Не проститутка ли наша с Вами философия,
дорогой Александр Александрович, и не публичный ли дом —
то, что скромно называется историей философии?

фрагмент письма А. Ф. Лосева А. А. Мейеру (опубликовано в кн.: Троицкий В.П., Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева. М., 2007. С. 335–341).

Москва 17 янв<аря> 1935 г.

<…> После целой жизни философствования — опять задаю себе вопрос: да что же такое философия-то? — как еще тогда тринадцатилетним гимназистом. Раньше она мне представлялась действительно прекрасной и мудрой Уранией, один добрый взгляд которой делал счастливым на долгое время и заставлял забывать все нищенство и убожество человека. Что же мне теперь сказать? Не превратилась ли эта молодая, стройная, сильная духом и телом, прекрасная дева мудрости в нервную истерическую даму, в ту идиотку и сумасбродку, с которой, по совести говоря, и дела-то никакого иметь невозможно? Что-то эдакое злое, мелко-раздражительное, капризное, несговорчивое...

Ну, что это? Наука? Искусство? Сама жизнь? И спрашивать-то нелепо. Какая же это, прости Господи, наука?! Ведь это же издевательство, сплошное измывание над наукой. В философии никогда никого ничему не научишь. Всякий идиот имеет тут свои суждения; и нет никакого авторитета или хотя бы полиции, чтобы заставить людей мыслить правильно. Вернее, тут слишком много разных авторитетов и полицейских приставов; и все это кругом лает, воет, тявкает, грозит, кусается, -того и смотри, за ногу тяпнет. Какая же это наука? Для науки -слишком художественно (вернее, расхлябанно), для искусства -слишком научно (вернее, просто скучно). Для теории — слишком жизненно, для жизни — слишком головная штука. И т.д. и т.д. Ни в какой ящичек, ни в какую категорию ее Вы не засунете; и она всегда назойливо вылезает за всякие приличные рамки, требуя отдать ей все и сама не давая ровно ничего, — точь-в-точь как духовно-растрепанная и физически изношенная идиотка и дама-истеричка.

Я уже не молод, но не могу надивиться на то, как никого ничему нельзя научить. Не могу надивиться на то, как все перевирается, искажается, передергивается, как все выдумывается, присочиняется, необдуманно высказывается, голословно утверждается, клевещется. Гераклит наврал на Пифагора, Ксенофонт исказил Сократа, Аристотель оклеветал Платона, Плутарх унизил Эпикура, Кант ничего не понял в Платоне, Фихте считал себя кантианцем, Шеллинг рассорился с Фихте из-за «Я», Гегель проклинал Шеллинга, Шопенгауэр считал мелкими жуликами и Фихте и Шеллинга и Гегеля. Я понимал бы, если бы это было кухонной ссорой двух идиоток, у которых нет никаких иных занятий. Но если Аристотель ничего не понял в Платоне, а Гегель в Шеллинге, то это уже — проблема, а вернее не проблема, а просто тот же дамский идиотизм, с которым не хочется и дело-то иметь.

Попробуйте высказать философскую мысль десяти человекам: десять человек — скажите «Слава Богу!», если они поймут ее только десятью способами. И если эти десять человек передадут ее каждый еще десяти человекам, то считайте себя счастливым, если образуется всего только сто разных мнений о Вашей философии. Правда, бывают друзья, ученики, которые понимают Вас с полуслова, но — разве же об этом стоит говорить перед лицом (вернее, перед безличием) несосветимой бездны всеобщего идиотизма и непонимания? Если Платона, Плотина и Шеллинга всегда «понимали» именно так, то как же могут понимать нас с Вами? Не думаю я, чтобы тут помогла и физическая власть. Марксисты, напр., действуют не только словом, но и наганом: однако они тоже все перессорились философски. Философию никогда нельзя было создать ни разумным убеждением, ни поркой. Попробуйте выпороть истеричку: она бросится Вам с пятого этажа, но философом не станет. Ведь такая, казалось бы, простейшая мысль, что целое не делится на части, а попробуйте-ка ее высказать как последовательную истину, попробуйте принудить признать ее: Вам будет грозить голод, холод, всякое гонение, тюрьма и даже смерть! Спрашивается: если философию нельзя создать ни разумным убеждением, ни кнутом, то чем еще прикажете ее создавать? Красивыми словами, блеском и глубиной своих чувств, поэтическими приемами? Однако, мало того, что это была бы уже совсем не философия, это большею частью просто невозможно. Вы сами хорошо знаете, как редко это возможно.

И ничем, ничем не угодишь этой капризной даме! Какой-нибудь ничтожнейший математик, вовсе даже не придумавший какой-нибудь новой теоремы (если он придумал хоть одну новую теорему, то он уже пропечатан во всех учебниках мира), а всего только изложивший чужие идеи толково и с незначительным изменением, он тебе и ученый, он тебе и профессор, он тебе и шишка в обществе. А вспомните хотя бы свою собственную философскую работу: иной раз Вы прорабатывали и создавали сами нечто равное целым отделам из какого-нибудь Фихте; и все это — просто никому не было нужно, все это грызли у Вас крысы, а если доходило до печати, то лежало там под спудом, как еще и поныне лежит Платон, лежит Прокл и еще тысячи мелких и крупных философов. Никому это не нужно, — вот и все! Кого-то выносит наверх, кто-то делается популярным, но, во-первых, делается это совершенно помимо воли и сознания самих философов, неизвестно по каким причинам; во-вторых, популярными и «понятными» бывают иной раз нескольким поколениям совершеннейшие пошляки и пустомели (вроде какого-нибудь Н. Михайловского в 70-80 гг.); в-третьих, даже и эта популярность бывает всегда настолько эфемерна, что можно только пожалеть философию за такую «силу» и «значение».

А главное, это — удручающее, повальное убеждение всех и каждого, что он имеет право философствовать, что для философии не надо ничему учиться, что при любой духовной и умственной сиволапости можно высказывать свои мнения и критиковать величайших философов. Тут уже тебе не истерическая дама досаждает. Не лучше ли тут употребить другой образ? Не проститутка ли наша с Вами философия, дорогой Александр Александрович, и не публичный ли дом — то, что скромно называется историей философии? Не было такого мнения, которое бы не было высказано. Любое мнение можно высказывать, любую глупость, тупость, слабоумие можно высказывать, и — ничего! Еще найдутся хвалители и последователи, найдутся штыки для их защиты, найдутся типографии для их публикования.

Имеет или нет человек философскую школу ума, это узнается сразу, с первых же фраз, со взгляда на его лицо, как с первых же слов различается украинская речь от великорусской или кухарка от барыни. Правда, математик тоже с первых же фраз узнаёт, учился ли этой науке его собеседник или нет: тут достаточно двух-трех вопросов. Но какая разница между философом и математиком! В математике Вы поставили единицу невежде, и — крышка! — пожалуйте поучитесь. А в философии... И говорить нечего, — все ясно!

Конечно, Вы не будете мне доказывать односторонность и абстрактность математики, что и без того мне хорошо известно, да и не в математике тут дело. Но вот я прожил 41 год и думаю: философия, это — проституция. Если хочешь быть нахалом, невежей, хамом и в то же время иметь глубокомысленный и ученый вид, вали в философию! Нетрудно ведь даже невеже подметить господствующую моду и начать «философствовать» в ее духе, и — все обеспечено, внимание, понимание и даже гешефт. Но попробуйте подметить какую-нибудь моду в физике (напр., расщепление атома) или в астрономии (принцип относительности) или в химии (учение о коллоидах) и попробуйте без многолетней теоретической учебы что-нибудь здесь членораздельное высказать, — Вас и на порог не пустят в научном учреждении.

Дешево продается философия любому покупателю! Любой мерзавец и обскурант может делить это доступное ложе. Бездарный Спенсер владел умами несколько десятилетий; и все это считалось философией, даже научной философией, венцом и куполом мировой философии! Нет ни одной дурацкой идеи, которая бы не могла быть подхваченной людьми, которую бы не повторяли в качестве истины и которую бы не предпочли философскому гению. Вы скажете, что это и неважно, если в философии хромает ее научная сторона, если философия не научна; она-де есть внутренняя жизнь человека. Извиняюсь! Это требует разъяснения.

Если философия не есть наука, ее утверждения не могут претендовать на принудительность и общеобязательность. Значит, внутренняя жизнь человека в данном случае будет происходить вне всякой общей принудительности. Хорошо. Допустим, что все это очень нормально. Допустим, что скрипач не имеет скрипки, которая бы покоряла всех, а вместо этого имеет внутреннюю скрипичную жизнь, которой сам и утешается. Допустим, что вполне нормально то положение, когда инженер лишен возможности что-нибудь строить и, вместо этого, теоретически и внутренне утешается тем, как хорошо он мог бы строить. Но если даже все это нормально, то в отношении философии это, по меньшей мере, неясно. Что такое эта «внутренняя жизнь» философа? Если это есть жизнь перед лицом Божиим, то я не знаю, чем она отличается от религии. Если это есть жизнь ради общественных или вообще человеческих благ, это будет мораль, политика. Словом, философия всегда окажется тем или иным видом практической жизни, которая всегда существовала и без всякой философии, и философия здесь часто только мешала. Если же философия не есть ни общеобязательная наука, ни личная внутренняя жизнь, а есть, как говорят, мудрость, то мудры ведь бывают и поэты, и музыканты, и представители религии, и даже просто люди как таковые. При чем тут философия? Если же она к чисто жизненной мудрости прибавляет какое-то знание, четкое и логическое, то я уже сказал, что ценность этого знания — ничтожная. Значит, мудрость — не от философии, но от жизни, наука — не от философии, но от рассудка, внутренняя жизнь — не от философии, но от религии. Спрашивается: что же от философии-то?

Затем: удручает и то, что всё, решительно всё давным-давно сказано. Что бы я сам ни придумывал, что бы я ни читал из современной философии, — я всегда нахожу для этого аналогии в истории философии, а часто даже не аналогии, но буквально воспроизведение. Нет возможности сказать в философии что-нибудь новое. Есть у философов с десяток идей: они и жуют их вот уже несколько тысячелетий. Вся история философии заключается в том, что эти идеи то забываются, то вспоминаются, то высказываются косноязычно, то более членораздельно. Можно было бы, конечно, этот десяток идей считать за общее достояние философии, но это — подлог. Никто в чистом виде их не признает, и никому они не нужны. Это — результат моего личного наблюдения, в котором я тоже никого убедить не могу. И ясно, что я так и умру, но никому этого знания не передам.

Вопрос, который я ставлю в этом письме, был бы очень прост, если бы он шел от позитивиста или материалиста старого типа. Тогда ведь, — помните? — бахвалились тем, что-де философии никакой нет, а есть только выдумки и фантазии; и притом бахвалился обычно тот, кто был совершенно неповинен ни в какой философии. Мой вопрос звучит иначе. Я люблю философию и ухлопал на нее всю жизнь. Я знаю, что существует истина и есть разум истины. Философия для меня — и наука, и мудрость, и внутренняя жизнь. И я не злорадствую по поводу анархизма, злобствующего в философии, но скорблю о нем и страдаю о загубленной истине. И при всем том — не могу иначе сказать, как подтвердить вышесказанное: эта идиотка взяла у меня все силы, но дала то немногое, что я мог бы и без нее иметь, но, пожалуй, в гораздо больших размерах. Она требует от меня того, чего и сама не знает. То давай ей науку. Даешь науку, она кричит и корчится в нервном припадке: не науку, не науку, мудрость давай, — наука — пошлость, мудрость! мудрость! Начинаешь читать мудрых и им подражать, эта истеричка с кровавыми глазами и сжатыми кулаками пищит и вопит: ах, да не мудрость, не мудрость, общественное приложение, людям пользу от своей философии давай, — не отшельничество, борьба, борьба, общественно-политическая борьба! В конце концов, я теперь и не знаю: что с меня, собственно говоря, требуется и что я за несчастный Чеховский Епиходов, на которого валится двадцать два философских несчастья?

Невозможно сказать, что если философии нет, то она и не должна быть. Я думаю, и Вы не посмеете сказать, что ее не должно быть. Она должна быть. Но как, как она должна быть? Как вылечить эту философскую истерию и как вернуть это «погибшее, но милое созданье» к «честной трудовой жизни» (простите за пошлость!), — жду ответа.

А.Л.

https://mirovid.profiforum.ru/t1767-topic#3995

Донской казак, монах в миру, арестант и строитель Беломорканала, рано ослепший, но плодовитый философ-долгожитель с острым и дерзким умом даже в глубокой старости, Лосев из тех ученых, чья личность не менее интересна, чем их труды. Он по праву мог говорить: «Если уж обязательно нужны какие-то ярлык и вывеска, то я могу, к сожалению, сказать только одно: я – Лосев!»

«Разгул и размах»

Алексей Лосев родился в Новочеркасске, столице донского казачества. Его воспитывали мать и дед, настоятель храма Михаила Архангела протоиерей Алексей Поляков. Наталья Алексеевна подрабатывала в библиотеке, так как ее муж Федор Петрович Лосев оставил семью, когда их сыну Алеше было три месяца.

Федору Петровичу жилось неспокойно. Он преподавал математику и физику в школе, работал архивариусом в Духовной консистории, но его страстью была музыка, и он был блестящим музыкантом, скрипачом и дирижером. О нем пишут как о человеке ветреном, гуляке, но при всей своей житейской легкомысленности Федор Лосев был знатоком и ревнителем церковной музыки, получив в итоге высокую должность регента хора Войска Донского. Тронутый его искусством, Александр III даровал ему золотой перстень с бриллиантами. Возможно, Лосев-старший заболел звездной болезнью и решил, что в браке ему тесно.

Брошенный отцом, Алексей не таил на него обиды. Наоборот, не без гордости подчеркивал, что унаследовал от родителя «разгул и размах, его вечное искательство и наслаждение свободой мысли и бытовой несвязанностью ни с чем». Лосеву всегда претил мещанский образ мысли, поэтому он, в отличие от своих биографов, не спешил называть Федора Петровича непутевым, а любовался его мятежностью и широтой интересов, которыми впоследствии славился и сам.

Волшебная гимназия

Настоящим подарком судьбы для Алексея стала классическая Новочеркасская гимназия. Казалось бы, что такого – гимназия провинциального города? Но уровню этого учебного заведения могли бы позавидовать многие столичные учреждения. В ней царили строгая дисциплина и в то же время свободный дух. Что говорить, если даже учитель Закона Божьего, традиционно самый консервативный педагог, священник Василий Чернявский был знатоком литературы, устраивал дискуссии о поэтах-символистах.

Обо всех преподавателях Лосев вспоминал с теплотой, говоря, что они были истинными учеными, «не чета нынешней профессорне». Но особенно благодарен он был учителю греческого и латыни чеху Иосифу Микшу. Именно он «заразил» будущего философа античностью.

Лосев стал лучшим учеником гимназии, но не сразу – первые классы он плелся среди отстающих, пока одним утром с ним не случилось какое-то волшебное прозрение – он вдруг ощутил в себе жажду знаний. Позже Лосев рассказывал, что томился на каникулах и ждал 1 сентября, как праздника.

За отличную учебу он получил от директора гимназии необычный подарок – восьмитомное собрание сочинений Владимира Соловьева. С тех пор этот философ, мистик и поэт стал одним из кумиров Лосева.

Театр и скрипка

Влюбчивый гимназист, Лосев писал девушкам многостраничные письма, некоторые из них достигали 40 страниц. Даже в этом проявлялась знаменитая лосевская основательность.

Влюбившись в юную скрипачку, Алексей и сам захотел стать скрипачом. Учился у итальянца Фредерика Стаджи, виртуоза и певца-тенора, некогда знавшего мировую славу. Во время гастролей в России Стаджи заболел, потерял голос, да так и остался тут, на юге страны, открыв частную музыкальную школу. Был он еще невероятным силачом, чем также завоевал уважение новочеркассцев. Учениками Стаджи были многие знаменитые русские артисты. Музыкальное образование впоследствии позволило Лосеву стать профессором Московской консерватории.

Еще одним увлечением юного философа был театр, куда он ходил почти каждый день, а по воскресеньям аж дважды, имея на эту вольность специальное разрешение инспектора гимназии.

При всей любви к античности краеугольным камнем жизни и творчества Лосева с юности была православная вера. Он не считал, что она сколько-либо противоречит научному познанию, скорее, наоборот, делает познание полноценным. «Верую, потому что максимально разумно», – любил повторять Лосев, переворачивая тертуллиановское «верую, ибо абсурдно».

«Высший синтез»

Часто говорят, что душа верит, а ум сомневается. «У меня все наоборот: душонка пищит, сомневается, а разум неумолимо свидетельствует – Бог есть!» – признавался Лосев. Он разделял в человеке рассудок и разум: «Я только и живу разумом. Он выше всякой логики, он не признает капризов душонки, рассуждений рассудка. Разум видит непосредственно, он созерцает». Термин «душонка» Лосев употреблял часто: так он пренебрежительно называл эмоциональную, поверхностную, шаткую сторону человеческой природы.

Одной из гимназических работ юного философа был очерк, в котором атеизм критиковался с научных позиций. Для Лосева это было одним из первых шагов к его утверждению синтеза – единства наук, религии, искусства. «Современность возжаждала синтеза более, чем всякая другая эпоха» – первые строки ранней работы Лосева «Эрос у Платона» актуальны и сегодня, столетие спустя. «Высший синтез как счастье и ведение» – так называлась статья 17-летнего Алексея Лосева, написанная накануне поступления в Московский императорский университет.

В университете Лосев учился сразу на двух отделениях историко-филологического факультета – классической филологии и философском. Одним из его товарищей-студентов был Борис Пастернак. «Очень симпатичный, добродушный человек. Хорошо знал языки», – вспоминал ученый.

Лосев также занимался в Психологическом институте у философа и психолога Георгия Челпанова, который привел его в Московское религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева. Здесь Лосев встретил цвет русской мысли начала ХХ века: Вячеслава Иванова, Николая Бердяева, Семена Франка, Льва Шестова, Павла Флоренского.

Собеседник всеблагих

Послереволюционную разруху Лосев переживал по-философски: словно бы не придавая значения внешним помехам, погрузился в любимую античность. Это было не бегство от реальности: Лосев считал, что в период всеобщего краха возвращение к основам культуры жизненно необходимо. Тем более когда большинство ученых занимались мешочничеством, то есть торговлей ради выживания.

Он любил повторять стихи Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир/ В его минуты роковые! / Его призвали всеблагие / Как собеседника на пир».

К середине 1920-х религиозно-философские страсти, бушевавшие в России с начала века, стихли: многие мыслители покинули страну, в том числе в принудительном порядке на так называемом «философском пароходе» (на самом деле пароходов было несколько). Лосев же еще не был настолько знаменит, чтобы «удостоиться» высылки. Государственное «признание» в виде ареста пришло несколько лет спустя.

А пока, в 1920-е, Лосев – профессор Нижегородского университета, Московской государственной консерватории и 2-го Московского университета, сотрудник Государственного института музыкальной науки и член Государственной академии художественных наук. Это внешняя сторона, а внутри он вынашивает свои концепции философии имени, символа, мифа.

Космическая любовь

Молодой Лосев платонически любовался многими женщинами и даже педантично заносил их имена в особый список, но на счастливый брак не рассчитывал – столь высоко установил он для него планку: только возвышенный союз единомышленников и ничто другое. Даже написал в 20 лет небольшой трактат о невозможности, за редкими исключениями, «космической любви» на Земле. Подобный идеализм чаще всего либо заканчивается семейной катастрофой, как у Блоков, либо просто испаряется по завершении периода юношеского максимализма. Но Лосеву повезло: он встретил по-настоящему близкую душу.

В 1917 году он снял комнату в доме на Воздвиженке. Дочь владельца квартиры Валентина Соколова сразу влюбилась в рослого и уверенного в себе молодого интеллектуала. Сама она была красива и образованна – астроном по специальности, но голова Лосева была так занята научными и духовными проблемами, что прошло несколько лет, прежде чем он понял: перед ним та единственная, найти которую он даже не надеялся. Их интересы совпадали полностью: от веры до высшей математики. Летом 1922-го в Ильинской церкви Сергиева Посада их обвенчал о. Павел Флоренский.

Лосевы смотрели на свой союз как на «умную пристань в скорби и хаосе жизни». Попав в начале 1930-х в заключение, философ писал жене: «Мы с тобой за много лет дружбы выработали новые и совершенно оригинальные формы жизни: то соединение науки, философии, духовного брака и монастыря, на которые мало у кого хватило пороху и почти даже не снилось никакому мещанству из современных ученых, философов, людей брачных и монахов. Соединений этих путей в один ясный и пламенный восторг, в котором соединилась тишина внутренних безмолвных созерцаний любви и мира с энергией научно-философского творчества, – это то, что создал Лосев и никто другой, и эту оригинальность, глубину, жизненность никто не может отнять у четы Лосевых».

Валентина безоговорочно верила в мужа. «А.Ф. все определит. За ним я пошла бы на что угодно», – писала она в дневнике.

Необычность их союза состояла и в том, что в 1929 году, после семи лет брака, они приняли тайный монашеский постриг. Мысль о монастыре как о высшей степени духовного подвига они развивали давно, но к концу 1920-х почти все монастыри в стране были разогнаны, поэтому они решили создать «монастырь в миру». Почти никто не знал об их обетах, не знал и их монашеских имен – Андроник и Афанасия.

Семья монахов

Этот шаг был следствием напряженных духовных исканий, в которые Лосев погрузился примерно с 1917 года. В ту пору он сблизился с о. Павлом Флоренским, математиками Николаем Лузиным, Дмитрием Егоровым и другими людьми, которые, как и он, видели правду в соединении точных наук и религиозного опыта.

Все они проявляли интерес к имяславию – мистическому учению «о незримом присутствии Бога в Божественных именах», распространившемуся в начале ХХ века на Афоне и в 1913-м признанному ересью Святейшим Синодом российской церкви.

Считая, что это учение было неверно трактовано церковными аналитиками и примитивно подано некоторыми его адептами, Лосев и единомышленники хотели реабилитировать имяславие. Духовным наставником Лосевых был архимандрит Давид (Мухранов) – имяславец.

Религиозное напряжение было так сильно, что одно время Лосев думал даже оставить науку ради духовной работы. Но о. Давид сказал: «Ты лучше страсти свои брось, а науку не бросай».

Вместо реабилитации имяславия Лосеву и соратникам пришлось, наоборот, самим уйти в подполье: в 1927 году они присоединились к так называемым «непоминающим», то есть не признающим официальную Русскую православную церковь, возглавленную митрополитом Сергием (Страгородским), подписавшим декларацию о лояльности советской власти. Компромисс, на который митрополит пошел ради сохранения церкви, казался им недопустимым. Так до конца жизни монах Андроник Лосев и не ходил в церковь, потому что считал ее «сергианской». А ведь когда-то и регентовал, и звонил в колокола, и пел в храме на Воздвиженке.

Диалектика ареста

В конце 1920-х случился впечатляющий взрыв активности Лосева-автора: за три года он опубликовал восемь книг, пользуясь форматом «издание автора». Этот временно принятый в те годы формат позволял еще не справлявшемуся с объемом рукописей Главлиту выпускать часть книг под ответственность писателя, хотя и не без цензуры. Среди тех восьми книг Лосева – «Философия имени», «Музыка как предмет логики», «Античный Космос и современная наука», «Очерки античного символизма и мифологии». Андрей Белый писал, что, появись «Очерки» в Европе, все признали бы, что это более мощное явление, чем знаменитый «Закат Европы» Шпенглера.

Активность Лосева не осталась незамеченной наверху, тем более что автор порой позволял себе откровенную «антисоветчину». Лосев недвусмысленно иронизировал над идеей построения социализма в отдельно взятой стране, а в сталинские времена сажали и за более невинные тексты. Чашу терпения «бдительных органов» переполнила история с изданием книги «Диалектика мифа»: Лосев самовольно вернул в типографский набор выброшенные цензором резкие высказывания. Большевикам показалось оскорбительным описание их идей как очередного набора мифов.

Весной 1930-го Лосева арестовали, рукописи и книги конфисковали. Летом того же года на XVI съезде компартии Лазарь Каганович подробно рассказал о возмутительных сочинениях «философа-мракобеса», «реакционера и черносотенца» Лосева, позволяющего себе открыто превозносить монашество, критиковать марксизм и посмеиваться над диалектическим материализмом.

Вождь заговорщиков

Летом была арестована и Валентина Лосева, так как философу решили вменить не антимарксистские высказывания, а нечто посерьезнее: участие в «церковно-христианской монархической организации «Истинно-православная церковь». Подразумевался круг духовных друзей семьи Лосевых, за которым давно следили. Следствие пыталось придать всему больший масштаб и преподнести богословские беседы как контрреволюционный заговор, а Лосева назначить его идеологом. Философу дали 10 лет лагерей, его жене – пять.

Когда ученый вместе с другими зэками надрывался на строительстве Беломорканала, в декабре 1931-го сразу в двух главных газетах страны, «Правде» и «Известиях», появилась заметка Максима Горького «О борьбе с природой», в которой писатель обвинял Лосева в пропаганде христианства, называл его идиотом, безумным и малограмотным.

Зэка-философа, скоро получившего на Беломорканале инвалидность из-за работы в ледяной воде, эти нападки любившего греться на итальянском солнышке пролетарского писателя расстраивали куда меньше, чем разорение его домашней библиотеки. Кажется, именно это, а не перспектива физической смерти казалось Лосеву самым страшным.

«До последней минуты я надеялся на сохранение библиотеки и научного архива, уповая, что Бог не тронет того, на что Сам же поставил и благословил… Что мне теперь делать?.. Можно ли остаться спокойным за более высокие ценности, которые делают возможным такое безобразие и возмутительное попрание всего святого и высокого?! Не нахожу слов, чтобы выразить всю глубину своего возмущения и негодования, и готов, кажется, бунтовать против всего, во что всю жизнь веровал и чем жил…» – писал он жене. Но тут же спохватывается: «Что же я был бы за монах и философ, если бы жаловался тебе на страдания и лишения?»

Один идеалист

Освобожденного от тяжелых работ инвалида Лосева назначили сторожем склада древесины. Среди соседей по бараку появились не только уголовники, но и такие же, как он, ссыльные ученые – математики, физики, филологи. Появилась возможность пополнять свои знания, и Лосев начал работать над новыми книгами, складывая их в уме. Такой способ работы над текстами стал для него привычным и после освобождения – в лагере философ начал терять зрение.

Помощь пришла, по иронии судьбы, почти оттуда же, откуда наказание: за Лосевых начала ходатайствовать жена Горького Екатерина Пешкова, первая советская правозащитница, возглавлявшая Политический Красный Крест и спасшая многих репрессированных. По ее просьбе Валентину Лосеву сначала перевели из алтайских лагерей к мужу на Беломорканал, а вскоре произошло и нечто невероятное – снятие с Лосева судимости «за самоотверженную работу на строительстве Беломоро-Балтийского канала» с восстановлением в гражданских правах. Затем была освобождена и Валентина. Осенью 1933-го супруги смогли вернуться в Москву.

По одной из легенд, Лосеву почему-то благоволил Сталин. Якобы, когда вождю доносили, что в советских институтах работает философ-идеалист, он отвечал: «У нас все материалисты, пусть хоть один идеалист будет для разнообразия».

В лагерях Лосев осознал, что он все еще у порога настоящей философской работы, а все, созданное им ранее, можно считать лишь подготовкой. Он сокрушался, что умрет, так и не сделав главного. Но, как оказалось, это был не конец и даже не середина его жизни: Господь даровал 40-летнему ученому еще 54 года для работы, о которой он мечтал, а трудился Лосев до самой смерти.

Свой и чужой

Формально Лосеву запретили заниматься философией, предложив идеологически безопасную замену: история античной культуры. При этом никаких публикаций в течение 20 лет – до смерти Сталина, – кроме пары научных переводов. Недавний лагерник, он согласился с этими правилами игры, более того, даже стал делать вид, что принимает некоторые положения марксизма. Писал «в стол» – распространенный метод работы для советских инакомыслящих.

На жизнь Лосев зарабатывал, читая лекции и преподавая в институтах разных городов. В 1941 году немецкая бомба разрушила дом на Воздвиженке, второй раз архив ученого был потерян. В 1954-м от рака крови в мучениях умерла его супруга, единомышленник и лучший друг. По ее просьбе аспирантка Лосева Аза Тахо-Годи стала новой формальной женой ученого-монаха: 60-летний Лосев почти лишился зрения, и ему нужен был не просто секретарь, а человек, способный заботиться о нем, что Аза Алибековна и делала до конца его жизни, став впоследствии главным биографом философа.

С середины 1950-х Лосева начали публиковать: сначала статьи в журналах, а потом и монографии – «Античная мифология в ее историческом развитии», книги о Гомере, Платоне, Аристотеле, Диогене Лаэртском, Владимире Соловьеве, эстетике Возрождения. Много писал для «Философской энциклопедии» и Большой советской энциклопедии.

Но для советских чиновников Лосев всегда оставался чужим, подозрительным, опасным осколком дореволюционного мира. Основным местом его работы во второй половине жизни стал Московский государственный педагогический институт. С кафедры философии МГУ его изгнали еще в 1940-е за идеализм.

Впрочем, власть понимала, что Лосев – величина мирового масштаба, и на 93-м году жизни дала ученому Ленинскую премию за «Историю античной эстетики».

«Уходя в бездну»

В арбатской квартире Лосева почти ежедневно собирались гости – те, кто считал себя его учениками, и те, кто считал за счастье возможность побеседовать с большим мыслителем: филологи Сергей Аверинцев, Владимир Бибихин, математик и богослов Сергей Хоружий и другие.

Гостями были не только «избранные». «Что я любила в нем и все реже встречаю вокруг себя – это удивительный интерес к чужой личности, к чужой мысли, мнению. Часто встречаются крупные ученые, замкнутые в мире своих идей. Стоит их «рядовому» собеседнику, допустим, студенту, начать повествовать о своих изысканиях или попросить прочесть свой текст, как они зачастую тут же гаснут – весь интерес исчезает. А Алексей Федорович просто зажигался, когда видел, что человеку что-либо интересно, он с большим энтузиазмом начинал в это вникать», – вспоминала филолог Елена Тахо-Годи, племянница ученицы и наследницы Лосева.

О своих трудах Лосев иногда говорил как о «славословии разуму». А о жизни – с горечью: «Меня многие считают счастливым: профессор, доктор наук, печатается, а я считаю прожитую жизнь неудачной. Я хотел быть настоящим монахом, а стал не поймешь кем: два раза женился; я хотел заниматься одним – работаю над другим. Бог наделил меня различными дарованиями: я был звонарем, регентом, хорошо знал церковный устав, литургию. Наиболее постоянной моя любовь была и остается к богослужению, но даже этого я был лишен… С чем предстану перед Богом?»

Лосев умер в 1988-м – в год тысячелетия крещения Руси, 24 мая – в день памяти святых Кирилла и Мефодия, великих просветителей, которых он очень почитал. Телевидение и пресса не интересовались ученым, но его последние дни жизни успел запечатлеть Виктор Косаковский, в то время начинающий документалист, и это единственные съемки Лосева. Фильм так и называется «Лосев».

Незадолго до смерти философ писал: «Уходя в бездну истории и подводя итог, могу сказать, что самое интересное я видел в жизни. Самое ценное для меня – живой ум, живая мысль, такое мышление, от которого человек физически здоровеет и ободряется, психологически радуется и веселится, а ум ответно становится и мудрым и простым одновременно».

Автор текста: Александр Зайцев
Источник: postmodernism

Аркадий Григорьевич Адамов родился 13 июля 1920 года. Сын известного писателя Григория Адамова, автора популярного приключенческого романа 1930-х «Тайна двух океанов». Адамов вспоминает:

«Беспокойные и счастливые годы школы, нашей школы конца 20-х и начала 30-х годов, бурные собрания с вызовом учителей, свободное расписание, специальный рабочий уклон (наша школа готовила монтеров), бригадный метод, слезы заведомо неспособных, но затем важные перемены — все становится по-другому, поворот к настоящей учебе. А потом учеба в Авиационном институте, альпинистские походы, парашютная школа и захлеб комсомольской работы».

Окончив среднюю школу в 1937 году, он поступил в Московский авиационный институт.  В 1941 году, будучи студентом четвертого курса, Аркадий Адамов ушел добровольцем на фронт:

«Тогда у нас воевал каждый, кто мог, в этой святой и грозной войне воевал там, куда занес его огневой вихрь событий. Я служил в легендарной ОМСБОН — отдельной мотострелковой бригаде особого назначения, гордость и счастье моей военной судьбы. И тут — первое соприкосновение с оперативной работой. А потом — Ленинградская военно-воздушная академия, куда меня, бывшего студента Авиационного института, перевели с группой других бывших студентов чуть не насильно, в тыловую, занесенную снегом Йошкар-Олу. Практика на фронтовых аэродромах. A душа рвалась назад, к друзьям в ОМСБОН… И вот конец войны, уже университет, журналистика, первые книги…».

Он участвовал в Московской битве и других операциях Западного фронта. Был ранен, в 1943 уволен в запас по болезни. Демобилизовавшись, он поступил на заочное отделение исторического факультета МГУ, которое окончил в 1948 г.

Начало. Путешествия и приключения

Еще будучи студентом, он увлекся литературной деятельностью. Соединение научного анализа исторических событий с занимательностью заявляют о себе уже в первых его произведениях — «Шелехов на Кадьяке» (1948 г.), «Первые русские исследователи Аляски» (1950 г.). Во многом они носят приключенческий характер. Повесть «Шелехов на Кадьяке» и исторический очерк «Григорий Иванович Шелехов» предстают как увлекательное повествование о родившемся в России в XVIII в. плане освоения бассейнов Тихого и Ледовитого океанов. Об одном из авторов этого плана Г.Державин писал: «Колумб наш Шелехов чрез воды спешит в неведомы народы...» Деятельность героя предстает под пером Адамов романтичной и увлекательной:

«Коммерческие планы Шелехова шли очень далеко. Он мечтал весь Тихий океан избороздить своими кораблями, завязать торговлю с Китаем, Японией, Индией, Кореей, Филиппинами, с испанцами в Калифорнии».

В 1950 был издан сборник рассказов «По неизведанным путям» о путешествиях и приключениях российского исследователя, мореплавателя и купца в Русской Америке. В январском номере 1951 года журнала «Вокруг света» Адамов публикует статью «Правда о русских открытиях в Америке», которая в следующем году выходит отдельным изданием. В 1952 году появляется его повесть о русском изобретателе — «Василий Пятов».

Вхождение в детектив

Адамов: «Тысяча девятьсот пятьдесят второй год. Я — журналист. Можно себе представить, сколько любопытных, необычайных, тревожных и радостных событий приносят мне, как и всем, и к тому же ежедневно, ежечасно, газеты и журналы. Новые открытия в самых разных областях человеческой деятельности, новые подвиги, конфликты, проблемы. Обо всем этом я не только читаю, о многом пишу сам, езжу в командировки, собираю материал, влезаю в обстоятельства, детали. И вдруг — небольшая, совсем незаметная заметка о том, что сотрудники уголовного розыска разоблачили шайку преступников, какие-то следы, какие-то ходы вели их к ней. Совсем маленькая, торопливая, я бы даже сказал, стыдливая заметка, так, мимоходом тиснутая почему-то, запрятанная в ворохе других, ярких, броских, куда более важных и злободневных сообщений. A у меня вдруг как-то неожиданно загорается душа, словно сам я что-то нашел, на что-то неожиданно наткнулся. Но жизнь, заботы тут же утянули в сторону, и я все реже вспоминал ту заметку. И вот… неожиданная, случайная встреча. В те послевоенные годы было много таких неожиданных, радостных встреч у всех. И у меня тоже, конечно. И среди них эта. Старый друг, товарищ по части. Обнялись, расцеловались, прямо на улице, в толпе, под добродушные улыбки прохожих. А потом он потащил меня к себе, домой. Ну как можно отказаться и не махнуть на самые срочные дела? Познакомил с отцом. Пожилой, грузный, седоватый, В очках. Главный бухгалтер какого-нибудь крупного предприятия, что ли? Нет! Поразительно, но он оказался… сыщиком. Это по-старому, так он неожиданно с улыбкой представился. И еще он оказался удивительным рассказчиком. И вскоре я понял, почему та маленькая заметка, так разбередив меня поначалу, всколыхнув что-то, начала уходить, отдаляться от меня. За тем, что она рассказала, я не увидел проблему, огромную, важнейшую, необычайно сложную, — борьба с преступностью, то есть с пороком, со злом в самом крайнем и опасном их проявлении, борьба не столько против, сколько за человека, прямой бой, со своей, особой стратегией и тактикой, с потерями, жертвами, поражениями и победами, захватывающий бой за великую справедливость в жизни людей. Впрочем, это все тогда мне лишь чуть приоткрылось, только угадывалось, как только лишь приоткрылись люди, ведущие этот тяжкий и опасный бой. Вот тогда-то для меня слились воедино тема и форма, жизненный материал и жанр, в котором только и мог я — лично я — попытаться воплотить эту огромную тему».

В 1952 году Адамов обращается с просьбой к руководству МУРа дать ему возможность изучить работу уголовного розыска и подготовить на основе собранных материалов ряд литературных произведений, по-новому освещающих задачи и методы современной милиции. Такое разрешение он получил. Писателю не отказали, хотя никто его книг не читал, да и имени Адамова прежде не слышал. Оперативки, засады, обыски, ночные дежурства, облавы и прочие прелести тяжелой и опасной работы милиции писатель пережил лично. Известный комментатор книг А.Адамова Евгений Рысс вспоминает:

«Писатель мог ограничиться беседами со следователями, оперативными работниками и специалистами научно-технического отдела. Но может быть, А. Адамов понимал, что написать хорошую книгу после таких бесед невозможно, а может быть, просто его увлекли специфика розыскной работы, соединение логики и риска, объективных данных науки и смелых логических построений. Так или иначе, А. Адамов, к счастью, не ограничился беседами. Он ходил на операции, участвовал в обысках и засадах, дежурил но ночам в МУРе и выезжал с оперативными группами на место преступления. Короче говоря, он знает дело не по рассказам. Он пережил, как и его герои, напряжённые часы в засаде, когда нельзя ни кашлянуть, ни закурить, ни пошевелиться. Сидел на оперативных совещаниях. Участвовал в обысках, когда точно известно, что крупный преступник скрывается здесь, в этой комнате или в этой квартире, а найти его не удаётся».

Сюжеты его книг придуманы, но в основе сюжета всегда лежат подлинные дела. Засада, описанная А. Адамовым, была на самом деле, и он в ней участвовал. Правда, это дело не похоже на то, о котором рассказывает книга. Но засада была именно такая. Обложили дачу, в которой скрывался преступник. Правда, не тот, о котором повесть. Тот, настоящий, совершил другое, но тоже очень опасное преступление. И так же волновались, не упустили ли его. Писатель, пишущий остросюжетные книги, обязан, во-первых, уметь придумывать, во-вторых, точно, во всех подробностях знать материал, чтобы выдумка не извращала действительность, а только обогащала ее, выделяла курсивом самое главное.

Первый советский сыщик — Сергей Коршунов

И вот первая повесть. По рекомендации райкома партии демобилизованный офицер Сергей Коршунов становится сотрудником уголовного розыска. После нескольких неудач ему и его товарищам по МУРу удается расследовать несколько запутанных преступлений шайки «пестрых». В завязке повести по тогдашним меркам стоял сущий пустяк. У некого Никанора Ивановича из квартиры украли вещи и в ночь грабежа убили дочь, молодую девушку. За дело берется новичок, молодой следователь Сергей Коршунов. Отчасти в его образе прослеживается судьба самого Аркадия Адамова, который ушел добровольцем на фронт, а после армии стал студентом-заочником исторического факультета МГУ.

Повесть «Дело «Пестрых» была завершена в 1956 году. Но из редакций следовал отказ за отказом. Будни милиции считались темой, недостойной литературы, ограбленный обыватель — не герой подобающего сюжета. Между тем Адамов предвидел такой оборот дела и оснастил свою книгу сложной системой оправданий для сюжета «всего лишь о краже». Его герой - вчерашний фронтовик, орденоносец, славный честный горячий парень. Сергей не торопится снять боевую форму и все еще носит гимнастерку с тремя орденами и шинель - пусть и без погон. Он белокур и красив. Он не курит, он влюблен в правильную девушку Лену, вокруг которой вьется вьюном некий жук Арнольд. А когда Лена, узнав о том, что в райкоме партии Сергей получил назначение в милицию, плохо отозвалась об этой «грязной» работе, молодой герой просто хлопает дверью. Адамов написал истинно живую, правдивую и остросюжетную книгу, которая тащит читателя, как тащит пойманную рыбу хороший крючок и прочная леска на спиннинге опытного рыбака.

Иллюстрация к повести «Дело "пёстрых"», журнал Юность, 1956, №2, стр. 45

Возможный читательский интерес разглядел Валентин Катаев, главный редактор «Юности». В этом журнале в 1956 году (в номерах 1-4) и состоялся дебют Адамова, как основателя жанра нового советского детектива. Повесть «Дело «Пестрых», вышедшая в 1956 году, стала первым широко известным советским детективом, благодаря чему в стране произошло возрождение детективного жанра. Адамов стал знаменит. По этой книге в 1958 году режиссёр Николай Досталь поставил одноимённый фильм.

Именно кино проявило истинную природу написанного Адамовым: это был боевик. От истории с кражей пальто и убийством девушки ниточка розыска протянулась к столичной шайке воров, во главе с неуловимым «Папашей» и, наконец, настоящему иностранному шпиону, который, как черный алмаз, украсил рядовое уголовное дело столичного МУРа. Актеры сразу почуяли живую кровь невыдуманного сюжета. В фильме снялись самые яркие звезды тогдашнего советского кино: Всеволод Сафонов (Сергей), Владимир Кенигсон, Алексей Грибов, Евгений Матвеев, Наталья Фатеева, Олег Табаков (в роли десятиклассника Игоря), Иван Переверзев и, наконец, Михаил Пуговкин в роли вора-рецидивиста Софрона Ложкина. В 1958 году лента стала лидером советского проката, ее посмотрело 33 миллиона человек!

Следующая книга Адамова, «Черная моль» (1958) — увлекательная повесть о раскрытии хищений на меховой фабрике. Это продолжение рассказа о самоотверженной работе оперативника Сергея Коршунова.

Еще через три года — «Последний бизнес» (1961), еще через два — «Личный досмотр»  о работе таможенников. В 1965 году — «След лисицы», в 1966 году — «Стая», в 1968 году — «Со многими неизвестными».

Практически во всех произведениях Аркадия Адамова после короткого пролога сразу же следует таинственное и опасное событие – совершенное преступление или тревожный сигнал о том, что преступление готовится. В повести «След лисицы» - это кража ценной реликвии из музея Достоевского, а в повести «Круги на воде» - телефонный звонок инспектору уголовного розыска Лосеву о странной гибели его школьного друга.  

Инспектор Лосев — ученик Коршунова

Основным персонажем книг Адамова сначала являлся сотрудник МУРа Сергей Коршунов, а в поздних произведениях - ученик Коршунова Виталий Лосев. Вероятно, не зря старые классики детектива строили свои книги на одном герое, одном гении розыска, верхним чутьем сразу схватывающем суть дела и находящем преступника. Казалось раньше, что, если дело раскрывает целый коллектив да еще помогают эксперты разных специальностей, герой будет принижен, низведен с пьедестала. Он перестанет быть романтической фигурой, и будет неинтересно читать о его работе. Распутывая невероятно сложные дела, собирая информацию по крупицам, рискуя порой собственной жизнью, Лосев выводит на чистую воду преступников, и они предстают перед законом.

Всего об инспекторе Лосеве Аркадий Адамов написал четыре романа и пять повестей, и если считать все произведения из этого цикла (а не только романы), то «На свободное место» - седьмое, последнее произведение о Лосеве. «Злым ветром» (1973) - первый роман о Лосеве. Его главному герою, инспектору уголовного розыска Виталию Лосеву, поручено расследование кражи в гостинице. Однако не очень сложное на первый взгляд дело перерастает в криминальный беспредел, в центре которого жестокое убийство. Этот роман удостоен премии Всесоюзного литературного конкурса Министерства внутренних дел СССР, Союза писателей СССР и Госкомиздата СССР, посвященного 60-летию советской милиции в 1977 году.  

«Петля» (1975) - второй роман об  инспекторе Лосеве. В котловане одной из строек обнаружен труп молодой красивой женщины, пропали деньги, ограблена ее квартира, но… это не убийство. Беспощадные, упрямые факты говорят о том, что совершен самый страшный из человеческих грехов - самоубийство! Но так ли это?.. Роман удостоен премии Всесоюзного конкурса Союза писателей СССР и Министерства внутренних дел СССР за 1975 год на лучшую книгу о милиции.  Второй роман из серии «Инспектор Лосев» Аркадия Адамова не менее интересен, чем первый, захватывает с первых страниц. Все те же герои расследуют новое необычное преступление, по крупицам докапываясь до истины, выискивая одну зацепку за другой.

Книга рассказывает не только о самом расследовании, но и о буднях сотрудников милиции, о бессонных ночах, об опасностях их профессии, о способах допросов, о психологии личностей. Проработав в уголовном розыске несколько лет, Адамов как бы изнутри понял «проклятую святую работу» своих героев Сергея Коршунова, Виталия Лосева и др. Они незаурядны, умны, опытны, преданы своей работе, увлечены ею. Аркадий Адамов любит возвращаться к своим прежним героям. Это кстати, нередкая особенность писателей детективного жанра. Из повести в повесть переходят главный герой Сергей Коршунов, Саша Лобанов, Виталий Лосев и Игорь Откаленко. Все это очень разные люди, каждый со своей биографией, со своим характером, манерами, привычками, внешностью. Но все они умные, беззаветно храбрые, увлеченные своей трудной, бессонной, опасной работой. И романтика их справедливой борьбы со злом неизбежно захватывает читателя.

Адамов:  «В ноябре 1952 года я впервые пришел в Московский уголовный розыск — МУР, пришел, чтобы собрать материал для своей будущей книги. Что же привело меня туда? Что заставило остаться там на долгие годы и непрерывно работать в этом жанре, очень непростом, совсем к тому же непопулярном тогда в нашей литературной практике, даже в истории нашей отечественной литературы? Почему у меня не появилось желания, даже потребности отойти хоть на время от этого жанра? Такой вопрос не раз задавали мне многие, в том числе и мои товарищи-писатели, этот вопрос задавал себе и я. Почему? Может быть, это узость, ограниченность, нерешительность или что-то еще, такое же неприятное и обидное? Но ведь все эти годы я чувствовал неутихающий, жгучий интерес к своей теме, к своему жанру. И почти каждая книга казалась мне в чем-то новой. Почему? Важность, необычайная важность темы? Конечно. Но ее можно было решать и в иных жанрах. Почему же именно детектив? Почему непременно столь острый сюжет, почему тайна, и опасность, и бескомпромиссность конфликта? И такая обнаженность борьбы?»

Адамов писал: «Не так страшно быть плохим токарем, как плохим человеком». Его интересует не только раскрытие преступления, но прежде всего важный вопрос о причинах преступности и возможностях ее предотвращения. Перед читателем не просто остросюжетное занимательное чтение, но литература с большим воспитательным потенциалом. Адамов адресует свои книги прежде всего молодому читателю — «с надеждой разбудить в нем добрые чувства, чему-то научить, в чем-то предостеречь, привить качества бойца». Таково кредо писателя, он напоминает:

«Самое страшное в человеке — позиция «моя хата с краю», равнодушие к чужой беде, к чужой жизни, порой очень близкой, соседней... Главное — совесть и гражданская позиция».

Творческая работа становится все более интенсивной; опубликованы повести «Круги по воде» (1970), «Угол белой стены» (1971), «Личный досмотр» (1974); в 1978 издается дилогия «Инспектор Лосев». В 1980-е Адамов сосредоточивается на более крупной форме — на жанре детективного романа: «На свободное место» (1981), «Идет розыск» (1985). За всю свою литературную карьеру Аркадий Адамов опубликовал около 30 книг.

На закате жизни писатель признался в любви к острым сюжетам, написав документальные записки под красноречивым названием «Мой любимый жанр – детектив» (1980). Миллионы поклонников детективного жанра согласны с писателем. Адамов осмысливает творческий опыт предшественников, тонко анализирует многие произведения русской и мировой литературы, пишет об Эдгаре По, Агате Кристи, А.Конан-Дойле, У.Коллинзе, Г.Честертоне, Б.Райнове, Ю.Семёнове; выстраивает любопытные историко-литературной закономерности в детективном жанре.

Адамов: «Так в чем же тогда секрет детективного романа, где кроется причина его поразительного успеха? Я полагаю, что причина заключается, во-первых, в тайне, неизменно лежащей в сердцевине сюжета детективного романа. Человеку во все времена свойственно жгучее любопытство, волнующее, непреоборимое стремление к разгадке тайны, всего непонятного, загадочного, что встречается на его пути. И чем эта тайна значительнее, опаснее или ценнее, тем острее желание разгадать ее. Но почему же в детективном романе, как правило, эта тайна убийства? Ведь это, казалось бы, примитивнейший способ заинтересовать читателя. Да, но и наиболее верный. Ибо любые тайны природы, науки, карьеры, даже любовные – меркнут перед тайной неожиданного, непонятного, зловещего убийства. Жить или умереть – это главное для каждого. И человек, подло и несправедливо лишающий жизни другого, – это в глазах всех самый опасный, самый страшный враг. Найти его, обезвредить и наказать – нет более желанной, более волнующей цели. И потому поиск убийцы, все неожиданные повороты и таинственные изгибы сюжета, весь риск, все опасности на этом пути наполняются для читателя особым эмоциональным накалом».

Признание и награды

Книги Адамова издавались большими тиражами как в отечественных, так и в зарубежных издательствах. По книгам Адамова поставлены фильмы «Дело «пёстрых» (режиссёр Н. В. Досталь, 1958 г.), «Инспектор Лосев» (на основе романа «Злым ветром», три серии, режиссёр Олег Гойда,  1982 г.), «Петля» (три серии, режиссёр Олег Гойда, 1983 г.).

Аркадий Адамов был членом Союза писателей, возглавлял одну из комиссий Союза. Он также состоял членом редакционной коллегии журнала «Советская милиция». Роман Адамова «Злым ветром» удостоен премии Всесоюзного литературного конкурса Министерства внутренних дел СССР, Союза писателей СССР и Госкомиздата СССР, посвященного 60-летию советской милиции в 1977 г.

Его трилогия «Инспектор Лосев» награждена Золотой медалью имени Героя Советского Союза Н. Кузнецова за лучшее героико-приключенческое произведение 1981 года, учрежденной СП РСФСР.

Адамов награждён Орденом Отечественной войны II ст. (1985).

Скончался писатель 26 июня 1991 года.

«Аркадий Адамов сформировал золотой шаблон массовой литературы и массовых зрелищ, где обязательно должен быть ошибающийся герой, молодой человек с чувством невольной вины, при этом обязательно влюблённый в девушку, которая ненадолго увлеклась каким-нибудь несимпатичным типом; где любовь двух сердец должна быть увязана с отчаянной схваткой против жестокого подпольного мира, где есть всё: золото, власть, тайны, деньги, кровь, предательства, преступления, но нет только чистой прекрасной любви».

Анатолий Королёв, писатель

Источник: https://vokrugknig.blogspot.com/2015/07/blog-post_13.html

Другие материалы:

• «Эти подонки боятся открыть забрало». Валентин Пикуль и его враги — к 95-летию писателя

• Классика научной фантастики — Роберт Хайнлайн. Звёздный десант

• 7 сериалов, похожих на Бриджертон — они точно стоят потраченного на них времени

• История постсоветской поп-музыки в песнях — Женя Белоусов «Девчонка-девчоночка»

• Эволюция космического скафандра

• Стивен в стране кошмаров — 20 лучших экранизаций короля ужасов Стивена Кинга

• Боб Марли: как изгой-полукровка стал гордостью Ямайки и звездой мирового масштаба

• Микеланджело Антониони — как начать смотреть его фильмы

• Классика научной фантастики: Пол Андерсон — цикл «Патруль времени»

• Краткий гид по «Чудотворцам» — антологии с Рэдклиффом, Бушеми и очень черным юмором

• История постсоветской поп-музыки в песнях — Комбинация «Бухгалтер» (1991)

• История постсоветской поп-музыки в песнях — Кар-Мэн «Лондон, гудбай!» (1991)

• Почему Чебурашка — еврей, но при этом не сионист

• Немая и свободная — Эмансипация в раннем кино

• От второй звезды направо и прямо до утра — 9 главных экранизаций «Питера Пэна»

• Почему Станислав Лем не пользовался компьютером — о новой биографии польского фантаста

• В «Вавилоне 5» были ящероподобные инопланетяне и нелепая графика, но это важнейший сериал 1990-х — Почему мы ждем ребут

• Переводчики сказок — Кто научил говорить по-русски Карлсона, Винни-Пуха, Маленького принца, Питера Пэна и других любимых героев

• Секс, маргиналы и апокалипсис — 21 лучший британский сериал 21-го века

• Российская фантастика — изданная с 25 июня по 1 июля 2023 года

• Переводная фантастика — изданная с 25 июня по 1 июля 2023 года

Советские стиляги

Слушали они не рок-н-ролл, а старый джаз. В первую очередь пластинки, которые попали в СССР в послевоенные годы, когда отношения с западными странами ненадолго потеплели. Больше всего любили Дюка Эллингтона, Глена Миллера, Луи Армстронга и прочих представителей эстрадного джаза.

Разумеется, распространяли их исключительно «из-под полы», то есть незаконно. Именно тогда зародился необычный способ перезаписи — «на костях» (иногда ещё говорили «на рёбрах»). Всё дело в том, что вместо гибких пластинок использовали старые рентгенонграммы с реальными снимками переломов — их было очень легко достать в больницах.

Кстати, интересный факт: само слово «стиляги», которое вновь вошло в обиход русскоговорящих людей после одноимённого фильма 2008 года, изначально носило негативный окрас. Сами представители движения называли себя «чуваками», а девушек, соответственно, «чувихами». «Стилягами» же их прозвали после одноимённого фельетона в журнале «Крокодил» в рубрике «Типы, уходящие в прошлое». Там последователей этого движения высмеивали за нелепый внешний вид и постоянное безделье: персонажи карикатур думали только о своей внешности и танцах. Там же мелькнул термин «плесень», который, к счастью, не прижился.

Строго говоря, авторы «Крокодила» не были абсолютно неправы. Среди «стиляг» встречалось немало представителей «золотой молодёжи», которые действительно просто веселились и нередко вели себя вызывающе. Да и в целом движение было скорее развлекательным, нежели идеологическим.

Сатира на «стиляг»

Но достаточно о «стилягах», пора двигаться дальше. Тем более, что субкультура начала вымирать уже к 1957 году — особо важному в знакомстве жителей СССР с западной культурой. Именно тогда в Москве состоялся VI Международный фестиваль молодежи и студентов.

Если раньше значительная часть тех же «стиляг» знала об американской и даже европейской моде лишь по обрывочной информации, которая просачивалась из-за «железного занавеса», то теперь в СССР приехало более 30 тысяч человек из 131 страны мира. Возможность напрямую пообщаться с иностранцами и увидеть их стиль жизни сильно повлияла на моду передовой молодёжи. Оказалось, что теперь модно носить джинсы и кеды и слушать рок-н-ролл.

С 1957 года субкультура «стиляг» пошла на спад. Вместо них появились «штатники», которые полюбили современный джаз и бибоп. Другая часть переключилась на Билла Хейли и его Rock Around the Clock, а также Литтл Ричарда с песней See You Later, Alligator и прочие популярные «рок-н-роллы». А чуть позже главными кумирами большинства слушателей стали легендарные The Beatles.

Таких людей прозвали «битниками». Разумеется, после прослушивания и танцев под любимые мелодии всевозможные музыканты пытались и сами сыграть нечто подобное. Из них впоследствии и выросли первые представители русского рока.

На сегодняшний день битники выглядят наиболее обычно из всех ранних субкультур

Но прежде, чем перейти к основной истории, стоит упомянуть и ещё один жанр, который значительно повлиял на развитие будущего стиля. Отчасти он и добавил в русский рок той индивидуальности, которая будет отличать его от музыки других стран.

Речь идёт об исполнителях авторской песни или «бардах». Ещё в 1950-х эта культура распространилась среди студентов: молодые поэты исполняли свои песни под простые аккорды на шестиструнной гитаре. Инструменты, кстати, чаще всего брали классические, но ставили на них металлические струны, чтобы сделать звучание более громким и резким.

Булат Окуджава

Именно такие барды, как Булат Окуджава, Юрий Визбор и, конечно, Владимир Высоцкий, популяризировали образ человека с акустической гитарой, а что ещё важнее — автора-исполнителя, для которого стихи важнее музыки.

Многие рок-музыканты будут долго дистанцироваться от ассоциаций с бардами. Но всё же наследственность очевидна.

Отцы-основатели и первые ласточки

Вопрос, какую команду считать «первой русской рок-группой», остаётся открытым. Разные историки и исследователи называют множество вариантов. Артемий Троицкий в книге «Back in the USSR» утверждает что этого титула достойны «Ревенджерс» из Риги под руководством Валерия Зайнутдинова, он же Сэйтски.

Всё тот же Троицкий упоминает «Юниоров» из Эстонии. Но гораздо чаще основоположниками русского рока называют московские команды «Сокол» Юрия Ермакова и «Славяне» Александра Градского.

Именно «Сокол» позже запишет легендарную песню «Фильм, фильм, фильм» к одноимённому мультику

Вероятно, всё дело в том, что по всему СССР музыканты проходили примерно один и тот же путь. Всевозможные бит-группы начинали играть американские рок-н-роллы, подражая Элвису Пресли или The Beatles. Потом музыканты придумывали собственные песни. А поскольку далеко не все из них знали в достаточной мере английский язык, команды переходили на русский.

В 1965 году «Сокол» исполнил первые песни на родном языке. Градский примерно тогда же основал новую команду «Скоморохи» с упором на русские тексты. Хотя интересно, что любительские коллективы тогда зарабатывали, музицируя на танцах. А там всё ещё ценились западные хиты. Поэтому параллельно со «Скоморохами» Градский собрал «Лос Панчос», игравшую популярные иностранные песни с чисто коммерческими целями.

Вообще первопроходцам русского рока приходилось несладко. Например, в стране практически не делали бас-гитар, поэтому их приходилось собирать кустарным способом, натягивая на гитарный корпус струны от рояля.

Увы, большую часть раннего творчества этих команд никто не записывал на носители, поэтому о стиле и звучании можно только фантазировать на основе слов самих музыкантов. Всё тот же Александр Градский называет себя ещё и первым панком Советского Союза: он сочинил провокационное концептуальное произведение «Муха-Цокотуха», превратив классическую сказку в эротическую провокацию.

Путь Градского отличается от судьбы большинства других русских рок-музыкантов. Его дядя, работавший в ансамбле Игоря Моисеева? привозил джазовые и рок-н-ролльные записи из-за границы. Но сам юный Александр любил не только модную музыку, но и классику, и советских композиторов. Хотя поворотным моментом стало, конечно, прослушивание The Beatles.

В дальнейшем Градский так и останется одним из самых необычных музыкантов и вокалистов живой сцены. Он продолжит играть рок-музыку, но параллельно начнёт сотрудничество с официальными композиторами и даже будет выступать в опере

Но, конечно же, главное открытие московской рок-сцены в период становления — группа «Машина времени» под руководством Андрея Макаревича. Как обычно, всё началось ещё с англоязычной школьной команды The Kids (там Макаревича быстро сместили с позиции вокалиста из-за неприятного голоса).

После знакомства с русскими бит-группами, в первую очередь с быстро канувшими в лету «Атлантами», юный музыкант основал коллектив Time Machines (название писали именно на английском и во множественном числе).

Команда Макаревича, как и большинство других, играла кавер-версии западных песен. Причём сам лидер настаивал на репертуаре из не слишком известных композиций. Но вскоре группа перешла на песни собственного сочинения: часть на английском, часть — уже на русском языке. Тогда и сформировался стиль, который превратит «Машину времени» (уже в таком написании) в главных хитмейкеров русской рок-музыки.

Макаревича можно считать основоположником и одним из ярких представителей стиля «бард-рок». В его творчестве поэзия явно больше ссылается на авторскую песню с её морализаторством и философией, нежели на классику рок-н-ролла.

Хотя сам автор утверждает, что основную идею взял у всё тех же The Beatles: нужно петь о чём-то своём, родном и знакомом. При этом в раннем творчестве «Машины» ярче, чем у других, чувствуется вторичность и простота музыкальной составляющей — в группе собрались музыканты-любители, не отличавшиеся особым мастерством.

Команда будет многократно менять составы, причём к вокалу Макаревича добавятся и песни других музыкантов. В начале девяностых в «Машине времени» сольные номера получат сразу четверо участников (то есть все, кроме барабанщика Валерия Ефремова)

Кстати, говоря о «Машине времени» невозможно не упомянуть о группе «Воскресение». Её будущий лидер Алексей Романов начинал играть Макаревича. Потом первый клавишник «Машины...» Сергей Кавагоэ перешёл в новую команду на барабаны.

Позже место соло-гитариста «Воскресения» займёт кузен Андрея — Алексей Макаревич (он же потом организует группу «Лицей», где будет петь его приёмная дочь Анастасия). Маргулис какое-то время окажется участником обеих команд одновременно. Из-за этого на совместных юбилейных концертах обеих групп он будет стоять посередине сцены, меняя гитару на бас.

Историю рок-музыки во второй столице СССР — Ленинграде — стоит начать с команды «Санкт-Петербург» с её бессменным лидером Владимиром Рекшаном. Начиналось всё ровно так же: в 1967 году собралась студенческая группа «Корабль дураков», игравшая рок-н-ролльные хиты. Через пару лет талантливый автор и музыкант организовал новый коллектив «Санкт-Петербург». Эта команда появилась чуть позже московских аналогов — в 1969 году. Но зато именно Рекшан первым решился выступать перед зрителями с полностью русскоязычной программой.

«Санкт-Петербург» неплохо раскрутится в Ленинграде и на время даже получит славу по всему СССР. В первую очередь благодаря сочетанию текстов Рекшана, в которых социальная сатира смешивается с цитатами из классики, и довольно бодрой, мастерски исполненной рок-н-ролльной музыкой. В команде будет играть виртуоз Никита Зайцев, одинаково хорошо владеющий гитарой и скрипкой — потом он уйдёт в «ДДТ» и исполнит там самые запоминающиеся скрипичные партии.

Но всё же «Санкт-Петербург» так и остался скорее культовой группой, точно так же, как и «Мифы» Сергея Данилова и «Россияне» Георгия Ордановского (этот вокалист и гитарист пропадёт без вести в 1984 году). Всенародная слава ленинградского рок-н-ролла началась с «Аквариума» Бориса Гребенщикова.

В 1972 году он вместе со своим другом Анатолием Гуницким по прозвищу Джордж основал «поэтически-музыкальный проект». Вскоре собрался и первый состав. Причём, в отличие от большинства рок-групп, тяготевших именно к электрическому звучанию (и из-за этого испытывавших немало трудностей с оборудованием), «Аквариум» обычно играл акустику.

Присоединившийся к ним Андрей Дюша Романов быстро сменил клавиши на флейту, потом появился Всеволод Гаккель с виолончелью. Причём команда не замыкалась в одном стиле, ориентируясь на самых разнообразных западных музыкантов: от Боба Дилана до Лу Рида.

Спустя несколько лет уже на творчество Гребенщикова будут опираться многие другие ленинградские рок-музыканты. Он поможет с первыми записями Майку Науменко: в 1978 году выйдет их совместный сольник «Все братья — сёстры», записанный на катушечный магнитофон прямо на берегу реки Невы.

Всё того же БГ будут называть своим кумиром музыканты новой волны русского рока: Виктор Цой, Константин Кинчев. Сам же «Аквариум» сменит составы и стиль чуть ли не десяток раз. Гребенщиков будет увлекаться русским фольклором, буддизмом, панк-роком и прочими стилям. Каждый раз звучание группы будет меняться под его интересы.

БГ это объясняет цитатой Боба Марли: «Кто играет со мной, и есть Wailers». То есть «Аквариум» — всегда именно Гребенщиков и те, кто нужен ему в данный момент. Что отличается, например, от «Машины времени», которую давно уже трудно представить без голоса Кутикова. Или «АукцЫона», где за музыку отвечает Леонид Фёдоров, но в лицо все знают Олега Гаркушу, а духовые Николая Рубанова создают основу аранжировки.

Первые фестивали и альбомы

К концу 1960-х рок-музыка окончательно превратилась из редкого увлечения студентов в массовое творчество. В одной только Москве играло чуть ли не две сотни групп. Разумеется, большинство из них просуществовали всего несколько лет и не оставили после себя никакого следа. Но всё же тенденция была очевидна, и это привело к нескольким интересным событиям.

На фоне огромного количества условно «любительских» коллективов (то есть не сотрудничавших с официальными организациями и студией «Мелодия») стали появляться и «профессиональные». Их, разумеется, называли не рок-группами, а ВИА (вокально-инструментальными ансамблями). Но они играли на электрогитарах и электроорганах и использовали те же элементы. Конечно, тексты песен и поведение на сцене отличались. Однако появление таких коллективов, как «Поющие гитары» или «Песняры», свидетельствовало, что даже власти заметили существование рок-музыки.

Но гораздо важнее, что сами команды всё чаще выходили на более высокий уровень выступлений, чем просто игра на танцах и в миниатюрных ДК. Большинство концертов, конечно, устраивали подпольно. По воспоминаниям Владимира Рекшана в книге «Кайф», в Ленинграде их проводили поздно вечером в закрытых ресторанах, оформляя как съёмки массовки для несуществующего фильма.

Эти мероприятия устраивала, например, неофициальная организация «Поп-федерация» под руководством самого известного битломана СССР и России Коли Васина. Но не нужно думать, что даже на этом этапе речь шла исключительно об энтузиазме и идеологической вовлечённости.

Как выяснилось позже, менеджер Сергей Арсеньев большую часть полученных денег попросту прикарманивал, хотя изначально обещал пускать их на развитие молодых групп. Его потом осудили, и «Поп-федерация» развалилась. Васина, не знавшего об этих махинациях, к счастью, не арестовали, хотя он с испуга даже зарыл где-то в лесу подаренную пластинку The Beatles с автографом Джона Леннона.

Коля Васин и Майк Науменко

Но всё же исполнителям хватало славы и заработка: зрители просто ломились на выступления. По воспоминаниям Градского, он однажды опоздал на собственный концерт, и у дверей стояла такая толпа, что он не смог пробиться и полез в окно. На тот момент далеко не все знали музыкантов в лицо.

На первых порах рок-музыка в СССР оставалась локальной и разобщённой. Особенно если дело касалось разных городов. В Москве узнали об «Аквариуме» во многом лишь благодаря Андрею Макаревичу: он регулярно ездил со своим коллективом в Ленинград, где и открыл для себя эту команду.

Поэтому следующими этапами, превратившими русский рок из набора местечковых групп в цельную общину, стали фестивали и записи первых альбомов.

Гребенщиков и Макаревич

Региональные рок-фестивали устраивали ещё в шестидесятых. Часто первым мероприятием такого формата называют концерт в Каменске-Уральском Свердловской области 1966 года. Все группы, участвовавшие там, сегодня уже забыты. Зато известно, что организатор концерта получил четыре года лагерей.

А вот первым действительно крупным событием можно считать ереванский рок-фестиваль, который проводили ежегодно с 1968 по 1972 год. Его устраивал предприниматель Рафик Мкртчян, привозивший на стадион «Динамо» в столице Армении различные популярные группы.

Не стоит удивляться, что Ереван на некоторое время превратился чуть ли не в главный город русского рока. В Армении в тот момент существовало немало собственных ярких коллективов. Взять хотя бы группу «1+2», в которой играл великолепный гитарист Борис Андреасян. Впоследствии он будет сотрудничать с джазовыми и рок-музыкантами со всего мира.

На фестиваль в Ереване приезжали, например, «Скоморохи» и «Скифы». А вот «Машину времени» туда не взяли. Зато на стадионе «Динамо» состоялось выступление команды «Супер» — первой советской супергруппы. В неё вошли участники «Скифов», «Скоморохов» и «Цветов».

«Скифы» даже сумели засветиться в фильме «Ещё раз про любовь»

Увы, история этого фестиваля завершилась с арестом Мкртчяна за мошенничество.

Во второй половине семидесятых в подмосковном городе Черноголовка прошло два масштабных концерта (если совсем точно — полтора). В первом приняло участие «Високосное лето» — возможно, лучшая арт-рок группа в СССР. Её основали гитарист Александр Ситковецкий и клавишник Крис Кельми.

За свою недолгую жизнь команда создаст необычную рок-оперу «Прометей прикованный» и запишет один из первых магнитоальбомов. Позже Ситковецкий создаст «Автограф», а Кельми уйдёт в поп-музыку с коллективом «Рок-ателье».

У «Високосного лета» были даже костюмы для рок-оперы

Также выступали «Сонанс» из Свердловска (об этом городе мы отдельно поговорим чуть дальше), «Магнетик бэнд» из Таллина и «Машина времени».

Второй фестиваль в Черноголовке отменили буквально за пару дней до начала по непонятным причинам. Формально на него даже не требовалось разрешение властей, но руководство испугалось неизвестных групп и отказалось предоставить зал. Хотя в результате концерт всё же прошёл подпольно (поэтому его и считаем за половину) в конференц-зале издательства «Молодая гвардия». И именно там «Аквариум» впервые сыграл для московской публики.

Но всё же крупнейшее событие всесоюзной рок-сцены — «Весенние ритмы» в Тбилиси в 1980 году.

По сути, это был первый масштабный официальный рок-концерт, на который пригласили группы со всего Союза. Его организовал заместитель директора Грузинской национальной филармонии Гайоз Канделаки с подачи Артемия Троицкого и поддержал первый секретарь ЦК КП Грузинской ССР Эдуард Шеварднадзе.

Позже этот концерт будут называть «Советским Вудстоком», что отчасти справедливо: именно здесь проявился масштаб и значимость рок-движения в СССР. Но всё же атмосфера там царила совершенно иная. По традиции присутствовало жюри, проводили конкурс и даже вручали награды.

Лучшими группами ожидаемо признали «Машину времени», уже снискавшую всенародную популярность, и опытный «Магнетик Бэнд». Второй приз поделили Ситковецкий с новой группой «Автограф» и «Гунеш» из Ашхабада. Последние просуществуют аж до конца восьмидесятых и даже выступят в Мозамбике, но сейчас уже мало кто вспомнит о странной туркменской команде.

Группа «Гунеш»

На третьем месте оказался «Интеграл» Бари Алибасова (того самого, который позже создаст «На-на») и пара ещё менее известных групп. Но, пожалуй, главное событие «Весенних ритмов» — выступление «Аквариума». Можно сказать, что формально это был провал, а на самом деле — триумф.

Борис Гребенщиков решил превратить первое официальное выступление в панк-шоу. Во время исполнения песни «Летающая Тарелка» он лёг на сцену, зажав между ног гитару, Гаккель засунул в отверстие деки ножку своей виолончели, а фаготист то ли изображал, что расстреливает зал из своего инструмента, то ли имитировал мастурбацию.

Интервью Троицкого и Гребенщикова на «Весенних ритмах»

Кроме того, жюри смутила странная песня с рефреном «Хомо хай-фай!»: здесь кому-то послышались гомосексуальные намёки. Ещё хуже получилось с композицией «Марина». Вместо слов «выйти замуж за финна», БГ решил осторожно спеть «выйти замуж за Ино». Но из-за плохого звука многим послышалось «за сына».

Тему инцеста руководство уж точно не могло стерпеть. Во время выступления группы потребовали зажечь свет и жюри покинуло зал, а «Аквариум» дисквалифицировали с конкурса. Но зато о группе пошла всенародная молва.

Рождение звукозаписи

Несмотря на то, что в семидесятых рок уже вовсю гремел среди музыкальной молодёжи, найти официальные записи большинства групп было совершенно невозможно. Официальные власти попросту отказывались признавать и выпускать эту музыку. Да и сами артисты считали сотрудничество с «Мелодией» чем-то постыдным.

Исключение составляли разве что «Цветы»: музыкант и администратор Стас Намин сумел найти зыбкую грань между роковой искренностью и лёгким бесконфликтным звучанием ВИА. В 1973 году у них вышли два сингла.

«Звёздочка моя ясная» прославит голос басиста «Цветов» Александра Лосева

Но творчество большинства коллективов записывалось и распространялось подпольно. И здесь важную роль сыграли магнитоальбомы. Как понятно из названия — записи на катушечные магнитофоны.

Эта практика берёт своё начало ещё из шестидесятых. Первое время выступления бардов записывали просто «с воздуха» — то есть через микрофон, направленный на сцену. Точно таким же образом появились первые катушки с концертами русских рок-музыкантов. Вот только если голос и акустическая гитара в авторской песне звучали хоть сколько-то разборчиво, то электрические инструменты, да ещё и с плохим оборудованием (и исполнением) у молодёжных групп превращались в неразборчивый шум.

Да и попытки записать что-то дома или в импровизированных студиях на обычный магнитофон «Маяк» приводили ровно к такому же результату. Это не говоря о том, что простая плёнка долгое время оставалась дефицитом.

Именно поэтому немалая часть первых советских рок-групп не оставила после себя никаких записей. Даже Борис Гребенщиков утверждает, что его ранние песни (в хронологии группы их называют «доисторической» эпохой) «можно изучать, но нельзя слушать».

Гуницкий рассказывает о записи первого альбома «Искушение святого Аквариума». Показательна и фраза: «В одной песне я сыграл на басу, хотя на басу я играть не умел»

Первым рок-музыкантом, начавшим записывать полноценные и даже хорошо звучащие альбомы, стал Юрий Морозов. Здесь дело не только в таланте, но и в стечении обстоятельств. Он работал звукорежиссёром на ленинградской «Мелодии» и по ночам записывал на штатном оборудовании собственные песни. Кстати, Морозов, что редкость для советских рокеров, вскоре почти отказался от концертов в пользу студийной работы.

Да и в целом его в последующие годы будут лучше знать как отличного звукорежиссёра. Сольное творчество Морозова, наполненное религиозными и философскими темами, останется в тени более ярких исполнителей.

Где-то к восьмидесятым в СССР появились более качественные стереомагнитофоны: венгерский STM и отечественный «МЭЗ-62». А особо настойчивые умельцы научились подключаться к звукорежиссёрским пультам и записывать концерты через линейные выходы.

Юрий Морозов

Так появился «Маленький принц» — двойной альбом «Машины времени», и «Blues de Moscou» Майка Науменко и группы «Зоопарк».

В Москве одним из пионеров подпольной студийной записи оказался Александр Кутиков, игравший на тот момент в «Високосном лете». Он работал уборщиком в «учебной речевой студии» ГИТИСа и точно так же по ночам приглашал дружественные коллективы. Там создали первые альбомы «Машины времени» и «Воскресения». А вот собственные записи «Високосного лета» музыканты сочли неудачными — в студии потерялся драйв и красота звучания.

Но всё же центром звукозаписи оставался Ленинград, где вовсю старался один из важнейших людей в рок-музыке — Андрей Тропилло. Будучи сыном известного инженера, он с юности познакомился с радиотехникой, а в конце семидесятых, как и вся молодёжь, влюбился в рок-н-ролл. Тропилло даже организовывал гастроли «Машины времени» в Ленинграде.

Быстро разочаровавшись в менеджерской работе, он переключился на студийную запись. В качестве первой пробы Тропилло свёл всё ту же программу «Машины времени» «Маленький принц». Только его версия отличалась от московской: группа даже играла в ином составе.

Андрей Тропилло

Для своей подпольной работы звукорежиссёр раздобыл самодельный пульт и комплект микрофонов. После этого он долго скитался в поисках подходящего помещения, пока не обосновался в Доме юного техника Красногвардейского района — там Тропилло будет вести некий «кружок», знакомясь со многими перспективными музыкантами.

Но большую часть времени звукорежиссёр посвятит записи бессчётного числа альбомов на списанную с фирмы «Мелодия» плёнку. Именно благодаря работе Тропилло в истории сохранилось раннее творчество «Ноля», «Мифов», «Странных игр» и десятков других групп.

Для магнитоальбомов делали самопальные обложки с портретами музыкантов, а потом отдавали бобины людям, которых называли «писателями» (иногда ещё «жучками»). Они многократно копировали записи и продавали их поклонникам. Причём один из главных историков русского рока Александр Кушнир утверждает, что он и вовсе раздавал альбомы бесплатно, только чтобы познакомить как можно больше людей с новыми группами. Благодаря такому кустарному производству рок-музыка разошлась в массы.

Звукозапись советских групп заслуживает отдельного поста. Но интересующимся лучше почитать книгу Кушнира «100 магнитоальбомов советского рока».

P.S.: мальчишки и девчонки удачи Вам и хорошего настроения! Как всегда говорю "Спасибо!" всем кто читает, подписывается, ставит "+" и поддерживает рублем! Целую, обнимаю и стараюсь для Вас! Еще увидимся)

Источник