Серия «Рассказы (реализм)»

Лена молча кивнула, повысив градус симпатии к себе и явно снизив накал страстей. Разочарование от бесславного завершения охоты, витающее в комнате, сменилась флёром благих намерений.

– Наташка, а ты-то чего молчишь? Ты же почти каждую неделю куда-то ходишь. Дай хоть пару советов, в самом деле, – подала голос смирившаяся с поражением Таня.

Наташка критически осмотрела Лену.

– Когда вы встречаетесь?

– В субботу, – промямлила Лена, смутившись от такого пристального разглядывания.

– Вот и славно. Потому как работы непочатый край.

По её тону всем стало моментально ясно, что Наташка имеет в виду вовсе не то, что обеденный перерыв уже кончился. Лена съёжилась.

– В смысле?

– В прямом. На свидание-то он тебя может и позвал, но это ещё ничего не значит. Надо чтобы он тебя увидел и ахнул. Чтобы понял, что ты – это гораздо больше, чем он видит на работе. Он тут уже полтора года, а на приглашение разродился только сейчас. А значит что?

– Что? – почти хором спросили Лена, Марина и Таня. Наташка многозначительно подняла палец вверх.

– А значит ни о какой любви с первого взгляда речи не идёт. Не впечатлила ты его, не зацепила. Просто немножко понравилась. Ну а что – тихая, удобная. Квартира своя опять-таки, готовить умеешь, ревновать тебя не надо. Чего бы не попробовать.

Лена промолчала. Слова Наташки больно её укололи, но и возразить было толком нечего. То, что Максим выбрал именно её, хотя она не подавала ему никаких знаков и ничем не выделялась среди остальных, и впрямь было странно.

– Не кисни, – подмигнула ей Наташка, – первое впечатление исправить сложно, но можно. А то, что ты тут за ним не ухлёстывала, даже и лучше. Сделаем из тебя этакую роковую леди, чтобы ему самому побегать пришлось. Сегодня мне некогда, а завтра с тобой по магазинам пойдем. На пятницу тебя к Тамарчику запишу – она фея каких поискать, ты после неё себя в зеркале не узнаешь!

Лена вздрогнула. Не узнать себя в зеркале было скорее страшно, чем заманчиво.

Но в конце концов, это у Наташки вечно от ухажёров нет отбоя. Это она бегает на свидания как на вторую работу, да и выглядит просто шикарно. И если уж она взялась помочь – глупо отказываться.

– Спасибо. Если кому ещё что есть сказать или посоветовать – валяйте, всё равно работник из меня сегодня никакой…

***

– Ну и зря ты это.

Максим стиснул зубы и промолчал. Приглашая Лену на свидание, он хотел сделать это тихо и незаметно. Понятно, что в конторе рано или поздно обо всём бы узнали, но бури в стакане ещё до встречи он не ожидал. И надо же было Эдику войти так невовремя! И ещё эта несносная Наташка всё видела через стекло переговорки.

Вот не зря он столько времени не решался. А теперь вся репутация псу под хвост, а вместо работы – сплетни и бесполезный трёп. И он в центре этого великолепия…

Отсутствие интереса к разговору Эдика не смущало. Игнорируя недовольство Максима, он решил взять в союзники третьего и последнего из их отдела – Мишу.

– Ну ты-то хоть меня понимаешь?

Миша закатил глаза.

– Я понимаю только, что ты баб до одури не любишь. Не понимаю только почему, да и знать не хочу. Пригласил Максим кого-то – молодец, рад за него. Это дело не моё и не твоё.

Эдик махнул рукой.

– Так и знал, что ни хрена ты не понимаешь. Он не кого-то там пригласил, а Ленку. Которая за всё время ему ни одного намёка не сделала. За ним пол-конторы волочилось, бери любую – а он взял ту, которая в нём не заинтересована.

– Ну и что?

– А то! То что под каблук вот так и попадают!

Такого пафоса не выдержал даже Максим.

– Да много ты про каблуки-то знаешь, теоретик хренов? Ты женщин только на работе или в порно видишь, а гонору, как будто за тобой толпы бегают.

Эдик закатил глаза.

– Я, к твоему сведению, придерживаюсь правила: не гадить там, где ешь, образно выражаясь. Ну трахну я кого-то с работы, а потом мне с ней и объясняться придётся, и каждый день её видеть. А то и по работе подставит. Не-ет, мне такого счастья не надо.

Максим поморщился. Он тоже не был сторонником служебных романов, но решил сделать исключение. И то, что с Эдиком у него по существу, хоть и не по мотивам, совпадала точка зрения, оказалось неприятно. Будто чувствуя его слабину, Эдик ухмыльнулся.

– Да не очкуй, по тебе сразу видно, что ты не охотник. Контора может раньше кончится, чем у тебя с Ленкой.  Тебе же наверняка надо чтоб вдолгую, семья, дети и это вот всё. Но это ещё не повод прогибаться прям со старта. Вот скажи, она как в этот твой ресторан добираться будет?

– Я за ней заеду, – сказал Максим на автомате и вдруг осёкся. Сразу после того, как они обговорили дату встречи, ему написал его приятель, отличный механик. Максим уже давно хотел заняться подвеской, но возможностей у приятеля не было. И вот наконец появилось окно на  субботу с утра. Присутствовать при этом Максиму не надо было, только отогнать и отдать ключи, но получалось, что если по итогам диагностики потребуется что-то заменить, он останется безлошадным. – Хотя нет. Такси ей вызову.

Эдик закатил глаза.

– Ты ещё скажи, что с букетом припрёшься. Ты когда последний раз на свидания-то ходил, Казанова?

И снова по больному. Период, когда Максим активно искал спутницу жизни, плавно и незаметно сменился другим: когда он всё ещё хотел покончить с одиночеством, но ничего для этого не делал. Бессмысленные переписки на сайтах знакомств и не менее бессмысленные и странные встречи в конце концов осточертели настолько, что Максим с головой ушёл в привычный ритм «дом-работа-дом», разбавляя его встречами с друзьями и поездками к маме или сестре. После возни с племянниками иногда возникало жгучее желание вернуться к поискам, но как правило, оно разбивалось уже через пару анкет в духе «ищу папу для двоих ангелочков» и «рассмотрю мужчину без м/п, в/п. На вопрос «как дела» не отвечаю, придумай что пооригинальнее».

Но всё это не повод обсуждать свои проблемы с Эдиком.

– А какая разница? Там что, какая-то революция случилась?

– Представь себе, случилась. И не «какая-то», а вполне конкретная. Времена, когда мужик должен был доказать свою платежеспособность и право на ухаживания, канули в лету. Хотели равноправия – получите. И свидание, и секс нужны вам обоим. А значит не должно быть такого, чтобы один вложился в эту встречу по полной, а вторая лишь соизволила на неё согласиться.

Слушать Эдиковы рассуждения на тему феминизма Максим был не настроен, тем более что он уже слишком много времени потратил на разговоры, в которых и вовсе участвовать не собирался. Отвернувшись к монитору, он постарался вникнуть в суть документа на экране.

К несчастью, у Миши сегодня явно было меньше работы.

– Должно, не должно, тебя забыли спросить. Хочет Макс прийти с букетом – придёт с букетом. Хочет вызвать такси – вызовет. А нет – так не надо ни того, ни другого. На свидании надо делать то, что хочется, а не то, что «принято». Чем меньше из себя что-то корчишь, тем меньше потом сюрпризов, для обоих.

– Дурак ты, Мишка. Потому и не женат до сих пор, хоть и под умного косишь.

– Ты сам не женат!

– Потому что мне это не надо! А что надо – у меня есть, только свистни. И вот как человек, который перевидал сотню самых разных баб, очень сильно не советую вызывать ей никакие такси. По крайней мере – в начале. Заботу надо заслужить. Чтобы не приманивать всяких чаек, которым от тебя нужно только пожрать, внимание и подарки.

– Какие на хрен чайки! – взорвался Миша, – он Ленку на свидание позвал, а не абстрактную бабу из интернета.

– И что, ты этой Ленке свечку держал? – изогнул бровь Эдик, – точно знаешь, что она не тарелочница, что никого на подарки не разводила? Мы её только на работе видим. Кто знает, чем она по вечерам занимается. Да у неё прямо сейчас может хоть сразу три романа быть, откуда нам знать?

Последняя мысль о работе истончилась, завязла на особо заковыристом абзаце и лопнула. Максим, хоть и не подал вида, бросил попытки сосредоточиться. А невысказанный им вопрос раздражённо фыркнул Миша:

– Но она же не сказала, что у неё кто-то есть, и согласилась на свидание!

– Ага, ну тогда-то прям точно никого нет! – съязвил Эдик.

В кабинете повисла неловкая тишина. Игнорируя, что Максим не принимал участия в беседе, Эдик отчеканил:

– Значит так. Никаких такси ей не вызываешь – доберётся сама, не маленькая. Букеты-шоколадки тоже не приносишь – нечего спонсировать с первого же свидания. Раз она тебе никаких знаков внимания не оказывала, вообще есть сомнения, насколько ты ей интересен. Если всю беседу придётся поддерживать только тебе, сворачивайся быстрее, ты ж не клоун в цирке её развлекать. И держи глаза пошире: предложит ли счёт разделить, будет ли что-то странное в поведении. Это на работе она тихая Ленка, а на деле может манипуляторша та ещё. Не давай никаких преимуществ со старта и делай выводы.

– Он как будто на переговоры пойдёт, а не на свидание, – хмыкнул Миша.

Эдик поднял вверх указательный палец:

– Бери выше, брат. Почти что на войну.

***

– Нет, ну так вообще никуда не годится! – всплеснула руками Наташка. Лена ещё раз глянула в зеркало в примерочной, но причины такой реакции так и не поняла. Видя её недоумение, Наташка распалилась ещё сильнее:

– Ты только глянь на эту юбку! А блузка?? Так и знала, что с тебя глаз спускать нельзя!

Лена пожала плечами. Впрочем, немного виновато.

– А что не так-то? Юбка села хорошо. Блузка тоже, и талия на месте, и фасон хороший…

– «Фасон хороший», – передразнила Наташка, – Скучный. Скучный фасон для хорошей девочки в хорошей скучной юбке. Аж зубы сводит. В таком виде хоть на совещание, хоть на поминки – везде прилично. Но ты-то на свидание собираешься! От чего, по-твоему, у Максима дух захватить должно? От того, что ты на одну пуговицу больше расстегнёшь, чем на работе? Вот, надевай!

Пристыженная Лена молча приняла кучу нарядов. Наверное, Наташка права – надо что-то более… необычное, подходящее случаю. Но тратить деньги на вещи, которые нельзя носить в повседневной жизни, не хотелось. А то, что висело на втиснутых ей вешалках, на повседневность никак не тянуло.

Словно почувствовав её настроение, Наташка ободряюще кивнула.

– Не боись, окупится. Надо собрать комплекта четыре разных, а другие обновки он тебе сам оплачивать станет, лишь бы ты и дальше так ходила, а не как на работу. Как этот разговор начать, я тебя научу. А если купишь ту свою юбку – то и второго свидания не будет, не то что подарков.

Лене не нужны были подарки. Но очень не хотелось, чтобы всё кончилось едва начавшись, поэтому она решительно задёрнула шторку и приступила к примерке.

Непривычные цвета резали глаз, незнакомые фасоны смотрелись странно. Но главное – то и дело выглядывали разные части тела. Части, которые Лене открывать было очень неуютно.

Наташка её смущения не разделяла, выдавая одобрительные реплики с настолько довольным видом, словно то, что Ленина грудь в глубоком вырезе смотрится аппетитно – её личная заслуга.

– Вот, совсем другое дело! Ну хоть туфли на приличных каблуках-то у тебя есть, или это тоже покупать нужно?

Лена кивнула, хотя в любой другой ситуации уточнила бы – а что в понимании собеседницы значит «приличный». Но радикальных обновок в гардеробе на сегодня уже достаточно, а это даже было не самое страшное. С большим трепетом Лена уже ждала не субботы и свидания, а пятницы и визита к фее-Тамарчику.

***

– Готово. А с остальным как, эпиляции-депиляции делать будем? – спросила Тамарчик. И почему-то спросила не Лену, а Наташку. Но Лена это проигнорировала, не отрывая взгляда от зеркала.

Оттуда на неё смотрела незнакомка. С дерзким макияжем, вызывающе-алыми губами и абсолютно непрактичной, но красивой причёской. Даже в бездушном свете ламп волосы переливались оттенками дорогого холодного блонда, подчёркивая ровный тон кожи.

Глаза, правда, были её. И даже смелые стрелки и сложные многослойные тени не могли скрыть испуганный взгляд.

– Какие эпиляции, она только на первое свидание идёт, – фыркнула Наташка, а Тамарчик понимающе кивнула. Лене эта взаимосвязь была не столь очевидна, и Наташка это заметила.

– Забудь, что вы давно знакомы. Это на работе и не считается. Свидание – совсем другие отношения, там календарь обнуляется. Неважно, сколько раз он тебе с проектами помог, или сколько раз ты его с отчётом прикрыла. И даже если тебе самой чего-то такого захочется, тоже неважно. Как раз поэтому эпилировать ничего не будем, и даже просто брить. Чтобы даже мыслей не возникало бежать впереди паровоза. Пусть постарается, помучается, добьётся. Во сколько вы встречаетесь и где?

Лена с трудом вспомнила название ресторана. Зато Наташка его знала, и молниеносно прикинула маршрут.

– Тамарчик заедет к тебе утром. Второй раз времени уйдёт меньше, потому что она уже всё подобрала и тебя надо будет просто накрасить и укладку сделать. Если всё пройдёт удачно, сходишь к ней ещё раз – она тебя научит, как самой правильно накраситься. Потом к ней надо будет перед пятым или шестым свиданием – как заслужит. Вот тогда сделаем из тебя богиню, от которой слюни текут. И гладкую к тому же.

Расплачиваясь с мастером, Лена чувствовала себя очень странно. Она слышала, что такое «репетиция макияжа», но её подруги делали такое разве что перед свадьбой. Отдавать деньги за то, что через пару часов она смоет в раковину, было странно.

И в то же время она испытывала облегчение от того, что незнакомая женщина из зеркала скоро уйдёт. Хоть на какое-то время.

Вопреки ожиданиям, Наташка не пошла к машине, а взялась провожать Лену до метро.

– Наивная ты Ленка, по тебе за версту видно. Из таких как ты, матери-одиночки и получаются. Выходите за кого попало, навешиваете на себя всё: работу, быт, детей, мужа, и тащите, тащите, пока терпение не лопнет. А потом алименты выбивать гордость непойми откуда взявшаяся не позволяет… Сколько раз такое уже видела. Максим вроде парень неплохой, да только все они до свадьбы неплохие. На людях и когда всё в порядке. А как коснись реальной жизни и трудностей – тут вся их хорошесть-то и пропадает…

Лена вдруг разозлилась. Так, как не злилась уже очень давно.

Она ещё даже никуда не сходила. Это просто свидание, не велика важность. Миллионы людей ходят на свидания каждый день, и ничего плохого с ними не происходит. А по Наташкиной милости она к этой встрече уже потратила треть месячной зарплаты, а теперь ещё и будет выслушивать рассуждения, как бесславно кончится её гипотетический брак?!

Лена набрала воздуха для гневной отповеди. И даже раскрыла рот, чтобы всё высказать, но вдруг споткнулась о взгляд проходившего мимо мужчины.

Осязаемый, цепкий. Взгляд, в котором не просто был интерес или желание познакомиться – а гораздо, гораздо больше.

На Лену никто так не смотрел уже очень давно. А тем более – кто-то незнакомый.

Наташка всё заметила и усмехнулась:

– Видишь?.. а ведь ты ещё даже обновки не надела. А в полной сборке перед твоими ногами штабелями падать будут, если сделать всё правильно. Это тоже часть свидания – показать, что другие тоже тебя хотят. Будут смотреть – не отворачивайся сразу. Только когда Максим заметит – вот тогда можно. Слегка смущаясь, мол, сама не знаешь, чего это они… А теперь давай-ка пройдёмся по основным правилам в ресторане…

***

Работы с подвеской оказалось куда меньше, чем он ожидал. И пусть он не успел забрать Лену – благо, и не обещал, зато сам приехал на машине, и даже заскочил по пути в цветочный ларёк.

Помпезный веник с лилиями и ещё чем-то непонятным валялся на заднем сиденье и наполнял салон душным запахом и не менее душными мыслями.

Купил Максим его не столько для того, чтобы порадовать Лену, сколько из духа противоречия – настолько осточертел ему за эту неделю Эдик с его рассуждениями и дурацкими советами. И его  может даже получилось бы заткнуть, если бы не вдруг проникшийся Миша. Он всё ещё считал взгляды Эдика чересчур радикальными, но «заслуживающими внимания».

Вместе они напихали Максиму столько непрошенных ЦУ, что хватило бы и на три свидания с избытком. Инструкции на трёхтомник. Подробный регламент взаимодействия.

Выругавшись вслух, Максим взялся за дверную ручку, собираясь вылезать из машины вопреки рекомендации «дождаться незаметно снаружи, чтобы не казалось, что у тебя других дел нет и ты давно её ждёшь внутри». По многолетней привычке оглянулся по сторонам перед выходом: нормально ли он припаркован, не помешает ли кому?..

Но взгляд неожиданно скакнул за пределы обычного круга, зацепившись за шедшую впереди девушку. Было в ней что-то странное: очень женственная одежда никак не сочеталась с походкой, неровной и какой-то сердитой. Словно асфальт сделал ей что-то плохое, и каждым шагом она наказывает его острыми каблуками, вдавливая их сильнее, чем это необходимо.

От опасных каблуков взгляд переместила выше, скользнув по действительно красивым ногам. Но конец осмотра был разочаровывающим: облик девушки был слишком ярким, на грани вульгарного. Максиму не нравилось, когда сочетание одежды, косметики и аксессуаров было таким, что за ними практически не видно было самого человека. Прекрасно для обложки журнала или показа мод, но рядом с собой хотелось бы что-то более… человеческое. Не заставляющее чувствовать себя неловко и неуместно, словно его вытащили на голливудскую ковровую дорожку в спортивном костюме.

Девушка остановилась и полезла в дурацкую крохотную сумочку за телефоном.

А через несколько секунд Максиму в мессенджер пришло сообщение:

«Я у входа. Ты уже на месте? Как тебя найти?»

Схватив букет и спешно выйдя из машины, Максим успел покрутить головой по сторонам, прежде чем до него дошло.

Эта девушка – Лена.

Впрочем, ничего удивительного, что он её не узнал. Ведь общего у них не было ровным счётом ничего.

Ещё вчера Лена не была блондинкой. Каблуки добавили ей добрую десятку сантиметров роста, а облегающее все выпуклости платье изменило фигуру. Даже лицо было другим: изменились не только глаза и губы, но и словно стал немного другим сам овал. Может, из-за новой стрижки?..

Не зная, как реагировать, Максим протянул букет. Лена молча скользнула по нему взглядом, обрамлённым неестественно длинными угольно-чёрными ресницами. Взгляд показался холодным.

На работе Лена была склонна горячо благодарить за всё, что делалось для неё, даже за какие-то не стоящие внимания мелочи. Совсем растерявшийся Максим смог выдавить из себя только одно слово: «пойдём?».

Ему на локоть легла ладонь с хищно блестящими острыми, зауженными кверху ногтями.

А в голове звенела мысль: «неужели придурок Эдик всё-таки был прав?..»

***

Беседа не клеилась.

Дежурное «ты сменила причёску? Тебе идёт» было встречено не менее фальшивым «спасибо». Лена была немногословна, заказала какие-то непроизносимые блюда, старалась не встречаться с ним взглядом. Зато других взглядов в их сторону, точнее – в её, было немало. И отворачивалась она от них на взгляд Максима неприлично поздно.

А ещё она не предложила разделить счёт.

До разговора с Эдиком Максим и знать не знал, что для него это важно. Ему и в голову не приходило, что приглашённая им девушка будет платить за себя сама. Но почему-то то, что она не предложила, именно сейчас его задело.

Возможно потому, что и в остальном Лена вела себя как по Эдиковой методичке.

– Непривычно видеть тебя такой, – всё-таки сделал ещё одну попытку разрядить обстановку Максим, – я даже немного потерялся.

Его взгляд встретился с другим – тёмным и блестящим, больше похожим на лисий, а не человеческий.

– Работа – это просто работа. Зато за её пределами можно побыть собой. А какой ты вне работы?

Максим ухватился за тему и начал говорить. Но к собственному удивлению, нёс полную ахинею, выдавая за любимое хобби то, что делал годы назад раз или два от силы. Сыпался на первых же уточняющих вопросах, соскакивал с темы и чувствовал себя, как на экзамене. Когда им принесли счёт, он пикнул карточкой, даже не глянув, сунул на чай сумму втрое больше, чем оставлял обычно.

И перед выходом впервые сделал то, что настойчиво советовал Эдик:

– Ты сможешь добраться до дома сама? У меня сегодня ещё есть место, куда нужно успеть…

***

– Ничего, и не таких обламывали! – стукнул ладонью по столу Эдик. – Какова, а? так и знал, что в тихом омуте…

Максим молчал. Он ни с кем не собирался обсуждать своё неудавшееся свидание, но, сбитый с толку такими переменами в Лене, немного рассказал о случившемся Мише в ответ на вопрос «как всё прошло». А тот немедленно сдал его вернувшемуся из курилки Эдику.

– По поводу твоих далеко идущих планов на неё я бы пока коней притормозил. А вот «на вторую базу» перевести всё будет не так уж и трудно. Если перестанешь вести себя как лох, и немного меня послушаешь…

***

– Даааа… – разочарованно протянула Наташка, – вот никогда бы не подумала, что наш Максим – из таких.

– Из каких – таких? – вяло спросила Лена. Поганое чувство, что она сделала что-то не так, тянуло внутри и не отпускало с самой субботы.

– Из этих, – пространно махнула рукой Наташка, – есть отдельная категория граждан, которые за кофе с булочкой для леди готовы удавиться.

– С чего ты взяла, – удивилась Маринка, – он же и за ужин заплатил, и с цветами пришёл?

Наташка только фыркнула.

– Зато приехал на машине и не предложил подвезти. И прощание ещё это дурацкое, с отмазкой про дела… Я таких «кавалеров» за версту чую, странно, что здесь не угадала. Хотя ты права – шансы всё ещё есть. Букет-то явно недешёвый был… Может, ещё и не всё потеряно. Но придётся тебе, Лена, теперь на работу совсем по-другому ходить. И зря ты укладку не делаешь, как тебе Тамарчик посоветовала…

Лена слушала в пол-уха. Только вернувшись домой, смыв боевую раскраску и запихав обновки поглубже в шкаф, она стала чувствовать себя хоть немного легче. Но совсем забыть обо всём не получилось бы при всём желании – новый цвет волос настойчиво напоминал о самом неловком в её жизни свидании. И каждый день тратить время на то, чтобы ещё больше походить на ту субботнюю Лену, не хотелось совершенно.

Они с Максимом не общались остаток выходных. И Лена бы совсем не удивилась, если бы он на работе молча прошмыгнул мимо неё в коридоре не здороваясь. А может, и была бы благодарна.

Но он остановился. Посмотрел на неё очень странно, а вместо приветствия спросил:

– Мы же ещё куда-нибудь с тобой сходим?

– Да, – тихо ответила Лена.

И когда он пошёл дальше по своим делам, не стала спрашивать «а когда?».

***

Контора гудела об их романе. Сплетни выплеснулись за пределы двух кабинетов, обросли слухами. Девчонки исправно доносили Лене всё, что о них с Максимом говорили.

Реальность была куда более скучной. После той злосчастной встречи у них вошло в своеобразную традицию рассуждать о том, что они куда-то сходят, и ничего для этого не делать.

Иногда они даже назначали дату и место.

Но два раза у Лены сдавали нервы и она отменяла всё под надуманным предлогом, а один раз не смог Максим.

Энергия, которую девчонки тратили на флирт с Максимом, а потом – на его отношения с Леной, должна была куда-то деться на время этого простоя. И на этот раз принять на себя удар пришлось Наташке.

– Ну расскажи-и, – ныли Таня с Мариной. – Ты всё время только советы раздаёшь, хоть намекни, что там – с обратной стороны рокового образа…

Наташка внезапно вздохнула.

– Обмельчал мужик, если честно. Не только Ленке так не повезло, нормального сейчас вообще найти сложно, даже мне. Приходится не качеством брать, а количеством. Один у меня на случай, если машина ломается, другой ремонт делать помогает. Ещё один появляется два раза в год – зато на курорты вывозит. А так, чтобы в одном флаконе…

Чем больше подробностей озвучивала Наташка, тем сильнее сжималось что-то внутри Лены. И наконец настал момент, когда слушать стало невозможно.

Она молча встала и пошла в туалет. Отчего-то долго мыла руки, пока не покраснела кожа. Высушив ладони, попробовала придать непривычно-светлым волосам подобие прежней причёски.

А потом решительно направилась в сторону кабинета, где работал Максим, не успев обдумать всё до конца.

На её счастье, выдёргивать его на глазах у всех не пришлось. Она перехватила его у двери, молча потащив в сторону переговорки. Зайдя, закрыла дверь изнутри и задёрнула жалюзи на внутреннем окне. Проигнорировав неловкую шутку о её действиях, сказала:

– Прости меня.

Непонимание в его глазах заставило говорить быстрее, сбиваясь и не успевая дышать:

– Прости меня за тот вечер. Сама не знаю, что на меня нашло. Платье это дурацкое, причёска… Хотела что-то из себя показать, понравиться. А вышло только хуже. Вела себя как дура… Я такие каблуки вообще не ношу. Эти туфли отрыла чёрт знает откуда, ноги ими натёрла до крови ещё пока в такси ехала. И рестораны я такие пафосные… не очень, а лилии вообще терпеть не могу. Не знаю, почему это всё сразу не сказала. Приходи ко мне в пятницу, после работы, а? Я что-нибудь вкусное приготовлю, если ты не против. Кино посмотрим…

Вдруг сообразив, как звучит её предложение, замахала руками:

– Только ты ничего такого не подумай, я просто зову, пообщаться! Ну в смысле… это не значит, что точно ничего не будет, может и будет, но потом, или когда захотим, или…

Совсем смутившись, Лена покраснела и замолчала. Пытаясь ей помочь, Максим ляпнул:

– Вообще-то я против, – и, наткнувшись на совсем несчастный взгляд, торопливо добавил, – против, чтобы ты одна готовила. Я вообще сам готовить люблю. Давай вместе что-нибудь сделаем? Ты ешь грибы? Мне мама завтра варёных белых обещала завезти, я тогда их замораживать не буду. Заеду за ними домой, а потом сразу к тебе. Можно?

Лена улыбнулась и кивнула. Улыбнулась красиво, смущённо и по-человечески. Именно такое выражение её глаз заставило его позвать её на второе свидание. Оно, а не дурацкие советы Эдика – из-за них он наоборот раз за разом откладывал новую встречу.

Едва не поморщившись от этих мыслей, Максим посерьёзнел и попросил:

– Только… ты не могла бы никому не говорить, что мы пойдём на свидание?

Лена замахала руками.

– Боже упаси! Ни за что не скажу.

– А если спросят… – начал Максим.

– А если спросят, скажу, что мы решили остаться просто коллегами, – перебила его Лена.

У Максима в голове крутились несколько иные формулировки, более или менее дипломатично сводившиеся к одному смыслу: «не ваше собачье дело». Но вариант, предложенный Леной, его тоже полностью устраивал.

А Толику Иванову, и сотням, тысячам, миллионам людей просто не сказали, что жена-работа-ипотека-пенсия-смерть – это не обязательная программа бытия. Девушек, это, кстати, тоже касается. Их – в первую очередь касается. Любая порядочная девушка должна мечтать о семье и детях. Ну или о карьере, на худой конец – не это ли вам вдалбливают с самого раннего детства?

Вы молоды. Каждый из здесь присутствующих годится мне во внуки. И всё же у каждого из вас в голове уже столько дерьма из догм, сценариев, установок и принципов «нормальности», что вашу жизнь можно просчитать наперед, что бы я вам сегодня ни сказал.

Враньё. Кругом одно враньё.

Ни высшее образование, ни карьера, ни семья, ни любовники, ни дети не способны сделать вас счастливыми. По крайней мере, сами по себе. А проблема в том, что никто, как правило, не задаётся вопросом, а надо ли это всё конкретно ему… зачем спрашивать? Ведь всё уже решено до нас.  Есть базовый набор «как у нормальных людей», и ты должен стремиться к нему...

Ирония в том, что этот набор очень меняется в зависимости от того, где вы росли. Почти все здесь сидящие – выходцы из среднего класса. И нормы у вас такие, как принято в среднем классе.

За свою жизнь мне довелось пообщаться со многими людьми. И могу сказать, что где-то норма – отсидеть пару раз ещё до тридцати. Где-то удивительно пережить рубеж в 40 лет и не сторчаться.

Самые чувствительные могут уже падать в обморок. И спрашивать: а зачем, собственно, я омрачаю такой торжественный и радостный день разговорами о каких-то отбросах?

Потому что ничего он не радостный. А те «отбросы» тоже считают, что они – нормальные. У них своя норма, своя мораль, свой сценарий.

А у вас с ними гораздо больше общего, чем вы думаете.

Отсутствие выбора. Жизнь, прописанная наперёд. Предсказуемость. Тоска, ощущение несчастья. Различаются лишь методы, которыми вы будете это всё заглушать – кто-то – дорогим виски, кто-то – дешёвой водкой, кто-то – шоппингом или залипанием на бессмысленные сериалы или соцсети.

На выпускных принято говорить, что вам открыты все дороги. Так вот, это – тоже враньё. На самом деле большинство дорог вам уже закрыто. Причем самым надежным способом – вы просто разучились их видеть.

Когда мы рождаемся, для нас действительно почти не существует ничего не возможного. Каждый может стать космонавтом, примой-балериной, писателем, учителем, директором завода – кем угодно. И дети мечтают, играют, через игру тренируясь и примеряя на себя новые роли, как котята обучаются охоте, бегая за сухим листком.

И тогда же вы получили первую дозу первоклассного вранья.

«Нет, ты не сможешь стать ветеринаром. Ты же боишься собак!»

«Да какой из тебя писатель, у тебя же тройка по русскому»

«Какая тебе ещё БМВ… если будешь плохо учиться, будешь бомжом, а не бизнесменом».

Сколько же вокруг людей, которые точно знают, как надо, а как нельзя! Какие люди становятся богатыми, успешными и счастливыми, а какие умирают в нищете и забвении!

Вот только большая часть советчиков и понятия не имеет, о чем говорит, тупо повторяя то, что сказали им когда-то. И ненавидят свою жизнь от звонка утреннего будильника до… отпуска, выходного, пенсии, или чего-то ещё, чего постоянно ждут. Что вот-вот оно станет хорошо, они ведь делали всё правильно… А оно – не становится.

Один мой знакомый недавно издал свой третий бестселлер. Если бы он сегодня оказался здесь, вы бы тоже встали к нему в очередь за автографами. И никто бы не подумал, что он – бывший наркоман, что у него ВИЧ уже 20 лет, а прекрасно выглядит он только потому, что вовремя успел одуматься и начать принимать терапию.

Другой мой знакомый на днях стал третий раз дедушкой. Хотя вся родня и друзья наперебой убеждали его, что всё, что он может получить от парапланеризма – это перелом позвоночника. Но точно не верную жену и счастье на долгие годы…

Не подумайте, что я сейчас пропагандирую наркотики и экстремальные виды спорта. Отнюдь. Действительно, большинство наркоманов окажутся в могиле, а спортсменов-экстремалов – на больничной койке.

Только вот… не обязательно.

Как не обязательно примерный семьянин, окруженный детьми, внуками и правнуками, выпьет свой заслуженный стакан воды и испустит последний вздох счастливым.

Нет правильных рецептов. Нет никаких норм. И никаких законов, кроме уголовного кодекса. Да и тот на практике работает не всегда…

А единственный способ быть по-настоящему счастливым – задавать себе очень неприятные и неудобные вопросы.

Кто я? Что мне нужно? Что я чувствую сейчас? Что я делаю со своей жизнью?

Задавать сейчас и потом. Каждый раз, когда вы принимаете решение. Каждый раз, когда вы встаете утром с кровати.

Знаете, почему этого никто не делает?

Нет, не потому что это как-то сложно. Не потому, что никто этого не умеет.

Потому, что с ответами придётся как-то жить.

И вдруг окажется, что вы выполнили всю программу, заложенную в вас родителями, приятелями и обществом, но это завело вас совсем не туда, куда хочется.

Что вас тошнит от человека, с которым вы сорок лет просыпаетесь в одной постели. Или – упаси боже – что вы не любите собственных детей. Что, возможно, вы совсем не так порядочны, как вам кажется, а ваш начальник всё-таки не зря к вам придирается. Что не нормально терпеть побои или измены супруга, и нет, так не у всех. Что вам не хочется переводить бабушку через дорогу, и вы не рады за лучшего друга, получившего повышение.

Столкнуться с собой, со всеми своими недостатками, трусостью, а ещё принять ответственность за всё, что с вами происходит – для большинства непосильная ноша. Это делает ваш жизненный путь в сотню раз длиннее, чем у тех, кто идёт по заранее прописанной роли. Это трудно. Это страшно.

Это – свобода.

Но зачем думать, просчитывать шаги и последствия, когда можно этого не делать? Половина из вас уже разучилась это делать. Всё уже продумано за вас… Ведь быть свободным – это значит, что если твоя жизнь не удалась, в этом некого винить, кроме себя самого. Куда проще ныть, что мама запретила учиться по другой специальности и именно поэтому вы сорок лет так страдали, а сейчас уже поздно что-то менять.

С чем я должен сегодня вас поздравить? С этим радостным и торжественным днём? Какая возмутительная чушь. С началом самостоятельной жизни? Да здесь едва ли каждый десятый знает, что с ней делать. А ваши планы не заходят дальше того, как накопить на хорошую машину и квартиру и съехать от родителей.

Вы не осознаёте, не понимаете всего многообразия жизненных путей… да и не хотите понимать. Для вас ещё не поздно что-то изменить. Ни для кого не поздно, пока он дышит. Но многие не воспользуются этим правом, не зададут себе трудных вопросов. Знаете, что вы будете говорить уже через несколько лет?

«Да, я едва заставляю себя вставать утром с постели… Но я не могу сейчас сменить работу, кризис»

«Да куда я уйду от него, у нас же дети»

«Вот сначала погасим ипотеку, а потом…»

«Нет, мне уже слишком поздно чтобы…»

Большинство из вас никогда так и не начнёт по-настоящему жить. А когда вы всё поймёте, вы будете такие же старые и больные, как я. Но я хотя бы успел, хоть и заплатил за всё огромную цену, и плачу до сих пор. Репутацией, отношениями, деньгами. Каждый раз, делая выбор отойти от сценария. Каждый раз, когда выбираю свободу вместо нормы. Но успеете ли вы? И готовы ли вы расплатиться?..»

– Виктор Степанович!

Седой старик с аккуратной стрижкой оторвал тяжёлый взгляд от листка бумаги. Глаза вошедшей женщины светились щенячьим восторгом, а в руках она сжимала его последнюю книгу. Повезло – весь тираж раскупили буквально в первые часы. Успела же ухватить…

– Все уже на месте… ждём только вас. Вы знаете, у нас никогда ещё не собиралось столько людей! Пришли даже выпуски прошлых лет. Они еле-еле все поместились… За всю историю университета вы – самый выдающийся выпускник, мы так рады, что вы наконец приняли приглашение… Виктор Степанович, простите, но я просто не могу не воспользоваться случаем! Потом к вам будет не пробиться… вы подпишете?

Старик четким отработанным движением поставил автограф и написал:

«От автора на добрую память. Никогда не прекращайте думать и искать».

Внутренний двор университета напоминал площадку рок-фестиваля.

Виктор Степанович оглядел собравшихся. Красивые, молодые беспечные лица, нарядные платья, выглаженные костюмы. И глаза – ждущие, восторженные, дерзкие и нетерпеливые – но равно блаженные в своем неведении. Счастливые беззаботностью юности. Бумажка с заготовленной речью жгла карман. Он прокашлялся, покрепче взялся за микрофон и хорошо поставленным, почти не дрогнувшим голосом сказал:

– Дорогие выпускники! Сегодня – радостный и торжественный день…

Майя оперлась затылком о холодную стену и едва слышно выдохнула. То же самое, слово в слово! – сказала ей мама. Эти же слова от Зои звучали неправильно, словно она читает написанный кем-то текст. Кем-то гораздо старшим, давно и прочно забывшим, что отношения это чуть больше, чем исполнение семейных обязанностей.

– А я думала, хоть ты меня поймёшь.

Зоя фыркнула.

– Ну разве что когда мне было шестнадцать. Знаешь, стоит пару раз снять своего «благоверного» с чужой девки за голую задницу, и взгляд на жизнь несколько меняется. Стас последние полгода с пятницы до ночи воскресенья не просыхал, а Никита…

Зоя не договорила, махнув рукой. Но Майя уже знала эту историю – положительный по всем статьям Никита, влюбивший в себя всех родственников, на проверку оказался обыкновенным лудоманом.

– Ты так и не написала заявление, да?

– Можно подумать, ты бы на моём месте написала.

Майе нечего было ответить.

Зоя и Никита жили вместе два года, готовились к свадьбе, копили на неё. А потом Никита проиграл эти деньги и заодно выпотрошил все Зоины карты, включая кредитку с лимитом почти в полмиллиона. Когда Майя разговаривала с сестрой последний раз, та ещё не погасила долг. Спрашивать о нём сейчас явно некстати – Зоя злилась, словно Майя сделала что-то плохое лично ей. Немного подумав, Майя честно сказала:

– Нет. Не написала бы.

Искрящееся в воздухе возмущение стало менее острым – настолько, что Майя смогла вздохнуть.

И почему такой красавице, как Зоя, чудовищно не везёт с мужчинами?

Будто услышав её мысли, сестра заговорила – не громко и жёстко, как раньше, а скорее устало:

– Май, ты слишком долго замужем. В институте оно и правда кажется, что весь мир у ног и жизнь впереди, и обязательно в ней будет большое настоящее Счастье. Я именно так и думала. У меня же ведь были парни вроде твоего Артёма. Но я на них не смотрела – да ни на кого серьёзно не смотрела, если честно. Мне казалось, что рано. Что дальше будет лучше… Вот только не успела оглянуться, как всех хороших разобрали. Молодняком, как щенков. Ты просто не почувствовала, каково это – когда большая часть твоих сверстников уже женаты, а то и с детьми. Когда уже не можешь как раньше подойти к любому понравившемуся парню и познакомиться с ним, потому что он, скорее всего, спешит в садик забрать младшенького. И хорошо ещё, если он тебе сразу об этом скажет, а не через полгода вранья… А у тебя ещё и ребёнок на руках. Маленький. Ты и правда думаешь, что после развода тебе будет лучше?

Майя отвернулась. Слово «развод» было страшным. Оно стискивало сердце холодной рукой, вышибало воздух из лёгких. Майя не могла сказать его вслух.

Но и просто вернуться домой как ни в чём ни бывало тоже не могла, кто бы что ей ни говорил.

Она подошла к окну. Люди запускали запоздавшие салюты, торопились в гости. Новый год отсчитал пару дней, но ещё было не поздно доедать прошлогодние салаты без риска для здоровья и желать друг другу нового счастья. Может, и для остального тоже не было поздно.

– Посидишь с Павликом, если он проснётся?

Зоя кивнула. Сегодня ей некуда торопиться.

А вот Майя отчего-то всё ускоряла шаг, ввалившись в квартиру запыхавшаяся, красная и растрёпанная. Но спешила она зря – Артёма дома не оказалось.

Зато злополучная стиральная машинка уже стояла на новом месте, аккуратно подключенная и воткнутая в розетку. Дышащей на ладан старушки не было ни в кладовке, ни на балконе.

Её хозяйственный муж даром времени не терял. Ну в самом деле – даже если они разведутся, надо же ему где-то стирать вещи.

Отсутствие Майи в доме выдавала только неопрятная гора в раковине – Артём ненавидел мыть посуду. В остальном было даже чище – Павлик разбрасывал игрушки гораздо быстрее, чем она успевала их убирать.

Передумав звонить, Майя вышла из квартиры и закрыла за собой дверь.

***

– Ты хоть понимаешь, что обратного хода может и не быть? Я бы после таких фортелей тебя бы уже не принял.

Иногда ты знаешь кого-то настолько долго, что трудно сказать – в какой момент вы стали друзьями, и чей именно из пары это на самом деле друг.

Ходить в походы с Петей Майя начала ещё до отношений с Артёмом. А вот познакомилась с его родителями уже в качестве «девушки друга». Петя знал их обоих как облупленных, и может поэтому давно не фильтровал то, что хотел сказать.

– А как Павлик? как ты это всё объяснила ему?

– Я ничего ещё не объясняла. Сказала, что мы погостим у бабушки.

На другом конце провода раздался короткий стон, по интонации больше похожий на мат. А после недолгой паузы Петя резко спросил:

– У тебя кто-то есть?

Майя не сдержала смех.

Ах если бы! Это бы сильно всё упростило, до невозможности. Знать, что где-то тебя ждут. Ощущать любовь и предвкушение, вместо чёрного отчаяния и тягучего страха.

– Нет. У меня никого нет. Петь, а скажи честно: ты позвонил мне как мой друг, или потому что тебя попросил Артём? Откуда ты вообще узнал? Всего неделя прошла.

– Мне Зоя сказала.

Майя сдержала разочарованный вздох.  Она и сама не знала, какого ответа ждала.

Наверное, если бы Петю подговорил Артём, она разозлилась бы на обоих.

С другой стороны, так она хотя бы могла узнать, что ему не всё равно.

***

– А где Артём?

Бабушка обвела присутствующих подслеповатым взглядом, убеждаясь, что ей не показалось. За её взглядом последовали и другие, многозначительные. В особенности мамин, который так и кричал: «Ну давай! Расскажи бабушке, что ты бросила мужа из-за того, что он тебе стиральную машинку подарил. Послушай, что она тебе на это скажет. Если духу хватит…».

Паузу внезапно прервала Зоя, твёрдо и громко заявившая:

– Приболел. Мы решили, что нечего ему остальных заражать.

Бабушка покачала головой.

– Ну и малахольная нынче молодёжь пошла… Раньше мужики на новый год в бане парились и снегом обтирались, и не просыхали до самого Рождества… а теперь поди вот… Май, ты уж береги его… Одной-то то куковать несладко, тем более с дитём на руках…

Под долгие бабушкины воспоминания о молодости и о болезни деда, Майя тихо выскользнула на кухню. За окном праздновали Рождество, и смотреть на это было тошно. Начав мыть оставшуюся от готовки посуду, Майя не услышала шагов за спиной и вздрогнула, когда к её плечу прикоснулись.

– Тебе помочь?

– Нет. Ты уже помогла. Спасибо, что соврала за меня бабушке.

Зоя дёрнула плечом.

– Я не только ради тебя это сделала. Вот бы ещё вместо праздника до ночи выслушивать лекции о святости семейного очага. Вы-то может и помиритесь, а вечер мне назад никто не вернёт.

Голос сестры был ворчливым, но лицо скорее печальным. Её следующий вопрос был таким неожиданным и болезненным, что Майя чуть не выронила из мыльных рук большое блюдо.

– Ты его ещё любишь?

Слёзы потекли раньше, чем Майя выключила воду и схватилась за полотенце. Они успели добежать до подбородка и сорваться дальше, оставив на вороте платья мокрые следы.

– Так а чего ты тогда ждёшь?!

Сердитый голос никак не вязался с объятьями, в которые попала Майя. Они стали последней каплей – она разревелась, как маленькая.

– Не знаю! Понимаешь, я не знаю! Я не хотела, чтобы он за мной бегать начал, как в дурацком сериале. Мне не нужен этот цирк, где она уходит, а он такой весь из себя её добивается. Я бы злилась, потому что попросила время на подумать. Но мне нужно понять, что ему не всё равно, понимаешь?..

Всхлипы сделали и без того сбивчивую речь совсем непонятной. Но Зоя молчала гладила сестру по спине, не переспрашивая и не ёрничая. В конце концов, в её детстве именно Майя выслушивала все её горечи и обиды, не отмахиваясь что они «ерунда».

И только когда она успокоилась, Зоя всё же спросила:

– Май… Почему это всё, а? Ну ведь не из-за машинки же, в самом деле?

Майя кивнула и вытерла последние слёзы. Но озвучить причину она не могла – она не сказала этого вслух даже ещё сама себе, и сейчас точно было не время и не место выпустить эти слова на волю.

***

Гора посуды в раковине исчезла. В остальной квартире царил непривычный порядок – Артём убрал с видимых мест её вещи и вещи сына. Квартира будто раздалась в площади, став пустой и холодной. И лишь памятные вещицы и фотографии в рамках напоминали о том, что она здесь не чужая.

Майя взяла фотоальбом и села на краешек дивана.

Было же время – вместо сотен фотографий они делали всего несколько десятков, тщательно выбирая, что же всё-таки попадёт в кадр. Но даже с распространением цифровых фотоаппаратов пару лет по инерции они печатали фото на бумаге, бережно составляя альбомы из самых дорогих сердцу снимков.

Ходить в походы по Крыму они начали ещё до окончания института. Как же трудно было добыть денег на это! И как же плохо они были подготовлены. Не хватало нормальных припасов, экипировки. Палатки – одно название, да и всё остальное – кошкины слёзки. Ни о какой профессиональной обуви и тем паче – рюкзаках, никто из них и не слышал.

Но молодость, хороший климат и отличная компания неизменно вытягивали. Свою любовь к приключениям Майя вынесла именно с тех походов…

К сплавам они с Артёмом были готовы куда лучше. Тогда они оба уже подрабатывали, обзавелись нужными знакомствами и знали, где «достать» удобные и надёжные вещи. Майя окончательно освоила гитару и стала неизменной душой компании. Никакой концертный зал, никакое караоке не сравнится с тем, как разносится голос в ночных горах, подхваченный хором уставших, но счастливых людей.

Перелёты они с Артёмом смогли позволить себе уже после того, как печать фотоальбомов совсем вышла из моды. Поэтому те воспоминания хранились не в образах, а вещах – «лампе Алладина» из Египта, кусочке соли из шахты Велички, ракушках Средиземного моря.

Отдельную полку занимали книги, которые они читали вдвоем. Не по очереди, а именно вдвоём, друг другу. Когда Артём хотел её подразнить, он притворялся, что читает Майя скучно, и он засыпает. За это она безжалостно его щекотала, и частенько дело кончалось вовсе не сном.

Майя до сих пор была уверена, что Павлик у них получился на одном из томов «Первого закона». Артём настаивал, что виноват Сапковский с его «Ведьмаком».

Всю первую половину беременности Майя боялась. Она была рада, но тревожилась, что ребёнок изменит их отношения и брак.

Опасения не подтвердились. Конечно, после стольких бездетных лет привыкнуть было непросто, и прежний график пришлось сильно подкорректировать. Но в новой жизни оказались и свои изюминки. Успеть уединиться в ванной, пока сын не проснулся, будоражило не меньше, чем пытаться не шуметь в палатке, ловя после на себе понимающие взгляды.

К совместным чтениям добавились сказки на троих, и появилась воистину неиссякаемая тема для разговоров – их общий сын. Человек, который сделал из их пары семью.

Майя так и не поняла, в какой момент всё пошло прахом.

Быть может, когда им не дали вовремя место в детском саду, а Артём заявил уставшей от дня сурка Майе, что дешевле ей сидеть дома, чем нанимать няню. Быть может, когда Артёма сократили с хорошей работы и стало не хватать денег. Быть может, когда Павлик сломал гитару, а Артём сказал, что чинить её сейчас – дорого и бесполезно…

В глубине души ей хотелось обвинить во всём мужа, но правда была в том, что она не знала, кто именно перестал предлагать почитать вместе, а кто чаще отказывался. В какой момент «обсудить планы на выходные» стало обозначать не придумывание приятных вещей для двоих или троих, а решение бесконечных проблем. Когда фраза «мне нужно отдохнуть» приравнялась к требованию одиночества, словно находиться в компании друг друга это работа…

Начало этого всего Майя упустила. И не замечала долго, слишком долго, пока жизнь не столкнула её с реальностью лицом к лицу и вдруг стало кристально ясно: свой мир для двоих они потеряли безвозвратно. Но ничего нового на этой почве не проросло…

– Ты здесь?..

По его лицу не было понятно – рад ли он хоть чуточку, или только удивлён. Но беглый взгляд по сторонам и разочарование от того, что она приехала одна, без сына, придали немного надежды. Набрав побольше воздуха, Майя выпалила на одном дыхании:

– Прости меня…, – и удивилась, потому что его слова прозвучали в унисон. Артём опомнился быстрее, говоря торопливо, словно она может раствориться в воздухе в любой момент.

– Я так злился на тебя. Просто дико! А потом понял – ты права. Не в том, что ушла, но в остальном – да. За все годы ты ни разу не подарила мне дрель или что-то в этом духе – всегда только то, что мне интересно и что я люблю. Машинка – это не подарок. Это вещь, нужная нам обоим. Я брал подработку на праздниках. Давай сходим в магазин и купим что-то, что тебе понравится. Или куда-нибудь съездим… Думаю, твоя мама не откажется посидеть с Павликом пару-тройку дней. Мы так давно нигде не были…

– Я беременна.

Произнесённая тихим голосом, новость не стала менее оглушительной – как для него, так и для неё самой, до сих пор. Внезапная догадка исказила лицо Артёма болью.

– Ты ведь знала, да? Когда уходила…

Чувство вины заставило Майю торопиться – сказать всё до того, как горло опять сожмёт невидимой холодной ладонью.

– Да. Узнала в тот день. Прости меня… Прости. Я не смогла тебе сказать. Как только я увидела две полоски, я поняла… Что я не рада. Что мне не хочется с тобой поделиться. Я даже не уверена была, что мне хочется оставлять ребёнка… У нас всё хорошо с Павликом, но… Но у нас нет ничего больше, понимаешь? Нас с тобой нет. Я не хочу быть той парой, которым кроме детей и обсудить нечего. Которые разводятся в пятьдесят, потому что когда дети съехали, им незачем вместе жить…

Всё-таки она не успела. Ей нужно было сказать ещё так много: что она ценит его как мужа и отца. Что до сих пор его любит. Что скучает по ним – по ним прежним. Понимает, что как раньше уже не будет никогда, но хочет что-то взамен – что-то, что не осыпется пеплом остывшего очага. Что она лучше останется одна до конца жизни, чем будет одинока в собственной семье.

Сказать, какой ужас она испытала, поняв, что не рада беременности. И как мучительно приходило осознание, почему именно не рада. Как ей стыдно, что она сбежала вместо разговора начистоту. И как страшно, что после второго круга «беременность-роды-вскармливание» она окончательно потеряет не только их двоих, но и остатки себя…

Артём стоял напротив – растерянный, сбитый с толку. Майя боялась, что сейчас он спросит «и что ты решила?», потому что она не решила ничего. Сама мысль о стоящем перед ней выборе выворачивала наизнанку и рвала душу на части. Но ещё больнее было думать о том, что выбора нет. И совсем невыносимо – что она не может толком сказать, чего конкретно она хочет и зачем пришла.

Но он не спросил. Подошёл ближе, обнял её – уютно, как делал это миллионы раз. И прошептал куда-то в макушку: «Мы справимся. Вместе».

***

Придремавшая Майя протестующе застонала, когда тёплое плечо под её головой пришло в движение. Недавние слёзы так обессилили, что она провалилась в самый крепкий сон в этом году, и выныривать из него было тяжело.

– Твоя мама звонила. Два раза.

Реальность навалилась мгновенно, заставив распахнуть глаза. Чёрт, ведь уже вечер! Она не предупредила Павлика, что он ночует у бабушки один. А без этого мама его ни за что не уложит…

Артём перехватил её на полпути в коридор.

– Я выторговал нам ещё полчасика. Подожди, я быстро.

Он вышел из кладовки с большим чёрным чехлом. Сердце больно сжалось: если и был более неподходящий момент вспоминать о сломанной гитаре, представить такой сложно. Но, на удивление, извлечённый на свет инструмент оказался полностью исправен.

– Спой мне, пожалуйста. Хотя бы немножко.

Майя провела рукой по струнам. Гитару не просто починили, но и настроили. Артём смотрел на неё и ждал, и у них были целых полчаса.

Отвыкшие пальцы зажали первый аккорд. Когда квартира наполнилась звуками полузабытой песни, а Артём улыбнулся, Майя поверила: вместе они справятся.

От автора: С Новым годом! Пусть он будет счастливым.

– Стас, я посмотрела твои макеты. Когда я в прошлый раз составляла список замечаний, я не просто так сделала их нумерованным списком. Но если бы я знала, что ты умеешь считать только до десяти, разбила бы правки на два письма. Четыре пункта всё ещё ждут доработки, и будь так любезен – не думай, что я о них забуду. Хочешь – можешь рискнуть отправить клиенту и так, но когда тебя нагнут – я прикрывать не стану, и каждое замечание, совпадающее с моими, отразится на твоей премии, обещаю. Задержка сроков, кстати, тоже. В принципе, я могла всё это и написать, но теперь не уверена – ты только считать не умеешь, или читать тоже. Вот, зашла лично проверить, что мы друг друга поняли.

Стас, всего пару минут назад обещавший коллегам высказать Нине «всё, что эта сука заслужила», пошёл пунцовыми пятнами. Остальные спешно отводили глаза и расползались по местам, но Нина ещё не закончила.

– Паша, по поводу текста для «Старицы». Неплохо, смысловых правок будет не много. Но Бога, ради, пощади мои глаза. У тебя, видимо, какой-то особый ворд стоит, без проверки на орфографию. Сознайся честно, ты специально в свой словарь слова с ошибками заносишь? Или просто не знаешь, что подчёркивание красным и синим – это не комплимент особо удачным местам? Вычитывай внимательнее, иначе я клянусь – принесу стикер с миксером и тебе его на лоб наклею.

Тишина в кабинете стала густой. Нина стёрла с лица подобие улыбки и посмотрела на одного из коллег в упор.

– Кирилл… зайди ко мне завтра в девять. Таких бесполезных прокладок между стулом и столом ещё поискать надо, здесь разговором на пять минут не отделаешься.

Насладившись произведённым эффектом, Нина тихо прикрыла за собой дверь.

По правде говоря, замечаний к Кириллу у неё не было. Но он с таким пылом смаковал Нинины вероятные сексуальные таланты, что она решила потратить лишние пару часов, чтобы пристальнее проверить его проекты.

К завтрашнему утру там точно найдётся, что обсудить. Можно было бы успеть и сегодня, но зачем портить человеку вечер размышлений и ожидания?..

***

– …невозможно! А у вас получилось! Не зря мне так вас рекомендовали, я у Нелли в неоплатном долгу. И у вас, разумеется! Теперь мы сразу к вам обращаться будем, к чёрту эту экономию, за которую потом в три раза больше платить приходится.

Нина улыбнулась, и сделала голос совсем бархатным.

– Рада, что вам понравилось. Даю слово, что с нормальными сроками мы ещё приятнее вас удивим. Спасибо, что нашли время позвонить и поделиться. Если отправите пару слов моему руководству – будем квиты.

Дослушав восторженную тираду и дождавшись гудков, Нина нажала «отбой» и открыла верхний ящик стола.

Диета-диетой, но сегодня она заслужила шоколад. Сладко-горький вкус растёкся по языку, усиливая удовольствие от хвалебных слов клиента.

У Нины был особый талант – вытаскивать людей из задницы, в которую они сами себя загнали. И пусть дизайнеры воют о нереальности сроков, а типография кроет матом – оно того стоит. Спасённые клиенты становятся самыми лояльными, и что немаловажно – щедрыми. Есть, конечно, категория «всёпропальщиков», которые хронически попадают в передряги из-за собственной тупости, но ещё надеются на скидки, но таких Нина умело сливала без шума и пыли. Она не просто хорошо делала свою работу – она умела её дорого продать, и осознание этого с лихвой перекрывало многие неудобства.

«Зайди ко мне на минутку».

Отправив «ок» начальнику, Нина с сожалением завернула остатки шоколадки в фольгу. Надо же, как быстро Анна Петровна дошла со своими благодарностями! А многие вообще забывают, несмотря на прямые просьбы. Ожидая приятного разговора, Нина зашла в кабинет Вадима Андреевича расслабленная. Но тут же поняла: что-то не так.

Лицо начальника было странно-напряжённым, а присутствие в кабинете кадровички и вовсе удивляло.

– Нина, присаживайтесь, – кивнула на кресло Альбина.

Интересно, а давно ли это она тут распоряжается? Но Андреевич никак не отреагировал, продолжая сидеть с каменной рожей.

«Даже не поздоровался» – отметила про себя Нина, теряя приподнятое настроение. Жаль. Не так уж часто доводится его испытывать на работе.

– Мы долго откладывали это беседу, так как… мм… Не сходились во мнениях с Вадимом Андреевичем. Но сейчас ситуация слишком накалилась. Пожалуйста, посмотрите.

Пробежавшись глазами по протянутым ей листам бумаги, Нина едва сдержала усмешку. Всё-таки эти кретины решились на какие-то действия. Но, как и ожидалось – на кретинские. Докладные записки, ну надо же! Впрочем, надо отдать должное – тексты они составили грамотно. И тщательно замаскировали эпитеты, которыми так щедро награждали её в кулуарах. Почитав эти сочинения, можно и правда было бы подумать, что всё дело в том, что у Нины скверный характер, а не в том, что просто кто-то не умеет нормально работать.

– Хотите ли как-то прокомментировать ситуацию? – спросила Альбина. Нина могла бы посмотреть на неё так, чтобы та отвела взгляд, но сдержалась – не место демонстрировать силу характера. Вместо этого Нина спокойно ответила:

– Да. Думаю, дело в том, что в последнее время в работе было параллельно несколько ответственных, сложных и очень горящих проектов. Люди немного устали, и нужно было куда-то выплеснуть напряжение. Логично, что адресатом стала я – это же я их подгоняю и не даю сорвать сроки.

Альбина вздохнула.

– А они жалуются ровно на обратное: что своими действиями вы как раз-таки мешаете им работать. Особенный акцент они делают на ваше стремление деморализовать команду. Нина, у нас трудятся много творческих людей, и их настроение напрямую влияет на их продуктивность.

– А я всегда считала, что на продуктивность влияет профессионализм, – не выдержала и съязвила Нина.

– И он тоже, – легко согласилась Альбина, – и персонально ваш профессионализм сомнению не подлежит. Ни в коем случае. Но вы работаете в команде…

– И команда выдаёт отличный результат. Я не очень понимаю, что именно мы сейчас обсуждаем, и что вы от меня хотите. Вадим, ну ты хоть мне объясни!

Лицо Андреевича стало совсем скорбным. Нина очень редко называла его по имени, и её мольба не осталась без реакции.

– Нина… Я очень ценю всё, что ты делаешь для компании. Правда. Но ребята дошли с жалобами до головного офиса… а там несколько иначе смотрят на такие вещи. Я не смогу тебя прикрыть, если ничего не изменится. Я переговорил со всеми, кто написал записку, а заодно и с типографией и ещё кое с кем… Помимо докладных, у меня в столе есть несколько заявлений на увольнение, которым пока удалось не давать хода. Был бы конфликт с одним или даже тремя спецами – оно бы того стоило. Но против тебя слишком многие.

Нина так удивилась, что потеряла контроль над собой. И следующий вопрос прозвучал по-девчачьи визгливо – так, что она сама потом поморщилась.

– Ты издеваешься? Я только что закрыла сделку на три миллиона, за которую никто не брался. Закрыла так, что клиент готов нам ноги целовать. И что ты мне сейчас хочешь сказать? Что уволишь меня вместо этих бездарей?

Альбина поджала губы. Андреевич отвёл глаза.

– Нина, сколько бы ты денег ни приносила, но искать, нанимать и адаптировать десяток «бездарей» будет дороже. Тем более что это не уборщики. Они же не сортиры моют, это люди с образованием, со специфическими навыками. Половина из них работали здесь и до тебя, и были вполне себе полезны.

Нина похолодела. На предыдущем месте её история закончилась примерно так же. И до этого – тоже. Пока старые работодатели не портили ей репутацию, и причины увольнения получалось маскировать под благовидными предлогами. Но рынок по-настоящему хороших компаний её профиля узкий, и долго ли получится скрывать такое?

И  тогда она уцепилась за последнюю соломинку.

– Это чистый сексизм. Вы же видите – все жалобы только от мужчин, от тех, кто выполняет мои распоряжения. Они никак не могут смириться, что ими командует женщина, вот и пытаются меня отсюда выжить. И вы просто дадите им это сделать?

Вадим Андреевич вздохнул. Альбина энергично замотала головой.

– Нина, мы как раз видим, что все заявления от мужчин. И да, согласны, что это сексизм – с вашей стороны… У вас явные трудности в общении с коллегами-мужчинами, осознаёте ли вы это или нет.

Нина перевела взгляд на Вадима Андреевича.

– Скажи хоть что-нибудь. Ты же сам мужчина.

– Ты и правда… бываешь немного резковата.

– И ты меня за это уволишь?!

– Об увольнении речи не идёт, – снова вмешалась Альбина, – мы просим вас поработать с психотерапевтом. Я подобрала очень хорошего. Компания возьмёт на себя все расходы, и мы уверены, что все трудности в общении получится решить. А заодно вам это может пригодиться и в жизни… ну, в личной… – неловко закончила она и покраснела.

– То, что я не замужем, тоже поставите мне в вину? – вспылила Нина.

Разговор прервал звонок на стационарный телефон. Увидев знакомый номер, Нина поднялась и направилась к выходу, бросив через плечо:

– Это Анна Петровна из «Эдиты». Когда будешь принимать её благодарности, не забудь рассказать, что в качестве премии отправил меня к мозгоправу.

***

Нина вышла из офиса ровно в 18.00. Такое случалось крайне редко, но сегодня причин было две, и обе весомые.

Во-первых, наблюдать за ехидными усмешками жалобщиков не было никаких сил. Нина с большим трудом сдерживалась, чтобы не устроить им грандиозный разнос – тем более что поводов, как всегда, хоть отбавляй.

Весть о том, что она побывала в кабинете Андреевича не за «спасибо», волшебным образом облетела офис. Чувствуя свою временную неуязвимость, Стас прислал на согласование так и не доделанный до конца макет, Паша опять пропустил несколько опечаток, а Кирилл не поставил её в копию в важной беседе. Выносить это молча Нина просто не могла и плюнула – если что-то пойдёт не так, пусть Андреевич разбирается с ними сам, лично.

А во-вторых, сегодня Нина отчаянно нуждалась в том, чтобы выйти в люди, но не подготовилась заранее. Но, если поторопиться, можно было успеть и домой, и в клуб.

Макияж она нанесла ярче, чем обычно. А ещё она обыкновенно выбирала, сделать акцент на лице или теле, но сегодня в ход пошёл и призывный мэйк-ап, и откровенная одежда. Поморщившись от чересчур распутного эффекта, Нина всё же выскочила за дверь как была, ничего не исправляя.

В целом, так сработало даже лучше.

Видимо, излишняя фривольность ей только показалась, потому что новый знакомый, чьё имя она не до конца расслышала, не спрашивал, сколько она берёт за ночь, а клеился по всем канонам.

Коктейли и внимание кружили голову. В какой-то момент Нина забыла, что ещё не пятница, и завтра опять на работу, и выпила больше, чем позволяла себе в таких ситуациях.

Танцы становились горячее, губы у её уха – ближе, обнимающие руки – смелее.

Нина не противилась. А устав ждать следующего шага, поцеловала сама.

Её визави потратил времени на подготовку явно меньше, чем она, неприятно уколов отросшей за день щетиной. Не став делать вид, что всё в порядке, Нина отстранилась, потёрла подбородок и спросила:

– Если я попрошу тебя, ты побреешься?

Миша (или Гриша?) кивнул, и Нина потянула его к выходу.

К неудовольствию таксиста, в машине Нина не стала вести себя прилично, сменив колючие поцелуи на откровенные обжимания. В её квартиру они ввалились разгорячённые, в полурасстёгнутой одежде.

Мягко остановив жадные руки, Нина подтолкнула мужчину в сторону ванны.

– Ты обещал. Одноразовый станок на раковине. И прими заодно душ.

Ожидая, Нина сняла потрёпанную блузку и свёрнутую набок юбку – стыдливость уже явно ни к чему. Налила себе бокал вина и села на диван с ногами.

Миша-или-Гриша был в ванной довольно долго – не иначе, к её просьбе отнёсся добросовестно. Вышел обнажённый и в полной боевой готовности.

Нина наклонила голову, окинула мужчину оценивающим взглядом. Махом допила вино и тихо сказала:

– Пошёл вон.

– Что?

– Пошёл вон, я сказала. Куда ты попёрся с таким обрубком вместо члена? Что мне с ним делать? Сфотографировать, чтоб смеяться потом? Ты вообще в своём уме, приставать к живым женщинам с ТАКИМ? На что рассчитывал? На жалость? Так это не ко мне. Тебе не по клубам ходить, а на специальные форумы для фетишисток, там, может, и найдутся любители. Только время зря на тебя потратила. Ну, что стоишь? Забыл, где выход?

С каждым её словом эрекция ослабевала, делая дискуссию о размерах сомнительной перспективой. Миша-или-Гриша побледнел, покраснел и пулей выскочил из квартиры, застёгиваясь на ходу, не одарив её напоследок прощальными словами.

Жаль.

Иногда несостоявшиеся любовники выдавали у порога забавные перлы, которые Нина смаковала неделями.

Зайдя в ванную, она брезгливо, двумя пальцами, подхватила использованное полотенце, запустила стирку и, напевая, пошла в душ.

***

Часы на стене мерно тикали, навевая сон. День был тяжёлый, и даже незнакомая обстановка не взбодрила Нину.

И уж тем более не замотивировала её на беседу.

– Обычно я не берусь за работу в таком формате. Важно, чтобы клиент сам захотел изменений и пошёл в терапию добровольно. Я не заинтересован в том, чтобы тратить время впустую – ни ваше, ни своё.

– Даже за десять тысяч в час? – иронично подняла бровь Нина. И тут же мысленно поставила галочку – один-ноль в его пользу. Она вообще не собиралась говорить что-либо.

– Даже за десять тысяч в час, – кивнул психотерапевт.

Раз с молчанием не выгорело, Нина решила позабавиться по-другому. Она неторопливо прошла по кабинету, водя пальцем по рамкам дипломов, периодически показательно отряхивая руку от пыли. Не дождавшись реакции, сказала:

– Никита Константинович… Вам же не так много лет. А дипломов на всю стену… Скажите честно, сколько из них купленных? Если вы получали это всё сами, то практики у вас явно маловато. Время-то – не резиновое. Либо вы так много учились, либо работали. Так что?..

– Просто я очень мало спал.

Реакция была такой быстрой и неожиданной, что Нина засмеялась, но тут же зажала рот рукой. Никита Константинович остался спокоен.

– Нина, я должен сказать одну вещь. Вне зависимости от того, как пройдут наши сеансы, свой гонорар я уже получил, и возвращать его не обязан, даже если вы кого-нибудь убьёте. Кроме того, клиентов у меня достаточно – было и будет. И по большому счёту, всё равно, что я напишу в заключении для вашего работодателя – изменения или их отсутствие он и так увидит сам.

– Ну и в чём же тогда смысл? – пожала плечами Нина.

– Ни в чём, – невозмутимо ответил Никита Константинович. – Вы будете ходить сюда один раз в неделю, потому что должны. Я буду сидеть с вами один час в неделю, потому что должен. Можем попытаться провести это время с пользой – как я уже сказал, дипломы у меня не купленные. А могу просто включать вам телевизор – я от этого ничего не потеряю, в отличие от вас. Вы любите сериалы? Или лучше о природе?

Нина нервно постучала пальцами по столу. Весь этот спич был чистой воды манипуляцией, причём довольно примитивной. Но – как ни странно – это всё её задело. Возможно ещё и потому, что Нину не устраивало смотреть сериалы.

– Мой работодатель считает, что у меня проблемы в общении с коллегами мужского пола.

Никита Константинович отложил в сторону пульт.

– А вы так считаете?

Нина фыркнула.

– Я считаю, что это у них проблемы. И не с общением, а с дисциплиной, трудолюбием и профессионализмом.

– Ну что же. Общаться с теми, кто не соответствует твоим критериям нормальности, действительно не просто.

– И вы научите меня этому?

– Нет. Взрослого человека вообще нельзя ничему научить. Он может чему-то научиться – сам. Но только тому, чему сам хочет. Чему вы хотите научиться, Нина?

Нина сглотнула и вжалась поглубже в кресло.

Если бы она могла – хотя бы для себя! – сформулировать ответ на этот вопрос, то вряд ли бы вообще здесь оказалась.

***

– Вчера Стас прислал мне макет с правками – опять не теми, о которых я его просила. Дважды.

– И что вы почувствовали?

– Ярость. Мне хотелось двинуть ему клавиатурой по башке и орать, чтобы прекратил тратить моё время.

– Тяжелый был день?

– Очень.

– И что вы сделали?

– Попробовала справиться с этим. Не стала отвечать сразу. Попила воды, съела шоколадку. Послушала три песни из специальной коллекции. После этого попросила его зайти ко мне через час, а сама написала то, что хотела сказать, а потом удалила оттуда всё лишнее и оскорбительное

– И как прошло?

– Он удивился. А потом он признал, что был неправ, объяснил, почему думал, что нужно по-другому и извинился.

– И как вы отреагировали?

– Удивилась ещё больше. Если он действительно сделает так, как мы сейчас договорились, я соглашусь с Альбиной, что не зря к вам хожу.

Никита Константинович улыбнулся в ответ, но скорее из вежливости, чем с гордостью. Его взгляд прожигал Нину насквозь.

– Есть ли что-то ещё, чем вы хотите со мной сегодня поделиться?

Нина вдохнула, как перед прыжком в воду.

– Да. После работы я поехала в клуб. Там я познакомилась с мужчиной. Мы танцевали и флиртовали, и после я пригласила его к себе.

Никита Константинович молчал. Нина глотнула воды из стакана, так как в горле внезапно пересохло.

– У меня дома... Когда он разделся, я… Я сказала, что у него маленький член.

– Он, вероятно, обиделся?

Нина вдруг засмеялась. Скорее истерически, чем весело, но ей стало немного легче.

– Можно и так сказать.

– И часто такое с вами случается?

– Мужчины с маленькими членами?

– Вы понимаете, о чём я.

– Понимаю, – вздохнула Нина, – достаточно часто. Настолько, что я готова поспорить на бутылку хорошего вина, что однажды кто-то меня за такое придушит. И знаете, что?

Никита Константинович приподнял бровь. От отсутствия удивления, отвращения или осуждения на его лице становилось проще дышать.

– На самом деле, далеко не все они были маленькими.

***

Нина поймала себя на мысли, что не слышит тиканья часов. Она настолько к ним привыкла, что нужно было прилагать усилия, чтобы расслышать – без этого мозг затирал этот звук, как фоновый неважный. Так же примелькались дипломы на стенах, нашлось безошибочно-удобное положение в кресле.

Но сейчас это не помогало успокоиться. Время шло – а она так и не сказала то, о чём собиралась.

– Вы же видите, что мне сложно начать разговор, – раздражённо бросила Нина.

– Вижу.

– И почему ничего не делаете?

– Потому что вы сами в состоянии решить, насколько далеко вы готовы зайти на этот раз.

Нина сердито дёрнула головой.

Вечно спокойное выражение лица Никиты Константиновича сегодня её злило. Он никогда не вёлся на манипуляции, не оправдывался в ответ на упрёки, не удивлялся самым диким её выходкам. Он заслуживал того, чтобы она ему рассказала – но она не могла.

Время шло. Её время.

Оплаченные фирмой сеансы давно закончились, и Нина продолжила терапию за свои кровные. Оба они делали вид, что так и было задумано изначально. Он с самого начала понимал, что её проблема выходит далеко за рамки склок с коллегами.

Она только ближе к концу оплаченных сеансов поняла, что у неё есть проблема.

– Я думала, что это сделало меня сильнее.

Тишина после фразы стала ещё невыносимее. Нина знала, что её не будут торопить, не станут давить. Она может замолчать прямо сейчас.

Но сколько это будет продолжаться?!

Злость придала сил.

– Я всегда презирала людей, выросших в тепличных условиях. Считала, что они недостаточно усердны и трудолюбивы, что они наивны. Что характер значит больше, чем талант, а по-настоящему закаляет характер то, сколько тебе довелось хлебнуть. Мне довелось немало. Но я уже давно смирилась, мне казалось, что в конечном счёте мне это помогло. И что я всё пережила и отпустила.

Если бы он промолчал, она бы не продолжила. Но он всё-таки спросил:

– И какие испытания выпали вам?

Нина открыла рот для ответа, и вдруг засмеялась. Смеялась долго, почти до слёз.

– Знаете, я была не права. Слово «испытание» звучит слишком пафосно.

Я уже говорила, что я родом из тьмутаракани? От города-миллионника нужно доехать до райцентра, а оттуда – до маленького села. Хотя по ощущениям перемещаешься не только в пространстве, но и во времени. Эдакая жизнь средневековой крестьянской деревни, даром что электричество было… С самых малых лет я помогала по хозяйству. Я умею доить коров, представляете?.. И чистить свинарники. Готовить в русской печке, квасить капусту… О, у меня много скрытых талантов…

Никита Константинович наклонил голову. Он ничего не сказал, но Нина и сама поняла, что уводит разговор в сторону.

– Не смотрите на меня так, это тоже важно. А может быть и нет. Мне кажется, в конечном счёте всё это бы и так случилось. Но, учитывая обстоятельства, прошло как по маслу. Никто ничего не заподозрил… Хотя это тоже бы ничего не изменило…

– Нина.

Нина вздохнула.

– Ладно. Вы правы. Просто… когда я рассказывала об этом последний раз, кончилось плохо.

– Меня трудно удивить.

Нина усмехнулась.

– Да, я заметила. Готова поспорить, что у меня не получится. История, в общем-то, довольно банальная. У нас был сосед – довольно уважаемая личность. Сейчас бы он назывался как-нибудь гордо, типа «председатель СНТ» или ещё как-то… Не помню, была ли у него какая-то официальная должность – тогда для меня это не имело значения. В мои девять лет, все взрослые были для меня одинаково Важными Людьми. Это современные родители трясутся над своими детьми, а меня воспитывали в духе «принеси-подай, иди на фиг, не мешай». И если кто-то из взрослых делал тебе на улице замечание, к гадалке не ходи – дома попадёт. Потому что есть Они, взрослые, и мы – всего лишь дети. Так что когда мама посылала меня помочь кому-то, мне и в голову не приходило качать права, что я не обязана. А у соседа как раз умерла жена, и помощь ему требовалась часто.

Нина замолчала, но Никита Константинович больше ничего не сказал. Пришлось продолжать самой.

– Впервые он изнасиловал меня, когда мне было всего десять. Застёгивая штаны, он пригрозил, что мне никто не поверит, и лучше мне держать язык за зубами.

– И что вы сделали?

– Ничего. Я так испугалась, что мне проще было промолчать и делать вид, что ничего не случилось – тем более, что тогда он домогался до меня редко. Иногда мне кажется, что он не был педофилом – скорее, просто решил проблему с отсутствием жены таким вот образом. Ему нужно – а рядом оказалась я… Но чем старше я становилась, тем было хуже. В двенадцать пришли первые месячные, и где-то примерно в то же время в школе начались самые полезные уроки по биологии… Конечно, не продвинутый секс-просвет, но всё же… Я была трусихой, бесхребетной, но не тупой. Я быстро сообразила, чем может закончиться моя «помощь соседу», набралась храбрости, и рассказала всё маме.

– Она вам не поверила.

Нина горько улыбнулась.

– Я так и знала, что удивить вас не выйдет. Да, именно так всё и случилось. Она оттаскала меня за волосы, назвала дрянью и малолетней шлюхой, раз я выдумываю такие гадости об уважаемом человеке. Ведь он так скорбит о своей жене, а я распускаю о нём грязные сплетни… Уже позже я узнала, что мои родители должны ему немало денег. Но, видимо, маме не хотелось думать, что они продают меня извращенцу. Куда приятнее считать, что я всё выдумала…

– Что было потом?

– Мне кажется, он узнал об этом разговоре. Или мне просто показалось так от отчаяния… Когда я поняла, что никто мне не поможет, каждый эпизод стал ещё больнее во всех смыслах. А потом я всё-таки забеременела.

– Что сказала ваша мать?

– Ничего, – усмехнулась Нина. – К тому времени я поумнела достаточно, чтобы понимать – мне не поверят. Мне не помогут. Рассчитывать можно только на себя… Уверена, что расскажи я – меня бы обвинили, что я нагуляла этого ребёнка. С кем угодно, но не с виновником. К счастью, мои подружки тогда уже вовсю пробовали прелести взрослой жизни, и я знала, что нужно делать. Если верить моему гинекологу, то это всё обошлось без особых последствий. А дальше рассказывать особо и нечего… Я уехала оттуда как смогла. И грызла землю, чтобы только никогда не возвращаться и не иметь ничего общего с тем местом и людьми. Жаль, что просто уехать было недостаточно…

Никита Константинович молчал какое-то время. Но эта тишина больше не давила. Нине стало легче дышать, словно она сбросила с груди тяжелый камень. Почему-то она думала, что расплачется в конце, потеряет самообладание. Но оказалось, что можно говорить об этом, вспоминать – и сохранять контроль. А значит, всё не так уж и страшно.

– Чему вы хотите научиться, Нина?

Нина спокойно встретила направленный на неё пристальный взгляд.

– Я хочу научиться жить так, словно этого всего не было.

***

– Вчера в клубе я познакомилась с мужчиной.

Нина нервно побарабанила пальцами по коленке. Ей казалось, что после всего, что она рассказывала в этих стенах, её уже ничего не должно смущать. Однако же, говорить было нелегко.

– Что мне нужно узнать об этом знакомстве?

Нина раздражённо выдохнула. Уж лучше бы на этот раз промолчал.

– Мы поехали ко мне домой. И… я не выгнала его.

– И как вы себя чувствуете?

Не выдержав напряжения, Нина вскочила на ноги и начала ходить по комнате. Почему-то она надеялась, что он скажет «это прогресс». Или «вы молодец, Нина».

И тогда бы она на него наорала.

– Плохо. Очень, очень плохо.

– Из-за секса?

– Из-за него тоже. Хотя… это, может, и не худшая часть. Но мне всё равно плохо. И от того, что секс был не ужасен, ещё хуже. Вы понимаете?

– Я не был в вашей ситуации, и вряд ли смогу понять вас до конца. Но главное, что вы себя слышите. Как вы считаете, чем вызваны ваши текущие чувства?

– Вы психолог, вы и скажите! – взорвалась Нина. – Я сделала всё правильно! Я вела себя, как положено, никого не обижала, и никто не обидел меня. Так почему мне так хреново?

Нина отвернулась, не ожидая ответа. Никита Константинович не вёлся на манипуляции, не подпитывал истерики. Она может орать сколько угодно, он не выйдет из себя.

Но он всё-таки ответил.

– Нина, нельзя сломать любимую игрушку, и удивляться, что она не работает как надо. Давайте вернёмся в самое начало. С какими мыслями вы пошли вчера в клуб?..

***

– Симпатичный.

От неожиданности Нина хмыкнула.

Если подумать, это первое оценочное высказывание, которое она здесь услышала за все эти годы. Она ждала привычного «нравится ли он вам?» или «а как бы вы его описали?». Ну или коронное «а что это для вас значит?». Простое человеческое «симпатичный» в ответ на фотографию действительно удивило.

– Нина, в последнее время мы с вами встречаемся редко. Почему вы попросились на приём? Вряд ли для того, чтобы узнать моё мнение о вашем новом избраннике.

– Вы стали менее терпеливым.

– Не самая сильная моя черта, согласен. Всегда удерживаюсь чётко на грани, но что-то мне подсказывает, что вы готовы ответить сразу.

Нина опёрлась затылком на спинку кресла и посмотрела в потолок. Ну что же, резонно. Он всегда повторял, что не любит тратить напрасно время и деньги.

– Что, если у меня не получится?

– А есть какие-то предпосылки? Тревожные звоночки, знаки, ощущения?

– Нет. На этот раз – нет. И так даже страшнее, понимаете?

Никита Константинович улыбнулся.

– Понимаю. Верите или нет – но на этот раз понимаю. Если бы была причина, вы бы его бросили, и успокоили себя тем, что в очередной раз не получилось, но вы же пробовали… А сейчас причин нет. Вот чего вы боитесь, Нина. Что на этот раз и вправду может получиться…

– И что тогда? – нервно хихикнула она в ответ, – белое платье? Фата на пол-лица?

– Если вы этого хотите.

– Это глупо.

– Никто не обязывал вас всегда делать только что-то умное.

Нина потёрла шею. Ну правда, а какого ответа она ждала? За всё это время она выучила основные реплики и вопросы наизусть. Так, что и сама бы могла провести сеанс – что и делала  частенько, прокручивая внутри диалоги, когда не была уверена в своих решениях. Но сегодня пришла лично, хотя ведь знала, что ей не дадут переложить ответственность и не выберут за неё.

– Как вы думаете, смогу ли я?..

По правилам, он должен был уточнить, что она имеет в виду. Но он не стал.

– Я думаю, что у вас есть целая жизнь, чтобы пробовать.

– Мам, ну хоть ты ему скажи.

Любовь Петровна дрогнула. И Таня её понимала. Пусть она была ещё молодой матерью, но с большим трудом представляла, что такого должны были натворить её дети, чтобы она не пустила их к себе на порог.

Наверное, кого-нибудь убить. Не меньше.

– Зачем? Кажется, не понимать слов – это у нас в семье наследственное.

Таня не поверила своим ушам. Несмотря на горечь, голос свекрови был твёрд.

– Коля, ты ставишь всех в неловкое положение. Боюсь, Анечка не сможет сегодня поехать с тобой – и ты знаешь, почему.

– А ты её не думала спросить? – огрызнулся Коля, – или вы будете издеваться над ребёнком, чтобы меня сильнее наказать?

Как по команде, все посмотрели на Аню. Растерявшись от такого внимания сильнее, она сделала два шага назад.

– Ну же, доченька, – ласково сказал Коля, – поедем в торговый центр, как я обещал. А потом пойдем в магазин игрушек, и мороженого купим ещё. Это – тётя Лиля, и она поедет с нами. Вы подружитесь, вот увидишь.

Ровной белозубой улыбке позавидовали бы и голливудские звёзды. Но Анечка попятилась и спряталась за маму.

– Я не хочу дружить с этой тётей. Уходи!

Колино лицо исказилось – не от гнева, а от боли.

– Что, настроили ребёнка против меня? Лиля, пойдём. Здесь не с кем разговаривать…

***

Оторвав взгляд от тёмной фигуры за окном, Таня задёрнула шторы плотнее.

Лилю Коля больше не привозил. И, после нескольких новых бесплодных попыток примирения, войти в дом тоже не пытался.

Забирал Анечку, гулял с ней, возвращал к назначенному часу.

И стоял на улице до тех пор, пока в доме не погаснет свет.

Поначалу было жутко. Как относились к этому свёкры, Таня не знала – вслух никто этот вопрос не обсуждал. Но по негласному договору они со свекровью стали плотно зашторивать окна, и никто из семьи не выходил на участок – тем более, что погода уже давно к тому не располагала.

Иногда становилось жалко – чисто по-человечески. Коля не раскрывал зонт в дождь, не надевал шапку, когда холодало.

А иногда Таня просто злилась. На то, что Коля занимает места в её жизни и мыслях больше, чем заслуживает. На то, что даёт богатую пищу для пересудов соседям.

На то, что он снова делает так, как хочется ему, не думая о том, как это скажется на других людях.

Сегодня градус гнева достиг такой отметки, что Таня оделась и вышла на улицу.

– Что ты тут торчишь? Пойти что ли некуда?

Коля повернул к ней лицо. Таня отпрянула – она давно не видела мужа вблизи, и помнила его совсем не таким.

Коля похудел и осунулся. На подурневшем лице нездоровым огнём блестели глаза под отяжелевшими веками.

– Ты веришь в привороты?

От абсурдности ситуации Таня растерялась и промолчала.

– Я долго думал, как такое вообще могло произойти. Я же знал Лилю и раньше. Знал, но даже внимания не обращал. Делал нам второго ребёнка, жил спокойно, любил тебя и семью. И вдруг – р-раз – и я уже с ней. Ты так и не спросила, как же так получилось, что я ушёл. А я и сам не знаю. Ещё вчера я переживал, что ты от токсикоза страдаешь, а на другой день мне было уже всё равно. Вообще на всё – как ты, как будущий ребёнок, что скажут родители, коллеги, соседи, друзья. Я хотел её до дрожи, до обморока. Сердце замирало, стоило лишь коснуться. Сначала я думал, что это любовь. Что до этого просто никогда не любил по-настоящему, и узнал, что это такое. И что это оправдает меня. Хотя мне и не нужны были оправдания. Только быть с ней. Я даже врать бы не стал, если бы ты спросила. Но первыми заметили родители…

Как плакала мама! А мне было всё равно, веришь? Я чувствовал невероятное облегчение, и уехал в тот же день. Она еле уговорила меня приехать на твою выписку, чтобы рассказать лично. Но Лиля написала, что ей тревожно от того, как пройдет разговор. Что она боится, что я уйду. И я тут же уехал к ней…

Таня облизнула пересохшие губы.

– И зачем ты мне это говоришь? Жалеешь, что не успел мне сделать побольнее напоследок? Думаешь, мне нравится слушать, как ты хотел другую?

Коля схватился руками за голову.

– Ты не понимаешь… Я был как в бреду, в безумии… Я и сейчас там. Но я стал замечать… странное. Дома не переводятся церковные свечи – а Лиля атеистка. У меня иногда пропадают какие-нибудь вещи – часы, галстуки, а потом неожиданно находятся. У неё есть мои фотографии – распечатанные на бумаге. А однажды вообще было странно – она уехала домой раньше, я задержался. Когда собирался домой, со мной напросился коллега. А в пути ему стало плохо, прихватило живот. Я предложил подняться и сходить у нас в туалет. Как только Лиля увидела, что он туда идёт, кинулась вперёд и забрала полотенце для рук. Сказала, что оно грязное. Но я проверил потом, оно было чистое!

Таня покачала головой.

– Поздравляю. Твоя новая подружка с приветом. Не знакомь её с Анечкой, пожалуйста, даже после развода.

Коля вдруг схватил её за руку и зашептал, словно кто-то мог их подслушать:

– Я не хочу развода! Я уже несколько раз пытался поехать в ЗАГС и забрать заявление! Но каждый раз что-то случается – то машина сломается, то на работе аврал, то у самой Лили. Таня, ты знаешь меня много лет, я не сумасшедший! Но со мной и правда что-то происходит!

Глядя в запавшие, измученные глаза, Тане стало жутко. На секунду она подалась ближе, захотелось обнять и утешить.

Но это быстро прошло.

– И что ты мне предлагаешь? Бросить двоих детей и начать бегать с тобой по гадалкам? Или, может, менструальной крови тебе в бутылочку налить, по утрам в кофе добавлять? Так ты прости, у меня цикл ещё не восстановился…

С усилием вырвав руку, Таня ушла в дом. И долго-долго стояла в душе, будто горячая вода могла смыть чужое отчаяние, инеем покрывшее её кожу.

***

– Надо что-то делать…

– И что я, по-твоему, могу?

Таня ясно представила, как Павел Васильевич ходит по комнате туда-сюда. На секунду стало неловко за то, что она подслушивает – но кто же знал, что в Лёшиной детской такая слышимость. Обычно свёкры не шумели по ночам, а если и разговаривали, то тихо. Но сейчас оба были на взводе.

– Не знаю… Но это же какой-то кошмар…

В этом Таня была солидарна.

Молоко у неё всё-таки пропало.

Коля стал приходить под окна каждый вечер, часто пытался прорваться внутрь и ругался с отцом. Анечка иногда просыпалась и плакала. Таня тоже стала плохо спать – помимо обычных забот с младенцем, ей почти каждую ночь стала сниться Лиля. К счастью, хотя бы Лёша пережил переход на смесь относительно спокойно.

– Он же наш сын! Ты видел, на кого он стал похож?

С этим трудно было поспорить. Коля постарел лет на десять, а вид имел такой, словно это он каждую ночь укачивает ребёнка по полночи, причём безо всякой помощи, а потом работает грузчиком, и вдобавок плотно сидит на наркотиках. Может, ещё и поэтому Анечка теперь наотрез отказывалась проводить с ним время.

– А как же наши внуки? А Таня? Тебе она не дочь?

Возникшая пауза больно резанула по сердцу. Ответ свекрови был еле слышен.

– Она ни разу не назвала нас родителями с того дня. Разве ты не заметил?..

Таня отпрянула от стены. Даже бы если ей сказали это в лицо, она не нашлась бы что ответить. Она действительно теперь обращалась к свёкрам исключительно по имени-отчеству, и ничего не могла с собой поделать. И постоянный вид Коли за окном, родного сына, которого выгнали из-за неё, делу никак не помогал.

Из-за стены донёсся выкрик:

– Но он так и не бросил её!

Иногда Тане становилось любопытно – а что говорит Коля Лиле о том, почему каждый день приходит поздно ночью? Ей-то невозможно соврать о том, что он задерживается на работе…

Но Таня не могла обманывать себя и делать вид, что не думает о том, что было бы, если бы Коля ушёл от любовницы.

С той памятной встречи он постоянно твердит, что любит её и детей, а всё остальное – просто наваждение.

– Так продолжаться больше не может, – плакала свекровь.

И Таня была с ней совершенно согласна.

***

Переезд – это всегда сложности.

А переезд с двумя дошкольниками, с разменом недвижимости и препирательствами с опекой – это почти невыполнимая задача.

Таня провела ладонью по стыку на обоях.

Без пристального контроля ремонтники накосячили немало. Ну и пусть. Как бы то ни было, Тане нравился получившийся результат, хоть он и не был идеальным.

В жизни вообще редко что получается идеально.

Дольше всего руки не доходили повесить шторы. Таня хмыкнула – в предыдущем доме в последнее время это был самый нужный предмет.

Но здесь она могла не бояться непрошенного внимания. До соседей далеко, а её новый адрес Коле никто не расскажет, как и не даст новый номер телефона.

Только съехав сюда, Таня поняла, насколько на самом деле ей тогда было тяжело. Первые месяцы её ещё преследовали призраки прошлой жизни, мучая тревожными снами, приступами тошноты и колотящимся по утрам сердцем.

А потом всё прошло.

Вкус новой жизни нарастал медленно. Но отдав Анечку в школу, а Лёшу – в садик, Таня поняла, что она справилась.

И тогда стало совсем просто.

Дверной звонок залился затейливой трелью. Даже спустя столько времени Таню радовали такие мелочи – мелодии звонка, выбранные ею. Мебель по её вкусу. Кровать, которую не нужно ни с кем согласовывать, и посуда, которую она ни за кем не «донашивает».

Мужчину, стоявшего в дверном проёме с букетом, она тоже выбрала сама, проявив инициативу первая. Таня посторонилась, пропуская его мимо, и наблюдая, как он, смущаясь, отдаёт букет – не ей.

Почему-то этот момент представлялся куда более неловким, но на душе было легко, как никогда. Таня улыбнулась – широко, от всего сердца. И сказала:

– Олег, познакомься. Папу зовут Павел Васильевич, а маму – Любовь Петровна.

Иногда Таню накрывали воспоминания. Когда она была беременна Анечкой, Коля радовался так же сильно, сама она – радовалась и немножко боялась. В той череде звонков был один особенно важный для неё: звонок родителям. Теперь сообщать ей было некому: мамы с папой не стало, а остальная родня и старые друзья не прошли испытание километрами, и отдалились настолько, что всё общение свелось к поздравлениям с основными праздниками. Таня быстро прикинула в уме – ну да, к Новому году она уже и пол будущего ребенка будет знать, тогда заодно и расскажет.

Вечером, после чтения сказки, Таня рассказала новость дочке, изо всех сил стараясь объяснить пятилетнему ребёнку, что это значит. Серьёзная не по годам Анечка задавала много вопросов. Какие-то заставили Таню смущаться, а какие-то и вовсе ставили в тупик.

Особенно долго пришлось доказывать, что любовь – это такая штука, которую можно поделить между двумя детьми, но меньше её всё равно не станет. Анечка долго сомневалась, но в конце концов сдалась под напором маминых обещаний и тяжестью подступающего сна.

Таня не отказала себе в удовольствии полюбоваться на спящую дочку. Из детской выходила осторожно, тихо, не подсветив путь телефоном и по памяти обходя скрипящую половицу.

Дом спал. Не пробивалась полоска света из-под двери в спальню свёкров, тихо было и в комнате Тани с мужем – не иначе Коля переутомился от впечатлений и уснул, не дожидаясь её.

Шесть лет назад Таня входила в этот дом уверенная в том, что это временно. Она никогда не хотела жить с родителями – ни со своими, ни, тем более, с роднёй мужа. Но Аня получилась быстрее, чем закончился ремонт в их новой квартире, и, скрепя сердце, Таня приняла приглашение свёкров погостить у них.

А потом жизнь ускорилась и закрутилась таким водоворотом, что не продохнуть. Таня несколько раз лежала на сохранении, роды тоже дались нелегко. Бессонные ночи, колики, требовательный плач дочки, затянувшийся ремонт, проблемы мужа на работе…

И вот уже Коля и свёкры убеждают Таню, которой пора выходить из декрета, что сейчас съезжать им совсем не с руки. Анечка пойдёт в садик и примется болеть – все дети болеют после садика. Кто станет держать Таню на работе, если сидеть с дочкой будет она одна?..

Положа руку на сердце, тогда Таня и не сопротивлялась. Она привыкла готовить вместе со свекровью, полюбила играть со свёкром в шахматы, и смотреть фильмы вчетвером. Оказалось, что жизнь большой семьёй может быть не стереотипно-ужасной из анекдотов и страшных историй знакомых и коллег, а вполне… уютной. Уютной настолько, что когда родители мужа попросили называть их «мамой» и «папой», Таня согласилась. И не перестала это делать, даже когда её собственные родители умерли, хоть первое время эти слова вязли на губах, отдавая предательством.

Таня вдруг поняла, что так ни разу и не съездила в «их» с Колей квартиру после ремонта. Они сдавали её в аренду, но всем занимался муж. А родительский дом она продавала без сожаления, скорее с удивлением – как же она отвыкла. Как низко висит раковина в ванной, какая некрасивая плитка в туалете, как неудобно расставлена посуда в кухне… Словно не здесь она прожила двадцать лет своей жизни, и пять – с мужем, а ровно наоборот!

И сегодня ни у кого не возникло и вопроса, где будет прописан их с Колей новый ребёнок. Все только спорили, что лучше – переделать под вторую детскую гостевую спальню на первом этаже, или кабинет на втором?

Таня повернула дверную ручку, точно зная, что дверь откроется бесшумно. Не нужно было зажигать свет, чтобы добраться до кровати – каждая вещь была ровно там, где должна. Привычно устроившись на своей половине кровати, Таня окончательно поняла – в отличии от первого раза, сейчас ей совсем не страшно. Она погладила плоский ещё живот и улыбнулась.

***

– А это вообще нормально, что…

Остаток вопроса Таня не услышала, скрючившись от очередного спазма. Всё, что она с таким трудом впихнула в себя за день, извергалось горьким потоком обратно. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, лоб и спина стали липкими от пота.

Но она и так знала, что Коля хотел спросить у мамы. Нормально ли, что Таня уже вовсю носит одежду для беременных, а токсикоз так и не кончился. Нормально ли, что не помогают таблетки, что она бледная, как привидение.

Мнения расходились. Сама Таня считала, что это ненормально, и что так она до родов не доживёт. Но доктор, который вёл её беременность, пожимал плечами и говорил «бывает». Он всегда очень сосредоточенно изучал результаты анализов, а на саму Таню лишний раз не смотрел, что откровенно раздражало.

Но репутация у него была отменная, и Таня терпела и молчала, радуясь, что на этот раз она, хотя бы, мучается дома, а не в больнице. И вот ведь какая подлость: с Анечкой Таня чувствовала себя отлично, но её пугали врачи и говорили, что всё плохо. Сейчас же она едва стояла на ногах, но все уверяли её, что всё хорошо.

Таня ощущала безмерную благодарность к свекрови, которая мало того что в одиночку готовила на всех домочадцев, так ещё и бегала с едой за Таней, подгадывая моменты, когда тошнота слегка ослабевала.

Было очень жалко. Приготовленной еды, смытой в туалет раньше срока, переживающую Анечку, Колю с его растерянным видом… И себя. Себя, если честно, тоже было изрядно жаль.

В изнеможении отвернувшись от унитаза, Таня опёрлась спиной об холодную кафельную стену и вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

Ничего. Она справится.

Погладив круглый плотный живот, Таня прошептала: «Прорвёмся. Надо только немножко потерпеть…»

***

Таня старательно делала вид, что она спит беспробудным сном. Было совестно: близости у них не случалось и правда очень, очень давно. Проклятый токсикоз и усталость…

Рука мужа осторожно погладила её шею, спину, спустилась ниже. Он делал так не в первый раз. В былые времена, даже если Таня спала, она могла проснуться от таких ласк уже на взводе, и не понимая толком, как так получилось…

Но сейчас хотелось сжаться в маленький несчастный комочек, руку – сбросить, на мужа – накричать. Но Таня не сделала ничего из этого, ровно и глубоко дыша, трусливо избегая конфликта и обид.

Коля наконец перевернулся на спину, разочарованно выдохнув. Впрочем, заснул он быстро. А вот Тане теперь не спалось: её будущий сын проснулся и вовсю веселился, пиная её куда только дотягивался.

И кто сказал, что беременность – прекрасное время?!

Немножко поразмыслив, Таня не удержалась и хмыкнула. Чем дальше, тем больше она припоминала неприятных моментов, которые пережила, пока вынашивала Анечку. Но странное дело – после родов она об этом толком и не думала. Хотя почему странное… Если бы все женщины чётко помнили беременность и роды, человечество бы быстро вымерло.

Успокоив себя этими неутешительными, в общем-то мыслями, Таня, чертыхаясь про себя, побрела в туалет, стараясь не разбудить супруга.

Она справится. Больше половины срока уже прошло, терпеть осталось не так долго.

***

– … опять нет. И на прошлой неделе, и в выходные, сказал, что…

Увидев Таню, свекровь осеклась на полуслове, а свёкор почему-то отвёл глаза.

– Мама, вам чем-нибудь помочь? Мне сегодня лучше, – заявила Таня, улыбаясь.

– Нет-нет, всё нормально. Скоро ужинать будем. Ты на этот раз с нами?

– Да, думаю, что смогу.

– Вот и славно. – Свекровь чуть помедлила и добавила – Коли не будет.

– Да, – согласилась Таня, – и мне он написал, что задерживается. Но мне тоже поработать надо, я в последние недели с этим токсикозом немало задач завалила. Я завтра в офис поеду, и на следующей неделе – начальник вовсю пилит, и по делу, и нет. Пусть хоть видит, что я стараюсь на самом деле…

Родители переглянулись как-то странно.

– Ну раз надо, – вздохнул свёкор. – В какие дни Анечку из садика буду я забирать?

***

Спину отчаянно тянуло. Таня ещё немного побарахталась в полусне, цепляясь за желанные остатки грёз, но мочевой пузырь предательски лишил последней надежды на полноценный отдых.

Чёрт, а она-то наивно надеялась, что уйдёт в декрет и отоспится, ведь после родов это ей точно не светит. Но попробуй поспать, когда ты чувствуешь себя дирижаблем, тебя постоянно пинают изнутри, а писать хочется каждые два часа.

Место рядом пустовало. Командировка или диван?..

В последнее время Коля много работал, часто бывал в разъездах, но и дома иногда уходил спать в другую комнату – говорил, что не высыпается из-за Таниных походов в туалет. Поначалу она не обращала на это внимания: перед самым декретом стало немножко легче физически, но навалилась такая гора дел, словно Таня – последний человек в компании, который умеет работать. Остатки сил уходили на Анечку: она становилась всё требовательнее, пропорционально росту маминого живота.

Признаться честно, иногда от Колиного отсутствия становилось даже легче. Но сейчас, когда появилось свободное время, частота мужниных отлучек вызывала смутную тревогу.

Может, в прошлую беременность было так же, просто это она тоже забыла?..

Не найдя Колю на диване, Таня пролистала переписку с ним. Из командировки он уже должен был вернуться… Но не на работе же он в два часа ночи!

Липкое, холодное чувство возникло где-то под сердцем. Таня глянула на дверь спальни свёкров: у них горел свет. Они о чём-то спорили, но очень тихо, и страха в их голосах слышно не было. Было как-то глупо ломиться к ним среди ночи и спрашивать, знают ли они, где её муж.

Интересно, как так вышло, что не знает она?..

Покопавшись в памяти, Таня пришла к выводу, что всё-таки в прошлый раз было не так. В последние недели Коля массировал ей ноющую спину, отёкшие ноги. Много шутил на «беременные» темы, а ещё они часто спорили о том, как назвать дочь, успевая всё это в те периоды, когда Таня была дома, а не в больнице.

А в этот раз они даже имя не обсудили.

Таня продолжила листать чат с мужем. Последние недели там мелькали какие-то очень скучные и заурядные вещи – списки покупок, график посещения врачей, бесконечные «папа тебя отвезёт» и «я сегодня буду позже». Смайликов и то почти не было.

Отчего-то стало горько. Но Таня тут же одёрнула себя: какое-то «сама придумала – сама обиделась» получается. Не иначе проделки беременного мозга…

Но нужно будет выяснить, где сегодня был Коля, и почему не предупредил её. И обязательно начать обсуждать имя ребёнка.

***

В больницу она всё-таки загремела. На целых две недели. В какой-то момент Таня успела испугаться, что пролежит там до самых родов, но обошлось – отпустили домой.

В больнице было грустно. Поначалу Таня опрометчиво заявила, что навещать её не надо – ведь домочадцам и так хватает забот, от Анечки до работы и остального, не хватало ещё и на неё тратить силы.

Но когда её и вправду не стали навещать, навалилась тоска. Первые дни отвлекали сильные боли в спине и вернувшийся токсикоз, а потом, когда подействовали лекарства, время потянулось медленно-медленно.

Таня часто болтала с сёстрами по несчастью, активно делясь опытом с теми, кому предстояло рожать в первый раз. Слушала горести и радости многодетных, и постоянно теребила в руках телефон, разрываясь между желанием «держать лицо» и напомнить всем о себе и потребовать внимания.

«Таня разумная» победила «Таню капризную». Но когда забирать из больницы её приехал свёкор, а не муж, с накатившей обидой справиться не получилось.

– А где Коля? – спросила Таня, собрав всю небрежность, какую только смогла наскрести. И всё же в последний момент голос предательски дрогнул.

– Он… ждёт дома.

Тон был таким странным, что Таня испугалась.

– Что-то случилось?

Свёкор сглотнул и сильно сжал руль, до белых костяшек.

– Танечка, ты не нервничай, он… здоров. Дома всё обсудим.

Если и есть на свете худший способ успокоить человека, чем фраза «не нервничай», то Таня такого не знала. В машине повисла гнетущая тишина, разбавленная нелепой болтовнёй диджеев и тихой музыкой из магнитолы.

Благо, ехать было недалеко.

Распахнув дверь, Таня напряглась ещё сильнее.

– А где Анечка?

– У крёстной. Ты не переживай, с ней всё хорошо. Просто… надо поговорить.

Чувствуя, как слабеют колени, Таня заставила себя зайти в зал. Там сидела свекровь – бледная и потерянная, кажется, бледнее самой Тани. Увидев её одну, удивился даже свёкор, задав тот же вопрос, что и Таня совсем недавно:

– А где Коля?

– Уехал, – бесцветным голосом ответила свекровь. – Танечка, ты… присядь. Присядь, пожалуйста.

Долго уговаривать не пришлось. Таня рухнула на ближайший диван, и из последних сил попыталась обратить всё в шутку:

– Слушайте, я не знаю, что тут происходит, но если никто не умер – вам лучше сразу мне об этом сказать. Иначе я сама сейчас богу душу отдам, честное слово!

Опомнившись, свекровь вскочила и подсела к Тане. С другой стороны расположился свёкор, протянул руку, чтобы коснуться Тани, и тут же её отдернул. Прокашлялся, покраснел.

– Ну, видимо, мне объясняться придётся… Таня, Коля… Коля, он…

– Он ушёл к другой, – выпалила свекровь. – С работы… у них, оказывается, уже несколько недель… Тебе плохо было, не до того, а мы с Пашей сразу неладное заподозрили… А как тебя в больницу положили, он и вовсе скрываться перестал. Коля с тобой сегодня поговорить хотел, но она позвонила, и он тут же уехал…

Она говорила что-то ещё, но Таня не слышала. Она словно покинула своё тело, и смотрела на всё со стороны. Звучали какие-то слова – но они точно не могли быть про неё, Таню. У неё всё в порядке, всё совсем по-другому. У неё дочка, муж, и скоро родится сын…

– … ты не думай, мы поможем, ты только не переживай слишком сильно…

Таня тряхнула головой, будто отмахиваясь от этих странных, неправильных слов. Встала, взяла телефон и вышла из комнаты, набирая знакомый номер.

– Тебе уже сказали? – спросил Коля вместо приветствия. Таня нервно хихикнула.

– Коль, ну они же не всерьёз, правда? Что за глупый розыгрыш?

Коля молчал. Таня чувствовала, как ускоряется сердце, перехватывает дыхание, на глаза наворачиваются слёзы. Тело всё поняло, и готовилось переживать горе. Но разум ещё отказывался осознавать.

– Это не розыгрыш. Таня, я… Прости. Прости, я не хотел, честно. Но я даже не думал, что такое может быть. Я просто жить без неё не могу, ни секунды. Тань, я вас не брошу. Я помогу – и тебе, и детям. Ты меня прости…

Он говорил что-то ещё, но Таня нажала «отбой».

Она бы упала, но внезапно её подхватили сильные руки.

– Дочка, пойдём… Пойдём, милая… мама тебе чай заварила…

Так Таня не плакала никогда.

Даже на похоронах родителей она старалась держаться. И та горечь не шла ни в какое сравнение с тем, что разрывало её на части. Теперь было плевать на приличия, на мнение других людей. Таня выла в голос, не в силах удержать эту боль в себе.

А потом стало тихо и темно.

***

– Ой, ну вы, мамочка, даёте – только выписали, а вы снова к нам, – бодро попеняла Тане медсестра.

Её смена началась недавно. Ей ещё не сказали. Впрочем, к ней тут же подлетела одна из пациенток и что-то горячо зашептала. Медсестра ойкнула и кинула на Таню сочувствующий взгляд.

Но ей было всё равно.

Таня не знала, откуда пошла новость. Может, кого-то предупредили свёкры, а может, девчонки додумали что-то сами – много ли надо женскому коллективу. Сама Таня ни с кем, кроме врачей, не разговаривала.

Она бы не разговаривала и с ними, но к её удивлению, выкидыша не случилось. Сын жил, рос и пинался, словно ничего не произошло. Словно кто-то всё ещё его ждал.

Ощутив бледную тень вины, Таня положила руку на живот. Нет, она не хотела скинуть ребёнка из-за того, что от неё ушёл муж.

Она просто не хотела больше жить.

Об Анечке позаботятся. А вот сын… без неё он не справится. А его мама не справилась и сама с собой.

Как можно было быть такой дурой?

Даже свёкры всё поняли. А она – нет.

Она же видела, как поздно Коля возвращается с работы – или не приходит вовсе. Могла сравнить его поведение с прошлой беременностью. Видела, во что превратилось их общение…

Но почему-то предпочла ничего не замечать. И ничего не делать.

Она всех подвела.

Недолго ждать, когда её попросят съехать. Допустим, она найдёт денег на съемную квартиру и на жизнь в декрете – с продажи родительского дома осталось немало. Допустим, Коля какое-то время станет платить алименты.

Но что будет с Анечкой? Вместо целой семьи и огромного дома она будет жить в тесной квартире с матерью, ухаживающей за младенцем. Как же все обещания про то, что ничего не изменится? И как объяснить ребёнку-дошкольнику, что виноват не её новорождённый брат, а какая-то неизвестная тётя?..

А если Таня умрёт, то Анечка останется у бабушки с дедушкой. Тогда они её точно не бросят.

Но нерождённого сына было всё-таки тоже жаль.

***

– Доченька… Дочка…

Мамин голос успокаивал, убаюкивал. Таня подалась вперёд, раскинула руки для объятий…

И проснулась.

– Дочка…

Перед ней стояла свекровь. Её соседки по палате куда-то деликатно испарились, словно Тане было дело до того, кто ещё станет свидетелем её падения.

– Здравствуйте, Любовь Петровна.

Свекровь отпрянула и растерянно оглянулась на дверной проём. В палату вошёл свёкор, смущённо озираясь.

Таня откинулась на подушку и уставилась в потолок. Кажется, новую квартиру придётся искать быстрее, чем она планировала – но у свёкров хотя бы хватило духу сообщить ей об этом лично. Но помогать им она всё равно не станет.

– Таня… – откашлялся свёкор, – У Анечки всё хорошо. Она очень ждёт твоего возвращения. И… и мы очень ждём. Но доктор сказал, что до родов тебя отпускать уже нет смысла. Может, тебе привезти какие-нибудь вещи?

Таня уставилась на свёкра в полном недоумении. Это был вопрос из какой-то другой, нормальной жизни. Разве это сейчас нужно обсуждать?.. Собравшись с духом, Таня ответила:

– Павел Васильевич… я понимаю, что вы хотите поддержать. Но если вы думаете, что я буду жить в одном доме с бывшим мужем и его любовницей, вы ошибаетесь. Даже с ребёнком на руках.

Свёкор покраснел и нахмурился.

– Коля с нами больше не живёт. С нами живёшь ты и наши внуки. Если, конечно, ты не против. Но я очень тебя прошу не съезжать.

– Мы просим, – вмешалась свекровь. – Таня, я понимаю, мы виноваты… Мы совсем не так воспитывали сына. Но пожалуйста, не уезжай. Анечке будет трудно… И с малышом нужна помощь. Мы же семья…

Любовь Петровна не сдержалась и заплакала. Таня смотрела на это, и не чувствовала ни жалости, ни благодарности. Только безмерное удивление, которое немного её взбодрило и вывело из отупляющего оцепенения последних дней.

– Вы вообще понимаете, о чём просите? Да, сейчас вы злитесь на Колю. Но вы действительно считаете, что когда он придёт к вам мириться, вы сможете выгнать родного сына ради меня? Лучше уж я съеду сразу, чем сидеть на бочке с порохом и ждать, что она рванёт в любой момент.

– Мы всё решили, – уверенно заявил Павел Васильевич, – Николай с нами жить не будет, даже если ты не вернёшься. Да даже если вдруг вы когда-нибудь помиритесь – просто съедете на свою квартиру. Есть вещи, через которые переступать нельзя. Я понимаю, в жизни бывает всякое – хотя мы с Любой и пронесли наш брак сквозь годы, не у всех это получается. Но ты на сносях. А это уже вопрос порядочности… Тебе с таким трудом досталась Анечка. И с сыном ты лежала в больнице, а он в это время…

Павел Васильевич замолчал, стиснул зубы и покраснел ещё сильнее.

– Я клянусь тебе всем, что мне в жизни дорого – мы ждём тебя дома. И Анечка ждёт.

***

Таня смотрела на шевелящийся кулёчек в её руках и не верила своим глазам.

Она не умерла. Он не умер. И они скоро поедут домой…

Мир не треснул и не разрушен. Откололся всего один кусочек – но теперь есть, чем его заменить. Таня потрогала пальцем мягкую бархатистую щёчку и улыбнулась.

– Ну, готовы ехать? А кто тут у нас такой богатырь?

Павел Васильевич подхватил Танины вещи одной рукой, а второй приобнял её за спину.

– Карета подана. Знала бы ты, как мне от Любы за цветы попало!

Свекровь закатила глаза.

– Таня тебе говорила, что не надо. Я сто раз объясняла, почему. А ты всё равно припёр этот веник!

– Ну у нас же есть куча комнат, куда его можно поставить! – возразил Пётр Васильевич.

– Ну так и ставил бы! Так ты же его в машину притащил! Я тебе клянусь – если Лёшенька хоть раз чихнёт, поедешь один, а нам я такси вызову!

Таня не обращала внимания на перебранку. Она знала, что это всё не всерьёз. И была благодарна – болтовня отвлекала от мыслей, что она впервые вернётся в дом, где нет Коли.

– Мамочка!

Анечка кинулась обниматься, хотя они виделись всего пару дней назад. Павел Васильевич осторожно перехватил внука, и Таня смогла крепко обнять дочь.

Неизвестно, что именно рассказали дочери свёкры, но в больнице Аня ни разу не спросила про папу. Таня надеялась, что и дома эта тема не всплывёт – ну, по крайней мере, не сразу.

Под детскую всё-таки переделали кабинет. Таня замерла на пороге, удивившись тому, как много здесь поменялось.

Это явно нельзя было сделать за те дни после их разговора. Значит, свёкры принялись за ремонт ещё ДО того, как Таня согласилась вернуться.

Словно прочитав её мысли, Любовь Петровна тихонько сказала:

– Мы очень тебя ждали. Ты не обижаешься, что мы не спросили, как нужно сделать? Если что-то не нравится, мы поправим. А Лёша поспит с тобой, или в гостевой спальне внизу.

Впервые после родов Тане захотелось заплакать.

– Нет, всё чудесно. Я сама бы лучше не придумала.

После ужина Таня, прихватив радио няню, долго лежала на кровати с Анечкой, читая ей сказки. Казалось бы, после такого насыщенного дня Таня должна была уснуть быстрее дочери, но сон не шёл.

Убедившись, что дети спят, Таня оделась, тихо вышла из дома и села в беседке, вдыхая чистый свежий воздух, наполняясь ночным покоем.

За забором зажёгся свет, хлопнула входная дверь у соседей. Прозвучали традиционные слова благодарности, прощания и «надо собираться почаще». Таня встала – ей, наверное, тоже пора домой. Но замерла, не сделав и трёх шагов, уловив новый виток чужого разговора.

– А что соседи… Ну был он тут недавно. Представляешь, и на порог не пустили. Пашка орал так, что окна дрожали! Ей-богу, думала его на месте инфаркт хватит.

– Да как ещё раньше-то не хватил! Это же надо, стыдоба какая. Родной сын!

– Вот ведь именно, что родной. Это Пашка сейчас хорохорится, в порядочного играет. Оно и понятно – внучка с ними живёт, внук на подходе. А там какая-то мымра чужая, непонятная. Только народит эта мымра им новых внуков – тоже родную кровь, не открестишься. А Татьяна ещё молодая, не сегодня-завтра другого мужика захочет. И что тогда? Она к новому хахалю уйдёт, а сын озлобится, и со второй женой к родителям уже и сам не приедет. Им что, Танькиного хахаля как сына принимать, при живом-то родном? Да и если и так – на хрена они ему сдались-то. Помяни моё слово, останутся они одни на старости, и без детей, и без внуков…

Злые слёзы обожгли глаза. Поняв, что она почти не дышала всё это время, Таня с силой сжала кулаки.

Грязь. Господи, какая же грязь!

Она понимала, что их ситуацию будут обсуждать. Но не ожидала, что это настолько её заденет.

Быть может, всё было дело в цинизме и пренебрежении, с которым её семье перемывали кости.

А может в том, что в словах соседки была изрядная доля правды.

***

– Мало тебе, что ты нагородил? Хочешь, чтобы у неё молоко пропало?

Яростный шёпот прорвался в Танино сознание, вырвав из тяжёлого сна. Сегодня Лёша спал мало, и не спасло то, что они со свекровью вставали к ребёнку по очереди. Но поняв, с кем именно разговаривает свёкор, Таня моментально открыла глаза и выбралась из кровати, подбежав к приоткрытому окну.

– Пап, зачем ты так. Мы же с тобой не чужие люди. И она мне не чужая, а сын – вообще мой. Я имею право его увидеть.

– Не папкай! – Павла Васильевича было видно лишь со спины, но он покраснел так сильно, что багровой краской залилась даже шея, – зря я тебя в детстве не порол, видимо. Права они не из воздуха берутся, а вместе с обязанностями! Таня сына твоего рожала, пока ты на новой бабе пыхтел! Ну и катитесь вместе к чёрту, глядишь, новых наклепаешь, это у тебя лучше всего получается. Но знай: ты этот порог только через мой труп переступишь, и баба твоя вместе с выводком!

– Вот ты значит, как, – вскипел Коля, – ты погляди, какой праведный. Тебе нимб-то там ничего не натирает?...

Ссора набирала обороты и громкость. Быстро убедившись, что Анечка не проснулась, Таня выскочила из дома как была, едва накинув сверху халат. При виде её спорщики моментально замолчали, как по команде. Павел Васильевич смерил сына долгим, тяжёлым взглядом и сказал:

– Я отойду. Дочка, я недалеко буду, зови меня, если надо будет.

Коля стоял, тяжело дыша, ещё кипя от гнева.

– Дочка? Хорошенькое дело. Я ему не сын, зато ты – дочка.

– Они давно меня так называют, если ты не заметил. Но всего несколько месяцев назад тебя это вообще не смущало, – на удивление спокойно ответила Таня, – может, и Анечке меня мамой перестать называть? Чтобы уж всё разом. Тебе не жена, родителям – не дочь, детям – не мать.

Коля сник.

– Зачем ты так?

– А ты зачем?

Повисла неловкая тишина. Таня поняла, что ей холодно. Ветер остужал голые ноги, заставлял ёжиться. Внутри тоже было холодно и пусто – там, где были прежние чувства, не осталось ничего. А что она должна испытывать теперь, Таня не понимала.

– Ты чего пришёл-то?

– Сына увидеть.

– Он тебе не зверушка, чтоб его разглядывать. С Аней видеться запрещать не стану – она тебя любит. С сыном – если он сам захочет. Но сейчас он ничего не понимает, и видеть ему тебя не надо. А что надо тебе – твои проблемы. Ты и так ни в чём себе не отказываешь.

От боли на Колином лице Таня почувствовала смутное удовлетворение – и сама себе удивилась.

Она так много лет заботилась о том, что для него дорого. Насколько же быстро всё для неё изменилось!

Когда коже стало холодно так же, как и на сердце, Таня молча закрыла дверь.

***

– Мама, а папа приедет?

– Приедет, раз обещал, – ответила Таня, проглотив слово «наверное». Ей-то он тоже много чего обещал! Но Аню он пока не подводил – по крайней мере, хоть в каком-то смысле.

Дочка засопела, устраиваясь поудобнее. Тане удобно не было – спина совсем затекла. Но с одной стороны к ней привалился спящий Лёша, а второй бок ревниво оккупировала Аня.  Ей не нравилось, что братик такой бестолковый и с ним нельзя ещё играть, и что он слишком часто у мамы на руках.

– А почему он с нами не останется?

Сердце пропустило удар и забилось сильнее.

Наивно было полагать, что она избежит этого разговора. Таня постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойнее.

– Потому что он теперь живёт в другом месте, с новой тётей.

– Если ему так нравится эта тётя, пусть она тоже живёт с нами, – предложила Аня, – в доме есть ещё комната, внизу!

– С ней не дружу я, и бабушка с дедушкой, – ответила Таня, и чуть не подавилась этими словами. С такой точки зрения выходило, что папа не живёт с ними из-за того, что у Тани слишком скверный характер. Но по счастью, этого обвинения от дочери она пока не получила. Зато получила новую идею:

– Тогда пусть он к тёте ездит в гости, а живёт с нами, а не наоборот!

Искушение отправить дочь к отцу за этими ответами было велико. Но по прошлой жизни Таня прекрасно знала, что Коля не мастер щадить чужие чувства и объяснять непростые вещи. Точнее, он в этом ещё более плох, чем она.

На Танино счастье, стало слышно, как к дому подъехала машина. Сдержав радостный возглас – ведь братика будить нельзя! – Аня выпрыгнула из кровати и зашлёпала босыми ногами по лестнице.

Неторопливо уложив Лёшу в колыбель и убедившись, что он не проснулся, Таня подошла к окну. Что-то было не так. Колина машина до сих пор стояла у ворот, они с Аней не уехали. Глянув вниз, Таня окаменела. Но, стряхнув оцепенение, кинулась вниз.

Свёкры стояли у входной двери, буквально грудью защищая проход. Растерянная Аня замерла за ними. От её недавней радости ни осталось и следа.

А на крыльце мялись Коля и какая-то женщина, держащая его за локоть.

Продолжение: Неродная дочь (продолжение)

Поначалу он не мог осмыслить этот факт, потому что было не до того.

Мучительный подбор препаратов, побочки, откаты обратно в депрессию, мысли о тщетности всех усилий. Лёшка существовал, как хомячок в аквариуме – он видел, что происходит вокруг, но это его никак не касалось.

После того, как всем знакомым так или иначе стало известно о его диагнозе, как ни странно, изгоем он не стал. Действительно, большинство «друзей» рассеялись, как туман поутру. Но нашлись и те, кто поддерживали его, и даже несколько приятелей с теми или иными расстройствами психики, кто поделился своим опытом лечения.

Понемногу он выбирался из ямы. Восстановился в университете на вечернем, нашёл работу.

И только когда ему действительно стало легче, он по-настоящему заметил Лину. Она была всё так же рядом, как и до болезни. Словно ничего не случалось.

Это удивляло.

Она не упрекала его совершёнными промахами, не пыталась опекать, как ребёнка, и даже, кажется, не боялась, что он снова сорвётся.

Она просто была.

Делила с ним уборку, предлагала посмотреть кино, готовила завтраки и просила помогать с ужинами. Обижалась, если он забывал купить что-то в магазине, и радовалась, если он приносил её любимые сладости.

За удивлением пришёл страх.

Страх, что всё кончится. Что она наконец поймёт, что он безнадёжен – и здоровый, и больной. Разглядит, что он на самом деле никто.

Пару раз в пылу каких-то бессмысленных бытовых ссор он кричал ей, чтобы она уходила. Спрашивал, чего она ждёт, зачем оттягивает этот момент.

Лина прекращала спор, смотрела на него. Странно и печально, словно она знает что-то, до чего он никак не может додуматься. Говорила «ничего ты не понимаешь», закутывалась в одеяло и отворачивалась к стене.

А потом он стал просто ждать. Ждать, что вернётся в пустую квартиру. Он был уверен: когда придёт время, она не станет тратить время на объяснения – ведь они оба понимали, что к чему.

***

Сегодня Лёшка проснулся до будильника, чувствуя себя на удивление отдохнувшим.

Впрочем, после выпуска, когда отпала необходимость сочетать работу и учёбу, ему вообще стало куда легче жить.

Радуясь внезапным лишним двум часам, он направился на кухню.

Обыкновенно завтраки готовила Лина, которая намного проще переносила ранние подъемы. Но сейчас она спала, а Лёшке вдруг захотелось чем-то её удивить.

– У нас что, какой-то праздник? – спросила она, сонно щуря глаза. Лёшка подошёл ближе. Босые ноги, взъерошенная шевелюра, такой родной запах. Почувствовав нарастающие нежность и желание, он чмокнул её макушку и отодвинулся – пусть сначала поест.

***

– Да чёрт с ней, с этой машинкой! Честное слово, если всё-таки сломается, я клянусь: я разберусь, как её починить самому. А если не разберусь, буду стирать руками, пока не накоплю на новую. Ну же, соглашайся! Мы с тобой триста лет никуда не ездили!

Лина колебалась. Ей действительно хотелось поехать в отпуск, но… Можно было куда-то поближе, подешевле. Но Лёшка так загорелся, что спорить с ним было трудно. К тому же её радовало, что ему так сильно чего-то хочется – такое бывало очень редко. Чаще он просто соглашался с тем, что предлагала она.

– Ладно.

Не выдержав, Лёшка вскочил и закружил её по комнате. Лина засмеялась.

– Обещаю, эту поездку ты никогда не забудешь!

***

Отдохнули они и правда замечательно.

Познакомились с местными ролевиками, приняли участие в нескольких квестах. Забирались в горы, спускались в пещеры. Пили вино, ели вкусную еду и даже – к большому смущению Лины – занимались сексом ночью на пляже.

Но теперь, разбирая вещи, она хмурилась.

Она презирала в отношениях игры в опекающую мамочку, поэтому сейчас не могла сказать точно – показалось ей или нет. Но всё-таки целых упаковок с Лёшиными таблетками осталось явно больше, чем должно было быть.

Но как спросить, чтобы не обидеть?

Пока она зависала над горсткой блистеров, Лёшка вернулся с работы. Зашёл шумно, нетерпеливо сбрасывая уличную обувь и одежду, резко открыл дверь в комнату и без предисловий заявил, размахивая сжатыми в руке кусочками цветного картона:

– В выходные мы едем на фестиваль!

Сердце пропустило удар. Лина всё-таки спросила – хотя уже знала ответ.

– Да, конечно… Лёш, а что-то как-то много осталось у нас таблеток?

Его глаза на миг стали чужими – злыми и холодными. Всего лишь на миг. А потом он преувеличенно-бодро ответил:

– Я брал с запасом.

***

– Ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! С ними я – никто. Мне ничего не интересно, ничего не цепляет. А сейчас… Мне не нужно спать, почти не надо есть. Я соображаю в три раза лучше обычного, могу договориться с кем угодно и о чём угодно. Что бы ни было потом – сейчас оно того стоит!

Три недели – ровно настолько хватило Лины. Делать вид, что ничего странного не происходит. Что она ему верит. Но Лёшка становился нетерпеливее, тревожнее, злее. Глядя в его лихорадочно блестящие глаза, она спросила:

– А я? Чего стою я?

Он не выдержал и отвернулся. Сказал уже тише:

– А ты стоишь столько, сколько у меня нет и никогда не будет. Только у такого как сейчас, у меня ещё есть шансы.

– А потом? Ты же знаешь, что будет потом. Мания закончится. И ты либо потеряешь связь с реальностью, либо сразу упадёшь в депрессию

– Ну и что? – Лёшка с вызовом вздернул голову, – тогда и уйдешь. Ты и так была со мной слишком долго, дольше, чем я заслуживаю. И ты уже давно не та, кого мама выгоняла из дома.

– Теперь меня выгоняют из другого, – Лина встала и подошла к окну. Этот разговор она представляла совсем по-другому. – А ты никогда не думал, что я не хочу уходить? Что я люблю тебя?

Слова, никогда не звучавшие между ними, словно застыли в воздухе. Лина набралась храбрости и обернулась – Лёшка смотрел на неё, упрямо сжав губы.

– Ты не задумывался, почему я просто не ушла тогда, а вместо этого искала тебя по всем друзьям и кабакам? Когда узнала про деньги и… остальное. Когда ты лежал и сутками смотрел в потолок? Нет, не из жалости. Из жалости я бы могла позволить тебе сдохнуть, как ты тогда хотел. Но я тогда уже знала, что это не ты. И сейчас – это не ты. Ты думаешь, мне нужен этот не спящий, не жрущий, озабоченный робот? А ты не думал спросить меня, чего хочу я?

Лёшка скрестил руки на груди и наклонил голову. Но всё-таки спросил:

– И чего же ты хочешь?

– Чтобы ты носил мне из магазина вкусняшки. Хвалил то, что я готовлю. Смотрел со мной кино по вечерам, слушал, как прошёл мой день и рассказывал про свой. Обнимал меня перед уходом на работу… Я хочу семью с тобой. Понимаешь? Я люблю тебя за это, а не за внезапные авантюры и дебильные сюрпризы.

Повторное признание сработало не лучше предыдущего. Он не понимал. Не слышал – или не хотел услышать.

– Однако же до того, как я начал ввязываться в эти «дебильные авантюры» ты в мою сторону и не смотрела.

– Да потому что мы были студентами! – сорвалась на крик Лина, – я носила чёлку в пол-лица и по сорок часов в неделю смотрела аниме! Сколько лет назад это было? Ты сказал, что я много для тебя стою. А стою ли я того, чтобы ты снова начал пить таблетки?

Упрямо-надменное выражение сползло с Лёшкиного лица. Он всё ещё хмурился, но теперь выглядел скорее растерянным.

– Я… не хочу снова становиться обычным. Понимаешь? Сейчас мне хорошо. Сколько бы оно ни продлилось, но мне – хорошо. И я сделаю так, чтобы тебе было тоже. В таком состоянии я что угодно для тебя сделаю, потому что и могу что угодно…

Она не хотела это говорить. Сейчас, вот так. И попадать в такую ситуацию – не хотела. Но всё уже случилось, и пути назад не было. Он так и не признался в ответ, но ждать больше нельзя. Глубоко вдохнув, Лина сказала:

– Я беременна. Я… не знаю, как так вышло, но на аборт я не пойду. У нас будет ребенок. У тебя будет сын или дочь.

Реальность треснула и развалилась на куски, забрав с собой весь воздух.

Миллион мыслей, роящихся в Лёшкиной голове в последние недели, вдруг исчез.

Ребёнок. У него. С трудом совладав со вмиг севшим голосом, Лёшка прохрипел:

– Это… может передаться...

Лина встретила его взгляд на удивление спокойно. Ей не нужно было пояснять, какое «это» он имеет в виду.

– А может и не передаться. У твоего дедушки был диабет, у моей мамы – гипертония, у дяди – рак, покопаемся ещё в анамнезах? Если бы размножались только идеально здоровые люди, мы бы вымерли за сотню лет. Мне больше нечего тебе сказать. А что скажешь ты?

Лёшка сомкнул веки и прикрыл глаза рукой.

Непопулярность в школе, студенческие вечеринки, на которые его не звали, силы на игры по ночам. Всё, что тревожило его столько времени, показалось невероятно глупым. Он так и не подобрал нужных слов для Лины. Вместо этого взял телефон и набрал знакомый номер:

– Игорь Петрович? Простите за поздний звонок… Я напутал с таблетками, и мне очень нужна ваша помощь.