Попалась серия романов под авторством “Принцессы Кентской”. Кто это такая? Правда ли она принцесса?
В наш век постмодерна, метатекста и литературных мистификаций уже ничему не удивляешься. Мужчина может взять себе женский псевдоним, коллектив авторов выступить под общим именем, а условный рязанец в семи поколениях представляться каким-нибудь маркизом дель Караваджо.
Поэтому указание на некую принцессу Кентскую, стоящее на обложках целой серии современных исторических романов, воспринимается читателем не как стопроцентная подпись, а как повод задуматься – не литературная ли тут игра?
С другой стороны, там написано “Ее королевское Высочество Принцесса Кентская”. Все так серьезно. Британский двор вряд ли бы позволил кому-то присваивать такой титул.
В общем пришлось поискать информацию в интернете и… Да, автором действительно оказалась принцесса. Вернее, жена принца (сама-то она не королевской крови).
Родилась баронесса Мари-Кристин Анна Агнес Хедвиг Ида фон Рейбниц в Карлсбаде в январе 1945 года. Уже совсем скоро этот город в Судетах вновь отойдет к возрожденной Чехословакии и будет переименован в Карловы Вары. Семья новорожденной немецкой баронессы дожидаться Красной Армии не стала и экстренно уехала в Баварию. Тем более, что ее отец был нацистом, членом НСДАП и офицером Ваффен СС.
Впрочем, уже в следующем году мать с ним развелась, забрала дочку и уехала в Австралию. Вместе с ней туда отправился ее старший брат барон Фридрих фон Рейбниц. А отец эмигрировал в Мозамбик, где занялся фермерством. Когда Мари-Кристин подросла, она приехала к нему на ферму и какое-то время жила там. Потом перебралась в Вену, а оттуда уехала учиться в Лондон. Ей было 19 лет.
“С самого приезда в Лондон она вращалась в королевских кругах, что, по ее мнению, было ее неотъемлемым правом”, – пишет британский биограф Анна Себба.
Очень быстро молодая баронесса выскочила замуж за банкира Томаса Троубриджа (он тоже был из аристократов, носил титул баронета). Но уже через пару лет они разошлись. А вскоре Мари-Кристин познакомилась с Майклом, принцем Кентским, племянником королевы Елизаветы II.
Отношения у них развивались неспешно, но в итоге достигли такой стадии, что баронесса решилась на официальный развод с мужем (да, она формально была еще замужем). Гражданский развод состоялся в 1977 году, а церковный в мае 1978-го – после специального разрешения папы римского. Всего месяц спустя Мари-Кристин вышла замуж за Майкла и стала принцессой Майкл Кентской. Да, так вот официально она до сих пор и титулуется – принцесса Майкл Кентская.
Первая ее книга под названием “Коронованы на чужбине: портреты восьми королевских невест” вышла в 1986 году. Это биографическое повествования о Екатерине Великой, Марии Антуанетте, Марии Каролине Австрийской, Леопольдине Бразильской, императрице Евгении Богарне, Виктории Саксен-Кобург-Готской, Александре Датской и императрице Марии Федоровне (бывшей принцессе Дагмар). Восемь женщин, определенное родство с которыми бывшая немецкая баронесса, а ныне жена британского принца явно ощущала.
Книга имела успех. И после этого принцесса Кентская решила продолжить дело.
В 1991 году вышла ее подборка биографий известных фавориток (Диана де Пуатье, Нелл Гвин, маркиза Помпадур, Мария Валевская, Лола Монтез). В 2004-м – обзор отношений в треугольник Генрих II, Диана де Пуатье и Екатерина Медичи.
А в 2013 – 2015 гг. принцесса Кентская пишет так называемую анжуйскую трилогию, состоящую из романов “Королева четырех королевств” (про Иоланду Арагонскую), “Агнесса Сорель – повелительница красоты” (про фаворитку короля Карла VII) и “Ртуть” (про французского промышленника и советника Карла VII Жака Кёра). Судьбы всех троих персонажей тесно переплетаются и влияют друг на друга.
Так что да – в данном случае все верно. Это действительно книги принцессы.
Источник: Литинтерес
Первое чтение: как развивалась история детских книг? Часть 1
Кажется, что любимые и добрые книжки были с малышами всех поколений — и 20 лет назад, и 100, а то и несколькими веками ранее. Ведь разве можно представить себе детство без сказок, рассказов, потешек и стихов?
Однако так было не всегда.
В России двери в мир литературы для детей открылись только в ХVI веке, с появлением первой азбуки, напечатанной Иваном Федоровым во Львове в 1574 году.
А дальше у этого книжного направления начался долгий и тернистый путь: одни произведения быстро исчезали, а другие — становились любимыми для многих поколений.
Именно этому этапу в истории мы решили посвятить серию познавательных публикаций.
ХVI в
1574 год
Прежде чем Иваном Фёдоровым была напечатана первая азбука, детям читали в основном церковные книги. Среди них были «Священные истории», «Псалтырь» и другие.
ХVIII в
1717 год
Один из ярких примеров литературы, созданной специально для детей — книга «Юности честное зерцало», созданная по по указанию Петра I.
Это издание было популярно вплоть до конца XIX века.
1785–1789 гг
В эти годы начинает печататься первый детский журнал в Российской Империи.
На страницах этого журнала публиковались научно-популярные статьи о природе и об истории, а также рассказы и стихи. Одним из редакторов журнала был Николай Карамзин.
Продолжение следует! Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые посты об истории детской литературы в России.
• Malamalama в ВК: https://vk.com/malamalama_ru - там тоже много интересного!
• Ищите книги нашего издательства на OZON и WILDBERRIES😉
Друг познается в чате
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Никколо Макиавелли в своей книге "Государь" рассуждает о различных типах армий, в том числе и о наемниках
Войско, которым государь защищает свою страну, бывает либо собственным, либо союзническим, либо наемным, либо смешанным. Наемные и союзнические войска бесполезны и опасны; никогда не будет ни прочной, ни долговечной та власть, которая опирается на наемное войско, ибо наемники честолюбивы, распущенны, склонны к раздорам, задиристы с друзьями и трусливы с врагом, вероломны и нечестивы; поражение их отсрочено лишь настолько, насколько отсрочен решительный приступ; в мирное же время они разорят тебя не хуже, чем в военное неприятель. Надо ли доказывать то, что и так ясно: чем иным вызвано крушение Италии, как не тем, что она долгие годы довольствовалась наемным оружием? Кое для кого наемники действовали с успехом и не раз красовались отвагой друг перед другом, но когда вторгся чужеземный враг, мы увидели чего они стоят на самом деле.
Пуансон Гутенберга
Массовое производство книг дало возможность распространяться не только религиозным трудам и научным работам, но и так называемым «еретическим учениям», что серьёзно подорвало могущество католической церкви. Печатные копии Библии попали в руки низших слоёв населения и позволили им трактовать её по-своему.
На изобретение печатного станка повлияли сразу несколько факторов:
- европейцы смогли восстановить и усовершенствовать римскую технологию подземной добычи металлов
- леса Европы оказались богаты на полиметаллические руды, леса и реки, что удовлетворяло потребности в добыче руды, её переплавке и дальнейшей обработке металла
- так же добыча драгоценных металлов помогла нарастить экономику
- суровый климат Северной Европы заставил улучшить технологию строительства шахт, чтобы их не затапливали грунтовые воды
- монархии Европы приватизировали крупнейшие месторождения драгоценных металлов, что позволило им обучать специалистов по обработке металла за государственный счёт и изыскать необходимые финансы на изготовление литер для печатного станка
- сам Гутенберг обладал необходимыми знаниями в художественной обработке металла, что позволило ему создать печатный шрифт такого качества, что он оставался читаемым при перенесении его на лист. Шрифты умели делать и в древности, но массовое производство было практически невозможным. Гений Гутенберга проявил себя в том, что он изобрел способ массового производства печати.
Экспериментировал Гутенберг и с материалом литер, и с краской. От более твёрдых, но тугоплавких пуансонов он перешёл к более изнашиваемым, но так же и более простым. Примерный состав - 60 % свинца, 25 % сурьмы и 15 % олова.
К несчастью для Гутенберга, процесс производства первых книг стоил слишком дорого, в следствие чего изобретатель разорился. Сами пуансоны, печатный станок и технология перешли в руки другого человека. Но напечатанные копии Библии, да ещё и на родном для немцев языке, породили спрос, так что процесс уже было не остановить.
Последователи Гутенберга стали печатать книги не для широкого круга читателей, а для представителей определённых профессий — юристов, врачей, священников. Одним из таких книгопечатников был Николя Жансон. Он не только сдал миру специализированные научные издания, но и создал более экономичный шрифт, который он позаимствовал у римлян.
Ещё одной причиной выживания типографий стала сама Церковь, которая зарабатывала деньги на продаже индульгенций, которые в силу большого на них спроса стали печатать на станках. Не нашедший в библии обоснования индульгенций Лютер запустил маховик реформации, обратившись к тем же книгопечатникам, что до того выполняли заказ Ватикана на печать этих бумаг.
Печатный станок придал мощный импульс обучению чтению. Но эта роль досталась не крупным типографям, которые печатали толстые фолианты за большие деньги, а мелким, которые изготавливали «летающие записки» (Flugschriften). Мы их называем брошюрами. Небольшие по объёму текста, они стали популярны в народе, стимулируя у него желание учиться читать. А через обучения чтению и благодаря этим запискам идеи Лютера получили ещё большее распространение.
Ученые подсчитали, что до 1530 года германские типографии издали около десяти тысяч разных Flugschriften, три четверти которых были напечатаны в десятилетие за лютеровскими девяноста пятью тезисами. При среднем тираже от 1000 до 1500 экземпляров лютеровские брошюры доходили, по меньшей мере, до двух миллионов человек – их читали вслух, перепродавали или просто передавали семье, друзьям и знакомым, и этого было вполне достаточно, чтобы о них узнали все люди, говорившие по-немецки.
Лютер обуздал «жесткую силу» ведущей коммуникативной технологии своего времени – печатного станка – и бросили вызов существовавшему религиозному и политическому порядку. Одного этого, однако, оказалось недостаточно. У Лютера в достатке была и «мягкая сила»: у Лютера – исключительный литературный талант. В современной терминологии необходимы контент и медиа, а печатный станок, поставивший процесс на промышленную основу, позволил Лютеру распространять убедительный контент, чего не смогли сделать вальденсы, лолларды и гуситы.
Пытаясь одержать победу над самой мощной политической силой в Европе – римско-католической церковью, – Лютер, конечно же, использовал комбинацию жесткой и мягкой силы. В дополнение к диссидентским трактатам Лютер перевел Библию на родной язык, и ему удалось вырвать из рук церкви ревностно охраняемую прерогативу – монополию на интерпретацию Писания и на врата к вечной жизни. Для английской аудитории то же самое сделал Уильям Тиндейл.
Не так резко, но столь же мощно он изменил весь письменный язык. Как сказал профессор Дэвид Дэниел, «без Тиндейла не было бы и подлинного Шекспира, а сегодняшний разговорный английский язык был бы намного беднее».
Истории жизни Лютера и Тиндейла демонстрируют еще один закон: доступ прессы к власти зависит от политической географии. В разрозненном и децентрализованном пространстве Европы, особенно на территории Священной Римской империи, ни один правитель не мог контролировать все типографии. Если герцог Георг или даже Генрих VIII не позволяли издавать у себя бунтарские брошюры и книги, то торговцы книгами и контрабандисты легко могли доставлять их из мест, отличавшихся большей веротерпимостью.
Из жизнеописания Лютера и Тиндейла можно сделать и такой вывод: способность печатного станка расширить масштаб коммуникации, увеличив тем самым его мощь, доказывает значение потенциала медиа. Печатный станок в руках политического или религиозного диссидента дает возможность «перекричать» власть.
Это же можно сказать и обо всех других средствах коммуникаций, описанных в данной книге. Написанная от руки брошюра или рукопись вряд ли получат широкое распространение, но по сравнению со словом, произнесенным вслух, у них большие перспективы. Один листок папируса могут прочесть в течение столетий тысячи человек, а усердно выбитую на камне надпись за тысячу лет прочтут миллионы. Пойдем дальше: даже простые множительные технологии, такие как магнитофон или копировальная бумага, пусть они позволяют сделать за раз лишь несколько копий, способны распространить послание экспоненциально.
В современном мире деспоты, управляющие крупными унитарными государствами с относительно хорошо защищенными границами, такими как Китай, Советский Союз и нацистская Германия, смогли остановить высокоскоростные печатные станки. Оказалось, что следующая великая технология, электронная техника, повлиявшая на мировой политический баланс и закодировавшая письменный и устный язык, помогла тоталитарным государствам усилить контроль над гражданами, что привело к ужасным последствиям как для них, так и для всего мира.
Долгий взгляд (1)
Время – деньги. Старая истина, казалось бы. На самом деле не старая и не факт, что истина. В наше время не хватает как раз подхода с запасом на время. Мыслить надо не сиюминутными интересами, а поколениями, столетиями. В этом нас пытается убедить британский журналист Ричард Фишер.
Предки были не такими зашоренными. Они построили устойчивые во времени храмы, пирамиды и святилища, верили в вечную жизнь после смерти и непрекращающийся круговорот эпох. Но каждое общество смотрит на время по-своему. Этот взгляд влияет на решения и траекторию его движения, и сам он тоже может изменяться.
Сначала появились солнечные часы и календари. Они помогли нам согласовывать действия. Чтобы добиться чего-то значительного, нужно планировать. Древние египтяне с их пирамидами, римляне с их дорогами и акведуками продемонстрировали миру, на что способно разделение труда. Время в их воображении текло через человека, а будущее представлялось предопределённым. Предугадать его было важнейшей задачей, отсюда популярность гаданий и мистицизма в целом.
Потом появились христиане. Император Нерон нашёл в них козлов отпущения за пожар в Риме, после чего его жестокость нашла отражение в Откровении Иоанна Богослова. Знаменитое число зверя из него получается путём сложения цифровых эквивалентов надписи с древнеримской монеты того времени.
В христианском мировоззрении своё отношение ко времени. Нет долгого отдалённого будущего – есть Апокалипсис, после которого вневременное пребывание в Царстве Господа. Однако появилась проблемка: чего ради закладываться надолго, если всё равно скоро конец света? Может, лучше устроить приличную вечеринку?
Но прогресс идёт вперёд, конец света всё не наступает, и после изобретения регулятора хода механические часы становятся элементом храма, позволяющим точно определить момент для начала молитвы, о котором и возвещали колокольни. Средневековые храмы часто строились десятилетиями, даже столетиями, что, казалось бы, говорит о дальнозоркости предков. На самом деле это чаще всего говорит об органическом росте с надстройками, хоть вначале и было какое-то представление. И стояли эти сооружения не всегда слишком долго. Мы смотрим на то, что сохранилось и заключаем о том, как же здорово строили предки. Так называемая «ошибка выжившего». По факту же даже знаменитый шпиль аббатства Солсбери, на который ездили смотреть Петров с Бошировым, оказался слишком тяжёлым для основания храма, построенного на на болотистой почве. Колонны искривились от нагрузки, а здание просело.
Если средневековые строители и имели представление о вечности, то оно было основано на цикличности тогдашней жизни с её севами и урожаями, болезнями и исцелениями, падениями и возвышениями королевств. К семнадцатому веку чувство времени на Западе стало эволюционировать, особенно в коммерции. Родилась статистика. Биржи стали торговать фьючерсами. Появились первые страховки. Тем не менее, в голове простого человека грядущий Апокалипсис продолжал занимать прочное место. Исаак Ньютон даже рассчитал год наступления конца света: 2060. Вторая половина восемнадцатого века принесла постепенное падение авторитета церкви в области контроля времени. Появились неопровержимые свидетельства того, что наш мир гораздо старше церковных шести тысяч лет. Естествоиспытатель Джеймс Хаттон пришёл к выводу, что горные породы формируются миллионами лет, претерпевая многочисленные превращения, о чём свидетельствовали многочисленные несогласные напластования.
Было открыто не только прошлое, но и будущее. Одним из первых футуристов был философ Иммануил Кант, писавший о миллионах столетий, лежащих перед нами в будущем. Зародилась фантастика, появились первые утопии. Кровавые события Великой французской революции побудили фантазировать о будущем не только в розовом цвете. И всё же простого человека эти фантазии мало трогали. Он мог запросто спутать то, что произошло с ним самим, с опытом своего отца – настолько монотонной была жизнь. Но время шло, развивалась наука. Дарвин представил свою теорию эволюции, при которой человек перестал быть центром Вселенной, а его существование стало лишь коротким фрагментом развития природы. Часы стали общепринятым атрибутом, церковь утратила монополию на время, а дети стали жить по-другому, чем родители. Запад вступил в эру индустриального времени. Время стало ценным ресурсом. Фермер не должен был полагаться всецело на волю стихий, а мог поднять сам себе урожай с помощью современных агротехнологий. Будущее стало пространством для эксплуатации.
Успехи науки и техники породили веру в светлое индустриальное будущее. Деятели искусства стали задумываться о новом человеке, новой женщине, новом обществе. Уэллс написал свою Машину времени, в котором будущее было не столь светлым, но весьма отдалённым (802701 лет). Раздвинулось и прошлое. Радиоуглеродное датирование позволило заключить, что и геологи были неправы: возраст нашей планеты исчисляется не миллионами, а миллиардами лет. Как миллиарды лет ещё будет гореть наше Солнце. Оказывается, человечество лишь в начале пути. Было отчего пойти голове кругом.
Между тем, двадцатый век с его взлётами и падениями дал поводы к периодам оптимизма и пессимизма в умах. Двадцатые годы принесли новые ожидания, а в сороковых Оруэлл жаловался, что технический утопизм Уэллса поставлен фашистами себе на службу. Тема прогресса в произведениях искусств сменилась моральной борьбой. После Второй мировой технический утопизм пережил краткий период возрождения на фоне прогресса атомных и космических технологий. Но обещанная утопия не наступила, и к светлому будущему, потерявшему свой блеск, перестали жадно стремиться. Последние десятилетия прошлого тысячелетия ознаменовались широко распространённой трансформацией отношения общества ко времени. Всё стало нужно здесь и сейчас. Не так важно, сколько простоит строение, как сколько оно будет стоить. Горизонт планирования резко сократился. Следствия недальновидных решений видны уже сегодня в виде стареющих электросетей, линий связи, канализации, водоснабжения, мостов, плотин и прочей инфраструктуры. Наступило состояние, которое французский историк Франсуа Артог назвал «презентизмом». Он считает его следствием капитализма и потребительства. Кто-то пеняет на интернет, кто-то на политику и новостные каналы. Всё это – разные предпосылки, которые автор называет временными стрессами.
История мира в 47 границах (3)
Заканчиваем знакомиться с книгой Джона Элледжа.
Вот где мало прямых пограничных линий – так это в Европе. Там нередки анклавы. Чемпионом по количеству анклавов является бельгийско-голландский город Барле. Спор за его принадлежность начался уже в далёком 1198 году. Поначалу выход был найден в признании старшинства одной из сторон, которая в свою очередь немедленно ссудила вторую принадлежащей ей спорной территорией. Так бы и осталась эта сделка в анналах истории, если бы полтысячи лет спустя не случилось войны за Независимость Нидерландов, разделившей господ Барле на разные лагеря. Потом Нидерланды включили в себя на короткое время бельгийские провинции, но в 1843 году с совместным проживанием было покончено: спорную территорию разбили на пять тысяч кусков, принадлежность которых устанавливали по отдельности. С тех пор было несколько попыток упрощения, но максимум, чего удалось выжать, это вот это:
Так и возник этот лоскутной ковёр из бельгийских анклавов, содержащих порой и анклавы Нидерландов. Граница порой проходит через дома и комнаты. Если живёшь на две страны, то, в конечном счёте, решает местоположение входной двери. Сегодня народ пользуется преимуществами сложившейся ситуации, а также страдает от недостатков. Последним примечательным случаем было прекращение локдауна в Нидерландах в прошлую пандемию. Те, кто в Бельгии, должны были сидеть на самоизоляции, а в Голландии уже открылись бары. Правда, мэр бельгийской части пообещал не штрафовать нарушителей. А по идее можно было залететь на 250 евро.
Пару интересных анклавов имеет Швейцария. Первый из них называется Кампионе-д‘Италия, и история его длится с 777 года, когда местный феодал подарил своё владение архиепископу Милана. Во время Первой мировой итальянцы открыли в анклаве казино, надеясь приманить туда иностранных дипломатов, чтобы выведать у них какие-нибудь секреты. Муссолини повторил трюк в тридцатых, присовокупив к Кампионе вторую половину имени, чтобы не было сомнений в том, кому принадлежит территория. Они неплохо жили, но лишь до тех пор, пока Швейцария не исключила анклав из своей таможенной территории на фоне вступления Италии в ЕС. В 2018 году казино обанкротилось. Потом, правда, снова открылось, но это уже остатки былой роскоши.
На другом конце страны находится немецкий Бюзинген. Там, в отличие от соседнего Шафхаузена, живут католики, а не протестанты. И после похищения и тюремного заключения бюзингенского фогта в 1693 году Габсбурги провозгласили, что их город Бюзинген никогда не будет швейцарским. Они продали окружающие его земли Цюриху, но оставили Бюзинген у себя. В 1805 году город достался курфюрству Вюртемберг, которое, в свою очередь, влилось в Германию через несколько десятков лет. По окончании Первой мировой на референдуме 96% населения сказали «да» вступлению в Швейцарию. Кто сказал «нет» - это немецкие власти, потребовавшие у Конфедерации чего-нибудь взамен. Ничего взамен у швейцарцев не нашлось. Сегодня город остаётся частью немецкой территории, являясь при этом частью швейцарской экономики. Иногда полезно заключить компромисс.
Микрогосударства – наследие долгой европейской истории. Раньше их было – пруд пруди, сегодня их можно сосчитать по пальцам. Какие-то курьёзы породила недавняя история. В 1832 году жители пограничной области между США и Канадой провозгласили независимую республику Индиан-Стрим в попытке добиться ясности, кому платить налоги. А то ведь заставляли с обеих сторон. Через три года они были счастливы сдаться войскам нью-гемпширского шерифа. Или взять Яксу, основанную ссыльным польским шляхтичем между Россией и Китаем. Ему удалось продержаться девять лет, пока не пришли русские, а потом и китайцы. Или итальянскую Коспайю, которая тихо-мирно прожила сама по себе несколько сот лет, пока до неё не дошли руки у соседей. Но кто-то и до сих пор сохраняет независимость: Андорра, Монако. Кому-то помогло традиционное лавирование между крупными соседями, кому-то – долгие традиции, но не обошлось и без удачи. И без географии. Нельзя не заметить, что многие из микрогосударств расположены в горной местности, которая затрудняла их завоевание. Не стоила овчинка выделки. Но всё равно нет гарантии, что так продлится вечно. Быть маленьким – значит полагаться на соседей в инфраструктуре, экономике и финансах и не иметь своей армии. Уязвимость налицо. Но есть и преимущество: можно устроить у себя офшор. Впрочем, из правил есть исключения. Одним из них является Ватикан, обитатели которого отказались вступить в Италию вместе с Римом и сидели в своих стенах долгих 59 лет. Пока не договорились с Муссолини, признавшим суверенитет Ватикана на поддержку фашизма. А ещё есть Мальта, тщетно пытавшаяся прилепиться к Великобритании в пятидесятые, но получившая отказ, чтобы не создать прецедент для других. А Сингапур, наоборот, исключили из британской Малайзии. Но, я думаю, они сегодня не слишком сожалеют о тогдашних событиях.
Не имеешь свою армию – готовься принять чужую. Лихтенштейн периодически оказывается под пятой швейцарского солдата, который раз за разом забредает туда по ошибке. В 1968 году швейцарцы даже обстреляли по ошибке знаменитый лихтенштейнский горнолыжный курорт. Что с них взять – этих призывников, вчерашних тинэйджеров. Подобные события – не редкость в международной практике. В 2002 году британцы высадились на испанский пляж, перепутав его с Гибралтаром. Местные не поняли юмора, тем более что Гибралтар с его знаменитой скалой трудно с чем-нибудь перепутать. Австралийский военный флот имеет подлую привычку заходить в воды Индонезии. Венесуэльские войска стали лагерем в 2017 году на колумбийской банановой плантации, после того, как пограничная река изменила своё течение. А британская полиция установила в 2010 году блокпост в Ирландии. Но это так, мелочи. Американцы построили на канадской территории целую крепость, из-за которой потом пришлось изменять границу.
Правда, это было в старом добром девятнадцатом веке. Подобный трюк со стороны Китая, начавшего строить дорогу в 2017 году на бутанской территории, встретил жёсткое противодействие соседей, включая Индию.
Книга включила в себя и историю про войну Google Maps между Никарагуа и Коста-Рикой, но о ней рассказал и Доддз в своей книжке. Кстати, про Гугль. Не секрет, что им приходится выкручиваться и рисовать разные карты для разных стран. Что автор дал в качестве примера? Правильно, Крым. Но это, конечно, не единственный пример. В мире хватает несогласия по поводу границ с соседями, а рисковать судьбами своих сотрудников на местах ни хочется никому.
В заключительной главе автор обратился к границам воображаемым. В этом смысле интересна история нулевого меридиана, который поначалу каждый чертил сам для себя, пока в 1884 году не собрались географы всего мира для того, чтобы найти общий язык. Надо же было делить Африку. Геолокация требует точных астрономических измерений, и потому выбор был ограничен с самого начала. Первоклассными обсерваториями располагали Париж, Берлин, Вашингтон и Лондон. Через одну из них и должен был проходить нулевой меридиан. Победил Гринвич, который де-факто уже использовали в качестве точки отсчёта на многих картах. Французы не были довольны таким выбором. Ведь у них был свой грязный пригород Сен-Клод, куда можно было бы поместить точку отсчёта географической долготы. Сегодня Гринвич – приятный парк, а не пыльная окраина. Кучи туристов снимаются на фоне выложенной линии с ногами в разных полушариях. Снялся и я. Вот только реальный нулевой меридиан находится в сотне метров к западу. Дело в том, что Земля – не совершенная сфера. Масса планеты распределена неравномерно, и её географический центр не совпадает с центром тяжести. Гринвичские же учёные использовали в своих вычислениях перпендикуляр к поверхности ртути в своём сосуде, проходящий через центр тяжести. Когда в семидесятых годах выявили несоответствие, то решили не менять систему, а просто сдвинуть меридиан. Почему же не начертили линию на новом месте? Злые языки поговаривают, что это бы отвлекло денежный поток туристов от обсерватории. Но есть и приличное оправдание: геотектоника плит приводит в движению континенты, так что местность всё равно съезжает на пару сантиметров в год. Начертишь – а потом снова перечерчивай. Так что решили оставить. А координаты спутниковой навигации рассчитывают в системе международного бюро времени BIH. Которое расположена не где иначе, как в Парижской обсерватории. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
В книге ещё есть рассказ о часовых пояса и их установление, о том, как когда-то в каждом городе было своё время, и только железная дорога и телеграф вынудили начать причёсывать время под одну гребёнку. А ещё про то, как разные страны двигают свои пояса на нецелое число часов в попытке продемонстрировать свою суверенность. Про то, как Китай всей территорией живёт в одном времени.
А также про запутанное прохождение линии перемены дат в Тихом океане:
Да уж, мало кто захочет жить в одной стране и в разных днях. Одним из курьёзных следствий этого является то, что каждый день наступает момент, когда на планете действительны три разные даты одновременно. В 10:30 по Гринвичу на американском Самоа ещё вчера, а на островах Рождества в Кирибати (клюв тираннозавра на карте) – уже завтра.
Написано легко и непринуждённо, это плюс. Но поверхностно и без знания дела. Не обошлось и без политики, хоть тут автора трудно винить, поскольку границы – это по жизни взрывоопасная тема. Но всё-таки мог бы, хотя бы в рассказе про Антарктиду упомянуть экспедицию Беллинсгаузена, а не кивать в сторону каких-то непонятных охотников на тюленей. В целом, однако, неплохая книжка.
Сергей Сигачёв про железную дорогу в дилогии Ильфа и Петрова
Сергей Сигачёв про железную дорогу в дилогии Ильфа и Петрова
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626788