«Образ человека, созданный Гомером в «Илиаде», не соответствует той модели эмоциональных переживаний, в которой разумная душа является вершиной иерархии, развитой позднее (в IV веке до н. э.) на основе трудов Платона.
С современной точки зрения гомеровского человека нельзя назвать «разумным», потому что он не осознаёт собственной разумности, а ведь это, по нашему мнению, само собой разумеется.
Гомеровский человек следует мгновенным порывам души, повинуется физиологическим инстинктам, импульсам, спонтанным чувствам, телесным побуждениям и мукам, недоступным нашему пониманию.
Причиной всех этих чувств и страданий герои Гомера считают не своё душевное состояние, а некие внешние силы и желания богов, настигающие и поражающие их извне и не зависящие от их собственной воли. Полагать, что гомеровские персонажи способны свободно контролировать эмоциональные порывы, руководствуясь разумом, означает пытаться измерить их согласно критериям, не существующим для них самих.
Гомеровского человека можно охарактеризовать как симфонию импульсов и «голосов» различного физиологического происхождения. В отличие от нас, он воспринимает своё тело не как единый организм, а как нечто неоднородное, наделенное различными характеристиками. [...]
Когда Ахилл или другие персонажи разговаривают сами с собой, это означает, что беседа ведётся между героем и различными органами его тела, расположенными в области сердца и грудной клетки, ведущими противоборство друг с другом и выражающими различные чувства, мысли и побуждения. Иными словами, гомеровский человек — открытое силовое поле (а может, даже поле битвы) для различных чувств, импульсов, мыслей и представлений. В человеке разворачивается «борьба за первенство» между чувствами с различным плотским происхождением. [...]
В «Одиссее» Гомер создает образ человека развивающегося и способного усмирять как собственный разум, так и страсти, вступая в диалог с сердцем и тем самым подавляя жажду мести и стремление к действию.
Так происходит с Одиссеем, когда тот, спустя двадцать лет, возвращается домой на Итаку и видит бесстыдство рабынь и распоясавшихся царей, непочтительно обращающихся с его верной Пенелопой. В сердце его закипает гнев (песнь XX, стихи 17-22):
В грудь он ударил себя и сердцу промолвил сердито:
«Сердце, терпи! Ты другое ещё погнуснее стерпело [...]».
Так говорил Одиссей, браня в груди своё сердце.
Усмирение страстей приводит к борьбе между телом и душой, однако до понятия души, сформулированного Платоном, ещё далеко.
Психе у Гомера и Платона соответствует совершенно различным представлениям о человеке. Различия огромны.
Несмотря на то что Гомер использует слово психе, мы не можем соотнести это слово с «душой» в нашем понимании. Если уж гомеровский герой не воспринимает свое тело как некое единство, душа, психе, тоже не рассматривается как нечто единое, противостоящее телу. Там, где нет образа «телесного», не может быть и образа духовного, и наоборот; так, у Гомера нет единого названия для души или духа. Слово психе, обозначающее на более поздней стадии развития греческого языка душу, не имеет ничего общего с разумной и чувствительной душой.
Для Гомера психе — основа жизни, благодаря ей человек живет и дышит. Психе — жизненное дыхание, покидающее тело после смерти и в виде бледной тени отправляющееся в Аид. Гомер не высказывает своего мнения о том, как именно психе управляет живыми, потому что она представляет собой часть тела. Тело, покинутое психе, уже не живое тело, а мертвое, то есть сома. Стать психе означает «умереть», так как психе представляет собой не что иное, как бледный призрак тела после его смерти.
Для Гомера тело оживляется не за счёт сердца, а за счёт крови. В «Одиссее» рассказывается, что Цирцея объясняет Одиссею, как вернуть бледным призракам Аида воспоминания о земной жизни и дыхание: Одиссей дает им выпить кровь жертвенного барана. Кипящую «черную кровь» выпивает также и умершая мать Одиссея, которая сразу после этого узнаёт своего сына и начинает беседовать с ним.
Распространённые идеи о волшебной силе крови занимают одно из основных мест в истории религии и подготавливают почву для той роли, которую позже в христианстве будет играть кровь Христа.
У Гомера нет слов, обозначающих индивидуальность, личность и её особенности, а также самостоятельную личность в нашем понимании. Понятия самосознания, нравственности и личной ответственности в их духовном аспекте также отсутствуют. Для гомеровского человека не существует чёткого различия между «я» и «не-я». Человек — совокупность различных действующих сил, и отделить личную волю от постороннего воздействия на неё невозможно, как невозможно отделить чувства от того, что эти чувства вызывает. Нет разницы между страхом и причиной страха. Чувства представляют собой не состояние души, а действующую силу, вызывающую в человеке страсть».
Уле Хёйстад, История сердца в мировой культуре от Античности до современности, М., «Текст», 2009 г., с. 46-47 и 53-54.
+ Ваши дополнительные возможности в 2022 году:
1) ТВОРЧЕСТВО & МИСТИКА: ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ...
2) ЭКСТАЗ — КАК ИЗМЕНЕННОЕ СОСТОЯНИЕ СОЗНАНИЯ...
3) + СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ, ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ и КОНТР-ИНСТИНКТИВНОСТЬ: