Дом Пеннивайза
Time elapsed: 120 minutes
Software: Paint Tool Sai 2
Graphics tablet: Wacom et-0405a-u
Time elapsed: 120 minutes
Software: Paint Tool Sai 2
Graphics tablet: Wacom et-0405a-u
Она была добропорядочной католичкой и индейской ведьмой одновременно. Каннибализм был ее творческим методом, а девственные леса Бразилии подарили цвет ее живописи. Мистическая и невероятно земная, Тарсила ду Амарал создала современное бразильское искусство.
Тарсила ду Амарал, 1925 год
Тарсила родилась в семье богатого кофейного плантатора и с детства слушала сказки своих черных нянек и песни индейцев. Ее увлечение живописью мало волновало родителей, стремящихся вырастить дочь в католической традиции. Она вышла замуж, но брак не задался. Оставив мужа, Тарсила предалась своей единственной настоящей страсти – живописи.
Тарсила ду Амарал училась живописи в Европе. Сначала – в Барселоне и Мадриде, где жила с родителями. Затем консервативные взгляды испанских педагогов стали ей в тягость, и Тарсила решилась попробовать свои силы в Париже, где обзавелась многочисленными полезными знакомствами.
Она много общалась с кубистами и сюрреалистами, работала вместе с Фернаном Леже, получила возможность выставляться в престижных галереях. Но настоящего, подлинного искусства, к которому стремилась ее душа – не нашла.
Во многом именно разочарование в европейском искусстве подтолкнуло Тарсилу к поиску вдохновения в других источниках.
Один из парижских друзей попросил сопровождать его в путешествии по Бразилии, и раскрывая тайны родной земли чужестранцу, Тарсила обнаружила свой путь в искусстве.
Она вдруг вспомнила, как любила в детстве яркие цвета – пронзительный синий, отчаянный желтый, глубокий зеленый…
В Париже ее заставили думать, что чистые краски некрасивы, научили смешивать цвета и писать нежно-голубым, лиловым, розовым. На родине Тарсила начинает новую серию работ, где поначалу отражает формы и цвета бразильской природы, а затем включает в свои полотна и мифологических персонажей.
Этнические бразильцы считали лес живым, целостным организмом, единым существом, и ду Амарал старается передать это ощущение в своих работах. Ведьма Кука из индейских легенд, которые Тарсила слышала в детстве, предстает добрым созданием, лесным духом.
Диковинные животные и растения иной раз неотличимы друг от друга…
В начале 20 века бразильцы стремились отринуть культуру колонистов и обрести собственный голос. С этим связано и обращение к корням – индейскому и африканскому творчеству.
Тарсила присоединилась к творческим кругам бразильских модернистов, поэтов и художников.
Среди них особенно выделялся поэт Освальд де Андраде – парадоксально мыслящий, экстравагантный и дерзкий. Тарсила почувствовала в нем родную душу, а он в ней – мистическую силу, и скоро они стали близки. Отец Тарсилы выхлопотал аннулирование первого брака дочери, и пара получила возможность обвенчаться.
Как-то раз Тарсила, Освалд и их друзья собрались пообедать в ресторане французской кухни. Кто-то заказал лягушачьи лапки, и Освалд в своей привычно экстравагантной манере пошутил, что они похожи на человеческие ноги. Тарсила ответила, что, если есть родство, все присутствующие немного людоеды. Однако они не были бы людьми искусства, если бы эта странная шутка не переросла в бурную философскую дискуссию, где «людоедством» была названа культурная преемственность.
Через некоторое время Тарсила решила подарить мужу на день рождения свеженаписанную картину. После недолгих размышлений она написала человеческую фигуру с диспропорционально огромной ступней, сидящую под огромным желтым солнцем.
Супруг был впечатлен мощью того образа, что запечатлела на холсте Тарсила. Он пригласил своего друга, писателя Рауля Боппа, взглянуть на эту картину, и у персонажа появилось имя – «Абапору». В переводе с языка одного из индейских племен оно означало «человек, который ест». Созданный Тарсилой персонаж казался пугающим и притягательным, от него веяло древностью, и друзья решили использовать его как символ нового движения в бразильском искусстве.
Освалд написал «Манифест антропофага» — за этим жутким названием скрывался модернистский текст, смысл которого сводился к тому, что современное бразильское искусство включает в себя как европейскую, так и народную бразильскую традицию, чтобы, переварив, представить миру нечто новое. В основе любого развития, по мнению автора, лежит два процесса – пожирание и переваривание.
Впоследствии Тарсила написала картину «Антропофагия», где изобразила Абапору и женщину со своей ранней картины «Чернокожая», обнимающих друг друга на фоне девственного бразильского леса. Несмотря на страшное название, картина наполнена покоем и умиротворением.
Творческий стиль Тарсилы ду Амарал – это примитивные, застывшие формы, фантастические деревья и животные, невероятный колорит и многозначные символы, связанные с латиноамериканской культурой и литературой.
Тарила и ее муж были невероятно популярны, но их творческий и семейный союз оказался не вечен. Грянула Великая Депрессия. Семья Тарсилы потеряла все свое состояние, а любимый супруг сбежал к молодой, подающей надежды писательнице.
Тарсила же увлеклась социалистическими идеями и решила присоединиться к бразильским левым в борьбе с диктаторским режимом Жетулиу Варгаса. Так в ее живописи мифологические создания сменились простыми работягами, а густые леса – индустриальным пейзажем, выполненным в той же декоративной манере.
За яростную политическую пропаганду Тарсила ду Амарал угодила в тюрьму – к счастью, всего на месяц. Это несколько остудило ее страсть к революции (и к ее тогдашнему партнеру – коммунисту Сезару Осорио), но не лишило ее живопись новых, реалистических мотивов.
Тарсила ду Амарал была первой бразильской художницей, чьи работы экспонировались в СССР.
Она прожила долгую и насыщенную жизнь – выставки, творческие искания, бурные романы с мужчинами гораздо моложе. Она скончалась в 1973 году, в возрасте восьмидесяти двух лет, и была похоронена в белом – как «вечная невеста».
Именем Тарсилы ду Амарал назван кратер на Меркурии, а сама она, быть может, гуляет в мистических бразильских лесах, вдохновляя современных латиноамериканских художников на новые свершения.
Автор текста: Софья Егорова
Источник: fanfanews
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
50Х40, 2023
холст, масло.
То был храм, поросший мхом
Он в тумане голубом
Затаившись, ждал меня
Я пришел сквозь лес и мрак
Я забыл про гнев и страх
Сел, колено преклоня
Дверь открылась, вышел Он
Мне ответил на поклон
Руку дал, с земли поднял
Огляделись, никого
Внутрь зашли, там коридор
Впереди огонь мерцал
Мы идем и слышим стон
Двое нас — лишь я и Он
Он сказал: то мертвецы
Я кивнул, взял рукоять
Страху нас не обуять
Мы славные мальцы
Дым, очаг, костей навал
Быстро достаю кинжал
Прячусь у стены
Сверху — кровь, у ног — тела
Мне навстречу голоса
Жар со всех сторон
Духи, души, нечисть вся
Ведь они внутри меня!
Друг исчез… И где же он?
Я — бежать, не догоню
Память предана огню
Ведь ответ мне: я — твой сон!
Просыпаюсь: никого
Я вздыхаю, все равно
Страшно мне. Я слышу звон
Выхожу и трепещу
Вижу: вот он, наяву
Я боюсь, ведь это — слон!
Вход через лесополосу был здесь
***
«Арина, здравствуй. Мне нужно уехать. Вчера я узнала, что у меня остались незаконченные дела. Мой пациент связался со мной, и ему нужна моя помощь. Не приезжай ко мне сюда. Не паникуй. Скоро вернусь. Поливай цветы и корми Барсика.
Целую, мама.»
Арина перечитала письмо несколько раз, затем выкурила сигарету, выпила чаю, покормила кота, и перечитала ещё раз. Ей доводилось слышать, что мать работала в каком-то сверхсекретном правительственном госпитале, ещё при советах. Но прошло много лет с развала, а уволилась мама ещё раньше. Арина точно не знала, кем именно мама была, но вроде как психиатром.
В день приезда, Арина отправилась в полицию и там долго и упорно объясняла, что отъезд уже совсем немолодой женщины посреди ночи к пациенту, с которым она работала не один десяток лет назад – это, мягко говоря, странно. Полиция же несколько недоумевала, стоило лишь услышать, куда отправилась женщина. Та больница, когда-то давно, стояла в закрытом городе Красноводск. Однако, город был заброшен в 91 году, а потом успешно провалилась попытка заселить его заново. Но заявление было принято.
Спалось в родительском доме плохо. Конечно, небольшая толика облегчения имела место быть. Когда мать не отвечала Арине на звонки в течении двух суток, если учитывать попытки дозвониться по дороге, то Арина успела понавыдумывать себе всякого. Однако, облегчение быстро сменялось тяжкими думами. Арина рассматривала и внезапное проявление каких-либо болезней мозга, и похищение, и даже глупую шутку. Стены родительского дома, будто сужались ночью, и ощущение неуютности перерастало в нечто большее, от чего тряслись руки, а знакомые очертания превращались в элементы кошмарного сна наяву.
На утро ничего не изменилось. Никто не выскочил с конфетти, и не закричал «сюрприз!». Дом был всё так же лишён своего хозяина, если не считать четвероногого питомца, который вёл себя весьма индифферентно по поводу замены двуногого опекуна. Арина накормила кота, а затем отправилась в зоомагазин, где купила ещё пару гигантских пакетов. С этим добром она пошла к соседям, с которыми всегда хорошо общалась её мать. Разъяснив ситуацию и выслушав оханье на тему, Арина отправилась паковать вещи.
В сам Красноводск не ехало и не летело ничего. Даже в приложении такси было нереально отметить какую-то точку в городе, а всё что было доступно рядом отличалось космическими ценниками. При том, что расстояние от города, где жила мать Арины до Красноводска было ничтожным, по сути – такое же расстояние в ином направление отличалось более щадящими расцениками. Было принято решение доехать до соседнего с городом-призраком Заснежинска на электричке, а после дойти на своих двоих.
В нужный час Арина погрузилась в электричку с небольшим рюкзаком и заряженным сотовым телефоном. Ехать было не так долго, но она успела разговориться с рыбаком, который ехал на свои особые места. Он долго и упорно отговаривал новую знакомую от задуманного. Мол, раз рыбачил в речушке, рядом с красноводской лесополосой, даже не входя в город, и началась всякая чертовщина. Подробности рассказывать рыбак не захотел, и, пару раз перекрестившись, ушёл на другое место. А позже сошёл на станции типа «100-ый километр». Арина же задумалась, красная ли та речушка, ведь откуда-то же взялось название города.
«Вдруг, на дне залежи глины, или что-то вроде».
С этими мыслями, Арину успешно уболтало, и она провалилась в глубокий спокойный сон. Она ещё цеплялась за мысли, что не хотелось бы добираться потом откуда-нибудь из Морочинского, но бессонная ночь оказалась сильнее.
Арина открыла глаза. Она сидела на деревянном стуле с низкой спинкой. На её коленях лежала тетрадь, где были зарисованы человеческие фигуры в странных позах, и присутствовали неразборчивые медицинские записи. Она огляделась. Место, где она очнулась определённо являлось кабинетом без каких-либо отличительных особенностей. Картотечные шкафы, доска, напоминающая школьную и даже покрытая следами мела. На противоположной половине сидел молодой парень, обхвативший руками голову. Его пальцы были будто бы поражены артритом и напоминали узловатые корни дерева. С трудом повернув голову, Арина обнаружила рядом с собой массивный дубовый стол с кучей бумаг на нём. И со старой зелёной лампой, дополнявшей верхнее освещение. По неизвестной причине, Арина не могла говорить и почти не могла шевелиться, но почему-то её это совершенно не волновало. Она снова повернула непослушную голову в сторону парня, и тут заметила, что их разделяет толстое стекло, которое было практически идеально прозрачным, но его всё же выдавали блики на поверхности. В комнату вошла женщина. Она подошла к стеклу, а затем, ничего не говоря, вернулась обратно к столу и села, начав перебирать бумаги.
– Как настроение? – добродушно спросила она.
«Да это же мама. Мама, ты что тут делаешь?!».
Все вопросы оседали где-то внутри вялого сознания. Губы не шевелились, голосовые связки отказывались работать. Тут Арина заметила, что мать явно в разы моложе, чем должна быть.
«Это сон такой?».
– А какое у меня может быть настроение, а? – ответил парень, не поднимая лица.
– Судя по всему, довольно бойкое. И я даже не говорю о нападении на санитара.
– Не было такого. Я ничего не делал. Я не выходил отсюда. Меня водили только в ту палату. Я всегда под охраной.
– Но кто-то же превратил санитара в решето, не так ли?
– Кто-то превратил. И никто ничего не сделал.
– Очень жаль, что с ним так вышло. Но это явный прогресс. Более у нас такого не случалось, с тех пор, как мы утратили основного пациента.
«Мам, что здесь творится?».
– Вы людей пытаете!
– Это началось с тех пор, как ты родился. Мы здесь ни при чём.
– Ну, разумеется.
– Вся проблема лишь в твоём детстве. Мы пока не можем найти что-то среднее между столь яркими воспоминаниями и ммм… добродетелью.
– И что вы хотите делать?
– Очевидно, нам придётся привести тебя в форму.
Арина открыла глаза.
«Сон, просто сон. Откуда такие… мысли, вообще? Откуда я это взяла?».
Она осмотрелась. Вокруг всё ещё был вагон электрички, но абсолютно пустой. Пассажиры покинули вагон, оставив все свои вещи. Верхняя одежда, рюкзаки. Даже недоеденные бутерброды валялись на сиденьях, будто их кто-то бросил в спешке. Арина достала телефон, но связи предсказуемо не было.
«Ну, прекрасно».
Взяв рюкзак и прихватив упаковку батареек, которые валялись на полу и были пригодны для её фонарика, Арина покинула вагон. Благо дверь была открыта.
Вагон был именно что вагон. Один и сам по себе. Состава не было, лишь конкретно взятый сегмент в колыбели из кустов и высоких сочных сорняков. Вагон стоял на путях, один конец которых уходил куда-то в овраг, а другой – в густой лес.
«Что?.. Что вообще случилось? Электричка сошла с рельс? Или меня тут отцепили, но… как мы тогда сюда доехали? Похоже на очередной страшный сюрреалистический сон. Но я вроде… только что проснулась».
Она даже ущипнула себя, но ничего не изменилось, кроме появления неприятных ощущений. Лишь лес зашумел криком птиц, сорвавшихся стаей и полетевших куда-то вдаль. Арина прикинула, что лучшим вариантом будет следовать прямо за ними, ведь спуститься в овраг, не сломав ног, не представлялось возможным. Так меж деревьями была найдена мрачная, но основательно протоптанная тропинка, покрытая ковром из частичек окружающей природы. От листвы до мёртвых насекомых.
Дорога через лес вывела Арину в город. В конце она пролезла через дыру в сетке, которая когда-то не давала войти или, быть может, выйти. В принципе, наличие ограждений было оправданным, ведь город был режимнее режимного в далёком прошлом. Сам лес был красивым, но оставлял ощущение некоторой тревожности. Тут и там попадались среди присутствия людей: одинокие ботинки, сумки, упаковки от еды и даже сотовый телефон. Всё имело явные среды повреждения, как от клыков диких животных. Это с лихвой дополнял шорох и треск веток за спиной, что создавало ощущение неусыпной слежки.
Город приветствовал многообразием советского колорита, утопающего в разноцветном тумане, вероятно связанным с наличием болот по соседству. Большей частью можно было видеть «хрущёвки» и архитектуру брежневского периода, но, углубившись в улицы, Арина увидела несколько зданий более ранней застройки. Арина вспомнила, что Красноводск вырос в город где-то в 30-х, так что некоторые здания могли быть НИИ, театрами и иными строениями того времени. Хотя, первые этажи были успешно изуродованы сайдингом и прочим пластиком в период, когда город пытались восстанавливать.
«Что же здесь всё-таки случилось? Второй раз ведь был совсем недавно. Кто-то же должен помнить. Никогда не читала новостей на эту тему. Будто бы всё так и должно быть».
Погружение в прошлое напрочь отбило мысли об отсутствующей связи, но, внезапно, устройство решило о себе напомнить, завибрировав.
«Быть не может».
Телефон подключился к некой беспроводной сети, написанной набором символов. Арина попыталась выйти в интернет и подключиться к приложениям, но ничего не вышло. Вдруг один мессенджеров сообщил о попытки некоего Unnamed связаться по видеосвязи. Арина сомневалась, что такое вообще реально, исходя из настроек приватности и технических особенностей, но звонок приняла. На экране появилась тёмная комната, подсвеченная парой старых торшеров, испускающих странное грязно-жёлтое сияние. Гаджет, через который выходили на связь, находился довольно далеко от собеседника, и Арина предположила, что это стационарный ПК. Звонивший оказался медсестрой, одетой в старую форму, виденную Ариной только на фотографиях. Она сидела на стуле, опустив голову и теребя резиновые перчатки на руках.
– Да?
– Слава богу, я смогла с тобой связаться, – раздался из динамика скрипучий голос. Было так громко и чётко, будто бы медсестра сидела прямо перед устройством.
– Кто вы?
– Я работаю в местной больнице, Арина. Я знала твою маму. Мы были коллегами.
– Вы знаете, где она?
– Где-то… здесь. Ты же знаешь, зачем она приехала в Красноводск?
– Да. Она оставила записку.
– Вам обеим нужно выбираться. Надеюсь, вы поможете и мне.
– Как Вам помочь?
– Я… я здесь заперта. Мой внук. Он где-то в городе. У него есть ключ, но он, похоже, заблудился. Если сможешь, приведи его сюда, пожалуйста. Твоя мама на верхних этажах. Я потом смогу показать. Она… она немного не в себе. Я здесь знаю все выходы. Я почти всю жизнь в этом городе.
– Как вы здесь живёте? Город пуст. Все ушли. Или умерли. Или ещё что.
– Это не совсем так. Пожалуйста, найди моего внука. На тебя вся надежда. Я больше не могу говорить.
Связь оборвалась. Арина попыталась перезвонить, но заметила, что странная сеть больше недоступна, как и любая другая. Более того, следов контакта в мессенджере не осталось.
«С одной стороны, это похоже на начало фильма ужасов. С другой – хоть какой-то вариант».
Блуждая далее по серым улицам, сквозь сизо-зелёную попахивающую дымку, Арина десять раз пожалела, не попыталась найти какие-нибудь карты на телефон. Онлайн-версия ей бы не особенно не помогла, ибо нигде это место не было отображено чётче, чем лес, река и куча блюра в окружении болот. Да и площадь этого блюра была явно меньше, чем предполагаемая площадь города. Создавалось впечатление, что при попадании в город он будто распаковывался из архива. В итоге, неспешная прогулка с рюкзаком вывела её к строению, которое она охарактеризовала, как КПП.
«Да там же кто-то есть! Военные… А что если они будут в меня стрелять? Какие-то они хромые».
Арина немного приблизилась, прячась за строениями, чтоб разглядеть, чем занимается пара солдат в старой советской форме. Когда дымка рассеялась, обнажив картину на достаточный для обзора уровень, пришлось зажать рот самой себе, чтоб не вскрикнуть. Солдаты были обычными людьми, лишь на первый взгляд, но детальное рассмотрение давало понять, что они немного не такие, как ожидаешь. Их тела будто бы были каменными или же покрыты камнем. Хромота было связана с тяжёлой деформацией их ступни во что-то вроде ноги велоцираптора. То, что Арина приняла за оружие, оказалось уродливым продолжением руки, похожим на кусок гнилого дерева, покрытого шипами. Возможно, они услышали шаги. Возможно, они унюхали присутствие человека. Возможно, почувствовали что-то. Один из военных повернул в сторону женщины безобразное безглазое лицо, махнул в ту сторону длинной уродливой рукой, и они начали приближение. Шли они медленно, но уверенно, так что Арина начала отступать. Но медлительность быстро была компенсирована. Из-за поворотов начали появляться сотрудники милиции, как Арина могла судить по форме. Все они были так же покрыты специфическим панцирем, имели различные уродства, искажающие конечности, и не имели глаз, но прекрасно знали, где она находится. Отступать пришлось ещё быстрее.
– Бегите сюда! Слышите меня!? Сюда, быстрее!
Арина обернулась. На входе в булочную стоял маленький мальчик, который махал ей рукой. Обычный парень, одетый в грязную футболку с Винни-Пухом, обрезанные под шорты штаны. Босой. Но обычный, без каких-либо отклонений. Это придало сил и уверенности, и Арина, стараясь не выплюнуть колотящееся сердце, дала кросс в сторону возможного убежища.
Дверь захлопнулась. Арина обернулась и увидела, что парень пытается подтащить тяжёлый стеллаж, чтоб блокировать вход. Она помогла ему, но заметила, что никто и не пытается проникнуть внутрь.
– П… привет. Как тебя зовут? – она пыталась отдышаться.
Он покачал головой.
– Не знаешь своё имя?
– Мне не разрешают говорить его незнакомцам.
– Тогда как мне тебя называть?
– У меня есть прозвище. Хорёк. Я раньше обижался, а потом увидел хорька, и теперь люблю себя так называть.
– Вот как. У меня в школе тоже было прозвище, но… Ты лучше меня называй Арина.
В школе Арину назвали ведьмой, сложно проассоциировав бесцветные глаза с бирюзовым отливом и иссиня-чёрные волосы с каким-то персонажем, которого она не знала. Но она всегда была достаточно храброй и, спустя пару сломанных носов, ситуация стабилизировалась.
– В любом случае, приятно познакомиться, парень. Это тебя бабушка ищет?
– А у вас еда есть, тёть?
Арина достала ему пару батончиков из рюкзака, которые он схватил и жадно съел, едва ли жуя.
– Ты давно здесь, как я понимаю?
Он кивнул.
– Я бы помогла тебе добраться до бабушки, но я плохо понимаю, куда тут идти.
Мальчик достал из кармана штанов какой-то лист бумаги в клеточку и отдал Арине. Развернув лист, она поняла, что это импровизированная карта, нарисованная простым карандашом.
– Я старался. Здесь вроде всё правильно, но я всё равно заблудился. Толку от неё нет. Всё равно идти нужно… правильно. Определённым образом.
– Твоя бабушка, вроде как, в больнице. Это здесь, – Арина ткнула пальцем в карту.
– Бабушка – хороший человек.
– Это радует. Но как нам отсюда выбраться? Там снаружи… что это вообще такое?
– Ну… они обычные люди. Но как бы… Их такими видели. Давно.
– Понятно, что ничего не понятно, – Арина потрепала пацана по голове, – Но они ведь не дадут нам нормально выйти.
– Может быть и дадут. Там снаружи уже всё не так. Но… Тут всё равно есть другой выход.
Арина сверилась с картой, и стало понятно, что выход куда-то на другую сторону магазина будет более логичным. Так путь до больницы сократиться в разы, ведь они смогут миновать то, что так называемый Хорёк подписал, как «застава».
– А что за заставы?
– Вам лучше не знать, – сказал парень и отправился в глубь магазина.
Парень открыл большим ржавым ключом огромный висячий замок, закрывавший чёрный вход магазина, заглянул на ту сторону и жестом позвал новую знакомую за собой. Они попали в небольшое помещение, похожее на склад, в полу которого был люк.
– Нам сюда. Помогите открыть.
Арина взялась за ручку и потянула вверх. Сравнительно небольшая деревянная крышка поддавалась с трудом, будто вросла в землю.
– Только тихо там внутри. Там… бывает всякое.
Они спустились вниз по ржавой лестнице. Пацан слез тихо, а у Арины столь ловко не вышло, и она уронила рюкзак.
– Ой.
– Я же просил…
Внезапно раздалось странное гудение. Оно быстро перерастало в грохот и лязг. Где-то заработали гигантские механизмы, которые с трудом проворачивались. Ни то из-за возраста, ни то из-за того, что их окружало.
– Что это такое?
– Прижмитесь к стене! – крикнув это, парень обхватил голову руками и забился в пыльный угол.
Арина не послушалась, сделала несколько шагов по трясущемуся каменному полу вперёд, подсвечивая себе путь фонариком, и тут увидела старый ламповый телевизор. Он не был куда-либо подключён и попросту стоял на полу. Однако, его экран подёрнулся рябью помех и выдал чёрно-белую картинку. Шум постепенно утихал.
– Что вы видели после прошлой терапии?
– Детство. Меня искали, а я прятался в шкафу.
– Это была игра.
– Я… прятался.
Арина была всё в том же кресле, а её мать снова опрашивала пациента с кривыми пальцами. Стекло между ними пошло трещинами, а местами зияли дыры.
– Вас хотели убить, покалечить или что-то ещё?
– Наказать. Вы же сами всё видели.
– Признаться, то были довольно яркие образы. Мы постепенно подбираемся к тому, чтоб вернуться к изначальным проекциям, как c пациентом ноль.
– У неё была особая связь с этим городом. Она… будто его строила.
– Начальство считает, что вы можете так же. Мы провели множество опытов, но лишь у вас получилось создать жизнеспособную проекцию.
– На кой чёрт вам моя реальность?
– Для понимания. В дальнейшем мы сможем всё скорректировать. Вы можете создавать и полезные вещи.
– Она вам уже создала. Посмотрите на улицу. Это похоже на Ад.
– Ещё не всё потеряно.
– Вы ошибаетесь.
Глубокий вдох. У Арины были ощущения, будто она вынырнула с большой глубины. Она обнаружила себя на бетонном полу, но он скорее напоминал черновой пол обычной квартиры. Фонарик работал, но откатился в сторону, и она поспешила его схватить. Ведь в комнате кто-то был. Она слышала тяжёлую поступь и странные чавкающие звуки.
– Кто здесь! – она вскочила на ноги, освещая окружающее пространство фонарём.
Комната не имела дверей и окон. Пол у противоположной стены покрывал старый истлевший ковёр. Вдоль стен стояло четыре высоких шкафа под потолок, и Арина не сразу смогла осознать, что с ними не так. Шкафы буквально переминались с ноги на ногу, коих у них было по четыре, как и положено. И все человеческие. Ноги эти были частью липкой биомассы, покрывающей нижнюю часть и стенки. Это мясо жило своей жизнью, пузырясь и подёргивая маленькими щупальцами, загребающими воздух. Арина, сдерживая крик, на четвереньках проползла на середину комнаты и увидела, что передней стенки у шкафов нет. Вместо этого, их нутро было закрыто ржавой решёткой, и наполнено мерзким содержимым, в коем угадывались части тел на разной стадии разложения. Шкафы шевелились, и до ноздрей потихоньку доходила вонь. Но это касалось лишь трёх шкафов, ведь в четвёртом сидел старый знакомый Арины, называющий себя Хорёк. Она подбежала к парню.
– Я придумаю, как тебя вытащить!
– Нет, не трогайте! – он замахал руками, – Они безобидные, пока не коснёшься.
– И… и что делать?
– Вот.
Хорёк протолкнул сквозь решётку небольшой ключик. Ударившись об пол, он предательски звякнул, что вызывало явное беспокойство у фауны. Арина подобрала ключ и осмотрела. Он был похож на игрушечный, и был сделан из грубого пластика.
– Он открывает шкаф или что?
– Под ковриком люк. Откройте его и спускайтесь.
– А ты?
– Я встречу вас на другой стороне.
– Это как…
– Я не знаю. Но туда можете пойти только вы. Я туда никак не спущусь.
– Как ты вообще оказался в… этом?
– Я же говорю – это нормально. Ничего страшного. Теперь у нас только такой вариант.
Арина тихо подошла к коврику, откинула его, и обнаружила там деревянную дверь.
«У нас на даче такая же».
– Если что, я вернусь за тобой.
– Не придётся.
Ключ подошёл. Дверь открылась легко, и Арина начала спуск по лестнице. Не было слышно, чтоб дверь кто-то закрыл или же она упала сама, однако путь к отступлению исчез во тьме. Лестница висела в бездне, подсвеченная из неизвестного источника. Арина даже вернулась обратно, но быстро поняла, что подъём будет бесконечным. Пришлось продолжить спуск.
Внизу было маленькое помещение, где не было ничего, кроме старого лампового телевизора. Ощутив появление гостьи, экран запестрел помехами. Процесс был уже знаком, и бежать от него было некуда.
Арина ощутила себя где-то очень-очень далеко. Не столько в пространстве, сколько во времени. Она была маленькая и действительно была на их даче. Отец куда-то уехал, а её мама стряпала пирожки. Она дала Арине сладкий липкий пирожок со щавелем и усадила её на деревянный табурет.
– Сейчас поешь и мы поиграем, – улыбнулась её мать.
У женщины в руках был какой-то камень. Он был красивый, блестящий. Был похож на камешки из серёжек, или из кольца.
«Мама одевает их, когда мы куда-то идём».
Как только Арина закончила с пирожком, мама вручила ей этот камень. Он был тёплый и вызывал ощущение беспокойства, будто бы от полёта во сне.
– Тебе нравится?
– Я… не знаю… Я хочу ещё пирожок.
– Сейчас дам, солнышко. Но теперь подумай о чём-нибудь очень хорошем.
– О пирожке?
– Ну, пирожок и так есть. Вспомни что-то очень радостное, дочка.
Арина зажмурилась, но почему-то радостное не приходило в голову. Перед глазами собирались по кирпичику стены больницы, куда её водили из-за проблем со здоровьем. Палаты. Запах лекарств и прочих гадостей. Мимо прошла медсестра, похожая на толстый манекен из магазина. Её лицо не выражало ничего. Дети кричат. Мама кричит.
– Солнышко, всё! Арина, хватит, отпусти это. Слышишь меня?
Больница преображалась. Стены покрывались пятнами, пол становился осклизлым. Окна законопатили сами себя чем-то цвета ржавчины. Голос матери плыл в эфире, как шум ветра.
Арина открыла глаза. Она и правда была в больнице. Фойе, регистратура, бумаги, разбросанные по полу. Она прошлась по запустелому помещению, нашла главный вход, что был изнутри заперт на кучу замков и тяжёлые цепи. Внимание привлёк странный писк. Арина пошла на этот звук и обнаружила, что спускается грузовой лифт. Он ехал откуда-то издалека, будто в больнице было этажей десять-двадцать. С каждым «ПИИП», почему-то появлялось неприятное ощущение в голове. С каждым «ПИИП» усиливался и иной шум, откуда-то снаружи. Будто с трудом проворачиваются огромные шестерёнки.
«Опять?!»
Двери открылись. Внутри был человек. Он был одет в серую робу, на руках его были тканевые перчатки с напылением. Он держал длинный нож, похожий на мачете, и это отвлекло Арину от самого странного. От лица, которое полностью было покрыто извивающимися личинками. Тут уже Арина заорала изо всех сил и кинулась бежать. Помещение внезапно заполнилось людьми, которые все были похожи на ту медсестру из видения. Арина даже не успела сильно удивиться, а её преследователь просто расталкивал массовку, орудуя ножом, что как бритва рассекал, будто бы, ненастоящие тела. Вперёд, вперёд, поворот, какая-то дверь, ещё дверь. Арина увидела, что впереди маячит силуэт паренька. Хорёк махал ей, и она ускорилась именно в том направлении. Так она влетела в очередное помещение, а мальчишка закрыл позади дверь и, ухнув, опустил тяжёлый засов. Арина припёрла дверь стеллажом, который в иной ситуации и сдвинуть бы не смогла, и села на пол.
– Я не смог найти вас вовремя!
– Ну, у нас почти получилось. Кто этот человек?
– Он… ему всё можно. Вот так как-то.
– Это как так? И… А где мы вообще?
Она встала и осмотрелась. Хорошо освещённая вытянутая палата. Вдоль стен её стояли койки, покрытые слоями грязи, в которой угадывались остатки постельного белья, матраса, каких-то бумаг и одежды. Рядом с каждой из коек стояло по громоздкому прибору неизвестного назначения. Естественно, они все были обесточены и местами разбиты. На другой стороне Арина увидела две двери. Левая была похожа на старую деревянную верь, ведущую в какой-нибудь питерский клоповник. Правая – на дверь кабинета. Тут мальчик потянул Арину за руку.
– Слушайте. Я тут понял, что не знаю, где ваша мама.
– Да?
– В смысле, что она где-то здесь, но… это ничего не даст.
– Давай, найдём твою бабушку. Может станет понятнее.
– Это легкотня. Она за левой дверью.
– Ты… уверен.
– Всегда там. Пошли. Отведёшь меня.
– Она нам поможет.
– Это тебе не сюда. Бабушка хороший человек.
– В каком см?...
Парень потащил её к двери, потянул за ручку, и они вошли.
Тихий парк. Всё залито несколько неестественным бледным светом солнца. Тепло, но чувствуется скорая осень в воздухе. Арина огляделась. Парк был почти бесконечным. Плитка, лавочки, металлические фонари и ограждения, деревья, насаженные по линейке. Парень вырвался и побежал вперёд. Он рвался к странному месту, будто покрытому клубами дыма.
– Эй, подожди меня!
– Спасибо! Ты привела меня!
Арина встала, как вкопанная. Из тумана высунулась гигантская рука со скрюченными пальцами, легко подхватила пацана, и утащила в неизвестность. Арина успела только рассмотреть рукав сестринской формы и браслет. Человек, или что-то подобное, по ту сторону завесы был несколько метров в высоту, и желания проверять как-то не возникло. Несмотря на опасения за судьбу мальчишки.
В кармане завибрировал телефон. Арина про него уже и забыла. Она бы даже не удивилась, если б давно его потеряла, но нет – он подавал признаки жизни. Как и странная сеть. Тут же неизвестный контакт затребовал видео звонок. Арина приняла.
– Вы же где-то рядом? Я вас слышу, – затрещал голос медсестры из динамика.
– Мы в…
Она моргнула, и поняла, что снова стоит в палате.
– Я в палате. Парень… он ушёл.
– Какой ещё палате? – у неё аж голос изменился.
Она обернулась, чтоб лучше описать палату собеседнику, и увидела новые ужасающие чудеса. На одной из коек появился пациент. Это было обезображенное, но всё же живое тело. Вернее, часть тела. У пациента не было ног. Одна из его рук свисала вниз, явно лишённая костей. Другая была ампутирована выше локтя и совмещена со шлангом, уходящим куда-то под пол. Приборы, что раньше спали сном подобном смерти, теперь мигали всеми лампочками, переминаясь на человеческих ногах, что шкафы ранее. Провода, подключённые к безглазой голове пациента, шевелились, как гусеницы, заставляя несчастного открывать и закрывать беззубый рот. Арина хотела что-то сказать, как вдруг из головы пациента начали вытягиваться отростки, которые быстро обросли шипами и глазами, похожими на смесь глаз улитки и виноградную гроздь.
– Тут такое дело…
Она повернула телефон экраном к беснующейся мешанине из плоти, металла и пластика, а потом обратно к себе. Медсестры в кадре не было. Вдруг на пол с силой швырнули стопку бумаги. Затем полетел стул.
– Быстрее, иди в кабинет. Скоро будет поздно.
– Х… хорошо.
Выросшее из головы пациента нечто начало испускать свет из своих глаз. Это создавало будто разрывы в полу и стенах. В один с таких разрывов начал кто-то протискиваться. Стоило только Арине увидеть нож, и более она вопросов не задавала.
Арина влетела в кабинет. Битое стекло на полу, старый телевизор, тяжёлый стол, несколько стульев. Лампа на столе освещала только пятачок у входа.
– Вы… вы здесь?
– Неужели было так сложно?
– Простите. Столько всего непонятного. Я… я растерялась. Что мы можем сделать теперь?
– Уже ничего.
Зажёгся свет – включилось несколько старых торшеров. На противоположной стороне комнаты стоял мужчина, одетый в форме медсестры. Он стягивал резиновые перчатки, и Арина могла увидеть его узловатые пальцы. И она само собой узнала в нём маминого пациента.
– Пальцы бабушки. Она была хорошим человеком в моём детстве. Но потом я вырос… А потом она начала помогать твоей матери в исследованиях, и я… моя жизнь… Эх…
Он кинул перчатки на пол.
– Ты говорил, что поможешь найти мою маму!
– Я бы мог. Но теперь остаётся лишь сказать, что она где-то здесь. Тебе надо было привести сюда пацана. Ты привела… Его.
– Кто он?
– Он? Тот, кому всё можно, – мужчина пожал плечами, – У нас нет для него иного имени. Для ЭТОГО.
Позади распахнулась дверь. В комнату влетел с поднятым ножом «Тот, Кому Всё Можно», но застыл на месте, вглядываясь через клубок червей в мужчину, стоявшего по другую сторону. Арина сделала несколько шагов назад, стараясь улизнуть с линии столкновения. Она увидела, что включился старый телевизор. Она увидела в нём комнату, где стояла она и двое мужчин, которые были идентичны. От черт лица до кривых пальцев. От больничной робы до ножа в руке.
Раздался выстрел. В комнате появился deus ex machina. Арина ощутила острую боль в области живота и повалилась на землю. Прижав рукой место ранения, она пыталась разглядеть нападавшего. Но видела лишь, как распадаются на кучу личинок переодетый в медсестру и его копия. Из динамика старого телевизора донесся голос.
– Теперь вперёд. В погоню, за красным зверем.
Продолжение следует.
VK
Прочитал на днях рассказ Кэндзи Миядзавы "Ночь в поезде на Серебряной реке" и обнаружил ряд совпадений с собственным рассказом 2004 г, что меня немало удивило. Решил отредактировать свой рассказ: причесать фразы, убрать лишнюю философию. Конечно, до Миядзавы мне далеко, и тем не менее... Иллюстрации выполнены при помощи нейросети https://www.wombo.art/
***
Джоан не понимала, как оказалась на ночном перроне и откуда в её руках взялся билет на электричку. На смятом клочке бумаги – ни пункта отправления, ни пункта назначения. Девушке не удавалось припомнить даже названия города, в котором она очутилась, только имя и возраст: ей двадцать лет.
Люди на железнодорожной платформе нетерпеливо мялись с ноги на ногу. Здание вокзала переливалось ядовитыми неоновыми красками. Пахло креозотом. Юноша с зелёным «ирокезом», в кожаной куртке с металлическими заклёпками, бродил взад-вперёд, временами застывая на месте с запрокинутым к небу лицом. Должно быть, глазел на звёзды. Пронзительно-яркие, холодные и тёплые, разбросанные среди Млечного Пути, они строго взирали на Джоан. Полный коротышка в вельветовом пиджаке то и дело протирал платком лысину на макушке. Блаженно улыбалась чудаковатого вида старушка, наклоняя сидящую на слабой, как у воробьиного птенца, шее головку, кажущуюся огромной из-за украшенного розами шиньона: налево – направо... Пальцы Джоан нервно теребили билет. Серая кошка и чёрная дворняга с белой грудкой, голуби… Много стариков, мало молодёжи, если не принимать во внимание толпу голосисто горланящих на испанском мексиканцев, один из которых, в широкополой соломенной шляпе, весело барабанил пальцами по гитарной деке. Народ галдел, не умолкая, и девушка дивилась, как толпе удаётся произвести такой гвалт: ведь, по большей части, люди ожидали в одиночестве. Потом Джоан отвлеклась на плачущую пятилетнюю девочку, зовущую маму. К ребёнку подбежал небритый мужчина лет тридцати, который сразу понравился Джоан. Облачённый в длиннополый брезентовый плащ и болотные сапоги, с надвинутой на лоб старомодной фетровой шляпой, он чем-то напоминал романтичного сказочного принца.
– Привет! – дружелюбно сказал он, наклонившись к малышке.
– Где мама? – хныкала девочка противным писклявым голосом.
– Сейчас поедем к маме.
– Где мама?!
– Дома! И мы поедем домой. Давай!
Мужчина протянул девочке руку, та перестала плакать, ухватилась за его указательный палец, и они вместе куда-то ушли.
«Странно», – подумалось Джоан. Она, наконец, опустила взор, ощупала собственную одежду. Жёлтая фланелевая рубашка в клеточку поверх потёртых джинсов с закатанными штанинами и грязные кроссы, когда-то – белые. «И всё же, что произошло?»
Гудок электровоза прорезал воздух, и люди на перроне синхронно, словно рыбы в косяке, повернулись направо. Джоан завороженно пялилась на белые фары, быстро разгорающиеся в конце сужающегося по законам перспективы, заворачивающего влево железнодорожного полотна. Скрипя колёсами по рельсам, поезд заслонил собой череду полосатых путей с дремлющими, подобно стае кашалотов, товарными составами. Джоан вспомнила, откуда билет. Луиза, пышнотелая черноволосая студентка с родинкой над верхней губой, лучшая подруга, обожавшая сиреневые платья, не смогла поехать и подарила его Джоан, дабы не пропал.
А поезд кряхтел, напрягался, замедляя ход. Наконец, его состав судорожно дёрнулся на последнем издыхании, чуть качнулся назад и замер. Тёплый электрический свет вспыхнул в глазницах вагонов, гостеприимно раздвинулись дверные створки. Улыбающиеся пассажиры торжественно ступали на подножки. Спохватившись, Джоан влилась в пёструю вереницу будущих попутчиков.
Салон с мягкими бежевыми стенами окутал её уютом. Народ обменивался восторженными репликами, многие смеялись. Девушка устремилась к свободному месту у окна. По другую сторону прохода она заприметила старушку с шиньоном и розами, впечатавшуюся в память благодаря незаурядной внешности. Их взгляды встретились. Бабулька таращилась на девушку карими очами, огромными и ненасытными, как у ребёнка. Морщинистыми, с фиолетовыми жилками, руками, пенсионерка стискивала букет белых гвоздик.
Джоан устроилась на обращённой к хвосту поезда скамейке в середине вагона. Обитое сиреневым жаккардом сиденье обволокло девушку, утопив в комфорте. Уставившись в окно на постукивающего молоточком по рельсам железнодорожного рабочего в оранжевом светоотражающем жилете, Джоан не заметила, как кто-то тихонько опустился на лавку прямо напротив.
– Привет!
Джоан вздрогнула от знакомого бархатного мужского голоса. Её соседом оказался тот самый человек в фетровой шляпе, с клочковатой щетиной на щеках.
– Здравствуйте! А где девочка?
Улыбка едва тронула уголки губ мужчины.
– Я подыскал ей компанию. Кстати, меня зовут Джек.
– Джоан. Как получилось, что девочка осталась без мамы?
– Потерялась на вокзале. Но ничего, скоро она вернётся домой.
Что-то не понравилось Джоан в ответах незнакомца, и она отвернулась к окну, давая понять, что не расположена к продолжению знакомства.
– Электропоезд следует до станции Парадайза без остановок! – разлился по салону мелодичный девичий голос. – Осторожно, двери закрываются!
«Что я забыла в этой Парадайзе»?
Щёлкнули створки в тамбуре, вагон тряхнуло, застучали колёса. Медленно поплыли мимо привокзальные пейзажи. Махали руками оставшиеся на платформе пассажиры. Мусорные контейнеры, устья пешеходных переходов, киоски с прохладительными напитками и сигаретами, пылающее неоном прямоугольное здание, бродячие собаки… Джоан заметила свернувшегося у входа в тамбур чёрного пса, повстречавшегося ей ещё на перроне. Огромная розовая проплешина зияла на боку животного.
Поезд набирал ход. Платформы резко оборвались, открывая панораму из извивающихся, переплетающихся на манер ДНК, стальных артерий со шпалами. Электричка проходила через городскую черту. За забором из бетонных плит с граффити и политическими лозунгами, с густой кустарниковой растительностью у подножий, мерцали ночные высотки. И вновь пути, красиво подсвеченные разноцветными семафорами, какие-то невысокие прямоугольные строения…
Ту-дун-ту-дун, Ту-дун-ту-дун, – разгоняется электричка. – Ту-дун-ту-дун, Ту-дун-ту-дун.
– С детства люблю электрички, – заговорил Джек.
Джоан вздрогнула, но не обернулась.
– Отец возил меня в электричках на море, – продолжал попутчик. – Знаешь, в какой приходишь восторг, когда у горизонта возникает тёмно-синяя полоска? Ты всматриваешься вдаль, пытаешься разглядеть барашки волн, а полоска – всё шире, и вот, наконец, ты заметил в ней седые прожилки… И такое нетерпение, пока шагаешь по мраморным плитам станции, а как только появится песок – скинешь босоножки, схватишь в руку за ремешки и помчишься к воде со всех сил! А песок – раскалённый! Зато какое блаженство – пенная прохлада волн! Вытягиваешь руки ласточкой и ныряешь под гребень, в водоворот пузырьков! Вода кружит тело, будто щепку! Потом тебя выбрасывает волна, и если в это мгновение оттолкнуться ногами и распрямиться в струнку, можно развить большую скорость! Сопровождать волну на спаде…
Джоан недоумённо уставилась на пришельца.
– Для чего вы мне это рассказываете?
– Я с детства влюблён в электрички. И да, я – смотритель этих вагонов.
– Так вот оно, что! Вы – на работе. И в чём заключаются ваши обязанности, как смотрителя вагонов?
– Следить, чтобы всё оставалось в порядке.
– Полицейский?
– Не совсем.
Джек загадочно улыбнулся, а Джоан прислушалась к разговору в дальнем конце поезда.
– Представляете? - щебетала полная дама, пошло размалёванная косметикой. – Зубной боли – как ни бывало! Невероятно! Здесь однозначно позитивная аура!
Джоан нахмурилась.
В вагон вошла крашеная блондинка в синей форме с серебристыми пуговицами, в белоснежных кружевных чепчике и фартуке. В руках она держала поднос с бокалами, в которых плескалась рубиновая жидкость.
– Всем пассажирам – бесплатное вино за счёт компании! – звонко объявила она.
За её спиной возникла ещё одна работница железной дороги, тоже с вином, только белым. Джек помахал официанткам рукой. Те сдержанно улыбнулись в ответ.
Стюардессы прошлись по салону. Довольные пассажиры разбирали бокалы, и Джек, слегка поклонившись, принял один.
– Много сегодня народу, Марго! – заметил он.
– Да уж... – поморщилась податчица.
Зашипели громкоговорители, и динамики завибрировали голосом несравненного Фредди Меркьюри.
Обслуживающий персонал куда-то растворился: Джоан пропустила момент.
– Я никогда не пробовал такого вкусного вина! – раздались раскаты мужского баса позади Джоан.
– Вино – изумительное! – кокетливо согласилась дама бальзаковского возраста.
Джоан ощутила, как её неумолимо уносит к небесам вихрь надвигающейся эйфории.
Джек поднес бокал к губам, пригубил.
– Попробуешь?
– Спасибо, нет.
Вдруг на Джоан нахлынули воспоминания. Маленькой девочкой, на головку которой родители любили повязать розовый бантик, она забиралась в платяной шкаф, где представляла себя в космическом корабле, несущемся сквозь звёздные просторы. Как-то раз, мама, высокая женщина в толстостёкольных очках, с вытянутым лицом и дряблыми щеками-жабрами, велела отцу сжечь шкаф на заднем дворе. Джоан на тот момент исполнилось семь. Она устроила матери истерику, умоляла пощадить мебель. Возбуждённо верещали за окном мальчишки, сбежавшиеся поглазеть на костёр. Запершись в детской, Джоан прорыдала до вечера. А на следующий день осторожно собрала золу, которую позже, во время традиционной прогулки с папой за ручку, развеяла над Гудзоном. Джоан верила, что в следующей жизни душа шкафа воплотится в настоящем космическом корабле и пожелала ей удачных экспедиций.
– Смотри! – воскликнул Джек, указывая за окно.
Состав проходил мимо поросшего камышом озера. Огромные белые звёзды отражались в чёрной воде, из которой торчали розовые птицы, напоминающие фламинго. Только клювы у них – длинные и зубастые, а вместо перьев – шерсть. Создания мерцали в темноте. Время от времени некоторые из них взмывали к небу, поднимая хрустальные брызги, оставляя на озёрном зеркале мириады разбегающихся, разбивающихся друг от друга, медленно тающих кругов. Потом, на глазах изумленной Джоан, птицезвери сливались в воздухе по двое, их длинные шеи обвивали друг друга. Исполнив удивительный танец, пары, не распадаясь, пикировали в воду и уже не всплывали. Джоан привстала, опустила окно, высунула голову. В электричку ворвался свежий речной запах.
– Что это?! – восхищенно вкрикнула девушка, испытывая те же самые чувства, которые обуревали её в детстве, когда забиралась в любимый шкаф.
– Круанна, – отвечал Джек. – Волшебная страна!
Что-то из области бокового зрения насторожило Джоан. Она резко повернула голову и встретилась глазами с той самой дамой, носившей украшенный розами шиньон. Женщина танцевала медленный танец с мужчиной лет пятидесяти, на вид – типичным брокером, в проходе между рядами сидений. Движения её головы стали синхроннее относительно движений тела, по сравнению с тем, что наблюдалось на вокзале. Джоан готова была поклясться, что старушка помолодела лет на двадцать.
– Что здесь происходит? – испуганно обратилась Джоан к Джеку. – Какая ещё Круанна? Такого названия не существует!
– Как же, по-твоему, называется местность, которую мы проезжаем?
– Этой местности тоже не существует! Не бывает птиц с зубами и шерстью!
– Я бы с этим поспорил. Разве тебе плохо, Джоан?
Джоан прильнула к окну. Там раскинулось настоящее сказочное королевство. Над многоярусными замками с прозрачными рубиновыми стенами грохотал, рассыпался звездопадом многоцветный салют. Шпили протыкали небесный купол и уносили взгляд на головокружительную высоту: флаги с гербами казались совсем миниатюрными. Поезд проезжал бульвары, колоннады, мостовые... Всадники скакали на изумрудно-зелёных конях, поднимали руки, приветствуя пассажиров…
В вагоне появился мексиканец с гитарой на шее, в цветастой рубашке, широких штанах, с лицом, отполированным бритвой. Динамики резко умолкли. Мексиканец ударил по струнам, ладонь его раскрылась, словно цветок. Потом в один миг отпрыгнула, пропала из поля зрения и вновь обрушилась на инструмент. Пальцы музыканта заработали быстро-быстро, превратившись в полупрозрачные крылья стрекочущего кузнечика. Парень запел: звучно, задорно, радостно, высоко.
Джоан почему-то вспомнился Мэрлин Мэнсон. Ей стало жутко и страшно.
– Всё в порядке? – спросил Джек.
– Да, да, – пробормотала Джоан.
– Ты выглядела напуганной.
– Всё в порядке.
Но страх не торопился рассасываться. Джоан вернулась взглядом к даме с шиньоном и вскрикнула. Волосы женщины, ещё пять минут назад – седые, приобрели каштановый окрас. Как молния поразило Джоан воспоминание о собственном отражении в зеркале, в минуты, когда она накладывала макияж на лицо. Маленькие чёрные глазки, бездонные как ночь, спутанные пепельные волосы средней длины, белая веснушчатая кожа, волевой подбородок, нос пятачком – не ахти какая красавица. Богатый внутренний мир с трудом пробивался из плена этой внешности через тёмные очи.
Чуть позади и слева от Джоан раздался звонкий, почти мальчишеский голос, развеяв мрачные мысли. Тощий и длинный парнишка с растрёпанными рыжими волосами и веснушчатой бледной кожей ораторствовал, размахивая руками, взобравшись ногами на сидение:
– Какая разница, дамы и господа, умерли мы все, или нет! Главное – мы едем в рай!
– Молодец! – поддержал его несколькими хлопками ладоней мужчина, похожий на брокера, помолодевший до тридцати годов.
Грянул гром аплодисментов.
– Джек, я умерла?
– Главное – мы едем в Рай! – отвечал человек в шляпе. – За это я готов поручиться.
Джоан вскочила с места и поспешно направилась в тамбур. Здесь, у стыка вагонов, колёса стучали, визжали и лязгали непривычно громко и чётко. Чуть смятая, но целая сигарета валялась посреди площадки. Джоан её подняла, стряхнула пыль, пошарила глазами вокруг. На самой нижней ступеньке, у дверей, через которые девушка забралась в поезд, лежал спичечный коробок. Джоан подняла его, открыла и обнаружила единственную спичку, будто приготовленную специально для неё. Джоан чиркнула спичкой и закурила. Тамбур наполнился сизыми вонючими клубами дыма. Девушка опасливо огляделась. Из вагона доносились смех и музыка. Джоан вспомнила, как открывала на ходу двери несущегося по лабиринтам метро экспресса, будучи подростком. Её осенило.
Джоан спустилась к дверям, попробовала раздвинуть створки. Не вышло. Девушка порыскала глазами стоп-кран, не обнаружила. Догадалась, что никто не согласится её выпустить, даже если поезд встанет и горько усмехнулась. Джоан приложилась к дверям, напрягая все мышцы тела, и створки разошлись на несколько сантиметров. В тамбур ворвалась ночь. Там, снаружи – непроглядная темнота. Джоан сконцентрировалась, крепче вцепилась в двери, выжимая остатки сил. Десять сантиметров, двадцать, пятьдесят... Ветер раздавал пощёчины. Можно прыгать!
И тут на Джоан из темноты бросилось адское создание. Мерзостный запах гниения, свалявшаяся тёмная шерсть, сморщенное личико, свиные глазки и мелкие жёлтые зубы – так выглядела эта тварь. Существо впилось когтями в рубашку Джоан, и девушка завизжала.
В тамбур вломился Джек. Он закатал рукава плаща, жилистыми волосатыми руками оттолкнул пассажирку от двери, отодрал от Джоан исчадие ада. Затем, стискивая корчащегося и извивающегося беса за шкирку одной рукой, другой отодвинул правую створку. Демон унёсся прочь, вместе со свистом ветра.
– Дура! – выкрикнул Джек. – Для чего ты это сделала?
Джоан колотило. Она вспомнила всё: сборище молодёжи в замызганной однокомнатной квартире, шприц с героином, клипы Мэрлина Мэнсона, проигрываемые компьютером и галлюцинацию: такое же точно дьявольское отродье, как то, с которым только что справился Джек, за плечом лучшей подруги, той, что любила сиреневые платья. Испуг скрючился в животе Джоан дьяволом со свалявшейся шерстью, который в тот же миг пропал с плеча Луизы. В панике Джоан бросилась к распахнутому окну и выпрыгнула с семнадцатого этажа небоскрёба.
– Зачем ты это сделала, девочка моя? – спросил Джек, уже доброжелательно.
– Я хотела жить, – всхлипывая, молвила та.
– Как ты можешь жить, если уже умерла? Органы получили несовместимые с жизнью травмы.
– Я хотела жить, – упрямо повторила Джоан и разрыдалась, упав Джеку на грудь.
– Ну что ты, девочка моя. – Всё хорошо!
Джоан надрывалась, а Джек нежно поглаживал её по спине.
– Пойдём, – сказал он. – Я тебе кое-что покажу!
Мужчина отвёл Джоан на облюбованное ею ранее местечко, усадил на сидение. В открытое окно влетал аромат роз.
– Смотри! – произнёс Джек.
Ночь за окном куда-то исчезла. Над розовым морем, под чистым розовым небом, электричка неслась по мосту необозримой длины. Из воды стайками выпрыгивали зверьки без ушей, вытянутые, с мокрой белой шерстью. На манер дельфинов, они описывали над водой дуги и вновь ныряли в спокойное море.
– Кто это? – спросила Джоан голосом доверчивой девочки.
– Мы называем их кроликами. Там, далеко, отсюда никак не разглядеть, стоит маленький деревянный домик на сваях. В нём живёт смотритель кроликов. Хочешь, я расскажу тебе про него?
Джоан кивнула.
– Это низкий старик с длинной бородой. Борода ещё не до конца поседела, встречаются чёрные волосы. Кроликов столько, сколько людей на Земле. Они живут в большом амбаре, тоже на сваях, рядом с домом старика. Каждый вечер дед отпирает амбар и выпускает кроликов на волю. Дверь приподнимает блочный механизм. И каждое утро смотритель следит, чтобы кролики вернулись домой. Тогда он их запирает. Без кроликов люди потеряли бы способность видеть сны. А иногда кролики не возвращаются. Тогда человек, с которым был связан кролик, умирает. Ходит легенда, что заблудшие кролики инстинктивно плывут к этому мосту. По пути они сбиваются в стайки, но дороги назад, к старику-смотрителю, отыскать не могут. Правда, никто не может этого подтвердить. Посмотри, может встретишь своего кролика?
– Куда делась ночь?
– Никуда. Просто в этих краях нет солнца, а небо всегда светлое.
– А почему меня везут в рай? Разве наркоманам и самоубийцам место в раю?
В окно ворвался ветер. Загудело, засвистело, потемнело, и что-то ударилось о стекло, или Джоан просто показалось?
– Не говори так! – замахал руками Джек. – Ты рискуешь привлечь тех существ из Хэллии! Смерть – абсолютное ничто. Ты можешь перестать существовать, обратившись в абсолютный огненный хаос, или в совершенную гармонию льда – разницы нет, и наша служба создана как раз ради таких, как ты, глупых, чтобы достигали небытия верным путём. Будешь испытывать чувство вины – они заберут тебя в другой поезд! Первый способ смерти несёт страдания, второй – наслаждение.
– Как я могу что-то чувствовать, если уже умерла?
– Ты почти умерла. Часы, проведённые в электричке, на самом деле – последний миг жизни твоего сознания. В любом случае, твоя смерть на данный момент предопределена, и никому не дано повернуть вспять закон тяготения.
Вопросы сыпались из Джоан нескончаемым потоком:
– А другие пассажиры, они умирают в тот же миг?
– И да, и нет.
– А кто построил поезд до Хэллии?
– Он сам возник, в противовес нашей службе. Если есть другой поезд, то вместе мы составляем ноль, плюс на минус, и нас не существует, законы здравого смысла не нарушаются. Понимаешь?
– Что в том поезде? Какая там обстановка?
– Заплёванные, усеянные окурками полы, прожжённые сидения, разбитые окна, нет света. Пассажиры изрыгают друг на друга нечеловеческие ругательства, на языке ненависти и презрения, и творят это со всей мочи, на которую способны. Иногда затевают кровавую резню... Не беспокойся о них. Рано или поздно, они тоже обратятся в пустоту и освободятся.
– А что там за окном?
– Об этом тебе лучше не думать.
– Мне страшно за них!
Джек кивнул.
– Мне тоже. Ты – светлый человек, как ребёнок, который готов пожалеть последнего убийцу. Но они сами не могут себя простить.
Электричка продолжала пересекать розовое море.
– Смотри! – воскликнул Джек.
Все пассажиры стали молоды и пустились в пляс. Знакомая собака – заодно с ними: вставала на задние лапы и подпрыгивала. Проплешина на её боку заросла.
– Иди! – велел Джек. – Потанцуй! Я заберу тебя, когда придёт срок и расскажу кое-что ещё. Мне нужно пройтись по вагонам.
Джоан колебалась.
– Смелее!
– Я, я... Я стесняюсь танцевать! Я – некрасивая! Из-за этого я села на иглу. Я была никому не нужна! Фигура у меня – никакая, груди – нет. И я не умею танцевать.
– А ты – попробуй! – Джек схватил Джоан за руку, потащил к площадке перед тамбуром, там круто развернул вокруг оси.
В ту же секунду тело девушки испытало жажду движения, предвкушая неудержимую радость растворения в коллективном веселии. Фейерверки жизнелюбия проносились сквозь Джоан радужными реактивными струями, наполняя грудь и горло немыслимыми силой и мощью. Мигом позабыв про Джека, Джоан помчалась в пространство между рядами сидений, как в омут с головой. Её руки, ноги, талия, шея изгибались легко, грациозно, пластично.
Джоан перестала воспринимать время, и если бы её спросили, ни за что бы не вспомнила, как долго предавалась атмосфере всеобщей эйфории. Девушка кружилась в медленном танце с усатым парнем, обладателем ниспадающих до плеч пшеничных локонов и разноцветных фенек на запястьях. Когда кто-то дотронулся до локтя Джоан, она встрепенулась и увидела Джека.
– Время! – сказал он, отрывая девушку от партнёра и увлекая за собой.
Что самое удивительное: Джоан действия Джека показались нежными и тактичными. И она знала, что разлучённый с нею хиппи солидарен…
Джек усадил Джоан на скамейку. За окном мелькали изумрудные светящиеся поля, бирюзовые звёзды блестели в траве. А на небе звёзды – самые обыкновенные, можно даже отыскать Большую Медведицу.
– Электричка приближается к пункту назначения, – сообщил Джек. – Ты должна знать: чем ближе мы к Парадайзе, тем сильнее растягивается для тебя время. Есть в математике такое понятие: число стремится к нулю. Но никогда, по сути, этого нуля не достигает. Короче говоря, у тебя впереди – вечное наслаждение!
– Но я когда-нибудь доживу до финала?
– Объективно – конечно. Я же говорил: ты переживаешь последнее мгновение жизни. В тот миг, когда в том мире, где ты провела двадцать лет, тело, вследствие удара об асфальт, потеряет способность быть носителем сознания, здесь ты достигнешь Парадайзы, и электричка остановится. А субъективно – не ведаю. Быть может, никогда...
– Твоя способность испытывать радость, количество и качество твоих ощущений, будут неуклонно нарастать, – завершил Джек.
– А на другом поезде? Их страдания – тоже навсегда?
– Не беспокойся о них. В конце концов, они также перестанут существовать.
Джек завертел головой.
– Совсем скоро! – заметил он.
– А чем займёшься ты, когда электричка остановится?
– Сойду. Отправлюсь пить цветочный чай со смотрителем станции.
– А какая она, Парадайза? Расскажи!
– Хорошо. Там нет железной дороги.
– Как же так? Ведь ты прибудешь на электричке!
– Вот так. Я не могу тебе объяснить. Парадайза выстлана живой материей. Это такие разноцветные плитки, прямоугольные, но со скругленными краями и чуть выпуклые. Напоминают клетки, из которых состоят живые существа. Эти плитки – мягкие и влажные, по ним ходят босиком. Упругие, как губка. Да, они пружинят и ласкают ступни. Пахнет в Парадайзе клубникой и ванилью. И чем-то ещё, непередаваемым! А небо – ярко-красное и низкое. Вероятно, твёрдое. В Парадайзе обитают удивительные существа. Например, есть похожие на муравьев, но размером с котёнка. У них – большие голубые глаза на стебельках, а носик - синим сифончиком. Есть другие, разные... Все они умеют говорить на человеческом языке, и голоса их весьма благозвучны. В Парадайзе можно летать, подобно птице...
В тот миг Джоан узрела в окне собственное отражение. Широко распахнутыми глазами на неё смотрела красавица с серебристой короной на лбу. Черты лица и контуры фигуры полностью выражали внутренний мир. «Что прекрасного я могу подарить людям в этом поезде?» – спросила себя Джоан, принимая решение заняться творчеством.
***
– В машину! – распорядился доктор Питерсон.
Хмуря косматые жёлтые брови, он наблюдал, как санитары погружают труп на носилки, накрывают белой простыней. Поймал на себе взгляд молоденького полицейского.
– Чего уставился? – гаркнул дежурный врач Скорой помощи на блюстителя порядка.
Раздался грохот устанавливаемых носилок. Гудел суетой ночной Нью-Йорк.
Доктор Питерсон был озлоблен на людей и на жизнь. Такое отношение привилось к нему с детства, в воскресной школе, которую заставлял посещать отец, набожный католик. Доктор с недовольством осматривал свой испачканный кровью белый халат. «И для чего трупам такая роскошь – белая простыня?» – думал он. Тем временем, санитары уже закрывали приёмное отделение машины.
Врач поправил квадратные очки, чтобы ещё раз измерить презрительным взглядом горячо спорящих полицейских.
– Пора, доктор! – крикнул санитар из кабины.
– Наркоманка проклятая, самоубийца! – ворчливо процедил сквозь зубы доктор Питерсон, забираясь в Скорую. – Гореть тебе, девочка, в аду!
Дверца захлопнулась. Водитель повернул ключ в замке зажигания. Взревел мотор…
***
Меня зовут Джек. Я – смотритель вагонов. Каждое утро я выезжаю на работу в автобусе, которого ни для кого, кроме меня, не существует. Окна моего автобуса всегда в подтёках дождя. И напротив меня всегда располагается женщина с коробкой цветных карандашей в руках. Но я не знаю, кто она...
Я – тот, кто заглядывает в гости к смотрителю кроликов, танцует с волшебными птицезверями Круанны и пиршествует в рубиновых замках Мивириллы. Я – тот, кто «на ты» с ангелами Парадайзы, меня боятся демоны Хэллии...
Я выезжаю на работу рано утром, а возвращаюсь в ночь. И я всегда сочувствую своим пассажирам. И немного завидую. И каждый раз задаю себе один и тот же вопрос:
Что чувствуют они, когда их образцы начинают мерцать, быстрее и быстрее, пока не достигнут такой частоты, что глаз отказывается воспринимать? Электричка в те секунды тяжело кряхтит, с трудом дожимает последние метры. Образы растворяются в ультрафиолете, становятся совсем прозрачными и меркнут. Их финальное состояние всегда сопровождается резким хлопком. А электричка, в последний раз дёрнувшись, замирает.
Я знаю, что с ними происходит теоретически, но никогда не ощущал этого сам. Я бессмертен! Если верить некоторым сказкам, бессмертие – тяжелейший крест, который может выпасть на долю человека. Но мне нет дела до старых сказок.
Так что же переживают они, по дороге почти в рай, длиною почти в вечность? И когда вечность внезапно обрывается, унося с собой и рай, и жизнь, и ощущение бытия, навсегда – что они испытывают? Милый молодой человек Марк, хорошенькая девушка Джоан... А я остаюсь один, в пустой электричке. Гаснет свет. «Осторожно, двери закрываются...»
(с) Дмитрий Тюлин, 2004. Редакция и иллюстрации: 2022