Девятнадцатый век. Леопольду II было стыдно смотреть в глаза своим царственным родственникам – монархам Британии и Австро-Венгрии. Ему, королю небольшой Бельгии, непременно нужно было обзавестись своей колонией. А между тем не поделенный до конца материк с его богатствами – вот он, под боком у Европы. Быстро создаётся холдинг, замаскированный под науку и благотворительность и отправляются экспедиции в сердце Африки. Прогресс медицины, и в частности выделение хинина, сделал африканские дебри доступными ноге белого человека, который при «нормальных» африканских условиях имел склонность быстро чахнуть от малярии. Мортон Стенли заключает договора с вождями племён, не умевшими их читать. Предмет договора? Земля в обмен на «стеклянные бусы», не иначе. В игру включились французы и итальянцы. И вот уже в ноябре 1884 года сильные мира сего собираются за одним столом для делёжки африканского пирога. Конечно, ни одного африканца среди них не было. Султана Занзибара просто высмеяли, когда он попытался войти в число приглашённых. После нескольких месяцев корпения над гигантской картой континента были выработаны основные принципы: официальная отмена рабства, установка сфер влияния , свобода торговли в бассейне Конго, свобода навигации по Конго и Нигеру. Но самым вредным был принцип «эффективной оккупации», согласно которому иностранная держава должна была контролировать свою территорию силовым путём, не имея при этом особых обязанностей.
Пусть вас не смущает обилие прямых линий на карте. Так удобнее было делить. Кстати, англичане пытались сделать по уму, выслав экспедицию в 1882 году, чтобы прочертить границу между Угандой и Суданом. Но быстро устали по дороге с запада на восток, после чего в наследство осталась вот такая граница:
Леопольд получил, что хотел. Пусть он не имел империи, зато была колония, в 79 раз больше, чем его королевство. Её издевательски назвали «Свободное государство Конго». Всё, что нужно было колонизатором от аборигенов – это принудительный труд на плантациях гевеи и масличных пальм. И да, не забыть про слоновую кость. Кто был против – тому сжигали деревни и отрубали руки. Через пару десятков лет население региона упало на 60%. Всё на свете имеет свой конец, но, похоже, войны в разобщённой колонизаторами Африке не закончатся ещё долго после её освобождения. Зато было удобно делить.
Делить пришлось и Индию, правда не между колонизаторами, а между её жителями. Но и этот раздел был проведён достаточно халтурно. Семена вражды были посеяны ещё во время создания коммунальных избирательных округов с формированием национальных и религиозных меньшинств. И когда в 1946 англичане поняли, что им пора на выход, лидер мусульманской лиги Джинна мыслил счастливое будущее мусульман лишь в отдельном государстве. Колонизаторы предложили сложную трёхзвенную федеральную систему в качестве компромисса, но она не сработала: Неру не нравился слабый центр, и он отказался поддержать проект. В ответ начались силовые протесты мусульман. 4 тысячи погибших, 100 тысяч оставшихся без крова. В марте 1947 года из Британии прибыл вице-король, герой войны лорд Маунтбеттен. Он предложил план «Балканы» с разделом на дюжину стран. Этот план – был диаметрально противоположен тому, что хотел его любимчик Неру. Положение спасло предложение советника вице-короля Менона: разделить всего на две части. Обеспокоенному Неру пришлось соглашаться. 2 июня раздел колонии на Индию и Пакистан был представлен Джинне. Вряд ли тому понравилось разделение Пакистана на Восточный и Западный, но это была какая-никакая, но независимость.
Начало независимой истории было установлено на 15 августа. Оставалось шесть недель на формирование новых наций. После случившегося никто из переговорщиков не ушёл без ущерба для своей репутации. Автор плана Менон, сокрушался, что не может принять рыцарство за раздел своей родины. Ну а Маунтбеттена клевали все, кому не лень: за нежелание заблаговременно опубликовать новые границы, а также за решение оставить британскую армию в казармах, когда миллионы тех, кому не повезло остаться на «неправильной» стороне границы, стали жертвами насилия местного большинства. Впоследствии он говорил, что погибло всего четверть миллиона, но реальное число – семизначное. И это – не конец. Наследием стали три войны за Кашмир и одна за независимость Бангладеш. А также двести миллионов индийских мусульман, которых ждёт далеко не радужное будущее под властью националистов. Сегодня граждане прежде единой страны смотрят на ежегодное пограничное шоу, каждый со своей стороны.
Тема нынче модная. И присказку «кстати, о птичках» знают многие...
...но мало кто вспомнит, что это зачин финальной фразы старого анекдота, где поручик Ржевский говорит: «Кстати, о птичках. У нас в полку пьяный поп с колокольни звезданулся. Пока летел, всего три раза успел чирикнуть».
Время появления анекдота − самое раннее, XIX век. А в XIV веке о птичках рассказывали иначе.
«Войско страсти покорило страну терпения, авангард любви овладел передовыми постами спокойствия, султан влечения раскинул палатку беспокойства в стране сердца, губернатор страсти казнил и изничтожил вельмож постоянства».
Так персидский писатель и поэт Зийа ад-Дин Нахшаби перевёл с одного из языков Делийского султаната на фарси «Книгу попугая» − собрание семидесяти рассказов о том, как попугай убалтывал блудливую хозяйку и мешал ей встретиться с любовником в отсутствие хозяина.
Параллели с историей Шахерезады очевидны. Как и всемирно известная «Книга сказок тысячи и одной ночи», якобы рассказанных наложницей шаха, а в действительности существенно переработанных и частично сочинённых Антуаном Галланом в 1704—1717 годах, книга Нахшаби «Тути́-намэ́» получилась вполне самостоятельным произведением, которое было адаптировано ко вкусам и познаниям читательской аудитории 1330-х годов.
Шахерезада у Галлана каждую ночь до утра отвлекала шаха сказками, чтобы продлить свою жизнь: шах, казнивший предыдущую жену за измену, повадился каждое утро казнить новую наложницу, с которой провёл ночь.
По версии Нахшаби, жена уехавшего хозяина воспылала страстью к молодому красавцу. Узнав об этом, самка попугая стала совестить хозяйку и была убита. «Губернатор страсти казнил вельмож постоянства», как сказал поэт.
Самец попугая оказался умнее самки. Он не возражал против того, чтобы жена хозяина пошла к любовнику, но каждую ночь до рассвета удерживал её своими байками дома.
Нахшаби создал сюжетную конструкцию из пятидесяти двух рассказов. Его труд уходит корнями в древние даже для XIV века первоисточники − санскритский сборник новелл «Шукасаптати» и другие аналогичные рукописи, как те же сказки Шахерезады. И подобно «Книге сказок тысячи и одной ночи», текст Нахшаби впоследствии был многократно переработан при переводе на другие языки Востока и Европы − с большей или меньшей степенью скабрезности. Степень зависела от страны и традиционных ценностей на тот момент.
Первый перевод «Книги попугая» на русский появился только в 1919 году, а издали его ещё больше полувека спустя, в конце 1970-х.
Если кому интересно, ночной болтовнёй попугай удержал хозяйку от секса с любовником, но не удержался от ябеды и поведал хозяину о блуде, который затевала его жена. Хозяин, по версии Нахшаби, отреагировал адекватно:
Злую жену, брат мой, лучше убить, Знай, что о жёнах не надо тужить.
Сказано – сделано. Муж казнил потенциальную изменщицу, а попугай таким образом отомстил за гибель своей высокоморальной попугаихи.
Эта прелестная вещица была найдена в тридцатых годах при раскопках Помпеев. Как попала индийская богиня плодородия, красоты и богатства в римский дом? Подобный объект был не редкостью. Одним из первых храмов, раскопанных в Помпеях, был посвящён египетской богине Изиде.
Но влияние Египта меркнет по сравнению с греческим влиянием. Рим разгромил Ахейский союз тогда же, когда и Карфаген: 146 году до нашей эры. Коринф сровняли с землёй, мужчин убили, женщин увели в рабство. Но этот разгром не уронил греков в глазах римлян. Дома Помпеев могут служить пособием по греческому искусству. Один из них может похвастаться не только портретом драматурга Менандра, но и классическим греческим интерьером и экстерьером:
Римляне взяли у греков не только искусство, но и образование, а также другие вещи. Это тем более удивительно, что они обычно не уделяли большого внимания культурам покорённых народов (за исключением, может быть, Египта). Взять бы позаимствовать что-то от этрусков, например. Но нет, они берут культуру на чужом языке с чужой историей и внедряют в свои традиции. Казалось бы, победитель должен навязать свои традиции побеждённому. Но произошло обратное.
Римляне взяли себе греческий театр, начав писать пьесы на греческом по греческим же сюжетам. Ливий Андроник, Теренций, Плавт – все они писали по греческим образцам. Ливий же перевёл на латинский «Одиссею» Гомера. Можно было вполне понять перевод отдельных шедевров. Но перевести практически весь культурный канон – это было из ряда вон выходящим. Ошибочная идея о естественном культурном развитии от Греции к Риму – результат успешного культурного заимствования. Конечно, были римляне, отвергающие греческое влияние в пользу родного канона. Но многие, чувствую ностальгию по своему, не упускали возможности приобщиться к сокровищам чужой культуры.
Но вопрос о роли своей культуры и своего прошлого на фоне великолепия греков требовал прояснения. Нужно было как-то связать Рим с Элладой. Это удалось великому Вергилию. Рим нуждался в своём эпосе, и он получил его. В качестве примера были взяты великие поэмы Гомера. Вергилий опоздал на несколько веков, но в этом было и преимущество выбора. Его герой странствовал по миру, подобно Одиссею, и сражался, как Агамемнон. Вернее, сражался против Агамемнона: Эней был троянцем из Илиады. Вергилий продлил сюжет Гомера, рассказав, что случилось потом, когда троянский царь отправился морем на запад, оставив за спиной дымящиеся руины родного города. Он пришёл в Италию, в Рим. Так, подобно Платону, Вергилий создал поддельную предысторию для своей культуры. Он был, кстати, не единственным, кто «отправил» Энея в Рим. Свою генеалогию к Энею возводил и император Август, и другие патриции. Так, соединившись с греками, удалось и сохранить дистанцию. Победители в Троянской войне стали свидетелями возникновения новой империи.
Сегодня мы восхищаемся Римом, его государством, армией и сооружениями. Но самое знаменательное его наследие – это искусство заимствования, когда страна брала всё лучшее и ставила себе на службу. Замечу, что это касается не только культуры, но и, например, военного искусства, где щит был взят у этрусков, а катапульта – у греков. Именно стремление учиться и достигать лучшего с использованием чужих знаний сделало империю великой.
Буддийский странник в поисках следов древности
Сюаньцзан вырос в культуре почитания древних текстов. Чтобы сделать карьеру в древнем Китае, необходимо было сдать экзамен на их знание. Система была выстроена для того, чтобы отобрать власть из рук военных и местных авторитетов. Результатом стало построение первой в мире образовательной меритократии. Конфуцианская классика породила культуру восхищения прошлым, а сам Конфуций восторгался прошлым из отвращения настоящим. Мы привыкли, конечно, к идее, что раньше всё было лучше, но этот мудрец сделал что-то иное. Он выбрал определённый исторический период в качестве идеала. Он походил на Платона, который тоже смотрел в прошлое для конфронтации с настоящим. Идея сработала и укоренилась. В седьмом веке молодая империя Тан росла и развивалась.
И всё же Сюаньцзану не было достаточно ни конфуцианской классики, ни эпохи писем, царившей в столице. Брат познакомил его с буддизмом, нашедшим дорогу в страну по пыльным трактам Великого Шёлкового пути. Надо сказать, что в те времена мобильность религий была редким делом, буддисты были своего рода первопроходцами. Помимо рассказов о дхарме, просветлении и Нирване, проповедники принесли в Китай важное новшество: монастырскую общину. Раздай имущество, сбрей волосы, поклянись соблюдать бедность и воздержание, живи за счёт подаяний – это было весьма ново для тогдашнего Китая. У буддизма нашлось много поклонников, и он стал частью местной культуры. Стал монахом и Сюаньцзан. Семь лет он прожил, практикуя медитацию, самоотречение и декламацию, а потом его потянуло на запад, на родину Будды.
Путь был долог и непрост. В те годы покинуть страну было преступлением, но пройти через Нефритовые ворота на западной границе ему помогли иноземные купцы. На нелёгком пути в Индию ему помогали буддистские общины в городах и оазисах. Он едва не погиб в пустыне, огибая Такла-Макан с севера. Огромное впечатление на него оказали статуи Будды вырезанные в скалах Афганистана, достигавшие высоты в 50 метров. Они сохранились до наших дней. Вернее до 2001 года, когда их взорвали талибы.
Путь был долог, но, в конце концов, он достиг страны Ашоки, о которой знал из книг. К его разочарованию, многое от былого великолепия буддизма там не сохранилось. Местные цари стирали надписи Ашоки, буддистские статуи, колонны и ступы разрушались. Главной целью паломника стал сбор древних рукописей.
Со временем в Индии развилось несколько разных традиций и школ буддизма. Сюаньцзану была знакома прежде всего махаяна с её древними идеями, и он старался собирать тексты этой школы, презрительно относясь к другим школам вроде хинаяны, и уж тем более к индуистским верованиям. Он посещал знаменитые монастыри и святые места, собирал ценные рукописи и статуи, а также другие товары, в том числе семена. Он вжился в эту страну, и индусы не понимали, почему его тянет обратно, в Китай. Он объяснил им терпеливо, что Китай – это чрезвычайно упорядоченная страна, управляемая добродетельными императорами. Там дети слушаются своих родителей, астрономы ведут свой совершенный календарь, а музыканты играют утончённую музыку. Там люди стараются сбалансировать Инь и Ян. И, конечно, он должен был должен был принести туда более точные источники для собратьев-буддистов. Ведь буддизм не должен быть привязан к Индии. Он был убеждён, что источники в форме рукописей и статуй могут быть трансплантированы на новом месте.
К сожалению, на обратном пути при переправе через бурный Инд, когда сам Сюаньцзан плыл на слоне, перевернулась лодка с его ценным грузом. Пришлось делать паузу и слать гонцов в монастыри с просьбой прислать ещё материал. Всё восстановить не удалось, но и с тем, что было, не было стыдно встать пред лицом императора. Он снова пересёк Гиндукуш на обратном пути и обогнул Такла-Макан уже с юга. В Поднебесной царил новый император, который милостиво отнёсся к великому путешественнику, предложив даже тому важный пост. Но у Сюаньцзана была своя миссия. Он попросил отпустить его в монастырь, чтобы там переводить привезённые тексты всю оставшуюся жизнь. Он вошёл в память потомков не только переводчиком, но и автором знаменитой книги путешествий. Они чтили его за одно, и за другое. Да, Китай высоко ценил переводчиков, возводя их в статус героев культуры.
Сюаньцзан привёз не только древнее знание, но и новость, что визиты в страну священных ландшафтов переоценены. Китайский буддизм мог процветать и не чувствовать себя ущербным, благодаря текстам и объектам, привезённым им. Впоследствии оказалось, что передача буддизма от одной культуры к другой спасло буддистскую мысль после того, как в Индии в течение столетий после путешествия знаменитого китайского пилигрима он стал приходить в упадок. Брахманы традиционного толка реформировали свою веру и смогли завоевать поддержку большинства населения, уведя их от буддизма. Затем последовали мусульманские завоевания. Новые правители, хоть и не запрещали буддизм, но уж точно не поддерживали. А на Дальнем Востоке буддизм продолжал цвести, по всему Китаю, в Корее, Японии. Это стало наследием Сюаньцзана. Его судьба – напоминание о том, что культура Китая не закрылась от мира Великой Стеной, а явилось значимым продуктом импорта.
Записки у изголовья и опасности культурной дипломатии
Эти записки написала японская придворная дама Сэй-Сёнагон в десятом веке. Одна из историй рассказывает о находчивости японского правителя в его интеллектуальной дуэли с китайским, задававшим ему загадки. Эти загадки были сложны: определить, где верх у полена (бросить его в ручей), распознать пол змеи (пошевелить прутиком у хвоста) и продеть нить через лабиринт (привязать к муравью). Но японец справился и впечатлил китайца настолько, что тот не решился напасть.
Вообще-то, Китай и не собирался нападать на Японию, но одержимость китайской культурой при японском монаршем дворе была столь высока, что неудивительно было появление подобных историй. Если верить Запискам, Китаем было пропитано всё. Особенно поэзия. Япония адаптировала китайский поэтический канон, а также ритуалы и исторические записки в качестве основы для своей письменной культуры. Они писали китайскими иероглифами по китайскому формату, что означало знакомство членов двора с китайской литературной традицией. История про двух правителей ясно отображала высокомерие китайского императора и желание японцев продемонстрировать своё превосходство.
Данная ситуация была результатом столетий намеренной культурной дипломатии. Подобно отношениям Рима и Греции, японское отношение к Китаю было ещё одним примером полномасштабного культурного импорта, не зависящего от политики. И если римляне осуществили этот проект в частном порядке, в Японии это было делом государства.
Ярким примером этого стала жизнь монаха по имени Эннин. Его миссия в Китай готовилась годами. После высадки в Сужоу трудно было найти общий язык с местными. Помогли общие иероглифы. Гость общался с хозяевами письменно, кисточкой. Предметом особого интереса Эннина был буддизм, который в записках своих называл его просто Законом. Чтобы поглубже познакомиться с религиозным учением, он хотел посетить несколько монастырей. Это оказалось трудным делом: требовалось разрешение от государственных служащих. Он много месяцев боролся с китайской бюрократической машиной, но потерпел неудачу. В конце концов, он собрал рукописи, картины и прочий материал, положил это всё в кожаный сундук и погрузил на борт корабля, идущего назад в Японию. Корабль ушёл, а Эннин остался. Он решил достичь своей цели нелегальными методами. Тем, кто нашли его на берегу, он сказал, что он из Кореи. Когда обман обнаружился, он изменил свой рассказ, признавшись, что он из японской миссии, но простой монах и остался здесь по причине болезни.
В этом качестве он и достиг своей цели, побыв и в местном монастыре, и в буддистских центрах Утайшаня. Его поразили местные статуи Будды. Вообще-то буддистские художники поначалу не хотели изображать Будду, ограничиваясь знаменитым деревом, под которым он сидел, колесом дхармы и круглыми ступами. Но вскоре развилась сложная система изображения Просвещённого. Целью стало изобразить состояние отрешённости и тишины. Потому почти всегда Будда изображался в анфас, с полной симметрией и округлостью конечностей и расслабленными мышцами. Они пытались схватить то, что символизировал Будда: философию пустоты.
Эннин был углублён в познание религиозных канонов, как в стране изменилась политическая ситуация. В 840 году на трон взошёл новый император, который был даосист и не любил конкурентов-буддистов. Не любили их и конфуцианцы. Несмотря на то, что прошли сотни лет, и те, и другие не забыли, что буддизм – продукт культурного импорта. В 842 году были изданы первые антибуддистские указы. Начали закрываться монастыри, конфисковываться собственность и сжигаться рукописи. Эннин записывал происходящее, не скрывая эмоций и порой виня собратьев-буддистов в происходящем. Репрессии усиливались, разрушили все мелкие храмы, конфисковали всю собственность монастырей, расстригали монахов и разрушали скульптуры и картины. Только после этого Эннин признал действительное положение вещей. Добрались и до него, расстригли и отправили на родину. Ему пришлось уйти с пустыми руками. Всё, что он собирал восемь лет, она оставил. Прощаясь, дружелюбный чиновник сказал ему: «Буддизм в этой стране больше не существует. Но буддизм течёт на восток. Так говорилось с древних времён».
Так и получилось, что подробнейшим описанием практик разрушенных монастырей Утайшаня мы остались обязаны именно записям Эннина. Прошли годы, и, благодаря им, много монастырей смогли выстроить заново. Китайский администратор оказался прав: буддизм ушёл на восток.
В Японии тоже всё течёт, всё изменяется. Китайская культура вышла из моды ещё до того, как Сэй-Сёнагон закончила писать свои записки. Страна обрела культурную независимость и создала свою фонетическую письменность. Женщинам было позволено написание книг, не то, что в Китае. Одной из знаменитых писательниц стала и Сэй-Сёнагон. Но китайская культура в стране не исчезла, а оставалась важной точкой отсчёта. Подобно Риму, Япония говорит нам о том, что заимствование может быть ценным активом, обогащающим культуру, который может запустить соревнование и продвинуть дальше. Не стоило опасаться, что Эннин изменит лицо японского буддизма. Да, это так. Но со временем японское своеобразие проявилось во всей красе, дав дорогу новым формам искусства и богослужения. Достаточно вспомнить о прославленном Дзэне, который когда-то назывался Чань. У манги сегодня поклонники по всему миру, а ведь она – дальний потомок средневековых японских книг с богатыми иллюстрациями.
Не стоит переоценивать оригинальность искусства как сомнительный признак превосходства или обладания. Не надо забывать, что всё всегда откуда-то происходит. Оно выкопано, позаимствовано, перемещено, куплено, украдено, записано, скопировано и часто неправильно понято. Не столько важно, откуда это взяли, сколько – что мы с этим сделаем. Мы всего лишь посредники в непрестанном процессе культурной переработки. Никто не может владеть культурой. Её можно только лишь передать потомкам.
Интересная вещь – культура. Можно ли ею владеть? Не все одинаково отвечают на этот вопрос. Если да – то любое заимствование – это нехорошо. Так и говорят многие современные левые либералы, осуждающие тех, кто отважился одеть костюм индейца на карнавал или заплести негритянские косички. Американский литературный критик и философ Мартин Пухнер мыслит иначе. Подражать и брать из других культур – это нормально. Человечество издавна этим занималось. Об этом рассказывает свежая книга Пухнера.
Культура. Новая история мира.
Мы как биологический вид подвержены процессу дарвиновой эволюции. Но есть ещё одна эволюция, в которую мы включены: эволюция культурная. Она основана на способности передачи навыков и информации от человека к человеку. Внешне мы при этом не меняемся, но внутренне – вполне. Передавая от одного к другому, мы накапливаем, храним и делимся знаниями. Однако, случись прерваться линии передачи – знание окажется потерянным. Его придётся восстанавливать с нуля. Потому взгляд в прошлое – чрезвычайно полезен, потому что укрепляет нашу связь с предками, которым есть что сказать. Поняв прошлое или даже попытавшись возродить его, можно совершить революцию в настоящем, можно создать что-то новое.
Пухнер рассказывает в своей книге о бесконечном круге хранения, утери и восстановления культуры. Ещё одним драматическим моментом является взаимодействие культур при столкновении, будь это война, коммерция или путешествия. Это взаимодействие тоже даёт шанс на появление чего-то нового. Автор напоминает нам:
Культура – это не имущество, а что-то, что мы передаём другим для использования по-своему, культура – широкий проект переработки, в котором восстанавливаются маленькие фрагменты из прошлого, чтобы создать новые и удивительные способы создание значения.
Царица Нефертити и её безличный бог.
В декабре 1912 года бригадир из немецкой экспедиции археологов Мухаммед эс-Сенусси извлёк на свет Божий великолепно сохранившийся бюст египетской царицы. На него смотрело лицо удивительной симметрии и красоты. Были немножко повреждены уши, и не хватало одного глаза. И не было подписи. Потребовались годы, чтобы выяснить, кого изображал бюст из пыльной Амарны: супругу фараона Аменхотепа IV Нефертити. Это было непросто: ни она, ни её муж не присутствовали в списках фараонов, которые из века в век велись египетскими жрецами.
Не стоит считать, что этот прелестный бюст был точным образом царицы. Нефертити могла выглядеть совсем по-другому. Египетская живопись и скульптура не были натуралистичны, а служили абстрактной системой визуального сообщения. Стоит хотя бы вспомнить об иероглифах, которые были стандартизованными символами для обозначения идей и комбинаций звуков.
Не стоит считать, что этот прелестный бюст был точным образом царицы. Нефертити могла выглядеть совсем по-другому. Египетская живопись и скульптура не были натуралистичны, а служили абстрактной системой визуального сообщения. Стоит хотя бы вспомнить об иероглифах, которые были стандартизованными символами для обозначения идей и комбинаций звуков.
С ранней древности египтяне пытались прикоснуться к вечности. Они складывали в погребальных камерах всё, что может пригодиться покойному в будущем, начиная с еды и заканчивая обнажёнными девушками. А также мумифицировали самого покойного. Отец Аменхотепа IV поклонялся прошлому и преемственности, как все египтяне, но сын его, женившись на Нефертити и вступив на трон, решил порвать с традицией. Он стал пренебрегать культом бога его предков Амона в пользу Атона – солнечного диска. В принципе, предпочтение одного божества перед другим – не бог уж весть какая редкость в Египте. Но Нефертити с супругом пришли к мнению, что все боги, за исключением Атона, не имеют значения.
Инерцию общества трудно преодолеть даже фараону. Пришлось оставить позади столицу Фивы с её старыми храмами и построить в пустыне новый город – Ахетатон, то есть горизонт Солнца. На этом месте и выросла впоследствии Амарна. И если раньше подражание вечным образцам было родовой чертой египтян, то в новом городе, выстроенном вокруг храма Атона, в почёте было новаторство и слом традиций. Чтобы закончить революцию, фараон сменил имя, назвавшись Эхнатоном: «полезным для Атона».
Революция закончилась почти так же внезапно, как и началась. Супруги увлеклись новым городом, его архитектурой и богослужениями, не уделяя достаточно внимания империи. Соседи стали давить на вассалов, старые враги из Фив воспользовались ситуацией. А потом началась эпидемия, которая не пощадила, ни нового города, ни самого фараона. Последовало два коротких правления его наследников, пока власть не перешла к несовершеннолетнему сыну Эхнатона Тутанхатону («живое воплощение Атона»). Регентом был высокопоставленный писец и администратор Ай. Целью стало обеспечение стабильности, которая потребовала отмены революционных нововведений отца. Тутанхатон стал Тутанамоном. Столица переехала обратно в Фивы, а старый город постепенно пришёл в упадок. Фараонский скульптор Тутмос бережно сложил перед переездом то ненужное, что не стоило тащить с собой в Фивы, в отдельную комнату и запечатал её. Пройдут тысячелетия – и археологи достанут из пыли бюст царицы и распечатают нетронутую гробницу Тутанхамона. Забвение – лучший консерватор для артефактов.
Но до этого монотеизм найдёт своих подражателей в лице хананейских пастухов. Их поводыри – Иосиф и Моисей – провели значительную часть своей жизни в Египте. Вряд ли они что-то знали об Эхнатоне: имя мятежного фараона оказалось стёрто со стен, а сам он был известен потомкам как «преступник из Амарны». Что уж говорить о его религиозном эксперименте. Но определённые параллели в религии можно проследить. Как там было на скрижалях?
Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.
Сегодня мы уделяем Эхнатону и его короткой революции столько внимания потому, что сами живём в мире, сформированном монотеизмом. Этот эпизод напоминает нам о том, что прошлое – не данность, которую можно открыть или отвергнуть. Оно – предмет непрестанной борьбы. Нефертити и Эхнатон оставили Амона, их наследники оставили в запустении свежевыстроенный Ахетатон. Новатор стал преступником, и обратно. Наше прошлое – объект неустанного пересмотра под диктовку наших потребностей и предрассудков.
Платон сжигает трагедию и изобретает историю.
Египетские жрецы Изиды смеялись над Солоном, говоря, что греки – это дети, не помнящие прошлого. В принципе, они были не так уж неправы: пользуясь стабильным окружением, Египет создал весьма долговечную культуру. В сравнении с ним Греция действительно напоминала ребёнка. Её мифы и легенды передавались устно, потому не удивляет, что представители культуры, основанной на письменности, смотрели на греческие традиции свысока. Но время шло, греки быстро учились и переняли у финикийцев фонетический алфавит, овладеть которым было куда легче, чем иероглифами. Наступила эра массовой грамотности.
Беседа Солона со жрецами известна нам из диалога Платона. Скорее всего, её и не было вовсе. Что интересно: Платон вкладывает в уста египтян «настоящую» долгую историю Эллады и её борьбы против Атлантиды много тысяч лет назад. Однако что может быть не так с культурой непрестанной юности? Платону она была не нужна. Он использовал своё восхищение Египтом для того, чтобы атаковать свою собственную культуру.
Греки издавна любили попеть и потанцевать на дионисиях. Со временем религия стала утрачивать роль в этих фестивалях. Пьесы стало возможно смотреть вне этого контекста, и из этого постепенно родился театр – адаптируемая и переносимая форма искусства. Здесь помогла и письменность. В молодости Платон заведовал театральным хором – это была завидная по тем временам должность. Он даже написал свою первую трагедию для постановки. Но его намерениям суждено было измениться.
Случайно он натолкнулся на группу людей, оживлённо дискутировавших с Сократом. Этот ходивший босиком сын скульптора и повивальной бабки подвергал всё сомнению, даже таких авторитетов, как Гомер. Подумаешь – записал легенды. Это ведь не значит, что всё это правда. Хуже всех досталось от критики Сократа театру. Мыслитель был озабочен властью этого искусства над неокрепшими душами граждан, не доверял актёрам-притворщикам и считал театр пространством чистой иллюзии, придуманной автором в своих материальных интересах.
Платон был очарован. Перед ним встал выбор: театр или философия. Он выбрал второе, сжёг свою пьесу и присоединился к Сократу в его уничтожающей критике всего, в том числе любимого прежде театра, а также демократии. Последнюю было за что критиковать. Особенно после того, как самого Сократа афинский демос осудил на смерть. Платон-драматург понял, что смерть учителя сделает его трагическим героем философии. Вместо трагедий, он писал свои знаменитые Диалоги о беседах с Сократом, который продолжил критиковать всё и вся уже пером своих учеников. В этой критике досталось даже письменности, которую Платон упрекал в расхолаживании памяти людей. Критиковалась вся реальность, что привело философа к идее мира чистых форм, чьей бледной тенью является всё, что нас окружает.
Несмотря на критику театра, диалоги Платона дожили до наших дней вместе с трагедиями Эсхила и комедиями Аристофана. Их жизнь продлила массовая грамотность, запустившая широкую циркуляцию этих произведений. Выжить идеям древних помог и другой механизм: имитация последующими поколениями, вдохновлёнными деяниями предков. Передача идей из уст в уста, то есть образование, полагалась не столько на камень или папирус, сколько на большое количество их носителей. Для этих целей Платон создал философскую школу в оливковой роще – Академию.
Это был хороший урок для египетских жрецов, идеи которых оказались забыты. Александрийская библиотека сгорела, многие тексты были утрачены, но идеи продолжили жить в головах потомков. Тысячелетия спустя, мыслители создавали свои утопические образы по примеру Атлантиды, а фантасты вспоминали о Платоне, рисуя своё воображаемое будущее. Или настоящее? Что есть наша жизнь – объективная действительность или лишь компьютерная симуляция? Обо всём этом Платону было что рассказать.
Фируз-шах Туглак любил поохотиться у подножий Гималаев. Однажды он натолкнулся там на внушительную колонну из песчаника, выдающуюся на четырехэтажную высоту в небо. Она не выходила из него из головы после возвращения обратно в Фирузабад (сегодня Дели). Кто её воздвиг? И что делать с этим наследием прошлого? Султан решил не разрушать колонну, а доставить к себе. По тем временам, это было блестящее достижение: она ехала на повозке с 42 колёсами, каждое из которых тянуло две сотни работников. Потом целая флотилия барж везла колонну вниз по Джамне, а затем тысячи работников водружали её рядом с дворцом султана. Там она и стоит уже девятую сотню лет.
Колонна была исписана символами неизвестной письменности. Султан был не первым, на кого оказали впечатление древние письмена. За семь столетий до него китайский монах Сюаньцзан тоже заинтересовался ими. У него было преимущество во времени, потому он смог узнать из буддийской легенды, что её поставил легендарный император Маурьев Ашока за шестнадцать столетий до султана. Его обратил в буддизм один из монахов, после чего император старался продвигать эту религию в своём царстве.
Надписи удалось прочитать лишь в XIX веке. В них Ашока представлял себя просвещённым монархом, который делал упор на моральные ценности, счастье, добрые дела и правду и прославлял дхарму. В то далёкое время Ашока представил социальную программу, распространявшуюся на все касты, и даже на животных. При этом он не был столь радикальным, сделав уступки: он написал, что нужно стараться избегать ненужного (а не всего) страдания и убийства определённых (а не любых) животных. Однако ясно было то, что за соблюдением дхармы стояла мощь всего государства. Своё видение Ашока выражал в указах, которые и писал на колоннах и придорожных скалах. Колонны ставились в стратегических местах – там, где должна царить дхарма.
Надо сказать, что индусы строили в основном из дерева и земли. Идею воздвигнуть колонны из камня Ашока взял, по-видимому, у персидских путешественников и купцов: Персеполь славился своими колоннами, некоторые из которых достигали двадцати метров в высоту. По примеру персов, верх колонн Ашоки украшали изображения животных. Вот такие:
Надписи на колоннах Ашоки порой вызывают удивление: где ещё император раскаивался за причинение страданий во время своих успешных военных кампаний? Удивляет и личный тон посланий Ашоки. Если Нефертити изменила верования правящего класса, то он хотел изменить сердца и умы своих подданных. Он пытался изменить то, как они думают и как живут, и для этого говорил с ними напрямую. Безуспешно, как оказалось.
Трудно было это сделать в стране, с незапамятных времён полагающейся на устное предание. Из уст в уста передавались веды, дошедшие до наших дней. Из уст в уста передавались предания о Будде. Со временем появились и системы письма. От арамейского происходило забытое кхарошти, которым Ашока записал два из своих указов. Но более известен стал брахми, на который повлияло греческое письмо, принесённое в Индию Александром Македонским. На брахми выбиты и письмена, поразившие средневекового султана. Ашока проводил гибкую политику и поставил даже пару колонн с греческими переводами там, где жило много греков. Конечно, мало кто мог тогда прочитать царские указы. Для простого народа проблема была решена регулярным чтением указов вслух специальными глашатаями.
Так в результате креативной переработки император скомбинировал индийское прошлое с достижениями Персии и Греции для того, чтобы создать что-то новое. Прошли века – и Фируз-шах приспособил творение Ашоки для своих целей.
Ашока пытался распространить дхарму на запад, в Персию и Грецию. Успеха он не добился. Вместо этого буддизм торжествующе пошёл на восток – в Китай, Корею, Японию, Юго-Восточную Азию. Слово Будды распространяли монахи, путешествующие по Великому Шёлковому Пути.
Древний император надеялся, что его послание, высеченное в камне, сохранится в умах потомков дольше, чем при устной передаче. Увы, он недооценил важность того, что мало написать. Нужно ещё построить школы, в которых бы учились потенциальные читатели его посланий. Со временем надписи Ашоки стали нечитаемы, и лишь та самая передача знаний из уст в уста сохранила связь между ним и его колоннами. Но что напишешь пером – не вырубишь топором. В тридцатых годах XIX века англичане стали изучать культуру покоряемой ими страны, чтобы более эффективно править. Усилиями Джеймса Принсепа и других лингвистов брахми был декодирован.
В ретроспективе мы понимаем, что многое в нашем культурном развитии включает в себя прерывания, непонимание, заимствование и воровство в процессе открытия для себя прошлого и использования его для своих целей. Об этом нам говорит история удивительного монарха и его колонн, которые были воздвигнуты, покинуты, не поняты, забыты, открыты снова, перемещены и, наконец, расшифрованы.
Политический ландшафт в Пакистане, начиная с 1958 года, формируется преимущественно военными. С момента своего создания страна состояла из двух неравных частей: густонаселённый, но бедный Восточный Пакистан и влиятельный, экономически более развитый Западный со столицей на своей территории. Такая обделённость служила основанием для стремления Восточного Пакистана к автономии. На исходе правления генерала Айюб Хана разгорелась борьба между его потенциальными гражданскими преемниками Муджибуром Рахманом с Востока и Зульфикаром Бхутто с Запада. Страна оказалась на грани анархии, и к власти в марте 1969 года пришёл протеже старого президента генерал Яхья Хан, которого Айюб Хан сделал маршалом. Яхья Хан был на редкость упёртым типом и любил прибухнуть. Но был и твёрд на руку, объявив в стране военное положение. Он навёл в порядок.
До следующих выборов в конце 1970 года, конечно. Предполагалось, что правление военных – временная мера. В результате выборов выяснилось, что Запад проголосовал за Бхутто, а Восток – за Муджиба. Который и получил парламентское большинство. И который не собирался оставлять своих требований большей автономии для Востока. Для Яхья Хана это было сигналом неповиновения. Он отложил созыв парламента, на что ожидаемо последовали беспорядки на Востоке. 23 марта армия стала давить протесты железной рукой. Муджиб был арестован и объявлен «врагом Пакистана», его партия запрещена. Потребовалось два месяца, чтобы восстановить контроль на всём Востоке. Но сепаратизм задавить не удалось. Следствием этого стал военный мятеж в Восточном Пакистане, в результате которого армии в 45 тысяч штыков противостояли 75 миллионов враждебного и запуганного населения. Люди побежали в Индию, где к середине июля скопилось 6,9 миллионов беженцев.
Индира Ганди смотрела на развитие событий с озабоченностью. С одной стороны беженцы, с другой – ястребы, подбивающие воспользоваться хаосом в Пакистане, с третьей – опасения влияния коммунистов в Западной Бенгалии. Индия не смогла остаться нейтральной в споре у соседей и стала оказывать поддержку сепаратистам, создающим новое государство Бангладеш. Консульство в Калькутте оказалось в их руках. Индийцы помогли написать Декларацию Независимости и дали оружие разбухшей за время беспорядков армии сепаратистов Мукти-бахини. Началась партизанская война. Индия пока воздерживалась от мобилизации, но укрепила границу. Страна готовилась к войне. Генштабом и армией руководил способный генерал Сэм Манекшоу, который имел хорошие отношения с премьером и позволял автономию своим подчинённым.
Не так было в Пакистане, где вечно пьяный Яхья Хан не проявлял должного интереса к тому, как его подчинённые справляются на Востоке. Бремя задач висело на плечах местных командиров. Восточное командование было поручено генералу Амиру Ниязи. Забегая вперёд, скажу, что из него сделали впоследствии козла отпущения. Однако на самом деле он был обречён: не хватало ни людей, ни техники. Но поначалу он добился успеха, отодвинув сепаратистов и установив контроль над границей.
В свете возможной войны с Индией у Пакистана явно не хватало сил на Востоке, и этот недостаток неизбежно нужно было компенсировать активными действиями на Западе. Ситуацию осложнила политика США, которые как раз в этот момент решили наладить отношения с Китаем. На Китай надежды стало мало. К концу ноября Мукти-бахини уже снова контролировали большинство пограничных переходов и имели базы на территории страны. Яхья решил начать войну с Индией на Западе. Индира Ганди – на Востоке. Датой нападения она установила 4 декабря. Но 3 декабря в шесть вечера пакистанские самолёты стали бомбить индийские аэродромы. Они явно пытались повторить успех Израиля в Шестидневной войне. У них не получилось: слишком слабым оказался удар. Теперь Индии не требовалось оправдания для своего наступления.
Целью этого наступления было помочь армии сепаратистов и продвинуться до больших рек, захватив как можно больше земли для основания на ней нового государства. Продвижение Пакистана на Западе было купировано. У индийских вооружённых сил в плюсах было господство в воздухе на Востоке, а также успешные действия на море. Наступление шло в целом неплохо, хоть и не без проблем. Ниязи явно не хватало резервов, о которых он просил ещё до начала войны. О войне он вообще узнал по радио. Командование ему сказало держаться и надеяться, что скоро на помощь придёт Китай. На самом деле было ясно, что Восток обречён. Снабжение по воздуху и по морю было серьёзно осложнено. Из восьми запрошенных батальонов Ниязи получил лишь пять. Вдобавок, местное население не отличалось дружелюбием, мягко говоря.
Сдерживание продвижения в условиях превосходства противника требовало гибкого манёвра, но Ниязи требовал от своих подчинённых отходить лишь при потерях убитыми свыше 75%. То есть – держаться до конца. У них не получилось сдержать натиск. Губернатору Восточного Пакистана Абдулу Малику стало ясно, что нужно искать политическое решение под эгидой ООН. Он написал об этом Яхье Хану, который ответил, что надо держаться и что он отправил дипломатов в ООН. Видя, как продвигаются индийцы, встречая энтузиазм местного населения, он снова стал писать Яхье, на что тот предоставил ему свободу действий. Это был чрезвычайный отказ от ответственности, тем более, что у Исламабада было куда больше рычагов и средств для ведения политического диалога.
Малик стал писать в ООН, требуя прекращения огня, но Манекшоу не собирался останавливаться на полпути. 11 декабря индийские войска успешно форсировали Мегну, за которой открылась дорога на Дакку. Ниязи успокаивали по телефону, что скоро с севера поможет Китай, а с моря – Штаты. Но и те, и другие уже списали Восточный Пакистан со счетов. 14 декабря состоялось заседание Совбеза ООН, на котором была готова для обсуждение резолюция, поданная Польшей (союзница СССР, который поддерживал Индию). Но её отверг Бхутто, ставший к тому времени министром иностранных дел. Он просто встал и ушёл с заседания, объясняя, что не желает позорной сдачи части своей страны. Яхья оказался в безнадёжном положении. Он написал на Восток прекратить сопротивление. Ниязи пытался предотвратить позорную сдачу, но не нашёл понимания у Манекшоу, а также у своего начальства. 16 декабря ему пришлось подписать капитуляцию. На карте появилось новое государство Бангладеш.
Тяжела она, шапка Мономаха. Когда диктатор всё взваливает на себя, эта ноша может оказаться непосильной. Яхье Хану не хватило способностей политика и решительности военного, а его министр Бхутто поставил своё политическое будущее выше интересов страны. Стремление сохранить власть привело к пренебрежению внешними угрозами.
Военная стратегия нападения на Западе и обороны на Востоке была плохо продумана и ещё хуже исполнена. У Пакистана были все основания объявить вторжение Мукти-бахини агрессией, но они выстрелили себе в ногу, первыми начав бомбить Индию. Результатом излишней концентрации власти наверху стала фрагментация снизу. Конечно, с сепаратистами всегда трудно иметь дело, но ошибки высшего руководства сделали другие варианты, нежели полный развод, невозможными и привели к массовым жертвам и кровопролитию.
Во время наводнения 2022 года в Гуджарате (Индия) пострадал самый большой Коран на Индийском субконтиненте. Интересно, что за реставрацию взялись... иранцы. В Дели расположился центр сохранения и микрофильмирования рукописей "Нур", специалисты которого бережно восстанавливают повреждённые страницы. Светлые части листа — новые, но на ощупь стыков не ощущается.
В музее-заповеднике Царицыно в Большом дворце открылась выставка "Невероятная Индия: взгляд из России". Несколько залов расскажут вам, как представляли Индию в разные столетия и эпохи. Как раз в первом зале вы увидите прекрасное географическое сочинение византийского автора Космы Индикоплова в церковнославянском переводе.
Само сочинение было написано купцом в 6 веке, а перевели лишь в 16. Мастер-иллюстратор постарался на славу: сверху подписал, что изображения относятся к "слову о животных индийских", а рядом с каждым животным подписал его название. Так мы узнаем, что в Индии водился:
🦁🐜 Мраволев: животное, у которого мама муравьиха, а папа — лев (лучше не представлять, как так получилось);
👃🦛 ноздророг: видимо, носорог или его дальний родственник;
🐘🦣 слон: ну, слон, он и в Индии слон, хотя... где уши?!
Кажется, на картинке все три зверя друг от друга в шоке. 😧
Я тут болею,астма и всё такое, настроение не очень,Lkamrada забанили,скоро и до меня доберутся....