Бляяя, и вот эти вот люди заводят детей! Переписка восьмиклассников, ёпта. Девка тупая, но автор тоже не остаёт в тупизне. Стоят друг друга. одна сидит смотрит какого-нибудь сатью и марка бартона, второй залипает на мд хуятину типа позднякова макаряна и прочие помойки. Вместо того чтобы просто нормально жить. Пиздец. Оба дегроды.
Олег ненавидел ездить к тетке. Не то чтобы она была плохая — обычная, одинокая, со своими тараканами и вечной банкой соленых огурцов наготове, — но жила она в такой дыре, откуда после девяти вечера можно было выбраться только чудом. Это «чудо» имело номер 117, пахло соляркой и мокрой псиной. Ходило раз в час, если водителю было не лень.
Вот и сейчас Олег стоял под единственным фонарем на остановке Садоводство "Рассвет", ежась от промозглого ноябрьского ветра. Асфальт под ногами был разбит, в трещинах скапливалась грязная вода. Тетка снабдила его пакетом с теми самыми огурцами и яблочной пастилой, ручка которого неприятно впивалась в ладонь. Впереди маячила перспектива сорокаминутной тряски до города, а потом еще пешком до дома. Вторник. Завтра на работу.
Наконец из-за поворота показались два тусклых глаза. Автобус, скрипя и охая, как умирающий кит, подкатил к остановке. Двери с пневматическим шипением разъехались. Олег зашел внутрь, протягивая водителю мятую купюру.
— До конечной, — буркнул он.
Водитель молча кивнул. Лицо его было в тени, видна была только седая щетина и усталые складки у рта. В салоне, кроме Олега, сидело всего трое: женщина неопределенного возраста, вжавшаяся в сиденье и обнимающая огромную клетчатую сумку, какой-то мужичок в спецовке, от которого ощутимо несло перегаром, и сухонький старичок в старомодном пальто и шляпе, сидевший прямо у задней двери.
Олег плюхнулся на сиденье у окна. Автобус тронулся. За стеклом поплыли однообразные заборы, голые деревья, редкие огни в окнах сонных домов. Всё было как обычно. Нудно, тоскливо, предсказуемо.
Он отвлекся на рекламу, наклеенную над окном. Какой-то местный интернет-провайдер обещал «скорость света». Рядом висело объявление, написанное от руки корявым почерком: «Продам пуговицы. Много. Разные». Олег хмыкнул. Кому в наше время нужны пуговицы в таком количестве?
Когда они выехали на шоссе, он мельком взглянул на водителя в зеркало заднего вида. Сердце неприятно екнуло. Что-то было не так. Олег прищурился, всматриваясь. Этот профиль, седая щетина, манера чуть сутулиться...
— Дядя Гриша? — прошептал он сам себе.
Но этого не могло быть. Дядя Гриша, который лет десять водил этот самый 117-й маршрут, умер прошлой зимой. У него сердце прихватило прямо за рулем. Об этом писали во всех местных новостях. Олег моргнул, прогоняя наваждение. Устал, вот и мерещится всякое. Люди бывают похожи.
Автобус свернул. Олег напрягся. Это был не тот поворот. Он ездил этим маршрутом сотни раз и знал его наизусть. Они должны были ехать прямо еще километра три до большой развязки. А сейчас сворачивали на узкую неосвещенную дорогу, ведущую в сторону старых торфоразработок.
— Извините, — громко сказал Олег, поднимаясь с места. — А мы куда едем? Маршрут же другой.
Водитель не обернулся. Женщина с сумкой даже не шелохнулась. Пьяный мужичок что-то невнятно промычал во сне. Только старичок в шляпе повернул к нему морщинистое лицо и приложил палец к губам.
— Тише, молодой человек, — проскрипел он. — Не мешайте.
— Что значит «не мешайте»? — возмутился Олег. — Мы не туда едем! Остановите, я сойду!
Он подошел к водителю и тронул его за плечо. Тот медленно повернул голову. Глаза у него были совершенно пустые, как у рыбы на прилавке. От него пахло землей и еще чем-то сладковато-тленным, как от прошлогодних листьев. Олег отшатнулся.
— Следующая остановка по требованию, — безжизненным голосом произнес водитель, очень похожий на дядю Гришу, и отвернулся к дороге.
Олег бросился к кнопке сигнала. Нажал раз, другой, третий. Никакого эффекта. Он подбежал к дверям, попытался разжать створки вручную. Бесполезно.
— Что здесь происходит?! — почти закричал он, оборачиваясь к салону.
Пьяный мужичок проснулся. Он сел прямо и посмотрел на Олега. Потом на женщину. Потом на старика.
— А я билет потерял, — сказал он трезвым, ясным голосом. — Опять придется платить.
Женщина с сумкой вдруг заговорила, не разжимая губ, будто чревовещатель:
— У меня кошка дома не кормлена. Уже третий день.
— За проезд платить надо, — назидательно повторил мужичок.
Олег посмотрел на старика. Тот вздохнул и похлопал по сиденью рядом с собой.
— Присаживайтесь, юноша. Чего шуметь? Все равно никуда не денетесь. Это последний автобус. Он всегда идет по этому маршруту.
— Какому еще маршруту? Куда он идет?
— Туда, где кончается дорога, — пожал плечами старик. — Тут за все надо платить. Проезд дорогой. Не деньгами, конечно. Деньги тут не принимают.
Автобус ехал сквозь абсолютную темноту. Деревья за окном стояли сплошной черной стеной. Олег сел рядом со стариком. Руки дрожали.
— Что... Что вы такое говорите? Что за плата?
— Память, — просто ответил старик. — Хорошее, яркое воспоминание. Он этим питается. Отдаешь — и можешь ехать дальше. Не отдаешь... Ну, тогда становишься водителем. Место дяди Гриши ведь кто-то должен был занять.
Старик полез в карман пальто и достал горсть разноцветных пуговиц. Стеклянные, пластмассовые, перламутровые.
— Вот все, что у меня осталось. Каждая — это что-то, чего больше нет. Вот эта, синяя, — он показал на маленькую блестящую пуговицу, — это как я с женой познакомился. А вот эта, костяная, — как сын родился. Уже почти ничего не помню. Просто знаю, что было. Скоро и эти отдам.
Олег смотрел на него, и ледяной ужас сковывал внутренности. Он вспомнил объявление в автобусе. «Продам пуговицы».
— А... они? — кивнул он на других пассажиров.
— Они платят. Каждый раз. Поэтому и ездят. Уже не помнят, куда и зачем. Просто садятся в автобус, когда он приходит. Привычка.
Автобус остановился. Двери с шипением открылись. За ними не было ничего. Просто тьма, плотная, как вата.
— Ваша остановка, молодой человек, — раздался безжизненный голос водителя. — Плата за проезд.
Пьяный мужичок встал, подошел к водителю и что-то прошептал ему на ухо. Его лицо на секунду исказилось гримасой боли, а потом стало таким же пустым и безмятежным. Он кивнул и вышел в темноту. Женщина с сумкой сделала то же самое.
Очередь была за Олегом.
— Я не буду! — выкрикнул он.
— Тогда останешься здесь, — пожал плечами старик. — Выбирай.
Олег посмотрел на свои руки. Вспомнил дом, свою кровать, завтрашний рабочий день. Жизнь, пусть и скучную, но свою.
Он подошел к водителю. Тот повернул к нему свое рыбье лицо.
— Плата, — прошелестел он.
Что отдать? Что-то неважное. Но что неважно? Каждая мелочь цеплялась, не хотела уходить. Он закрыл глаза и вспомнил. Лето. Дача. Ему семь лет. Отец, еще живой и здоровый, учит его кататься на велосипеде. Он падает, разбивает коленку, плачет. А отец поднимает его, смеется и говорит: «Ничего, казак, до свадьбы заживет». Солнце, запах травы, теплые отцовские руки...
— Вот это, — прошептал Олег.
Он почувствовал, как что-то холодное и скользкое коснулось его виска, проникая прямо в мозг. Воспоминание затрепетало, поблекло, скукожилось, как сгорающая фотография, и исчезло. Осталась только пустота. И знание, что он что-то забыл. Что-то важное про отца.
— Проход оплачен, — сказал водитель.
Олег, шатаясь, вышел из автобуса. Двери за ним закрылись. Автобус растворился в темноте, оставив его одного на разбитой асфальтовой дороге. Он огляделся. Это была его остановка, возле его дома. Фонарь тускло светил. Все было на своих местах.
Он дошел до подъезда, достал ключи. Рука нащупала в кармане что-то твердое. Он вытащил. На ладони лежала маленькая, потертая пластмассовая пуговица от детской рубашки.
Поднявшись в квартиру, он прошел на кухню и налил стакан воды. Взгляд упал на фотографию на холодильнике. Он и отец на рыбалке. Отец смеется. Олег смотрел на него и не чувствовал ничего. Просто мужчина. Чужой мужчина с удочкой.
В кармане завибрировал телефон. Тетка.
— Олежек, ты доехал? Я волнуюсь, автобус-то последний.
— Доехал, теть Валь, — ответил он механически.
— Ну и слава богу. Как добрался? Поздно ведь, темно… Ты чего молчишь?
— Ничего, — ответил он. — Все в порядке. Просто устал.
А ночью ему снился дядя Гриша и отец. Олег снова маленький, они все вместе едут на рыбалку…
Если вы думаете, что история моего отца на сельхозработах закончилась, то вы глубоко ошибаетесь. Это была лишь первая серия увлекательного сериала под названием «Молодой специалист против Системы». Следующий акт этой драмы развернулся на поприще, куда более ответственном, чем прополка свеклы – на обучении вождению трактора.
В те времена умение управлять железным конем было не просто навыком, это была почти что магия. Выпуститься из техникума без прав на трактор – всё равно что получить диплом повара, не умея варить яйцо. Позор на всю жизнь!
И вот случилось непредвиденное: инструктор по вождению, этакий жрец от тракторного культа, серьезно заболел. Говорили, что у него случился легкий инфаркт после того, как одна из студенток по имени Людка, пытаясь тронуться, вместо сцепления дернула рычаг, который, как выяснилось, был аварийным гидравлическим насосом. Трактор дернулся, а инструктор – поседел.
И вот перед моим отцом, его строптивой женской группой и всем руководством техникума встала угроза стратегического значения: выпустить девиц без заветных корочек. Это был бы провал всех педагогических показателей. Директор техником уже видел во сне, как его снимают с работы за срыв плана по подготовке механизаторов для села.
Паника! Уныние! Отец уже мысленно примерял роль дворника, как вдруг его осенило. Он вспомнил про ту самую Людку – ту самую, что чуть не отправила инструктора в мир иной. Но в деревне, откуда она была родом, ходили о ней легенды. Говорили, что она с пеленок могла отличить карбюратор от распредвала, а в десять лет уже тайком от деда пахала на его «Беларусе» огород, выписывая фигуры высшего пилотажа.
Риск был огромный. Посадить студентку за рычаги вместо сертифицированного инструктора – это пахло уже не строгим выговором, а чем-то гораздо более серьезным. Но выхода не было.
– Люда, – сказал отец, подозвав ее, как когда-то лидеров на поле. – Ситуация критическая. Ты – наша единственная надежда. Покажешь азам одногруппниц?
Люда хитро подмигнула: «Без проблем, Иван Петрович. Только чтоб никто не видел».
Так начались тайные курсы вождения от Людмилы. Сначала на стареньком колесном тракторе. Девчонки, которые в обычных условиях вряд ли смогли бы завести мопед, под чутким руководством Людки начали потихоньку понимать, где у этой железной махины «газ», а где – «тормоз». Люда объясняла на пальцах: «Представь, что это не сцепление, а хвост вредного кота – дергать резко нельзя, а то цапнет».
Потом перешли на гусеничный. Это был уже высший пилотаж. И вот тут, когда все уже более-менее могли проехать по прямой без вреда для окружающей инфраструктуры, в Людке проснулась душа артиста цирка-шапито.
В один из солнечных дней, когда отец по неосторожности отвернулся, чтобы закурить, она решила не просто обучить, а вдохновить однокурсниц. Вывела гусеничный трактор на свободную площадку.
И началось шоу, которого мир еще не видывал.
Сначала она сделала то, что позже назовут «полицейским разворотом». Многотонный железный динозавр на гусеницах вильнул задом так лихо, что с него посыпалась земля, пролежавшая там, наверное, со времен целины. Зрители ахнули.
Затем, разогнавшись до скорости, невиданной для трактора (примерно с бегущего человека), Люда лихо заложила вираж и… припарковала его между двумя комбайнами. Зазор с каждой стороны был такой, что туда нельзя было просунуть и лист бумаги. Стояла мертвая, ювелирная тишина, нарушаемая лишь равномерным постукиванием дизеля. А потом площадку взорвал оглушительный девичий визг, аплодисменты и крики «Браво!».
Это был триумф. Отец, выронив изо рта недокуренную «Беломоркуналу», смотрел на это с чувством гордости, смешанным с животным ужасом. Он понимал: такая виртуозность не могла остаться незамеченной.
И она не осталась.
Как по злому року судьбы, в этот самый момент по краю площадки прогуливался тот самый, вездесущий преподаватель-завистник. Он шел, вероятно, жаловаться на то, что птицы поют слишком бойко и отвлекают студентов от заучивания трудов Ленина.
Увидев цирк с конями, а точнее, с трактором, он замер. Нижняя челюсть у него отвисла настолько, что, казалось, вот-вот стукнется о ботинки. В его глазах читался не восторг, а священный ужас перед нарушением всех и всяческих инструкций.
Час спустя отец снова стоял в кабинете директора. Тот был красен, как знамя.
– Вы опять! – начал он, давясь от возмущения. – В прошлый раз вы устроили саботаж на уборке урожая! Теперь – несанкционированный цирк на тракторах! Самоуправство! Нарушение техники безопасности в космических масштабах! За такое увольняют без права восстановления в педагогике!
Отцу снова влепили строгий выговор. В его трудовую книжку ложилась очередная черная метка.
Но что самое забавное и одновременно показательное для той системы? Несмотря на выговор, на «самоуправство» и на цирковые номера, вся группа благополучно сдала экзамены по вождению. Девчонки получили свои дипломы и заветные права на управление трактором.
Система была несправедлива к новаторам, но конечный результат – выполненный госplan по выпуску специалистов – был для нее святее любых инструкций.
Так отец усвоил второй важнейший педагогический урок: главное – чтобы в отчетах все было гладко. А для этого иногда нужно закрыть глаза на то, что твои студентки паркуют гусеничный трактор как спортивный Ferrari. Лишь бы галочка стояла.
я изначально не хотела обращать на него внимание, уж больно популярный . все его знают и он всех знает, не хотелось становиться стадом.
я всегда считала его априори заносчивым, наглым, грубым и тд, просто потому что он был популярен. я везде слышала его имя, но ничего конкретного. это усугубляло моё мнение о нём. и внешность тоже, давала свои плоды. ростом он около 175 (что для меня с моим 163 не мало), светлый и симпатичный на лицо. обычно такие парни бабники со стажем. всё в нём говорило, да нет, кричало, чтобы я держалась от него подальше
но судьба штука такая, что мы всё же оказались на дне рождении общего друга. как и бывает в самых слащавых романчиках начинающих писателей.
базовая тусовка. друзья, знакомые, музыка, алкоголь. все веселятся, а он тихо сидит в стороне, вроде и общается со всеми, но и не выскочка. я стою в этот момент на баре. все начинают собираться вокруг чтобы поднять тост за именинника или просто выпить. он тоже. вот тут мы первый раз и поговорили. я просто спросила в какой доле ему разбавлять водку.
он всё оставил на моё усмотрение. я сказала как обычно делаю себе ( а это на минуточку 1к1) и не уверена что ему это подойдёт. он ответил чтобы я делала так как делаю и не переживала, что ему будет норм. ну я и сделала. он несколько раз поблагодарил. несколько раз. слишком вежливо.
тут в мою голову начали закрадываться разного рода мысли. что ту что то не так. ну не могла же я около 4-5 лет просто так, ни за что, иметь плохое мнение и человеке.
тусовка продолжалась. тут чёрт меня дёрнул пойти покурить на улицу. покурить и подышать так сказать. а там он и мой друг. я в топе и конечно без куртки (просто не признаю тёплую одежду), а на улице конец ноября. я не из застенчивых или стеснительных, взяла и подошла к ним. начала улавливать нить разговора. стою, слушаю, об хватившись руками. этот, назовём его воробей, стоит и курит, я не будь дурой и говорю что типо, сигарета то будет, а он возьми и ответь
:для тебя будет. тебе не дует?
-ну поддувает немного
:куртку дать?
-мммм, не откажусь на самом деле.
какой чёрт меня дёрнул так сказать, в душе не ебу, честно. дальше ещё насколько раз, по ходу вечеринки перекидывались парой слов, но ничего особенного. интересное было когда я собралась домой. а домой я собралась сильно раньше остальных. со всеми попрощалась, а воробей вместе с МОИМ другом ( с которым они болтали весь тот треклятый вечер), начали собираться. после пары вопросов я поняла что они собираются меня провожать до метро, идти до которого минут 15 (в одну сторону).
я одеваюсь, а он подходит, смотрит на вешалки и спрашивает куда я повесила его куртку. взгляд точно мне в глаза, пробрало, честно говорю.
всё. идём.
я в этот вечер была прям леди, в помещении каблучки, на улице сапожки, каблучок цокает сумочка, пальтишко стильное, при параде одним словом. голова открыта, волосы развеваются, в общем при параде девушка была.
и опять: тебе не холодно, не дует?
-ммм, не знаю, хаххвххв- ясное дело было холодно, на улице конец ноября и ветер ебашит.
:жаль у меня шапки нет.
-а чо, холодно? хвхвхы - смеюсь такая иду, вся из себя
:тебе бы дал.
я чуть в ступор не встала. я просто промолчала, хотя в любой другой ситуации 100% пошутила бы над этой фразой. болтая мы дошли до метро. начали прощаться, он так крепко обнял, пожелал столько приятных вещей, что у меня появилась искренняя застенчивая улыбка, я даже немного поклонилась когда говорила спасибо, как китайцы делают, от смущения.
ко мне никогда не относились с такой любезностью и как будто даже искренностью. он так чисто улыбался. что я даже начала в это верить.
вернувшись домой и зайя в телеграмм я увидела от него сообщения
:как доедешь, напиши что всё хорошо
:у тебя всё хорошо?
ну что ту скажешь. а нечего мне сказать. немного пообщались, в тот вечер и на след день. потом переписка остановилась, но в общей группе мы продлжали общаться.
для него не составляет труда написать что то милое, вежливое или приятное. он настолько вежлив, что я порой не могу сдержать улыбки.
и вот сегодня вечером, воробей и ещё один кадр (назовём его бродяга) договаривались посмотреть документалку (честно я так и не поняла, дистанционно или лично, но суть того что вместе) и тут, воробей ставит ссылку на мой ник и пишет
:погнали тоже, выберем вечерок.
ну я ответила -договор- типо согласна
:Ураааа
и вот сейчас третий час ночи, а я всё лежу и думаю
о нём сука, думаю
три года была одна, за исключением небольшой интрижки. привыкла к тому что никто обо мне не заботиться и не интересуется. а вот к таким вежливым, чутким и внимательным парням я вообще пиздец как НЕ привыкла. я очень начинаю переживать за то, что клюну на эту удочку вежливости и положу глаз, на этого воробья. а у него вроде (но это уже не точно) девушка есть.
все парни со мной обычно ведут себя по другому. для них я кент, дружбан, а из за воробья, я тогда почувствовала себя девушкой, о которой тоже могут заботиться.
я реально боюсь зациклиться на нём, влюбиться, втюриться , зафикситься, называйте как хотите, значение у этого всего одно. последствия кстати тоже. бессонные ночи, пустые мечтания, разбитое сердце и слёзы в подушку.
то что я рассказала, происходило в течении пяти дней. буду время от времени выкладывать обновление.
я это делаю скорее для себя самой. нужно иногда расставить всё по полочкам и зафиксировать (+не могу сказать что у меня прекрасная память. может я просто боюсь забыть)
может это всё на самом деле ничего не значит, а именно я воспринимаю это так, потому что это для меня что то новое
посмотрим, что будет дальше
Жила-была маленькая феечка, и был у неё друг. Жили они, поживали да добра наживали, но как-то на базаре купила она книгу заморскую. Книга была интересная, с картинками красочными и текстами красивыми, про то, что феечке надо расти, развиваться и что она достойна лучшего, а друг должен не лукошками домой ягоды носить, а телегами! Пошла феечка по подругам, новыми знаниями поделиться. Подруги долго слушали, охали и ахали, да и книга им тоже очень понравилась. Так из уст в уста разнеслась она по всему королевству. Побросали феечки своих друзей и начали принца искать. Долго они их искали, что их друзья поумирали все. Прознали об этом в соседнем королевстве, собрали свои вещи, да и поехали к ним в гости. Только вот не гостить они захотели, а царствовать. Похватали они феечек, одели на них мешочки чёрные, только глазки видны, книжку сожгли, а феечкам — только их ублажать да помалкивать. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец. Такая хуйня, малята!
Конец девяностых годов, Беларусь, Могилевская область, город Горки.
Странное, серое время.
Мне четырнадцать, пятнадцать или шестнадцать лет. Утром ты идёшь в школу, когда ещё темно. После обеда возвращаешься, когда уже темнеет.
Снег. Это было зимой. Снег такой тоже не белый, а сероватый.
По телевизору какая-то чепуха. "Кусто" уже перестали показывать... Окном в мир стала "радиоточка".
Правда, и там, действительно, "окном" была только одна передача, выходившая по пятницам. Передача, в которой читали книги по заявкам радиослушателей. Проблема этой передачи была в том, что она выходила, во-первых, по субботам, а во-вторых, начиналась она после обеда, когда я ещё был в школе, поэтому я никогда не слышал начало передачи и соответственно, не знал, как называется текст, который в данный момент читают. Интернета у нас тогда не было, да и вообще он был в зачаточном состоянии, и выяснить было невозможно. И вот однажды я пришёл, уже начинает темнеть, настроение, как всегда, было подавленным.
Включаю радио, и там был передан рассказ, который на самом деле настроение не улучшил, но рассказ, который я помню до сих пор. Позже, когда появился интернет, я много раз пытался найти этот рассказ, но у меня не получалось. Ещё позже, когда появились социальные сети и группы любителей литературы, я пытался спросить у людей. Люди говорили, что они что-то похожее читали, но вот вспомнить не могут и найти у них не получается. Ещё позже, когда появились нейросети, и так называемый "искусственный интеллект", то и "искусственный интеллект находит" ни на одниой "платформе" не сумел мне помочь.
Что же было в рассказе?
Я не слышал начала рассказа, как я говорил раньше. Первое, что я услышал, было повествование о том, как человек находился на яхте.
Повествование шло от первого лица, большую часть рассказа, кроме самого финала.
Человек говорил, что он находится на яхте. И яхта никоим образом не поддаётся управлению. Его товарищ видит яхцмена с берега, машет руками, но ничем не может помочь. Берег становится всё меньше, и меньше, и меньше.
Я не помню, рассказывал ли человек, сколько он находился в море, и каким образом он попал на остров. Но в какой-то момент он попал на маленький необитаемый остров.
На острове у него было место, где спать, в виде какой-то пещеры. Он сумел там разжечь огонь, и вроде как с бытовой точки зрения он не сильно страдал. Однако страдал от одиночества.
Сначала, что бы себя развлечь, играл сам с собой в крестики нолики на приморском песке. Позже начал в воображении "писать" книгу, о том, как находился на острове.
В какой-то момент и он почувствовал непреодалеимую необходимость в общении. И ему пришла в голову мысль о том, что он должен выдумать воображаемого собеседника, с которым он мог бы "общаться".
Герой выдумал женщину, с которой он общался, с которой стала его подругой...
Они вместе ловили рыбу, они вместе прятались во время штормов в пещере и дрожали там от страха и холода. Всё было хорошо, однако со временем человек начал испытывать дискомфорт. Он говорил, что мы друг другу действовали на нервы. И постепенно терпение "Робинзона" становилось всё меньше и меньше, а женщина ему всё больше и больше мешала, и он решил от неё избавиться.
Однажды, когда они находились на берегу моря, он схватил её голову и сделал так, чтобы голова оказалась под водой. Через какое-то количество минут женщина перестала сопротивляться и прибой уволок её в море. Больше он эту женщину не "видел".
Далее "Робинзон" продолжил находиться на острове, однако он уже свято уверовал, что женщина действительно существовала и что он её действительно убил. Хоть это и было в его воображении.
Через какое-то время на горизонте показался корабль. Человеку удалось как-то привлечь внимание корабля, и корабль его спас. Первое, что сделал наш добросовестный герой, обратился к капитану и сделал явку с повинной.
Капитан принял решение передать "Робинзона" властям. Власти были властями США. Суд приговорил его к смертной казни. Насколько я помню, смертной казни с помощью газовой камеры. Последняя фраза сказа была, что никто не понял, что речь идёт о психически больном человеке.
Буду очень признателен, если кто-то из читателей сумеет опознать этот рассказ и сумеет сообщить, кто его автор и как он называется.
Спасибо за внимание.
Прошлая глава:Коллектив
Глава 4: Зеркала подземелья
Ледяная жижа в тоннеле била Алексея по коленям, а смрад стоячей воды казался физической, осязаемой болью после стерильной чистоты «Коллектива». Он бежал, прижимая к груди хрупкий контейнер, в котором плавала вырезанная совесть главного врага.
Головная боль вернулась, но теперь она была двусторонней. С одной стороны, старые, привычные помехи:
«Объект 44-А. Несанкционированное отделение. Возвращайтесь. Ошибка в навигации. Выход — верхний люк, сектор D-7.»
Это был «Коллектив», пытающийся мягко, как это он всегда и делал, перенаправить своего майора обратно в стойло. С другой стороны, появился новый, незнакомый, но властный голос. Это был Сеченов-0.
«Не иди вверх. Они ждут там. Труба слева, в ней слабое течение. Там сточные воды. Иди против них.»
Алексей свернул в указанную трубу. Вода здесь была ещё грязнее и тяжелее, но он повиновался, инстинктивно доверяя «совести» больше, чем привычному контролю.
Спустя минуту бега он услышал над головой тихий вжик — звук приближающегося дрона-разведчика. Тоннель, в котором он бежал, был слишком мал для «Аргентума», но для дрона-«ищейки» — в самый раз.
«Игнат…» — мысль о старике пронзила его болью, которая не была ни приказом, ни логическим выводом, а просто чувством потери. Слёзы высохли, оставив на лице липкие дорожки. Теперь у него остался только этот мозг. И он должен его защитить.
«Коллектив» заорал в его голове, как пронзительный сигнал тревоги:
«Остановитесь! Это биологический объект! Вы его повредите! Вы неэффективны!»
Алексей проигнорировал его. Дрон впереди завис, его красный глазок-сенсор просканировал темноту, упёрся в спину Алексея и замигал.
— Цель обнаружена, — прошипел синтезированный голос. — Майор Соколов. Стой.
Дрон двинулся вперёд, и Алексей понял, что это не просто разведчик. На его нижней части виднелся миниатюрный, но очень знакомый пулемётный ствол.
— Быстрее, майор. Сверни за эту гниющую ветку, — скомандовал Сеченов-0.
Алексей нырнул за толстую, размокшую деревянную балку, оставшуюся, видимо, ещё с досоветских времён. Дрон открыл огонь. Трассирующие очереди ударили по воде, но балка выдержала.
«Теперь. Повернись и ударь контейнером по его сенсору!»
«Коллектив» кричал:
«Категорически запрещено! Биоматериал не является оружием! Это нелогично! Это самоуничтожение!»
«Иди к чёрту!» — подумал Алексей, впервые в жизни выразив неповиновение. Он резко вынырнул из-за балки и, замахнувшись, швырнул тяжелый контейнер прямо в красный визор дрона.
Пластик ударился о линзу. Сенсор разлетелся на ослепительные осколки. Дрон дёрнулся, потерял ориентацию и, беспорядочно постреляв в стену, врезался в противоположный край тоннеля, затихнув и погрузившись в воду.
Алексей подхватил контейнер. Жидкость в нём взболталась, но мозг, казалось, был цел. Он побежал дальше, чувствуя, как адреналин сменяется странным, незнакомым удовлетворением. Он сам принял решение. И оно сработало.
Тоннель закончился маленькой камерой, куда выходила целая россыпь труб. Сеченов-0 снова указал путь.
«Над тобой чугунная решётка. Она ведёт в старую дренажную систему. Ударь по ней камнем, который слева.»
Алексей нашел камень, ударил. Скрежет металла, и решётка отвалилась. Он влез в узкий, сухой тоннель, по которому когда-то текли грунтовые воды.
Спустя час, поглощённый бегом и молчаливой внутренней борьбой, он почувствовал, как воздух изменился. Он пах гарью, сырой землёй и… свежеиспечённым хлебом.
— Стой. — Сеченов-0 насторожился. — Впереди тепловой след. Не «Аргентум». Но люди. Положи контейнер на пол. Достань пистолет.
Алексей повиновался. Он впервые достал свой табельный, зеркальный, почти игрушечный пистолет с лазерным прицелом.
Он прополз ещё десять метров и увидел свет. Тоннель выходил в огромное, сводчатое, заброшенное помещение. Это была станция метро, законсервированная, судя по табличкам, ещё в 40-х годах. Здесь царил хаос: самодельные стены из шифера и брезента, примитивные печки-буржуйки, генераторы, тихо гудящие в углу.
Это был настоящий, функционирующий город. Подполье.
Он увидел три фигуры у стола, освещённого тусклой лампой. Молодая женщина, в поношенной одежде, с глазами, полными тревоги. Старик с бородой, похожий на Игната, чинивший примус. И мужчина лет сорока, высокий, с тяжелым, усталым лицом, который держал в руке рацию.
Мужчина обернулся, его рука легла на приклад винтовки.
— Кто здесь? Покажи руки!
Алексей вышел из тени, подняв пустые ладони. Он был в полной форме майора «Коллектива», от головы до ног. Его вид здесь был равносилен появлению дьявола.
— Не стреляй. Меня зовут Алексей. Я… — Он запнулся, ища слово, которого не знал. — Я беглец.
Мужчина поднял винтовку.
— Майор Соколов. Элитный охотник «Коллектива». Тот, кто ликвидировал в прошлом году «Красный Угол»? Зачем ты здесь? От кого получил приказ?
— Я не получал приказа. Я несу… со… совесть. — Алексей кивнул на контейнер, который оставил на полу. — Это Сеченов-0.
Женщина ахнула. Старик отложил примус. Мужчина с рацией опустил винтовку на дюйм.
— Если ты говоришь правду, то это… очень плохая новость для нас, майор. Значит, они знают, что он существует. И скоро будут здесь, — сказал мужчина. — Меня зовут Кирилл. Зачем ты его нам принёс?
— Чтобы вы уничтожили систему. Это его воля, — сказал Алексей, чувствуя, как его губы с трудом произносят эти слова. — Мне нужна помощь, чтобы добраться до центрального сервера.
Кирилл усмехнулся. Усмешка была горькой.
— Майор, ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты сменил форму на глазах у «Коллектива»? Ты ликвидировал моих людей, пока они держались за своё право на печаль. Ты несёшь нам не совесть, а троянского коня.
Кирилл поднял винтовку. В его глазах не было ненависти, только усталость от вечной войны.
— Извини, майор. Мы не можем рисковать.
В этот момент в голове Алексея зазвучали два голоса.
«Коллектив» :
«Приказ: убейте Кирилла. Он представляет угрозу единству. У вас есть пистолет. Это эффективно.»
Сеченов-0 :
«Нет! Он наш. Посмотри ему в глаза. Это не объект. Это человек. И если ты не хочешь снова стать машиной, ты должен понять, что его смерть — это твоя смерть. Отбрось оружие.»
Алексей почувствовал, как рука, сжимавшая пистолет, дрогнула. Он взглянул на Кирилла, на его измученное, но живое лицо, на тревогу в глазах женщины. Он увидел в них не объекты, а людей. И он вдруг понял, что убить Кирилла — значит признать правоту «Коллектива». Отменить слёзы, которые только что пролил. Предать Игната.
Алексей отбросил пистолет. Зеркальное оружие со звоном ударилось о бетонный пол.
— Не буду, — сказал он. Голос был хриплым. — Я не буду больше убивать людей. Я убил достаточно.
Он ждал выстрела.
Вместо этого Кирилл долго смотрел на него. Потом опустил винтовку.
— Что ж, майор, — тихо сказал он. — Это и впрямь похоже на сошёлку. Впервые «Коллектив» не смог заставить тебя нажать на курок.
Старик подошёл к контейнеру, взял его в руки, почтительно.
— Надо его подключить. Надо послушать.
Кирилл кивнул.
— Хорошо. Но ты останешься в наручниках, майор. Просто на всякий случай, если старая привычка вдруг вернётся.
Продолжение следует: Как подпольщики отреагируют на голос «совести» Сеченова? Сможет ли Алексей доказать свою преданность им, когда «Коллектив» нанесёт удар по канализации?
Мне были нужны только тепло и крыша над головой, но то, что я нашёл у них в подвале, до сих пор преследует меня.
Я не был уверен, что выживу. Буря была сильнее всех, что я когда-либо видел.
Я пытался достать спутниковый телефон, но пальцы не могли нажать кнопки.
С каждым шагом становилось тяжелее. Пальцы на руках и ногах уже не болели; они просто онемели.
И тут, словно маяк, я увидел силуэт дома.
Я постучал в дверь, едва сжимая кулак. Старушка вышла и быстро втащила меня внутрь.
Всё вокруг было размыто. Когда с меня сняли перчатки, мои пальцы уже начали белеть.
— Ты чуть пальцы не потерял! — сказала старушка.
Жар от камина казался уколами в руки и ноги, но я, сжав зубы, стал согреваться.
Они сказали, что не видели такой бури уже много лет. Мне повезло, что я нашёл их дом.
В доме пахло жареным мясом, и моё тело вздрогнуло от возбуждения.
Старики оказались достаточно добры, чтобы посадить меня с собой за стол.
Стейк на вкус был как говядина, смешанная со свининой, с мягкой текстурой и приятным, сладковатым привкусом.
— Как тебе стейк, милый? — спросила старушка.
— Стейк восхитительный. Чем вы его приправили? — спросил я в ответ.
— Только соль и перец, ничего больше, — ответила она.
Они оба засмеялись и переглянулись. Потом мужчина окинул меня взглядом с ног до головы и вернулся к ужину.
После еды ко мне наконец вернулась чувствительность. Место оказалось страннее, чем показалось сначала.
В доме был бардак: везде валялся мусор и старые инструменты.
В соседней комнате на стенах были брызги жёлтой и тёмно-красной жидкости.
— Оставайся на ночь, дружок. Буря будет свирепствовать. Иначе снова едва не помрёшь, — сурово сказал старик.
Мне не нравилось это место, но оно было лучше мгновенной смерти, которая ждала снаружи.
Они позволили мне спать на диване у камина. Старушка принесла одеяло и села рядом. Её глаза уставились на меня так же пристально, как и у её мужа.
— Тебе нормально здесь, на диване, сладкий? — спросила она.
— Да, спасибо за гостеприимство, — ответил я.
Она начала гладить мне спину и плечо. Скоро это перешло в ощупывание и сжимание мышц. Я отодвинулся.
— Должно быть, ты долго шёл. Бедняжка, — сказала она.
Я нервно усмехнулся и поблагодарил.
Ночью меня разбудили странные звуки из подвала.
Чем дольше я прислушивался, тем яснее понимал: это были приглушённые крики.
Я посмотрел в окно, и буря была ещё хуже, чем когда я впервые ворвался сюда.
Я достал из рюкзака маленький нож и лёг на диван, сжимая его.
Приглушённые звуки усиливались.
Я больше не выдержал. Я должен был помочь тому, кто там заперт.
Половицы скрипели под ногами. Сердце колотилось так сильно, что я слышал его.
Я положил руку на дверную ручку и на миг замер.
Каждая клетка тела кричала, чтобы я проигнорировал эти звуки, но я не мог. Я никогда не проходил мимо чужих криков о помощи, и эта избушка не заставит меня поступить иначе.
Я медленно открыл дверь. Внизу было темно и холодно.
Я спустился по ступеням, на ощупь ища выключатель.
Рука нащупала что-то. Я нажал.
Там было четыре матраса — чёрные, грязные, по ним ползали тараканы.
На каждом матрасе лежал человек, одна или обе руки были прикованы к стене. Вместо одежды — лохмотья, грязные, с засохшей кровью. Глаза распахнуты от ужаса, рты заклеены скотчем.
Трое мужчин и одна женщина. У каждого не хватало как минимум одной конечности. У большинства были отрезаны обе ноги, но у одного, в самом дальнем углу, не было обеих ног и руки. Он кричал меньше всех, словно в прострации.
По мере того как я спускался, запах в комнате становился чуть кисловатым, почти медным. Тошнота нарастала. Я не мог вынести этот ужас. Меня стошнило, и я изверг весь ужин на деревянные ступени.
Я медленно попятился наверх. Надо мной скрипнули половицы.
И тут я почувствовал быстрый, острый укол в шею.
Я обернулся. За моей спиной на ступенях стояли старики с той же широкой улыбкой, что была у них за ужином.
Я попытался пойти к мужчине, но ноги не слушались, из руки выпал нож, и я медленно потерял сознание.
Я очнулся на матрасе, по телу ползали тараканы. Я заёрзал, пытаясь стряхнуть их.
Рот был заклеен скотчем, и я мог издавать лишь те же приглушённые звуки, что и остальные пленники.
Прежде чем спуститься в подвал, мне удалось отправить свою геолокацию и тревожное сообщение одному знакомому, полицейскому в паре городков отсюда, но я забыл проверить, дошло ли оно.
Я услышал, как наверху напевает старушка. Дверь открылась. Луч фонарика ударил по ступеням.
— Как наш новый дружок устроился? — услышал я её слащавый голос.
Я попытался вырваться из цепей, но они плотно сжимали мои запястья.
Её шаги медленно приближались, фонарь слепил глаза.
Потом донёсся слабый звук двигателей. Я молился, чтобы это не было обманом бури.
Вдали раздалась сирена.
Послышались быстрые шаги, бегущие наверх. Подвал снова погрузился во тьму.
Они нашли меня раньше, чем старики спустились со своими инструментами.
В больнице я дал показания.
Полицейские сообщили, что нашли только женщину. Мужчина всё ещё где-то на свободе.
Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit
Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6
Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit
