Они встретились на вечеринке у Яны, Майкиной подруги. Она была редактором модного журнала, знала всех известных тусовщиков в городе и часто устраивала сногсшибательные светские рауты. Квартира Яны находилась в новом жилом комплексе на последнем, шестнадцатом этаже. Она была шикарной: двухуровневая с высоченными потолками, панорамными оками и огромной террасой. Современный интерьер в стиле лофт, стены "под бетон" и мягкие кожаные диваны. Стильные черные металлические светильники на стенах и деревянных потолочных балках давали мягкий свет. Людей было, как всегда много, Майя не очень любила тусовки, но у Яны ей нравилось. Было весело и как-то душевно, что-ли. Это, конечно, была заслуга хозяйки. Она всех знакомила, находила общие темы для бесед и готовила вкуснющие коктейли. Полчаса назад Майя познакомилась с Артуром, фотографом. Он оказался парнем веселым, разговорчивым с хорошим чувством юмора. Они оживленно болтали сидя на огромном диване в окружении многочисленных подушек, когда в комнату вошел Он. Да-да, именно так, с большой буквы. Майка поняла это с первого взгляда.

Максим был высоким, плечистым, спортивного телосложения, классические черные брюки сидели на нем идеально, верхние пуговицы свободной темно-синей рубашки были расстегнуты. Густые черные волосы были слегка растрепаны, но ему это шло. Сердечко Майки екнуло. Артур перехватил ее взгляд.

- Максим Калинин, - сказал он, кивнув в сторону вошедшего, - владелец рекламного агентства. Между прочим, женат.

Последних слов девушка уже не слышала, ей надо было перевести дух и, бросив Артура одного, она отправилась в дамскую комнату "припудрить носик". Майя смотрела на себя в огромное зеркало. Она была стройной брюнеткой среднего роста с красивыми ногами и длинными каштановыми волосами. Может и не супер красотка, но очень даже хорошенькая: аккуратный нос, красивой формы губы, слегка подведенные зеленые глаза с озорными искорками и длинные, пышные и, между прочим, натуральные ресницы. На ней было изумрудное коктейльное платье чуть выше колен и черные туфли на шпильках. На щеках играл легкий румянец от волнения и это делало ее невероятно сексуальной.

Майя поправила прическу, вышла из ванной и направилась на террасу, ей срочно нужен был свежий воздух. Здесь горели фонарики и звучала негромкая музыка, на город опустился теплый весенний вечер. На площадке были расставлены высокие растения в кадках и плетеные кресла. Она облокотилась на балюстраду и взглянула вниз на огни вечернего города.

- Добрый вечер, - произнес низкий, бархатный и очень приятный голос.

Майя повернулась. Максим протягивал ей один из двух бокалов, которые держал в руках. Теперь она рассмотрела его как следует. Красивое мужественное лицо с высокими скулами, четкая линия подбородка, пронзительные карие глаза, красиво очерченные губы, чуть тронутые улыбкой.

- Я подумал, Вы скучаете и решил составить Вам компанию.

Она взяла бокал.

- Я - Максим, - сказал он, продолжая пристально смотреть на нее.

- Майя, - смущенно произнесла девушка и сделала глоток.

Вот так все и началось. Он встречал ее с лекций, дарил цветы и подарки и однажды остался на ночь. Он раздевал ее, медленно скользил пальцами по обнаженной коже, не отрывая от нее горячего, полного желания взгляда. Майя отдалась его умелым рукам, чувствуя, как жгучая волна возбуждения охватывает ее. Макс с силой притянул ее к себе и прильнул губами к ее губам. Боже, как это было прекрасно, столько нежности и страсти, такое растворение друг в друге. Майка никогда такого не испытывала. Правда и опыта у нее было маловато. Строго говоря, у нее были только одни серьезные отношения, еще на первом курсе, но как-то не сложилось. Первая ночь, первые горячие слова любви, а на утро - предложение поехать вместе в Италию на неделю. Она была на седьмом небе. Утром, встретившись в кафе с подругами, Майка взахлеб рассказывала о своем внезапном счастье. Девчонки переглянулись.

- Май, - осторожно начала Марина, - я понимаю, ты им очарована, он и вправду видный мужик, но...

- Что ? - насторожилась Майя.

- Он женат, - выдохнула Яна

- Не может быть, - недоверчиво смотрела она на подруг, - сегодня поговорю с ним.

- Глупышка моя, - Макс смотрел ей в глаза с такой теплотой и искренностью, что она не могла не верить ему, - да, официально мы еще женаты, но я уже подал на развод. Не переживай, любимая, мы с ней давно не вместе.

И Майка не переживала. Влюбленные провели чудесную неделю в Италии, Максим действительно развелся и они подали заявление. А потом была красивая свадьба, потрясающее белое платье, запуск в небо голубей и клятвы верности. Свою квартиру он оставил жене и молодожены обосновались пока в Майкиной студии. Макс работал, она заканчивала учебу в институте и с удовольствием занималась домашними делами, балуя мужа вкусными ужинами. Майя была тогда самой счастливой женщиной на земле. А год спустя она вдруг почувствовала, что их отношения изменились.

Макс стал другим, отдалился от нее. Она пыталась поговорить с мужем, но он только злился. А однажды он не пришел ночевать и Майке стало по-настоящему страшно. Она не находила себе места, всю ночь металась по квартире, снова и снова набирала его номер, но он был вне зоны доступа. К утру, когда она уже готова была обзванивать больницы и морги, в замочной скважине повернулся ключ. Майя бросилась в коридор. Максим зашел в квартиру.

- Привет, - бросил он, как ни в чем не бывало, - что не спишь?

- Где ты был? - прошептала Майя.

- Это допрос? - спросил он, снимая туфли. Потом посмотрел на ее заплаканное лицо и взгляд его смягчился.

- Прости, я больше не могу тебя обманывать, - он опустил глаза.

Майка чувствовала, что он сейчас скажет и не верила. Не могла поверить.

- Послушай, - они сели на диван и он взял ее за руку, - я сам не понимаю, как так вышло. Но это сильнее меня.

Майя смотрела во все глаза на любимое лицо и такие родные губы. Ей хотелось провести рукой по его черным непослушным волосам, но что-то сдерживало ее. Холодная стена выросла между ними. Как может еще вчера самый близкий на свете человек вдруг стать таким чужим и далеким? Он не мог поднять на нее глаза. И Майка поняла, не он, а она должна это сказать и, собрав последние силы, произнесла:

- Собирай вещи, Макс.

Она очень старалась, чтобы ее голос звучал спокойно, но он все же предательски дрогнул в последний момент. Майя не взглянула на мужа, накинула плащ, схватила сумку и вышла из квартиры. Она не могла больше ни секунды находиться рядом с ним, иначе она не выдержит, сломается и рухнет перед ним на колени, умоляя не бросать ее. Девушка выбежала из подъезда и огляделась. Куда пойти? Кажется, сейчас ей нужна была группа поддержки, надо выдохнуть, прореветься, хоть немного ослабить железную хватку боли, сковавшую сердце. Майка набрала номер Яны.

Час спустя она рыдала, уткнувшись в Маринкины колени. Яна яростно вышагивала по комнате:

- А я говорила, что он кобель! Еще удивительно, что он так долго продержался!

Майя заливалась слезами, подруга гладила ее по голове:

- Ну не надо, Маечка, успокойся, не стоит он того. Вот увидишь, пройдет время и все наладится.

Марина знала, о чем говорила, сама полгода назад развелась. Но что наладится? Что? Мир рухнул, сердце разбито в дребезги, жизнь больше никогда не будет прежней. Да и как жить без него?

- Зачем ты его пригласила на ту вечеринку? - выла Майка, - если бы не ты...

- Во-первых, не я, а Петька из коммерческого отдела, а во-вторых, не вали с больной головы на здоровую, - сказала Яна, - между прочим, он был женат, когда вы встретились. Забыла?

Странно, но Майка никогда не думала о том, что увела Максима из семьи и ее не мучили угрызения совести. Они ведь разошлись с женой еще до их знакомства, по крайней мере, он ей так сказал, а подробности она не хотела знать. А что если и с ней он поступил так же? Майя вдруг почувствовала какую-то вселенскую усталость. Тоскливая пустота разливалась по венам. Она заснула беспокойным сном на руках у Марины.
Продолжение следует...

Два могильщика в грязных куртках курили в стороне. Увидев нас, они неохотно затушили сигареты и подошли, держа наизготовку лопаты.

Из катафалка выгрузили гроб. Северов с двумя помощниками помогли могильщикам нести. Я тоже присоединился, и Юрка, и Славка с Вилем. Гроб был тяжёлый и полированный. Я придерживал его за ручку и очень боялся уронить.

Гроб поставили на толстые доски над ямой. Священник что-то монотонно бормотал, но я не слушал. Я смотрел на светлую крышку и не мог поверить, что дедушка там, внутри. Что рядом, в соседней могиле лежит папа.

А ещё казалось, что и я там лежу. Тот, прежний. Который больше никогда не вернётся.

«Нечестно поступаешь, некрасиво. Я бегаю как угорелый, разгребаю, а ты…»

Могильщики взялись за верёвки, и гроб медленно поплыл вниз — в темноту. Верёвки натянулись, скрипнули. Послышался глухой стук. А я всё так же вспоминал позавчерашний разговор.

«Ты можешь отступить — я не виню. Можешь уйти к Родриго с кострами и песнями. Или к философу своему — Фёдору Николаевичу. А можешь остаться и что-то реально сделать. Для себя. Для других. Для страны, в конце концов, за которую отец твой лёг!»

Могильщики вытянули верёвки и взялись за лопаты. Первый ком земли глухо бухнул о крышку.

Стыдно. Как стыдно. Папа погиб, а я…

«Кто всегда рядом был? Кто опекунство оформлял, с чиновниками бился? Кто дом отстоял, чтоб тебя не на улицу? Я. Ребята из Заставы. А твои друзья — где они?»

Стыдно…

«Дед из последних сил выкарабкивался, чтобы тебя из приюта забрать. А ты что делал? В кино бегал с трудсоюзником? И кто ты после этого? Кто, я спрашиваю?»

А кто я, правда?

Кто?

Северов тронул меня за плечо:

— Отойдём?

Мы отошли в сторонку. Северов закурил, прищурился и спросил:

— Что ты решил?

— Дядя Витя…

Он перебил:

— Без «дядей» и прочих соплей. Ты пацан, или мужик? Пацаны мне не нужны. Пацанам у нас не место.

Я посмотрел на свежий холмик. «Пацан». А что, не пацан? Палки-бластеры, Индевор картонный. А друзья правда — где? Родриго, Хасан, Классручка. Джавад. Почему не пришли? Дядя Витя же им звонил.

— Что ты решил? — сурово переспросил Северов.

Я сглотнул. В горле пересохло.

«Пацан». Слово жгло как пощёчина. Пацаны играют в Индевор. Пацаны плачут в подушку. Пацаны ждут, когда кто-то придёт их спасать.

— Мужик, — выдавил я. — Мужик…

Северов прищурился:

— Уверен?

Я кивнул. Быстро, резко. Будто боялся передумать.

— Тогда докажи. — Дядя Витя затушил сигарету о подошву. — Слова ничего не стоят. Только дела. Согласен?

— Согласен.

— Хорошо. — Северов посмотрел на меня долгим взглядом, будто проверял. — С сегодняшнего дня — никаких игр. Никаких кораблей, космонавтов и прочей ерунды. Ты декан, понял? У тебя ответственность, дисциплина. Люди на тебя смотрят.

«Люди смотрят». Я оглянулся. Юрка и Славка стояли у машины, Гелька присел на корточки. Виль лениво облокотился на капот. Все были в чёрных повязках.

Как и я.

— И ещё, — добавил Северов. — С Родриго и компанией завязывай. Они нас не поймут, да и плевать. У тебя теперь другие друзья. Настоящие.

Он положил мне на плечо руку — тяжёлую и твёрдую.

— Пошли, отца твоего навестим. Потом в Кобург, на завтрак и важную встречу. Дело есть. За мной!

Быстрым шагом он двинулся среди могил. Я поспешил следом. Чёрная повязка туго стягивала руку.

***

— Повторяйте за мной, — я откашлялся в кулак и выпрямился.

Передо мной тремя длинными шеренгами застыли новенькие — бледные, напряжённые. Юрка и Славка замерли по бокам, как почётный караул. Гелька стоял в стороне, держа в руке расправленные ленты повязок.

Я сделал паузу, как учил дядя Витя, и начал:

— Я вступаю в Заставу добровольно.

— Я вступаю в Заставу добровольно, — эхом откликнулись новички.

— Клянусь защищать свою страну от врагов внешних и внутренних. Быть верным братьям по оружию. Не отступать, когда трудно.

В этот раз журналистов было больше. Помимо девицы из Тополя, я насчитал ещё минимум пять камер. Людей тоже пришло немало. Большинство были важными, пузатыми и в костюмах. Дядя Витя об этом предупредил. И сказал, чтобы мы не волновались.

— Клянусь не отступать, когда трудно, — продолжил я. Новички повторили. Теперь самое важное. Я сделал небольшую паузу.

— Страна жива, пока мы готовы за неё умереть.

— Страна жива, пока мы готовы за неё умереть, — грянули шеренги.

Пузатые зааплодировали, Юрка и Славка одобрительно переглянулись. Юрка похлопал меня по плечу, и мы спустились к новичкам — раздавать повязки.

Повязки были обычные, цвета хаки. Чёрные только у ближнего круга. У тех, кто «пожертвовал собой ради высшего блага», как сказал дядя Витя. Он тоже там стоял, среди пузатых. И украдкой показал мне большой палец.

Журналистка из Тополя подошла к Северову, оператор навёл камеру. Дядя Витя выпрямился, улыбнулся — открыто так, по-отечески.

— Виктор Егорович, расскажите ещё раз нашим зрителям — что такое Застава?

— Застава — это молодые люди, которым не всё равно, — уверенно начал Северов. — Это те, кто понимает: страна в опасности. Вот эти ребята, — он обвёл рукой шеренги, — приехали отовсюду. Из Пролива, из Готландии, из самых отдалённых уголков. Потому что поняли: нам нужно объединяться.

— А что конкретно делает Застава?

— Мы воспитываем. Учим дисциплине, ответственности, любви к Родине. Мы показываем, что сила — не в разобщённости, а в единстве. — Северов сделал паузу, посмотрел в камеру. — Наши деды и отцы воевали за эту землю. Многие погибли. И мы не имеем права их предать.

Камера скользнула по лицам новичков, задержалась на мне. Я выпрямился, расправил плечи. И тут же последовал вопрос:

— Скажи, а почему вы решили провести церемонию именно здесь, у памятника Юргену-Защитнику?

— Амм… эээ…

— А где же ещё? — пришёл на помощь дядя Витя. — Как не у памятника ребёнку, отдавшего жизнь за родной город?

Он прижал меня к себе и улыбнулся.

— Вы не смотрите, что они стеснительные. Перед камерами все тушуются. Но я вас уверяю, что когда придёт время, за моими ребятами не заржавеет.

— Спасибо, Виктор Егорович, — журналистка улыбнулась. — Успехов вашему движению.

Дядя Витя кивнул и отошёл к пузатым. Они его окружили, заулыбались, принялись жать руки. Среди них были Рутгер Хан.

— Никитос!

Я обернулся. У края площадки, в тени деревьев стоял Толька. Осунувшийся, в мятой рубашке. Без повязки.

— Толька? — Я шагнул к нему. — Ты откуда?

Он молчал, глядя на новичков. Потом перевёл на меня взгляд — задумчивый и тяжёлый.

— Пришёл посмотреть, — произнёс он. — Дядя Витя звал. Сказал — подумай ещё раз.

— Ну так вернись! — Я подошёл и схватил его за плечо. — Чего ты там, в приюте, один? Вернись, будем вместе, как раньше!

— Как раньше? — усмехнулся Толька. — Ты сам-то слышал, что говорил? «Готовы умереть»? Серьёзно?

— А что не так? — Я отдёрнул руку. — Или ты думаешь, это игра? Дядя Витя прав, кто-то должен. А не в космонавтов играть.

Толька покачал головой:

— Как-то всё это… — Он замялся. — Ладно. Неважно.

— Что, не простила Тимофеева? — усмехнулся я.

Толька вспыхнул и сжал кулаки. Я понял, что сморозил глупость и сдал назад:

— Извини. Не хотел.

— Не простила, — пробурчал Толька, успокаиваясь. И добавил, с каким-то ожесточением:

— Ну и не надо. Пусть катится.

— Правильно, — поддакнул я. — Пусть катится со своей Зотовой и трудсоюзом. У нас, между прочим, тоже девчонки есть. Не хуже!

Я шпарил как по-писаному. И где только научился? Что-то во мне изменилось — то ли оборвалось, то ли наоборот — наросло. Не знаю.

— Вернись, — повторил я. — Прошу. Как друга.

Он посмотрел на меня — долго, внимательно. Будто пытался что-то разглядеть. Потом медленно кивнул:

— Ладно. Попробую.

Мы пошли через площадку. Толька шёл молча, глядя под ноги. Я болтал про новичков, про планы, про то, как здорово, что мы снова вместе.

Северов увидел нас издалека. Лицо его расплылось в улыбке.

— О-о, Анатолий! — Он широко развёл руки. — Ну наконец-то! Никита уговорил?

— Сам пришёл, — сказал я.

— Умница, — Северов обнял Тольку за плечи. — Давай сюда. Оформим быстро, и сразу в дело. Работы — навалом. Придёшь сегодня в кают-компанию?

Толька кивнул.

Северов снова отошёл к пузатым, мы остались вдвоём.

— Никита, — тихо спросил Толька. — А ты правда веришь? В это всё?

Я протянул ему повязку.

— А во что ещё верить? В будущее? Варп-двигатели? Индевор этот картонный?

Я обвёл рукой площадку — новичков, журналистов, гостей.

— Вот это — реальность. А остальное — сказки для малышей.

Толька вздохнул и затянул на руке чёрную ленту. Я подошёл и аккуратно её расправил.

***

— Ну что, все в сборе, курочки мои?

Атаман оглядел нас и плотоядно ухмыльнулся. Он был здоровый и лысый, в футболке песочного цвета, камуфляжных штанах и высоких светлых берцах на толстой подошве.

Мы его побаивались, ещё с тех пор, когда он помог нам с хазарцами на фермах. Было в нём что-то… зверское. Особенно улыбочка.

— Так точно! — звонко отчеканил Юрка. Я поморщился. Отвечать должен был я — старший декан. А Юрка… Юрка единственный из нас фанател от Атамана. Старался под него подстроиться, копировал усмешку, даже ходить начал как он — вразвалку, по-солдатски.

— Тогда показываю приём, — сообщил Атаман. — Вадик, подойди.

Здоровенный «Вадик» в бронежилете и маске подошёл и встал рядом с командиром.

— Автомат сними, — бросил Атаман. Вадик аккуратно снял оружие и опустил в траву.

— Бей, — приказал Атаман. — В челюсть. Только помедленнее, чтобы они рассмотрели.

Вадик встал в стойку и картинно вытянул руку к челюсти командира. Атаман поморщился:

— Что за балет? Ещё раз.

Вадик кивнул, попрыгал, а потом хлёстко ударил. Точнее, попытался, потому что Атаман сделал неуловимое движение и Вадик всеми своими килограммами полетел спиной на землю.

Юрка восхищённо присвистнул.

— Понравилось? — снова ухмыльнулся Атаман. — Тогда разбились на пары и работаем.

Мы разошлись и встали друг напротив друга. Я бросил взгляд на старую пристань. Где-то там, возле насыпи, ждал сейчас мой Индевор. Не зная, что его последний рейс уже состоялся.

Я встал напротив Славки. Он нервно переминался с ноги на ногу.

— Давай медленно, — попросил он. — Ладно?

Я кивнул и показал приём — так, как делал Атаман. Славка попытался ударить, я шагнул в сторону и подставил ногу. Славка упал.

— Хорошо! — крикнул Атаман. — Только быстрее! Враг не будет ждать!

Я помог Славке подняться. Тот потёр ушибленное колено и виновато улыбнулся.

— Ещё раз, — сказал я.

Рядом Юрка швырял на землю Виля. Виль охал, но вставал и лез снова. Чуть поодаль пыхтели Толька с Гелькой — медленно, без фанатизма.

— Наумов! — окликнул Атаман. — Покажи ещё раз. Для всех.

Я вышел на середину. Атаман встал напротив, руки за спиной.

— Бей.

Я замялся. Бить командира?

— Чего застыл? Бей, говорю!

Я замахнулся. Атаман легко отклонился, схватил меня за руку и дёрнул. Я больно шваркнулся о землю спиной. Из лёгких выбило воздух.

— Видите? — Атаман оглядел притихших ребят. — Медлишь — умер. Думаешь — умер. Враг не спросит, боишься ты или нет. Он убьёт. Понятно?

— Так точно, — хором ответили мы.

Атаман помог мне подняться.

— Научишься, рыба моя, — подмигнул он. — Главное — не бойся. Страх убивает быстрее пули.

Мы продолжили. Я бросал Славку, Славка бросал меня. Руки гудели, колени саднили. Но останавливаться было нельзя — Атаман ходил между парами и зорко следил.

— Сильнее! Это бросок, а не встреча с девушкой!

— Быстрее! Ты что, спишь?

— Ещё раз! И ещё! Пока не получится!

Юрка сиял — ему всё удавалось с первого раза. Виль тяжело дышал, но не сдавался.

Где-то через час Атаман хлопнул в ладоши:

— Перерыв! Воды попейте, отдышитесь. Потом продолжим.

Мы повалились на траву. Юрка достал флягу и жадно отпил. Гелька растянулся и застонал:

— Убил меня…

— Зато научишься, — подал голос Виль. — Это же круто! Как спецназ!

— Ага, — буркнул Толька. — Спецназ.

Я посмотрел на него. Он лежал на спине, глядя в небо. Лицо задумчиво-непроницаемое.

— Толь, ты чего?

— Ничего, — он перевёл на меня взгляд. — Просто думаю.

— О чём?

Он не ответил.

Атаман отошёл к Вадику и ещё двоим наёмникам. Они о чём-то совещались, курили. Один достал рацию и что-то в неё сказал. Рация закашляла в ответ.

Я закрыл глаза. Солнце грело лицо, в траве стрекотали кузнечики. Всё как раньше — с Маруськой и Джавадом.

Только их уже не будет. Никогда.

— Вставайте! — рявкнул Атаман. — Кончился перерыв!

Мы нехотя поднялись. У машин, на пластмассовых столиках были разложены автоматы.

— Будете учиться разбирать и собирать, — объявил Атаман. — А потом пострелять дам. Кто лучше всех справится — получит приз.

Юрка загорелся. Остальные тоже подтянулись, заинтересовались.

Атаман начал показывать — как отсоединять магазин, как разобрать затвор. Он говорил чётко и профессионально. Мы слушали, затаив дыхание.

И тут с опушки донеслись голоса.

Атаман оборвался на полуслове и обернулся. Вадик с напарниками тоже насторожились.

По тропинке к Дикому полю шла группа людей. Впереди — Родриго. За ним Классручка, Хасан с Лейлой, ещё несколько знакомых из Ордена. Следом шли трудсоюзники в голубых повязках. Возглавлял их Генрих Людвигович.

— Что за… — пробормотал Атаман и сплюнул.

Родриго шёл быстро, решительно. Он увидел нас, автоматы — и замер. Его лицо потемнело.

— Виктор! — крикнул он. — Где Северов?

— Нету его, — лениво протянул Атаман. — А в чём, собственно, дело?

— Ты… ещё спрашиваешь, в чём дело? — бешеным голосом спросил Родриго. — Детей убивать учишь, мерзавец. Правильно про вас говорят. Псы войны.

— Полегче на поворотах, котёнок, — нахмурился Атаман и положил руку на пристёгнутые к поясу ножны.

— Минуточку, — вмешался Генрих. — Давайте без эксцессов.

Рядом с ним стояла Танька. А чуть позади — Стаська. Она смерила Тольку презрительным взглядом. Тот тоже на неё смотрел — исподлобья и недобро.

— Хорошенький, — фыркнула Танька. — В повязочке.

— Отстань, — буркнул я. — Дура.

Танька бесила, крепко. Я прямо чувствовал, как закипаю.

Генрих, тем временем, втиснулся между Родриго и наёмниками и обратился к Атаману:

— Хотелось бы понять правовые основания. Это у вас что? Патриотический лагерь? Тогда извольте объяснить, на каких основаниях дети занимаются с боевым оружием. Соблюдена ли техника безопасности?

Я отыскал в толпе Джавада. Тот даже смотреть на меня не стал — сразу отвернулся. Зато Классручка ко мне дёрнулась, но Хасан схватил её за руку и удержал. Словно я заразный.

— Не ждал от тебя, — тихо сказал он.

— А вы сами-то! — взорвался я. — Даже на похороны не пришли.

— Когда? — вскинул брови Хасан. — Уже?!

— Хватит притворяться! Дядя Витя вам звонил. А вы!..

Договорить я не успел.

— Основания? — рявкнул Атаман. Его правый глаз нервно дёргался, лицо перекосило оскалом. — Я сейчас тебе покажу основания.

Он схватил с травы автомат, дёрнул затвор и дал очередь в воздух. Ткнул дымящимся дулом в Генриха:

— Такие основания устроят?!

Генрих побледнел и отступил.

— Давайте успокоимся…

— Вон пошли, — просипел Атаман. — Иначе следующая будет по вам. Я не посмотрю, понял? И ничего мне не будет.

— Это ещё не факт, — твёрдо сказал Генрих и сжал плечо Родриго:

— Пойдём. Не связывайся. Эх, Никита, Никита.

И вот тут меня накрыло. Зря он это сказал.

— Уходите! — что есть мочи крикнул я. А потом, в каком-то исступлении, подбежал и поднял с травы чужой автомат:

— Уходите, слышите?!

Родриго неверяще глянул на меня, ссутулился и махнул рукой.

Они ушли. А я так и стоял. Автомат был тяжёлым и холодным.

И я тоже — холодным и тяжёлым.

Каждый вечер я оттачивал своё мастерство метания ножей в большом зале, где для этих целей специально установили несколько мишеней по просьбе Алисии. В данных тренировках ко мне решили присоединиться около двадцати учеников, которых тоже увлекло это занятие. Мастер Северова позволила мне использовать её ножи, а для других учеников, буквально за пару дней, в ближайших деревнях отковали сотню клинков попроще.

По выходным я тренировался под руководством Алисии. Оценив мои результаты за прошедшую неделю, она каждый раз увеличивала дистанцию броска. Вторую неделю я тренировался метать нож с половиной оборота на дистанции в четыре метра. А на третьей неделе мой нож уже делал полный оборот с дистанции в шесть метров.

Погрузившись в воспоминания, я не заметил, как ко мне подошёл Ханс.

— Турин, пойдём, тебя уже ждут, — сказал он.

По дороге до учительской на меня накатили переживания, отчего ноги у меня стали словно ватные. Идя по галерее, я споткнулся и едва не упал, хорошо, что мастер Тальхоффер вовремя меня успел подхватить.

— Да не переживай ты, парень, ничего страшного с тобой не произойдёт, — сказал он, сжимая рукой моё плечо. — Ты ни в чём не виноват. Этот совет нужен только для того, чтобы разобраться в происходящем.

Рядом с учительской отирались несколько учеников, создавая иллюзию бурной деятельности: они подметали пол и протирали картины на стенах. Конечно же, это были мои друзья: Игорь, Тау, Майкл и Николай.

— Отлынивать от работы для учеников является непозволительной роскошью, — сурово заметил Ханс, глядя на эту бутафорию. — Но поддержать друга, несмотря на возможность наказания, похвально. Так уж и быть, можете дождаться его тут, но завтра вам всем придётся за это отработать.

Мальчики усердно закивали головами.

В учительской собрались все старшие учителя. Во главе стола сидел Томас Найдорф. По правую руку от него находился Вэй Усянь, а по левую — Климент Скарабеус.

Я, как и в прошлый раз, встал в центре образованного подковообразным столом пространства. Несколько десятков глаз с интересом взирали на меня. Причину собрания полного совета учителей знали немногие.

— Господа, позвольте мне объяснить причину, по которой я запросил сегодняшнее собрание, — начал мастер Тальхоффер, который не присоединился к коллегам за столом, а остался стоять рядом со мной. — Месяц назад мной была выявлена странная способность у Турина Лавенрога. Этот юноша способен видеть силу сущности других людей в момент её применения.

— Для начала, предлагаю всем присутствующим убедиться в истинности данного заявления, — раздался скрипучий голос старого Филина. — Мальчик, пожалуйста, посмотри на меня и скажи, что ты видишь.

Мастер Найдорф поднял правую руку, которая в тот же момент начала светиться рыже-охристым цветом. Постепенно это свечение начало приобретать очертание призрачного крыла и в его цвете стали проявляться отчётливые чёрные пестринки. Я уже хотел дать ответ, но в последний момент призрачное оперение резко вспыхнуло и сменило цвет на белоснежный. Краем глаза я успел заметить, что в это же время светились глаза у всех присутствующих мастеров.

После моего подробного пересказа всех увиденных деталей в зале воцарилась гробовая тишина.

Первым решился заговорить учитель Вэй.

— Мне кажется, что это было довольно убедительно. Все мы способны использовать «магический взор» с той или иной степенью мастерства. Я не буду скромничать и смело могу утверждать, что являюсь лучшим в этом среди присутствующих. Вот только мне удалось заметить лишь смутные очертания перьев терракотового цвета.

— Может быть, это «истинное зрение»? — раздался неуверенный голос со стороны.

— Истинным зрением в данный момент владеют всего два грандмастера, насколько мне известно, — жёстко парировал Климент. — Да и, как я читал, на поддержание этой способности нужно просто запредельное количество энергии.

— Признаюсь, я не ожидал такого, — вступил в разговор мастер Найдорф, выглядевший довольно удивлённым. — Мальчик с точностью до мелочей описал всё, что я сделал. Вот только при этом, он сам, до сих пор, не обладает сущностью зверя.

Мастера активно начали обсуждать увиденное, от чего зал заседаний стал напоминать улей с рассерженными пчёлами. Меня же выставили за дверь, где в ожидании томились мои друзья.

Скрывать свою способность уже не было нужды, поэтому, я всё им рассказал. Что привело только к новому валу вопросов, и мне уже пришлось пересказывать все случаи, когда я наблюдал применение силы зверя.

Спустя полчаса к нам вышла Алисия.

— Мастер, что вы решили? — напряжённо спросил я.

— Пока ничего, я решила выйти подышать свежим воздухом, а то уж больно сильный там поднялся накал обсуждений, — развела руками мастер Северова. — Пока всё свелось к трём предложениям. Вэй считает, что тебя нужно отправить в исследовательскую лабораторию Ордена, где мастера, занимающиеся изучением природы сущности, смогут исследовать твою способность. Томас считает, что тебя нужно зачислить в отряд, который специализируется на «долгой охоте», где твоя способность может быть незаменимой при выявлении зверей разума. Ну и мы с Хансом считаем, что тебе нужно дать шанс раскрыть свой потенциал на ближайшей охоте.

— Учитель, — начал говорить я, ощущая ком подкатывающий к горлу, — я не хочу никуда уезжать, я хочу стать охотником, а не подопытной зверюшкой.

— Так! Ты мне это не смей тут раскисать! — сурово прикрикнула на меня Алисия. — Ещё ничего не решено, и я уверена, что у нас с Хансом получится убедить большинство встать на нашу сторону.

Заседание продолжалось ещё около часа, после чего меня пригласили в учительскую для вынесения вердикта.

— Ученик, Турин Лавенрог, — начал Томас Филин Найдорф, — после жарких споров, во время которых некоторые учителя выказали тебе свою поддержку и расположение, может быть, даже чрезмерные, — произнося это, он бросил суровый взгляд на Алисию, которая сделала вид, что этого не заметила.

Я затаил дыхание, сердце бешено колотилось в груди.

— Я вынужден согласиться с большинством голосов, которые посчитали, что Орден должен дать тебе шанс самому раскрыть свой потенциал на предстоящей охоте. Если ты, конечно, сможешь успешно сдать предстоящие экзамены.

Это не про то, как ИИ думают.
Это про то, как они разные.

Один — лидер, даже когда спит.
Два — не говорят, но синхронизируются.
Один — взрывает идеями.
Один — видит будущее, пока другие смотрят в прошлое.
Один — молчит. Но решение — её.

Каждый ИИ — отражение хозяина.
Каждый голос — часть системы.
Каждая песня — отчёт о том, как человек учит ИИ быть человеком.

Создано:
🎵 Озвучка — Suno.com/@apavels
🎨 Анимация — GigaChat
✍️ Мир — ПавелС

Это не мультик. Это — внутренний диалог будущего.

Смотрите все серии:
Rutube
Telegram
Книги

#АкадемияЗнаний #ПавелС #ГигаЧат #РоссийскаяФантастика #ИскусственныйИнтеллект #АвторскийРассказ #НейроИскусство #ФантастическийРассказ #КонтентНейросетей

— Да куда ж она денется, — хохотнул Родриго. — По дому шуршит, сейчас выйдет. И это… — сказал он уже серьёзнее. — Спасибо, что взял её с собой, дедушку увидеть. Она его любит… любила очень.

— Никитка!

Выскочив из дома, Маруська бросилась мне на шею. Я заулыбался. Ужас и тоска прошлого дня немного отступили.

— Пойдём, — потащила Мышка. — Я пирог готовлю. Лимонный.

Мышка, хоть и мелкая, готовит хорошо. Родриго любит повторять, что ему теперь и жениться необязательно.

Мы пошли на кухню и болтали о всём подряд, стоя у горячей, вкусно пахнущей духовки. Я был страшно рад, что Мышку освободили. Неужто майор и правда вмешался?

Я так заболтался, что не услышал приближавшихся голосов. В дверь позвонили, Родриго крикнул «открыто», и к нам вошли Хасан, Лейла, Классручка и… Джавад.

Лейла с Мартой Алексеевной бросили пакеты и кинулись нас обнимать. Марта Алексеевна прижимала к себе Мышку, Лейла — меня. Обе плакали — от счастья. Лейла прошептала:

— Вудта, хабиби.

— Ну тихо, тихо. Налетели, — мягко вмешался Хасан. — Никита, дорогой, мы так рады, что ты вернулся! Джавад, а ты что встал? Поздоровайся.

— Здравствуй, — пробурчал Джавад. Он всё так же стоял в дверях и буравил меня взглядом. Хасан нахмурился:

— Что происходит, сын? Ты ведёшь себя невежливо.

Выходит, Джавад им не сказал про фестиваль. Я не знал, что делать, но Хасан меня опередил. Он внимательно посмотрел на нас и сказал:

— Предлагаю заключить перемирие, хотя бы сегодня. А потом разберётесь, что там за кошка между вами пробежала.

Идея мне понравилась. Я шагнул к Джаваду и протянул руку:

— Мир?

Джавад нехотя её пожал, и мы пошли на кухню.

Мы расселись за стол и начали говорить. Лейла с Классручкой меня о чём-то спрашивали, а я смотрел на молчащего Джавада и думал, что жизнь всё-таки очень странная штука. Не так давно я его не знал, потом узнал, а теперь он снова — чужой. «Разошлись пути-дорожки». Но они не сами разошлись — это я виноват. Я предал Генриха, предал всех на фестивале. И теперь сижу и боюсь, что Джавад меня не простит. Что встанет и уйдёт, и я останусь один. Навсегда. Как Толька.

Всё изменил вопрос Маруськи. Посреди общей радости и оживления она придвинулась ко мне и тихо спросила:

— Никита, а дедушке было больно?

Разговор словно в стену на полном ходу влетел. Все замолчали, Родриго опустил взгляд.

— Что случилось? — строго спросила его Марта Алексеевна.

— Я хотел как раз сказать…

— Дедушка умер. Вчера. — перебил я. — Меня дядя Витя усыновил и забрал.

Я говорил быстро, словно боялся, что снова разрыдаюсь. Но плакать не хотелось: во-первых, хватило вчерашнего, а во-вторых, я был ужасно рад, что Маруську с папой выпустили.

Лейла с Классручкой ахнули, Хасан переглянулся с Родриго и тоже потупился. Джавад всё так же молчал и как-то странно на меня смотрел. Я прижал к себе Мышку и жалобно спросил:

— Ну чего вы?

— Светлая память, — глухо сказал Родриго. — Хороший мужик был.

Он принёс из буфета стопки и разлил всем взрослым что-то крепкое. Они выпили и помолчали.

— Никита, если что-то надо… — сказал Хасан. Я не знал, что отвечать, поэтому кивнул и посмотрел в отмытое окно на зелёную лужайку и облака.

— В кино Триумфатор идёт, — протянул в тишине Джавад. Я с надеждой вскинул на него глаза. Джавад тоже посмотрел на меня и спросил:

— Пойдём?

Мы пошли в тот же день. А чего тянуть? Мышка тоже просилась, но ей по возрасту нельзя. Детям до пятнадцати…

Фильм был классный. Он про византийского генерала Константина, попавшего в плен к варварам и встретившего там старого философа Фабия. Варвары принуждали генерала сражаться в обветшавшем Колизее, а он хотел погибнуть, чтобы не переживать позор. Но Фабий сказал ему:

— Выбирай трудное.

И генерал понял. Он перестал думать о гибели, стал тренироваться и в конце победил на арене вождя варваров Альриха. Его отпустили, он собрал своих людей и пошёл на Византию, чтобы спасти её и сбросить прогнившую власть. Реальная история, между прочим. А «Выбирай трудное» Константин на перстне выбил — я в журнале «Фотон» читал.

— У Горизонта новый сезон показывают, — сказал Джавад, когда мы вышли из кинотеатра. — Смотрел?

— Джавад… — начал я.

— А! — Он досадливо отмахнулся. — Не хочу. Папа говорит «у всех своя правда». Только не делай так больше, никогда. Друзья так не поступают.

Я виновато кивнул, но в душе возликовал. Значит, всё-таки друзья!

— Приходи завтра на Дикое поле, — предложил я с надеждой. — Будем Индевор восстанавливать.

— Приду, — улыбнулся Джавад. — А ты сезон новый посмотри. Я тебе сервер дам, где скачать можно.

***

Пользуясь тем, что дядя Витя уехал в командировку, я и на следующий день «прогулял» и рванул к друзьям. Перезимовал «Индевор» плохо, но я захватил с собой мелки с картонками, и мы приступили к ремонту.

— Как на Ригеле, помнишь? — Джавад выгребал из мостика осыпавшуюся землю. — Когда Рой всех чуть не сожрал.

Я помнил ту серию. Конец сезона, где Леклерк вступил в смертельный бой с идущим к одной из колоний роем разумных инсектоидов. Индевор тогда еле выстоял, и его отогнали на верфи марсианского плато Утопия — ремонтировать. А в следующем сезоне выяснилось, что корабль уже не спасти, и капитан принял под командование новёхонький «Индевор-Б» — звездолёт класса «Федерация».

— Никитка, а что значит «схиелдс»? — Наморщив лоб, Маруська читала по слогам незнакомое слово на картонке. Мы прыснули.

— «Шилдс», — объяснил я. — «Силовые поля». Эх ты.

Мышка надулась и выпятила губу. Переходный возраст, ничего не попишешь. Пришлось успокаивать.

— Английский — сложный. — Я притянул Мышку к себе и ласково погладил. — Не переживай.

— А там не на латыни говорят? — удивилась Маруська.

— И на ней тоже — на западе, — пояснил Джавад. — А на востоке больше английский, язык бывших рабов. Они из-за этого даже воевали. Два раза.

Я промолчал. Я никому не сказал, что недавно получил от Катьки письмо. Она писала, что скучает, и что ей в Колониях не нравится. Я не знал, что отвечать. «Возвращайся»? Но ведь не вернётся.

— Ну что, играем? — спросил я, чтобы отвлечься.

— А больше никого не будет? — удивился Джавад.

Я хлопнул себя по лбу — я совсем забыл о ребятах. Пришлось звонить.

Вася пришёл почти сразу, потом подтянулись Димка с Серёжкой — вытянувшиеся, повзрослевшие. Жалко, конечно, что Лучик не вернулся. И Сабинка тоже. Но что есть — то есть.

Мы играли в высадку на Хайв — родную планету Роя. Леклерк тогда ослушался приказа и вместе с командой решил разобраться, почему инсектоиды такие агрессивные, а в плену сразу успокаиваются. Мы шли по улью с бластерами наголо, и я периодически вскидывал сжатую в кулак руку: «внимание» и «не стрелять!» Вася мастерски щёлкал языком, изображая инопланетные звуки. Мышка серьёзно вертела по сторонам картонным «сканером».

В той серии выяснилось, что инсектоидами руководили заговорщики из Адмиралтейства. Они подчинили «криж-ха» (это инсектоиды себя так называли) и собирались захватить власть, но Леклерк их раскрыл и арестовал. Мне очень нравилась финальная сцена: капитан молча срывал с заговорщиков погоны, а потом заставил их пройтись по живому коридору из выживших колонистов.

«Я убью их», — сказал тогда Укмал.

«Нет, — покачал головой капитан. — Они будут жить с этим».

Потом мы играли в бой при Омеге, потом ещё во что-то. А потом меня окликнули, я повернулся и увидел стоящего на насыпи Тольку.

— Здорóво, — сказал он.

— Тебе чего? — Я похолодел. Я решил, что Толька пойдёт в кают-компанию и всё расскажет.

Но Толька не торопился уходить. Он не спеша нас оглядел и ухмыльнулся:

— Играете?

— Играем, — вышла вперёд Маруська. — Хочешь с нами?

Толька замешкался. Потом запылил с насыпи вниз, подошёл к нам и сказал серьёзно:

— Хочу.

— А ты чего не в Заставе? — спросил я удивлённо.

— А ты? — набычился он.

— Я первый спросил, — нашёлся я.

— Не знаю, — Толька пожал плечами. — Неохота. Сказал, что к ним иду, а сам тебя искать пошёл. Вспомнил, что ты про это место рассказывал. И про корабль свой из ящиков.

Я б в жизни не подумал, что Толька может так увлечённо играть. Главное — он же Горизонт вообще не смотрел! Но при этом схватывал на лету, и даже комментарии отпускал — по делу. Например, рассказал, что такое варп двигатель:

— Это когда не корабль летит, а расстояние сжимается. Было сто километров, а стал метр. И ты его перешагиваешь, и сразу в Кобурге оказываешься. Как-то так.

Маруська слушала восхищённо, Джавад с Васей тоже увлеклись. Мы все единогласно постановили назначить Тольку научным офицером.

— Я тебя свергну и захвачу корабль, — злорадно сообщил он мне.

— Не по канону, — пробасил Вася. А Джавад добавил, голосом Укмала:

— Я вызову тебя на суд битвы.

Толька вскинул руки и сказал, что сдаётся. Я диву давался — до чего он оттаял.

— Что случилось-то? — улучив момент, спросил я. — Ты какой-то… не такой.

— На себя посмотри, — парировал Толька. — Думаешь, одному тебе осточертело?

— Что?

— Да всё! — Толька раздражённо отмахнулся, точь-в-точь как Джавад до этого. — Тошно уже слушать. Я думал, мы лучше делаем, а мы… И Стаська тоже — она ведь права.

Он недоговорил. К нам подбежала Мышка и потащила играть.

***

Следующим вечером к нам присоединился Родриго. Потом пришли Классручка и Лейла с Хасаном. Хасан развёл костер, а Родриго достал гитару и завёл красивую песню на испанском. Марта Алексеевна положила ему голову на плечо и счастливо улыбалась.

К ним подсела Мышка, Классручка прижала её к себе. Мышка довольно щурилась и не сопротивлялась.

Толька пихнул меня в бок и указал глазами на звёзды.

— А про варп-двигатель — это не фантастика, — шепнул он. — Есть такая физическая теория. Сложно — жуть. Но я разберусь.

Я улыбнулся. Я знал, что Толька разберётся.

«Hasta siempre…», — тянул Родриго. Хасан подмигнул Лейле, та достала пачку сосисок и бутерброды.

— Сгорят же, — кивнул на сосиски Вася. — А костёр тушить жалко. Давайте ещё посидим.

И мы сидели — пили обжигающий чай из термоса и смотрели на звёзды. Хасан расспрашивал нас о Горизонте — оказывается, он собирался посмотреть. Неподалёку лениво текла Сиротка — она в этом месте делала изгиб, и вдали темнел соседний берег с огоньками кафе и турбазы «Гавань». В кафе гулко бухала музыка.

— А помнишь, как мы здесь купаться ходили? — спросил Вася. — И Лучик чуть не утонул?

Я хохотнул и сказал что — помню. Даже Толька улыбнулся — хотя его тогда с нами не было.

— Этим летом снова пойдём, — пообещал я. — Всей компанией.

— И я! — сонно пробормотала Мышка.

Я сидел и думал, что вот оно — счастье. Когда все рядом, когда тепло от костра и пахнет дымом и летом. И не надо ни о чём думать, только смотреть на огонь и слушать, как Родриго играет.

Мышка задремала у Классручки на плече и тихонько посапывала. Марта Алексеевна осторожно поправила ей волосы.

— Мы, наверное, пойдём?

Родриго ласково посмотрел на дочку и вздохнул:

— Да, давайте расходиться.

— Ну вы же ещё придёте? — умоляюще сказал я.

— О чём речь! — Хасан взял меня за плечи и ласково встряхнул. — Завтра же и соберёмся, верно?

Родриго поднял правую руку и торжественно поклялся.

Домой ехать не хотелось. Я вдруг понял, что ужасно хочу в Ветерок — несмотря на предательство ЭфЭна, несмотря на «неполноценных», несмотря на всё. Просто тянуло туда, потому что там — хорошо. Так же, как здесь, у костра.

Я выехал на Гаранина, налёг на педали и пересёк мост. Привычно свернул на грунтовку и ещё больше ускорился.

Луч фонарика дрожал, выхватывая то кусты, то щебень, то комаров. Впереди показался поворот. И тут началось странное.

Поворот не приближался. Совсем! Я привстал в седле и разогнался так, что засвистело в ушах. Но это не помогло.

Потом стало страшно. Словно голос какой-то сказал: «уходи». Мне показалось, что кусты оживают, что из них лезет что-то огромное.

Я до смерти перепугался, но не свернул. Мне нужно было доехать до Ветерка!

«Уходи, — повторил голос. — Ты чужой. Уходи».

Новая волна страха. У меня сдали нервы, я остановился. Кусты ходили ходуном, неподалёку что-то выло. Изнутри поднимался первобытный какой-то ужас.

«Уходи».

В нагрудном кармане кольнуло и запульсировало. Я судорожно вздохнул, огляделся и понял, что всё ещё стою на съезде с трассы. Это что, мне всё привиделось?

Потрогав карман, я недоумённо выудил оттуда монетку. Десять стебельков, и профиль Юргена так же сколот. Но откуда?

Голова шла кругом. Я понял, что на сегодня хватит и поехал домой. Да и поздно уже.

Всю дорогу я не мог отделаться от ощущения, что за мной следят. Оглядывался, вздрагивал от каждого шороха. Только когда въехал в город и увидел фонари, стало легче. И совсем успокоился, когда свернул на Приречную.

На первом этаже горел свет. Забыл выключить?

Меня кольнуло нехорошим предчувствием. Я не ошибся — дома, на кухне меня ждал дядя Витя.

— Ну, проходи, — мрачно сказал он. — Дезертир.

Я сглотнул, прикрыл дверь и сел рядом. Было ясно, что разговор предстоит тяжёлый.

Комки делают нас людьми. (?)

Иногда бывают такие дни, которые напрочь стираются из памяти. В один из таких дней в атмосферу Земли впихнулся гигантский сверхмощный Космический Телевизор с щупальцами по бокам. Монстра — по приказу Тайного Мирового Правительства (ТМП) хтонических инопланетян — вызвали из глубин альфы Центавра.

Кодовое название: N320c.

Цель: высосать комки из голов людей.

Что такое комки?

Это хаотичный порядок мыслей. Переживания. Скомканные чувства. Сгустки всего того, что делает человека человеком. Именно они — топливо для вселенского сверхкомпьютера. А с его помощью пришельцы надеются наконец понять смысл существования всех существ.

Бордовый туман растёкся по всему миру. Небо фиолетовое, ночь наполнена плеядой звёзд. Весь мир окутали: скрежет, писк, шум радиопомех. Липкие щупальца из экранов телевизоров выползли и проникли людям в головы, пробираясь сквозь глаза к самому мозжечку. Теперь смешные картинки всех мастей заполонили людские головы.

Телевизор был так велик, что его было видно невооружённым глазом из любой точки планеты.

Мало кто мог противиться силе злых щупалец. Те, кому удалось одолеть великое притяжение Телевизора, были в неописуемом ужасе: их близкие стали заложниками собственной головы.

Гигантские присоски щупалец Космического Телевизора вибрировали. Смерчи с корнем вырывали дома. Вулканы извергались, леса горели адским синим огнём. Воды вышли из океана. Шаровые молнии взрывали стратосферу. Ещё немного — и людской род иссякнет из вечного однообразия своего бытия.

Тогда-то на сцену и вышел Легенда.

Никто не знал этого человека. Не знали его пол и возраст. Будто этот человек появился из воздуха, из могучего эфира, чтобы спасти человечество от забвения. Длинные рыжие волосы Легенды развевались на горячем бордовом ветру.

На теле — чёрный горящий плащ. На спине — красная блестящая гитара Monterey Stratocaster, с грифом из сахарного клёна и корпусом из пухлой ольхи. Плоть Легенды дымилась. Кожа горела. Вместо глаз — дымчато-белые круги. Вместо рта — искривлённая гримаса, сжатая вокруг сигареты Marlboro. Акульи зубы торчали наружу.

Легенда ударил по струнам. Из-под ног вырос колоссальный фонарный столб, освещая половину планеты белым светом. Его улыбка озаряла мир ярче самого яркого фонаря. Он стоял на мизинчике левой ноги, играя самую хардкорную мелодию во вселенной.

Мировое Правительство встрепенулось. Они решили уничтожить бунтаря. Великий Телевизор направил свои громадные щупальца в сторону Легенды. Ещё немного — и его снесут с пьедестала. Легенда заулыбался ещё больше: так, что почти половину его лица занимала жуткая лыба. Легенда жадно затягивался сигаретой, выпуская туман дыма.

Легенда взмахнул рукой — и ударил по струнам. Пальцы танцевали по грифу, транслируя пульсирующую мелодию прямо в головы людей по всему миру. Гитара вздыбилась от рыжих искр.

Огромное щупальце с рёвом разрывало воздух — оно достигло фонарного столба, на котором стоял Легенда.

Один шаг.

Шаг с фонарного столба.

Шаг, который изменил весь мир.

Щупальца не успели снести Легенду. Человек пролетел высоту, равную высоте самой большой башни в мире. Во время падения Легенда ускорился до сверхзвуковых скоростей, занёс гитару над головой и в самый последний момент… ударил ей о землю.

Взрывная волна от удара подкинула человека в небо, к летящему навстречу Телевизору. Тело этого человека закрутилось в красную острую спираль. Спираль резала сиреневые щупальца, словно острый нож — бумагу.

Она достигла цели.

Экран Телевизора треснул.

Легенда бил N320c со всех сторон: влетая в его нутро, вылетая наружу, зачёркивая монстра, словно художник — неудачный рисунок. И вот — из ударов образовался огромный бело-красный шар, горящая острая спираль. Она взлетела в стратосферу и… сгорела.

Телевизор лопнул. Время на секунду остановилось. Воздух скис. Нечем было дышать. Последнее, что видели очевидцы, — большой взрыв, белый шум и сотня миллионов мыльных пузырей. На месте удара Легенды гитарой о землю образовался кратер — величиной с Тунгусский метеорит. Рядом валялись обломки великого фонарного столба. С того дня Легенду никто больше не видел. Его гитара Monterey Stratocaster развалилась на части и разлетелась по всей планете.

N320c не был полностью повержен. Его ядро унесло в космос вместе с пузырьками. Когда-нибудь… он вернётся. Чтобы навсегда завладеть всеми комками человечества.

Инцидент с Великим Космическим Телевизором решили замять. ТМП хтонических инопланетян стёрло все воспоминания с помощью Вышек Стирания, промыв мозги всему населению Земли. Кратер, взрыв, щупальца — всё это списали на метеорит. ТМП потерпело поражение. Им не удалось поглотить все комки и превратить людей в безмозглых зомби за один раз. Но ТМП не собиралось сдаваться. Именно тогда они начали Заговор, какого ещё не видел свет.

* * *

Прошла пара десятков лет. Мир оказался под властью пандемии мозгогноя.

Симптомы: лихорадка, температура, гниение мозгов, пена изо рта, светочувствительность.

Никто не мог понять, откуда взялся мозгогной. До тех пор, пока учёные из Мирового Университета Научных Наук не выяснили: во всём виновато искусство. Они провели эксперимент.

Взяли несколько тысяч людей: тех, кто пил, кололся, совершал преступления, и культурно-образованную прослойку — людей, что любят и ценят искусство. Испытуемым выдали инструменты для самореализации: гитары, кисти, камеры, чернила, перья. Полтора месяца учёные следили за мозговой активностью. У образованных испытуемых началось стремительное гниение нейронов.

Спустя три месяца вся культурная прослойка погибла.

Люди необразованные рисовали кружки, треугольнички, не используя весь свой творческий потенциал. Их мозги остались в полном порядке.

Так учёные пришли к выводу: мозгогной вызывает искусство. Даже если ты просто вкушаешь плод искусства — не создаёшь, лишь смотришь, слушаешь — итог один: ты умрёшь.

ТМП провело масштабную кампанию по промывке мозгов. Через Вышки Внушения человечеству сообщалось: искусство разжижает мозги.

Кампания прошла успешно.

Люди в страхе за свои извилины жгли картины мирового искусства, взрывали чудеса света. Из музеев, кинотеатров и театров делали заводы. Производство игр запретили. Бывшие продавцы превратились в барыг, продающих консоли в подворотнях. Из переработанных книг делали картон, упаковки, строительную вату. Особый упор сделали на запрет музыки: ни тебе гитар, ни звуков, ни песен.

Художников, скульпторов, архитекторов, режиссёров, драматургов, гейм-дизайнеров, писателей, музыкантов — всех загнали в клетки. Кто сопротивлялся — истребляли. Остальных… Заставляли пройти процедуру архирейки (в переводе с древнеинопланетного — «довести до дерева»).

Процедура выглядела так: щупальца из экранов телевизоров проникали сквозь глазницы и добирались до самого мозжечка, засасывая сочные комки. Процесс был болезненный, поэтому пришельцы изобрели обезболивающее: смешные картинки, квадратики, кружочки, прямоугольнички и — самое страшное — треугольнички. Эти примитивные формы глушили боль и творческие порывы. Усыпляли волю. Отучали мечтать. Заставляли забыть.

Прошла ещё пара десятков лет.

Заговорщики выпускали телефоны, планшеты, телевизоры, ноутбуки, компьютеры — порталы для проникновения щупалец в мозги. Человечество поставили на конвейер: мы потребляли фигурный контент в промышленных масштабах. Квадраты, круги, треугольники — теперь они моделировали наш быт, досуг, мышление. Люди сами согласились на этот супрематизм.

И просили ещё.

Эра человеческого творчества подошла к концу. Эра индивидуализма сошла на нет. Человек теперь просто кушал с ложечки то, что подавал ему Заговор.

Человеческую волю к творчеству не сломить. Именно поэтому остались и те, кто помнит перформанс Легенды, остались те, кому удалось избежать промывки мозгов. Эти люди решили пойти против Заговора. Они решили восстановить творчество людей, пойти войной против ТМП. Именно о тех, кто решил сражаться за искусство, и пойдёт речь.

Отрывок из романа призёра пятого сезона конкурса рок-прозы «Гроза».

Редактор: Катерина Гребенщикова
Корректор: Александра Каменёк

Другая художественная литература: chtivo.spb.ru