Катакомбы кино | Данил Яров
6 утра. Около окружной трассы, где находится конечная станция метро, столпотворение. В грузовики грузят металлические стойки — «систенды», рамы, осветительные приборы. Всюду ходят туда-сюда мужики потасканного вида, не вынимающие изо рта электронные или табачные сигареты, параллельно обсуждая, кто и как провёл несколько из своих немногочисленных выходных. Как правило, отдых сопровождался огромным количеством выпитого алкоголя, посещением какого-то бара, а в отдельных случаях и драками.
— Ну и как обычно, Виталя этот… Напился как свинья, — говорил высокий и худой мужик с жёсткой щетиной. Несмотря на свою худобу, выглядел он устрашающе. Возможно, это из-за его огромных ладоней и крупных костяшек, а возможно, из-за его жёсткого взгляда. — Я ему говорю: Виталя, блять, я уже задолбался тебя из задницы каждый раз вытаскивать.
Виталя был одним из осветителей, которые сегодня работали на смене. Он ещё не приехал — по своему обыкновению, снова опаздывал. Причиной тому становились длинные запои накануне смены, частые болезни и расстройства желудка, в большинстве своём вызванные чрезмерным пьянством. Он был худым, щуплым и невысоким, в отличие от Димы. Виталя был гафером, начальником цеха и управлял этими полупьяными «киношниками», говоря им, что именно нужно делать и как ставить свет. «Светики», по своему обыкновению, работали в полупьяном состоянии, от них несло крепким перегаром и дешёвыми сигаретами.
Дима сегодня был трезв: на выходных у него выпала очередная ссора с его женщиной.
— Ну и как обычно, устроила мне скандал, — продолжал он рассказывать о своих выходных. — Я ей говорю: женщина, я имею права культурно отдохнуть в свой выходной. Деньги зарабатываю, тебе на всякие хотелки даю. На море летаем. Мне иногда кажется, что она уже просто с жиру бесится.
— И что ты? — спросил самый невысокий и толстый из всех «светиков».
— Ну а я что, нахер её послал. Пускай вон, ищет себе, кто на неё посмотрит ещё. Бабке-то уже тридцатник.
Толпа осветителей стояла в тесном кругу, курила, обсуждала и перемывала кости всем знакомым. В это время двое, на вид самых молодых, работали не покладая рук. Они были еще «зелёными» и не могли что-то сказать в сторону всех остальных, так как быстро бы потеряли нужные контакты и более не имели бы права работать с этим продакшеном.
Виталя опаздывал уже больше, чем на полтора часа. Однако он работал с Димой практически на всех проектах, куда того звали. Почему такая привязанность? Да, Виталя нуждался в Диме, но вот зачем Виталя Диме? Возможно, Дмитрий испытывал некую симпатию к Виталию, до конца этого не осознавая. Сейчас это называется модным термином «латентный гомосексуал».
— Что стоим? Мне самой аппаратуру в машину грузить? — подошла сзади к осветителям Света, второй режиссёр проекта.
— Да всё, всё, грузим, — сказал Дима и махнул Свете рукой, чтобы та отдалилась и не мешала работать.
Света выдернула сигарету из рук Димы и кинула на асфальт. Из-за ночного дождя и мокрой земли сигарета тут же потухла.
— Работаем! Через три часа мотор! — сказала Света и удалилась.
— Баба, блять! — сказал Дима, но так, чтобы Света не услышала ничего. — Понаберут, сука, любовниц…
Дима, как и все работники «нижних» цехов, был уверен, что баба может работать в кино исключительно, как костюмер или гримёр — другого не дано. А уж баба-режиссёр… Это точно через постель.
Постепенно вся аппаратура была загружена в фуры, остальные «цеха» — гримёры, костюмеры, плейбекер, фокус-пуллер и другие — прибывали на точку сбора. Все рассаживались по машинам. Осветители держались своих, поэтому отказались ехать со всеми в микроавтобусе и предпочли личные авто. Они курили буквально без остановки. За смену могло уйти и три пачки на одного. В машине, понятное дело, сигареты никто не душил, но сплетни продолжались.
— Режиссёр — баба, оператор — баба, потом что? В осветители? Приборы таскать? — негодовал Дима. — Вот поэтому у нас и снимать никто не умеет. Понаберут в кино тех, кто «даёт», и погнали снимать.
Дима открыл окно и смачно сплюнул, едва не угодив в боковое окно соседней легковушки. У Димы был большой и высокий УАЗ «Патриот».
— Ладно в актрисы ты её через постель тащишь, но режиссёр-то должен быть толковым…
— Да ладно, что ты начинаешь, — это был Виталя. Он был сильно опухшим, обильно курил и говорил с некоторой заторможенностью. — Вот сам бы, что, не хотел бы «засадить» ей?
— Что там «засаживать»-то? — спросил Дима.
— Что-что, ты жопу её видел?
— Ну и что? Так она стерва, и лицо страшное. Нахер надо?
В такие моменты мне вспоминались мои пары в университете, где преподаватель с присущей ему или ей надменностью рассказывал о творчестве французской новой волны или итальянского неореализма. Сейчас я задаюсь вопросом: где все те, кто восхищался тем материалом, который нам давали? Те, кто без устали смотрел классику Голливуда и европейское послевоенное кино? Я знаю ответ. Большинство из них — тупые и инфантильные девки, строящие из себя «интеллигенцию», недотрог. Они слишком оторваны от земли, никогда не работали, при этом легко вели тот образ жизни, которому позавидуют взрослые, работающие в офисе круглыми сутками. Они — дети тех, кто строил бизнес в 90-е, либо тех, кто сейчас трудится в государственных или силовых структурах. Огромные деньги их родителей, соответствующее окружение сделали этих «детей» крайне инфантильными. Они со стопроцентной уверенностью говорили, что когда они окончат вуз с красным дипломом, то будут снимать фильмы для Каннского кинофестиваля.
Мы приехали на локацию. Это был загородный участок, на котором отстроили целые декорации для военного фильма. Автобус сильно трясло, поэтому многие выходили из него и еле сдерживались, чтобы не срыгнуть прямо себе под ноги.
Сильно светило солнце, однако совсем не грело — типично для поздней осени. Под ногами была мокрая трава и мягкая после дождя земля. Неприятное ощущение, когда твои кроссовки вязнут в этом дерьме.
Спустя полчаса после нас приехал и Дима со «светиками» на своем уазике. Все они допивали колу из бумажных стаканчиков и доедали оставшуюся картошку фри из фастфуда.
— Вас где носит? — спросила Света.
— Успокойся, женщина, это нам ещё оборудование таскать, а тебе только языком тут чесать.
Хоть Света и была близка к режиссёру, но тут он ничем помочь не мог — сам был занят. Где он — сказать сложно. На локации вовсю продолжалась подготовка декораций. Художники, декораторы, монтажники и простые рабочие продолжали бегать туда-сюда, таская дорогие и раритетные вещи — реквизит.
Света продолжала ходить туда-сюда, злиться и кричать на всех. С одной стороны, от собственного бессилия и непонимания, что нужно делать. Но ещё больше её раздражало полное осознание своей беспомощности. Должность ей досталась «обходным» путём. Прекрасный пример того, что бывает, когда пытаешься прыгнуть выше головы.
— У тебя ещё нихера не готово, что ты на нас кричишь-то? — спросил Дима с нескрываемым раздражением. Он не сдерживал себя в высказываниях и эмоциях.
Света пошла к художникам, проигнорировав Диму. Команда осветителей продолжала жевать бургеры и курить, обсуждая то, что их тревожило больше всего — женщин.
— Экспедиция, короче, была, а ты понимаешь, что это, — продолжал Дима свой рассказ. — Все бухие в говно просто, «светики» еле стоят. Актёры в говно, «продики» все в говно. Снимаем уже девятнадцать часов. У режиссёра уже седые волосы, актёры текст забывают. Я думаю: нахер продолжать вообще? Отоспимся и завтра продолжим. И второй режиссёр там, как наша Света. Ходит, что-то гундит на всех, вечно чем-то недовольна. А потом смотрю, между дублями, режиссёр её к себе подзывает, приобнял так, руку ей на задницу положил, а та и расцвела. Я думаю: понятно всё с ней.
— Бабам только нормального мужика не хватает, — добавил Виталя.
— О, вот он. Дамский угодник, — сказал Дима с издёвкой.
Виталя из всей команды выглядел хуже всех. Мутные желтоватые белки глаз, зубы жёлтые и редкие. Виталя почти не улыбался. Улыбаясь, он выглядел ещё хуже, словно монстр из фильма ужасов.
— Будет кто-нибудь? — спросил Виталя, достав из кармана кофты маленькую бутылку водки.
— Да хорош ты, — сказал Дима и забрал у него бутылку. — Смена ещё толком не началась, а ты уже пьёшь.
— Так а что они не начинают? У художников ещё ничего не готово, а они на нас гонят бочку.
В действительности всё было так: декорации и реквизит художники готовили за два дня до официального начала съёмок, но, как обычно это бывает в кино, никто ничего не успел. Вечно чего-то не хватает. Костюмы солдатов Красной Армии выглядели, словно прибыли из дорогого бутика. Костюмеры в спешке обливали костюм кофе, чаем, обтирали углём, грязью и пылью, красили краской, дабы придать форме «боевой» вид.
В реквизите не хватало оружия, администратор обзванивал всевозможные «конторы», которые потенциально готовы были продать или сдать в прокат необходимую винтовку или пистолет. Как правило, вопрос денег не стоял. В таких проектах может быть ужасный сценарий, плохая актёрская игра, но денег всегда будет в достатке — шикуем.
Это не идёт абсолютно ни в какое сравнение с типичными съёмками студентов Высшего института кино и телевидения. Бедные продюсеры вторых-третьих курсов вынуждены были крутиться как белка в колесе: собрать команду из «светиков», гаферов, художников, гримёров и остальных. Как правило, это студенты, которые не обладали достаточным уровнем компетенции. Из-за этого нередко по итогу фильм получался провальным. Чтобы этого избежать, приходилось нанимать профессионалов, но уже за деньги, которых и так не хватает. До кучи всего донимают операторы, пробивающие потолок чувством собственной значимости. На площадке находится огромное количество ненужного оборудования, в котором оператор и сам не разбирается до конца. Дорогая камера, штатив и механик, который, по сути, всё делает за оператора.
Усложняется всё отсутствием нормального сценария, актёров, еды на площадке и прочим. К сожалению, на парах в университете не учат, как справляться с огромным количеством организационных задач в сжатые сроки, а также искать нестандартное решение той или иной ситуации. Нет. Вместо этого студенты заняты отвлечёнными дисциплинами, не имеющими ничего общего с реальной работой.
В чём феномен французской «новой волны» или итальянского неореализма — это никого не волнует. Почему актёров нет на площадке, где необходимый реквизит — вот важнейшие вопросы, на которые тебе нужно ответить.
Постепенно на площадку стали прибывать все остальные: гримёры, фудтраки, бэкстейдж, актёры, массовка. Все слонялись туда-сюда в поисках своего места. Актёры, по своему обыкновению,закрылись в фургончике, где флиртовали с костюмершами или хватали за задницы гримёрш, параллельно выпивая. Сложно оставаться на площадке в трезвом уме и рассудке. Напряжённый график, зачастую 6/1, смены по 14‒16 часов, как следствие, пьянство и алкоголизм — всё это привычное дело. На этом фоне не раз возникают драки и конфликты с коллегами.
— Один раз Олег, кореш мой, зацепился языками с художником одним, но он был мутный тип, — рассказывал Дима. — Постоянно всем на голову капал.
— Заднеприводный, — добавил Виталя.
— Да по-любому. Ходил что-то. Сам, главное, не работает и других упрекает: что это вы, мол, пьёте? Ну Олежа и прописал ему. Тот скрючился, задышал, потом ушёл. А в конце смены подходят продюсеры и говорят: мол, если пьёте — пейте тихо, что вы начинаете? Ну и выгнали Олега.
— И что потом?
— А потом я уже и не помню. Но в кино он больше не работает — не берут.
Вакансии вроде «Ищем начинающих киноделов, специалистов своего дела, необходим качественный сценарий, гонорар — пару миллионов» нигде не водились. Работу нужно уметь искать, чего большинство выпускников киновузов не умеет. Так и получается: кто знает — не может найти работу, а кто работает — не знает. Кино — тесное сообщество трудоголиков, больных алкоголизмом. Студенты — погрязшие в мире собственных иллюзий и мечтаний, которые, увы, никогда не сбудутся и разрушатся о скалу повседневной действительности кино.
Спустя пару часов площадка начала принимать божеский вид. Декорации были готовы, художники доделывали последние штрихи над тем, чтобы винтовка выглядела как винтовка и из неё можно было стрелять. Дима с командой вышли из машины, окна которой запотели. Все стали доставать оборудование. На площадке слышались звуки работы генераторов, голоса из раций, работающие двигатели машин, маты и скрип колёс старой тележки, которая, как оказалось, требовалась на площадке на следующей смене. Несколько сотен тысяч рублей из бюджета бесследно пропали. Администраторы, второй режиссёр, ассистенты бегали, готовили площадку для съёмок. В это время около плейбека режиссёр, оператор и главный актёр о чём-то беседовали. Они смеялись, курили и что-то пили. Издалека невозможно было понять, что именно у них в стаканчиках.
Массовка в это время не выпускала из рук телефоны: фотографировала всё подряд. Как правило, это первый тип массовки: те, кто на площадке первый раз, кто ничего ещё не знает и не понимает уровень собственной ничтожности. Другие, побывавшие на нескольких съёмках, не отходили от буфета, прекрасно понимая место в иерархии людей на площадке. Они те, о кого вытирают ноги. Жалкие 500‒700 рублей, которые они получают за смену, не компенсируют даже такси до места сбора. Поэтому все пытаются ухватить с буфета всё, что плохо лежит.
Ассистент режиссёра — молоденькая и красивая девочка, по всей видимости, студентка. Она спешит к буфету, чтобы сделать кофе для режиссёра. Принеся ему стакан и поставив его на стол, она улыбнулась и даже не подумала убрать руку режиссёра со своей задницы. Обидно.
— Стоп! Ещё дубль! — кричал режиссёр в громкоговоритель. — Олежа, ну добавь экспрессии какой-нибудь. Ты теряешься на фоне Маргариты Павловны.
Около часа ушло на съёмку одного кадра. Актёры были уже изрядно пьяны, так что запах алкоголя вскоре чувствовала вся съёмочная группа.
— Этот Щебеткин когда-нибудь придёт на съёмку трезвым? — спрашивала сама себя Света.
Щебеткин был из того поколения актёров, что уже добились определённых успехов. Люди его узнавали в лицо, но ни имени, ни фамилии вспомнить, увы, не могли.
— О! Смотри, это же тот танкист из сериала, — говорили прохожие на улице, когда замечали Щебеткина.
Щебеткин был выпускником одного из московских театральных вузов. Однако, увы, культурно это был совершенно другой человек. Как только кадр был снят и наступала пауза, пока Дима с командой переставляли свет, Щебеткин доставал сигарету, закуривал и рассказывал очередную историю со съёмок или пошлый анекдот. Они на пару с режиссёром были прекрасными показателями того, кто выходит из стен легендарных киновузов. Пошлые анекдоты, маты и приставания к девушкам на площадке были привычным делом.
— Ох, Господи, когда это всё кончится? — спросила Маргарита Павловна, подойдя к буфету и налив себе кофе.
— Как вы, Маргарита Павловна? — спросил Дима. Он был неподалёку от буфета, пару человек из своей команды он отправил переставлять свет, а сам остался сидеть на раскладном стуле.
— Тяжко, тяжко мне даются съёмки последнее время, — говорила Маргарита Павловна.
Она была пожилой актрисой, периодически мелькавшей на экранах. Пик её карьеры и узнаваемости выпал на советские годы. Тогда вышло несколько романтических комедий с её участием. В молодости актриса была красива и мила, постарев, она смогла сохранить некий шарм. В ней всё ещё можно было узнать ту миловидную блондинку с советских киноэкранов, но годы в индустрии превратили её в угрюмую даму бальзаковского возраста.
— Бывало, знаешь, снимаем где-нибудь в Ялте или Феодосии. Солнце светит, жара на улице, и какой дубль уже это был. А на плёнку тогда снимали, дорого всё было, так что надо постараться с одного-двух дублей всё делать, ты же понимаешь.
Дима кивнул в знак понимания.
— Вот, а после смены ещё было время и силы пройтись по набережной, немножко выпить, ну куда же без этого? А сейчас… То ли годы своё берут, то ли и желания нет. На пенсию, наверняка, уже пора.
— Ну какая пенсия, Маргарита Павловна, вам ещё сниматься и сниматься.
— Ох, льстишь, льстишь мне безбожно, — сказала актриса. — Ладно, пойду я, кажись, всё готово.
Маргарита Павловна была словно из советского новогоднего фильма. Она сохранила ту манеру говорить, те фразочки, которые были свойственны советскому интеллигенту. По её признанию, с Советским Союзом ушло и прекрасное кино с экранов кинотеатров.
— Ох, помню, мы с режиссёром на съёмках могли часами обсуждать Чехова, Достоевского, Булгакова, но только так, на полтона тише, сам понимаешь, — продолжала рассказывать Маргарита Павловна про свою киномолодость. — И все всё читали, понимаешь, все всё смотрели. Сейчас кого ни спроси: «Не читал, не смотрел, не знаю». Столько всего снимают, а посмотреть нечего.
Тут Маргарита Павловна сильно затянулась, сделала глоток кофе и выдохнула дым. Она элегантно курила тонкие сигареты. Хоть возраст немаленький, а манеры не пропьёшь.
— Конечно, и идиотизма хватало. Идёшь, бывает, в Крыму где-нибудь, там, где партийные дачи. Боже! Да ни в одной загранице такого не было! Дворцы, парки, всё аккуратно пострижено, всё чинно-благородно. А потом в Адлере где-нибудь. Люди, боже, как свиньи, извините меня, — тут она намеренно понизила голос. — Лежат на камнях, друг на друге. Жрут какие-то консервы. Всю жизнь люди работали, а отдохнуть нормально не могли. И где власть народа?
— А сейчас что, лучше? — спросил Дима.
— Ну, сейчас людям, по крайней мере, так откровенно в глаза не врут. Все понимают, что у народа власти нету.
Маргариту Павловну снова позвали в кадр. Играла она всегда на пять с плюсом. Никогда не забывала текст, будучи уже возрастной актрисой. Отыгрывала живо и искренне. А вот с партнёром ей не повезло. Щебеткин регулярно «кололся» в кадре, забывал текст и практически всегда был пьян. Под конец смены он успевал так напиться, что его покрасневшее лицо и гуляющий взгляд сразу вынуждали зрителя думать: «Не верю!» Но режиссёр, скрипя зубами, говорил: «Стоп! Это было, идём дальше!»
Вскоре настал обед. Актёры ушли в свои вагончики. Для них, как это обычно бывает, заказывали отдельно — суши или что-то ещё. «Негоже высшим мира сего с челядью трапезничать», — как сказал Дима. На обед был типичный набор, который бывает в кино: всё расфасовано в пластиковые коробки, огромные бидоны с компотом, порции словно для детей. Естественно, что никто не смог наесться в полной мере.
— Погнали, мужики, в «Макдак», хотя бы наедимся, — сказал Дима всей команде «светиков».
— Опять этим дерьмом себя травить? — недовольно проворчал Виталя, залезая в уазик Димы.
Они отправились по трассе. Дима ехал быстро, сильно превышая скорость. Нужно было успеть и поесть, и обратно вернуться.
На смене больше всех работает тот, кто меньше всех получает. Администраторы, «светики», художники и гримёры бегают туда-сюда практически без продыху, в то время как режиссёр, оператор и актёры спокойно курят в стороне, разговаривая на отвлечённые темы. При этом все почести достаются режиссёру и актёрам. Капитализм в чистом его проявлении.
Дима работал в кино более десяти лет. Он жил долгое время в Петербурге, затем в Москве. Огромная часть его жизни выпала на экспедиции. В основном это был Кавказ и Крым, где летом часто снимают. Заезжал в Мурманск и Архангельск на несколько месяцев. Снимал и работал в Европе — Финляндия, Польша. Затем и Армения с Грузией. Отличная и насыщенная жизнь. Но Диме редко удавалось куда-то отойти с площадки. Он, как и большинство тех, кто работает в кино, начинал с позиции обычного работяги — «принеси-подай», затем потихоньку выбился в администрацию и следом в «светики» и гаферы, на этих позициях он работает более трёх лет. Дима закончил девять классов, затем строительный колледж, но ни разу не месил бетон и не складывал кирпичи на стройке. Он всегда умел водить машину. Ему часто предлагали работу водителем за деньги. Будучи ещё двадцатилетним пацаном, Дима работал шофёром на свадьбе одного криминального авторитета в своём родном городе. Затем ему пришлось перебраться в Петербург. Трудясь на нескольких работах и живя в питерской коммуналке, он случайным образом попал в кино. «Тут все случайные люди», — так любит говорить Дима. И действительно, у всех разное прошлое.
— Немало человек и ушли из кино, — говорит Дима. — Вкалываешь по шестнадцать часов в день, почти без выходных. Конечно, деньги нормальные, но многие задумываются: «Нахер оно мне надо?»
И действительно, Дима успел заработать на собственную квартиру в Петербурге, у него всегда водятся деньги. Но ни семью, ни даже долгие отношения построить в таких условиях практически невозможно. Алкоголизм, одиночество и плохое питание — три беды, подстерегающие каждого «киношника». Из-за стресса многие подсаживаются на сигареты, алкоголь. Многие пьют прямо на смене. Плохой сон, отсутствие нормального режима сна и питания. Все постоянно пьют кофе или энергетик. У многих отрастает пузо, в особенности у мужчин. Дима не раз сталкивался с половым бессилием, что, конечно, тщательно пытался скрыть. Даже от самого себя. Кому хочется признаться в том, что случаются осечки? И в таких условиях люди задумываются: может, лучше воровать начать?
Дима и «светики» вернулись на площадку. Они вновь взялись за стойки, осветительные приборы, провода и шнуры, начали ставить свет по уже отлаженной схеме.
Начинало смеркаться. Всем стало понятно: мы сильно отстаем от графика съёмки. Минус три часа и пять неснятых сцен. «Светики» потихоньку начали уставать. Меньше стали друг с другом говорить, больше смотреть в телефон, курить и пить энергетики. Площадка в целом была более чем благоустроена. Куча еды, стулья, на улице достаточно тепло, хоть к вечеру уже стало холодать, но всё это было далеко от критического положения.
— Я помню, в Мурманске снимали, блять, ночью, у залива. Прикинь? — рассказывал Дима. — Стоим, зуб на зуб не попадает. Режиссёр из вагончика, сука, не выходит, всё по рации. Все одеты, как на Северный полюс. Актёры просто в шоке. Костюм — обычное пальто, говорить не могут, зубы стучат. Я думаю: нахер ты их всех мучаешь?
— Ну фильм-то нормальный получился? — спросил один из «светиков».
— Да какой нормальный! Всё как обычно. Ради чего на жертвы-то идти?
«Что вы хотите сказать?» Эту фразу в вузе повторяют из раза в раз. «Всегда думайте над тем, что вы хотите сказать зрителю». Лицемерие и ложь в киновузах не знают границ. Те, кто хочет творить, — тех быстро «выдавливают» из профессии. Те, кто может работать, — не умеет творить, а тот, кто может, — не умеет работать. Режиссёр ссорится с оператором, продюсер давит на режиссёра, актёры возмущены, грозятся, что уйдут, и жалуются продюсерам. Студия давит на режиссёра: когда будет готов фильм? А режиссёр из раза в раз заставляет сценариста всё переписывать. И кто главный? Кто отвечает за фильм и итоговый результат? Может, стоить думать проще? Тут всё про деньги.
Вечерело. «Светики» включили дополнительное освещение, чтобы на монтаже можно было «склеиться» по свету. Режиссёр с Щебеткиным уже успели поссориться и всё никак не могли отснять маленькую сцену.
— Я тебя прошу, ты можешь сделать так, как я тебе сказал? — говорил режиссёр измученным голосом.
— Так мой герой тут возмущён, он не понимает, почему так! — продолжал настаивать на своем Щебеткин. Он был сильно пьян, и ему стоило немалых трудов собраться и не запинаться, будучи в кадре.
— Я тебя умоляю, сделай так, как я прошу и разъедемся, я домой хочу, уже одиннадцать часов! Я не могу так больше!
Возникла пауза. Режиссёр взял громкоговоритель.
— Приготовились! Камера! Звук! И… Начали!
— Клоун… — почти шёпотом сказал Дима. Он не хотел, чтобы кто-то его услышал, пусть даже большинство и разделяло его мнение относительно Щебеткина. — Вот зачем брать таких на роль? Это же свиньи. Ни играть не умеет, ни работать, нажрался в говно, ещё что-то требует.
— Как же я хочу домой, — признался Виталя.
— Ну, можно уже, думаю, стойки загружать.
— Стоп! — крикнул режиссёр. — Всем спасибо, смена окончена.
— Подожди, а как ещё двенадцатая сцена? У нас же не снят их диалог, — поспешила добавить продюсер.
— Потом, я уже не могу просто, — сказал режиссёр, быстрым шагом удаляясь с площадки в сторону парковки.
Он быстро сел в машину, завёл её и уехал. Режиссёр первый уехал с площадки. Такое случалось нередко. Любая работа человеку легко может осточертеть, какой бы любимой она ни была.
Вслед за режиссёром в ускоренном режиме стали собираться все остальные. Удивительно наблюдать за тем, в сколь короткое время люди способны собраться и уехать. Гримёры за несколько минут успели разгримировать актёров и собрать всё своё: пудры, кисточки.
Механик камеры быстро сложил все объективы, штативы в коробки и кейсы, на это у него ушло чуть больше времени, чем у гримёров на их сборы. Все стали поспешно собираться. На дворе уже за полночь. Завтра рано утром очередная смена, надо хотя бы попытаться выспаться.
Вскоре на площадке почти никого не осталось, кроме «светиков». Вместе с Димой они собирали все стойки, грузили в фуру, снимали со штативов свет. Фура вскоре была полностью загружена, площадка пуста, и всё оборудование устремилось обратно, на склад в аренду.
Дима с командой сели в машину, закурили. Все молчали, в салоне играла музыка. На сон оставалось около четырёх часов. Все они поехали в город, в ближайший круглосуточный магазин. Удивительно, что никто не спросил: «А куда мы, собственно, едем?» Всем было либо всё равно, либо они уже понимали, чего они все вместе хотели.
В магазине они купили готовой еды. Бутерброды, гамбургеры, чипсы. Недалеко, в ларьке, все купили по шаверме. Все курили и ели. Ближе к четырём часам утра вся команда вновь села в машину и отправилась на площадку. Машина пропахла табаком и пивом. После смены нужно успеть отдохнуть, расслабиться. Времени на поспать всё равно уже не оставалось. Поспи ты три часа или не спи вообще — в сон будет клонить одинаково. Пачка сигарет быстро была выкурена, выпито несколько бутылок крепкого пива. Головы «светиков» захмелели. Несмотря на лёгкое опьянение, Дима вёл машину ровно, уверенно и ехал достаточно быстро, даже по грунту.
Вскоре машина остановилась у декорации. Играла музыка, все докуривали и допивали оставшееся. Скоро новая смена, новый день, новые шестнадцать часов съёмок. Небо потихоньку становилось светлым. Все они, сами того не заметив, уснули...
Редактор Анна Волкова
Корректор Дарья Ягрова, Нелли Реук
Другая современная литература: chtivo.spb.ru