"Дурка". Часть девятая
- А ты на пользу это обрати, - хитро прищурилась Никки. Когда она щурилась, то становилась похожей на маленького ехидного бесёнка
© Гектор Шульц
Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
- Ты чо, сука?! – рявкнул Дрон и закрыл голову руками, когда цепь снова засвистела. Я знал, что шрамы у них останутся надолго и не стеснялся применять силу. Наоборот. Мне это нравилось. Нравилось слышать крики гопников. Нравилось, когда в их криках звучал страх. Я хотел выплеснуть все то, что так долго держал в себе. И выплескивал, не стесняясь никого.
- Вань, хватит! – крикнула Никки, когда я насел на упавшего Дрона и принялся методично бить его кулаками по роже.
- Хорош, братан! – кричали дружки Дрона, но я продолжал бить. И остановился лишь тогда, когда Дрон обмяк на асфальте с разбитым в мясо лицом.
- Съебали, блядь! – рыкнул я и, поднявшись на ноги, приложил ладонь к горящей щеке. Дрон пару раз достал меня и сейчас боль вернулась, как только адреналин перестал действовать. Уроды все поняли правильно. Подхватили своего дружка и, шурша, скрылись в кустах. Никки, подбежав ко мне, с тревогой взглянула в мои глаза. – Все хорошо, Наташ. Я в порядке.
- Угу. Вижу, - буркнула она. Затем развязала торбу и вытащила оттуда влажные салфетки. – Тебе бровь разбили.
- До свадьбы заживет, - усмехнулся я. Мышцы неприятно ныли, но прикосновение влажной салфетки было приятным. Я перехватил руку Никки и посмотрел на неё. – Ты в порядке?
- Если можно, так сказать. Таким я тебя точно никогда не видела, - тихо ответила она.
- Каким «таким»?
- Злым, - честно ответила Никки. – Ты не себя защищал. И не меня. Ты выплескивал то, что у тебя внутри.
- Тебя это напугало? – кисло улыбнувшись, спросил я. Сбитые костяшки снова начали ныть, вызвав неприятные воспоминания.
- Немного.
- Тебе я никогда не причиню боль.
- Верю. Но все равно было страшно. Вдруг ты бы не остановился?
Этот вопрос надолго засел в моей голове. А вдруг Никки права. Если бы я не остановился, я бы просто забил того гопника до смерти. И не ради самообороны. А ради того, чтобы выплеснуть гнев.
На вписке у Эрика Никки не отходила от меня ни на шаг. Она скупо рассказала друзьям о стычке с гопниками, после чего все вернулись к веселью. Энжи, увидев, как Никки хлопочет вокруг меня, фыркнула и умчалась с Маркусом в другую комнату. Но мне было все равно. Я вытащил из холодильника бутылку холодного пива, кивнул целующейся парочке на подоконнике и вернулся в гостиную, где из колонок громыхал London after Midnight и царил веселый гомон.
- Дай бровь посмотрю, - скомандовала Никки, когда я опустился на диван рядом с ней. Лаки, сидящая в кресле с неизменным бокалом вина, тихонько рассмеялась, заставив меня смутиться.
- Все нормально. Заживет, - отмахнулся я, но Никки так просто было не остановить. Она успокоилась только тогда, как сама убедилась, что все в порядке. – Тебе вина налить?
- Не, у меня есть, - усмехнулась она и, прижавшись ко мне, вздохнула. – А сколько тебе еще осталось?
- Работать? – переспросил я. Никки кивнула и наморщила нос. – Чуть больше года. А что?
- Нет, ничего, - тихо ответила она. Но все-таки сдалась, когда я вздохнул и повернулся к ней. – Ты изменился, Вань. И я сейчас не о гопарях залетных.
- Знаю, - кивнул я. – И не понимаю, как это все прекратить. Будто сломалось что-то внутри.
- А ты на пользу это обрати, - хитро прищурилась Никки. Когда она щурилась, то становилась похожей на маленького ехидного бесёнка. Я ей никогда не говорил, но мне очень нравилось, когда она так делает.
- Ты о чем? – улыбнулся я.
- Ну, ты же на журфак будешь все-таки поступать? Как закончишь службу свою.
- Хотелось бы, - вздохнул я и почесал лоб. И как я успел позабыть о своей давней мечте? Еще одно доказательство моих изменений. Больница меняет всех, кто попадает в болотно-зеленые стены. Неважно, псих ты или сотрудник.
- Помнишь, ты говорил, что дневник ведешь? Ну, или типа того. Записываешь туда свои мысли о психушке, о больных, о коллегах. Ты его еще ведешь?
- Полгода ничего не писал, - честно признался я и ойкнул, когда Никки нахмурилась и влепила мне кулаком в плечо. – Чего дерешься?
- Журналист, блин.
- Так как это поможет поступить?
- Практика. Может потом диплом по этой теме выдашь. Сам же говорил. Да и вообще, ты когда последний раз учебники открывал? – Никки хмыкнула, увидев, как я покраснел. – Вот и оно. Тебе считай год остался. Начинай готовиться. И дневники свои опять начинай вести. А еще лучше, перечитай, что ты там понаписал. Наверняка удивишься, когда на страницах себя старого найдешь.
- Хорошая идея, - чуть подумав, согласился я и легонько стукнул бутылкой по бокалу Никки. – Чудо, а не ребенок.
- А то я не знаю, - улыбнулась она. – Цени.
- Всегда ценю, - усмехнулся я.
- А Кирилл еще говорит, что у готов тусовки тухлые, - нарушила молчание Лаки, заставив нас с Никки покраснеть. Но Никки, сама того не ведая, дала мне тот толчок, который был нужен.
Вернувшись домой, я не стал сразу ложиться спать, хоть и устал смертельно. Вместо этого открыл ящик стола и вытащил две тетради. Одна была исписана полностью, а во второй была половина чистых листов. Вздохнув, я открыл её на последней записи. Как и ожидалось, закончилось все на случае с Петушком. Подумав, я взял первую тетрадь и погрузился в чтение. Вдруг Никки права и там получится найти прежнего себя.
Так и получилось. В первой тетради был совершенно другой «я». На страницах, покрытых мелким почерком, находилось место и рассуждениям, и осуждению, и добрым моментам. Вторая тетрадь была сухой, жесткой и бездушной. В ней не было мыслей и рассуждений. Только скупые и циничные заметки об очередном дне из жизни санитара психиатрической больницы.
Вздохнув, я отправился на кухню, достал из холодильника бутылку пива и вернулся в комнату. Затем сел за стол и принялся писать. Не о пропущенных днях, а о последней смене. И это далось нелегко. Порой приходилось выдавливать из себя не предложения, а отдельные слова. Размышления тоже давались тяжело, но я понимал, что это нужно. Нужно в первую очередь мне. Когда я закончил и перечитал написанное, то не мог не сдержать довольной улыбки. Затем, чуть подумав, достал телефон и отправил Никки сообщение в аське. Несмотря на раннее утро, она ответила почти сразу же.
IvenRaven: Я снова начал писать. Спасибо.
Nicolett666: Рада это слышать ххх))) А теперь дуй спать.
IvenRaven: У меня смена через три часа. Собираться надо)
Nicolett666: Блин, забыла(( А сегодня в клубе кавер-вечер Lacrimas Profundere. Колумб со своими играть будет. Может отгул возьмешь?
IvenRaven: Сама знаешь, что не получится. Ладно, не страшно. Развлекись там за меня.
Nicolett666: Без тебя стремно( А на днюху мою ты тоже работаешь?
IvenRaven: Твою днюху я ни за что не пропущу)) Подарок уже ждет.
Nicolett666: Жопа ты XD Спецом дразнишь?
IvenRaven: Не без этого) Ладно, мне правда пора идти собираться. А ты вот спать иди. Нечего в аське залипать в пять утра.
Nicolett666: Пока, Ванька) Целую нежно в щеку ххх)))
Убрав телефон, я нахмурился и посмотрел на тетради, которые все еще лежали на столе. Затем мотнул головой, взял чистое белье и отправился в душ. Никки забыла, что у меня смена, но я помнил, как и всегда. И от этого настроение портилось задолго до начала работы. Но куда деваться. Сам на это подписался.
К больнице я подошел, как и всегда, за полчаса до начала смены. Привык уже выходить в одно время, что ни единой лишней минуты не проводить в стенах грязно-желтого здания. На крыльце уже стояли другие санитары. От кого-то тянуло перегаром, Галя зевала и терла с недосыпа глаза, а Жора о чем-то весело болтал со Степой.
Когда я подошел ближе, Жора радостно угукнул и сдавил своей лапищей мою ладонь. Степа сунул свою мягкую ладошку, похожую на дохлую рыбину: мокрую и скользкую. Галя помахала рукой и полезла в карман за пачкой сигарет. Опаздывая, как обычно, мчался к больнице Мякиш, сжимая в руке потертый кожаный портфель, доставшийся ему в наследство от деда, не иначе. Вразвалочку шел Артур, закинув за спину пакет со сменкой.
- Мы на подхвате сегодня, Вано, - зевнул Жора, когда я поднялся по ступеням и достал сигареты, чтобы выкурить одну перед сменой.
- В смысле? – нахмурился я. – В другом отделении?
- Не. На выездах. Весна же в самом разгаре, - пояснил грузин. – Ебанаты в это время года сами не свои. Азамат вчера рассказывал, что весь день в выездах провел, да и ночью пару раз дергали. Палата для буйных полная, мамой клянусь.
- Да пофиг, - я проигнорировал подошедшего Артура, но тот тоже прошел мимо, словно меня не существовало. После стычки в женском отделении он меня игнорировал, а если нужно было что-то сказать, то делал это сквозь зубы. – Выезд или отделение. Без разницы, если честно.
- Это правильно, Вано. Похуизм в нашем деле вещь нужная, дорогой, - хохотнул Жора. Он посмотрел на часы и поежился. Утром было холодно. Снова прошел дождь, смыв грязь и принеся прохладу. – Ладно. Погнали переодеваться. Смену примем и вперед.
- А это новенький? – кивнул я в сторону долговязого бритоголового парня. Жора кивнул и, махнув рукой, подозвал его к нам. Правда от меня не укрылось, что парню этот жест явно не понравился.
- Знакомьтесь, - хмыкнул грузин. Парень осмотрел меня и протянул руку. Я нахмурился, увидев на пальцах синие буквы: SHWP.
- Макс, - буркнул он.
- Иван, - ответил я и пожал руку. Макс с неприязнью посмотрел на Жору, но тот лишь весело хмыкнул и, хлопнув Артура по спине, направился ко входу. Я затушил окурок в урне и махнул Максу. – Пошли. Покажу, где раздевалка.
- Грузин сказал, что ты альтернативку проходишь? – спросил Макс, пока мы спускались в подвал. Он добавил, когда я кивнул. – А чо так? Чо в армейку не пошел?
- Не захотел, - коротко ответил я. – Как и косить не захотел. А ты чего тут забыл? Миллионов тут не заработаешь.
- Мне для дела, - туманно ответил Макс. Он указал пальцем на мою серьгу в левом ухе. – А ты нефор типа?
- Типа да, - криво улыбнулся я. – А что?
- Не, ничо. Мы нефоров не трогаем. Если они нормальные, - улыбнулся он. Левого клыка у Макса недоставало. – Короче, ладно. Я к Шаману в бригаду хочу. Слыхал за такого?
- Да, - кивнул я. Шамана в нашем городе многие знали. Когда он был обычным скинхедом, а потом неожиданно пошел в разнос и начал со своей бригадой громить наркопритоны, ввел дружины для поддержания порядка на улицах, щемил гопоту по ночам. Лаки как-то обмолвилась, что он в думу пролезть хочет. Но я ни с Шаманом, ни с его бригадой знаком не был.
- В общем, надо на полезных началах потрудиться. Характеристику получить. Борзота Шаману не нужна. Нужны идейные пацаны, - шепнул Макс, когда Жора обернулся. – Так что, полгодика тут поторчу, ксиву получу и свалю.
- Разумно, - снова кивнул я. Макс продолжил о чем-то рассказывать, но я его не слушал. Молча спускался по ступеням в подвал и гадал, какой окажется смена.
Жора не соврал. Смена началась с выезда и случился он через пятнадцать минут, как закончилась летучка у Миловановой. Помятый Мякиш нашел нас в туалете, коротко обрисовал ситуацию и велел спускаться вниз, где у входа уже ждал Кирыч в своей ржавой «буханке».
- Куда едем, Илья Степаныч? – спросил Жора, только забравшись в машину. Мякиш пожал плечами и подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть ответ в толстой тетради.
- Проспект Ленинцев, семнадцать. Кататонический ступор и обострение. Там бригада скорой тоже на подходе.
- Проблемы? – нахмурился грузин.
- Как сказать, - буркнул Мякиш. Кирыч кашлянул и завел двигатель.
До нужного дома мы доехали быстро, потому что находился он буквально в пятнадцати минутах езды от больницы, да и Кирыч, судя по всему, прекрасно знал дорогу, что позволило избежать стояния в пробках. У подъезда виднелась машина «скорой помощи», возле лавочки стоял водитель и задумчиво курил папироску. Увидев нашу машину, он приветливо помахал рукой Кирычу и улыбнулся, услышав гудок.
- Выгружаемся, - буркнул помятый Мякиш. Под глазом у него наливался фиолетовым синяк, да и общий вид оставлял желать лучшего. На все вопросы Жоры он кривил лицо и отмалчивался. Но хотя бы Рая улыбалась, глядя на него. С Раей после того случая с косящими от армии мне так и не удалось толком поговорить. То её Арина Андреевна отправляла в другое отделение, то меня направляли в женское или на выезды вместе с Жорой или Артуром. Но судя по улыбке происшествие понемногу отпустило её.
- Ох, блядь! – выругался Жора, когда мы вошли в подъезд «брежневки». Я выглянул из-за его плеча и прикусил губу, увидев то, чего уж точно не ожидал увидеть. И эмоции грузина я разделял в полной мере.
- Пиздец, - вздохнул я и покачал головой.
Площадка возле лифта на первом этаже была залита кровью. Кровь была на стенах, на полу, на двери лифта. Но удивляло другое. Посреди всей это кровавой феерии стоял голый мужчина, который сверлил стеклянным взглядом стену. Между ног кровавая каша, над которой колдует врач «скорой помощи», а в руке мужика, воинственно поднятой наверх, зажат член.
- Жена его рассказала, - пояснил врач, повернувшись к нам. На его лице не было никаких эмоций, словно с подобным он встречается по десять раз на дню. – Сидел он, болтал сам с собой, потом пошел на кухню, взял нож и под корень отрезал себе хер. С этим хером в руке он выскочил на площадку, вызвал лифт и… результат вы видите.
- Кататонический ступор, - кивнул Мякиш. – Жить-то будет?
- Будет. Но без члена. Повезло, что машина рядом была и мы сразу на вызов прибыли. Так что засвидетельствуй, Степаныч, и мы поедем.
- Жора, Ваня. Укутайте его и в машину несите. Сам, как видите, не пойдет.
- Ленин, - восхитился грузин, заставив врача «скорой помощи» улыбнуться. – Настоящий Ленин. Только не с революцией в кулаке, а с хуем.
- Георгий, - поморщился Мякиш. – Уведите больного. Рая, сообщи в отделение, чтобы палату отдельную подготовили.
- Хорошо, Илья Степанович, - кивнула девушка и, бросив осторожный взгляд на голого мужика, вышла из подъезда.
- Давай, Вано. Один черт изгваздаемся, - вздохнул Жора. Он взял больного под локти, а я привычно за ноги, после чего мы осторожно понесли его к выходу. На маленькую, серую женщину, которая утирала слезы, стоя в углу, никто не обратил внимания.
- Такое бывает, - тихо сказала Рая, когда мы сели в машину и ожидали Мякиша.
- Бывает, что мужик себе хуй отрезает? – широко улыбнулся Жора. Рая покраснела и коротко мотнула головой.
- Голоса. Большая половина больных слышит голоса.
- Они как-то делятся на типы или каждый один и тот же голос слышит? – уточнил я, пытаясь поддержать разговор.
- Обычно бывает три вида голосов. Первый – самый безобидный, - ответила Рая. Было видно, что эта тема ей очень интересна. – Такие голоса просто комментируют, что делает больной. «Чай налил? Молодец. Не хочешь чай? Ну и ладно». Второй тип страшнее – голос, который порицает и ругает. Больной уверяется в никчемности и может решиться на суицид. А третий – самый опасный. Он приказывает делать.
- И этому доходяге голос велел хер себе отчекрыжить? – рассмеялся Жора. Его смех поддержал и Кирыч.
- Скорее всего. Вероятно, пообещал решение проблем или еще что-нибудь, - тихо ответила Рая. – Больные таким голосам сопротивляться не могут.
- Понял, - кивнул я. – Как Елистратова из женского, да?
- Да, - улыбнулась Рая.
- А что с ней? – спросил Жора.
- Она – художник. Картины пишет, - пояснил я. – А советы ей дает Чеширский кот. После курса лечения голос пропал и Елистратова такую истерику закатила. Мол, верните его. Без него ничего не получается. Он единственный, кто меня хвалил, объективно критиковал и все в таком духе.
- Нам удалось убедить её, что без голоса жить будет легче. Но рано или поздно он все равно вернется, - вздохнула Рая.
- У Гузноёба тоже голос в голове, что срать ему велит? – проворчал Жора, вспомнив проклятого цыгана.
- Там другая ситуация, - улыбнулась Рая и замолчала, когда дверь машины открылась и на пассажирское сиденье рядом с Кирычем сел Мякиш. – Все хорошо, Илья Степанович?
- Да, Рая. Кровь остановили, хирурга пришлют, чтобы швы проверил. Поехали. Что с палатой?
- Готовят.
- И долго он в этом ступоре будет? – осторожно поинтересовался я. Мякиш повернулся ко мне и кисло улыбнулся.
- Кто знает. Может пару дней. Может пару месяцев. А может и год.
- Ну, блядь. Точно у нас теперь свой Ленин будет, - усмехнулся Жора. Но говорил он негромко, чтобы Мякиш не услышал. – Только тот в мавзолее лежит, а у этого отдельная палата.
По приезду в больницу, не успел я вымыть машину после больного, как поступил еще один вызов. Рая осталась с прибывшим, а её заменила Маша из женского. Только усевшись в машину, она ехидно хохотнула, увидев, как я на карачках вытираю кровь с пола.
- Сильно не натирай, Ванька. Едем к Панковой. Если не повезет, там кровищи поболе натечет. Полюбила она в последнее время руки себе расписывать.
- К Панковой? – удивился я. В голове всплыл образ девушки из отделения, где лежали буйные, и её хриплый голос, повторявший одно и то же имя. Денис.
- Ага. Отец звонил. Говорит, опять срыв. Нет бы в наркологичку оформить, - вздохнула Маша. – Но Папе виднее, кого и куда класть. Привет, Степаныч.
- Здравствуй, Маша. Поехали, - буркнул Мякиш, садясь в машину. Я нахмурился.
- Второго санитара не будет?
- Нет, - отмахнулся Мякиш. – Да и вызов обычный. Не к буйному. Заберем и обратно. Там Иванов опять безобразничает.
- Ну, от Ромки другого никто не ждет, - рассмеялась медсестра. Я не ответил. Только вздохнул и сел на свое место.
Дом, где жила Панкова, находился на Речке. Не самый плохой район города, но когда-то и здесь было шумно. Сюда селили химиков, бывших зеков и прочий сброд, однако в последнее время район изменился и даже похорошел.
Кирыч проехал мимо школы и повернул во двор, застроенный преимущественно «брежневками». Остановился он возле непримечательного подъезда, возле которого, на лавочке, заправлялись пивом какие-то парни, одетые в одинаковые спортивные костюмы. Они, увидев «психкарету», зашлись в шакальем смехе, а один, подняв вверх бутылку с пивом, словно кому-то отсалютовал.
- К Панковой походу опять, - хохотнул он, когда мы выбрались из машины. – Ну, да. Точняк. Дурка приехала.
- Глохни, Зяба, - буркнул другой, покрупнее и вальяжно рассевшийся на лавочке. – Забыл, чо батя Натахин с Котом сделал, когда вы в школе жопы протирали?
- Да, он сдулся уже, Пух, - отмахнулся тот, кого назвали Зябой. – Раньше может и держал власть, а сейчас все. Сам не свой ходит.
- Это второй подъезд? – уточнил Мякиш.
- Ага. Ты к Панковым? – кивнул Пух. Глаза серые, равнодушные. В них плещется хмель и скука.
- Да.
- Шестой этаж. Кнопка в лифте не работает. Езжай до пятого и пехом, - процедил он и, забрав у Зябы бутылку, сделал широкий глоток. – Ты охуел? Хуль ты туда слюней напускал?
- Ничо не напускал, - надулся Зяба и вздрогнул, когда бутылка полетела под ноги. – Кончилось все. Сами все и выдули!
- Присосался, блядь, как пиявка. Чеши в киоск за новой, - велел Пух. Зяба злобно на него посмотрел, но послушно потрусил вперед по дороге. Я же, вздохнув, направился следом за Мякишем и Машей в подъезд.
Подъезд был изгажен, как и многие в нашем городе. Несмотря на то, что стены покрасили знакомой мне болотно-зеленой краской, они все еще хранили артефакты прошлого. Надписи, ругань, корявые рисунки и… слова любви.
- «Дэн + Натаха = Любовь», - прочитал я и прищурился, стараясь разглядеть замазанную краской другую надпись. – «Наташка лучше всех». «Олька и Наташка – подруги». «Дэнчик супер».
- Королева красоты поди была, - усмехнулась Машка, поднимаясь по ступеням за Мякишем. – А сейчас всё. Как все. Обоссатая, грязная и дурная.
- Маша, - снова поморщился Мякиш.
- Иду, Степаныч, иду.
Денис. Это имя постоянно кричала Наташа Панкова, когда её привязывали к кровати санитары. Это имя она шептала ночами, когда я заходил проверить палату. С этим именем она засыпала и улыбалась, когда Денис приходил к ней во сне. А сейчас за ней снова приехала «психкарета». Чтобы отвезти в больницу с грязно-желтыми стенами, где санитары будут жадно пялиться на её грудь. И никто, абсолютно никто, не увидит в ней человека с разбитым сердцем, медленно умирающего от невыносимой боли.
За полгода Наташа сильно изменилась. Вместо красивой девушки, пусть и изможденной, я увидел погасшую и бледную, как свечу, женщину. Предплечья замотаны бинтами, на бинтах кровь, глаза усталые и безжизненные. Она равнодушно посмотрела на Мякиша, который сел на край дивана. Скользнула взглядом по Маше и задержалась на мне.
- Денис? – тихо спросила она. И сама же мотнула головой, понимая глупость сказанного.
- Что случилось, Наташ? – спросил Мякиш, привлекая её внимание. Девушка не ответила. Только робко улыбнулась и отвернулась к окну, за которым качалась от ветра цветущая ветка абрикосового дерева. – Расскажешь?
- Мать её в магазин пошла, а когда вернулась, Наташку в ванной нашла. С руками порезанными, - мрачно ответил за дочь крупный, коротко подстриженный мужчина. Несмотря на мощное телосложение, он будто тоже немного сдулся, как и дочь. Серые глаза, в которых плескалась усталость, были очень похожи на глаза Наташи. – Я всех врачей на ноги поставил, а она… тает, как воск. А все из-за какого-то долбоеба!
- Он хороший, пап, - так же тихо ответила девушка и улыбнулась, посмотрев на письменный стол. Проследив за её взглядом, я увидел на столе фотографию, на которой была Наташа и незнакомый мне рослый парень. Они улыбались, смотря в объектив, и не догадывались, что последует за вспышкой фотографа.
- Её в наркологию надо, Сергей Валентинович, - мягко ответил Мякиш и тут же сжался, услышав зубной скрежет.
- Она давно уже дурью не мается. Осталась одна дурь. В голове её. Так вытащите её! Или мне Папаяннису опять звонить?! – рыкнул он, на миг превратившись в былую версию себя.
- Нет, нет. Вань, отведи Наташу в машину, - побледнел Мякиш, когда до него дошел смысл сказанного. Я кивнул и, подойдя к девушке, прикоснулся к её руке.
- Пойдем? – улыбнулся я.
- Куда? – спросила Наташа. В глазах на миг зажглась надежда и тут же погасла. – Дениса там нет?
- Нет, Наташ. Но там мы тебе сможем помочь.
- Опять на сиськи пялиться будут, - скривилась она. – Трогать, смеяться…
- Я им не позволю, - тихо ответил я и поморщился, услышав гневное сопение отца Наташи. – Я буду приходить к тебе каждые полчаса. Тебя никто не тронет. Обещаю.
- Хорошо, - устало ответила она и, поднявшись с дивана, пошатнулась. Я подхватил её под руку и невольно вздрогнул. Кожа девушки была липкой, мягкой и холодной. – Голова кружится.
- Пойдем. Осторожно, - буркнул я, ведя её под руку к выходу из комнаты. Задержался только на мгновение, когда на плечо легла ладонь её отца.
- Спасибо, - хрипло сказал он и в его глазах я увидел благодарность. Наверняка, другие санитары не церемонились, когда забирали Наташу. Возможно кто-то применял излишнюю силу. А здесь они столкнулись с пониманием. Возможно, впервые в своей жизни.
- Не за что, - вздохнул я и повернулся к Наташе. – Осторожно. Давай. Еще шажочек. Вот, молодец.
В больницу возвращались в полном молчании. Даже Маша обошлась без привычного сарказма, предпочитая всю дорогу что-то записывать в тетрадь. Я же задумчиво наблюдал за Наташей, которая сидела на скамье напротив меня и с улыбкой рассматривала свои руки. Иногда она принималась что-то бормотать себе под нос, порой морщила нос и долго смотрела в пол, а иногда загибала пальцы, словно отсчитывала что-то.
В палату она прошла спокойно и без истерик. Пропустила мимо ушей ехидное замечание Артура и покорно легла на кровать. Затем посмотрела на меня и, поджав губы, вздохнула. Маска спала с её лица. Я видел перед собой молодую девушку, которая стремительно угасала и не собиралась даже пальцем пошевелить, чтобы уцепиться за ускользающую жизнь. В её глазах блестела боль, а серые губы изгибались в жалобной улыбке.
- Водички принести? – тихо спросил я. Наташа с трудом кивнула и улыбнулась.
- Да, пожалуйста.
- Да, она сдохнет, не сегодня, так завтра, - хохотнул Артур. Я повернулся к нему и сжал кулаки.
- Уйди!
- Чо ты сказал? – нахмурился он.
- Уйди отсюда. Или завтра её отец сюда придет с тобой поговорить, - Артур задрал подбородок, но в итоге сдался, проворчал что-то ругательное и вышел. Я же, вздохнув, повернулся к Наташе. – Сейчас принесу. Отдыхай.
- Я думала, что он вернется, - задумчиво прошептала девушка. – Думала, что мы всегда будем вместе. Как в школе.
- Ты про Дениса, да?
- Ага, - кивнула она. Слеза сбежала по серой щеке и затерялась в грубых складках одеяла. – Пыталась его забыть. Не получилось. Маму расстроила… папу…
- Тише. Отдыхай. Не надо сейчас себя мучить. Со временем все забудется, - ободряюще улыбнулся я, но Наташа покачала головой.
- Нет. Не забудется, - вздохнула она и отвернулась к стене. – Знаете, не надо воды. Не хочется.
- Я все же принесу.
Наташа не ответила. Её плечи дергались от беззвучного плача. И этот плач ранил куда сильнее, чем молчание.
Через час Наташу посетил сам главврач, если и снисходивший до больницы, то только по праздникам. Перед его приходом, Жора отправил меня и Макса драить туалет и коридор, а потом велел вести смирно и не говорить ничего лишнего. Андрей Владленович Папаяннис всегда казался мне могучим мужчиной, поэтому я был удивлен, увидев перед собой мелко семенящего мужичка с лисьим взглядом. Он равнодушно прошел мимо остальных больных, завернул в палату Панковой и около получаса о чем-то говорил с Наташей. Затем вышел, перекинулся парой слов с Ариной Андреевной и исчез из отделения. После визита главного, Милованова приставила меня к палате Панковой, велев удовлетворять любую просьбу больной. Но ничего сверхзапредельного не потребовалось. Наташа иногда просыпалась, просила воды и, выпив стакан, снова засыпала. В три утра, пока Витя дремал на стуле, а Жора трахал в кабинете медсестру Машу, Наташа умерла.
Она ушла тихо и незаметно. Без боли и криков. С улыбкой на лице. Я был рядом с ней и первые десять минут не мог заставить себя подняться со стула. Сердце ходило в груди ходуном, а на глаза сами собой навернулись слезы. Но мне пришлось найти силы, чтобы встать, дойти до кабинета медсестры и доложить ей о случившемся. Пока взъерошенная Маша вместе с помятым Мякишем, который исполнял обязанности дежурного врача, топтались у кровати Наташи Панковой, я отправился в туалет, чтобы покурить. Но сигарета, против воли, не принесла облегчения. Одна, вторая, третья… Я курил одну за другой и смотрел на тусклую желтую лампочку под потолком. Неожиданно лампочка щелкнула и погасла.
- Такое бывает, Вано, - беспечно заявил мне Жора и поднял выше фонарик, когда я вкручивал новую лампочку, забравшись на стремянку.
- Первый раз запоминаешь? – глухо спросил я. Спросил не потому, что мне было интересно. Просто хотел, чтобы от меня отвязались со своими нравоучениями.
- И это тоже. Повезло, что она ушла тихо. Порой бывает по-другому, - зевнул грузин и рассмеялся, увидев танцующую у входа Настю. – Чего, Настенка? Какать хочешь?
- Нет, Георгий Ираклиевич. Я по-маленькому, - смущенно улыбнулась Настя. Жора кивнул и указал толстым пальцем на дыру в полу.
- Ну, так делай. Мы с Вано не смотрим, - ответил он и, усмехаясь, уставился на пунцовую Настю.
- Пойдем, спросим, не надо там чем помочь, - буркнул я, потянув Жору за собой. Тот на миг удивился, потом ехидно рассмеялся и поплелся за мной. Но не удержался от соблазна и обернулся, заставив Настю вскрикнуть.
- У, заросла вся, как джунгли, - хохотнул грузин, щелчком отправляя окурок в мусорное ведро. – Мамой клянусь, не баба, а маймун.
Еще через час в отделение приехал отец Наташи и её мать – худая, изможденная женщина с заплаканными глазами. Она шла по коридору, как привидение, и если бы муж её не поддерживал, точно бы упала.
Отец Наташи хмуро слушал сбивчивую речь Мякиша и изредка кивал. Мама Наташи плакала, промакивая зеленым платком выцветшие глаза. А я просто стоял и смотрел на них, не в силах отвести взгляд.
- Да, да. Ваня за ней присматривал. Селиванов, подойди сюда, - велел мне Мякиш. Когда я подошел, он смущенно хмыкнул и сделал шаг назад. Но отец Наташи мрачно на меня посмотрел, облизнул сухие губы и коротко спросил:
- Ты был там?
- Да. Был.
- Ей было больно?
- Нет. Она ушла тихо, - ответил я и, чуть подумав, добавил. – Она улыбалась.
- И сейчас улыбается, - вздохнул мужчина. На миг маска спала, и я увидел перед собой изможденного старика с тупой обреченностью смотрящего на кровать, где лежала его дочь. – Она говорила? Сказала хоть что-нибудь?
- Нет, - соврал я, понимая, что очередное упоминание Дениса, это не то, что нужно родителям Наташи. – Она спала.
- Хорошо, Иван, - снова вздохнул мужчина и протянул мне широкую ладонь. – Спасибо, что сдержал слово и был рядом.
- Мои соболезнования, - кивнул я и, развернувшись, отправился в туалет.
В туалете я встретил Настю, которая смущенно натянула штаны и, виновато улыбнулась. Но я улыбку не поддержал. Подошел к окну и, достав пачку сигарет, закурил. Настя, чуть помявшись, подошла ближе и удивленно отпрянула, когда я протянул ей сигарету.
- Бери, - кивнул я.
- Спасибо, - тихо ответила девушка и, помявшись, спросила. – А там, в коридоре… кто-то умер, да?
- Да.
- А что случилось, Иван Алексеевич? – побледнела Настя. – Убили кого-то?
- Нет, - вздохнул я. – Просто разбилось одно сердце.