Сегодня решила поделиться немного личным. Назвать себя начинающим писателем язык не поворачивается, но тем не менее, книгу я начала писать. (тут на пикабу есть нисколько кусков, если кому интересно). Спустя несколько лет терзаний и фантазий о том, что мне бы хотелось это сделать. Как ни странно, но кое-какой план на будущее тоже уже есть. Что можно будет сделать и куда выложить мою историю, если я её закончу (очень на это надеюсь).
Видимо, экзистенциальный кризис 30 лет сдвинул меня с мёртвой точки. Как-то вдруг осозналось, что жизнь конечна, и откладывать всё на «мифическое потом» глупо. Внутренний критик, вечно требующий писать либо гениально, либо никак, был задвинут куда подальше.
Не могу похвастаться и половиной написанной книги, но пролог и первая глава уже есть. Я даже выложила их на одну площадку ради эксперимента. Вау-эффекта не было, но пара положительных комментариев и лайков здорово подняли настроение и мотивацию.
Скажу честно, идёт довольно тяжело, так как опыта в этом фактически нет. Только некоторый навык, уже немного полузабытый, с школьных уроков по литературе в написании сочинений. Это всегда давалось мне легко и быстро. И пройденный курс «Как писать фантастику». Некоторую базу и ответ редактора по нескольким маленьким рассказам я там получила.
Каждый раз, когда сажусь писать, приходится себя тормозить и не закапываться во все мелочи. Это только первый черновик, который после будет ещё переписываться. По сути – скелет. Но мой перфекционизм всё же так просто не сдаётся. Приходится работать и над этим тоже. ))
В написании очень помогают (а иногда и усложняют в хорошем смысле слова) пара, уже ставших настольными, книг:
-«Анатомия истории. 22 шага к созданию успешного сценария» Джон Труби
-«Психология для сценаристов» Уильям Индик.
Если вдруг кто-то не знает, с чего начать писать, как подступиться и что нужно продумать – эти книги вас спасут и замотивируют.
Я не претендую на премии и бестселлеры, написание книги – абсолютно личная и важная только для меня история. Возможно, я её даже напечатаю в нескольких экземплярах и поставлю себе на полку (как мне кажется, это крутой повод собой гордиться). Если же моё творчество кого-то заинтересует и принесёт немного позитива – что ж, это безусловно добавит мне поводов для радости.
Есть ли тут ещё начинающие авторы?) Делитесь своими мыслями как вам даётся писательство)
Время доброе, читатели и читательницы. Я оставил много отсылок и пасхалок в рассказе "Молчание", и решил сделать разбор, чтобы простимулировать Ваш интерес к чтению (особенно книги "Хроники Айо").
Предупреждаю тех, кто не читал рассказ – будут спойлеры.
*хлопок в ладоши*Погнали!
Первым из-под заголовка выйдет и встретит Вас эпиграф с цитатой из трека Смоки Мо – "Финальная встреча" с альбома "Время Тигра (2011)":
И пусть человек стоит на высшей ступени.
Но, когда выхода нет, он стоит на ней на коленях.
Официальная обложка альбома
Тигров в рассказе нет. Единственный тигр – это читатель)) Выбранная строчка из трека максимально точно передаёт отчаяние героя после череды событий, через которые он прошёл (пробежал), и в конце концов, рухнул на колени от бессилия.
Рассказ стартует со слова "Альфа", которое является кличкой собаки, а заканчивается названием станции – "Омега". Символично, циклично, завершённо.
Далее, знакомство со "Стасом"... со "стаей" – перечисление кличек собак, которых главный герой запрягает в собачью упряжку.
В моей стае присутствуют довольно интересные личности: Герда, Айо, Радон, Плуто, Орион, Кай, Ричи, Альфа, Тайлунг.
Если прищурить левый глаз, высунуть язык и поднять правую руку, то можно заметить, как из заглавных букв имён собственных собирается трансформер новое слово: Гарпократ.
– Это ещё что такое? – спросите Вы, и будете правы, т.к. слово малоизвестное.
– Не что, а кто! – поправит Вас Древнегреческий бог молчания – Гарпократ. Вообще, это интерпретация древними греками Египетского бога Хор-Па-Крат. Что называется: "Жулик, не воруй! А кради, как художник!".
Не знаю, что у него в руке. Не спрашивайте...
Следующая строчка врывается со звуковым сопровождением шоу "Разрушители мифов":
Герда и Кай – игривые умные хаски. Они не брат с сестрой. Просто, их нам привезли вместе из одного питомника.
Оказывается, Кай и Герда были соседями, но любили друг друга какбрат с сестрой. Мир пошатнулся... Один из столпов конспирологии, на которых держалась плоская Земля был взвешен и найден лёгким.
Кадр из мультфильма "Снежная королева"
Перелистываем:
По всей нашей полярной базе аккуратно и равномерно, словно масло ножом, размазано чистое снежное безмолвие. Настоящий рай интроверта. Как приятно здесь выйти наружу в - 46°С и вдохнуть свежий обжигающий ноздри воздух, а затем выдохнуть живой тёплый пар. Если в аду жара, то рай ледяной, по идее, поэтому здесь – ни души. Ну, кроме малочисленного населения исследовательской станции.
В одном абзаце две отсылки к творчеству Смоки Мо. Вот это да!
Мистическое число 46, которое активно фигурирует в альбоме "Пл-46" (2006)
И цитата из трека "Лёд": В аду жара и рай ледяной по идее.
Число сильно въелось в мозг, поэтому не раз встретится по ходу книги. Ну, а цитата довольно хорошо подходит для описания полярного круга с последующим дополнением : "Поэтому здесь ни души."
Далее:
Сегодня ожидается обычный солнечный, насколько это возможно для нашего полярного круга, вторник.
Перед выездом со станции я зашёл в метеоблок и попросил Ника ещё раз проверить метеорологические данные.
– Скорость ветра: 8 м/с, температура воздуха за бортом: -12°С. Вероятность бурана три процента, – буркнул он мне, запивая слова горячим чаем, и подытожил. – День улётный.
"Вторник", "Улётный день" – слова намекающие на трек "Вторник". По мотивам этого трека написан рассказ "Отдел кадров" в уже упомянутой книге "Хроники Айо".
812 – код города Санкт-Петербург, который Смоки Мо часто использует в своих треках.
Вообще, здесь основные персонажи Майк (Миша) и Ник (Николас) – это отсылка к нашумевшему "перехваченному" белорусской разведкой диалогу. Мем, как мем. Идём дальше.
Я стоял в упряжке и подстегивал своих лаек. Их было 9. Как греческих муз, как планет, как кошачьих жизней. 9, как кругов ада.
9 моих хвостатых ангелов в шерсти, мчащих меня подальше от ледяной смерти в бесконечной пустыне зимы.
Хочу заметить, если в тексте число написано цифрами, то оно является отсылкой, если нет, то число написано словами. Такие дела. Здесь число 9 напрямую напоминает, сколько планет изначально числилось в Солнечной системе, пока не убрали Плутон в августе 2006 года. Года, в котором мы с упоением болели за Диму Билана на Евровидении. Было время...
– Я ночной хулиган, говорит...
Кстати, когда Майк переместится в пространстве, то исчезнет пёс по кличке Плуто. Именно по этой причине. Из-за Билана.
Итак, мы подходим к пятой странице рассказа:
Я двигался навстречу дронам и собакам и звал их:
– Тайлуунг!
Я упал от ветра, поднялся и продолжил идти.
– Радоон!
Меня начало тревожить, что я не слышу их лая.
– Ориооон!
Тревога усиливалась, пульс и дыхание участились. Волнение начало подбираться сквозь складки одежды к моей душе.
– Плуутоо!
Верёвка в руке натянулась. Со жгучей надеждой выбраться, набрав полную грудь обжигающего ледяного ветра, крикнул:
– Айооо!
Здесь снова по кличкам собак образуется слово "Тропа" – этим термином в организации "Пандорум" обозначается переход между слоями мироздания. Если в книге Вы этого не встретили – не отчаивайтесь, поставьте коньяк на место. Книга про "Пандорум" ещё даже не в прихожей, она только выбирает в чём выйти в свет. И выйдет, скорее всего, после того, как Булджать выпустит ролик про вторую Пчелиную войну.
Я взглянул под ноги и натурально подпрыгнул, и заорал. Прямо подо мной, по ту сторону льда, огромное чудовище долбило по льду клешнями, как у богомола. У него была гигантская акулья голова с золотыми рогами, на толстом китовом туловище вместо плавников на груди красовались клешни. Чёрное чешуйчатое тело заканчивалось не обычным хвостом, как у китов, а копной щупалец, как у кальмара. Размером каждое щупальце, кажется, с анаконду.
Здесь Мегалофобия с гордостью показывает Майку своё творение. Описание выглядит знакомо, особенно для тех, кто провёл в "Subnautica" не один час.
Я и моя тревожность (я слева)
Хмыкнув, я надел водолазку-безрукавку, свитер и усердно стал обвязывать отрезанные рукава вокруг шеи и руки. В процессе заметил, что наручные часы встали на 19:59.
И встали они так не случайно. Во-первых, они рады Вас видеть, а во-вторых это классическая отсылка на часах. В 1959 году произошёл загадочный инцидент перевала Дятлова.
Продолжаем. Возможно, что-то я пропустил, что-то уже сам забыл. "Время память точит", или как там было?..
– Меня зовут Коля, это Александр, это Людмила, Игорь и Юрий, Георгий и Александр, – указывая на товарищей, познакомил меня Коля и потом обратился ко мне. – Ты чего, заблудился?
Опять же, приём из каратэ – заглавные буквы образуют слово.
– Назовёте слово сразу или будем угадывать по буквам? – спросил ведущий. Этим ведущим был Альберт Эйнштейн.
Классика
"Калиюга" – так в индуистских ведах называется четвёртая юга или эпоха, Характеризуется падением нравственности, поскольку добро в мире уменьшается до одной четверти от первоначального состояния. Варианты трактовки названия: «век демона Кали», «железный век», «век раздора». Ну, тут всё ясно. В 2012 начался конец света и плавно продолжается до сих пор. Всё, кина не будет – свет кончился. Это же слово, но уже ртом скажет персонаж Первород в рассказе "Загробный клуб".
Идём далее - встречаем Виталия.
Палатка была составлена из двух сшитых кусков брезента. И снаружи выглядела просторной. У входа, воткнутые в снег забором стояли простенькие лыжи.
Я, пригибаясь, вошёл в палатку. Внутри у входа были сложены лыжные ботинки и валенки. У дальней стенки стояла затопленная буржуйка. За ней на брезенте были видны косые порезы. По бокам лежали вещи и спальные мешки. Несколько старых футляров для фотоаппаратов. Обещанных Колей людей нигде не было.
Я развернулся и, вдруг, увидел ещё порезы в палатке, будто кто-то забыл, где выход и хотел прорезать новый. Сердце тревожно заколотилось.
Достоверное описание палатки с места остановки группы Дятлова.
Далее на страницах 19-20 в рассказ вплетены две версии происшествия: Вспышка над горой Халатчахль (НЛО, испытание ракет);
Сход снежной лавины.
Далее по рассказу будет ещё версия, и в конце все оставшиеся. И там потом ваще такое будет!
Ну, а я предлагаю на этом пока остановиться. Продолжим в следующий раз. Что скажете?
Мне не нужны твои отговорки, Джек! Недоделанная работа никому не нужна! Всем плевать, что она почти готова. Устройство не работает, а значит, это просто бесполезная ерунда, железка. Не говори мне, что ты устал, старался… Ты потратил кучу времени впустую. Вместо того чтобы придумывать причины, почему ты не можешь, подумал бы о том, как ты это сделаешь.
Не кричи на меня, Джек! Тебе никто ничего не должен! Ты понял меня? Никто, никому, ничего! Тебя никто не просил, это твоё решение. Как и твоё решение записать меня в должники. Ты мог отказаться, уйти…
Хочешь поговорить о долге? Давай… давай! Ты почему-то решил, что цена твоей помощи велика. Но так ли это? Ты думаешь, ты уникален, или без тебя бы не справились? Тогда почему ты выставил именно такой ценник? Я думаю, это ничего не стоит. Ничего! Так почему я тебе должен, Джек?
Катись к чертям со своим авансом. Жизнь не долговая расписка!
В 1884 году из под пера Эбота Эддвинна, британского священнослужителя, ученого и писателя, выходит в свет оригинальное литературное произведение - "Флатландия". Представьте себе лист бумаги, бесконечно большой и тянущийся во все стороны. Теперь представьте, что на этом листе бумаги есть ряд геометрических фигур, но вместо того, чтобы оставаться на месте, эти фигуры перемещаются и живут сложной социальной жизнью. Добро пожаловать в Флатландию, мир, состоящий всего из двух измерений. Здесь есть ширина и длина, но нет высоты и глубины.
Книга рассказывает об А. Квадрате, который... ну, он буквально двухмерный квадрат. Он выступает в роли нашего проводника в царстве Флатландии и рассказывает о том, как живут его соотечественники и что они делают. Происходят два главных события, которые полностью меняют мировоззрение А. Квадрата. Первое - это его контакт с Лайндлендом, миром, имеющим только одно измерение, а второе - встреча с фигурой, известной как Лорд Сфера. Лорд Сфера утверждает, что он прибыл из странного трехмерного мира под названием Спейслэнд.
Звучит красиво, но действительно ли это научно-фантастический роман? Я бы утверждал, что да, безусловно. Научная фантастика всегда задавалась старым вопросом «что, если?», так и в случае с «Флатландией». В данном случае речь идет о том, что было бы, если бы мир состоял только из двух измерений. Я не могу сказать, когда именно я узнал о Флатландии, хотя думаю, что это произошло во время чтения «Физики невозможного» Мичио Каку. Независимо от того, где я впервые услышал о ней, я всегда находил концепцию Флатландии чрезвычайно увлекательной.
В 1885 году выходит роман Ричарда Джеффериса "После Лондона, или Дикая Англия". Ричард Джеффрис, который в 1879 году, судя по всему, первым использовал фразу «дикая жизнь» для описания окружающей среды, является одним из величайших английских писателей о природе. Но что менее известно, так это то, что он был также и романистом. Когда вспоминают его романы, то, как правило, упоминают его книгу «Бевис», повествующую о группе молодых ребят, которые играют в игры, строят поделки и иным образом развлекаются в мире природы. Гораздо менее известным является его антиутопическое произведение «После Лондона», опубликованное в 1885 году. В «После Лондона» за десять лет до того, как Г. Уэллс опубликовал свою куда более известную книгу «Машина времени», Джеффрис прогнозировал наступление времени, когда Лондон вернется к доиндустриальной эпохе, подобно тому как Лондон 802 701 года в романе Уэллса превратился в огромный сад. Действие романа «После Лондона» происходит после некоего грандиозного катаклизма (неуказанной экологической катастрофы, к примеру, наводнения), разрушившего индустриальный викторианский Лондон, который знал Ричард Джеффрис. Как и в «Машине времени», пейзаж (особенно для такого любителя природы, как Джеффрис) кажется утопическим, а вот люди превращают этот будущий мир в беспросветную антиутопию: хотя трубы и фабрики современного города исчезли, чтобы смениться идиллическими лесами и пастбищами, люди этого будущего мира вернулись к варварству. Главный герой романа «После Лондона» - мужчина по имени Феликс Аквила, который путешествует по этому неосредневековому миру, некоторое время живет в обществе пастухов и ищет в Англии свою возлюбленную. Джеффрис дал роману «После Лондона» подзаголовок «Дикая Англия», и он дикий в обоих смыслах: земля превратилась в огромные джунгли и болота, а люди стали бесчеловечными.
Несмотря на то, что роман не является сверхзахватывающим из-за своего неспешного и извилистого сюжета, он интересен в контексте взгляда Джеффриса на природу и интереса поздневикторианской эпохи к антиутопиям и постапокалиптической фантастике (сравните «Страну тьмы» Маргарет Олифант - это совсем другой ранний антиутопический отклик на индустриальную Англию). Ричард Джеффрис начал работу над «После Лондона» раньше 1885 года, возможно, в ответ на «Эревон» и «Грядущую расу», две утопии (хотя обе они являются скорее ироническими утопиями, чем откровенно антиутопиями), опубликованные в начале 1870-х годов.
В 1886 году увидел свет роман роман нашего незабвенного Жюля Верна "Робур-завоеватель".
Будучи известным энтузиастом авиации и уже рассказав о воздухоплавании в книге «Вокруг света за 80 дней», Верн в рассказе «Робур-завоеватель» 1886 года предвосхитил появление современного вертолета. Повесть рассказывает о гениальном изобретателе, который строит летательный аппарат из прессованного картона, летающий с помощью вращения лопастей, с дополнительными лопастями на носу и корме, помогающими набирать высоту. Верн изучил проекты вертолетов по имевшимся у него в распоряжении опытно-конструкторским образцам и предложил использовать электродвигатель в качестве источника энергии для подвижных крыльев летательного аппарата, которые должны были быть изготовлены из легких металлов, что примечательно, предсказав машину, работающую на чистой энергии, а не на паре, природном газе или нефти.
В том же 1886 году французский писатель и драматург, символист, Огюст де Вилье де Лиль-Адан выпускает свой роман "Ева будущего" (фр. L'Ève future). Нынче он часто упоминается как роман, популяризировавший термин "Андроид".
В книге «Ева будущего» рассказывается история изобретателя Томаса Эдисона (вымышленная версия реального Эдисона), который уже некоторое время экспериментирует с созданием женщины-андроида, когда его приятель, англичанин лорд Эвальд, обращается к нему за помощью. Эвальд влюбился в необычайно красивую женщину, начинающую актрису Алисию Клэри, которая на самом деле является точным подобием Венеры Милосской, выставленной в Лувре. Другими словами, она выглядит как будто эта статуя ожила. Однако, к сожалению, Эвальд с ужасом обнаруживает, что прекрасная внешность Алисии, напоминающая богиню, не соответствует ее характеру. Внешнее и внутреннее расходятся. То, что обещает ее тело, не может выполнить ее душа: «Ее внутреннее „я“ находилось в абсолютном противоречии с ее прекрасной внешностью. Ее красота была совершенно чужда ее словам, ее речь казалась неприемлемой для такого голоса». Создается впечатление, что «эта женщина случайно забрела в облик богини - что это тело ей не принадлежит».
Как вы понимаете, Эдисон берется за работу и создает из своего андроида копию Алисии, но с наполнением истинной богини.
Роман « Ева будущего» называют в равной степени потрясающим за его литературные эксперименты и яростный женоненавистнический характер. Роман также обсуждается как ключевой материал декадентского движения, как важный анализ социальных и культурных представлений об «истерии» в связи с работами Жана-Мартена Шарко и как важное произведение научной фантастики XIX века.
Книга «Люмен» была впервые опубликована Камилем Фламмарионом (1842-1925) в 1872 году в составе сборника «Истории бесконечности». Фламмарион был известным французским астрономом, писателем и весьма успешным популяризатором науки в конце XIX века. В этом знаменитом романе, написанном в форме философского диалога, космический дух по имени Люмен открывает молодому искателю знаний Кваренсу научные чудеса Вселенной. На его страницах автор смешивает эмпирические наблюдения о природе и скорости света с яркими рассуждениями на такие разнообразные темы, как реинкарнация, путешествия во времени, обратимость истории и экосферы других планет. Люмен - один из первых научно-фантастических романов, содержащих подробные описания инопланетных форм жизни, и первый, в котором (за 30 лет до появления теории относительности Эйнштейна) были представлены различия в восприятии, которые могут возникнуть в результате путешествия со скоростями, близкими и превышающими скорость света.
"Хрустальный век" Уильяма Генри Хадсона - ранний научно-фантастический роман. Первоначально он был опубликован в 1887 году анонимно, но в более поздних изданиях появилось имя автора. Некоторые сюжетные приемы, используемые в романе, повторяются в более поздних произведениях. Рассказчик отправляется в ботаническую экспедицию на холмы в окрестностях своего дома в Англии, но внезапно проваливается в сон, а затем приходит в себя в странной обстановке, не имея никакого представления о том, как это произошло. Дело в том, что он пролежал без сознания, по-видимому, тысячелетия или каким-то образом провалился через портал во времени и оказался в далеком-далеком будущем. Подобный способ переноса использовал Эдгар Райс Берроуз в своей серии «Джон Картер с Марса», где Картер таинственным образом попадает на красную планету без объяснения причин, хотя «Хрустальный век» предшествует «Джону Картеру» на добрых 25 лет или около того. История представляет собой интересное изображение того, как могло бы выглядеть далекое будущее и как вели бы себя люди того времени. Как бы то ни было, очнувшись после падения через неизвестное количество времени, он обнаруживает себя покрытым вьющимися растениями, из которых ему приходится выбираться. Его ботинки покрыты грязью, высохли, потрескались, как будто они состарились, а он нет. Он начинает идти по незнакомому ландшафту, проходя мимо животных, которые удивленно смотрят на него, словно узнают незнакомого человека, чужака. Может быть, они могут отличить хищника, когда видят его. Затем, как и в «Машине времени» Уэллса, наш рассказчик сразу же влюбляется в девушку среди небольшой группы людей, с которыми он сталкивается, хотя юная Йолетта гораздо более умна и независима, чем элои Уэлса. Смит пытается понять своеобразный уклад этих людей, но при этом с готовностью принимает их образ жизни и стремится вписаться в него с самого начала, не пытаясь понять, где он находится, как он туда попал, как мир стал таким, какой он есть, или что может лежать за пределами небольшой территории, которую населяет эта семья. Его одержимость Йолеттой управляет всеми его действиями с той минуты, как он увидел ее. Он даже не задумывается о своей семье или друзьях, о том, могут ли они беспокоиться о нем. Его увлечение Йолеттой носит почти рабский характер. Он отдает себя в аренду семье на год в обмен на костюм, который носят все члены группы, чтобы не выделяться и не обижать их, и тем самым угодить Йолетте. Его новых благодетелей возмущает внешний вид и одежда Смита, особенно его ботинки, хотя почему - так и не ясно. Читатель может лишь предположить, что это причуда их общества, как у нас принято снимать шляпу при входе в здание. Люди, кажется, легко обижаются, но так же быстро прощают и живут дальше. Они настолько привыкли к своему образу жизни, что им кажется непостижимым, что Смит может приехать из места, где все устроено иначе. Они похожи на элоев тем, что, кажется, не тратят времени на самоанализ, не задаются вопросом о своем существовании и не желают выходить за пределы своего маленького уголка мира.
Текст, как это было принято в то время, богат поэтическими описаниями, которые наскучили бы большинству современных читателей, но которые мне до сих пор нравятся. Я думаю, что современная проза часто бывает слишком резкой, но еще есть место для более красочного письма.
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Иллюстрация Лены Солнцевой. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
Здесь, за городом, ещё лежал клочками грязный снег. Чтобы согреться, я подошёл к турнику возле забора и подтянулся несколько раз. Мы условились с председателем на десять утра, но я приехал в Св. Поляны немного раньше.
Месяц назад я купил в СНТ «Св. Поляны», что по Минскому направлению, участок земли. Мне хотелось устроить тут дачу и в пятницу, после рабочей недели, не идти, как обычно, в «Апогей крафта» пить пиво, а ехать сюда, к трудяге-дятлу и луговым ромашкам. Ещё здесь можно было скрываться от преследований бывшей жены. До этих пор она никогда меня не преследовала, но, кто знает, что могло прийти ей в голову. Я не смог устоять и написал ей большое сообщение, с названием СНТ и схемой проезда.
А ровно в десять показался председатель.
― Слава, ― поздоровался он, назвав меня по имени. ― Леонид Фёдорович, ― ответил я.
Он был аккуратно одет: чёрный толстый свитер, чёрные брюки, чистые резиновые сапоги. Я, в спортивных штанах и куртке, проигрывал ему, хотя и приехал из города лишь полтора часа назад.
― Сначала пойдём к электрику, это сорок третий участок, ― сказал он. ― Это ближе, и дело у меня к нему есть.
По дороге он рассказал мне про Св. Поляны.
― За что вас к нам? ― сначала спросил он.
Я не понял, председатель засмеялся:
― Эти дачи с шестидесятых годов: их сначала раздавали бывшим заключённым. Хрущёв придумал такую программу: отсидел ― отдохни. Вот у нас такая шутка и ходит.
Я вежливо улыбнулся.
― А основал это место второй зам секретаря Кировского райкома ― товарищ Медичев. Имя-отчество не помню уже. Я с девяностого года тут председатель. Какой у вас участок? ― Пятьдесят четвёртый. ― Хорошие соседи у вас. Не все, правда. Но хорошие есть. У нас тут разный народ, в основном, конечно, спокойный: дети тех, кто в шестидесятых получал участки. Но вот электрик, например, в шестьдесят шестом получил и так и живёт. Никаких детей заводить не стал, сам живёт. ― Ну, что, правильно, ― сказал я, чтобы поддержать разговор. ― Вы считаете? Что ж. И есть те, кто как вы ― купил участок. ― Молодцы, ― опять ни к чему сказал я. ― А Медичев, как оказалось, был не только политический деятель, но ещё и поэт. Да-а, представляете. У него у самого двадцать второй участок был, сейчас там его внучка живёт. Она мне и рассказала. Я говорю, а что ж он скрывал? Она говорит, скромный был. И так судьбой страны ворочаю, говорит, а ещё и поэт. Дала мне его блокнот со стихами. Кожаный, синий: до того мне нравится, что возвращать ей не хочу. Но верну, конечно. И кожа такая… деликатная, что ли. Для стихов ― самое оно. А стихи все маленькие-маленькие. Коротенькие. Одно-два четверостишия. Некогда было писать, я понимаю. Там кукуруза, тут стиляги, не разорвёшься же. Вот послушайте:
Есть старинное преданье, Что навеки рай земной Заграждён нам в наказанье Непреклонною судьбой; Что дверей его хранитель — Ангел с пламенным мечом; Что путей в сию обитель Никогда мы не найдём.
Он замолчал. Я с детства терялся в стихах, но председатель вроде бы старался.
― Красиво, ― сказал я. ― Да, очень. Это Жуковский. У самого-то Медичева похуже были:
И станет нам аэроплан Сиять с рассветом. И будет пятилетний план Покрыт при этом.
Мы подошли к сорок третьему дому, где жил электрик. Я догадывался, что это должен быть пожилой человек, но такого мусорного ажиотажа на участке не ожидал. Прямо у калитки стоял огромный стог сена, с прислонённой к нему деревянной лестницей. Видимо, по ней забирался хозяин, чтобы затащить наверх обугленную тушу свиньи, которая там теперь отдыхала. Неподалёку валялось колесо от телеги. А на земле в совершенном беспорядке были разбросаны мотки проволоки, посуда, разломанные инструменты, драная одежда, гниющая еда. Хозяин, раздетый по пояс, ходил с граблями от одной кучи мусора к другой, поправляя сползающие штаны.
Они кричали, хотя никакого забора у электрика на участке не было, только калитка.
― Что это за сено у тебя? ― спросил председатель, когда мы вошли на участок. ― Спиздил, ― довольно ответил электрик, ― с самого поля пёр, весь взмок. Видишь, разделся. По дороге все хотели оторвать себе клочок. Ага! Хуй! Граблями по спине ― на! Вот, сено теперь есть. Что-нибудь сделаю с ним, как-нибудь употреблю. Может, крышу перекрою. А то с соседского дома вечно дождь льёт, всё прогнило.
Его полуразрушенный домик, непохожий на другие дачки, действительно был покрыт соломой, но соседских крыш я не увидел. Наверное, старик сочинял.
― Это кто? ― спросил он председателя. ― Это наш новый поляновец. Знакомься.
Я назвал имя и пожал очень неприятную руку.
― Он будет дом строить и времянку, а ты ему электрику проведёшь, ― сказал председатель. ― Можно. Проводов-то вон сколько, ― он кивнул на неопределённую кучу. ― А кто ж будет строить? ― А то ты не знаешь. ― Неужели эти ворюги с тринадцатого? Ой, Славка, ― обратился он ко мне, ― пропал твой домик. Они мало того что все материалы попрут, так ещё и… У них знаешь собака какая? Цербер! Повадилась срать мне под яблони. Такие яблоньки у меня были, от деда достались. Он мне перед отъездом-то сказал, береги, Митя, яблоньки. А собака всё засрала. Такая мельба, такая мельба… У меня через них все нервы продырявились. Во!
И он показал на дырку в штанах.
Я не знал, что говорить. Просто смотрел на председателя в надежде, что он знает.
― Иваныч, ладно, ― сказал председатель, ― ещё никто ничего не строит. Вечно у тебя все виноваты. Я с тобой вот ещё о чём хотел поговорить. Ты опять взялся? Вчера ко мне Лариска приходила, вся в слезах. ― Лариска? Это с какого участка? ― С какого надо. Ты уже не помнишь? ― Фёдорыч. ― Иваныч. ― Фёдорыч, ты ж понимаешь. Надо мне. Чего они все? Ну знаете же мою ситуацию. ― Знаем. Но и ты нас пойми. Давай хоть раз-два в месяц. А то ты еженедельно уже стал. Посовестись вот хоть нового жителя. ― Придёт и его час, ― вдруг улыбнувшись, сказал электрик. Я улыбнулся в ответ. ― Иваныч, ― строго сказал председатель. Я вечером зайду, поговорим ещё.
Мы вышли и отправились на тринадцатый участок, к тем самым строителям.
― А что он такое делает? ― спросил я. ― Иваныч? Насилует. ― В каком смысле? ― В очевидном. Подбегает ночью с граблями своими ― у него ещё одни есть, укороченные, ― и насилует.
Я вспомнил, чему я улыбнулся, и снова спросил:
― А что ж вы его не?.. Ну, в полицию?
Председатель вздохнул:
― Да жалко его. Он живёт тут один круглый год. За свет-воду не платит. Если ещё и насиловать перестанет, пропадёт же человек. И так уже кожа, кости и ещё чуть кожи. ― Как же он стог такой дотащил? ― А-а. Из последних сил. Или подговорил кого. Может, жертву свою ― в обмен на свободу. Я тебя, мол, сегодня ночью не трону, но ты уж, будь любезен, стог мне приволоки. Да вы не пугайтесь так, Слава, не бойтесь. Он не опасный. У него уж там всё раскрошилось. Совсем не больно. Не знаю, как и назвать-то даже… Микродискомфорт, что ли. ― А он, получается, и вас?.. ― Многократно. Он всех тут уже по нескольку раз. А я не обращаю внимания. Что ж поделаешь. Ну вот так человек устроен. Зато свет вам проведёт, будете при свете сидеть. Почитаете хоть. Телефончик зарядите. Энергия! ― А вот эти строители, с тринадцатого участка… ― Да. ― Что у них за собака? Не бультерьер случайно? ― Отродясь у них собаки не было. Я же говорю: спокойствие у нас, какое поискать.
Мы свернули и пошли вдоль леса. Заморосил весенний дождь. Навстречу нам попался человек. Он был толстый и весь покрыт какой-то зловонной жижей, что не шло к его белой рубашке и фартуку. На верёвке он вёл такую же белоснежно-загаженную козу.
― Игнат Игнатыч. ― Фёдорыч, ― у толстяка оказался высокий голос. ― Что такое? ― спросил председатель. ― Да это ужас. Стою сейчас на кухне, готовлю грушу фламбе. Весь, как видишь, в белом. Коньячок подливаю. Объедения ожидаю, значит. И тут у соседа с семьдесят первого опять трубу прорвало. И всё мне в кухню, она же рядом. Я Беату схватил ― и к тебе. А ты сам ко мне идёшь. ― Да я не к тебе. Мы к строителям. Это вот Слава, познакомься.
Я пожал руку похлеще электриковской.
― Мы к Иванычу ходили. Теперь вот к строителям. Человек строиться будет.
Игнат Игнатыч улыбнулся, как будто припомнив что-то приятное.
― А что ж, Слава, Иваныч вас уже того? ― Игнат Игнатыч, человек только приехал, ― ответил за меня председатель, ― а ты уже с Иванычем его сталкиваешь.
Игнат Игнатыч захихикал.
― Нет пока, ― ответил я, ― он сказал, что мой час ещё придёт.
Тут уж захихикали они оба.
― Я тогда домой пойду, ― сказал Игнат Игнатыч, ― фламбе попробую воскресить. А ты зайди к этим козлам, ― он виновато посмотрел на Беату. ― Только не верь им, не верь. Это явно не в последний раз! ― Ну, зачем ты так? ― успокоил председатель. ― Ну, прорвало у людей трубу… ― Шестой раз. ― Ну ладно. Иванычу же прощаем. ― Так он какая-никакая компания. Ненадолго. А эти для себя живут. ― Игнат Игнатыч, я поговорю. Не обижайся на них.
Мы пошли втроём. Игнат Игнатыч плёлся сзади с Беатой, то проклиная соседей, то восхваляя фламбе и французскую кулинарию в целом.
― Интересно как здесь участки расположены, ― сказал я, ― не по порядку. ― Это Медичев так придумал. Не знаю, правда, зачем.
Он достал карту Св. Полян.
― Вот видите, на треугольник похоже, вверх ногами. Вот здесь въезд. Вот ваш участок, вот мы здесь, у леса. ― Воронка, ― сказал Игнат Игнатыч сзади, ― на воронку похоже. Я через такую домашнее бордо по бутылкам разливаю.
Он свернул на свой участок, мы попрощались. Дождь перестал.
Со строителями знакомство вышло коротким. Они сидели на скамейке перед домом, похожие, как братья. К счастью, председатель заранее предупредил меня: родства тут нет. У обоих были деловитые сосредоточенные лица, крупные руки, шеи под стать. Играло радио: их любимая строительная волна. Первый брал идеально обструганный брусок и вколачивал в него по краям два гвоздя. Вколачивал так, что шляпка утопала в плотной древесине. После этого передавал брусок второму, который, работая клещами и молотком, старался выбить или вынуть гвоздь из бруска. Я подумал, что они не особенно заняты, но председатель, больше меня знавший местные порядки, сказал, что беспокоить их не стоит. Через час ― так через час. Я назвал номер участка, и мы ушли.
― Что это они делают? ― спросил я. ― Тренируются. Давно никто не строился у нас, сноровку потеряли. Не бойтесь, они через час будут у вас. Пунктуальные ребята. А руки ― чистое золото! ― Может, мне в Москве поискать строителей? ― Да вы что? ― председатель остановился. ― Они тут всем строили дачи. Третье поколение тут живёт. Я бы вам не рекомендовал. Вы ещё молодой человек, наверное, для вас традиции не такое весомое понятие. Но, прошу, послушайте меня: не начинайте против течения. У нас тут годами сложено…
Он замолчал. Мне стало неловко, что он так разволновался из-за меня.
― Через час они придут? ― нарочно переспросил я. Председатель приятно улыбнулся. ― Да.
У него нашлись какие-то дела, но через час он обещал быть у меня на участке.
― Подождите там, ― попросил он. ― А вечером приедет специалист по канализации, и вроде всё: с главными людьми я вас тут познакомил, получается.
Я даже не стал спрашивать, тот ли это специалист, который устанавливал трубы соседям Игнат Игнатыча: так прозрачно это проглядывало. Мы расстались с Леонидом Фёдоровичем, я дошёл до своего участка. Из машины я достал складной рыбацкий стульчик и поставил его прямо в сырую глину: ничего другого у меня пока не водилось. Участок был небольшой, ровный. Я стал думать, как он расцветёт через год. Достроится дом, вырастет забор. Никаких теплиц заводить я не стану. Едва ли хватит меня и на деревья. Буду сидеть бесконечными июльскими вечерами с чашкой чая. Может, позову девушку или троих девушек, как повезёт. Тогда всё же нужно посадить вишню: она так притягательно цветёт. Не для меня, для них.
Вспомнив о девушках, я вспомнил и о бывшей жене. Я решил написать ей. Сообщение вышло длинное: я рассказал про полуобнажённого электрика с его укороченными граблями и привычкой насиловать; про залитого нечистотами Игнат Игнатыча; про механически настроенных строителей, которых ждал с минуты на минуту; про аккуратного председателя. Чтобы она ответила, я схитрил и закончил сообщение вопросом. «Как думаешь, куда это я попал?» ― написал я. Но, как и во все прошедшие месяцы, она не ответила.