"Дурка". Часть пятая
- Учителем в моей школе работал, - грустно улыбнулась Олька. – Там мутная история.
© Гектор Шульц
Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
- Рассказывай, - улыбнулась Лаки, подсаживаясь ко мне. Олька, как и всегда пила вино, но вино особое, бутылку которого всегда приносила с собой на каждую вписку. Я же предпочитал пиво, да и то, немного. С пары бутылок меня начинало клонить в сон, а с третьей гарантированно вырубало, поэтому одну бутылку я цедил так долго, что пиво попросту выдыхалось и становилось теплым.
- Да, особо нечего, - ответил я. – Целые сутки в остром отделении, наполненном больными под завязку. Иногда выезды к буйным.
- Не жалеешь, что на альтернативку пошел? – спросила Никки, присев рядом. Её маленькая грудь уперлась мне в руку, но Наташку это не смутило. Её наоборот забавляло то, как я смущаюсь.
- Поначалу жалел. Сейчас втягиваюсь. Конечно, тяжело порой бывает. О, кстати. Прикиньте, у нас Вампир лежит.
- Вампир? – удивилась Никки. – Настоящий?
- Ага, - съязвил я. – Мы его утром в гроб кладем, чтобы он на солнце не сгорел.
- Иди в жопу, - беззлобно рассмеялась она и прижалась еще ближе, заставив мои щеки налиться румянцем. – Так почему вампир?
- Прозвище у него такое, - ответил я. Энжи, заметив, что Никки сидит ко мне слишком близко, гневно засопела, но нарвавшись на ледяной взгляд Лаки, демонстративно уселась на пол и оперлась спиной на ногу Маркуса. – Жора, санитар наш, рассказал, что он шизу поймал и начал газовую трубу дома кусать. Настолько увлекся, что из всех зубов у него только резцы и остались. Еще он шипит и может укусить.
- Точно вампир, - поджала губы Лаки. – Тебя уже кусал?
- Нет. Мы с ним дружим, - рассмеялся я и пояснил. – Сигаретами его подкармливаю, поэтому он на меня только шипит. А вот Ромка Гузноёб всех уже заебал.
- Гузноёб? – хохотнула Никки.
- Безумный цыган. Он в больнице давно лежит. Под нейролептиками спокойный, как и остальные. А если шиза нападает, то тушите свет. Срет круглосуточно, орет, кулаками машет. Чтобы его искупать четыре санитара нужны.
- Почему? – удивилась Энжи. В её глазах злые искорки, но Никки это только веселит.
- Купаться не любит, а мыть его надо каждый вечер перед сном. Ну и… - замялся я, - обсирается в процессе купания часто.
- Фу, - рассмеялись девчата. Лаки сделала глоток вина и покачала головой.
- Да, уж, - ответила она. – Нагадила тебе та жаба, конечно.
- Пофиг, - махнул я рукой. Естественно, Лаки была в курсе, кто выдал мне направление в психбольницу. Даже предлагала помочь, но я отказался. – Со временем втягиваешься, да и материал постепенно набирается.
- Материал? – заинтересованно спросила Никки. Она прижималась ко мне без стеснения, иногда, словно случайно, касалась пальцами волос и этим дико злила Энжи, чье лицо из бледного превращалось в красное, несмотря на обилие готического макияжа.
- Ага. Я записываю события каждой смены в тетрадку. Кто знает, может потом диплом буду защищать по этой теме, - улыбнулся я. – Вы не представляете, какие там личности лежат.
- Знаем. Наполеоны, - фыркнула Энжи.
- Наполеонов нет, - помотал я головой. – Есть люди. Измученные, больные, дурные. Но это люди. Каждый со своей историей, по которой можно книгу писать. Бодибилдер, у которого от анаболиков поехала крыша. Парнишка, чьи родители сгорели в машине у него на глазах. Санитарка, тянущая на себе мужа-инвалида и сына-дегенерата. А есть и такие, по кому и не скажешь, что они больные. Аристарх, например. Вежливый такой дядька, всегда по имени-отчеству обращается, не бузит никогда.
- Погоди, - нахмурилась Лаки. – Аристарх? Якобинский?
- Знаешь его? – удивился я. Лаки кивнула.
- Учителем в моей школе работал, - грустно улыбнулась Олька. – Там мутная история. Аристарх Тимофеевич учителем от бога был. Его уроки географии – это маленький спектакль, а контрольные – целое представление. Любили его все. Даже уроды на его уроках молчали. А потом он жену за изменой застукал.
- От измены крыша едет? – усмехнулся Маркус. Но Лаки улыбку не поддержала.
- Он домой раньше времени вернулся. У нас тогда уроки отменили из-за пожарной тревоги. Так вот. Вернулся он домой, а там его жена сразу с двумя в кровати зажигает. Да еще с кем. С двумя старшаками из параллельного класса. Один спереди, второй сзади… Они потом всей школе об этом растрепали. Когда из больницы вышли.
- Он их избил?
- Как сказать, - буркнула Олька. – Орать не стал. Пошел, взял из кладовки молоток и переломал им ноги. Включая свою жену. Только ей он еще голову проломил, но она выжила. Пока они корчились от боли в спальне, Якобинский ванну набрал и вены себе вскрыл.
- Это ужасно, - тихо ответила Никки.
- Так и есть. Соседи крики услышали, ментов вызвали. Те дверь вскрыли, а Аристарх Тимофеевич в ванной лежит, плачет и песню поет. «Прекрасное далеко». Хорошо, хоть успели.
- Тупо как-то, - мотнула головой Энжи.
- Нет, не тупо, - чуть подумав, ответил я. – Скорее всего, он любил жену и свою работу. Поэтому измена, так сказать, двойная получилась.
- Вань, - тихо сказала Лаки. – Его там хоть не обижают? Он хороший. Правда.
- Не так, как других, - вздохнул я, вспомнив, как Аристарху отвесил поджопник Георгий, из-за чего учитель расплакался, как обиженный ребенок. – Там свои порядки, Оль. Я в них не лезу.
- Это понятно, - хмыкнула Лаки. Она поднялась с дивана и мотнула головой. – Ладно. Хватит страданий. Кто поможет с ужином?
- Пойдем, - кивнул я.
- Я тоже помогу, - хитро улыбнулась Никки и, переглянувшись с Лаки, рассмеялась.
В два часа ночи половина гостей разошлись по домам. А те, кому ехать было далеко, остались у Энжи на ночевку. Я решил, что утром забегу домой за вещами, предупредил родителей по телефону и с чистой совестью открыл еще одну бутылку пива. Встреча с друзьями приятно расслабила и о завтрашней смене я старался не думать. Куда больше меня интересовало поведение Энжи, которая утащила Маркуса в свою комнату, предоставив остальным гостям самим выбирать себе место для ночлега.
Лаки вызвала такси, как и всегда, после чего уехала домой. Колумб, перебравший с вином, расположился с Викой на диване в гостиной. В кресле свернулась калачиком Крошка Ру. Она только недавно влилась в нашу компашку и немного робела. Крошкой её прозвали из-за маленького роста и детских черт лица. На самом деле Крошка Ру была ровесницей Лаки и давно уже училась в универе. Ну а я, Лысая Кэт и Никки отправились в комнату родителей Энжи. Кэт стащила с кровати одно одеяло и подушку, после чего оборудовала себе на полу спальное место. Мы с Никки, переглянувшись, заняли кровать. Причем Наташка сразу же забралась под одеяло, прижалась ко мне, и положила голову на грудь.
- Ты это делаешь, чтобы Энжи позлить? – ехидно спросил я.
- Нахуй Энжи, - улыбнулась Никки и нежно поцеловала меня в щеку. – Спи.
Естественно я опоздал. И за это получил ушат говна на голову сначала от Миловановой, а потом и от Степы, которого обещал подменить. Правда санитар, учуяв от меня легкий запах перегара и оценив помятое лицо, понимающе хмыкнул и велел отправляться в другое крыло, где находилось женское отделение.
Женское отделение отличалось от мужского только тем, что там обитали женщины. Те же болотно-зеленые стены, вонь от мочи, говна и сигарет, тусклые желтые лампочки под потолком с осыпающейся побелкой. Иногда побелка осыпалась медленно и словно нехотя, из-за чего казалось, что с неба на землю падает пепел.
Меня встретил Витя – огромный, похожий на медведя, мужчина. Он носил тяжелые очки в роговой оправе, но менее страшным его это не делало. На кисти расплывшаяся татуировка в виде короны и вписанной в неё буквы «В». Руки могучие, покрытые жестким, черным волосом, как и у Георгия. Лишь я один выделялся на фоне других санитаров, не обладая достаточно внушительным телосложением, хотя всегда считал себя довольно крепким.
- Витя, - представился он. Голос хриплый и усталый.
- Ваня. Рад знакомству. Я Степу подменяю, - ответил я.
- Знаю. Эти обормоты, либо, опять машину грузить пойдут.
- Машину грузить?
- Не думай об этом, малец, - отмахнулся Витя. – Так, ты в курсе, как тут и что?
- Да, больше месяца тут. О палатах и порядках знаю.
- Хорошо. Не люблю объяснять, - вздохнул санитар. – Захочешь покурить, предупреди. Нужно, чтобы хотя бы один в коридоре был. Бабы – это не мужики. Переклинить в любой момент может. Понял?
- Понял, - кивнул я.
- Тогда пошли. Покажу наших красавиц.
Красавицы меня не удивили. Одна из них, похожая на тощую, обритую наголо обезьянку методично долбилась лбом в стену, причем делала это довольно странно.
- Баран, баран, баран… - бормотала она и при соприкосновении лба со стеной добавляла, - БУМ!
- Бяша, - пояснил Витя. Он остановился и указал рукой на заплаканную симпатичную девушку, которая сидела на корточках у стены и смотрела в пустоту. – А это Перфильева. Невеста наша.
- Невеста? – переспросил я. Витя колко улыбнулся и кивнул.
- Невеста. Её перед свадьбой дружки жениха напоили и выебали, а он потом бросил. Теперь она сидит и ждет его.
- Виктор Петрович! – с надеждой воскликнула девушка. – Саша пришел?
- Нет. Это Ваня. Санитар новенький.
- А Саша? Саша же придет? – её губы задрожали, а во взгляде блеснула боль. – Придет же?
- Придет, Настя. Придет. Иди в палату, - проворчал Витя. Девушка кивнула и, поднявшись, словно лунатик побрела вперед по коридору. Я задумчиво посмотрел ей вслед и, вздохнув, пошел следом за санитаром. Витя обернулся и тихо добавил. – Иногда её накрывает так сильно, что она на окна кидаться начинает. А потом плачет всю ночь. Да так тоскливо, что хоть в петлю лезь. Но привыкаешь… Копытце ты забирал?
- Да. Мы с Галей ездили, - кивнул я, смотря на знакомую женщину, которая с дурацкой ухмылкой стояла посреди коридора и отбивала правой ногой дробь.
- Она не такая дура, как хочет казаться, - буркнул санитар.
- В смысле?
- В прямом. Корчит из себя ебанашку, её забирают в больницу месяца на три. Она тут отдыхает, получает таблетки, еду и все остальное. Потом возвращается домой, а там пенсия накоплена. Живи и не тужи.
- Хитро, - улыбнулся я.
- Так что не стоит им верить. Большая половина из них – это пиздаболы, витающие в своих мыслях. В лицо они тебе улыбаются, а отвернешься – судном по башке дадут или придушат маленько. Но есть и польза.
- Какая польза? – спросил я, увидев, как губы санитара тронула улыбка.
- Злоебучие они. И тупые. Захочешь поебаться, только сигарету покажи. Любая обслужит. Ну, кроме Невесты. Та все Сашу своего ждет, - ответил Витя. Я вздрогнул, когда до меня дошел смысл сказанного. – Чего кривишься?
- Это неправильно, Вить, - вздохнул я.
- Дело твое, малец. Главное, в чужие дела не лезь, и мы сработаемся, - отмахнулся он. Из палаты с буйными послышался вопль, за которым до меня донеслась ругань и звук шлепка. Витя тут же пояснил. – Там у нас больных мало. Одна только. Панкова Наталья. Ладная девка, но ты к ней не лезь особо. Отец у нее видный, с бандюками ручкается. У дочуры его крыша поехала от наркоты. Полгода у нас живет, полгода в наркологичке. Потом срывается и по новой. А Папе только этого и надо.
- Понятно, - кивнул я. – А Папа – это кто?
- Серьезно? – усмехнулся Витя и покачал головой. – Папаяннис. Андрей Владленыч. Главврач наш. Без его ведома тут ничего не делается. Ну, почти ничего. Ладно, пошли дальше. Покажу Панкову. Если повезет, она пижаму разорвет. Дойки у неё зачетные…
Я сжал зубы и, опустив голову, пошел за санитаром. На душе было погано. Хотелось в душ и смыть ту грязь, которую на меня вылили за полчаса нахождения в женском отделении.
Панковой оказалась красивая девушка, лет на пять меня старше. О её красоте Витя не соврал. Общий вид только портила кожа болезненного цвета, темные мешки под глазами и нездоровая худоба. Девушка была привязана к кровати, а рядом стоял хмурый санитар, прижимающий к расцарапанной щеке ладонь.
- Сука! – ругнулся он и со злобой посмотрел на больную. – Нет здесь твоего Дениса и не будет. Нахуй ты ему не нужна, каличная такая.
- Набиулин! – рявкнула толстая медсестра, отвлекаясь от больной. – Пшел вон из палаты. Ты! Новенький?
- Да, - кивнул я.
- Держи ей руку. И на сиськи не пялься. Крепче держи! – велела она. Я повиновался и прижал руку девушки к кровати. Та тихонько заскулила, когда игла вонзилась в мышцы. Затем вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза. Я снова вздрогнул. В них плескалась одна лишь боль. Тягучая и сильная.
- Тише. Все хорошо, - тихо пробормотал я. Медсестра вытащила иглу и довольно кивнула. Я же осторожно поправил рубашку, закрывая грудь девушки. Затем улыбнулся. – Сейчас будет легче.
- Ты гляди, - хохотнула медсестра, наблюдая, как я поглаживаю девушку по голове. – Новенький. Сразу видно.
- Зеленый еще. Идейный, поди, как Райка, - присоединился к веселью Витя. Я не ответил. Безумные глаза, которые постепенно заволакивал нейролептический туман, буквально гипнотизировали. Санитар кашлянул, привлекая мое внимание. – Присмотришь, Вань? Мы за врачом, а потом покурим пойдем.
- Да, конечно. Идите, - кивнул я. Затем дождался, когда они уйдут и повернулся к девушке. – Тише, тише.
- Денис… - улыбнулась та. Дышала она ровно и спокойно, но я понимал, что внутри бедняжку буквально корежит от боли. Понимал и ничего не мог с этим поделать. – Де… нис.
- Отдохни, Наташ. Поспи. Будет легче, - я вздохнул, когда девушка закрыла глаза. На миг её губы тронула легкая улыбка и тут же исчезла.
- Звонкая сосет хуи, - громко сказала Копытце, заглядывая в палату. – Я видела!
- Да, блядь… - простонал я и повернулся к ней. – Иди в свою палату, Лена. Нечего тут глазеть.
- И в жопу дает. Нехристи. Ой нехристи, - добавила та, но все-таки вышла в коридор, оставив меня наедине со спящей Наташей.
В остальном отличий женского отделения от мужского не было. Разве что врачи другие, медсестры и санитары. Жора мне сказал перед дежурством, что иногда санитаров раскидывают по другим отделениям, если кто-то заболел, запил или уволился. Работать в одном могли лишь особо привилегированные. Поэтому мне не стоило ни с кем конфликтовать, как советовал грузин. Да я и не собирался.
- Селиванов! На тебе толкан после обеда, - рявкнула медсестра, делавшая Панковой укол. Мария Игоревна Макарова. Центнер жира, ненависти и равнодушия к больным.
- Хорошо, - кивнул я. Остальные санитары надо мной подтрунивали, когда я закатывал рукава, надевал резиновые перчатки, в которых руки потели так, что спустя час с них кожа слезала, и отправлялся драить туалет. Они чаще всего заставляли делать это больных, а на мои «это неправильно» закатывали глаза или попросту ржали. Каждый сам выбирает, кем ему быть. Человеком или уродом.
- Баран, баран, баран… БУМ! – с глухим стуком голова Бяши соприкасается с болотно-зеленой стеной, а на губах женщины возникает довольная улыбка. Она делает шаг назад и повторяет все снова. – Баран, баран, баран… БУМ!
У Бяши ребенок утонул в ванной, пока она трахалась со своим сожителем в соседней комнате. Закончили они только под утро, когда вся водка была выпита и наступило тяжелое похмелье. Бяша зашла в ванную комнату и сошла с ума от того, что увидела.
- С ребенком она своим так играла, - объяснил мне Витя на перекуре. – Сажала его на коленки и играла. В «козу-дерезу», в «баран-бум» и «по кочкам». Сейчас вон со стеной играет. Она тихая, только иногда, когда случается просветление, она в подушку ночью воет, как и все они. Бывает еще, что по коридору ходит и сынка своего зовет. Или просто с ним болтает. Ну, сам как-нибудь увидишь. Времени много будет.
- Вить, а кто туалет постоянно говном измазывает? – пользуясь словоохотливостью санитара, спросил я. – Я только вымыл все, покурил сходил, а там опять стены в говне.
- Это, малец, Одуванчик безобразничает, - кивнул в сторону седой старушки с всклокоченными волосами Витя. – Душегубка ебучая.
- В смысле, душегубка? – переспросил я, смотря на безобидную на первый взгляд старушку. Она, шаркая, еле-еле плелась по коридору.
- В прямом, - мрачно буркнул санитар. – Мужа своего топором зарубила во время ссоры. Потом на части покромсала и холодец заебенила. Давно это было. На зоне у неё капитально здоровье попортилось. Несколько раз повеситься пыталась, вены резала, на других бросалась. Вот и определили её в дурку. Мыкалась, мыкалась, пока в Кишке не оказалась. Но мы из неё сразу дурь выбили. Так что теперь она просто гадит. Может в кровать навалить. Может в спину швырнуть. Чаще всего по стенам размазывает. Так что за ней следить надо. Вот сейчас докуришь и к Виталию Антоновичу, дежурному врачу пойдешь. Скажешь, что Одуванчик снова безобразничает. Ей таблетки, тебе спокойную смену. Понял?
- Да, - кивнул я. Пусть мне было противно от того, что придется избавляться от больной таким способом, но драить в третий раз туалет я не собирался.
- Молодец, - ответил Виктор и, нахмурившись, посмотрел на мнущуюся у входа в туалет Невесту. – Чо кривляешься, Перфильева?
- Виктор Петрович… я, это… в туалет хочу, - покраснела девушка. Однако Витя похабно улыбнулся и указал рукой на дырку в полу.
- Ну, так вперед. Не занято.
- Я… стесняюсь, Виктор Петрович.
- Снимай штаны и делай свое дело. Чо я там не видел, - сплюнул в ведро санитар. Настя вздохнула, тоскливо на меня посмотрела и, подойдя к дыре в полу, сняла штаны. Теперь уже я покраснел и отвернулся. Виктор в ответ рассмеялся.
- Пойду к дежурному схожу, - скупо обронил я. Санитар не ответил. Он, словно гадюка, собиравшаяся броситься в атаку, смотрел на Настю.
Одуванчик получила свою порцию лекарств и ругани от медсестры Маши, а я облегченно вздохнул и, взяв необходимые принадлежности, отправился отмывать стены в туалете от коричневых разводов, игнорируя смешки других санитаров. Но они скоро ушли, потому что Панкова снова разорвала пижаму во время приступа.
- «Животные», - мысленно ругнулся я, с ожесточением опуская тряпку в ведро с вонючей мыльной водой.
- Иван Алексеевич, - обернувшись, я увидел Настю. Она снова мялась у входа и с мольбой смотрела на меня.
- В туалет хочешь? – тихо спросил я и, дождавшись кивка, отодвинул ведро в сторону и вышел.
- Спасибо, Иван Алексеевич, - улыбнулась Настя. – А Саша придет? Вы не знаете? Он обещал…
- Ты лучше поскорее, - перебил её я. – Пока остальные санитары не вернулись.
- Да, да. Спасибо, - пробормотала девушка. Я не ответил. Молча вышел из туалета и прислонился спиной к стене.
- Вымыл? – жестко спросила меня Макарова, идя к палате Панковой.
- Воздухом дышу, - съязвил я, заставив медсестру улыбнуться.
- Подышал? Дуй убирать.
- Хорошо, - я проводил взглядом Невесту, которая серой тенью выскользнула из туалета, и поплелся дальше наводить порядки.
Ночью стало чуть поспокойнее. Макарова дремала в своем кабинете, остальные сопели в палатах. Даже Наташа Панкова успокоилась. Лишь изредка постанывала во сне, вызванном нейролептиками. Виктор, сидя на краешке стола у входа в отделение, пил крепкий кофе и вкусный запах хоть немного разбавлял едкую вонь, которой, казалось, пропитались даже стены.
- Проверь палаты, - пробубнил он с набитым ртом. Затем, не успев прожевать, откусил еще один солидный шмат от бутерброда с колбасой. Я кивнул и отправился в обход. Проверять палаты было необходимо постоянно. Ночью больные были предоставлены сами себе по большей части, да и случай с Фунтиком и Мухомором, о котором мне рассказывал Георгий, еще не успел выветриться из памяти. Поэтому раз в пятнадцать минут по коридору начинал разгуливать санитар, заглядывая в каждую палату, чтобы удостовериться, что покой не нарушается.
Однако из палаты, где лежала Невеста, до меня донесся тихий бубнеж, прерываемый всхлипываниями. Стоило мне зайти в палату, как разговор моментально закончился и на меня уставились пять пар глаз.
- Ночью надо спать, девушки, - улыбнулся я. Справа от меня зашевелилось одеяло на кровати и показалась голова Бяши.
- Волк проснулся, - тихо ответила она.
- Кто?
- Волк проснулся. Он придет, - повторила другая женщина, дергая себя за волосы. – Волк всегда приходит.
- Какой волк? – переспросил я, не понимая, о чем речь.
- Который сигаретку принесет. Или яблочко. Или конфет, - облизнула толстые губы Копытце. Из коридора до меня донеслись голоса. И голоса знакомые.
- Здравствуй, Вано, - улыбнулся Георгий, входя в палату. Рядом с ним молчаливой тенью замер Артур. Мне он только кивнул, да и то этот кивок больше походил на одолжение.
- Привет, - ответил я и приподнял бровь, увидев, как спряталась под одеялом Невеста, а Копытце, наоборот, начала тискать себя за грудь.
- Георгий Ираклиевич. Дай сигаретку, красивый, - жеманно протянула она. Меня передернуло от отвращения, но Жоре это, видимо, нравилось.
- Сигаретку придется отработать, дорогая, - оскалился он и повернулся ко мне. – Погуляй, Вано. Мы присмотрим.
- Может я лучше останусь? – тихо спросил я.
- Чеши отсюда, а? – рыкнул Артур.
- Покури, пойди, - Жора улыбался, но я услышал в его голосе приказ. – Музыку послушай, чай попей. Через полчасика возвращайся.
- Хорошо, - вздохнул я. Затем нащупал в кармане гранку и, пихнув Артура плечом, вышел из палаты.
- Волк пришел, - донесся тихий голос Бяши. Меня снова передернуло. Но не от отвращения, а от того, что в её голосе я услышал радость.
- На перекур? – понимающе спросил Витя. Я коротко кивнул и быстрым шагом направился к выходу из отделения. А в голове, похоронным набатом звучали слова санитара, сказанные мне утром: «Захочешь поебаться, только сигарету покажи. Любая обслужит».
Я не стал курить возле входа и вместо этого отправился на лавочку, где обычно сидели больные во время прогулок. Вытащил пачку «Явы», закурил и с тоской посмотрел на здание больницы. Сколько в себе хранили эти грязные стены, о чем никогда и никому не расскажут? Сколько криков они слышали и сколько боли видели?
Прошел только месяц, а мне казалось, что я здесь провел всю свою жизнь. Обходы с врачом, мытье туалетов, выезды и вязка буйных. До сих пор невозможно к этому привыкнуть. Но была еще одна мысль, которая пугала так сильно, что я постоянно её отгонял. Вдруг, я в какой-то момент переступлю невидимую черту и превращусь в такое же чудовище, как и остальные. Вдруг, я просто перестану видеть в больных людей и начну видеть только идиотов. Вдруг мое сердце станет таким же черствым и холодным, как болотно-зеленые стены отделения. Я не знал ответов. И боялся узнать их.
- Ты бы хоть куртку надел, - обернувшись, я увидел Галю, которая, зябко кутаясь в бушлат, стояла рядом.
- Мне не холодно, - буркнул я, доставая из пачки еще одну сигарету. – К тому же возвращаться пока не хочется.
- Понятно. Погулять отправили? – улыбнулась она, но я улыбку не поддержал. Только кивнул в ответ. – Ты не думай, там все добровольно.
- Ты их оправдываешь? – съязвил я. Галя нахмурилась, услышав в моем голосе презрение.
- Нет. Объясняю, - меланхолично ответила она. – Бабы в женском не такие уж и дуры. Особенно те, кто к выписке близок. Некоторые мужика последний раз несколько лет назад пробовали.
- Все равно, это неправильно как-то, - мотнул я головой и, вздохнув, посмотрел на небо.
- Что правильно, а что нет, пусть каждый для себя сам определяет.
- Возможно. Просто для меня это дико.
- Поэтому ты сортиры сам моешь? Знаешь, Вань, каждый из новеньких рано или поздно менялся. Ты тоже изменишься. А потом вспомнишь этот разговор. Ладно, не будем ругаться. Пошли, чай попьем. Не хватало еще заболеть.
- Не хочется, Галь, - хмыкнул я, но Галя взяла меня за руку и буквально подняла с лавочки.
- Пошли. Я печенье овсяное купила. Свежее. Самое то с чайком.
- Ладно, - сдался я. И пусть внутри еще бурлила злость на Георгия и других санитаров, я невольно задумался о словах Гали. Что если она права? Как же мне хотелось не знать ответа. Но он был мне известен, пусть я сам еще не догадывался.
Закончив пить чай, я поблагодарил Галю и отправился на улицу покурить перед возвращением в женское отделение. Однако, увидев у входа Георгия и Артура, нахмурился. Но санитары на меня даже внимания не обратили. Только кивнули, словно ничего и не было.
- Чо, с Галкой зажигал? – гнусно улыбнулся Артур.
- Нет. Чай пили, - ответил я. – С печеньем.
- У, колючий какой, - хохотнул Георгий и положил мне ладонь на плечо. Я еле сдержался, чтобы её не сбросить. – Расслабься, Вано. Шутим мы, шутим. Там это, если Витя выебываться будет, что ты опоздал, скажи, что мы задержали. Буйного вязали.
- Хорошо, - вздохнул я.
- Степа вернулся? – спросил Артур и осекся, когда Георгий на него зло посмотрел.
- До магазина еще дойти надо, - жестко ответил грузин, а я подивился, впервые увидев, как Артур бледнеет. – Придет, сигареты принесет. Мои пока покури.
- Ладно, пойду, пока Витя не хватился, - нарушил я затянувшееся молчание. Георгий улыбнулся, снова превратившись в привычную версию себя.
- Давай, Вано. Утром увидимся.
- Увидимся, - кивнул я и, затушив сигарету, потянул на себя тяжелую дверь.
К счастью, Виктор мне претензий предъявлять не стал. Он устало кивнул, когда я сказал, что пил чай с Галей, а потом отправил меня мыть туалет, в котором снова набедокурила Одуванчик. Я не стал с ним спорить. Взял ведро с половой тряпкой, перчатки, «Саниту» и отправился на уборку. Однако в туалете корчилась над дырой в полу Бяша, но я не обратил на неё внимания. Прошел к окну и поставил ведро на пол. Прохладная вода, еще чистая и не испорченная дерьмом, обдала руки приятной прохладой. Улыбнувшись, я бросил в ведро «Саниту» и взболтал все рукой. Затем надел перчатки и приступил к уборке. Одуванчик перещеголяла саму себя. Стены, чуть ли не до потолка, были измазаны говном.
- Иван Алексеевич, - я обернулся и увидел приплясывающую Настю. – Извините… я, это… не могу больше терпеть.
- Да, Насть, - кивнул я и, бросив тряпку в ведро, вышел из туалета. Настя вышла из него спустя пару минут и, виновато улыбаясь, пожала плечами.
- Извините, Иван Алексеевич…
- Просто Ваня. Этого достаточно, - перебил её я. – Если я буду в туалете, когда ты захочешь, просто скажи сразу, а не терпи до последнего. Хорошо?
- Да, да, - обрадованно закивала девушка. Она на миг замолчала и жадно уставилась на мой нагрудный карман, из которого торчала пачка «Явы».
- Сигарету дать? – устало спросил я. Настя кивнула и снова улыбнулась. Жалкой улыбкой, в которой сквозила надежда. Вытащив две сигареты, я оторвал у них фильтр и протянул Насте. Девушка жадно сглотнула слюну и осторожно прикоснулась к моей руке.
- Спасибо, Иван Ал… То есть, Ваня. Да. Спасибо.
- Пожалуйста, - улыбнулся я, но Настя помялась немного и тихонько добавила:
- Они тоже давали сигареты… Я не взяла… Я Сашу жду. Он придет, и мы уедем отсюда навсегда. Сыграем свадьбу. Да, да. И я ему рожу мальчика и девочку, как он хотел. Саша не приходил еще? Вы мне скажете, Ваня, если он придет?
- Скажу, - скупо обронил я, играя желваками. Настя кивнула и, еще раз коснувшись моей руки, отправилась к себе в палату. Ну а я, посмотрев ей вслед, вернулся к ведру с грязной водой и воняющей говном тряпке.
- Ванька, поди сюда! – окликнул меня Азамат Набиулин. Он сегодня следил за палатой, где лежала Панкова, которая расцарапала ему днем щеку.
- Не, хватит. Больше я мыть ничего не буду, - нахмурился я, заставив его рассмеяться.
- Не надо ничего мыть, ты чо? Пригляди за ней, я на улицу метнусь, покурю. Пять минут всего.
- Ладно, - вздохнул я и подошел к нему ближе. Затем поставил пустое ведро у стены и устало прислонился к дверному косяку. Азамат хлопнул меня по плечу и вразвалочку пошел к выходу. Торопиться он явно не собирался.