы были искажены, деформированы, словно подверглись воздействию неведомых сил – то ли времени, обладающего иной мерой, то ли чего-то бесконечно более чуждого и активного. Это не руины. Это патология. Слияние человеческой технологии и... чего-то иного. Чего-то, что заставило разумных существ бросить своё величайшее творение и бежать без оглядки, в молчании, полном первобытного ужаса.

Страх? Да, он здесь. Он витает в перегаре рециркулированного воздуха, слышен в монотонном гуле двигателей, виден в отражении звёзд в моём запотевшем иллюминаторе. Это не трусость. Это когнитивный диссонанс. Осознание того, что наш разум, наше тело, наши самые совершенные машины – лишь жалкая пародия на истинный порядок (или хаос?) Вселенной. Космос не пуст. Он наблюдает. И то, что он видит в нас – ничтожных, дерзких, летящих навстречу своей гибели – вызывает лишь ледяное безразличие или... непостижимый интерес хищника, рассматривающего микроба под линзой.

Я смотрю в иллюминатор. Бескрайность. Она не просто подавляет – она умаляет. Человечество мнит себя покорителем космоса? Смешно. Мы всего лишь копошимся в тонком поверхностном слое необъятного целого, как инфузории в капле воды. Но и эта капля – лишь часть океана. Океана не воды, а холодной, безразличной пустоты-наполненности, пронизанной силами, которые наша физика едва угадывает. Мы пытаемся осмыслить космос через призму наших крошечных земных аналогий – океан, пустыня, джунгли. Но это самообман. Космический «океан» не имеет берегов, знакомых течений или обитаемых островов в нашем понимании. Его глубина измеряется не километрами, а парадоксами. Его «вода» – это вакуум, кишащий виртуальными частицами и тёмной материей. Его «обитатели» – это, возможно, сущности, существующие вне времени, вне вещества, вне наших жалких категорий «жизни» и «не-жизни».

И самое страшное: что лежит за пределами этого космического океана? Что скрывается за гранью наблюдаемой Вселенной, за кажущимся горизонтом событий нашего познания? Возможно, наш космос – лишь малая лужица на берегу невообразимого Моря Иного. Моря, чьи законы не просто отличны от наших – они несовместимы с самой нашей биологической и когнитивной сутью. Мы не можем выйти за пределы нашего «океана», как амёба не может осмыслить экосистему целой планеты. Наши приборы, наши теории – это щупальца слепца, тыкающие в темноту. Мы регистрируем аномалии вроде «Рюсэйдзё» и ломаем голову, строим гипотезы. Но все наши гипотезы – лишь проекции нашего ограниченного разума на бездну, которая, возможно, даже не подозревает о нашем существовании. Или подозревает – и тогда наше вторжение в её пределы, наше приближение к «Рюсэйдзё», этой аномальной соринке в глазу гиганта, может быть воспринято как раздражающее движение микроба, которое следует... стереть.

Мы летим. В сердце неизвестности. В пасть молчания «Рюсэйдзё». Мы – отряд «Стремглав». И стремимся мы прямиком в самое горло обречённости. Бороться? Да, мы будем бороться – с неисправностями, с непониманием, со страхом, друг с другом. Это запрограммировано в нашей биологии. Но в этой борьбе, как предчувствует каждая клетка моего существа, победа не предусмотрена сценарием мироздания. Мы уже часть тихого, холодного ужаса, что царит за иллюминатором. Станция «Рюсэйдзё» – лишь гиперболоидное зеркало, фокусирующее этот ужас в одну точку. Точку нашего назначения. И она ждёт. Ждёт, чтобы сделать абстрактный космический кошмар осязаемым. Ждёт, чтобы показать нам истинное лицо океана, в котором мы тонем. Лицо, перед которым все наши иллюзии рассыплются, как пыль на солнечном ветру. Лицо Бесконечности, лишённое даже тени милосердия или интереса, кроме, быть может, интереса патологоанатома к очередной аберрации зрения под названием «человек».

Мы не играем в пророков.
Мы не сочиняем антиутопию.
Мы лишь отражаем реальность, где симулякры подаются как свежая аналитика, а истина — как непроверенные слухи.

Мы не боимся прослыть выдумкой.
Потому что только выдумка как форма сегодня может сказать настоящую горькую правду.

Simón Del Humo и Артемий Л. Сентинел

Весь его облик дышал той религиозной убежденностью и рвением, которые некогда огнем и мечом не смогли сломить в христианах императоры Древнего Рима. По одному лишь взмаху его рук песнопение, разносившееся по храму единой волной, вознеслось к сводам и стихло на громком "Аминь", пропетым всеми присутствующими в унисон.

В наступившей тишине священник положил ладони на небольшой ковчег, стоявший перед ним на аналое, и обвел взглядом собравшихся. Затем он неторопливо отщелкнул золоченые замки, выполненные в форме голов хтонических существ, и откинул крышку, украшенную медными орнаментами.

- Близок тот день и час, братья и сестры, - начал он, - когда протрубят ангелы апокалипсиса и снизойдет кара на грешников, заполнивших землю. Лишь наша вера спасет нас, отделяя агнцев от волков, а грешников - от праведников! - Его зычный голос гремел, отражаясь эхом от стен. - Мы, отринувшие мирские пороки ради духовного просвещения станем свидетелями перемен! Наконец настал тот момент, обещанный в пророчествах, - когда нам суждено стать орудиями в руках Господа нашего и воплотить Его волю! 

Из ковчега он извлек лазуритовую пластину: идеально ограненную, отшлифованную до зеркального блеска и воздел над головой, чтобы все присутствующие могли отчетливо ее увидеть. Позади него появились два алтарника: прикрыв крышку ковчега, они бережно взяли его и вынесли за царские врата.

- Это, братья и сестры, - воскликнул священник, вновь обращаясь к присутствующим, - живое свидетельство воли нашего Бога, прошедшее до нас сквозь века! Скрижаль, несущая в себе мудрость, которая путеводной звездой освещала нам путь в темные времена, - истинно вам говорю! В течении столетий эта реликвия считалась утраченной, и лишь недавно она вернулась к нам благодаря неравнодушным, посвятившим свои жизни поискам истины!

Он замолк, сделал паузу и бережно опустил лазуритовую пластину перед собой на аналой - отблески свечей дрожали на ее поверхности.

- Направьте же ваши стремления и мысли в единое русло, – тихо продолжил священник. Его голос приобрел бархатный оттенок и, казалось, проникал в самые заветные закоулки подсознания. - Как река становится полноводной, питаемая многими ручьями, так и наша вера становится маяком в ночи для заблудших, давая им силы.

Священник раскинул руки, тень его дрожала на стене:

- Пусть же это станет символом нашей приверженности и жертвенности в глазах Господних, символом, который отметит праведников! Братья и сестры, восславим же приближение новой эпохи!

- Аминь! – троекратно отозвались присутствующие, склоняя головы.

Опустив голову, священник запел звучным голосом на странном наречии. Слова его мягко перетекали из одного в другое, образуя необыкновенную мелодию. Сначала один из присутствующих несмело подхватил песнопение, затем постепенно к нему присоединились и остальные. Голоса резонировали под куполом храма, многократно отражаясь и усиливаясь.

Сила звучания хора все нарастала; голоса молящихся, сливаясь в единое, могучее крещендо, вознеслись, заполняя пространство. Воздух, насыщенный звуком, загустел, стал вязким и липким - пошел рябью, как водная гладь под внезапным порывом ветра.

За спиной священника вздрогнул иконостас. Он словно плавящийся воск поплыл, искажаясь, проваливаясь внутрь себя хлопьями позолоты, ликов и орнаментов. Реальность рассыпалась, расходилась по швам, обнажая нечто неведомое, темное, потустороннее, липнущее к коже холодным влажным прикосновением.

В это время, в одном из углов, остававшемся вне досягаемости мерцающего света свечей, молчаливая фигура, до сих пор незамеченная никем шагнула вперед из теней.

С этого момента события начали развиваться стремительно. Руки незнакомца пришли в движение - распахнулся черными крыльями тренч. Что-то блеснуло металлом в свете свечей - и, как могло бы показаться стороннему наблюдателю, из его рук внезапно вырвался огонь, сопровождаемый грохотом, нарушившим идеальную гармонию песнопения.

Крещендо треснуло, надломилось, а затем рассыпалось - как разбитое стекло: осколками, кровью, жесткими синкопами выстрелов, в аккомпанементе криков и стонов тех, кто отчаянно пытался спастись или хоть как-то укрыться от разрывающих тела пуль.

Темная фигура неумолимо продвигалась вперед, сквозь клубы порохового дыма, не прекращая стрелять. Алыми кляксами кровь брызнула на киоты с реликвиями, оставляя потеки, похожие на кровавые слезы, стекающие по стеклу.

Безумная увертюра, достигнув своего пика, на мгновение прервалась: убийца быстрыми движениями перезарядил оружие, дав ошеломленным людям краткую передышку - всего лишь миг, чтобы осознать нависшую над ними смертельную опасность в царящем вокруг хаосе. Кто-то оцепенел в ужасе, кто-то бросился к выходу спотыкаясь об упавшие тела. С грохотом рухнул подсвечник, в воздухе смешались крики и плач.

Неизвестный вновь открыл огонь, и под оглушительное стаккато выстрелов увертюра ворвалась с новой силой, стремительно переходя в финальный акт. Пули безжалостно настигали свои цели, обрывая хрупкие нити жизней одну за другой.

Щелчок.

Картинным, почти театральным движением незнакомец вновь перезарядил опустевшие магазины. Затворы лязгнули, вставая на место, - и наступила оглушительная, тяжелая тишина. В воздухе стояла сизая дымка, остро пахло озоном, смешивающимся с удушливым ароматом ладана и пороха. Сюрреалистичное наваждение, казалось, рассеялось.

Воздух, до этого наэлектризованный, разрядился; иконостас вновь стоял на положенном месте, возвышаясь и отделяя алтарь от основного зала. Лики святых равнодушно взирали вниз - на тела тех, кто в недавнем прошлом насыщал их своей верой.

Неспешно убийца направился к священнику, который, из последних сил пытаясь отползти от аналоя в сторону царских врат, больше не мог двигаться: перебитая выстрелом кость в голени делала каждое движение мучительным. В своих судорожных попытках он напоминал прижатого под лабораторным стеклом червя. Венок слетел с головы, длинные седые волосы растрепались и липли к лицу.

Незнакомец убрал один из пистолетов. На ходу, поднимаясь на амвон, провел пальцами по лакированному дереву аналоя - и остановился напротив распластавшегося священника. Тот дрожащей рукой выставил перед собой распятие, словно надеясь, что оно защитит его хотя бы теперь.

- Я знаю тебя, Малахий, потомок Еноха, - в его низком, сухом голосе не было сомнений. - И ты знаешь кто я. Не стоит играть со мной в эти игры, - он небрежно указал пистолетом на распятие в руках священника. В свете свечей Малахий успел разглядеть вытравленные в металле рунические символы.

- Это… это невозможно… - прошептал священник. Он всмотрелся в лицо убийцы и побледнел. Его пальцы разжались, распятие с глухим звоном упало на мраморный пол.

Незнакомец не ответил. Его глаза, в которых отражались отблески свечей, казались бездонными и неподвижными. По лицу же бродили тени, живущие, казалось, своей жизнью: они неестественно скользили и ползли по скулам и лбу, словно нечто чуждое, пробирающееся к свету через трещины в реальности.

- Я пришел забрать то, что мое по праву, - продолжил он, наклоняясь к Малахию. - Скрижаль. Отдай ее мне.

Священник, скривившись от боли, отрицательно мотнул головой. Несмотря ни на что, в его глазах горел огонь решимости.

- Она в безопасном месте. Ты опоздал, демон… - прошептал Малахий, избегая смотреть в глаза незнакомца.

- Я чувствую, что ты мне лжешь, Малахий, - неизвестный покачал головой; в его интонации проскользнула нотка разочарования. Затем он схватил священника за ворот облачения, и из-под ткани со стуком на пол выскользнула лазуритовая пластина.

- Енох хотя бы сохранил достоинство и честь перед тем, как я убил его… – зло процедил он, глядя в глаза Малахия.

Отпустив обмякшего священника пальцы убийцы сжались на реликвии, которую Малахий пытался скрыть под одеждами. Но тот из последних сил вцепился в скрижаль.

Незнакомец, перехватив пистолет наотмашь ударил рукояткой священника по голове. Пальцы Малахия ослабли, и лазуритовая пластина осталась в руках темной фигуры, склонившейся над ним.

- Тебе это не сойдет с рук! Мы выследим тебя, как бешеного пса, и распнем на потеху! – прохрипел Малахий, держась за окровавленную голову. Он выплевывал слова кривясь от бессилия, боли и ненависти.

Незнакомец, не удостоив ответа, разглядывал скрижаль в руках.

- Прошло столько лет… - тихо произнес он.

Неожиданно справа и слева от него в иконостасе распахнулись меньшие врата, и два алтарника, до сего момента скрывавшиеся в престольной части храма, бросились на убийцу.

Темная фигура сделала шаг назад к аналою, прижимая одной рукой лазуритовую пластину к груди и вскидывая другую с оружием.

Звуки выстрелов вновь нарушили тишину оскверненного храма. Одна из пуль попала юноше в плечо, развернув его, и, потеряв равновесие, он рухнул на пол.

В руке оставшегося алтарника блеснул клинок, но лезвие лишь рассекло воздух.

Неестественным движением неизвестный словно перетек в сторону, уклоняясь от удара, но ему пришлось выпустить из рук скрижаль, чтобы перехватить руку противника. Со стуком лазуритовая пластина упала на мраморные плиты.

- Не убоюсь я зла, - всхлипнул юноша, когда пальцы неизвестного сжались на его запястье, безжалостно выкручивая руку. Неприятно хрустнули ломающиеся кости, клинок выпал из разжавшихся пальцев.

Рука незнакомца с пистолетом, описав дугу, уткнулась в грудь алтарника - прозвучало два глухих хлопка, одежда приглушила выстрелы. Юноша шумно выдохнул, обмяк и осел на пол.

Второй алтарник, поднявшись и несмотря на ранение, бросился к упавшей скрижали. Схватив ее, он что есть сил побежал к выходу из храма. Священник проследил за ним отрешенным взглядом.

Убийца вскинул оружие, прицеливаясь в спину бегущего. Палец нажал на спусковой крючок - но выстрела не последовало, курок лишь безобидно щелкнул.

С рычанием незнакомец хлопнул ладонью по заклинившему пистолету, передернул затвор, выбросил патрон и дослал новый, после чего дважды выстрелил вслед юноше. Но было уже поздно: пули вонзились в одну из створок массивных деревянных дверей, за которыми в этот момент скрылся алтарник.

Неизвестный на мгновение застыл, затем неспешно извлек опустевший магазин из пистолета и вставил новый. Лязгнул затвор, вставая на место. Повернувшись к Малахию, он встретил торжествующий взгляд священника.

Теперь, когда Малахий знал, что алтарнику удалось скрыться с реликвией, он умиротворенно улыбался, глядя прямо в лицо убийцы. Скрижаль была в безопасности - по крайней мере сейчас - и это приносило облегчение. Он понимал: его минуты сочтены. Гнев ушел, остались лишь вязкая усталость и боль. Кровь стекала по лицу из разбитой головы.

- Делай что должен, - тихо вздохнул священник. - Имя твое проклято, а дни твои сочтены, зверь. Мои братья и сестры завершат предначертанное, а ты не в силах остановить грядущее.

Незнакомец поднял руку, и черное дуло пистолета уставилось Малахию в лицо. Но ни один мускул не дрогнул у священника.

- Да будет так, покойся с миром грешник, - произнес убийца.

Финальным аккордом грохнул выстрел под сводами храма. Его отголосок прокатился вдоль стен, унося с собой последние мысли Малахия.

Незнакомец убрал оружие, запахнул тренч и неспешно направился к выходу, перешагивая через лежащие тела - вслед за скрывшимся алтарником.

***

На полотне ночного неба ярко сияли холодные звезды, небрежно рассыпанные вплоть до горизонта - насколько далеко, насколько хватало глаз. Воздух был кристально чист, неподвижен и пронизывающе холоден, не по сезону для середины июня.

Лев Краузе стоял на открытой террасе своего дома, облокотившись на перила, и задумчиво курил, разглядывая ночной небосвод.

Метром ниже, у подножия отвесного берега, тихо плескалась вода в искусственном пруду, где он разводил карасей - в предвкушении давно откладываемого выхода на пенсию.

Он мог давно на все плюнуть и проводить время с семьей, тем более подрастали внуки, но каждый раз находились причины отложить этот шаг в долгий ящик.

Мир вокруг стремительно менялся, и порой ему казалось: он не успевает следом за ним. Перемены настигали, независимо от его желания, даже ритм жизни изменился - все куда-то спешили в бесконечной погоне за ускользающим счастьем, нередко преждевременно оканчивая свой путь и отправляясь прямиком на кладбище.

Краузе разменял уже пятый десяток и все чаще ощущал накатывающуюся усталость от окружающей действительности. За годы службы в следственных органах он стал сдержанным, а возможно и черствым - со стороны могло показаться, что его ничто не способно задеть по-настоящему, однако это была лишь видимость.

Он затушил окурок в пепельнице, стоявшей на широких перилах рядом, и взъерошил короткие, седеющие волосы. Несмотря на возраст, он сохранил густую шевелюру - в отличие от многих коллег, что откровенно радовало его в глубине души.

Вновь взглянув на звезды, Краузе с удивлением отметил, что они стали выглядеть неестественно крупными, словно воздух сам фокусировал и приближал бесконечно далекие светила.

Он когда-то читал о подобных феноменах, нехарактерных для этих широт, и теперь с уверенностью мог сказать, что это - одно из самых прекрасных и завораживающих явлений природы, какие ему доводилось видеть.

Но в то же время он вдруг ощутил тревогу - будто леденящее дыхание безбрежного океана пустоты, чуждого его привычному миру, коснулось самого сердца.

- Лев, - раздался из дома женский голос, отвлекая его от мыслей - уже поздно, ты скоро?

Краузе затушил сигарету, воткнув ее в пепельницу, и, обернувшись ответил:

- Да, пару минут, родная!

В последний раз взглянув на небо, чтобы насладиться этим завораживающим видом, он с удивлением заметил, как по небосводу словно прошла волна, искажая звезды и оставляя после себя размытый, колеблющийся след.

Это длилось всего несколько мгновений. Затем небо вновь стало привычным - с блекло сияющими звездами, едва пробивавшимися сквозь толщу атмосферы.

Внезапно послышался звук сирен. Краузе невольно сжал перила, когда по дороге в стороне, промчались две патрульные машины. А затем спустя некоторое время за ними проследовала и третья.

- Что, черт-побери, у них случилось? – пробормотал он себе под нос нахмурившись.

Предыдущая часть лежит здесь - Начало правления династии Тюдоров. Екатерина Арагонская - первая жена Генриха VIII

Как мы помним из предыдущей части, взойдя на английский престол 22 апреля 1509 года, Генрих VIII приказал немедленно начать подготовку к его свадьбе с испанской принцессой Екатериной Арагонской. 11 июня пара обвенчалась в часовне в Гринвиче, а уже в ноябре было объявлено о беременности королевы. Однако, к огромному разочарованию всех королевских придворных, роды, наступившие 31 января 1510 года, оказались преждевременными и завершились появлением на свет мертворождённой девочки. Тем не менее, молодые родители не стали отчаиваться и уже в середине 1510 года вновь зачали ребёнка. 1 января 1511 года на свет появился наследник Генриха VIII, которого назвали в честь отца. Однако и на этот раз радость короля быстро сменилась чудовищным разочарованием - младенец, не прожив и двух месяцев, скончался 22 февраля.

Несмотря на обеспокоенность отсутствием наследника, которое в будущем могло обернуться чудовищными политическими проблемами, в первые несколько лет семейной жизни Генрих искренне любил свою жену и оказывал ей всяческую поддержку. Более того, когда в 1513 году Генрих вовлек Англию в Итальянские войны. , выступив в них против французов на стороне Священной лиге и во главе своей армии вторгся на территорию Франции, он назначил Екатерину регентом английского королевства. Отсутствием Генриха и значительной части его армии в стране попытался воспользоваться шотландский король Яков IV, который, выполняя условия старого военного союза, заключенного между Шотландией и Францией еще аж в 1295 году, вместе со своим войском вторгся на территорию Англии. Впрочем, такой акт агрессии отнюдь не испугал королеву-регентшу. Екатерина лично участвовала в разработке плана отражения шотландской атаки, а также немедленно отдала приказ военачальнику своего мужа Томасу Говарду в короткий срок набрать войско из народного ополчения. 9 сентября 1513 года шотландская и английская армии сошлись в генеральном сражении на Флодденском поле, в котором англичане благодаря удачному применению легкой артиллерии выманили шотландцев из их оборонительной позиции и в завязавшейся рукопашной схватке буквально уничтожили противника. Среди погибших в этой кровавой битве оказался и сам шотландский король, которого закололи английские копейщики. Разгром при Флоддене надолго вывел Шотландию из их союза с французами, а королева Екатерина, гордясь одержанной победой, отправила своему мужу подарок - окровавленную рубашку короля Якова IV.

Что же до военного похода Генриха VIII во Францию, то он окончился провалом. Первоначально английская армия имела некоторые успехи на вражеской территории, однако чем дальше англичане продвигались вглубь Франции, тем сильнее они начинали страдать от нехватки продовольствия. В попытке утолить голод многие солдаты ели фрукты из местных садов, которые спровоцировали в войске эпидемию дизентерии. В скором времени в результате болезни умерло 1800 англичан, а оставшиеся в живых солдаты подняли мятеж и потребовали возвращения домой. Так как продолжать поход ослабленным и деморализованным войском Генрих не мог, а обещанное подкрепление от его тестя, испанского короля Фердинанда II, так и не появилось, Генрих был вынужден эвакуировать свою армию обратно на родину.

По возвращению Генриха в Англию королевская чета вновь приступила к попыткам зачать наследника короны, однако ее опять постигла неудача - сначала у королевы случился выкидыш, а в ноябре 1514 года Екатерина родила мёртвого мальчика. 18 февраля 1516 года Екатерина наконец родила полностью здорового ребенка, сумевшего пережить младенчество, но и это событие вряд ли сильно обрадовало Генриха, ведь вместо долгожданного наследника на свет появилась девочка, которую назвали Марией. К этому моменту любовь короля ко своей жене ввиду ее неспособности родить здорового сына уже практически полностью угасла. Если в первые годы после свадьбы Екатерина была главным советником Генриха, то теперь он старался не посвящать свою жену в политические планы. Новым же доверенным лицом короля стал его духовник, кардинал Томас Уолси, который, получив должность лорда-канцлера в противовес Екатерине, поддерживавшей испанскую направленность во внешней политике, начал толкать английского короля к сближению с Францией.

Еще в августе 1514 года Уолси сумел заключить мирный договор с Францией, одним из пунктов которого был брак сестры Генриха VIII Марии с овдовевшим французским королём Людовиком XII, который был старше невесты аж на 34 года. Людовик надеялся, что молодая и здоровая супруга родит ему долгожданного наследника мужского пола, который так и не появился в двух предыдущих браках. По мнению королевских придворных, в результате этих попыток зачать сына французский монарх, проявлявший "излишние старания в спальне с молодой Марией Тюдор" 1 января 1515 года отдал Богу душу... Новым королем Франции стал его двоюродный племянник Франциск I, с которым Уолси вступил в новые переговоры о династическом браке. На этот раз стараниями кардинала была организована помолвка дочери Генриха VIII Марии и сына Франциска I, а одним из условий их брачного контракта был пункт о том, что в случае, если у английского короля не будет наследников мужского пола, то после его смерти Мария станет английской королевой. Правда, при таком раскладе существовала угроза, что реальная власть над Англией перейдет в руки французского принца, а такая перспектива, разумеется, не сильно радовала Генриха, поэтому он не торопился играть свадьбу своей дочери. В 1520 году Уолси уговорил Генриха провести новые переговоры с французским королем Франциском на "Поле золотой парчи", которые, впрочем, закончились полным провалом ввиду того, что английский король проиграл дружеский поединок своему французскому коллеге, после чего люто возненавидел Франциска и расторг помолвку Марии и французского принца, тем самым похоронив намечающийся англо-французский союз.

Начиная с этого момента, Генрих VIII решил во что бы то ни стало родить себе наследника и, поняв, что его жена Екатерина, по всей видимости, помочь ему в этом деле просто не способна, сосредоточил все свое внимание на других женщинах. В 1522 году в его жизни появилась Анна Болейн. Анна родилась в 1507 году в семье английского барона Томаса Болейна. В 1514 году Томасу удалось уговорить короля включить его дочерей Анну и Марию в свиту принцессы Марии Тюдор, которая, как мы помним, должна была выйти замуж за Людовика XII. После смерти Людовика овдовевшая Мария возвратилась в Англию, а Анна Болейн вошла в свиту жены нового короля Франциска I, при которой она в совершенстве познала все тонкости великосветского флирта. В январе 1522 года после окончательного разрыва дипломатических отношений между Англией и Францией, Анна вернулась на родину, где немедленно вошла в число фрейлин королевы Екатерины. Веселый нрав и артистическая натура Анны быстро сделали из нее самую популярную леди при английском дворе. Вскоре свое внимание на молодую особу обратил и сам король, который, к слову, до этого уже имел любовную связь с сестрой Анны Марией Болейн, вернувшейся в Англию сразу после смерти Людовика XII. Генрих стал ухаживать за Анной, однако, к своему удивлению, наткнулся на стену равнодушия с ее стороны, так как та, не желая быть просто очередной королевской фавориткой, не реагировала на его подкаты. В конце концов, будучи страстно влюблённым в Анну, Генрих предложил ей стать его законной женой и королевой Англии, на что та быстро согласилась.

Все бы было хорошо, но, как мы знаем, что вообще-то король был женат на Екатерине Арагонской, и требовалось найти способ избавится от надоевшей ему супруги. В 1527 году Генрих обратился к своему советнику кардиналу Уолси с просьбой устроить его развод с Екатериной, и тот в качестве решения данной проблемы предложил королю следующий вариант - Генриху необходимо было обратиться к Папе Римскому Клименту VII с требованием дать ему развод с королевой на том основании, что Екатерина имела интимную связь со своим первым мужем Артуром, братом Генриха VIII, а значит, состояла в первой степени родства с самим Генрихом, что делало их брак незаконным. Однако довольно скоро выяснилось, что получить папское одобрение будет ой как не просто. В июне 1527 года в Англию пришла весть о том, что ландскнехты императора Священной Римской империи Карла V захватили Рим и взяли в плен Папу Клименту VII ( Средневековый "Джеймс Бонд". Разграбление Рима ). Вскоре в обмен на выкуп понтифик получил свободу, однако его престиж упал ниже плинтуса, а он сам попал в сильнейшую зависимость от императора. Учитывая тот факт, что Карл V был племянником Екатерины Арагонской, невозможно было вообразить, что он позволит Папе дать Генриху VIII свое благословение на развод. Все же после долгих уговоров кардинала Уолси Папа Климент согласился начать разбирательство по бракоразводному процессу короля, однако дал приказ председателю церковного суда Лоренцо Кампеджо бесконечно затягивать этот процесс.

18 июня 1529 года в Лондоне началось заседание суда, на котором Екатерина официально выразила протест, усомнившись в беспристрастности судей, и потребовала перенести рассмотрение её дела в Рим, на что незамедлительно получила одобрение Кампеджо. Перенос дела на неопределённый срок поверг Генриха VIII в ярость, и в гневе он возложил всю вину за провал с судом на своего советника кардинала Уолси, а вскоре и вовсе обвинил его в измене, заявив, что тот находится на содержании французского правительства. Кардинал был лишен все титулов и взят под стражу. В попытке оправдаться Уолси добился аудиенции у короля, однако по пути на нее он неожиданно скончался (скорее всего, был убит по приказу Генриха). На место Уолси первым советником короля был назначен сэр Томас Мор, которому король немедленно поручил найти новый способ совершить скорейшее аннулирование его брака с королевой. К несчастью и для Генриха, и для самого Мора, новый канцлер был глубоко религиозным человеком, а поэтому он твёрдо стоял на том, что расторгнуть освящённый церковью брак может только Папа.

В конец потерявший самообладание Герих попытался уговорить Екатерину дать ему развод добровольно, однако та раз за разом отвечала на такие просьбы короля резким отказом, утверждая, что она является его законной женой. В результате всего этого взбешенный Генрих выгнал свою жену из дворца и отослал ее в отдалённый замок Кимболтон в графстве Кембриджшир, попутно лишив ее денежного содержания, фактически посадив Екатерину на хлеб и воду.

Покои же королевы были предоставлены Анне Болейн, которая отныне стала оказывать огромное влияние на короля и вмешиваться в государственные дела - в 1531 году посол из Милана писал в своем донесении в Италию, что для принятия решений английским парламентом требовалось одобрение Анны. В 1532 году Генрих и Анна Болейн тайно обвенчались, а вскоре новоиспеченная "королева" осчастливила мужа новостью о своей беременности (7 сентября 1533 года родилась их дочь Елизавета). Несмотря на все это, законной королевой по-прежнему оставалась Екатерина Арагонская, но, в конце концов, Генрих и Анна все-таки нашли способ аннулировать проклятый брак. В том же 1532 году, после смерти архиепископа Кентерберийского Уильяма Уорхэма, на его место был назначен Томас Кранмер, который согласился дать развод королю. Также новый советник английского монарха Томас Кромвель по поручению самого Генриха представил парламенту ряд актов, согласно которым духовенство несло ответственность за выполнение поручений Папы римского в ущерб интересам короны. Недолго думая, лорды приняли данные акты, что, по сути, означало признание превосходства власти английского короля над Святым престолом. 23 мая 1533 года архиепископ Томас Кранмер провозгласил предыдущий брак короля незаконным и аннулированным, а еще через 5 дней объявил состоявшийся в прошлом году тайный брак Генриха VIII и Анны Болейн законным. Екатерина Арагонская была лишена титула королевы, их общая с Генрихом дочь Мария объявлялась незаконнорождённой, а наследницей престола отныне становилась Елизавета, дочь Анны Болейн.

Екатерина Арагонская скончалась 7 января 1536 года в замке Кимболтон. При вскрытии тела для бальзамирования обнаружилось, что ее сердце почернело, и на нём образовался странный нарост, что породило слухи об отравлении бывшей королевы по приказу Генриха VIII.

И, судя по поведению короля, видимо, так оно и было. Узнав о смерти бывшей жены, Генрих устроил двенадцатидневные празднества с рыцарским турниром, на котором, впрочем, его настигла карма. В одном из поединков Генрих был выбит из седла, и на него, уже лежавшего на земле, упала вставшая на дыбы закованная в тяжелые доспехи лошадь. Король два часа пролежал без сознания, и придворные уже стали опасаться, что он не выживет. Через некоторое время король все же пришел в себя, но сильное сотрясение мозга не прошло для него бесследно. Генрих начал страдать головными болями и набирать вес, а также, как отмечали его приближённые, стал еще более жестоким, чем был до этого.

Разрыв Англии с католической церковью, разумеется, привел к тому, что в стране появилось большое количество противников данного решения, а поэтому в попытке подавить зачатки смуты Генрих убедил парламент принять "Акт о престолонаследии", включавший в себя присягу, которую были обязаны принести все представители английской знати. Принёсший присягу тем самым признавал законными всех детей Генриха VIII и Анны Болейн, а также отказывался признавать любую власть, в том числе и церковную, кроме власти королей из династии Тюдоров. Однако в королевстве все же нашлись смельчаки, пошедшие на перекор решению Генриха. Среди них был и бывший лорд-канцлер Томас Мор, покинувший свой пост из-за антикатолической политики Тюдора и отказавшийся приносить ему присягу, так как она противоречила его убеждениям. Месть Генриха не заставила себя ждать. Король обвинил Мора в измене и приказал его казнить. 6 июля 1535 года он был обезглавлен на Тауэр-Хилле.

Такая же участь вскоре постигла и рочестерского епископа Джона Фишера, который также отказался приносить присягу королю. В попытке уберечь Фишера от казни Папа Павел III пожаловал ему сан кардинала в надежде на то, что английский король не осмелиться казнить столь важно церковного чиновника. Генрих же в ответ на эту новость заявил, что в обмен на кардинальскую шапку он вышлет Папе голову, для которой эта шапка предназначалась. 22 июня 1535 года Джон Фишер был обезглавлен в Тауэре. В конце концов, 17 декабря 1538 года Павел III отлучил от церкви короля Генриха VIII за все его преступления против понтификата, однако, как мы понимаем, Генрих фактически добровольно отлучился от католицизма пятью годами ранее.

Что же до брака Генриха и Анны, то он не принес никому из них счастья. Как и ее предшественница, Анна так и не смогла родить королю сына, и после того, как в 1536 году у нее произошёл очередной выкидыш, Генрих окончательно охладел к своей жене и направил все внимание на свою новую фаворитку Джейн Сеймур, а вскоре и вовсе заявил, что его принудили к браку с Анной Болейн против его воли посредством колдовства... Чтобы освободить дорогу Генриху к его очередном браку, приближённые короля обвинили Анну в государственной измене и в супружеской неверности, за что ей грозила смертная казнь. Любовниками были объявлены друзья королевы - Генри Норрис, Уильям Бреретон, Фрэнсис Уэстон, Марк Смитон и даже родной брат Анны -Джордж.

30 апреля 1536 года слуги короля арестовали музыканта Анны - Марка Смитона, который по началу отрицал какую-либо связь с королевой, однако позже под пытками отказался от первых показаний и сознался, что был её любовником. 2 мая 1536 года Анна Болейн была арестована и доставлена в Тауэр, а 15 мая королева была признана виновной в неверности, инцесте и государственной измене. Спустя два дня верный служитель английского короля, архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер, объявил о недействительности брака Анны и Генриха. В тот же день все "любовники" уже бывшей королевы были признаны виновными в измене и казнены.

19 мая 1536 года взошла на эшафот и Анна Болейн. В своей предсмертной речи экс-королева сказала, что теперь нет смысла касаться причин ее смерти. Она крикнула: "Люди, я просто подчиняюсь закону, который осудил меня! Я прощаю судей и прошу Господа позаботиться о моей душе! " После этого она совершенно спокойно добавила: "Я не обвиняю никого. Когда я умру, то помните, что я чтила нашего доброго короля, который был очень добр и милостив ко мне. Вы будете счастливы, если Господь даст ему долгую жизнь, так как он одарен многими хорошими качествами: страхом перед Богом, любовью к своему народу и другими добродетелями, о которых я не буду упоминать".

Казнь Анны была отмечена одним новшеством. В то время во Франции было распространено обезглавливание мечом, и Генрих VIII решил также внедрить меч взамен секиры и в своей стране, проведя первый опыт на бывшей жене. Так как в Англии не было достаточно компетентного эксперта в этой области, Генрих приказал доставить опытного палача из Кале, который отрубил голову Анны мечом одним ударом. Когда раздался пушечный выстрел, извещающий, что казнь состоялась, король весело закричал: "Дело сделано! Спускайте собак, будем веселиться! "

На следующей день после смерти Анны Болейн Генрих женился на своей фаворитке Джейн Сеймур...

Продолжение следует.