Чтение – дело личное, навязывать свой вкус другим бесполезно и некрасиво, но всё же определённая польза от «списков» есть. Поэтому вот несколько достойных, на наш взгляд, книг.
Владислав Крапивин. "Оруженосец Кашка"
Кашка – это Аркашка. Прекрасная ранняя повесть Крапивина. Наряду с повестью "Тайна пирамид" – наша любимая. В них обеих на похожих и очень понятных примерах показано, как это бывает, когда честь сходится в смертельной схватке с мечтой. (Помните, кто на филфаке зарубежку XVII века учил, "конфликт чувства и долга"? Вот оно самое. Только лучше!)
Но это в финале. А вот один из "вводных", "подготавливающих" эпизодов: Кашка хочет купить модельку яхты за 60 копеек — нужна для игры в Волшебную страну. Деньжищ таких отроду не водилось, но старшие ребята подсказали: земляники в лесу набери и на железнодорожной станции продавай. Пассажирам проходящих поездов. Четыре стакана — вот и яхта. Кашка так и делает. Но у него не получается брать за землянику деньги! Люди к нему подходят очень хорошие: одни весело ему улыбались, другие пели красивую песню, третьи по-хорошему, по-дружески с ним заговорили... И он дарит, дарит им эту землянику, и уже не нужна ему никакая яхта, потому что встречать и провожать хороших людей, едущих в Дальние страны, — игра ничуть не хуже Волшебной страны.
(Мой сын, когда мы с ним это читали, поначалу очень переживал, что бизнес-проект Кашки срывается, помнил о яхте. А потом — тоже забыл. Произошло философское снятие проблемы обладания вещью. Не сразу, со скрипом, но всё-таки вслед за Кашкой мы с ним отказались от радости обладания в пользу радости существования.)
Кристине Нёстлингер, "Лоллипоп"
Просто написана, годится для самостоятельного чтения. О душевном взрослении мальчика, мечтающего о друге и уже готового немножко влюбиться. Очень добрая и человечная книга. Ненавязчиво преподаются важные нравственные уроки, например: герой подружился с девочкой из богатой семьи, принят в доме её родителей, к нему здесь хорошо относятся... Вот только одна проблема: они богаты, а его бабушка — служанка-уборщица. Это же ведь... позор? Как в этом признаться? Может, лучше соврать? К счастью для читателей и для самого мальчика, всё заканчивается хорошо.
Авенир Зак, Исай Кузнецов. "Спасите утопающего"
Фильм «Пропало лето» многие помнят, а... (как немногие? Товарищи, вы должны!.. Это первый фильм Ролана Быкова!), но мне и этот фильм, и повесть, по которой он снят, почему-то нравятся не очень. А вот экранизация повести «Спасите утопающего» очень не нравится. То есть – абсолютно. Зато очень нравится сама повесть!..
Тут тоже есть нравственный конфликт: герой присваивает незаслуженную славу и... чуть не гибнет под её тяжестью. Сюжет очень динамично развивается, и читать весьма интересно; моральные уроки («с чистой совестью легче живётся») и дилеммы (осудить оступившегося, наказать, оттолкнуть – или помочь ему?) усваиваются между делом, незаметно, без нудной назидательности, а действующая в повести дружная компания непоседливых ребят не даёт скучать.
Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться
Эта книга долго была моей любимой, пока я не совершил чудовищную ошибку: прочёл её дочке примерно на полгода-год раньше, чем следовало бы. Дочке книга понравилась "ну, так" – а следовательно, и в глазах отца померкла.
Но, спасибо случаю, я про неё вспомнил, и мы попробуем ещё раз! Ну не может же быть! Чтобы моя дочь! И не раскусила этого маленького шедевра!
У девочки, с которой детям запрещают водиться, по сути лишь один недостаток. Но – огромный. Она не умеет притворяться и подстраиваться под ожидания взрослых. Поэтому, хотя она добрая, честная, смелая и справедливая, все вокруг считают её ужасной.
Сердце разрывается от нежности и любви, когда читаешь эту книгу. (Особенно в конце, когда уже начинающая взрослеть Девочка влюбляется в популярного оперного певца (дело происходит между мировыми войнами: по тем временам оперный певец – величина солидная, вроде рэпера э-э-э... забыл) и решает выйти за него замуж. Она отправляется в маминых жакете и юбке сообщить ему об этом решении, но застаёт вместо своего возлюбленного его жену! В жакете жарко. Подвёрнутая под жакетом юбка сползает. Девочка – человек прямой (сила – спутница благородства), и прямо излагает предыдущей жене свой план...) Плакать и смеяться хочется одновременно, и я, честное слово, не знаю, чего больше.
Валентина Мухина-Петринская. "Плато доктора Черкасова"
Знаете, есть такой поджанр: писать вариации известных произведений в форме "взгляда с другой стороны". Например, хоббиты и эльфы плохие, а орки хорошие (К. Еськов, "Последний кольценосец"). Или – мушкетёры плохие, а гвардейцы кардинала и сам кардинал хорошие (А. Бушков, "Д'Артаньян, гвардеец кардинала").
Так вот. Эту повесть особенно хорошо прочесть сразу вслед за классической повестью "А тем временем где-то..." Анатолия Алексина (ну, или вспоминая её). Это и есть – взгляд с другой стороны. Когда быть сильным и решительным – хорошо, а сомневающимся и слабым (пусть и добрым, хорошим) – плохо. Очень плохо. Из-за этого гибнут люди. Не "страдают". Гибнут.
Книга о работе учёных: геологов, метеорологов и "в прямом смысле слова ботаников". Мальчик отправляется с родителями в далёкую и трудную научную экспедицию, где узнаёт совсем другую жизнь, и ему случается спасти жизни (очень по-разному) двум очень разным людям. Прекрасная повесть.
Кстати, если вы читали современную книжку Евгения Рудашевского "Солонго" (настоящий постмодернистский симулякр, ад бессмысленности, сверхчеловеческой силы ничто), сравните настоящую хорошую книгу "Плато доктора Черкасова" заодно уж и с ней тоже.
Илья Дворкин. "Голова античной богини"
Ну, тут не такие суровые приключения, как в предыдущей книге... Стучат колёса поезда. Попутчики пахнут иностранной жвачкой и туманами дальних странствий (эх, нынешнему ребёнку, да и большинству мам не объяснить, что такое "пахнуть иностранной жвачкой", ну ладно). Море, солнце, песок, паслён, колючки, мазанки. "Тоже мне! Дурак..." (Конечно, влюблён, куда ж он денется.) Но случаются вещи и посерьёзнее – здесь у этого тёплого и неглубокого моря.
Подростки участвуют в морской археологической экспедиции и сражаются с опасными жуликами, пытающимися похитить ценную находку. Перебивкой – и это очень важно, по-моему, – сцены из послевоенного детства их отцов, детства голодного и сурового, когда зачастую только дружба и помогала выжить. Хорошая интрига, крепко сбитый сюжет, интересно, познавательно, романтично, красиво.
С малых лет мы слышим, что Пушкин великий. В детском саду. В школе. На телеканале «Культура». По радио. В Интернете. Еще где-нибудь. И всё равно – почему? Давайте рассуждать рационально.
Пушкин «угадал с трендами»
Пушкин был единственнымиз своих современников, кто точно угадал литературное направление, в котором нужно развиваться.
Это звучит ужасно глупо и примитивно, но существуют правильные литературные направления и неправильные. Возьмем современную русскую литературу, например. Значительная ее часть сводится к выхолощенным постмодернистским романам с претензией на заумность, или историческим очеркам о страданиях бедных татарских женщин в сталинские времена, или к эротическим похождениям интеллигенции в большом городе. За подобные тексты дают литературные премии, критики пишут на них хвалебные рецензии, но при этом те же критики постоянно говорят, что русская литература мертва. Эти книги мало кто читает. Или читают, но через пару дней выбрасывают в мусорное ведро. Никому такая литература не нужна и в будущем про нее забудут.
Литература в этом смысле мало чем отличается, например, от игры на бирже. Вспомните: каких-то лет 7—8 назад все инвесторы были уверены в том, что скоро в мире победит виртуальная реальность и вкладывали деньги в VR-стартапы. А теперь эти очки никому не нужны, большого числа клиентов у этих стартапов нет, их акции падают. Инвесторы почему-то перестали в это вкладываться, зато выстроились в очередь за акциями фармацевтических компаний.
Пушкин — невероятно удачливый игрок на «литературной бирже». В наше время это можно сравнить с айтишником, создавшим на основе написанного им оригинального кода многомиллионный интернет-сервис.
Пушкин — первый русский реалист. Это литературное направление только зарождалось тогда, на Западе его еще как такового не было. А Пушкин угадал. Приблизительно за 10—15 лет до того, как это стало популярным, угадал. Но этих 10—15 лет хватило для того, чтобы в головах у русских читателей сформировались очень четкие вехи, каким путем нужно идти. И это дало плюс 100 500 очков к карме всей русской литературе, которая благодаря заданному Пушкиным вектору и стала-то великой и классической. Пушкин, скажем опять айтишным языком, создал открытый код, который начали активно использовать другие писатели.
Пушкин сделал литературу национальной
Важно понимать, что в пушкинские времена Россия переживала странный исторический период, чем-то напоминающий наш нынешний. С одной стороны, русское дворянство еще в екатерининские времена начало откалываться от основной массы русского народа и превращаться в замкнутую на себя прозападную касту, говорившую на французском, а не на родном языке. Очень сильное влияние на изменение стереотипа поведения русского дворянства оказали французские гувернеры, в большом числе побежавшие в Россию после 1789 года. Эти люди не были лучшими людьми своего народа. Больших знаний, как это известно из того же Пушкина, они не давали, потому что сами не знали ни черта. Но они давали другое — они меняли стереотип поведения, т. е. не интеллектуальные, а этологические свойства личности, и отдаляли дворянство от России все дальше.
С другой стороны, после событий 1812—14 гг в России начали последовательно, как грибы после дождя, расти антизападные настроения, очень мощные. В частности, указом Александра I из России в 1820 году выгнали иезуитов. В 1822-м запретили масонов. Ну, т. е. начали потихоньку перекрывать кислород враждебным русской цивилизации НКО. У людей в головах начало кое-чего проясняться после наполеоновского вторжения: долбануло, как говорится. Все ахнули и начали вспоминать, как пишется «молоко» и «родина». Дворянская «элита» стала volens-nolens говорить по-русски, хотя французский все знали в совершенстве, и писали еще на нем.
Этот-то антинаполеоновский патриотизм Пушкин подхватил и развил. Пушкин начал активно использовать национальные сюжеты, стал выковыривать их из самых пыльных углов, из песен и сказок Арины Родионовны, из фантастической литературы XVIII века, из народных (а не официальных) свидетельств о пугачевском восстании. Все это был принципиально новый русский язык. Все изнутри дышало Русью, и продолжатели Пушкина, например, Лермонтов, написавший «Песнь о купце Калашникове», этот прием (вполне романтический, с формальной т. зр., вальтер-скоттовский) поняли и подхватили.
С другой стороны, Пушкин стал брать иностранные (не только западные) сюжеты и переворачивать их в понятный русскому человеку профиль. Так появились «Маленькие трагедии», или «Песни западных [южных] славян», или «Подражание Корану». Это был гигантский шаг вперед, по сравнению с вялыми романтическими элегиями современников. Хватит подражать Западу! Хватит ловить веяния мод, давайте эту моду сами создавать. Давайте будем русскими, а не французами!
Мы говорим об этом лишь потому что сейчас это очень, очень актуально. Посмотрите на ситуацию. С одной стороны, мы имеем каких-то Ургантов и Хаматовых, которые очень не хотят быть русскими, а хотят придерживаться ЧУЖОГО («европейского») стереотипа. С другой стороны, мы имеем грубых мужиков, которые взяли в руки автомат и пошли воевать. Добровольцами. Добровольцами пошли. Их никто не заставлял. Они сами встали и пошли туда, еще в 2014 году. Посмотрите видео, почитайте статьи в интернете, — и вы увидите очень простую закономерность: пока одни плясали на сцене, сбивая баксы, другие сидели в окопе, часто не имея ни шиша. Ну и за кем вы пойдете? Кто, по-вашему, должен быть ПОДЛИННОЙ «элитой» в нашей стране?
Конечно же, нам нужен новый Пушкин. Кто-то, кто сумеет оформить эту поднявшуюся волну. Иначе мы и дальше будем слушать чепуху про чудесную Европу, где все хорошо, и будем подражателями и колонией. Конечно, нужен переворот. Литературный переворот.
В чем гениальность «Онегина»
Поговорим о его главном произведении, которое тоже многим до сих пор не понятно. Ну, то есть милая история такая, про деревенскую девочку и городского мальчика. Всем нравится, ибо написано стильно. Но смысл, смысл-то в чем?
А вот в чем. «Евгений Онегин», поглавно публиковавшийся в 1825—32 гг, словно какой-нибудь сериал, очень точно воспроизвел тип загнивающего русского дворянина. Как историческому источнику этому роману нет цены, — это прямое свидетельство начавшегося надлома великорусского этноса. При этом Онегин изображен именно западником, англоманом, либералом: легкомысленный гувернер, питание в лучших ресторанах, либеральные, но системно бессмысленные эксперименты в деревне («оброком легким заменил») и т. д. Пушкин откровенно стебется над современниками из «петербургского круга», скажем так.
При этом в деревне либерала Онегина не любят считают «опаснейшим чудаком». Пушкин намеренно сталкивает Онегина с «патриотической» семьей Лариных, которые заставляют дворовых девок петь во время сбора ягоды, «чтоб барской ягоды тайком // уста лукавые не ели». Параллельно всплывает фигура Ленского, эдакого романтика-гегельянца, очень характерная для 1820-х гг; и снова портрет написан сатирическими мазками. Т. е. чувствуется нарочитый негатив, критика западного образования и западной цивилизации в целом, но и русскую, национальную партию Пушкин не щадит (это в принципе характерная для него схема, столкнуть лбами западников и славянофилов, можно вспомнить похожую архитектуру в «Барышне-крестьянке»).
Пушкин и рад бы слопать вкусную западную котлетку, но что-то внутри подсказывает ему, что цена за эту котлетку слишком высока — нужно отказаться от национальной самобытности. Вот откуда этот критический тон. «Балеты долго я терпел, // но и Дидло мне надоел». У нас почему-то редко рассматривают «Онегина» как политический текст, считают его больше культурологическим, «энциклопедией русской жизни», но на самом деле Пушкин подспудно тянет тончайшую политическую нить, обрывающуюся на незаконченной десятой главе, обрывки которой позволяют предположить, что Онегин был как-то причастен к декабристскому заговору.
Пушкинский текст достаточно легко дешифруется, если его намеренно не усложнять, а воспринимать в контексте начавшегося в 1820-х соперничества западников и патриотов. Ларины — это скрытая отсылка к Елагиным, известным своим консерватизмом, позже переросшим в славянофильство (напомним, что И. П. Елагин был основателем консервативного, проимперского направления в русском масонстве, которое он воспринимал как антитезу модному в его годы вольтерьянству).
Иван Перфильевич Елагин (1725–1794), русский историк, поэт, философ, государственный деятель
Пушкин отбросил первую букву фамилии, а четвертую заменил более звучным «р». Это известный литературный прием, который восходит к традиции XVIII столетия называть незаконнорожденных дворянских детей фамилией без первого слога: например, создатель Смольного института И. И. Бецкий, т. е. (Тру)бецкой. Возможный прототип матери Татьяны — А. П. Елагина (племянница Жуковского и мать братьев Киреевских). А «Татьяны милой идеал», скорее всего, образован с Н. Д. Фонвизиной, повышенную религиозность, даже некоторую чудаковакость которой (Фонвизина в 16 лет переоделась мальчиком и убежала в монастырь) поэт редуцировал до увлечения сентиментальной литературой и слегка разбавил светской взбалмошностью М. Н. Волконской. Вот почему у Лариных две дочери: задумчивая Татьяна и легкомысленная Ольга.
Пушкин как бы играет со своими прототипами, как с куколками: забирает черты у одной, добавляет другой, и наоборот, — но по своей литературной природе они единоутробные сестры, почти что сиамские близнецы: «бывало, в поздние досуги // сюда ходили две подруги, // и на могиле при луне, // обнявшись, плакали оне». Обе женщины вышли замуж по расчету за будущих декабристов, и обе последовали за ними в Сибирь, — это подтверждается фразой «иных уж нет, а те далече» в финальной строфе романа.
Интересно, что Фонвизина и Волконская стали также прототипами для Наташи Ростовой и Марьи Болконской у Толстого (но Толстой перевернул их характеры: Болконская — религиозна, Ростова — шалунья). Фонвизина, помимо всего прочего, еще и прототип Сонечки Мармеладовой (которая едет за Раскольниковым в Сибирь; Достоевский познакомился с Фонвизиной «на этапе» в 1850 году и позже с ней переписывался). Вся великая русская литература замешана буквально на двух женщинах, имена которых перекликаются, как гиперссылки.
Ларины — это консерваторы, славянофилы, патриоты. Татьяна «русская душою, сама не зная, почему». Логично, что западника Онегина Татьяна изначально не привлекает. И вот еще одно, косвенное доказательство этой версии: прототип Маши Мироновой — тоже Елагина, дочь коменданта Татищевой крепости Татьяна, по мужу Харлова (в реальности Пугачев сделал «капитанскую дочку» своей наложницей, но казаки застрелили ее, испугавшись, что она дурно влияет на «императора»).
Пушкин постоянно обращается к образу правильной, консервативной девушки, это успокаивает его, удовлетворяет его политические запросы: «мой идеал теперь — хозяйка, // мои желания — покой, // да щей горшок, да сам большой».
Пушкин стремится к гармонии; разного рода пассионарии и революции его раздражают, он хочет «Татьяну» как гарантию гомеостаза и потому старательно, как школьник, рисует один и тот же портрет девочки за соседней партой, для приличия меняя имена: Татьяна, Маша Миронова, Параша в «Медном всаднике», даже мертвая царевна «тихомолком расцветая» и «нраву кроткого такого», — всё это одна и та же консервативно-национальная героиня.
...Которая, заметим, противопоставляется царице-западнице: «высока, стройна, бела, // и умом и всем взяла; // Но зато горда, ломлива, // Своенравна и ревнива». Это типичный портрет светской львицы XIX века, который «очень мил, // я прежде сам его любил, // но надоел он мне безмерно», потому что «в чертах… жизни нет», потому что «запылал // в ее лице самолюбивом // румянец ярче». Высокосветские, «европеоидные» жеманницы, постоянно смотрящиеся в зеркало, надоели Пушкину вместе с ростбифами и балетами. «Иные нужны мне картины: // Люблю песчаный косогор, // Перед избушкой две рябины, // Калитку, сломанный забор»...
За этим кроется политический выбор. Царевна могла бы взять в мужья кого-то из семи братьев-богатырей, на самом деле — разбойников-славянофилов («братья в ту пору домой // возвращалися толпой // с молодецкого разбоя»), но нет, эти бунташные ребята не устраивают ее, ей всего милей королевич Елисей, т. е. сам Пушкин, который по свету скачет и ищет ее...
Здесь выбор как бы перевернут: выбирает царевна, и ее выбор тоже слегка изменен: она предпочитает не русский бандитизм, а условно-западную, светскую культуру («королевич», но с именем ветхозаветного пророка, вошедшим в православные святцы, фигура явно ассимилированная, обрусевшая, как и сам автор — потомок «арапа Петра Великого»).
Наши литературоведы, люди в основном прозападные и интеллигентные, почему-то не решаются прямо и правильно расшифровать эти простые истины и выстраивают вокруг текста мильон бессмысленных комментариев, но не видят главного. Истина их страшит, потому что не вписывается в «западный канон», не стыкуется она с ним никак, ну вот хоть убей. И приходится натужно искать в пушкинских стихах европеизм, либерализм и революционность. Это ошибка.
Молодой Пушкин был либералом. Взрослый Пушкин уже имперец, «литературный националист», причем прямо видно, как он правеет по ходу написания «Онегина», как он нравственно убивает своих мужских героев-западников, а свою любимую героиню, патриотку Татьяну, наоборот, превращает из «странной, // провинциальной и жеманной, // и что-то бледной и худой, // а впрочем, очень недурной» барышни в королеву Москвы. Это скрытое признание Пушкиным своего отказа от петербургского либерализма и перехода в лагерь московских патриотов.
Ленский умирает на глупой дуэли. Онегин тоже умирает на самом деле на этой дуэли, умирает нравственно, и тоже глупо. Отказ Татьяны литературно добивает его. А Татьяна должна быть счастлива, она победительница в политическом поединке в голове Пушкина, но она тоже почему-то несчастна. Почему? Потому, наверное, что иллюзий в отношении ставки на официальное «самодержавие, православие, народность» Пушкин тоже не питал и хорошо понимал, что за фрукт царь Николай Павлович Романов, отправивший в Сибирь всех его близких друзей и муз. «Хотя лично я сердечно привязан к государю, — напишет Пушкин позже в письме Чаадаеву, — я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя» (quoique personnellement attaché de cœur à l’E[mpereur], je suis loin d’admirer tout ce que je vois autour de moi).
В.А. Дрезина. «Пушкин читает М.Н. Волконской «Послание в Сибирь»
Здесь — логическая точка всему. Всё сплетается в немой сцене финала. Обрыв, облом. (Вот откуда названия романов Гончарова — главного продолжателя пушкинских идей.) Хэппи-энда не будет, потому что русское дворянство незримо вырождается. Вот какой должна быть дешифровка «кода Пушкина». Вот в чем его главная мысль. Это пророчество, предсказание исторического поражения дворянского либерализма.
«Онегин» — безумно глубокий текст. Это текст не о том, что было, а о том, что еще только случится. Таких текстов-предчувствий очень мало в истории. Это роман на одном уровне с «Дон Кихотом» Сервантеса, который стал символом грядущей смены эпох, революционного перехода от Средневековья к Новому времени. Пушкинский роман предсказывает уже новейшую историю, он как бы задает тему для фуги, которая еще не закончилась: гибнет либерализм, гибнет немецкая философия, гибнет Россия. Все погибнут. Будет глупый, немой финал. Это случится вдруг, на голом месте, посреди московской суеты; возможно, люди даже не успеют понять, что они уже умерли. Но невидимая пуля автора убила их, да и сам автор убит этой пулей. Это гениально, ибо свободно. Пушкин не связан никакими социальными обязательствами и карьерными перспективами («гуляю мало, много сплю // летучей славы не ловлю»), он типичный балбес своего поколения, и это гарантирует свободу его мысли, из этой свободы рождается интуиция, профетизм, который Пушкин и сам отлично сознавал, когда писал «Пророка» и «Памятник».
Интуиция Пушкина поражает, если, конечно, вы понимаете эту интуицию и умеете ее правильно истолковать, если вы сами наделены сей странной (часто говорят: «женской») способностью человеческого организма. Дело же не только в «Онегине». У Пушкина есть и другие гениальные догадки, в «Медном всаднике», например, в «Капитанской дочке», в «Борисе Годунове», заканчивающемся как бы предчувствием майской резни 1606 года. Пушкин намеренно нащупывает русский бунт: «И, зубы стиснув, пальцы сжав, // Как обуянный силой черной, // «Добро, строитель чудотворный! // — Шепнул он, злобно задрожав, — // Ужо тебе!..». В сущности, это краткое описание русской революции: обозленный человек правильно находит причину разгула стихии (т. е. природного, народного бешенства) в реформах Петра Первого, в светском государстве, им созданном, но медный «лик державца полумира» оборачивается, «гневом возгоря», и превращается в еще более чудовищное сверхгосударство большевиков, уже железное, а не медное царство.
Да, это странно. Да, это кажется «додумкой за автора». Но автор и сам еще не понимает, о чем он думает. Пушкин намеренно ходит по тонкой грани, где разум переходит в сверхразум. И это не пошлый сюр Сальвадора Дали, не мистика. Это профетизм от знания. Пушкин был очень начитан и очень умен. Это т. н. «острый», системный ум. Пушкин умеет разлагать вещи на кванты (в т. ч. политические), а затем собирать эти детальки в логически законченную «картину мира». Он хорошо чувствует, потому что детально, реалистически, исторически точен. Он оперирует фактами, а не штампами обывательского восприятия. Его гениальность напрямую вытекает из системности его мышления, а не из «эстетского» образа жизни, вкусных котлеток и гламурных посиделок, — т. е. всего того, что будет считаться неотъемлемой частью «поэтизма» в эпоху фэндесекля, в «серебряном веке».
Не нужно никаких посиделок. Нужно жить в деревне и гоняться за девками. Вот секрет пушкинского творчества. Многие русские классики этот секрет поняли и взяли на вооружение, например, Тургенев, который, помимо девок, любил еще гоняться за тетеревами, и всякий раз старался отдыхать в русской деревне, а не на «элитных» курортах, и гордился этим, и говорил, что только так и нужно. В этом главная суть «пушкинского переворота», — в сознательном отказе разумного и образованного русского человека от «благ [европейской] цивилизации».
Пушкин и Чаадаев
Отдельно нужно сказать об отношениях Пушкина и Чаадаева, потому что это архиважно. Не понимая этой связи или умаляя ее, вы рискуете не понять Пушкина. Вы просто не поймете великого русского поэта, если не увидите его тени.
Петр Яковлевич Чаадаев, друг и собутыльник Пушкина, был явным прототипом Онегина, что и сам Пушкин признавал прямо в тексте романа, и как бы стыдливо разделял их: «второй Чадаев, мой Евгений». Это типичное для писателей спешное запутывание следов, приблизительно по тем же причинам Пушкин зачеркнул в черновике «итак, она звалась Наташа».
Чаадаев был по своему характеру Онегин один в один: это был желчный, скупой на эмоции человек, которого не любили в обществе, с государственной службы он ушел из-за какого-то мелкого скандала, жил частной жизнью, т. е. болтался без дела, путешествовал и проч. Он был франт, денди, любил и умел хорошо одеваться, прихорашиваться перед зеркалом. И, наконец, главное: Чаадаев был западник. Прелесть ситуации как раз в том, что Пушкин в литературной форме вскрыл западничество Чаадаева за 10 лет до того, как это стало притчей во языцех (в 1836 году), это, опять же, подчеркивает прозорливость Пушкина, его предчувствие трендов задолго до того, как люди начнут орать о них на всех углах.
Судьба Чаадаева тоже была печальна, как и судьба его литературного двойника, Онегина, и другого литературного двойника, Чацкого, прототипом которого тоже был Чаадаев (Грибоедов тоже запутал следы, замазал очевидное, — в черновике было «Чаацкий»). Чаадаев был изгнан отовсюду, все его ненавидели. Он пытался оправдаться, доказывал, что он не против патриотизма, а против вялости, ленивости общества. Ему не верили, конечно же.
Трагической была судьба и непосредственного адресата «философических писем» — Екатерины Дмитриевны Пановой, несчастной женщины, бедной калеки, принявшей католичество и в итоге разорившейся и сошедшей с ума. Это вещи, которых у нас в России до сих пор почему-то не знают, но при этом считается правильным говорить «Чаадаев» с презрением, словно это какой-то ярлык западника и врага России. Это логично. Онегин должен быть оплеван. Чацкий вытолкан из Москвы. Это неизбежно. Это т. н. парадокс «жизнь подражает искусству».
Важно другое. Скандальное чаадаевское «философическое письмо» вызвало в русском обществе сумасшедшую реакцию, которая, опять же, очень сильно напоминает наши времена. Можно сказать, что это был культурный теракт. Чаадаев бросил бомбу, которая потрясла абсолютно всех. И на него сразу же начали нападать патриоты, которые стали опровергать его тезис о том, что Россия — «страна без истории».
Первым был Пушкин. В октябре 1836 года поэт написал Чаадаеву знаменитое письмо, начинающееся с фразы «что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами» (quant aux idées, vous savez que je suis loin d’être tout à fait de Votre avis). Это письмо хорошо известно русскому читателю, потому что именно из него выдернуты знаменитый пассаж про «необъятные пространства [России], поглотившие монгольское нашествие» (immense étendue qui a absorbé la conquête Mogole) и хрестоматийная фраза «клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал» (mais je vous jure sur mon honneur, que pour rien au monde je n'aurais voulu changer de patrie, ni avoir d'autre histoire que celle de nos ancêtres, telle que Dieu nous l'a donnée). Тем не менее, отметим несколько важных деталей.
Во-первых, сохранился черновик, где Пушкин признает, что «ваша брошюра произвела, кажется, большую сенсацию» (votre brochure a produit, à ce qu'il paraît, une grande sensation), т. е. сравнение с терактом верно: Пушкин отлично понимал, какую гранату бросил посреди бела дня его собутыльник и, по сути, литературный герой. Во-вторых, Пушкин точно определяет дату, отделившую западноевропейскую цивилизацию от восточнохристианского «мира» — 1054 год. Это свидетельствует о хорошем историческом чутье поэта. И, наконец, в-третьих, Пушкин выдает фактически славянофильскую тираду: «наше духовенство, до Феофана [Прокоповича], было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма» (le clergé Russe, jusqu’à Théophane, a été respectable, il ne s’est jamais soulié des infamies du papisme). Это окончательно кристаллизует Александра Сергеевича как человека правых взглядов, который вобрал в себя вольтерьянскую критику католичества (в том же письме Пушкин хвастается Чаадаеву небольшой статьей про Вольтера, которую он написал), но при этом не применяет эту критику к восточному христианству.
Это замечание Пушкина объясняет то, почему филокатолицизм в России так и остался причудой нескольких высокосветских львов и львиц: вольтерьянская критика в России была хорошо известна, и она отталкивала людей от католичества в чистом виде. Зато социализм, комплекс идей по своей природе посткатолический, только «лишенный бога», в России, наоборот, обрел вторую историческую родину! Русским в XIX веке было интересно не само католичество, — их привлекал рациональный заряд, который в нем был, — то, чего России и в самом деле жизненно не хватало: трезвости мышления, практичности, технократии, «прогресса». Это невероятно важная деталь, потому что она-то и привела к власти большевиков в октябре 1917 года, спустя ровно 81 год после пушкинского письма Чаадаеву. Чаадаев тоже на самом деле был пророк, непризнанный, непонятый. Филокатолицизм Чаадаева был предчувствием коммунизма, его предпроекцией, скрытым желанием технократического переворота. Отсюда же и настойчивые рассуждения Петра Яковлевича о Царстве Божием, что впоследствии, нетрудно догадаться, трансформировалось в желание построить на земле коммунистическую утопию.
Пушкин цепким критическим взглядом улавливает и главный недостаток «брошюры» Чаадаева — недостаток собственно исторических фактов. «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться» (quant à notre nullité historique, décidément je ne puis être de votre avis), — пишет поэт, после чего начинает сыпать громкими именами: Олег, Святослав, «оба Ивана» (очевидно, III и IV), Петр, Екатерина и т. д. Чаадаев попросту не любит русской истории, как и все филокатолики и западники, не считает нужным обращать внимания на походы на Византию и Хазарию, или войны за «киевское наследство», или за «монгольское», или на русско-турецкие войны, или русско-шведские, или сибирскую экспансию, или южнороссийскую, — всё это, по его мнению, муть, которая и рядом не лежала с великими крестовыми походами, географическими открытиями и прочими подвигами европейской цивилизации. Вот нет их. Незначительны они. Неинтересны.
Это подтверждается элементарным филологическим анализом. «Философические письма» очень бедны на фактологию, в них много общих слов, но мало детального исторического знания, — всё сплошные пунктирные линии, схемы: «народы», «пути», «судьбы». Это выдает схоластический, дедуктивный метод, очень старый, средневековый. Это явный католический след. Современный читатель подобные тексты, воспринимает, как правило, с трудом, потому что наше сознание, наоборот, замусорено «журнализмом»: нам нужны жареные факты, на основании которых уже будет построена логическая цепочка. В XIX веке люди думали по-другому: они начинали с философского утверждения, а потом приводили примеры в подтверждение его. Пушкин и здесь опережает свое время, потому что пушкинские тексты и даже письма, как мы видим, это больше россыпь знаковых, символических деталей, а вот чаадаевский подход больше теоретический, дедуктивный, предвосхищающий марксизм с его «верностью теории». Мы видим фактически зарождение русского коммунизма как идеи. Есть письмо Чаадаева Пушкину, датированное сентябрем 1831 года, прямо подтверждающее его коммунистические симпатии: «Но смутное предчувствие говорит мне, что скоро появится человек, который принесет нам истину веков. Может быть, вначале это будет некоторым подобием политической религии, проповедуемой в настоящее время Сен-Симоном в Париже, или же нового рода католицизма, которым несколько смелых священников, как говорят, хотят заменить тот, который утвердила святость веков. Почему нет?» («Mais une vague conscience me dit que bientôt viendra un homme nous apporter la vérité du temps. Peut-être sera-ce quelque chose d'abord de semblable à cette religion politique préchée en ce moment par Saint-Simon dans Paris, ou bien à ce catholicisme de nouvelle espèce que quelques prêtres téméraires prétendent, dit-on, substituer à celle que la sainteté du temps avait faite. Pourquoi non?»). Филокатолицизм Чаадаева стал мостиком, переброшенным с иезуитского берега на большевистский.
Пушкин зимой 1837 года был смертельно ранен на дуэли, «не дочитав до конца романа жизни», не ответив в полной мере на вызовы своего времени. И потому его переписка с «добрым приятелем, родившемся на брегах Невы» по поводу «исторической ничтожности» России не получила развития. На самом деле Чаадаев был по рождению москвич и учился в Московском университете. Пушкин дает политическую характеристику, а не детали биографии. Это условное деление на политические партии: петербургскую и московскую. Патриотическая партия базировалась в основном в Москве. Собственно, в результате чаадаевского «культурного теракта» она и оформилась, и получила очень общее и размытое название славянофилов.
Пушкин великий русский поэт, потому что он интуитивно симпатизирует именно славянофильской, патриотической, «московской» партии, а не западнику и «петербуржцу» Чаадаеву.
Вот почему Татьяна становится «королевой Москвы».
Вот почему Пушкин отвергает Онегина.
Да! Именно так. Пушкин и сам становится Татьяной в последней точке своего романа в стихах. За декорациями пушкинского романа и за ломаными линиями его сюжета стоит тончайшая политическая аллегория, смысл которой в отречении от западной культуры и обретении национальной самобытности.
Это, конечно, не статья для журнала "Лучик", это "взрослый черновик" для неё. (Для детей, как помним, надо писать "как для взрослых, но только лучше".) Но, если вы заинтересуетесь нашим журналом и захотите попробовать почитать его с детьми, мы будем очень рады!
В этом журнале мы говорим с детьми о любви, о совести, о подвиге, о справедливости – и о других важных вещах.
Существовало такое древнее латинское заклинание: « Sator Arepo Tenet Opera Rotas». В очень приблизительном переводе – «Пахарь Арепо медленно влачит свой плуг».
Впрочем, о перевод этой фразы лингвисты ломают копья. Судите сами: sator – сеятель, землепашец; arepo – имя собственное либо производное от arrepo (в свою очередь от ad repo, «я медленно двигаюсь вперёд»); tenet – держит, удерживает; opera – работы; rotas – колёса или плуг. Можно поупражняться в собственном литературном переводе. Например, так:
Пахарь, влачащий плуг, можешь не торопиться!..
Из фразы про загадочного пахаря можно составить что-то вроде магического квадрата, если записать эти слова одно под другим. Слева направо, справа налево, сверху вниз и снизу вверх читается одинаково:
Собственно, поэтому фраза и считалась магической (наряду со всем известной Абракадаброй). Но это далеко не самое интересное…
Сначала давайте обратим внимание, что в подобных квадратах «главным» (опорным) является среднее слово:
Именно слово «tenet» (со значением «держит», «удерживает») держит и удерживает этот квадрат. Держит благодаря тому, что одинаково читается в обе стороны.
Ну вот, а теперь интересное. В древности люди нередко применяли такой способ записи текстов: первая строчка пишется слева направо, вторая – справа налево, третья – опять слева направо и так далее. Примерно так:
Ну, или, точнее, так:
Этот способ называется «бустрофедон». Нам он кажется странным и неудобным, а для древних это было нормально, естественно. И знаете, почему? Потому что именно так движется пахарь за плугом по полю! Вспашет одну борозду, развернётся и ведёт борозду в обратную сторону!
Доказательства?
Ну так ведь слово «бустрофедон» происходит от древнегреческих слов «бус» («бык») и «строфи» (поворачивать).
Мало? Тогда ещё одно: первая буква европейских алфавитов – «А» – досталась нам от греков, а греки позаимствовали её у древних финикийцев, у которых эта буква называлась «Алеф». А что означает слово «алеф»? Бык!
Трансформация древнеегипетского иероглифа "Бычья голова" в финикискую букву "Алеф"
Именно на быках пахали древние египтяне и представители «крито-минойской» цивилизации (лошадей в тех местах ещё не водилось – не добрели ещё через Азию со своей родины, из Северной Америки, – да, именно так: установлено, что родина лошади – Северная Америка, как ни странно).
А ещё от древнегреческого глагола «строфи» (поворачивать) происходит всем известное «строфа»...
Интересная история вырисовывается, не правда ли? Пашет наш неторопливый древне-греко-протосемитский Арепо на быках – жарко ему, трудно, нудно... А он идёт направо – песнь заводит, налево – сказку говорит! Вот оно и легче...
Гипотеза возникновения феномена поэзии из ритмических колебаний не обязательно связана с трудовой деятельностью. Мать укачивает ребёнка – чем не вариант? Может, первой песней была не охотничья, не победная, не ещё какая-нибудь «мужская» – а женская, колыбельная? Как вы думаете?
Для чего ребёнка укачивают под монотонную, с выраженным повторяющимся ритмом, песню? Чтобы успокоился. Ритмичные звуки и движения успокаивают.
Взволнованный человек ходит из угла в угол. Человек, у которого болит рука, её «баюкает» – словно укачивает. Человек, пытающийся успокоиться и заснуть, считает овечек. И точно так же влюблённый (а влюблённость – это ого-го какое волнение) принимается сочинять стихи – то есть занимается ритмизирующей, упорядочивающей деятельностью!
Русский лингвист и литературовед Д.Н. Овсянико-Куликовский говорил: «Лирика – это ритмизированные аффекты».
Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853–1920)
Аффект – состояние сильного нервного возбуждения. Вы взволнованы? Покачайтесь на стуле – раз. Походите туда-сюда (как пахарь за плугом, только быстрее) – два! Не помогает?
Сочиняйте стихи, друзья!
Мы рассказываем эти истории, чтобы обратить ваше внимание на необычный детский журнал «Лучик». Познакомиться с ним можно здесь. Надеемся, он вас заинтересует!
Учиться нужно у лучших из лучших, НА ДРУГИХ просто банально НЕТ ВРЕМЕНИ, из за скоротечности жизни и НЕТ СМЫСЛА, зачем учиться у тех кто хуже, когда можно учится у тех кто лучше.
С кем поведешься от того и наберешься. (поговорка)
По моему самые интересные персонажи с какими я сталкивался, читаю, перечитываю, слушаю, переслушиваю периодически это:
- Лев Толстой, Конфуций, Сунь Цзы, Лао Цзы, Фридрих Ницше, Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Альберт Эйнштейн, Сократ, Гиппократ, Гёте, Уильям Шекспир, Омар Хайям, Изречения древних, например греков, латинские, Иисус Христос в Евангелии, Притчи, Махатма Ганди, Ошо, Далай Лама, Будда, и прочих известных политиков, писателей, и религиозных деятелей.
- Пословицы и поговорки народов мира, это народная мудрость, не стоит замыкаться только на пословицах и поговорках своего народа, например русских, а обратить внимание на китайские, индийские, немецкие, еврейские, английские, американские, африканские, американских индейцев, европейские, и изречения, пословицы и поговорки прочих народов, и так далее,
Лучшие юмористы для меня это Михаил Задорнов и Джордж Карлин, особенно их ПОЗДНЕЕ творчество. Там они не только веселят и смешат, рассказывая остроумные вещи но и рассказывают много интересного и ПОУЧИТЕЛЬНОГО. Рекомендую всем их позднее творчество.
А какие вам нравятся философы, мыслители, писатели? Чьё творчество, цитаты, афоризмы, изречения вы бы нам всем посоветовали, и порекомендовали чтобы стать лучше и мудрее?
В самой глубине лесной чащи, куда редко ступает нога человека, расположилась усеянная самыми разнообразными травами и растениями небольшая полянка. Солнце щедро одаривало землю своим тёплым, льющимся светом. Серый пушистый кот игриво и хитро охотился за пролетающими мимо бабочками и стрекозами, пока его хозяйка - юная девушка в тёмно-зелёном длинном платье и в ведьминской шапочке, занималась сбором лекарственным трав. Невидимый ветер завивал её русые волосы в локоны, птицы разгоняли тишину своим мелодичным пением.
В лукошке лесной ведьмы уже находились: жимолость, иван-да-марья, адамова голова, они пригодятся для того, что сварить целебное зелье, которое поможет унять жар и лихорадку. Осталось найти "разрыв-траву" или расковник, разрушающий металлы. Интересно, сможет ли растворить ржавчину на амбарном замке? И оберег от озорных проказ русалок чертополох, а ещё сон-траву, чтобы сварить отменное сонное зелье, помогающее при инсомнии. Когда в лукошке не осталось свободного места, девушка осмотрелась по сторонам в поисках своего любимого питомца, он, словно почувствовав это, показался из травы, щурясь от солнца, и в этот момент на его нос села большая бабочка.
Рассмеявшись, девушка щелкнула пальцами, материализуя метлу, кот послушно запрыгнул рядом, они поднялись вверх, возвращаясь в свой уютным дом, чтобы применить собранные растения до полнолуния, пока они не утратили свою силу, способную помочь простым людям.
Задумывались ли вы в детстве – почему туфелька Золушки была хрустальной? Ведь стеклянной обуви не бывает! Наверняка тут какая-то путаница...
Совершенно верно – путаница. И вы даже не представляете себе, какая. Начнём с того, что Золушка потеряла совсем не туфельку. Она потеряла вот такой предмет – как на картинке.
Он называется пьянелла (по-другому – цоколь или чо́пин). Целые триста лет, с XIV по XVII век, европейские дамы надевали пьянеллы поверх туфелек на манер галош – во-первых, чтобы предохранять туфли от грязи, а во-вторых, чтобы не волочить по этой самой грязи подол платья.
Вы думаете, мы фантазируем? Вовсе нет. На то, что потеряла она именно пьянеллу, есть прямое указание в "первоисточнике" – в первом в Европе письменном изложении этого сюжета в сборнике сказок, составленном неаполитанцем Джамбаттистой Базиле в начале XVII века.
Джамбаттиста Базиле (1566–1632)
"Первый в Европе" мы говорим неслучайно: сюжет сказки, в которой девочка–сирота сперва претерпевает обиды и лишения, затем получает утешительный волшебный дар от божества или духа, производит впечатление на местного правителя, и тот разыскивает её по потерянному предмету обуви, был известен ещё в Древнем Египте. А также в Китае, Персии, Японии...
Но в Европе первым был Базиле – и у него Золушка (вернее, не Золушка, а Цедзолля (не смейтесь) – уменьшительное от (не удивляйтесь) Лукреции, – именно так звали героиню) теряет именно пьянеллу.
А уж как красиво говорит о ней сгорающий от любви неаполитанский король! Это надо цитировать:
"Если фундамент столь прекрасен, то каков же сам дворец! О дивный канделябр, на котором стояла свеча, воспламенившая меня! О треножник прекрасного сосуда, в котором кипит моя жизнь! О чудный поплавок, держащий леску Амура, которой уловлена моя душа! Вот, я сжимаю, я лелею тебя в руках моих, и коль не смогу достать до вершины сего древа, буду обожать его корни! И если не дотянусь до капители сей возвышенной колонны, буду лобызать основание! Ты была стелой белейшей на свете ножки, но теперь стала силком, где уловлено мое почерневшее от нетерпения сердце!"
Кстати, а как он выглядел, этот муж Золушки? Давайте поищем среди неаполитанских королей XIV–XV веков? Выбирайте, какой вам больше нравится – Рене Добрый, Людовик II Анжуйский, Фердинанд Арагонский?
Ладно будем милосердны к юной Лукреции... (Хотя в сказке Базиле она была не такой уж безответной бедняжечкой – могла за себя постоять так, что ого-го!) Но всё-таки назначим бедняжечке Цедзолле в мужья Фердинанда Второго:
Правда, это только предположительно его портрет, но, во всяком случае, прожил этот Фердинанд совсем недолго, умер в 27 лет и вряд ли успел утратить приличествующую мужу Золушки внешность.
Так и почему же туфелька Золушки была хрустальной?
Писатель Оноре де Бальзак считал, что это "ослышка": дескать, туфелька была не из стекла (verre), а украшена мехом (vair) – звучит это одинаково. Согласно ещё одной версии, туфельки были не стеклянными и не меховыми, а просто-напросто зелёными – vert.
Что ж, очень может быть!
Эту историю мы рассказывали в одном из номеров журнала "Лучик". Познакомиться с журналом можно по ссылке. Будем рады, если он вам понравится!
Стихи для песенки «В траве сидел кузнечик» сочинил Николай Носов, а знаменитую мелодию, которую знают все взрослые и дети, – композитор Владимир Шаинский. Так вот, есть в этой песенке есть одна неточность. Дело в том, что кузнечики едят «одну лишь травку» только в раннем возрасте или «с голодухи», если рядом нет ничего (никого) повкуснее.
У взрослых кузнечиков очень мощные челюсти-жвалы (могут весьма чувствительно тяпнуть за палец!) и сильные шипастые лапки, которыми они хватают и удерживают добычу – причём не только жуков и мух. Как там в песенке – «Но вот пришла лягушка, прожорливое брюшко»? Это ещё вопрос – у кого брюшко прожорливее. Крупный кузнечик может справиться и с лягушонком, и с небольшой ящерицей.
Кстати, ближайшие родственники кузнечиков – сверчки – тоже всеядны, и песенка «Четыре неразлучных таракана и сверчок» может быть только в сказке. Потому что реальные сверчки с тараканами не дружат – они их… кушают.
Или вот: «Вдруг какой-то старичок Паучок нашу Муху в уголок поволок – хочет бедную убить, Цокотуху погубить!» «Пауки едят мух» это привычно. Однако в мире реальных насекомых и паукообразных всё гораздо сложнее. Знакомьтесь, это ктырь. Муха. И пожалуйста: поедает паука.
Ктыри – не ползающие по кучам нечистот падальщики, а прожорливые одиночные хищники, активные охотники, нападающие даже на добычу сильнее себя: шершней, крупных жуков, пауков. Главное оружие ктыря – ядовитый укус, практически мгновенно убивающий любое насекомое или паукообразное и весьма болезненный для человека. Но в целом ктыри – полезные насекомые, уничтожающие большое количество сельскохозяйственных вредителей.
Поэт и переводчик Фёдор Богданович Миллер (1818–1881) был автором восьми томов стихов и литературных переводов. А в историю вошёл всего одним коротким детским стихотворением... Но зато каким!..
Страница из собрания сочинений Ф.Б. Миллера
* * * У многочисленных крокодилов Корнея Чуковского (которые всё время кого-нибудь или что-нибудь проглатывают: собаку, городового, Бармалея, мочалку и даже солнце) был почтенный литературный предшественник – сатирическая сказка Фёдора Михайловича Достоевского под названием "Крокодил. Необыкновенное событие, или Пассаж в Пассаже".
В этом произведении чиновник, оказавшийся в животе крокодила, выводит целую теорию о том, что крокодилы созданы, чтобы глотать людей: «Какое основное свойство крокодилово? Ответ ясен: глотать людей. Как же достигнуть устройством крокодила, чтоб он глотал людей? Ответ еще яснее: устроив его пустым».
Известно, что Чуковский любил эту сказку и с удовольствием читал её вслух художнику Илье Репину.
* * * В первых изданиях "Приключений Незнайки и его друзей" среди коротышек – друзей и соседей Незнайки были персонажи Усатик и Бородатик. Вот они на иллюстрации художников Киры и Виктора Григорьевых:
А у Незнайки ещё нет его знаменитой голубой шляпы!
* * * В кабинете американского журналиста Фрэнка Баума был небольшой библиографический шкафчик с двумя выдвижными ящичками. В одном хранились карточки на буквы А–N, во втором – на O–Z. Однажды сыновья попросили его рассказать сказку. "В одной волшебной стране", – начал он... – "А как она называется?" – перебили мальчики. Баум в задумчивости скользнул глазами по комнате. "Оz! Она называется страна Oz!"
Первые издания "Чудес страны Оз" и "Волшебника Изумрудного города"
Так родилось название самой популярной детской книги в мире. Даже великий и ужасный "Гарри Поттер" не сумел перегнать её по совокупному тиражу за все годы издания. Кстати, в февральском номере "Лучика" мы не только рассказываем эту историю, но подробно объясняем детям, что за "библиографический шкафчик" с "ящичками" стоял у него в кабинете:
Страницы журнала "Лучик 6+"
* * * Приятель Блока, поэт-символист Владимир Пяст за всю свою жизнь опубликовал всего два детских стихотворения. Одно из них такое:
Лев Петрович Пирожков Был немножко бестолков. Вместо собственной постели Ночевал он на панели, Удивляясь лишь тому, Что проходят по нему. Если можно верить слуху, Он, со службы приходя, Вешал часики на муху Недалёко от гвоздя. Уносил с обеда ложку И в передней каждый день Надевал живую кошку Вместо шапки набекрень…
Ничего не напоминает? «Вместо шапки на ходу / Он надел сковороду…» Нет-нет, никакого «плагиата»! Всё было совсем иначе.
Владимир Пяст (слева) и Самуил Маршак
Зная, что Пяст сильно нуждается, Маршак (в то время главный редактор Детского Государственного издательства – Детгиз) предложил ему написать и издать детскую книжку, в те годы это весьма хорошо оплачивалось. Щепетильный Пяст отказался – дескать, не его это дело, он никогда не писал для детей. И тогда Маршак не долго думая… опубликовал под именем Пяста один из своих черновиков «Рассеянного»! Тот самый, которое мы только что прочитали...
Вообще, над этим стихотворением Маршак работал долго. Например, был такой вариант:
Был рассеян мой сосед, Натворил он много бед. Клал он кошку на кровать, Сам под стол ложился спать.
А после публикации под именем Пяста «Льва Петровича Пирожкова» возник такой вариант:
Вместо чая он налил Чашку полную чернил, Вместо булки съел он мыло Очень горько это было.
(Известно, что Пяст однажды, находясь в жестокой депрессии, проглотил несколько раскалённых углей, а потом от нестерпимой боли запил чернилами – мол, содержащийся в них анилин должен помогать при ожогах…)
Первое издание "Рассеянного"
Но значит ли это, что Владимир Пяст и был прототипом Рассеянного? Нет. Среди черновиков есть два варианта, где Рассеянный называется по имени. Первый:
На свете жил да поживал Иван Иваныч Башмаков. А сам себя он называл Башмак Иваныч Иванов.
И второй:
В Ленинграде проживает Иван Каблуков, Сам себя называет Каблук Иванов.
О рассеянности основателя физической химии, академика И. А. Каблукова, в Ленинграде рассказывали легенды и анекдоты!
Впрочем Маршак и сам не отличался сосредоточенностью в быту. Неудивительно, что он так упорно возвращался к этой теме. И в конце концов, после многих попыток, оттолкнувшись от удачно найденной рифмы «Рассеянный – Бассейной», создал шедевр...
Иван Алексеевич Каблуков (1857–1942), основатель физической химии, один из возможных прототипов Рассеянного с улицы Бассейной
А какие интересные факты о детской литературе приходят на память вам? Поделитесь, пожалуйста!
Полистать и скачать журнал "Лучик" можно по этой ссылке.