"Тысячи людей, поражённых страхом на всю жизнь, будут беспощадно учить страху своих детей и детей своих детей".
Аркадий и Борис Стругацкие (1925-1991; 1933-2012) — видные русские советские прозаики, кинодраматурги, братья-соавторы, бесспорные лидеры советской научной фантастики на протяжении трех последних десятилетий и самые известные советские писатели-фантасты за рубежом (на начало 1991-х гг. — 321 книжное издание в 27 странах); классики современной научной фантастики, влияние которых на ее развитие, в частности, в СССР трудно переоценить.
23 сентября исполнилось 130 лет со дня рождения одного из оригинальнейших русских мыслителей ХХ века Алексея Лосева, автора «Диалектики мифа», многотомной «Истории античной эстетики» и еще более 700 работ по философии, филологии, математике, логике, теории музыки и другим дисциплинам.
Донской казак, монах в миру, арестант и строитель Беломорканала, рано ослепший, но плодовитый философ-долгожитель с острым и дерзким умом даже в глубокой старости, Лосев из тех ученых, чья личность не менее интересна, чем их труды. Он по праву мог говорить: «Если уж обязательно нужны какие-то ярлык и вывеска, то я могу, к сожалению, сказать только одно: я – Лосев!»
«Разгул и размах»
Алексей Лосев родился в Новочеркасске, столице донского казачества. Его воспитывали мать и дед, настоятель храма Михаила Архангела протоиерей Алексей Поляков. Наталья Алексеевна подрабатывала в библиотеке, так как ее муж Федор Петрович Лосев оставил семью, когда их сыну Алеше было три месяца.
Федору Петровичу жилось неспокойно. Он преподавал математику и физику в школе, работал архивариусом в Духовной консистории, но его страстью была музыка, и он был блестящим музыкантом, скрипачом и дирижером. О нем пишут как о человеке ветреном, гуляке, но при всей своей житейской легкомысленности Федор Лосев был знатоком и ревнителем церковной музыки, получив в итоге высокую должность регента хора Войска Донского. Тронутый его искусством, Александр III даровал ему золотой перстень с бриллиантами. Возможно, Лосев-старший заболел звездной болезнью и решил, что в браке ему тесно.
Брошенный отцом, Алексей не таил на него обиды. Наоборот, не без гордости подчеркивал, что унаследовал от родителя «разгул и размах, его вечное искательство и наслаждение свободой мысли и бытовой несвязанностью ни с чем». Лосеву всегда претил мещанский образ мысли, поэтому он, в отличие от своих биографов, не спешил называть Федора Петровича непутевым, а любовался его мятежностью и широтой интересов, которыми впоследствии славился и сам.
Волшебная гимназия
Настоящим подарком судьбы для Алексея стала классическая Новочеркасская гимназия. Казалось бы, что такого – гимназия провинциального города? Но уровню этого учебного заведения могли бы позавидовать многие столичные учреждения. В ней царили строгая дисциплина и в то же время свободный дух. Что говорить, если даже учитель Закона Божьего, традиционно самый консервативный педагог, священник Василий Чернявский был знатоком литературы, устраивал дискуссии о поэтах-символистах.
Обо всех преподавателях Лосев вспоминал с теплотой, говоря, что они были истинными учеными, «не чета нынешней профессорне». Но особенно благодарен он был учителю греческого и латыни чеху Иосифу Микшу. Именно он «заразил» будущего философа античностью.
Лосев стал лучшим учеником гимназии, но не сразу – первые классы он плелся среди отстающих, пока одним утром с ним не случилось какое-то волшебное прозрение – он вдруг ощутил в себе жажду знаний. Позже Лосев рассказывал, что томился на каникулах и ждал 1 сентября, как праздника.
За отличную учебу он получил от директора гимназии необычный подарок – восьмитомное собрание сочинений Владимира Соловьева. С тех пор этот философ, мистик и поэт стал одним из кумиров Лосева.
Театр и скрипка
Влюбчивый гимназист, Лосев писал девушкам многостраничные письма, некоторые из них достигали 40 страниц. Даже в этом проявлялась знаменитая лосевская основательность.
Влюбившись в юную скрипачку, Алексей и сам захотел стать скрипачом. Учился у итальянца Фредерика Стаджи, виртуоза и певца-тенора, некогда знавшего мировую славу. Во время гастролей в России Стаджи заболел, потерял голос, да так и остался тут, на юге страны, открыв частную музыкальную школу. Был он еще невероятным силачом, чем также завоевал уважение новочеркассцев. Учениками Стаджи были многие знаменитые русские артисты. Музыкальное образование впоследствии позволило Лосеву стать профессором Московской консерватории.
Еще одним увлечением юного философа был театр, куда он ходил почти каждый день, а по воскресеньям аж дважды, имея на эту вольность специальное разрешение инспектора гимназии.
При всей любви к античности краеугольным камнем жизни и творчества Лосева с юности была православная вера. Он не считал, что она сколько-либо противоречит научному познанию, скорее, наоборот, делает познание полноценным. «Верую, потому что максимально разумно», – любил повторять Лосев, переворачивая тертуллиановское «верую, ибо абсурдно».
«Высший синтез»
Часто говорят, что душа верит, а ум сомневается. «У меня все наоборот: душонка пищит, сомневается, а разум неумолимо свидетельствует – Бог есть!» – признавался Лосев. Он разделял в человеке рассудок и разум: «Я только и живу разумом. Он выше всякой логики, он не признает капризов душонки, рассуждений рассудка. Разум видит непосредственно, он созерцает». Термин «душонка» Лосев употреблял часто: так он пренебрежительно называл эмоциональную, поверхностную, шаткую сторону человеческой природы.
Одной из гимназических работ юного философа был очерк, в котором атеизм критиковался с научных позиций. Для Лосева это было одним из первых шагов к его утверждению синтеза – единства наук, религии, искусства. «Современность возжаждала синтеза более, чем всякая другая эпоха» – первые строки ранней работы Лосева «Эрос у Платона» актуальны и сегодня, столетие спустя. «Высший синтез как счастье и ведение» – так называлась статья 17-летнего Алексея Лосева, написанная накануне поступления в Московский императорский университет.
В университете Лосев учился сразу на двух отделениях историко-филологического факультета – классической филологии и философском. Одним из его товарищей-студентов был Борис Пастернак. «Очень симпатичный, добродушный человек. Хорошо знал языки», – вспоминал ученый.
Лосев также занимался в Психологическом институте у философа и психолога Георгия Челпанова, который привел его в Московское религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева. Здесь Лосев встретил цвет русской мысли начала ХХ века: Вячеслава Иванова, Николая Бердяева, Семена Франка, Льва Шестова, Павла Флоренского.
Собеседник всеблагих
Послереволюционную разруху Лосев переживал по-философски: словно бы не придавая значения внешним помехам, погрузился в любимую античность. Это было не бегство от реальности: Лосев считал, что в период всеобщего краха возвращение к основам культуры жизненно необходимо. Тем более когда большинство ученых занимались мешочничеством, то есть торговлей ради выживания.
Он любил повторять стихи Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир/ В его минуты роковые! / Его призвали всеблагие / Как собеседника на пир».
К середине 1920-х религиозно-философские страсти, бушевавшие в России с начала века, стихли: многие мыслители покинули страну, в том числе в принудительном порядке на так называемом «философском пароходе» (на самом деле пароходов было несколько). Лосев же еще не был настолько знаменит, чтобы «удостоиться» высылки. Государственное «признание» в виде ареста пришло несколько лет спустя.
А пока, в 1920-е, Лосев – профессор Нижегородского университета, Московской государственной консерватории и 2-го Московского университета, сотрудник Государственного института музыкальной науки и член Государственной академии художественных наук. Это внешняя сторона, а внутри он вынашивает свои концепции философии имени, символа, мифа.
Космическая любовь
Молодой Лосев платонически любовался многими женщинами и даже педантично заносил их имена в особый список, но на счастливый брак не рассчитывал – столь высоко установил он для него планку: только возвышенный союз единомышленников и ничто другое. Даже написал в 20 лет небольшой трактат о невозможности, за редкими исключениями, «космической любви» на Земле. Подобный идеализм чаще всего либо заканчивается семейной катастрофой, как у Блоков, либо просто испаряется по завершении периода юношеского максимализма. Но Лосеву повезло: он встретил по-настоящему близкую душу.
В 1917 году он снял комнату в доме на Воздвиженке. Дочь владельца квартиры Валентина Соколова сразу влюбилась в рослого и уверенного в себе молодого интеллектуала. Сама она была красива и образованна – астроном по специальности, но голова Лосева была так занята научными и духовными проблемами, что прошло несколько лет, прежде чем он понял: перед ним та единственная, найти которую он даже не надеялся. Их интересы совпадали полностью: от веры до высшей математики. Летом 1922-го в Ильинской церкви Сергиева Посада их обвенчал о. Павел Флоренский.
Алексей Федорович Лосев с супругой Валентиной на Беломорканале, 1933
Лосевы смотрели на свой союз как на «умную пристань в скорби и хаосе жизни». Попав в начале 1930-х в заключение, философ писал жене: «Мы с тобой за много лет дружбы выработали новые и совершенно оригинальные формы жизни: то соединение науки, философии, духовного брака и монастыря, на которые мало у кого хватило пороху и почти даже не снилось никакому мещанству из современных ученых, философов, людей брачных и монахов. Соединений этих путей в один ясный и пламенный восторг, в котором соединилась тишина внутренних безмолвных созерцаний любви и мира с энергией научно-философского творчества, – это то, что создал Лосев и никто другой, и эту оригинальность, глубину, жизненность никто не может отнять у четы Лосевых».
Валентина безоговорочно верила в мужа. «А.Ф. все определит. За ним я пошла бы на что угодно», – писала она в дневнике.
Необычность их союза состояла и в том, что в 1929 году, после семи лет брака, они приняли тайный монашеский постриг. Мысль о монастыре как о высшей степени духовного подвига они развивали давно, но к концу 1920-х почти все монастыри в стране были разогнаны, поэтому они решили создать «монастырь в миру». Почти никто не знал об их обетах, не знал и их монашеских имен – Андроник и Афанасия.
Семья монахов
Этот шаг был следствием напряженных духовных исканий, в которые Лосев погрузился примерно с 1917 года. В ту пору он сблизился с о. Павлом Флоренским, математиками Николаем Лузиным, Дмитрием Егоровым и другими людьми, которые, как и он, видели правду в соединении точных наук и религиозного опыта.
Все они проявляли интерес к имяславию – мистическому учению «о незримом присутствии Бога в Божественных именах», распространившемуся в начале ХХ века на Афоне и в 1913-м признанному ересью Святейшим Синодом российской церкви.
Считая, что это учение было неверно трактовано церковными аналитиками и примитивно подано некоторыми его адептами, Лосев и единомышленники хотели реабилитировать имяславие. Духовным наставником Лосевых был архимандрит Давид (Мухранов) – имяславец.
Религиозное напряжение было так сильно, что одно время Лосев думал даже оставить науку ради духовной работы. Но о. Давид сказал: «Ты лучше страсти свои брось, а науку не бросай».
Вместо реабилитации имяславия Лосеву и соратникам пришлось, наоборот, самим уйти в подполье: в 1927 году они присоединились к так называемым «непоминающим», то есть не признающим официальную Русскую православную церковь, возглавленную митрополитом Сергием (Страгородским), подписавшим декларацию о лояльности советской власти. Компромисс, на который митрополит пошел ради сохранения церкви, казался им недопустимым. Так до конца жизни монах Андроник Лосев и не ходил в церковь, потому что считал ее «сергианской». А ведь когда-то и регентовал, и звонил в колокола, и пел в храме на Воздвиженке.
Диалектика ареста
В конце 1920-х случился впечатляющий взрыв активности Лосева-автора: за три года он опубликовал восемь книг, пользуясь форматом «издание автора». Этот временно принятый в те годы формат позволял еще не справлявшемуся с объемом рукописей Главлиту выпускать часть книг под ответственность писателя, хотя и не без цензуры. Среди тех восьми книг Лосева – «Философия имени», «Музыка как предмет логики», «Античный Космос и современная наука», «Очерки античного символизма и мифологии». Андрей Белый писал, что, появись «Очерки» в Европе, все признали бы, что это более мощное явление, чем знаменитый «Закат Европы» Шпенглера.
Активность Лосева не осталась незамеченной наверху, тем более что автор порой позволял себе откровенную «антисоветчину». Лосев недвусмысленно иронизировал над идеей построения социализма в отдельно взятой стране, а в сталинские времена сажали и за более невинные тексты. Чашу терпения «бдительных органов» переполнила история с изданием книги «Диалектика мифа»: Лосев самовольно вернул в типографский набор выброшенные цензором резкие высказывания. Большевикам показалось оскорбительным описание их идей как очередного набора мифов.
Весной 1930-го Лосева арестовали, рукописи и книги конфисковали. Летом того же года на XVI съезде компартии Лазарь Каганович подробно рассказал о возмутительных сочинениях «философа-мракобеса», «реакционера и черносотенца» Лосева, позволяющего себе открыто превозносить монашество, критиковать марксизм и посмеиваться над диалектическим материализмом.
Вождь заговорщиков
Летом была арестована и Валентина Лосева, так как философу решили вменить не антимарксистские высказывания, а нечто посерьезнее: участие в «церковно-христианской монархической организации «Истинно-православная церковь». Подразумевался круг духовных друзей семьи Лосевых, за которым давно следили. Следствие пыталось придать всему больший масштаб и преподнести богословские беседы как контрреволюционный заговор, а Лосева назначить его идеологом. Философу дали 10 лет лагерей, его жене – пять.
Когда ученый вместе с другими зэками надрывался на строительстве Беломорканала, в декабре 1931-го сразу в двух главных газетах страны, «Правде» и «Известиях», появилась заметка Максима Горького «О борьбе с природой», в которой писатель обвинял Лосева в пропаганде христианства, называл его идиотом, безумным и малограмотным.
Зэка-философа, скоро получившего на Беломорканале инвалидность из-за работы в ледяной воде, эти нападки любившего греться на итальянском солнышке пролетарского писателя расстраивали куда меньше, чем разорение его домашней библиотеки. Кажется, именно это, а не перспектива физической смерти казалось Лосеву самым страшным.
«До последней минуты я надеялся на сохранение библиотеки и научного архива, уповая, что Бог не тронет того, на что Сам же поставил и благословил… Что мне теперь делать?.. Можно ли остаться спокойным за более высокие ценности, которые делают возможным такое безобразие и возмутительное попрание всего святого и высокого?! Не нахожу слов, чтобы выразить всю глубину своего возмущения и негодования, и готов, кажется, бунтовать против всего, во что всю жизнь веровал и чем жил…» – писал он жене. Но тут же спохватывается: «Что же я был бы за монах и философ, если бы жаловался тебе на страдания и лишения?»
Один идеалист
Освобожденного от тяжелых работ инвалида Лосева назначили сторожем склада древесины. Среди соседей по бараку появились не только уголовники, но и такие же, как он, ссыльные ученые – математики, физики, филологи. Появилась возможность пополнять свои знания, и Лосев начал работать над новыми книгами, складывая их в уме. Такой способ работы над текстами стал для него привычным и после освобождения – в лагере философ начал терять зрение.
Помощь пришла, по иронии судьбы, почти оттуда же, откуда наказание: за Лосевых начала ходатайствовать жена Горького Екатерина Пешкова, первая советская правозащитница, возглавлявшая Политический Красный Крест и спасшая многих репрессированных. По ее просьбе Валентину Лосеву сначала перевели из алтайских лагерей к мужу на Беломорканал, а вскоре произошло и нечто невероятное – снятие с Лосева судимости «за самоотверженную работу на строительстве Беломоро-Балтийского канала» с восстановлением в гражданских правах. Затем была освобождена и Валентина. Осенью 1933-го супруги смогли вернуться в Москву.
По одной из легенд, Лосеву почему-то благоволил Сталин. Якобы, когда вождю доносили, что в советских институтах работает философ-идеалист, он отвечал: «У нас все материалисты, пусть хоть один идеалист будет для разнообразия».
В лагерях Лосев осознал, что он все еще у порога настоящей философской работы, а все, созданное им ранее, можно считать лишь подготовкой. Он сокрушался, что умрет, так и не сделав главного. Но, как оказалось, это был не конец и даже не середина его жизни: Господь даровал 40-летнему ученому еще 54 года для работы, о которой он мечтал, а трудился Лосев до самой смерти.
Свой и чужой
Лосев с исследователем наследия Леонида Чижевского Л.В. Головановым и своей формальной женой А.А. Тахо-Годи, 1970-е
Формально Лосеву запретили заниматься философией, предложив идеологически безопасную замену: история античной культуры. При этом никаких публикаций в течение 20 лет – до смерти Сталина, – кроме пары научных переводов. Недавний лагерник, он согласился с этими правилами игры, более того, даже стал делать вид, что принимает некоторые положения марксизма. Писал «в стол» – распространенный метод работы для советских инакомыслящих.
На жизнь Лосев зарабатывал, читая лекции и преподавая в институтах разных городов. В 1941 году немецкая бомба разрушила дом на Воздвиженке, второй раз архив ученого был потерян. В 1954-м от рака крови в мучениях умерла его супруга, единомышленник и лучший друг. По ее просьбе аспирантка Лосева Аза Тахо-Годи стала новой формальной женой ученого-монаха: 60-летний Лосев почти лишился зрения, и ему нужен был не просто секретарь, а человек, способный заботиться о нем, что Аза Алибековна и делала до конца его жизни, став впоследствии главным биографом философа.
С середины 1950-х Лосева начали публиковать: сначала статьи в журналах, а потом и монографии – «Античная мифология в ее историческом развитии», книги о Гомере, Платоне, Аристотеле, Диогене Лаэртском, Владимире Соловьеве, эстетике Возрождения. Много писал для «Философской энциклопедии» и Большой советской энциклопедии.
Но для советских чиновников Лосев всегда оставался чужим, подозрительным, опасным осколком дореволюционного мира. Основным местом его работы во второй половине жизни стал Московский государственный педагогический институт. С кафедры философии МГУ его изгнали еще в 1940-е за идеализм.
Алексей Лосев после лекции в МГУ, 1985
Впрочем, власть понимала, что Лосев – величина мирового масштаба, и на 93-м году жизни дала ученому Ленинскую премию за «Историю античной эстетики».
«Уходя в бездну»
В арбатской квартире Лосева почти ежедневно собирались гости – те, кто считал себя его учениками, и те, кто считал за счастье возможность побеседовать с большим мыслителем: филологи Сергей Аверинцев, Владимир Бибихин, математик и богослов Сергей Хоружий и другие.
Памятник Лосеву в Новочеркасске, Ростовская область
Гостями были не только «избранные». «Что я любила в нем и все реже встречаю вокруг себя – это удивительный интерес к чужой личности, к чужой мысли, мнению. Часто встречаются крупные ученые, замкнутые в мире своих идей. Стоит их «рядовому» собеседнику, допустим, студенту, начать повествовать о своих изысканиях или попросить прочесть свой текст, как они зачастую тут же гаснут – весь интерес исчезает. А Алексей Федорович просто зажигался, когда видел, что человеку что-либо интересно, он с большим энтузиазмом начинал в это вникать», – вспоминала филолог Елена Тахо-Годи, племянница ученицы и наследницы Лосева.
О своих трудах Лосев иногда говорил как о «славословии разуму». А о жизни – с горечью: «Меня многие считают счастливым: профессор, доктор наук, печатается, а я считаю прожитую жизнь неудачной. Я хотел быть настоящим монахом, а стал не поймешь кем: два раза женился; я хотел заниматься одним – работаю над другим. Бог наделил меня различными дарованиями: я был звонарем, регентом, хорошо знал церковный устав, литургию. Наиболее постоянной моя любовь была и остается к богослужению, но даже этого я был лишен… С чем предстану перед Богом?»
Лосев умер в 1988-м – в год тысячелетия крещения Руси, 24 мая – в день памяти святых Кирилла и Мефодия, великих просветителей, которых он очень почитал. Телевидение и пресса не интересовались ученым, но его последние дни жизни успел запечатлеть Виктор Косаковский, в то время начинающий документалист, и это единственные съемки Лосева. Фильм так и называется «Лосев».
Незадолго до смерти философ писал: «Уходя в бездну истории и подводя итог, могу сказать, что самое интересное я видел в жизни. Самое ценное для меня – живой ум, живая мысль, такое мышление, от которого человек физически здоровеет и ободряется, психологически радуется и веселится, а ум ответно становится и мудрым и простым одновременно».
Автор текста: Александр Зайцев Источник: postmodernism
Ида Минерва Тарбелл родилась 5 ноября 1857 года в американском городке Эмити (округ Эри, штат Пенсильвания), в бревенчатом домике своего деда Уолтера, ирландско-шотландского первопроходца. Пенсильвания — «нефтяной» штат, и поэтому отец Иды, Франклин Саммер Тарбелл, столяр по профессии, строил деревянные резервуары для хранения нефти. В 1860 году Франклин перевез семью в Титусвилль, одну из «нефтяных столиц» Америки. Здесь Ида окончила среднюю школу, став лучшей ученицей своего класса, после чего поступила в колледж Эллегени, где специализировалась в биологии. После колледжа Тарбелл два года отработала учителем в штате Огайо, но потом переключилась на публицистику и литературную документалистику.
Некоторое время Ида жила в Париже — училась в Сорбонне и College de France, собирала материал для книг, посвященных знаменитым французам — «Короткая жизнь Наполеона Бонапарта» (The Short Life of Napoleon Bonaparte) и «Мадам Роллан» (Madame Rolland), вышедших в 1896 году и ставших весьма популярными по обе стороны океана.
Успех Иды привлек издателя Сэмюэла Макклура, владельца набиравшего известность журнала McClure’s Magazine, и вскоре Тарбелл стала одним из ключевых авторов журнала. В частности, большой интерес просвещенной публики вызвала серия статей Иды о Наполеоне Бонапарте.
Начало 20 века Ида встретила изданием двухтомника «Жизнь Авраама Линкольна» (The Life of Abraham Lincoln), принесшего Тарбелл общенациональную славу. Тем не менее, невзирая на большой успех исторического жанра, Ида решила обратиться к современности.
«Разгребатели навоза»
Здесь надо отметить два обстоятельства. Во-первых, в McClure’s Magazine было хорошо развито направление журналистских расследований, и именно здесь публиковались классики этого жанра Рэй Стэннард Бейкер, Уилла Кэтер, Линкольн Стеффенс, Амброз Бирс, Джулиус Чемберс, Нелли Блай, Джейкоб Риис, Луи Брандайс, Фрэнк Норрис и Эптон Синклер.
Собственно, эти «акулы пера» и создали формат «разоблачительной журналистики», за что с легкой руки президента США Теодора Рузвельта получили название «разгребатели грязи» (muckrakers). На самом деле, muck rakes — это навозные вилы, и именно навозом занимался литературный персонаж писателя-классика Джона Баньяна, процитированного Рузвельтом. Соответственно, авторский актив Макклюра — это «разгребатели навоза». Мне кажется, так гораздо точнее.
Кстати, Рузвельт четко сформулировал позицию американского истэблишмента по данному вопросу, отметив, что описанный Баньяном навозник «не замечает над своей головой прекрасного сияющего небосвода и игнорирует предложенную ему божественную корону». Соответственно, Рузвельт делает вывод: «Разгребатели навоза необходимы для блага общества, но лишь при условии, что они понимают, когда нужно перестать копаться в навозе».
Вторым фактором, определившим направление работы Тарбелл, было ее «нефтяное» происхождение, а также то, что отец Иды разорился на фоне монополизации нефтедобычи в руках рокфеллеровской Standard Oil.
В итоге максималистка Ида решила не мелочиться, выбрав в качестве своей мишени Standard Oil и ее владельца Джона Дэвисона Рокфеллера, самого богатого человека планеты, хозяина нефтяной империи, включающей в себя 400 предприятий, 90 тыс. миль трубопроводов, 10 тыс. железнодорожных цистерн, 60 океанских танкеров и 150 речных пароходов, и прочая, прочая.
Земляки и соседи
Главным источником информации для Иды стал… вице-президент Standard Oil Генри Роджерс, курировавший в компании добычу газа и трубопроводную транспортировку сырья. Знакомство Тарбелл и Роджерса организовал Марк Твен, близкий друг высокопоставленного нефтяника (Роджерс «по знакомству» управлял деньгами великого писателя). Встреча Тарбелл и Роджерса состоялась в начале 1902 года в офисе Standard Oil в Нью-Йорке. Оказалось, что Роджерс и Тарбелл — ближайшие земляки и соседи (Роджерс вспомнил и Фрэнка Тарбелла, и его семью, и его магазин).
Тарбелл начала регулярно встречаться с Роджерсом и интервьюировать его. Более того, в офисе компании Иде было предоставлено рабочее место и… предоставлен допуск к конфиденциальным документам. Кроме того, Роджерс оказывал Тарбелл постоянную и всестороннюю помощь — организовывал интервью с менеджерами компании, предоставлял материалы, давал пояснения и комментарии, в том числе и по щекотливым темам связей с органами власти, финансирования предвыборных кампаний и законодательных инициатив.
Таким образом, благодаря Роджерсу Тарбелл собрала огромный и во-многом уникальный материал. Вопрос о том, почему Роджерс столь активно помогал Иде, до сих пор остается невыясненным.
«Игра краплеными картами»
Итак, «История Standard Oil» вышла в свет. Книга была написана простым и доступным языком, содержала 64 приложения (копии конфиденциальных документов) и представляла собой полное описание развития компании от момента создания до начала ХХ века.
Работа Тарбелл вызвала эффект разорвавшиеся бомбы и в одночасье стала главным бестселлером Америки (в общем-то, этот статус она имеет и сегодня, занимая 5 место в списке 100 лучших работ американской документалистики).
Старика Джона Ида не пощадила: «Господин Рокфеллер систематически играет краплеными картами, и весьма сомнительно, что, начиная с 1872 года, он хотя бы раз в гонках с конкурентами стартовал честно» — это всего один из хлестких пассажей Тарбелл, которая после выхода в свет ее книги стала самым популярным человеком в Америке.
Поскольку компромат на Рокфеллере и его компанию пошел к Тарбелл «самотеком», Ида продолжила наезд на Standard Oil и ее одиозного шефа. При этом Тарбелл пошла дальше осуждения Standard Oil — она предложила продуманную программу борьбы с ее монопольным положением на рынке. Публикации Иды убеждали в том, что пришло время применить к нефтяному монстру действенные антимонопольные меры.
Триумф порядочности
Идеи Тарбелл упали на благодатную почву. Ида не только угадала настроения Теодора Рузвельта и членов его команды, но и во многом определила экономическую политику администрации. Ирония судьбы заключается в том, что президентскую кампанию Рузвельта профинансировал… Рокфеллер.
В ноябре 1906 года в федеральном окружном суде Сент-Луиса началось рассмотрение иска администрации Рузвельта против Standard Oil. Обвинение — заговор с целью ограничения свободы торговли, юридическое основание — антитрестовский закон Шермана 1890 года (закон назван по имени его инициатора — Джона Шермана, бывшего министра финансов, сенатора-республиканца от штата Огайо). Государственное обвинение возглавил опытный юрист, специалист по корпоративному праву Фрэнк Келлог, через 19 лет ставший государственным секретарем США.
Судебные разбирательства сопровождала достаточно мощная пиар-кампания, направляемая с самого верха. В частности, Рузвельт публично назвал руководителей Standard Oil «крупнейшими преступниками в стране». По этому поводу Рокфеллер написал: «Президент США приступил к реализации продуманной программы разрушения и использует для достижения этой цели все средства».
За процессом против Standard Oil следил весь мир. Суд проходил более двух лет. За этот период дали показания более 400 свидетелей, суду было представлено почти 1,4 тыс. документов. Полный протокол дела занял 14,5 тыс. страниц, объединенных в 21 том. Наконец, в 1909 году федеральный суд вынес решение в пользу правительства и предписал ликвидировать Standard Oil. Рузвельт, который к тому времени уже сложил с себя президентские полномочия, встретил эту новость с большой радостью: «Это решение суда — один из наиболее выдающихся триумфов порядочности».
Конец империи
Однако Standard Oil продолжала бороться. Компания обратилась с апелляцией в Верховный Суд США, после чего дело рассматривалось еще два года. Окончательное решение было принято в мае 1911 года — постановление нижестоящей инстанции было оставлено в силе. Standard Oil подлежала ликвидации, а ее нефтяной бизнес — разделу на семь примерно равных частей, получивших названия штатов. Так в Америке появились знаменитые «семь сестер», впоследствии сменившие названия на более звучные Sohio, Esso, Socony, Socal, Stanolind, Kyso, Arco, а еще позже — на хорошо знакомые нам по сей день Marathon, Exxon, Mobil и Chevron.
Империя пала, нефтяная отрасль Америки (да и всего мира), приобрела совершенно новый, конкурентный, облик.
Кстати, отец Иды, сорок лет назад разоренный Рокфеллером, дожил до этого дня. Фрэнк Тарбелл был отомщен.
А Ида прожила еще 33 года, написала много хороших книг и статей, став при жизни легендой и иконой американской журналистики. Взгляды ее не менялись — ей нравился, скажем так, «капитализм с человеческим лицом». Социалистические идеи перераспределения национального богатства представляются ей нереальными, а сам социализм — «импортированной панацеей». Тарбелл не сомневалась, что реформы смогут «модифицировать и скорректировать» капитализм.
Важно и то, что Тарбелл была убежденной сторонницей женского равноправия и написала на эту тему знаменитую книгу «Пути женщин» (The Ways of Women, 1915). Увы, как и многие феминистки, Ида не вышла замуж. Жила она в скромном домике в городке Истон, штат Коннектикут (сейчас этот дом и усадьба — популярная достопримечательность, музейное место). Успела написать подробную книгу о собственной жизни — «Все за один день работы: автобиография» (All in the Day’s Work: An Autobiography, 1939). Умерла от осложненной пневмонии 6 января 1944 года на 87 году жизни.
А. Ц. Пуни - человек, которого смело можно назвать великим. Прочитав его биографию, я остался под большим впечатлением от этой истории жизни. Однако, воспринимать Авксентия в отрыве от его очень интересной семьи сложно, поэтому сначала задам контекст про фамилию Пуни, а про Авксентия нужно будет рассказать уже после.
Я люблю историю Петроградской стороны (один из исторических районов Санкт-Петербурга), однажды я прочитал про дом 56 по Большому Проспекту Петроградской Стороны - “доходный дом А.Ц. Пуни”. Решил узнать, каким же именем на Ц звали его отца. Отца звали Цезарь, но это другой Цезарь, который был отцом Авксентия. Меня покорили настолько необычные имена, что прочитал про всю семью, история и сложные родовые связи которой меня поразили ещё больше.
Цезарь Пуньи
Цезарь Пуньи
Начну издалека. Жил-был итальянец по имени Цезарь Пуньи (да, именно с мягким знаком и ударение на у). Цезарь Пуньи был не кем-то, а известным композитором. Отучился в Миланской консерватории и вздумал перебраться в Петербург. На дворе 1851 год, в Петроград как в престижный город тянутся люди со всех сторон света. Петроград понравился Цезарю настолько, что он решил остаться в нём жить. Проблема была в том, что он жил на Петроградской стороне, где для него не было работы. Поэтому ему пришлось много перемещаться по городу, от театра к театру, сочинять музыку для различных театральных балетов.
Цезарь Пуньи работал в поте лица, за свою жизнь он сочинил более 300 балетов, не считая других сочинений. Многие из его произведений ставятся в театрах даже сегодня. К сожалению, в балете профан, поэтому только перечислю некоторые из его самых выдающихся произведений: “Эсмеральда” (1844), “Катарина, дочь разбойника” (1846), “Дочь фараона” (1862), “Конёк-горбунок” (1864).
Цезарь женился и в браке у него родились три сына. По старой семейной традиции семьи Пуньи старшего сына обязательно нужно было назвать Цезарь, других звали Гектор и Альберт. Гектор и Альберт пошли по стопам отца, занялись музыкальными сочинениями. А вот Цезарь выбрал совершенно другую специальность, он решил стать работником железной дороги в тогдашней белорусской губернии (Белоруссию).
Цезарь Цезаревич служащий
Цезарей Цезаревичей в рассказе будет несколько. Чтобы отличать их, назовём каждого по профессии. Цезарь Цезаревич служащий родился в России, а там и окончательно натурализовался. Убрал из фамилии странный мягкий знак, чуждый русскому слуху и назвался Пуни. Цезарь служащий встретил женщину с именем Констанции Людвиговна подстать своему имени. В союзе Цезарь и Констанция вырастили ужасно много детей: 8 дочерей и 2 сына. Данных о том, сколько из них выжило я не смог найти.
Цезарь Цезаревич дантист - старший сын Цезаря Цезаревича служащего
Старший сын по имени Цезарь решил стать дантистом, но учёба не задалась из-за увлечения запретным кружнком на четвётром курсе Цезаря выслали из Петербурга в Вятку (Киров). Если точнее, то выслали его даже не в сам город, а в глухомань в Малмыжском уезде Вятской губернии. Цезарь был послушным парнем и вскоре ему разрешили переехать жить в саму Вятку (Киров). Цезарь Цезаревич дантист прожил в Вятке до самой смерти.
Он построил успешную карьеру дантиста, покидал город лишь дважды за более чем 50 лет проживания в нём. Первый раз Цезарь поехал в Петербург сдавать экзамены, а второй раз выбрался на одесский слёт дантистов. Когда ему было 29 лет, он заключил брачный союз с Александрой Дмитриевной Шеломенцевой. Александра была родом из Нолинска - пригорода Кирова. Свадьбу сыграли в 1897.
Вся семья в сборе
Цезарь дантист воспитал только пятерых детей - двух дочерей и троих сыновей. Этот Цезарь нарушил комбо не одного столетия, назвав старшего сына Авксентием. Про Авксентия я пока рассказывать не стану, расскажу про другую ветку семьи Пуньи.
Альберт Цезаревич
Откатимся немного назад, к самому началу статьи. У Цезаря Пуньи, композитора, мигранта из Италии был младший сын по имени Альберт.
Альберт Цезаревич на фото по центру
Альберт Цезаревич пошёл по стопам отца, стал композитором. Он сочинял музыку для виолончели. К сожалению, Альберт не смог приблизиться к величию отца. Альберт поступил в консерваторию, прилежно учился, но после смерти отца на последнем году обучения, он не смог обеспечить себя и свою учёбу. Пришлось просить о спонсорстве. Альберт отправил прошение Петру Павловичу Дурново, государственному и военному деятелю: "уважаемые Пётр Павлович, дайте стипендию".
А теперь самое неожиданное - Альберт Цезаревич владел целым доходным домом на Петроградской стороне, это тот самый дом 56 по Большому проспекту Петроградской стороны. Если ввести в поисковик "А.Ц. Пуни", а не "Доходный дом А.Ц. Пуни", первым результатом будет Авксентий Цезаревич, а не Альберт Цезаревич. Я с самого начала думал, что владельцем дома был успешный Авксентий, но нет, домом действительно владел бедный студент Альберт. Точнее, не совсем он, поясню дальше.
Альберт Цезаревич удачно женился. В изначальном виде (до перестройки) дом принадлежал жене Альберта - Лидии Ломакиной.
Лидия тоже была не из очень богатой семьи, просто у неё мама была сметливая. Мать выдала шестнадцатилетнюю дочку за своего богатого любовника. Первый муж Лидии - Сергей Салтыков, родной брат Салтыкова-Щедрина. Вот вроде бы и практичная схема, выдать дочь за любовника, но сложно представить чувства Лидии в таком браке. Восемь лет она была замужем за Сергеем Салтыковым, пока в 1872 он не умер, а Лидия стала богатой вдовой. В 24 года. Почти сразу же Л. Ломакина встретила “молодого скрипача, которого она встретила в театре, красивого мужчину с ярким и блестящим умом”. Этим скрипачом был Альберт Пуни.
После счастливого бракосочетания Альберт расцвёл, он увлёкся строительным бизнесом, стал одним из влиятельных домовладельцев Петербурга. Через три года совместной жизни, в 1875 Альберт и Лидия приобрели семейное жильё на Петроградской стороне. Покупка была совместной, но по документам владелицей дома была Лидия. Как и вся Петроградка в то время, дом 56 по Большому проспекту был трёхэтажным.
Спустя ещё шесть лет, в 1881, в браке родилась дочь по имени Мария. В истории Мария, к сожалению, ничем особенным не отметилась. А вот сын, Иван Пуни, родившийся на 11 лет позже Марии, в 1892 сын стал знаменитым художником.
Дом на Петроградской стороне
Чтобы голова не пухла от перипетий родословной, расскажу про доходный дом. На пороге нового столетия, в 1899, супруги надстроили ещё 2 этажа к дому.
Большой Проспект Петроградской стороны, 56, Фото из личного архива
Можно подумать, что два ребёнка - два этажа, всё правильно, больше места. Но это, конечно же, не так. Во-первых, дети родились не в Петербурге, а в имении Куоккала (современное Репино). Ни Лидия ни Альберт не занимались детьми. Муж постоянно гастролировал по России и зарубежью, жена всегда была с ним. Но однажды семью постигла трагедия, Лидию парализовало. Она умерла в 1905, за год до её смерти городской дом перестроили ещё раз - добавили один этаж и присоединили корпус по Гатчинской улице.
Болезнь и смерть Лидии подорвали семейную идиллию. Впрочем, не всех трагедия задела так серьёзно. Альберт, принявший православие в 1903 году и ставший Андреем, горевал ровно 45 дней. По прошествии формального срока для траура Андрей женился на гувернантке детей. Всей семьёй Пуни переехали за город, в имение Куоккала. Тогда это ещё была Финляндия, а ныне - пригород СПб.
Дом притягивал одарённых людей, в 1906, в нём проживал в граф А.Н. Толстой. Тогда он был только начинающим писателем.
После переезда, ещё молодой парень Иван всей просто наслаждался курортной жизнью, Финским заливом, пляжами, лесом. Детские воспоминания навсегда оставили приятные воспоминания.
Ещё через два года, в 1908 к дому пристроили ещё один этаж, сперва это была только мансарда, позже ставшая полноценным шестым этажом. Так за десять лет дом вырос по высоте в два раза. Ещё через несколько лет Куоккалу, мирное пригородное поселение, заселяют дачники из интеллигенции. Местные жители неожиданно остались в меньшинстве. Куоккала больше никогда не была прежней, сплошные питерские художники, писатели, поэты и другие интеллигенты.
Тем временем мальчик по имени Иван вырос, в 1910-1911 он впервые отправился в Париж. Увидел Париж и смог вернуться в Петербург.
А дом перестраивают ещё раз - корпус по Гатчинской улице продлевают.
Иван Пуни
Иван Пуни
1913 году Ваня совсем возмужал, нашёл себе жену - Ксению Богуславскую. Ксения тоже была из интеллигентных слоёв - художница, дизайнер и поэтесса.
Через год они отправляются в Париж вместе. Они оставляют свою квартиру на растерзание художникам и поэтам, которые проводят в ней встречи всё время отсутствия хозяев.
Иван Пуни - Картина “Воздушный Мост”
Семейная пара приезжает обратно в родной город накануне Первой Мировой войны. В то же время, с 1913 по 1915, Иван пишет одну из своих известных картин под названием “Воздушный Мост”. На картине в стиле авангард Иван запечатлел балкон на втором этаже отчего дома по Большому проспекту. В 1915 семейная пара съезжает из отчего дома. Ещё два года спустя, поссорившись с родным отцом и неродной матерью пара сбегает во Францию. На чужой стороне Ваня становится известным писателем полотен, но его фамилию здесь произносят на "фганцузский" манер - Пунье с ударением на последний слог. Забавно, потому что фамилия итальянского происхождения, правильнее было бы ставить ударение на "у", но вот так интересно работает натурализация: с итальянского манера на русский, с русского на французский.
В тот же год 1917 большевики конфискуют доходный дом Альберта Цезаревича. Конфисковали дом и открыли в нём бордель. Ещё через три года, в 1920 публичный дом закрыли и отдали квартиры простым горожанам.
Альберт Пуни умер в 1925 году в своём имении в Куоккале, Иван прожил ещё 30 лет и умер в 1956. Многочисленные потомки этой ветви Пуни скорей всего до сих пор разбросаны по всему миру.
Авксентий Цезаревич
Фух, сложная история. Самое время вспомнить, кто такой Авксентий Цезаревич, который жил и работал в Вятке.
Авксентий на фото слева, самый высокий
Авксентий был первым сыном Цезаря Цезаревича дантиста и Александры Дмитриевны Шеломенцевой. Он родился на следующий год после свадьбы родителей. А.Ц. Пуни очень сильно интересовался спортом с малых лет. В 12 он Авксентий участвовал в гимнастических парадах и соревнованиях, организованных Яном Венцеславорм Штанглем. Ян Штангль по национальности был чехом, переехавшим в Вятку в 1910. Штангль представлял известное в Европе спортивное общество "Соколы" из чехии. Ян Венцеславович пропагандировал физкультуру в Вятке.
Авксентий активно принимал участие во всех мероприятия Я.В. Штангля, старался по мере сил помогать в продвижении здоровых спортивных мероприятий среди горожан. Уже в 16 лет Авксентий и его друг В. Н. Шубин собрали учащуюся молодёжь в общество "Спорт". Участники "Спорта" дружно занимались футболом, лёгкой атлетикой, теннисом, лыжами и другими спортивными играми. Часто игры приходилось организовывать прямо во дворе Пуни.
В возрасте 18 лет А. Пуни основал новое общество под названием “Общество любителей спорта”. Участники продолжали заниматься всё теми же спортивными играми, а также фигурным катанием. Мне кажется, это уже подвиг, учитывая, как приходилось организовывать мероприятия. Хотят ребята сыграть в футбол, найдут подходящую поляну, а у неё сразу же находится хозяин: "Кто велел топтать покос?!". У любого клочка земли обязательно был хозяин, кругом частная собственность. И это уже не говоря про сложности с поиском нужного инвентаря.
Авксентий Пуни, почтим как его отец, не покидал Вятку долгое время, жил, увлекался спортом. Но с 1917 по 1923 он отправляется служить добровольцем в Красной армии. Авксентий вернулся домой и стал научным сотрудником Вятского дома физкультуры в 1926 - 1927. В 29 лет (1927) А. Пуни написал первый научный труд под названием “Психофизиологическое влияние пинг-понга”. Напоминает историю Форреста Гампа тоже игравшего в пинг-понг. Тогда же Авксентий отправляется учиться, получать специальность. Для обучения он выбрал Ленинградский институт физкультуры имени П.Ф. Лесгафта.
Взрослые годы Авксентия Цезаревича
Авксентий Цезаревич
Всего за три года с 1929 по 1932 А.Ц. Пуни прошёл путь от студента-первокурсника до доктора педагогических наук. Авксентий не только преподавал, но и постоянно писал научные труды, он стал автором более чем 350 научных работ, 95 из его трудов публиковались также за рубежом.
В июле 1941 Пуни снова, как и в Гражданскую войну, отправился добровольцем на фронт. За боевые заслуги Авксентий был награждён орденом Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов; значимыми медалями: "За оборону Ленинграда", "За победу над Германией" и другими медалями.
Авксентий Цезаревич не получил степени доктора психологии, поскольку их начали присваивать только с 1968. Авксентий обладал "только" имел степень доктора педагогических наук, но без сомнения этого человека можно назвать основателем психологии спорта. Наиболее известный труд А.Ц. Пуни называется "Очерки психологии спорта". Это первая монография на русском языке о психологии спорта. Книга сыскала огромную популярность в рядах тренеров и специалистов не только на родине, но и за границей. Её перевели на множество языков и официально издавал (среди прочих стран) в Польше, Югославии, Румынии.
А.Ц. Пуни первым в истории науки решил коснуться таких сложных тем как психологическая подготовка спортсменов, психологические характеристики видов спорта, вопросы социальной психологии спорта и др. Психологическая характеристика спортивной деятельности: идейную направленность, цели и мотивы, способы выполнения и результат впервые были освещены Авксентием Пуни.
Авксентий руководил созданием раздела лечебной физкультуры при челюстно-лицевых ранениях, усовершенствовал раздел лечебной физкультуры при ранениях центральной и периферической нервной системы. Он лично ставил различные эксперименты для выявления психологических особенностей формирования навыка.
Вклад и наследие Авксентия Пуни
К концу жизни Авксентий сосредоточился на исследование проблем формирования личности в условиях занятий физкультурой и спортом.
А.Ц. не просто внёс неоценимый вклад в психологию спорта, многие работы А.Ц. Пуни затрагивали другие ветви науки: общая психология, психология труда, военная и педагогическая психология. Авксентий увлекался не только наукой, но и музыкой, он придумывал сценарии кратких сатирических пьес на злободневные темы.
Сложно перечислить всё, чем мир обязан Авксентию Цезаревичу, вклад которого трудно оценить в силу монументальности.
Я прочитал историю жизни Авксентия, историю его семьи и теперь пребываю под большим впечатлением от преданности человека своему делу. Посвятить свою жизнь чему-то, что ты так любишь и сделать для любимого дела так много дорогого стоит.
Ещё один момент, который сильно впечатлил меня - Авксентий возобновил семейную традицию с именем Цезарь. В отличие от своего отца и даже гораздо более близкого родственника Альберта, Авксентий Цезаревич нарёк своего старшего сына Цезарем. Цезарь Авксентьевич родился в союзе с Лией Давидовной Каценеленбоген (красивая фамилия), он был хирургом высшей категории, работал военным хирургом во время Вьетнамской и Афганской войн. Дочь, Марина Авксентиевна тоже стала врачом, другая дочь, Людмила, окончила консерваторию и занялась музыкой.
Нельзя не восхищаться такими людьми!
Если вам интересен подобный контент, приглашаю подписаться на мой телеграм-канал @grolchannel, где я публикую разнообразные посты значительно чаще.
А ещё я хочу собрать на новую видеокарту и просто оставляю ссылку на чаевые.
"Государство — это организация, которая предоставляет самые дорогие услуги самого низкого качества".
Макс Вебер (1864–1920) — немецкий социолог, философ, историк, политический экономист. Идеи Вебера оказали значительное влияние на развитие общественных наук, в особенности — социологии.
"Для общества бунт — вещь не менее полезная, чем гроза для природы… Это лекарство, необходимое для здоровья правительства".
То́мас Дже́фферсон (1743–1826) — американский государственный деятель, один из отцов-основателей США и авторов Декларации независимости, 3-й президент США, выдающийся политик, дипломат и философ эпохи Просвещения.
"Один из секретов природы и политики состоит в том, что безопаснее менять много вещей, чем одну".
Фрэ́нсис Бэ́кон (1561–1626) — английский философ, историк, публицист, государственный деятель. Один из первых крупных философов периода Позднего Возрождения и начала Нового времени, Бэкон был сторонником строго обосновываемого, доказательного научного подхода. С 20 лет заседал в парламенте.
"Никто не может вызвать в вас чувство неполноценности без вашего согласия".
А́нна Элеоно́ра Ру́звельт (1884–1962) — американская общественная деятельница, супруга президента США Франклина Делано Рузвельта. Она стала первым председателем Комиссии по правам человека и сыграла одну из ключевых ролей в разработке Всеобщей декларации прав человека, принятой в 1948 году. За это ее впоследствии посмертно удостоили премии ООН, а Гарри Трумэн назвал ее «первой леди всего мира».