Не кричи на меня, Джек! Тебе никто ничего не должен! Ты понял меня? Никто, никому, ничего! Тебя никто не просил, это твоё решение. Как и твоё решение записать меня в должники. Ты мог отказаться, уйти…
Хочешь поговорить о долге? Давай… давай! Ты почему-то решил, что цена твоей помощи велика. Но так ли это? Ты думаешь, ты уникален, или без тебя бы не справились? Тогда почему ты выставил именно такой ценник? Я думаю, это ничего не стоит. Ничего! Так почему я тебе должен, Джек?
Катись к чертям со своим авансом. Жизнь не долговая расписка!
В 1884 году из под пера Эбота Эддвинна, британского священнослужителя, ученого и писателя, выходит в свет оригинальное литературное произведение - "Флатландия". Представьте себе лист бумаги, бесконечно большой и тянущийся во все стороны. Теперь представьте, что на этом листе бумаги есть ряд геометрических фигур, но вместо того, чтобы оставаться на месте, эти фигуры перемещаются и живут сложной социальной жизнью. Добро пожаловать в Флатландию, мир, состоящий всего из двух измерений. Здесь есть ширина и длина, но нет высоты и глубины.
Книга рассказывает об А. Квадрате, который... ну, он буквально двухмерный квадрат. Он выступает в роли нашего проводника в царстве Флатландии и рассказывает о том, как живут его соотечественники и что они делают. Происходят два главных события, которые полностью меняют мировоззрение А. Квадрата. Первое - это его контакт с Лайндлендом, миром, имеющим только одно измерение, а второе - встреча с фигурой, известной как Лорд Сфера. Лорд Сфера утверждает, что он прибыл из странного трехмерного мира под названием Спейслэнд.
Звучит красиво, но действительно ли это научно-фантастический роман? Я бы утверждал, что да, безусловно. Научная фантастика всегда задавалась старым вопросом «что, если?», так и в случае с «Флатландией». В данном случае речь идет о том, что было бы, если бы мир состоял только из двух измерений. Я не могу сказать, когда именно я узнал о Флатландии, хотя думаю, что это произошло во время чтения «Физики невозможного» Мичио Каку. Независимо от того, где я впервые услышал о ней, я всегда находил концепцию Флатландии чрезвычайно увлекательной.
В 1885 году выходит роман Ричарда Джеффериса "После Лондона, или Дикая Англия". Ричард Джеффрис, который в 1879 году, судя по всему, первым использовал фразу «дикая жизнь» для описания окружающей среды, является одним из величайших английских писателей о природе. Но что менее известно, так это то, что он был также и романистом. Когда вспоминают его романы, то, как правило, упоминают его книгу «Бевис», повествующую о группе молодых ребят, которые играют в игры, строят поделки и иным образом развлекаются в мире природы. Гораздо менее известным является его антиутопическое произведение «После Лондона», опубликованное в 1885 году. В «После Лондона» за десять лет до того, как Г. Уэллс опубликовал свою куда более известную книгу «Машина времени», Джеффрис прогнозировал наступление времени, когда Лондон вернется к доиндустриальной эпохе, подобно тому как Лондон 802 701 года в романе Уэллса превратился в огромный сад. Действие романа «После Лондона» происходит после некоего грандиозного катаклизма (неуказанной экологической катастрофы, к примеру, наводнения), разрушившего индустриальный викторианский Лондон, который знал Ричард Джеффрис. Как и в «Машине времени», пейзаж (особенно для такого любителя природы, как Джеффрис) кажется утопическим, а вот люди превращают этот будущий мир в беспросветную антиутопию: хотя трубы и фабрики современного города исчезли, чтобы смениться идиллическими лесами и пастбищами, люди этого будущего мира вернулись к варварству. Главный герой романа «После Лондона» - мужчина по имени Феликс Аквила, который путешествует по этому неосредневековому миру, некоторое время живет в обществе пастухов и ищет в Англии свою возлюбленную. Джеффрис дал роману «После Лондона» подзаголовок «Дикая Англия», и он дикий в обоих смыслах: земля превратилась в огромные джунгли и болота, а люди стали бесчеловечными.
Несмотря на то, что роман не является сверхзахватывающим из-за своего неспешного и извилистого сюжета, он интересен в контексте взгляда Джеффриса на природу и интереса поздневикторианской эпохи к антиутопиям и постапокалиптической фантастике (сравните «Страну тьмы» Маргарет Олифант - это совсем другой ранний антиутопический отклик на индустриальную Англию). Ричард Джеффрис начал работу над «После Лондона» раньше 1885 года, возможно, в ответ на «Эревон» и «Грядущую расу», две утопии (хотя обе они являются скорее ироническими утопиями, чем откровенно антиутопиями), опубликованные в начале 1870-х годов.
В 1886 году увидел свет роман роман нашего незабвенного Жюля Верна "Робур-завоеватель".
Будучи известным энтузиастом авиации и уже рассказав о воздухоплавании в книге «Вокруг света за 80 дней», Верн в рассказе «Робур-завоеватель» 1886 года предвосхитил появление современного вертолета. Повесть рассказывает о гениальном изобретателе, который строит летательный аппарат из прессованного картона, летающий с помощью вращения лопастей, с дополнительными лопастями на носу и корме, помогающими набирать высоту. Верн изучил проекты вертолетов по имевшимся у него в распоряжении опытно-конструкторским образцам и предложил использовать электродвигатель в качестве источника энергии для подвижных крыльев летательного аппарата, которые должны были быть изготовлены из легких металлов, что примечательно, предсказав машину, работающую на чистой энергии, а не на паре, природном газе или нефти.
В том же 1886 году французский писатель и драматург, символист, Огюст де Вилье де Лиль-Адан выпускает свой роман "Ева будущего" (фр. L'Ève future). Нынче он часто упоминается как роман, популяризировавший термин "Андроид".
В книге «Ева будущего» рассказывается история изобретателя Томаса Эдисона (вымышленная версия реального Эдисона), который уже некоторое время экспериментирует с созданием женщины-андроида, когда его приятель, англичанин лорд Эвальд, обращается к нему за помощью. Эвальд влюбился в необычайно красивую женщину, начинающую актрису Алисию Клэри, которая на самом деле является точным подобием Венеры Милосской, выставленной в Лувре. Другими словами, она выглядит как будто эта статуя ожила. Однако, к сожалению, Эвальд с ужасом обнаруживает, что прекрасная внешность Алисии, напоминающая богиню, не соответствует ее характеру. Внешнее и внутреннее расходятся. То, что обещает ее тело, не может выполнить ее душа: «Ее внутреннее „я“ находилось в абсолютном противоречии с ее прекрасной внешностью. Ее красота была совершенно чужда ее словам, ее речь казалась неприемлемой для такого голоса». Создается впечатление, что «эта женщина случайно забрела в облик богини - что это тело ей не принадлежит».
Как вы понимаете, Эдисон берется за работу и создает из своего андроида копию Алисии, но с наполнением истинной богини.
Роман « Ева будущего» называют в равной степени потрясающим за его литературные эксперименты и яростный женоненавистнический характер. Роман также обсуждается как ключевой материал декадентского движения, как важный анализ социальных и культурных представлений об «истерии» в связи с работами Жана-Мартена Шарко и как важное произведение научной фантастики XIX века.
Книга «Люмен» была впервые опубликована Камилем Фламмарионом (1842-1925) в 1872 году в составе сборника «Истории бесконечности». Фламмарион был известным французским астрономом, писателем и весьма успешным популяризатором науки в конце XIX века. В этом знаменитом романе, написанном в форме философского диалога, космический дух по имени Люмен открывает молодому искателю знаний Кваренсу научные чудеса Вселенной. На его страницах автор смешивает эмпирические наблюдения о природе и скорости света с яркими рассуждениями на такие разнообразные темы, как реинкарнация, путешествия во времени, обратимость истории и экосферы других планет. Люмен - один из первых научно-фантастических романов, содержащих подробные описания инопланетных форм жизни, и первый, в котором (за 30 лет до появления теории относительности Эйнштейна) были представлены различия в восприятии, которые могут возникнуть в результате путешествия со скоростями, близкими и превышающими скорость света.
"Хрустальный век" Уильяма Генри Хадсона - ранний научно-фантастический роман. Первоначально он был опубликован в 1887 году анонимно, но в более поздних изданиях появилось имя автора. Некоторые сюжетные приемы, используемые в романе, повторяются в более поздних произведениях. Рассказчик отправляется в ботаническую экспедицию на холмы в окрестностях своего дома в Англии, но внезапно проваливается в сон, а затем приходит в себя в странной обстановке, не имея никакого представления о том, как это произошло. Дело в том, что он пролежал без сознания, по-видимому, тысячелетия или каким-то образом провалился через портал во времени и оказался в далеком-далеком будущем. Подобный способ переноса использовал Эдгар Райс Берроуз в своей серии «Джон Картер с Марса», где Картер таинственным образом попадает на красную планету без объяснения причин, хотя «Хрустальный век» предшествует «Джону Картеру» на добрых 25 лет или около того. История представляет собой интересное изображение того, как могло бы выглядеть далекое будущее и как вели бы себя люди того времени. Как бы то ни было, очнувшись после падения через неизвестное количество времени, он обнаруживает себя покрытым вьющимися растениями, из которых ему приходится выбираться. Его ботинки покрыты грязью, высохли, потрескались, как будто они состарились, а он нет. Он начинает идти по незнакомому ландшафту, проходя мимо животных, которые удивленно смотрят на него, словно узнают незнакомого человека, чужака. Может быть, они могут отличить хищника, когда видят его. Затем, как и в «Машине времени» Уэллса, наш рассказчик сразу же влюбляется в девушку среди небольшой группы людей, с которыми он сталкивается, хотя юная Йолетта гораздо более умна и независима, чем элои Уэлса. Смит пытается понять своеобразный уклад этих людей, но при этом с готовностью принимает их образ жизни и стремится вписаться в него с самого начала, не пытаясь понять, где он находится, как он туда попал, как мир стал таким, какой он есть, или что может лежать за пределами небольшой территории, которую населяет эта семья. Его одержимость Йолеттой управляет всеми его действиями с той минуты, как он увидел ее. Он даже не задумывается о своей семье или друзьях, о том, могут ли они беспокоиться о нем. Его увлечение Йолеттой носит почти рабский характер. Он отдает себя в аренду семье на год в обмен на костюм, который носят все члены группы, чтобы не выделяться и не обижать их, и тем самым угодить Йолетте. Его новых благодетелей возмущает внешний вид и одежда Смита, особенно его ботинки, хотя почему - так и не ясно. Читатель может лишь предположить, что это причуда их общества, как у нас принято снимать шляпу при входе в здание. Люди, кажется, легко обижаются, но так же быстро прощают и живут дальше. Они настолько привыкли к своему образу жизни, что им кажется непостижимым, что Смит может приехать из места, где все устроено иначе. Они похожи на элоев тем, что, кажется, не тратят времени на самоанализ, не задаются вопросом о своем существовании и не желают выходить за пределы своего маленького уголка мира.
Текст, как это было принято в то время, богат поэтическими описаниями, которые наскучили бы большинству современных читателей, но которые мне до сих пор нравятся. Я думаю, что современная проза часто бывает слишком резкой, но еще есть место для более красочного письма.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Иллюстрация Лены Солнцевой. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
Здесь, за городом, ещё лежал клочками грязный снег. Чтобы согреться, я подошёл к турнику возле забора и подтянулся несколько раз. Мы условились с председателем на десять утра, но я приехал в Св. Поляны немного раньше.
Месяц назад я купил в СНТ «Св. Поляны», что по Минскому направлению, участок земли. Мне хотелось устроить тут дачу и в пятницу, после рабочей недели, не идти, как обычно, в «Апогей крафта» пить пиво, а ехать сюда, к трудяге-дятлу и луговым ромашкам. Ещё здесь можно было скрываться от преследований бывшей жены. До этих пор она никогда меня не преследовала, но, кто знает, что могло прийти ей в голову. Я не смог устоять и написал ей большое сообщение, с названием СНТ и схемой проезда.
А ровно в десять показался председатель.
― Слава, ― поздоровался он, назвав меня по имени. ― Леонид Фёдорович, ― ответил я.
Он был аккуратно одет: чёрный толстый свитер, чёрные брюки, чистые резиновые сапоги. Я, в спортивных штанах и куртке, проигрывал ему, хотя и приехал из города лишь полтора часа назад.
― Сначала пойдём к электрику, это сорок третий участок, ― сказал он. ― Это ближе, и дело у меня к нему есть.
По дороге он рассказал мне про Св. Поляны.
― За что вас к нам? ― сначала спросил он.
Я не понял, председатель засмеялся:
― Эти дачи с шестидесятых годов: их сначала раздавали бывшим заключённым. Хрущёв придумал такую программу: отсидел ― отдохни. Вот у нас такая шутка и ходит.
Я вежливо улыбнулся.
― А основал это место второй зам секретаря Кировского райкома ― товарищ Медичев. Имя-отчество не помню уже. Я с девяностого года тут председатель. Какой у вас участок? ― Пятьдесят четвёртый. ― Хорошие соседи у вас. Не все, правда. Но хорошие есть. У нас тут разный народ, в основном, конечно, спокойный: дети тех, кто в шестидесятых получал участки. Но вот электрик, например, в шестьдесят шестом получил и так и живёт. Никаких детей заводить не стал, сам живёт. ― Ну, что, правильно, ― сказал я, чтобы поддержать разговор. ― Вы считаете? Что ж. И есть те, кто как вы ― купил участок. ― Молодцы, ― опять ни к чему сказал я. ― А Медичев, как оказалось, был не только политический деятель, но ещё и поэт. Да-а, представляете. У него у самого двадцать второй участок был, сейчас там его внучка живёт. Она мне и рассказала. Я говорю, а что ж он скрывал? Она говорит, скромный был. И так судьбой страны ворочаю, говорит, а ещё и поэт. Дала мне его блокнот со стихами. Кожаный, синий: до того мне нравится, что возвращать ей не хочу. Но верну, конечно. И кожа такая… деликатная, что ли. Для стихов ― самое оно. А стихи все маленькие-маленькие. Коротенькие. Одно-два четверостишия. Некогда было писать, я понимаю. Там кукуруза, тут стиляги, не разорвёшься же. Вот послушайте:
Есть старинное преданье, Что навеки рай земной Заграждён нам в наказанье Непреклонною судьбой; Что дверей его хранитель — Ангел с пламенным мечом; Что путей в сию обитель Никогда мы не найдём.
Он замолчал. Я с детства терялся в стихах, но председатель вроде бы старался.
― Красиво, ― сказал я. ― Да, очень. Это Жуковский. У самого-то Медичева похуже были:
И станет нам аэроплан Сиять с рассветом. И будет пятилетний план Покрыт при этом.
Мы подошли к сорок третьему дому, где жил электрик. Я догадывался, что это должен быть пожилой человек, но такого мусорного ажиотажа на участке не ожидал. Прямо у калитки стоял огромный стог сена, с прислонённой к нему деревянной лестницей. Видимо, по ней забирался хозяин, чтобы затащить наверх обугленную тушу свиньи, которая там теперь отдыхала. Неподалёку валялось колесо от телеги. А на земле в совершенном беспорядке были разбросаны мотки проволоки, посуда, разломанные инструменты, драная одежда, гниющая еда. Хозяин, раздетый по пояс, ходил с граблями от одной кучи мусора к другой, поправляя сползающие штаны.
Они кричали, хотя никакого забора у электрика на участке не было, только калитка.
― Что это за сено у тебя? ― спросил председатель, когда мы вошли на участок. ― Спиздил, ― довольно ответил электрик, ― с самого поля пёр, весь взмок. Видишь, разделся. По дороге все хотели оторвать себе клочок. Ага! Хуй! Граблями по спине ― на! Вот, сено теперь есть. Что-нибудь сделаю с ним, как-нибудь употреблю. Может, крышу перекрою. А то с соседского дома вечно дождь льёт, всё прогнило.
Его полуразрушенный домик, непохожий на другие дачки, действительно был покрыт соломой, но соседских крыш я не увидел. Наверное, старик сочинял.
― Это кто? ― спросил он председателя. ― Это наш новый поляновец. Знакомься.
Я назвал имя и пожал очень неприятную руку.
― Он будет дом строить и времянку, а ты ему электрику проведёшь, ― сказал председатель. ― Можно. Проводов-то вон сколько, ― он кивнул на неопределённую кучу. ― А кто ж будет строить? ― А то ты не знаешь. ― Неужели эти ворюги с тринадцатого? Ой, Славка, ― обратился он ко мне, ― пропал твой домик. Они мало того что все материалы попрут, так ещё и… У них знаешь собака какая? Цербер! Повадилась срать мне под яблони. Такие яблоньки у меня были, от деда достались. Он мне перед отъездом-то сказал, береги, Митя, яблоньки. А собака всё засрала. Такая мельба, такая мельба… У меня через них все нервы продырявились. Во!
И он показал на дырку в штанах.
Я не знал, что говорить. Просто смотрел на председателя в надежде, что он знает.
― Иваныч, ладно, ― сказал председатель, ― ещё никто ничего не строит. Вечно у тебя все виноваты. Я с тобой вот ещё о чём хотел поговорить. Ты опять взялся? Вчера ко мне Лариска приходила, вся в слезах. ― Лариска? Это с какого участка? ― С какого надо. Ты уже не помнишь? ― Фёдорыч. ― Иваныч. ― Фёдорыч, ты ж понимаешь. Надо мне. Чего они все? Ну знаете же мою ситуацию. ― Знаем. Но и ты нас пойми. Давай хоть раз-два в месяц. А то ты еженедельно уже стал. Посовестись вот хоть нового жителя. ― Придёт и его час, ― вдруг улыбнувшись, сказал электрик. Я улыбнулся в ответ. ― Иваныч, ― строго сказал председатель. Я вечером зайду, поговорим ещё.
Мы вышли и отправились на тринадцатый участок, к тем самым строителям.
― А что он такое делает? ― спросил я. ― Иваныч? Насилует. ― В каком смысле? ― В очевидном. Подбегает ночью с граблями своими ― у него ещё одни есть, укороченные, ― и насилует.
Я вспомнил, чему я улыбнулся, и снова спросил:
― А что ж вы его не?.. Ну, в полицию?
Председатель вздохнул:
― Да жалко его. Он живёт тут один круглый год. За свет-воду не платит. Если ещё и насиловать перестанет, пропадёт же человек. И так уже кожа, кости и ещё чуть кожи. ― Как же он стог такой дотащил? ― А-а. Из последних сил. Или подговорил кого. Может, жертву свою ― в обмен на свободу. Я тебя, мол, сегодня ночью не трону, но ты уж, будь любезен, стог мне приволоки. Да вы не пугайтесь так, Слава, не бойтесь. Он не опасный. У него уж там всё раскрошилось. Совсем не больно. Не знаю, как и назвать-то даже… Микродискомфорт, что ли. ― А он, получается, и вас?.. ― Многократно. Он всех тут уже по нескольку раз. А я не обращаю внимания. Что ж поделаешь. Ну вот так человек устроен. Зато свет вам проведёт, будете при свете сидеть. Почитаете хоть. Телефончик зарядите. Энергия! ― А вот эти строители, с тринадцатого участка… ― Да. ― Что у них за собака? Не бультерьер случайно? ― Отродясь у них собаки не было. Я же говорю: спокойствие у нас, какое поискать.
Мы свернули и пошли вдоль леса. Заморосил весенний дождь. Навстречу нам попался человек. Он был толстый и весь покрыт какой-то зловонной жижей, что не шло к его белой рубашке и фартуку. На верёвке он вёл такую же белоснежно-загаженную козу.
― Игнат Игнатыч. ― Фёдорыч, ― у толстяка оказался высокий голос. ― Что такое? ― спросил председатель. ― Да это ужас. Стою сейчас на кухне, готовлю грушу фламбе. Весь, как видишь, в белом. Коньячок подливаю. Объедения ожидаю, значит. И тут у соседа с семьдесят первого опять трубу прорвало. И всё мне в кухню, она же рядом. Я Беату схватил ― и к тебе. А ты сам ко мне идёшь. ― Да я не к тебе. Мы к строителям. Это вот Слава, познакомься.
Я пожал руку похлеще электриковской.
― Мы к Иванычу ходили. Теперь вот к строителям. Человек строиться будет.
Игнат Игнатыч улыбнулся, как будто припомнив что-то приятное.
― А что ж, Слава, Иваныч вас уже того? ― Игнат Игнатыч, человек только приехал, ― ответил за меня председатель, ― а ты уже с Иванычем его сталкиваешь.
Игнат Игнатыч захихикал.
― Нет пока, ― ответил я, ― он сказал, что мой час ещё придёт.
Тут уж захихикали они оба.
― Я тогда домой пойду, ― сказал Игнат Игнатыч, ― фламбе попробую воскресить. А ты зайди к этим козлам, ― он виновато посмотрел на Беату. ― Только не верь им, не верь. Это явно не в последний раз! ― Ну, зачем ты так? ― успокоил председатель. ― Ну, прорвало у людей трубу… ― Шестой раз. ― Ну ладно. Иванычу же прощаем. ― Так он какая-никакая компания. Ненадолго. А эти для себя живут. ― Игнат Игнатыч, я поговорю. Не обижайся на них.
Мы пошли втроём. Игнат Игнатыч плёлся сзади с Беатой, то проклиная соседей, то восхваляя фламбе и французскую кулинарию в целом.
― Интересно как здесь участки расположены, ― сказал я, ― не по порядку. ― Это Медичев так придумал. Не знаю, правда, зачем.
Он достал карту Св. Полян.
― Вот видите, на треугольник похоже, вверх ногами. Вот здесь въезд. Вот ваш участок, вот мы здесь, у леса. ― Воронка, ― сказал Игнат Игнатыч сзади, ― на воронку похоже. Я через такую домашнее бордо по бутылкам разливаю.
Он свернул на свой участок, мы попрощались. Дождь перестал.
Со строителями знакомство вышло коротким. Они сидели на скамейке перед домом, похожие, как братья. К счастью, председатель заранее предупредил меня: родства тут нет. У обоих были деловитые сосредоточенные лица, крупные руки, шеи под стать. Играло радио: их любимая строительная волна. Первый брал идеально обструганный брусок и вколачивал в него по краям два гвоздя. Вколачивал так, что шляпка утопала в плотной древесине. После этого передавал брусок второму, который, работая клещами и молотком, старался выбить или вынуть гвоздь из бруска. Я подумал, что они не особенно заняты, но председатель, больше меня знавший местные порядки, сказал, что беспокоить их не стоит. Через час ― так через час. Я назвал номер участка, и мы ушли.
― Что это они делают? ― спросил я. ― Тренируются. Давно никто не строился у нас, сноровку потеряли. Не бойтесь, они через час будут у вас. Пунктуальные ребята. А руки ― чистое золото! ― Может, мне в Москве поискать строителей? ― Да вы что? ― председатель остановился. ― Они тут всем строили дачи. Третье поколение тут живёт. Я бы вам не рекомендовал. Вы ещё молодой человек, наверное, для вас традиции не такое весомое понятие. Но, прошу, послушайте меня: не начинайте против течения. У нас тут годами сложено…
Он замолчал. Мне стало неловко, что он так разволновался из-за меня.
― Через час они придут? ― нарочно переспросил я. Председатель приятно улыбнулся. ― Да.
У него нашлись какие-то дела, но через час он обещал быть у меня на участке.
― Подождите там, ― попросил он. ― А вечером приедет специалист по канализации, и вроде всё: с главными людьми я вас тут познакомил, получается.
Я даже не стал спрашивать, тот ли это специалист, который устанавливал трубы соседям Игнат Игнатыча: так прозрачно это проглядывало. Мы расстались с Леонидом Фёдоровичем, я дошёл до своего участка. Из машины я достал складной рыбацкий стульчик и поставил его прямо в сырую глину: ничего другого у меня пока не водилось. Участок был небольшой, ровный. Я стал думать, как он расцветёт через год. Достроится дом, вырастет забор. Никаких теплиц заводить я не стану. Едва ли хватит меня и на деревья. Буду сидеть бесконечными июльскими вечерами с чашкой чая. Может, позову девушку или троих девушек, как повезёт. Тогда всё же нужно посадить вишню: она так притягательно цветёт. Не для меня, для них.
Вспомнив о девушках, я вспомнил и о бывшей жене. Я решил написать ей. Сообщение вышло длинное: я рассказал про полуобнажённого электрика с его укороченными граблями и привычкой насиловать; про залитого нечистотами Игнат Игнатыча; про механически настроенных строителей, которых ждал с минуты на минуту; про аккуратного председателя. Чтобы она ответила, я схитрил и закончил сообщение вопросом. «Как думаешь, куда это я попал?» ― написал я. Но, как и во все прошедшие месяцы, она не ответила.
Да, вам не послышалось. Каждого из здесь сидящих – обманывали каждый день, долгие годы. Обманывали самые близкие, авторитетные и приятные вам люди. И не только вас – меня обманывали тоже.
Добрая половина здесь присутствующих теперь имеют диплом по профессии, к которой не имеют ни таланта, ни душевного расположения. Вы тянули эту лямку, отбывали учебу от звонка до звонка, и сегодня упьётесь до чертиков на радостях от того, что это всё наконец-то кончилось.
Что вы вообще здесь делали?
Да, конечно. Мама сказала, что конкурс на специальность позволяет вам сюда поступить. Или папа сказал, что без высшего образования вы никогда не станете успешным человеком.
А много ли успеха в том, чтобы пойти потом на нелюбимую работу, и отбывать её точно так же, от звонка до звонка? Что? Вы думаете, там будет по-другому? Ха-ха три раза. От «удовольствия» которое доставила вам ваша учеба, отнимите студенческие тусовки, возможность прогулять пары, сдать экзамен за подарок преподавателю и добавьте козла-начальника, самостоятельную оплату всех счетов, ипотеку и двух-трех детей. У большинства из вас в ближайшие годы жизнь будет выглядеть именно так.
Кому-то, редким счастливчикам, это вполне подойдёт. Вы будете изредка встречаться с однокашниками, с удовольствием рассказывать о работе, собаке и тёще, показывать фотографии ваших отпрысков и не понимать, откуда в глазах ваших приятелей такая тоска, и почему Толик Иванов нажрался вусмерть в первые же три часа…
А Толику Иванову, и сотням, тысячам, миллионам людей просто не сказали, что жена-работа-ипотека-пенсия-смерть – это не обязательная программа бытия. Девушек, это, кстати, тоже касается. Их – в первую очередь касается. Любая порядочная девушка должна мечтать о семье и детях. Ну или о карьере, на худой конец – не это ли вам вдалбливают с самого раннего детства?
Вы молоды. Каждый из здесь присутствующих годится мне во внуки. И всё же у каждого из вас в голове уже столько дерьма из догм, сценариев, установок и принципов «нормальности», что вашу жизнь можно просчитать наперед, что бы я вам сегодня ни сказал.
Враньё. Кругом одно враньё.
Ни высшее образование, ни карьера, ни семья, ни любовники, ни дети не способны сделать вас счастливыми. По крайней мере, сами по себе. А проблема в том, что никто, как правило, не задаётся вопросом, а надо ли это всё конкретно ему… зачем спрашивать? Ведь всё уже решено до нас. Есть базовый набор «как у нормальных людей», и ты должен стремиться к нему...
Ирония в том, что этот набор очень меняется в зависимости от того, где вы росли. Почти все здесь сидящие – выходцы из среднего класса. И нормы у вас такие, как принято в среднем классе.
За свою жизнь мне довелось пообщаться со многими людьми. И могу сказать, что где-то норма – отсидеть пару раз ещё до тридцати. Где-то удивительно пережить рубеж в 40 лет и не сторчаться.
Самые чувствительные могут уже падать в обморок. И спрашивать: а зачем, собственно, я омрачаю такой торжественный и радостный день разговорами о каких-то отбросах?
Потому что ничего он не радостный. А те «отбросы» тоже считают, что они – нормальные. У них своя норма, своя мораль, свой сценарий.
А у вас с ними гораздо больше общего, чем вы думаете.
Отсутствие выбора. Жизнь, прописанная наперёд. Предсказуемость. Тоска, ощущение несчастья. Различаются лишь методы, которыми вы будете это всё заглушать – кто-то – дорогим виски, кто-то – дешёвой водкой, кто-то – шоппингом или залипанием на бессмысленные сериалы или соцсети.
На выпускных принято говорить, что вам открыты все дороги. Так вот, это – тоже враньё. На самом деле большинство дорог вам уже закрыто. Причем самым надежным способом – вы просто разучились их видеть.
Когда мы рождаемся, для нас действительно почти не существует ничего не возможного. Каждый может стать космонавтом, примой-балериной, писателем, учителем, директором завода – кем угодно. И дети мечтают, играют, через игру тренируясь и примеряя на себя новые роли, как котята обучаются охоте, бегая за сухим листком.
И тогда же вы получили первую дозу первоклассного вранья.
«Нет, ты не сможешь стать ветеринаром. Ты же боишься собак!»
«Да какой из тебя писатель, у тебя же тройка по русскому»
«Какая тебе ещё БМВ… если будешь плохо учиться, будешь бомжом, а не бизнесменом».
Сколько же вокруг людей, которые точно знают, как надо, а как нельзя! Какие люди становятся богатыми, успешными и счастливыми, а какие умирают в нищете и забвении!
Вот только большая часть советчиков и понятия не имеет, о чем говорит, тупо повторяя то, что сказали им когда-то. И ненавидят свою жизнь от звонка утреннего будильника до… отпуска, выходного, пенсии, или чего-то ещё, чего постоянно ждут. Что вот-вот оно станет хорошо, они ведь делали всё правильно… А оно – не становится.
Один мой знакомый недавно издал свой третий бестселлер. Если бы он сегодня оказался здесь, вы бы тоже встали к нему в очередь за автографами. И никто бы не подумал, что он – бывший наркоман, что у него ВИЧ уже 20 лет, а прекрасно выглядит он только потому, что вовремя успел одуматься и начать принимать терапию.
Другой мой знакомый на днях стал третий раз дедушкой. Хотя вся родня и друзья наперебой убеждали его, что всё, что он может получить от парапланеризма – это перелом позвоночника. Но точно не верную жену и счастье на долгие годы…
Не подумайте, что я сейчас пропагандирую наркотики и экстремальные виды спорта. Отнюдь. Действительно, большинство наркоманов окажутся в могиле, а спортсменов-экстремалов – на больничной койке.
Только вот… не обязательно.
Как не обязательно примерный семьянин, окруженный детьми, внуками и правнуками, выпьет свой заслуженный стакан воды и испустит последний вздох счастливым.
Нет правильных рецептов. Нет никаких норм. И никаких законов, кроме уголовного кодекса. Да и тот на практике работает не всегда…
А единственный способ быть по-настоящему счастливым – задавать себе очень неприятные и неудобные вопросы.
Кто я? Что мне нужно? Что я чувствую сейчас? Что я делаю со своей жизнью?
Задавать сейчас и потом. Каждый раз, когда вы принимаете решение. Каждый раз, когда вы встаете утром с кровати.
Знаете, почему этого никто не делает?
Нет, не потому что это как-то сложно. Не потому, что никто этого не умеет.
Потому, что с ответами придётся как-то жить.
И вдруг окажется, что вы выполнили всю программу, заложенную в вас родителями, приятелями и обществом, но это завело вас совсем не туда, куда хочется.
Что вас тошнит от человека, с которым вы сорок лет просыпаетесь в одной постели. Или – упаси боже – что вы не любите собственных детей. Что, возможно, вы совсем не так порядочны, как вам кажется, а ваш начальник всё-таки не зря к вам придирается. Что не нормально терпеть побои или измены супруга, и нет, так не у всех. Что вам не хочется переводить бабушку через дорогу, и вы не рады за лучшего друга, получившего повышение.
Столкнуться с собой, со всеми своими недостатками, трусостью, а ещё принять ответственность за всё, что с вами происходит – для большинства непосильная ноша. Это делает ваш жизненный путь в сотню раз длиннее, чем у тех, кто идёт по заранее прописанной роли. Это трудно. Это страшно.
Это – свобода.
Но зачем думать, просчитывать шаги и последствия, когда можно этого не делать? Половина из вас уже разучилась это делать. Всё уже продумано за вас… Ведь быть свободным – это значит, что если твоя жизнь не удалась, в этом некого винить, кроме себя самого. Куда проще ныть, что мама запретила учиться по другой специальности и именно поэтому вы сорок лет так страдали, а сейчас уже поздно что-то менять.
С чем я должен сегодня вас поздравить? С этим радостным и торжественным днём? Какая возмутительная чушь. С началом самостоятельной жизни? Да здесь едва ли каждый десятый знает, что с ней делать. А ваши планы не заходят дальше того, как накопить на хорошую машину и квартиру и съехать от родителей.
Вы не осознаёте, не понимаете всего многообразия жизненных путей… да и не хотите понимать. Для вас ещё не поздно что-то изменить. Ни для кого не поздно, пока он дышит. Но многие не воспользуются этим правом, не зададут себе трудных вопросов. Знаете, что вы будете говорить уже через несколько лет?
«Да, я едва заставляю себя вставать утром с постели… Но я не могу сейчас сменить работу, кризис»
«Да куда я уйду от него, у нас же дети»
«Вот сначала погасим ипотеку, а потом…»
«Нет, мне уже слишком поздно чтобы…»
Большинство из вас никогда так и не начнёт по-настоящему жить. А когда вы всё поймёте, вы будете такие же старые и больные, как я. Но я хотя бы успел, хоть и заплатил за всё огромную цену, и плачу до сих пор. Репутацией, отношениями, деньгами. Каждый раз, делая выбор отойти от сценария. Каждый раз, когда выбираю свободу вместо нормы. Но успеете ли вы? И готовы ли вы расплатиться?..»
– Виктор Степанович!
Седой старик с аккуратной стрижкой оторвал тяжёлый взгляд от листка бумаги. Глаза вошедшей женщины светились щенячьим восторгом, а в руках она сжимала его последнюю книгу. Повезло – весь тираж раскупили буквально в первые часы. Успела же ухватить…
– Все уже на месте… ждём только вас. Вы знаете, у нас никогда ещё не собиралось столько людей! Пришли даже выпуски прошлых лет. Они еле-еле все поместились… За всю историю университета вы – самый выдающийся выпускник, мы так рады, что вы наконец приняли приглашение… Виктор Степанович, простите, но я просто не могу не воспользоваться случаем! Потом к вам будет не пробиться… вы подпишете?
Старик четким отработанным движением поставил автограф и написал:
«От автора на добрую память. Никогда не прекращайте думать и искать».
Внутренний двор университета напоминал площадку рок-фестиваля.
Виктор Степанович оглядел собравшихся. Красивые, молодые беспечные лица, нарядные платья, выглаженные костюмы. И глаза – ждущие, восторженные, дерзкие и нетерпеливые – но равно блаженные в своем неведении. Счастливые беззаботностью юности. Бумажка с заготовленной речью жгла карман. Он прокашлялся, покрепче взялся за микрофон и хорошо поставленным, почти не дрогнувшим голосом сказал:
– Дорогие выпускники! Сегодня – радостный и торжественный день…
Где там этот самый бог я так и не поняла, там речь вообще не о нем, там вообще не сразу ясно, о чем речь. На мой взгляд книга отлично подойдет всяким затворникам, что часами копаются в своих воспаленных мозгах и своем прошлом.
Я плохо запомнила сюжет, у меня в целом с памятью не очень, но суть в чем… а в чем, собственно говоря, суть я не знаю. Чет там дети какие-то играют, бесятся, мелко пакостят, потом, конечно, доигрались, один утоп, оставив в головах двух других детей неизгладимую вмятину в черепушке. Вот они видимо всем скопом и загнались, не пережили это достойным образом, и взрослые тут тоже не особенно помогли. История стара как мир. Глазами ребенка мы смотрим на то, как семейные трагедии протягивают свои когтистые лапы через время, продолжая царапать и без того израненные сердца некогда малышей. Хотелось бы сказать «ну сходите уже к психологу», но какой там, это Индия. Да, кстати, это про Индию, но вы там веселенькие холи праздники не увидите, многочисленные божки тоже пройдут мимо. Тут не про то, тут про это, про семью и возню в прошлогоднем дерьме.
В целом мы все так копаемся в детских психотравмах, кто-то выныривает на поверхность, кто-то передаёт свои трагедии по наследству, методов борьбы много и герои повзрослевшими глазами зыркают на обрывки совсем не радужного прошлого и придумывают свои способы самобичевания. А вокруг расписные просторы, тут вам и шум реки, и сырой субтропический воздух, красиво, со смаком, как говорится. И это вам ни «Шантарам» с трущобами и бандитами, ни «Дети полуночи» с глубоким уходом в историю. Это какая-то совсем другая Индия, на мой взгляд. Ну не зря же говорят, что Индия страна многогранная и многоликая, как и их боги.
Мне читалось нудно и лениво, будто не дотягивает до чего-то сверхсерьёзного, но и не блещет чем-то подвижным и интересным, зато наталкивает на рефлексию. Вот и ушла в рефлексию, стряхнув пылищу с полок моих воспоминаний. Ещё там со временем беда, оно как будто замерло на одной отметке, хотя четко показано, во тута они взрослые, а вот тута дети. Но по мне автор чудесным образом стер понятие времени, плевать он на него хотел. Чудно пишет, ничего не скажешь, увлекает по-своему.
В оконцове я порядочно офигела, автор вонзил последнюю пику в мой больной разум, так что осадочек чего-то мерзкого намертво застрял в голове. Но на то Арундати Рой и писатель, что вот так, обычными буквами, собранными в слова и затем в предложения, может заставить ощутить вкус книги, а какой тут уж видимо не нам решать, но вкус останется, это я вам обещаю.
Поиграем? Пишите в комментариях как поступит главный герой, и на следующей неделе самый популярный вариант получит продолжение.
Однажды зимой на белый свет явился мальчик.
Да, так началась моя история. Родители неохотно рассказывали мне об этих вещах, но сам я нередко представлял себе тот день, когда родился. Он ведь наверняка был особенным для всех, правда?
И наверняка в тот день я много плакал — радовался, что теперь буду здесь жить. Мною, конечно же, любовались уставшая мама и счастливый отец. Потом в комнату заходили мои братья и сестры — всего семеро. Они заглядывали мне в лицо, шутливо перемигивались и хихикали, а вскоре нетерпеливый отец погнал прочь шумную ораву.
Вот такой теплый прием оказали малышу. То есть мне. Но шли дни. Мать, как всегда, непрерывно хлопотала по хозяйству и иногда навещала меня, а отца я уже в ту пору, наверное, почти не видел. Когда же я достаточно подрос, то стал кушать вместе со всеми за одним столом, однако всякий раз налетели старшие, сметая лучшую еду, и мне достался какой-то разваренный овощ. Я с нетерпением ждал того дня, когда стану достаточно сильным, чтобы отвоевать самый вкусный кусок.
В шесть лет наконец стал самостоятельным - уже свободно выходил из дома, помогал родителям в самых простых делах и довольно много знал. Например, что меня зовут Джойс, и это означает "молодой козел".
В остальном мало что изменилось. Вечно уставшая мать иногда пыталась быть ласковой, отец пропадал все дни на полевых работах, а отношения с братьями и сестрами у меня не ладились. Возможно потому, что мы все еще конкурировали за еду. Кушать хотелось всегда.
А жили мы в маленькой деревушке, народ которой взращивали культуры или разводили скот. Новые лица появлялись только когда сюда забредал, как мне потом объяснили, случайный сборщик податей. Вот как выглядела деревушка: хлипкие лачуги и крепкие новые дома были разбросаны по округе в случайном порядке. В центре деревни находился рынок, ближе к реке — лавка кузнеца. Церкви у нас не было, да и ходили слухи, что некоторые жители еще поклоняются старым богам, а вокруг деревни имелся забор из густого леса.
И вот я мучительно размышлял чем бы заняться сегодня, когда, сам того не замечая, забрел в деревенские переулки.
К слову, мир переулков был самым захватывающим местом для мальчишек всех мастей и возрастов. Здесь творилось беззаконие, вершилась справедливость, заключались союзы и объявлялись войны. Я был слишком хилым, поэтому обычно не заворачивал в такие места, но сейчас меня привел сюда то ли злой рок, то ли удача.
Свора мальчишек колошматила Криспина — толстого сына старосты деревни. Почти вся деревенская ребятня скудно питалась, от того они были худы, и один только вид отъевшегося Криспина выводил их из себя. Во главе нападающих я увидел своего старшего брата Дрю, славящегося хулиганствами. Он схватил Криспина за грудки, повалил наземь и занес кулак для удара. Стая мальчишек улюлюкала.
Если вам не терпится узнать историю мальчика и прокачать своего героя в смеси РПГ и симулятора, то милости прошу в приложение. Оставляйте комментарии, подписывайтесь на группу - мне очень важна ваша поддержка!