Из могучего, бычьего, покрытого короткой шерстью лба росли два исполинских, загнутых вперед и заостренных рога, с которых вода стекала ручьями, казавшиеся кровавыми в багровом зареве пожара. Морда, скрытая в тени, была искажена животным оскалом, обнажающим мощные желтые зубы, а из широких ноздрей, различимых даже на таком расстоянии, вырывались густые клубы пара, смешивающиеся с ледяным ливнем.

— Откуда эта тварь так далеко на севере? — пробормотала она почти беззвучно, и медный привкус страха во рту стал еще горче и отчетливее.

Талагия никогда до этого не видела минотавра живьем, но рассказы слышать доводилось. Все легенды утверждали, что эти чудища водятся только далеко-далеко на юге – за бурными водами Таррататского моря, и еще дальше – за раскаленными песками Каротостанских пустынь.

Здесь, на севере Империи, их быть не могло. Как не могло быть и этой орды, и этой бесконечной ночи кошмаров. Но он был здесь. Реальный, как сама смерть, и смертью пахнущий. Его тяжелое, свистящее дыхание было слышно даже за сотню шагов.

Логика, тактика и все, чему ее учили, отступили перед чудовищной реальностью мифа, воплотившегося в плоти. И первым, кто бросил вызов этому ожившему мифу, был не дисциплинированный легионер и не посланница Триумвиров.

Охранник купцов, тот самый здоровенный детина с лицом, избитым в мелкую крошку, вдруг издал низкий, почти звериный рев — нечеловеческий ответ на зов чудовища. Возможно, в его затуманенном болью, ужасом и дешевым элем рассудке минотавр показался просто еще одним громилой, посягнувшим на вверенные его опеке тюки с товарами. Возможно, с него было достаточно потерь за эту ночь. А возможно, это было то самое слепое безумие, что иногда рождается на самом краю, на стыке животного страха и полного отчаяния. Храбрость? Или последний, отчаянный бред? Скорее — и то, и другое, сплавленные воедино.

С кличем, который невозможно было разобрать сквозь всепоглощающий грохот грозы, он вырвался из-за укрытия повозок и, нестройной, спотыкающейся походкой, ринулся навстречу гиганту, занося свою секиру. Это зрелище было так нелепо, так жалко и в то же время так отчаянно храбро, что на мгновение даже минотавр замедлил свой мерный шаг.

Его свистящее дыхание прервалось, словно тварь искренне удивилась наглости этой двуногой мошки. Охранник рубанул со всей дури. Его секира, способная раскроить череп медведю, со звоном, оглушительным даже в общем хаосе, ударила по толстой стальной пластине, прикрывавшей руку минотавра. Искры посыпались на мокрую землю. Это было все равно что рубануть скалу.

Минотавр даже не вздрогнул. Он просто медленно, с почти человеческим любопытством, посмотрел вниз на дерзкую букашку. Затем его собственная, чудовищная секира взметнулась в воздух — не для широкого рубящего удара, а для короткого тычка массивным обухом прямо в грудь смельчака.

Раздался звук, похожий на хруст множества сухих веток под ногой великана. Но в тысячу раз громче и отвратительнее. Грудная клетка охранника провалилась внутрь, и его тело откинуло назад, как тряпичную куклу, брошенную раздраженным ребенком. Храбрец шлепнулся в лужу, уже абсолютно недвижимый, и дождь тут же принялся стегать его безжизненное, искаженное маской боли лицо.

— Никчемная смерть, —прошептал Трап, сжимая свой молот еще крепче, но в его голосе проскользнула странная нота — не презрение, а нечто вроде уважения.

Ибо эта никчемная, отчаянная смерть купила им несколько драгоценных секунд. Секунд передышки.

Пока минотавр разбирался с дерзкой помехой, легионеры, Трап и Талагия обрушились на его свиту. «Ненасытный» пел свою визжащую песню, молот гнома крушил кости и доспехи с мощью тарана, легионеры, сомкнув щиты в единую стену, методично оттесняли нападавших к самым горящим развалинам трактира.

Дисциплина и отчаяние против дикой ярости и жажды наживы. Лю Ленх, работая клинком с холодным равнодушием, краем глаза следила за исполином. Чужим щитом на левой руке она отбивала удары, своим мечом в правой – рубила и колола, находя слабые места в доспехах.

Грубый деревянный щит — против секиры минотавра. Жалкая, почти оскорбительная для такого противника защита. И баронесса это прекрасно понимала.

Исполин снова двинулся вперед, словно ледник, сползающий с горы. Он игнорировал стрелы Ноя, будто это были укусы мошкары. Они торчали у чудовища в плече, в спине, в мускулистой шее, словно иглы дикобраза, но, казалось, не причиняли ему ни малейшего беспокойства, как не беспокоил его и хлесткий ливень. Он был живой, дышащей горой плоти, мяса и костей, созданной Темнейшим лишь с одной целью - убивать.

— Держать строй! — крикнула баронесса, отворачиваясь от очередного головореза, которого ее меч отправил в предсмертных корчах на землю. — Ной! Цель в глаза!

Она не была уверена, что лучник услышал ее сквозь рев стихии и чудовища, но очередная стрела просвистела в дюйме от свирепой морды твари, заставив ее на мгновение дернуться и отвести голову с раздраженным мычанием.

Защищающиеся медленно отступали, сгрудившись в тесное, последнее каре у злополучного черного сундука. «Еловая шишка», пылая, как гигантский факел, освещала эту последнюю цитадель зловещим, пляшущим светом, отбрасывая гигантские тени. Дождь продолжал хлестать, шипя на раскаленных обломках. Воздух гудел, разрываемый между зноем пожара и леденящим холодом ночи.

Минотавр остановился в десятке шагов. Его грудь, широкая, как винная бочка, тяжело вздымалась. Маленькие глазки, сверкающие красным огнем из глубины черепа, медленно обвели их — жалкую, израненную кучку людей, одного гнома и женщину с мечом.

Он издал новый рев. Звук, от которого кровь стыла в жилах, а по спине бежали ледяные мурашки.

Лю Ленх сделала шаг вперед, выйдя из-за сплоченных щитов легионеров. Ее плащ тяжело обвис, насквозь пропитанный водой и чужой кровью. «Ненасытный» в правой руке затих, будто затаив дыхание перед главным пиром своей жизни. Баронесса двинула вперед щит, принимая его вес всей рукой — от запястья до плеча. Ее лицо, залитое струями дождя, было бледно, как полотно, но абсолютно спокойно. Не было в нем ни страха, ни ярости — лишь холодная, отточенная как бритва решимость.

— Ну что ж, — тихо сказала легат, обращаясь то ли к себе, то ли к мечу, то ли к самому минотавру, и ее голос был почти не слышен под ревом бури. — Пришел час узнать, выдержит ли это деревянное корыто твой удар.

Она приняла низкую, устойчивую позу, выставив меч вперед, щит прикрывал корпус. Вода ручьями стекала с клинка и с края обода. Исполин вздыбил свою чудовищную секиру, готовясь к последнему, сокрушительному броску. Дистанция между ними составляла не более семи шагов. Смерть витала в воздухе, густая, как дым, и сладкая, как разлагающаяся плоть. Пир готов был начаться.

Талагия бросила короткий взгляд на небо, затянутое рваными, мутно-свинцовыми тучами. Из кромешной тьмы низвергались сплошные потоки воды, но ни единого просвета, ни единого луча лунного света. Проклятье. В такую ночь даже звезды предпочли спрятаться. И луна, ее старая, холодная союзница, предательски скрылась. Без ее серебряного сияния посланница Триумвиров была прикована к этой хрупкой человеческой оболочке, к этим мышцам и костям, которые сейчас казались столь ничтожными перед грудой мышц, что надвигалась на нее.

— Эх, не время для волчицы, — прошипела воительница сама себе, заставляя пальцы крепче, до боли, сжать рукоять «Ненасытного».

Меч ответил низким, нетерпеливым, жаждущим гулом.

Минотавр рванулся вперед. Это не было стремительным броском пантеры — это было неумолимое, сокрушительное движение горного обвала. Земля содрогалась под его тяжелыми шагами, а секира, описав в воздухе короткую дугу, обрушилась на баронессу со всей силой разгневанного титана.

Она не пыталась принять удар мечом — это было бы самоубийством. Вместо этого она подставила щит, вжавшись в него всем телом, уходя в глухую оборону.

Удар был чудовищным. Весь мир взорвался в осколках белой, ослепляющей боли и оглушительного, всепоглощающего грохота. Деревянный щит, ее жалкое, временное укрытие, разлетелся на куски, словно его сделали из сухих прутьев, а не из дубовой доски. Острые обломки впились в предплечье, и легат почувствовала, как горячая кровь тут же смешалась с ледяным дождем. Сила удара отбросила ее назад, девушка споткнулась о чей-то труп, едва удерживая равновесие, и мир поплыл перед глазами.

Но секира, сорвав щит, не остановилась. Ее страшное лезвие, скользнув вниз по инерции, с оглушительным лязгом чиркнуло по ее боковой пластине кирасы и кольчуге под ней. Воздух вырвался из легких с хриплым, сдавленным стоном. Удар пришелся в ребра, как удар кузнечного молота по наковальне. Боль, острая и жгучая, пронзила все тело, на миг вышибив разум. Но гномья сталь выдержала — вместо того чтобы распороть ее надвое, секира лишь оставила глубокую, уродливую вмятину, сорвала заклепки и на мгновение ошеломила девушку, оставив с ощущением, будто все ребра сломаны разом.

Талагия откатилась в сторону, на мгновение ослепшая от боли, ее мир сузился до оглушительного свиста в ушах и огненного кольца, сжимавшего грудь. Каждый вдох был подобен удару ножа. Минотавр, удовлетворенно хрипя, занес свое чудовищное оружие для нового удара, абсолютно уверенный, что с жертвой покончено.

Но лю Ленх была еще жива. Жива, разгневана и от этого еще более опасна. Острая боль отступила, прочищая сознание. Противник сделал тяжелый шаг, наступая, и его огромная, покрытая грубой кожей нога с громким всхлипом встала в кровавую лужу прямо перед девушкой. Вспышка молнии, синяя и резкая, осветила толстый, переплетенный мощными сухожилиями и буграми мышц шар под коленом.

Не думая, лишь повинуясь инстинкту охотника, воительница рванулась вперед. Не вставая во весь рост — на это не было ни сил, ни времени — а сделав низкий, стремительный выпад, почти падая под рогатое чудовище. «Ненасытный» взвыл в ее руке, жаждущий плоти, и описал быструю дугу.

Сталь, острая как бритва, встретила сопротивление жил и плоти, но сила, вложенная в удар, сделала свое дело. Лезвие пронзило плотную кожу и мышцы, перерубив толстые пучки сухожилий позади коленной чашечки.

Минотавр издал звук, которого Талагия никогда раньше не слышала — не рев ярости, а удивленный, почти вопросительный стон, полный возмущения и внезапно нахлынувшей боли. Его нога подкосилась, перестав держать исполинский вес. Чудовище закачалось, пытаясь удержать равновесие на одной ноге, его маленькие глазки расширились от шока, отражая пляшущие отсветы пожара.

С грохотом, который заставил содрогнуться землю под ногами, он рухнул на одно колено, и теперь его голова оказалась на одном уровне с лю Ленх. Горячее, зловонное дыхание, пахнущее кровью и протухшим мясом, опалило ее лицо. В этот миг из-за повозки, с боевым кличем на своем суровом наречии, выкатился Трап. Весь в грязи и крови, с лицом, искаженным гримасой чистейшего безумия, он волочил за собой ту самую массивную секиру убитого охранника купцов. Для гнома она была куда более привычным оружием, нежели молот.

— Вот тебе счет от Трапезунислатбарада, тварь рогатая! — проревел он, занося оружие над головой.

Он не рубил изящно — он вложил в удар всю свою мощь, всю накопившуюся ненависть к этой ночи, весь вес своего приземистого, крепко сбитого тела. Обух секиры, тяжелый и безжалостный, со свистом рассек воздух и обрушился на мощную шею минотавра чуть ниже затылка. Раздался звук, который не заглушили ни гром, ни яростный треск пожара — глухой хруст ломаемого дерева, но громче и ужаснее.

Голова чудовища слетела с плеч с жутковатой легкостью, отскочила, как мяч, и покатилась по грязи, оставляя за собой широкую, багровую полосу. Тело еще секунду простояло на коленях, из шеи хлестнул фонтан темной, почти черной крови, смешиваясь с дождем, а затем медленно, почти величаво повалилось на бок, сотрясая землю своим падением.

На мгновение воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь треском пожирающего здание огня и гулким биением сердца Талагии в собственных ушах.

Затем другие нападавшие, те, кто еще оставался на ногах, замерли в нерешительности. Их боевой дух, державшийся исключительно на этом исполине, рухнул вместе с его безголовым телом. Они увидели окровавленную, хромающую женщину с искрящимся в отсветах пожара мечом и безумного гнома, стоящего на груде хлама у тела минотавра с окровавленной секирой в руках. Увидели непоколебимых легионеров, увидели охотника на крыше, уже направившего новую стрелу.

Это зрелище оказалось для них слишком.

Без единой команды, с подавленными, полными ужаса криками, разбойники бросились прочь, растворяясь в темной пасти леса, забывая своих раненых. Трап, тяжело и прерывисто дыша, выпустил секиру из рук. Та с звучным грохотом упала в лужу, разбрызгав вокруг себя грязь и кровь.

— Вот... орчий сын, — прохрипел он, смотря на свои окровавленные, трясущиеся от напряжения ладони. — Думал, кишки сейчас наружу вывернет от натуги. Или спина треснет. Надо было... надо было соглашаться на казнь... в кузне Всеотца хотя бы сухо...

Баронесса, опираясь на «Ненасытного», как на костыль, медленно, с усилием выпрямилась. Каждая мышца в ее теле кричала от боли, особенно в боку, где пульсировала рана. Она посмотрела на отступающих, потом на обезглавленного гиганта, потом на гнома.

— Счет... от Трапезунислатбарада? — с трудом выговорила лю Ленх, смахивая с лица липкую смесь дождя, пота и чужой крови. — Серьезно?

Бородач пожал плечами.

— А что? Мертвые — самые надежные должники. Не упрашивают об отсрочке.

Он сплюнул красной от крови слюной — то ли его собственной, то ли чужой.

Ночь грома все еще бушевала вокруг, трактир пылал, как гигантский погребальный костер, а дождь продолжал лить не переставая, смывая кровь с поля боя и постепенно гася самые яркие языки пламени. Но самая страшная, самая безумная часть этой бури, казалось, миновала.

Весь цикл целиком ЗДЕСЬ

– Попробуем… – негромко отозвался Борис.

Едва был сделан шаг в сторону, глаза впереди дрогнули – нарушили неподвижность лесного пейзажа. Потом исчезли вовсе.

Следом послышался хруст лежащих на земле веток, мгновенно переросший в знакомый характерный звук – тяжёлую поступь крупного четвероного. Фырчание – и, вероятней всего, идущее из ноздрей – усилилось. Зверь первым потерял терпение, не стал разрывать гирлянды «виноградника», а тоже решил обойти деревья. Остановился затем и показал свою голову. Огромную, увенчанную двумя изогнутыми ко лбу рогами, лохматую на макушке и с жидкой порослью на подбородке, с подвижными влажными ноздрями на… овальном коровьем носу.

Буйвол. Видимо, где-то недалеко было его стадо, или же он отстал от него. Старый, практически исполинских размеров самец. Целиком зверя видно не было – скрывали заросли, но судя по высоте, с которой глаза смотрели в упор, весом он был не менее полутора тонн и в холке метра за два. Что ж, гигантизм некоторых видов говорил об особенностях этого уголка. Огромные буйволы, львы… Кто ещё?

– У него три глаза, – произнёс Макс, стараясь, как и Борис, не двигаться.

Третье веко, что было закрыто, пошевелилось. Медленно, как стеклоподъёмник, поехало вверх. И этот здоровый монстр смотрел теперь на них во все очи, ушами отгонял назойливых летунов-насекомых и, не моргая, пялился.

Вспугнула неожиданность. Буйволы, по крайней мере в Африке, славились своим нравом не меньше, чем бегемоты и носороги. Этот же был настолько увлечён разглядыванием двуногих, что перестал вслушиваться в округу. Сначала дунул ветер, донёсся приятный запах сырости и древесной гнили, говорившей о близости большой заболоченной реки. Зверь опустил голову и двинулся было к ним, медленно и нерешительно, борясь с любопытством.

– Я сам, если что… – подал голос Макс, поднимая пистолет.

– Не в лоб – хрен прошибёшь, – предупредил Борис. Тратить мощные ружейные патроны, наводя в окрестностях шум, не хотелось.

Однако внезапно ещё один порыв ветра пошевелил кусты. Побеспокоенная, оттуда взмыла вверх какая-то разноцветная птица, издала противный гортанный звук. И буйвол, сделав только первый шаг к людям, вздрогнул, вздыбил при этом рогатую голову. Сложив веко третьего глаза, – тогда как два крайних округлились, – знакомиться резко с двуногими передумал.

Макс так и не выстрелил – а зверь развернулся от них, и мощным мускулистым тараном понёсся через лес.

Треск поднялся как от гиппопотама, прорывающегося сквозь яблоневый сад. Хрустели молодые стволы, с криками разлетались другие птицы, уступая дорогу испуганному великану.

Что ж, пронесло. Оба выдохнули одновременно. Варнавский ещё сомневался, отправлять ли сюда Бориса. По хорошему счёту заходить нужно было группой в пять-шесть человек, при полном вооружении. Мало ли, что новый фо́нор агрессии ничего примечательного не показал из этого мира, когда изучали фауну. Тут и без неё коньки можно отбросить. Такая махина, без всякого злого умысла, растопчет пол роты бойцов, а после, когда успокоится, отправиться пощипывать на склоне сочную травку и даже не вспомнит о произошедшем. Жаль, больше людей проход не пропустил. Возможности прохождения так же вычислили заранее – три человека за раз, не более. И столько же обратно, через четверо суток, когда перенастроят оборудование. Если не успеют за это время выследить льва, будет и второй заход, и третий, и четвёртый – до тех пор, пока не убьют. Первый – скорее всего разведывательный.

Выбрались к месту, откуда веяло тёплой влагой, и поняли, что до реки ещё не дошли. Славное открылось перед ними местечко, довольно живописное и красивое, хоть и болотце, с редкими корявыми деревцами посередине и низкими зарослями. Сумели его обойти по краю. С округлых кочек в воду спускались ящерицы, в перевалку спрыгивали желтопузые лягушки. В лучах спускавшегося солнца грелась большая, полосатая как зебра, змея. Сложилась кольцами и трёхглазой головкой с кулачок наблюдала за проходившими мимо людьми. Все земноводные твари были обычных размеров. Однако в словах масаи, описавших три глаза у льва, сомневаться больше не приходилось. Борис, в отличие от Варнавского и других коллег по отделу, поверил им сразу. У страха, конечно, глаза велики, но только боязнь и страх – совсем не про воинов масаи. Прирождённое племя охотников. Столетиями наводили ужас на царя зверей в Африке и убивали тысячами, испокон веков, не имея при этом ружей, винтовок, пистолетов. Туземцы могли ошибиться в своих описаниях, но не соврать.

«Третье око – око проклятья, – сказал их Лайбон, некто вроде племенного шамана. – Откроет его – проклянёт…»

Ну, если в это поверить, то местный буйвол, змея, лягушки и прочая живность, что хлопали на них тремя глазками, проклятье им обеспечили на много поколений вперёд.

Когда болотце закончилось, из зарослей впереди возникло ещё одно чудо. Конечно же, несовершенные до конца сканеры, многого заранее не определили. Наличие местных примитивных племён они выявили, а вот развалины старых цивилизаций – это уже увидели собственными глазами.

Храм выплыл из зелёной массы как остов испанского галеона в пересохшем русле реки. Каменный, с восьмью фасадными колоннами, весь оплетённый лианами, со статуей сидящего возле входа льва. Левое ухо – сколото временем, посередине лба угадывался третий глаз.

Несколько мгновений, изумлённые, они стояли и просто рассматривали.

– Заглянем ненадолго?

– На пару минут, – разрешил Борис, терзаемый любопытством не меньше молодого коллеги, но помнящий при этом, зачем они сюда пришли. Достал из кармана фонарик. – Сделай для Варнавского съёмку…

Помощник кивнул и вытащил из заплечного рюкзака камеру-фотоаппарат. Маленькая, удобная, благодаря особым линзам могла снимать с хорошим приближением. Использовали чаще для дистанционной съёмки.

Наверное, прошло не менее тысячи лет, прежде чем храм был заброшен. Где-то, в этом же лесу, вероятно, скрывались остатки старого города. Тысяча лет – это ещё навскидку, вполне могло оказаться больше, на глаз не идентифицировать.

Зато угадывались явные следы хараппской культуры, столкнувшейся с двумя другими, неизвестными – их Макс определить не смог.

Стены храма внутри были расписаны. Статуи многоруких трёхглазых божеств вдоль них, осколки кувшинов и посуды под ногами. Рисунки с изображением людей сохранились хорошо. На них пасли стада животных, возделывали землю и сады, воевали друг с другом – в руках держали странное оружие, не подходившее под каноны известных истории цивилизаций. Один изображённый предводитель восседал на огромном льве, а рядом с ним, чуть выше плеч, парили словно на коврах-самолётах его защитники. Позади двигалось войско.

Дальняя стена храма полностью была отдана пейзажам леса. Роспись цветная, деревья покрыты листвой, от ярко-оранжевых сполохов, точно живых и танцующих, пестревших местами бледными жёлтыми прожилками – до самых тёмных и глубоких оттенков красного. Возможно, со временем так изменилась краска, создала оптическую иллюзию игры отдельных природных тонов. Местами она облупилась, трещинки разбегались паутиной высоко, под сводчатую крышу. Пейзаж на этой стене был един – через убранное поле, там, где лес посередине прерывался, быки, погоняемые людьми, тянули повозки.

– Как расстарались! Поклонники осени?.. Празднование урожая? – спросил вслух Макс, заканчивавший для Варнавского видеосъёмку. – Хотя какая тут осень…

– Всё может быть, всё… – ответил на это Борис.

Ему почему-то вспомнился другой рыжий лес – виденный им много раз на фотографиях, во времена учёбы в академии и после. Массивы деревьев в окрестностях Чернобыля, сразу за Припятью. Сканеры Варнавского, правда, повышенного радиоактивного фона в этом мире не выявили, но кто его знает, как давно здесь пришла в упадок цивилизация. Тем более – откуда здесь появилась.

– Пришли, как и мы. Просто очень давно… – размышлял вслух Макс, закидывая рюкзак с камерой и вещами за спину.

– Нет, не как мы, – с уверенностью возразил Борис, направившись к выходу. – Варнавского у них не было. А вот «львиные тропки» переселенцы из древней Индии знать могли…

Строители найденной обители богов попали в этот мир не из Африки – за это говорили черты лиц и силуэты воинов, царей, пастухов, земледельцев. А также – ярко выраженные штрихи хараппской культуры, выдававшие в древних зодчих ранних индоевропейских представителей…

Из храма вышли менее чем через пять минут. Садящееся солнце властно прорывалось лучами сквозь лес, слепило глаза. Однако и шагу не успели ступить от фигуры с сидящим на пьедестале львом, преданно охранявшим вход, как новое, неожиданное событие заставило обоих остановиться.

Тут уж ни опыт, ни тренируемая годами выдержка на помощь прийти не смогли – от увиденного Бориса едва не разбил паралич. Холод и судорога в мгновение прошлись по спине, сковали тело и подавили на время волю.

– Кто… это?.. – услышал он напряжённый голос Макса, раздавшийся, из-за шума крови в ушах, как сквозь завесу. Сам же он – будто погрузился в раннее детство, перенёсся назад во времени.

Знакомый кинотеатр. Выкупленный каким-то бизнесменом у государства – тот самый, на углу, куда они ходили вместе с матерью, и билеты в нём продавались на закрытые коммерческие показы. Что-то наподобие видеосалонов начала 90-х, но намного цивильнее: просторные залы, большие экраны, напитки, мороженое, сладости. Однажды они смотрели «Звёздные Войны», серию из ранних частей первой трилогии. Борис хорошо запомнил, как в один момент он вжался в неудобное кресло спиной: большо́го ужаса на экране не было, но сам миг поразил его до глубины души. Люк Скайуокер, на далёкой планете, забрёл в своих поисках в тёмный лес или глубокий овраг. И там повстречал призрака своего отца – Дарта Вейдера, вышедшего к нему внезапно из мглы.

Вот и сейчас, как Люк, он утратил дар речи, а с ним – способность пошевелиться, будто увидел настоящее привидение. Пульс сумасшедше стучал в висках.

– Борис Сергеевич… – выдернул его из оцепенения голос помощника.  – Он у меня на прицеле…

Подняв руки вверх, к ним медленно шёл человек. С блуждавшей на лице улыбочкой и какой-то естественной ленцой в движениях, не торопился и не торопил их, давая время рассмотреть.

– Не стреляй… – разлепились губы Бориса и собственный голос показался неузнаваемо хриплым. – Отойди в сторону, Максим… Дай нам поговорить. Потом объясню…

Объяснит? Кто бы самому рассказал, как такое возможно. Подобного «сюрприза», да ещё в таком месте, от Варнавского он не ждал.

Человек остановился. И стоял молча, пока Макс выполнял приказ – убрал оружие, отсчитал несколько шагов вбок, сел на небольшой валун возле статуи стража-льва. И только после этого движение возобновилось.

– Здорово́, мужики! – напористо сказал человек, сохраняя улыбку, глазами при этом не отпуская их обоих. – А я ж сразу смотрю – наши! Думаю, дай подойду… Ну, чё, ребятки? Поговорим?..

3.

Подошедший остановился в трёх шагах. От него ощутимой волной исходила уверенность, и она, казалось, полностью была ему подконтрольна.

– Это – моё, – произнёс он твёрдо, забрав у Бориса ружьё – а тот ему позволил. Потом, посмотрев на наблюдавшего за ними Макса, сказал: – Забери у своего мальца «Стечкина». И да – слушаем теперь только меня…

Раневский не успел отойти от первого шока. Макс, понимавший в происходившем ещё меньше, чем он, попробовал осторожно осклабиться.

– Да больно надо, – с вызовом обронил он, чувствуя, что происходит некая перестановка сил, на которую его командир отчего-то согласился безмолвно. – Всё равно не пистолет, а какая-то пукалка…

Настроение в воздухе поменялось в секунду. Забравший ружьё человек, выпустил его в одно мгновенье – бросил Борису обратно в руки, а в следующее – одним прыжком оказался рядом с молодым оперативником. Присел на одно колено.

– Чё? Чё? – спросил он его. – Где жужжит?.. – закрутил головой.

Да такого попросту быть не могло – того, что происходило сейчас! Это и вправду был ОН. Только его обновлённая версия: гораздо моложе, лет может на двадцать-двадцать пять – как будто из времени намного раньше, чем когда они познакомились в академии. И эти знакомые «чё-чё», заставившие нешуточно ёкнуть сердце. Борис даже на миг повёлся на эту пантомиму – настолько она показалась выразительной – сам начал вглядываться, кто и где жужжал в воздухе.

Макс больше шефа оценил мастерство игры: тут же повернул шею, ища глазами над собой насекомых или кого-то ещё.

Однако в следующий миг получил мощную оплеуху. Тяжёлую и сильную, такую, что перевернулся от неё и отлетел назад метра на три.

Сгруппировался, хотел было вскочить, но взгляд поднявшегося на ноги первым… Репейникова словно пригвоздил его к земле.

Парень застыл в ожидании. К тому же оружие, выбитое ловко перед ударом, осталось в руке ударившего.

– «Стечкин», сопляк, – не какая-то пукалка, – сказал Вячеслав Вениаминович голосом, способным раздавить любого словно мокрицу. – Это автоматический пистолет, позволяющий нарушить планы противника на ближней и средней дистанции. Гордость любого боевого офицера. А ты ещё не офицер, как я погляжу – «губы на молоке не обсохли»...

– Лишь распоследние мудаки, – добавил Репейников после короткой паузы-выдоха, – считают, что пистолет тяжёлый, неудобный. Таким «считальцам» и собственный хер в тягость. Как правило, его у них нет… Понял, щенок?..

Лучший способ ретироваться – не отвечать на неудобный вопрос. Вроде как, не потерял до конца лицо, хоть и отполз побитым в сторону.

Борис просто наблюдал за ними в какой-то прострации. Кивнул только головой, что б Макс не вздумал дёрнуться, и видел, что тот принял правильное решение. Репья, или Репейникова Вячеслава Вениаминовича с боевым позывным «Сыч», его подчинённый никогда не знал – мог только слышать в стенах академии о его заслугах. Однако Максим как-то почувствовал, что если его командир не встревает, то лучше и самому не лезть. Побыть на третьих ролях.

– Да ладно, мужики! – всё в той же свойственной ему манере, Репейников повернулся к ним сразу к обоим и миролюбиво развёл руками, словно только что и не было никакого недопонимания с одним из них. – Ну, не с того начали. Я ж понял, что вы свои, Варнавский предупредил: сказал, встречу двоих. Ты, наверное, Раневский. Выглядишь старше, чем твой мелкий. Профессор назвал мне ВА́С…

Затем он шагнул к Борису, протягивая ему руку с пистолетом. Опять забрал у него ружьё.

– Я Слава. «Сыч». А ты? Небось от фамилии – «Ранетка»?

Пошутил, называется. Вышло похоже.

– Раневский. Борис. Позывной – «Кондор».

– Кондор… И кто ж тебя так назвал? – знакомо и беззлобно развивал шутку Репейников.

Вот удивится-то, если услышит.

А чего уж скрывать?..

– Ты… То есть… вы, Вячеслав Вениаминович, – непроизвольно закончил такими словами фразу Раневский.

– Что?.. – удивление казалось неподдельным.

– Я?..

И «чё» у бывшего наставника и командира всегда менялось на «что» при неконтролируемых им составляющих обстоятельств. Репейников замер. Внимательно посмотрел Борису в глаза. Задумался, снова посмотрел, но уже по-другому, взгляд будто рассеялся в пространстве. Затем сфокусировался вновь.

– Во как значит… – сказал он после некоторой паузы, явно растерянно. – Типа, откуда вы пришли – меня там уже нет?..

Что тут ему ответить?

– Добро… Добро…

Достал из кармана пачку папирос, задымил. Предложил Максу, который не отказался – так они вроде «замирили».

Борис не курил.

– Варнавский… Вот, сука... – произнёс, помолчав, Сыч с нескрываемым раздражением. – Где-то кто-то объебался. Профессор или я…

– Ты это… – обернулся он снова на Бориса. – Ничего мне пока не говори. Спрошу, если нужно. Я так-то здесь за одним делом – за львом. Слышали? Размик Эдуардович открыл однажды проход, прямо из лаборатории. Зверь через него к нам и вышел. Загрыз троих сотрудников, а после ушёл обратно, в свой мир. Сюда, значит. Недавно ещё разок появлялся, но уже в Африке. Две деревни перемолол зубами – не жрал, убивал, скотина. Резал как домашний скот… Вы, двое, здесь зачем?..

– За тем же львом, – коротко ответил Борис. – За тридцать лет он не был пойман. Всего четыре появления, последнее – снова в Африка. Вырезал деревню на сорок человек. Наш мир для него – «магнит». Приходит в него каждое десятилетие…

– Тогда… – их гость по́днял бодро голову, зацепив взглядом обоих.

– Тогда всё сходится, – кивнул он, немного поразмыслив. – Варнавский сказал, что найду ва́с. Не объяснил, откуда вы здесь, но через открытый проход сумел пропустить только меня. Без команды. Вы – моя команда… Мой приказ – взять вас под крыло и уничтожить зверя, если получится.

– Добро… – ответил Борис согласием.

Не желая торопить событий, он просто отпустил на время «вожжи» – да, собственно, сразу передал их. Потому и не сказал вслух ожившему так внезапно, в таком неожиданном месте сослуживцу, что впервые слышит про появление льва в лаборатории. По данным Бориса, именно в Африке были зарегистрированы все четыре случая атак на жителей.

Также показалось странным, что ни слова не было произнесено об их третьем «компаньоне» – охотнике Джуре. Как и сам факт, что Варнавский из их с Максом времени ни разу не обмолвился о человеке, которого они трое, с Джурой, встретят здесь – будто и вправду о нём не знал, о Репейникове. Невзирая на известные минусы Размика Эдуардовича, подобное скрывать было ни к чему – напрасно только подвергать серьёзному риску ход операции. О чём-то профессор, возможно, догадывался. О ранних своих экспериментах с проходом сюда, в львиное царство, мог попросту умолчать – такое уже бывало, с умалчиванием. Мир этот прощупывался крайне тяжело. Да и говорил он, что не хочет отпускать Бориса, внятно своих опасений объяснить не сумел и «прикрывался» новым оборудованием. А перед вылетом в Африку и весь путь до неё между ними будто сквозила некая недосказанность, до самого открытия прохода.

С другой стороны – и о чём Варнавский дал понять на словах достаточно ясно – прежде никаких появлений людей в этом отрезке мира не было. По крайней мере, из их отдела, по известным в архивах делам.

Если врал, то зачем?.. Не помнил, что сам отправлял Сыча двадцать лет назад во время, текущее здесь? Такое навряд ли. И главное – откуда заранее узнал о команде – команде, которой не было много лет назад?.. «Призрак» Сыча назвал их обоих – фамилии, имена, угадал точное место. Разве что не знал позывных и про Джуру.

Репейников, прикурив ещё папиросу, коротко взглянул на них и кивнул.

– Пошли! Чё встали-то? Скоро закат…

Часть 2

- Компас сходит с ума, - скрипуче прошептал Лев, тыча пальцем в навигационный прибор на своем запястье. Стрелка бешено вращалась, не в силах найти север.

Сергей выругался, достал свой армейский компас. Та же картина. Магнитное поле здесь было перекошено, будто вся местность была одним гигантским магнитом, лежащим на боку.

- По картам, топь должна быть прямо здесь, - сказал Иван, сверяясь с распечаткой. Его голос прозвучал неестественно громко, и он сам вздрогнул от него.

Но перед ними была не топь. Перед ними был все тот же густой, неестественный лес. Ни прогалин, ни камышей, ни характерной зыби почвы. Только стена из переплетенных стволов и колючего подлеска.

- Что за черт? - проворчал Сергей. Его уверенность начала давать трещины. Он тыкал стволом автомата в сторону чащи. - Она должна быть тут! Ты уверен, ученый, что карты правильные?

- Карты верные, - тихо отозвалась Алиса. - Но местность… местность не соответствует. Как будто… - она запнулась, не решаясь высказать безумную мысль вслух.

- Марко! - рявкнул Сергей. - На дерево! Давай, лезь, оглядись!

Марко молча кивнул. Выбрав высокую, древнюю ель, он сбросил рюкзак и с ловкостью, удивительной для его комплекции, начал карабкаться вверх, исчезая в зеленой мгле.

Минуты тянулись, как часы, внизу стояли, не говоря ни слова, прислушиваясь к скрипу ветвей над головой. Наконец, Марко спустился, но его лицо было озадаченным.

- Лес. Кругом лес. Но… - он сделал паузу, выбирая слова, - километрах в двух к западу есть просвет, большая прогалина. Похоже на то, что мы ищем.

- Запад? - Сергей нахмурился. Его подозрительность, разожженная утренним инцидентом, вспыхнула с новой силой. - Это в другую сторону! Ты уверен? Или ты просто хочешь нас завести куда подальше?

Марко взглянул на него с холодным презрением.

- Я видел то, что видел. Если не веришь - полезай сам.

Сергей колебался, его взгляд метнулся от Марко к непролазной чаще на востоке, потом к западу. Недоверие боролось с прагматизмом.

- Ладно, - прошипел он в итоге. - Идем на запад, но если это ловушка…

Они двинулись в новом направлении. Лес, казалось, сопротивлялся, ветви цеплялись за одежду, как цепкие пальцы, корни подставляли подножки. Света становилось еще меньше, мир сузился до зеленоватого туннеля, ведущего в никуда. Всем казалось, что даже давление воздуха нарастало. У Алисы заложило уши, а у Ивана заныла старая рана на колене, о которой он давно забыл.

И вдруг - просвет. Буквально. Лес расступился. Они вышли на край зеленой стены. Перед ними открылась ее топь, не болото, нечто иное. Огромная, плоская равнина, покрытая черной, маслянистой водой, над которой стлался низкий, белесый туман. Ни камышей, ни деревьев. Лишь редкие, остроконечные коряги, торчащие из воды, как кости великана. Воздух звенел от тишины, и пах гнилью и чем-то невыразимо древним.

- Вот она, - выдохнул Иван. - Черная Топь.

- Лена! - скомандовал Сергей. - Займи высоту! Ищи позицию!

Снайперша молча кивнула. Ее цепкий взгляд нашел на краю топи одинокую, высоченную сосну, словно часового, оставленного здесь на вековом посту. С грацией и силой, от которых стало не по себе, она начала взбираться по голому стволу, исчезая в хвое на самом верху.

Через минуту в рации раздался ее голос, ровный, без эмоций, как у диктора:

- Позиция занята. Обзор полный. Топь просматривается на три, может, четыре километра. Ничего. Ни движения, ни следов. Пустота.

Сергей удовлетворенно хмыкнул.

- Оставайся там. Держи нас в поле зрения и прикрывай, остальные вперед. - Он сделал шаг в сторону черной воде.

- Постой! - не удержалась Алиса. - Мы не знаем, что там! Грунт может быть зыбким! Нужны пробы!

- Пробы возьмешь потом, - отрезал Сергей, не оборачиваясь. - Сначала охота.

Он шагнул на первый, скрытый под водой уступ. Вода сомкнулась над его сапогом, черная и недвижная.

Иван посмотрел на Алису. В ее глазах был ужас, но не от Сергея, а от этого места, от этой немой, черной воды, хранящей свою тайну. Он взял ее за локоть, чувствуя, как она дрожит.

Они сделали шаг вперед, вслед за Сергеем, вступая в царство тьмы. Наверху, на сосне, невидимая Лена положила палец рядом со спусковой скобой своей винтовки. Охота началась, но они уже чувствовали - охотниками здесь были не они.

Продолжение следует...

Предыдущие части:

1. Вельдхейм. Часть 1

2. Вельдхейм. Часть 2

3. Вельдхейм. Часть 3

4. Вельдхейм. Часть 4

5. Вельдхейм. Часть 5

6. Вельдхейм. Часть 6

7. Вельдхейм. Часть 7

8. Вельдхейм. Часть 8

9. Вельдхейм. Часть 9

10. Вельдхейм. Часть 10

11. Вельдхейм. Часть 11

12. Вельдхейм. Часть 12

13. Вельдхейм. Часть 13

14. Вельдхейм. Часть 14

15. Вельдхейм. Часть 15

16. Вельдхейм. Часть 16

17. Вельдхейм. Часть 17

18. Вельдхейм. Часть 18

19. Вельдхейм. Часть 19

20. Вельдхейм. Часть 20

Психушка у нас славная. Тут как на подбор есть и Наполеоны и Сталины и Ленины. Лежат, имитируют Мавзолей, видимо. Есть те, кто считает себя посланником Божьим, а то и верещит каждый день о том, что его, дескать, направили на эту Землю пришельцы из Эпсилон Эридана.

Есть и буйные. И спокойные, которые просто молча глотают таблетки и покорно ходят на обед. Есть навечно прикованные к кроватям в одиночных камерах... Палатах, конечно же.

Всякие тут лежат, но мне, простому санитару, в глаза бросился именно этот мужик. Он поступил к нам связанный. Почему? Потому что человек пытался своими же ногтями разорвать себе кожу. Ногти, кстати, врачи ему любезно состригли, однако это не помогало.

Он не кричал, не верещал, не выл и даже не плакал. Но вид его целиком и полностью говорил о том, что он боится. Чего? Тогда я еще не знал.

А на третий день к нему пришли сотрудники Центра изучения паранормального "Парадокс". Таинственные ребята, все из себя. Предъявили какие-то корочки, позволяющие им чуть ли не к самому президенту заявиться. Естественно нам пришлось их пустить. Несколько часов они сидели с ним в отдельной комнате. Проводили, как потом нам объяснили, гипнотерапию, чтобы выяснить что-то. Затем важные господа удалились и больше не появлялись, оставив беднягу нам на попечение.

Врач Алексей Геннадьевич назначил Олегу курс каких-то новых препаратов, которых я до этого и не видел. Чудо, но они ему помогали. Было только одно жирнющее "но". Длительность их действия была не стабильна. Пациенту могло стать хуже как через два часа, так и через двадцать четыре. Лотерея после каждого приема.

Однако с одним спорить было сложно. Препараты действительно действовали. Хоть и своеобразно. Карташов прекращал попытки нанести себе увечья и становился спокойнее всех спокойных. Единственное, что он просил карандаш и бумагу. И садился рисовать.

Я не обращал внимания, что именно он выводит на листах. До одного случая.

Олег пробыл у нас где-то месяц. В один прекрасный момент я заснул на дежурстве. А проснулся от диких криков Малька. Так мы звали одного товарища, который все воображал себя на рыбалке. Каждый день Вадим садился на край кровати, свешивал ноги и изображал, что ловит рыбу. Периодически он громко и грязно ругался, аргументируя это тем, что на крючок попадаются одни мальки. Оттуда и получил свое прозвище.

Как я уже сказал ранее, проснулся я от его криков. Ни разу за все время его пребывания Малек не кричал так от ужаса. Я ворвался в палату и увидел картину.

Олег каким-то неимоверным способом снял с себя смирительную рубашку, в которой мы укладывали его спать, и усиленно терся спиной о косяк двери. Старый деревянный косяк уже давно рассохся и местами потрескался. Я оттащил пациента к его кровати, перевернул на живот и увидел кровавое зрелище. Большинство кожи на его спине было содрано. Почти вся площадь была покрыта ранами и ссадинами, кровь сочилась буквально отовсюду.

Мне тогда помогли другие дежурные санитары. Мы обработали бедолагу, забинтовали, словно мумию, и привязали к кровати. Спиной вверх, естественно.

Но рассказываю я про этот случай не для кровавых подробностей. Тогда мне впервые на глаза бросились его рисунки, которые выпали из-под подушки в момент, пока мы насильно укладывали его. Я взял несколько себе и, после того, как все успокоилось, решил поглядеть на них.

На рисунках была изображена черная фигура. От нее в разных местах исходили щупальца. Лицо оставалось в тени.

В целом подобный набросок ни о чем не говорил. Некоторые психи у нас здесь могли рисовать и гораздо более жуткие вещи. Но тогда мне впервые за все время работы стало не по себе.

А на следующий день Карташов заговорил со мной.

— Можно мне увеличить дозу? — очень тихо и не глядя на меня спросил он. Олег сидел и старательно выводил на бумаге своего очередного монстра.

— Что?

Ответа не последовало. Я подождал с минуту и переспросил:

— Что ты сказал, Олег?

— Таблетки. Можно мне увеличить дозу? Я слышу все чаще и чаще.

Ну слуховые галлюцинации в нашем прекрасном заведении не такие уж и редкие, так что я не удивился.

— Я поговорю с врачом, — мягко ответил я, но тут Олег схватил меня за руку. Да так крепко, что на том месте еще долго красовался синяк.

— Я не знаю, что вы мне давали, но мне нужно увеличить дозу. И этому тоже дайте, — он кивнул в сторону Малька. — Теперь и он слышит.
Я вырвался из его хватки и вышел из палаты. Никакую дозу, естественно, я ему увеличивать не собирался. Но теперь мне захотелось изучить историю этого Карташова.

В личном деле говорилось, что мужик жил обычной жизнью. Семья, дети. Кстати, никто его так и не навестил. Однако было у него хобби — любил он снимать красивые виды со своего беспилотника. Как раз перед тем, как он попал к нам, Олег заблудился в иркутской тайге. Там он, судя по новостным сводкам, набрел на какую-то пещеру и встретил нечто.

Видимо, это самое нечто, Карташов теперь и рисует. Мне тогда стало любопытно, и я решил выяснить, что именно увидел пациент.

Но меня ждало разочарование. Олег отказывался отвечать на вопросы. Да и идти на контакт он практически перестал. Приступов с нанесением себе увечий больше не повторялось, но паника, приходившая после окончания действия таблеток, накрывала его все сильнее и сильнее.

Без инцидентов прошло еще две недели. Затем внезапно мы нашли мертвого Малька. Никто так и не смог объяснить, каким образом он покинул здание психбольницы. По камерам было видно, что он просто идет, как лунатик и открывает двери, толкая их. Без каких-либо ключей. На смене меня тогда не было, а другие дежурные заснули, что, конечно, случается довольно часто.

Факт остается фактом. Малька нашли нанизанного на колышки нашего металлического забора. У трупа отсутствовали глаза, язык и внутренние органы.

От фотографий трупа меня стошнило. Я санитар в лечебнице, но я не железный, честное слово.

После этого случая я решил попробовать поговорить с Олегом. Он же упоминал, что Малек теперь тоже слышит кого-то.

Карташов упорно молчал и рисовал. Молчал и рисовал, будто бы в этом был какой-то смысл. Но, видимо, его пораженный болезнью мозг считал это наилучшим выходом.

Так продолжалось до тех пор, пока в одну из моих смен Олег не пришел ко мне на пост.

— Ты не захочешь его слышать, — без прелюдий сказал он.

— О чем ты?

— О нем. Малек хотел, чтобы я рассказал. Я показал. Малек увидел и услышал. Теперь он мертв. Ты не захочешь его слышать.

Признаться, тогда я ничего не понял. Ситуация начала меня бесить и я вскочил с места.

— О ком ты говоришь?! Ты знаешь того, кто убил Вадима?

— Да.

— Покажи. Держу пари, ты укажешь мне на дерево, которое бьет тебе в окно по ночам.

Олег пожал плечами и вытянул руку. Указательный палец его показывал куда-то за мою спину.

— Да вот он, — спокойно сказал Карташов.

Я рывком обернулся и тут же отпрыгнул от окна, которое было за моей спиной. В нескольких метрах за стеклом стояла темная и расплывчатая фигура, на которую почти не попадал тусклый свет наших фонарей. Я проморгался, подошел к подоконнику и посмотрел еще раз. Фигура исчезла.

— Ты дурить меня вздумал? — взъярился я и обернулся к Олегу. Однако его уже и след простыл. Нашелся он на своей кровати. Пациент мирно сопел и всем своим видом давал понять, что находится в стадии глубокого сна. Выругавшись, я вернулся на пост.

Психи.

И я бы списал все на больное воображение, навеянное работой, но нет. Следующей ночью я снова увидел силуэт за окном. На этот раз из палаты Олега, который снова мирно спал. Силуэт проявился буквально на мгновение, но он я его заметил. Мне даже показалось, что у него вместо рук щупальца. Или это были ветки кустов.

Следующую неделю я вглядывался в окна больницы. Специально брал дежурства сверхурочно, чтобы выяснить. Понять мне хотелось одно. Не массовая ли галлюцинация нас здесь настигла.

Фигура и не думала уходить. Каждую ночь она посещала внутренний двор больницы, показываясь буквально на секунду. Но этого, и еще одной вещи, было достаточно для того, чтобы понять.

Я тоже схожу с ума.

Почему я так решил? Потому что я уже неделю не давал таблетки Олегу. Я принимал их сам. Но они не действовали. Я слышал шепот этого существа даже тогда, когда не видел его. Сначала неразборчивый, но спустя несколько дней я смог понять, что он говорит.

Он звал к себе.
И от этого зова мне хотелось содрать с себя кожу, только лишь бы перестать его слышать.

Хей-хей, балуюсь малой формой, да. Не кипишуем, Безысходск никуда не делся. Главы будут. На этой неделе опять/снова/заново две главы выйдут. Завтра вечером или послезавтра утром выложу одну. Ну а пока вот такой рассказик, посвященный новостному формату из нового эксперимента. Он, кстати, по новости, вышедшей сегодня)

Понедельник день тяжелый, порадуемся же, что мы не пациенты психушки, подпишемся и кайфанем) Ну и пройдем по ссылочкам же)

https://t.me/anomalkontrol

https://author.today/u/nikkitoxic

https://vk.com/anomalkontrol