Сын сбегает по ступенькам широко раскинув руки. Увидел меня издалека, узнал по походке, может по кардигану или ярким кедам. Я слышу восторженное «МААМОЧКААА». Он резко останавливается, взбегает обратно на крылечко, чтобы обхватить руками дедушку, быстро попрощаться и мчать обратно ко мне. Я прижимаю его к себе, целую теплую щечку.
- Мама, я так объелся!
- Да? А что ты ел?
- Я ел оладушки. Я съел их целую гору! А знаешь почему? Потому что моя бабушка готовит самые вкусные в мире оладушки!!!
И я сразу всё это вспоминаю, всё про бабушкины оладушки.
Как я сижу за столом и ковыряю ложкой в супе. Суп давно остыл, на поверхности плавают кружки застывшего масла. Я тоскливо смотрю в окно, там солнце и птицы, высокие сосны в парке и сухие иголки под ногами. Можно найти большую шишку и спрятать ее дома, ждать когда она раскроется и вытащить семечки с тонкой коричневой перепонкой. Бабушка говорит – хочешь возьмем котлетки, и я покормлю тебя в парке? Я киваю. Котлет я не хочу, я хочу румяных пышных оладушков. Тех самых. Они лежат горкой на тарелке в кухне и пахнут просто невозможно. Золотистые, с кромкой-бортиком, самые вкусные в мире.
Или как она ставила на стол тарелку горячей картошки в мундирах, соль и блюдечко с подсолнечным маслом, и мы вместе чистим её, окунаем в соль и масло. Бабушка рассказывает истории, как Муслим Магомаев пел им с подружками, как шила себе платье для танцев, красивое, в цветочек.
И пела мне про загулявшую Катю-Катерину купеческую дочь.
Или как мы сидим с ней рядом, поздний вечер, уютно горит светильник, у меня в руках кусочек ткани и иголка. Я нашла картинку с русалочкой в детских комиксах, и бабушка нарисовала её на ткани карандашом. На столе гора цветных ниток, бабушка учит меня вышивать. Критикует. Долго смотрит, как у меня путается нитка, как я накалываю палец иголкой, облизываю его, втыкаю иголку мимо карандашной линии, пытаюсь просунуть её обратно и исправить. Потом не выдерживает – дай я сама! Ну что за девочка, никакой усидчивости. Не крутись, горе ты луковое. А потом несёт показать маме – смотри какая умница! Сама всё вышила, представляешь? Такая рукодельница растёт.
Как она говорила – не будешь есть демьянку, сиськи не вырастут. И как мы с ней пели частушки, не всегда приличные. Мама краснела - Катя, откуда ты это взяла!
Как по утрам она жарила кружевные блинчики с дырочками, мазала их сгущенкой или вареньем и заворачивала, и начинка проступала на блинчике мелкими круглыми капельками, которые здорово было слизывать.
Как она не выносила, когда еда пропадает. Нужно доесть. И крошки тоже. И ребёнка нужно накормить, Лена. Она же у тебя не ест ничего, кожа да кости. Смотреть страшно! Я и в парк пойду, и песню спою, и почитаю. Хоть сколько-нибудь бы съела. Что значит – не хочет пусть не ест? Я так не могу, надо хорошо кушать.
И как рассказывала про войну, что они детьми бегали смотреть на пленного немца и говорили ему: «Немец, немец, Гитлер капут?» И если соглашался – давали хлеба. Потому что голодный был, жалко.
Я смотрю на сына и говорю:
- А ты знаешь, я открою тебе тайну. У каждого на свете внука есть такие самые вкусные оладушки в мире. И никто больше никогда в жизни не находит таких же вкусных, как у бабушки.
- Твоя бабушка тоже делала лучшие в мире?
- Самые лучшие, Евген. Самые лучшие.