Однажды, оказавшись в районе пролов (пролетариев, не являющихся членами партии), где члену партии появляться, хоть и не запрещено, но нежелательно, он заходит в антикварную лавку Чаррингтона. Чаррингтон показывает ему комнату, свободную от следящих за всеми экранов. На обратном пути ему встречается Джулия. Смит понимает, что она следила за ним, и приходит в ужас. Он борется со страхом и желанием убить её.
Вскоре Джулия в министерстве передаёт ему записку, в которой признаётся в любви. У них завязывается роман, они регулярно устраивают свидания, а комната у Чаррингтона становится местом их встреч. Однако Уинстона не покидает мысль, что они уже покойники (свободные любовные отношения между мужчиной и женщиной, являющимися членами партии, запрещены). Они решаются на безумный поступок: идут к О'Брайену и просят принять их в подпольное Братство, хотя сами не уверены, что он в нём состоит. О'Брайен их принимает и даёт им книгу, написанную врагом государства Голдштейном.
Через некоторое время их арестовывают в комнатке у Чаррингтона, так как действия О'Брайена оказываются провокацией полиции мыслей. В Министерстве Любви Уинстона долго обрабатывают. Главным палачом, к удивлению Уинстона, оказывается О'Брайен. Поначалу Уинстон пытается бороться, но от постоянных физических и психических мучений он постепенно отрекается от себя, от своих взглядов, надеясь отречься от них разумом, но не душой. Он отрекается от всего, кроме своей любви к Джулии. Однако и эту любовь ломает О'Брайен, пытая Уинстона его главным страхом — крысами в комнате 101, заставляя отречься от любви. Уинстон предаёт её, думая, что предал лишь на словах, разумом, от страха.
Однако, будучи «излечён» от революционных настроений и на свободе, он, сидя в кафе и попивая джин, понимает, что в тот момент, когда отрёкся от неё разумом, отрёкся полностью. Он предал свою любовь. В это время по радио передают сообщение о победе войск Океании над армией Евразии, и Уинстон понимает, что теперь он полностью излечился. Теперь он действительно любит партию, любит Большого Брата.
В прошлой части, посвящённой «Скотному двору» я отметил одну рецензию, которую считаю целесообразным повторить здесь:
Прокомментировал я её следующим образом:
«На удивление точная цитата, с той точки зрения, что применяемые автором приёмы, в последствии будут один в один реализованы в «1984…».
В этот раз я добавлю сюда ещё одну рецензию, в которой я готов подписаться под каждым словом (Тот случай, когда натыкаешься на практически дословное изложение собственных мыслей в чужом тексте). (Считайте, что это рубрика для ЛЛ)
Итак, коль я согласен с автором этой рецензии, то давайте, используя его текст в качестве основы, по пунктам разберём, что же не так с «1984» как с художественным произведением.
Для начала давайте разберёмся с вопросом плагиата.
Джордж Оруэлл
Рецензия на «МЫ» Е. И. Замятина
Как верно заметил автор рецензии, Оруэлл не скрывал, что был знаком с романом Замятина, более того он написал на него свою рецензию. Знаете, раз уж мы тут собрались можно попутно рассмотреть и её.
«Первое, что бросается в глаза при чтении «Мы», — факт, я думаю, до сих пор не замеченный, — что роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. Оба произведения рассказывают о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира, в обоих произведениях действие перенесено на шестьсот лет вперед. Атмосфера обеих книг схожа, и изображается, грубо говоря, один и тот же тип общества, хотя у Хаксли не так явно ощущается политический подтекст и заметнее влияние новейших биологических и психологических теорий.»
По этому отрывку складывается впечатление, что Оруэлл действительно читал «Мы», но не читал «О дивный новый мир», данные произведения, хоть имеют общие корни, а в некоторой доле можно допустить и то что Хаксли вдохновлялся работой Замятина, но различий там море, в том числе и в описанной Оруэллом «атмосфере» и «рационализации, механизации, бесчувственного мира»… В ОДНМ, то рационализированный и механизированный мир, ну долбёжка сомы и общество потребления – яркий признак рационализации и бесчувственности.
«В романе Замятина в двадцать шестом веке жители Утопии настолько утратили свою индивидуальность, что различаются по номерам. Живут они в стеклянных домах (это написано еще до изобретения телевидения), что позволяет политической полиции, именуемой «Хранители», без труда надзирать за ними. Все носят одинаковую униформу и обычно друг к другу обращаются либо как «нумер такой-то», либо «юнифа» (униформа). Питаются искусственной пищей и в час отдыха маршируют по четверо в ряд под звуки гимна Единого Государства, льющиеся из репродукторов. В положенный перерыв им позволено на час (известный как «сексуальный час») опустить шторы своих стеклянных жилищ. Брак, конечно, упразднен, но сексуальная жизнь не представляется вовсе уж беспорядочной. Для любовных утех каждый имеет нечто вроде чековой книжки с розовыми билетами, и партнер, с которым проведен один из назначенных сексчасов, подписывает корешок талона. Во главе Единого Государства стоит некто, именуемый Благодетелем, которого ежегодно переизбирают всем населением, как правило, единогласно. Руководящий принцип Государства состоит в том, что счастье и свобода несовместимы. Человек был счастлив в саду Эдема, но в безрассудстве своем потребовал свободы и был изгнан в пустыню. Ныне Единое Государство вновь даровало ему счастье, лишив свободы.
Итак, сходство с романом «О дивный новый мир» разительное.»
Туда же. И всё, больше интересного там ничего нет, ну да, ещё Оруэлл не сумел опознать предмет критики, но эту тему корректней рассматривать в эссе посвящённом «Мы».
Ну и да, год этой рецензии – 1986, сам Оруэлл говорил, то идеи о романе, продолжающем идею «Скотного двора» возникли у него ещё в 1943. В письме Глебу Струве от 17 февраля 1944 года Оруэлл писал:
«Вы меня заинтересовали романом „Мы“, о котором я раньше не слышал. Такого рода книги меня очень интересуют, и я даже делаю наброски для подобной книги, которую раньше или позже напишу»
© «The Collected Essays, journalism and letters of George Orwell», L., Secker & Warburg, 1968, том III, стр. 95
Таким образом, нельзя утверждать, что Оруэлл начал писать «1984» сразу после ознакомления с «Мы», но вдохновения от него он не отрицал. Вопрос в том, какова степень его вдохновения.
Тут я склонен согласиться, с английским критиком Исааком Дойчером, который в 1955 году обратил внимание, что Оруэлл «заимствовал идею, сюжет, главных героев, символику и всю атмосферу» замятинского «Мы»:
«Отсутствие оригинальности иллюстрируется тем фактом, что Оруэлл позаимствовал идею «1984», сюжет, главных героев, символы и всю атмосферу изложения у русского писателя, который остался практически неизвестным на Западе. Этот писатель — Евгений Замятин, а заглавие его книги, послужившей Оруэллу образцом, было «Мы». Как и «1984», «Мы» — это «антиутопия», кошмарное видение будущего, плач Кассандры. Вся работа Оруэлла — английская вариация на темы Замятина; и возможно, только тщательность английского подхода придает книге определенную оригинальность.»
«Предположение о заимствовании Оруэллом основных элементов «1984» у Замятина — не домысел критика, питающего слабость к выискиванию литературных влияний. Оруэлл знал роман Замятина и восхищался им. Он написал о романе эссе, которое появилось в левой социалистической газете «Трибьюн», где Оруэлл был тогда литературным редактором, 4 января 1946 года, сразу после публикации «Фермы животных», но до начала работы над «1984». Это эссе интересно не только как убедительное доказательство о происхождении «1984», предоставленное самим Оруэллом, но и как комментарий относительно идеи, лежащей в основе как романа «Мы», так и «1984».»
«Точно также Оруэлл позаимствовал у русского писателя и главный мотив сюжета. Вот как Оруэлл его определяет: «Несмотря на образование и бдительность Хранителей, многие из древних человеческих инстинктов никуда не делись». Главный герой Замятина «влюбляется (а это, конечно, преступление) в некую I-330» точно так же, как Уинстон Смит совершает преступление, влюбившись в Джулию. И у Замятина, и у Оруэлла любовная история перемешана с участием героя в «подпольном движении сопротивления». Повстанцы Замятина «не только замышляют низвержение Государства, но даже предаются при опущенных шторах таким порокам, как курение сигарет и употребление алкоголя»; Уинстон Смит и Джулия балуются «настоящим кофе с настоящим сахаром» в убежище над лавкой мистера Чаррингтона. В обоих романах преступление и заговор, естественно, раскрываются Хранителями или Полицией мыслей; в обоих герой «в конце концов спасается от последствий своего безрассудства».
Комбинация «лечения» и «пыток», которыми и у Замятина, и у Оруэлла бунтарей «освобождают» от атавистических импульсов, пока они не начинают любить Благодетеля или Старшего Брата, практически одинакова.»
Список таких заимствований можно долго продолжать: старый дом и старушка и квартира Чаррингтона с самим Чаррингтоном; трансформация от любви до ненависти, дневник. Не будет ошибкой сказать, что всю сюжетную конструкцию Оруэлл взял из «Мы». Он буквально вытащил скелет истории и нацепил на него своих героев и нарративы.
Нарратив и посыл
Какие нарративы? А всё те же нарративы троцкиста, который никогда не был в СССР и строит свои предположения о жизни в нём из рассказов таких же троцкистов, и сражающегося за всё хорошее против всего плохого.
И так же как и в «Скотном дворе» имеет место два слоя критики: против СССР и против «Преданной революции» вообще, тут тоже два слоя: критика СССР, хотя справедливости ради, ещё и родной Англии, а также Третьего Рейха, а, вместо критики «преданной революции» у нас тут критика «тоталитаризма».
Ещё раз вернёмся к Дойчеру (Вообще крайне рекомендую: Исаак Дейчер «1984»: мистицизм жестокости. Человек в 1954 году сумел то, что спустя столько лет, почему-то удаётся не всем: во-первых, прочитать «1984», во-вторых, прочитать его глазами!):
«Легко увидеть, какие именно черты партии в «1984» скорее высмеивают английскую партию лейбористов, чем советскую коммунистическую партию. Старший Брат и его сторонники не пытаются научить рабочий класс теории — оплошность, которую Оруэлл мог бы приписать сталинизму в самую последнюю очередь. Его пролы «живут растительной жизнью»: «тяжелая работа, мелкие перебранки, фильмы, азартные игры... заполняют их умственный кругозор». Как дрянные газеты и пропитанные сексом фильмы, так и азартные игры — новый опиум для народа — не относятся к сценам из русской жизни. Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет. Монстр, которого видел Оруэлл, как и любой кошмар, соткан из лиц, черт и форм всех сортов, знакомых и неизвестных. Талант Оруэлла и его оригинальность очевидны в его сатире на английскую жизнь. Но в популярности, которую завоевал «1984», этот аспект едва ли был замечен.»
Итак, у нас опять два слоя и опять с первым всё очевидно. Вот примеры советского тоталитаризма:
Голдстейн – Троцкий-Бронштейн;
Большой Брат и его культ – Сталин;
Большая чистка и Ангсоц – самоочевидно;
Новояз – присущие советскому государству сложные сокращения и аббревиатуры;
Положение пролов - это жизнь рабочего Англии 19 века а не советского гражданина
Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет, где работал сам Оруэлл;
„Я с детства знал, что газеты могут лгать, но только в Испании я увидел, что они могут полностью фальсифицировать действительность. Я лично участвовал в «сражениях», в которых не было ни одного выстрела и о которых писали, как о героических кровопролитных битвах, и я был в настоящих боях, о которых пресса не сказала ни слова, словно их не было. Я видел бесстрашных солдат, ославленных газетами трусами и предателями, и трусов и предателей, воспетых ими, как герои. Вернувшись в Лондон, я увидел, как интеллектуалы строят на этой лжи мировоззренческие системы и эмоциональные отношения.“
© Джордж Оруэлл Джордж Оруэлл о гражданской войне в Испании (1936-1939 гг.)
Разведчики, скауты, пионеры - называй как хочешь;
Перемена врага – судя по всему аллюзия как на Тегеранскую и Ялтинскую конференцию, так и на советско-английские отношения вообще.
Повторим эти оскароносные моменты:
«Этот мерзкий убийца теперь на нашей стороне, а значит, чистки и всё прочее внезапно забыто», — пишет он в своём военном дневнике вскоре после нападения Германии. «Никогда не думал, что доживу до тех дней, когда мне доведётся говорить „Слава Товарищу Сталину!“, так ведь дожил!».
© Джордж Оруэлл в своем дневнике военного времени, 1941 г.
Что же касается общего антитоталитарного посыла… Тут его, в отличии от мотива «преданной революции» в «Скотном дворе», хотя бы замечают… иногда. Да и сложно не заметить, ведь автор и сам об этом кричал (хотя и кривил душой, в отношении критики коммунистов и лейбористов):
Мой роман не направлен против социализма или британской лейбористской партии (я за неё голосую), но против тех извращений централизованной экономики, которым она подвержена и которые уже частично реализованы в коммунизме и фашизме. Я не убеждён, что общество такого рода обязательно должно возникнуть, но я убеждён (учитывая, разумеется, что моя книга — сатира), что нечто в этом роде может быть. Я убеждён также, что тоталитарная идея живёт в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца. Действие книги я поместил в Англию, чтобы подчеркнуть, что англоязычные нации ничем не лучше других и что тоталитаризм, если с ним не бороться, может победить повсюду.
И ничего плохого в этом посыле, в общем-то нет, если забыть несколько фактов.
Во-первых, Оруэлл перегнул с гиперболой. Настолько тоталитарного государства, с настолько тупорогим населением нет и не может быть. Да, иногда случается такое, что государство залазит людям в постель, обманывает их, заставляет ходить строем, нарушает неприкосновенность частной жизни и личности и это ужасно, но это никогда не происходит просто так, ради самого факта тоталитаризма.
«Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от нее отказаться. Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть».
Да и люди на это реагирую. Как-то… иногда с пониманием, иногда с негодованием, но выдать такой мир как у Оруэлла можно только, если человек воспринимает других людей, как тот скот из «Скотного двора», который не замечет, как их заповеди искажаются, и покорно следует воле тех, кто говорит, что их жизнь стала лучше, в то время как объективная реальность показывает обратное.
И тут я позволю себе отойти от сколько-нибудь объективного подхода и скажу, что у меня седалище полыхает как от подхода самого Оруэлла, который у меня, далеко не самого оптимистичного в плане ожиданий от людей и общества человека, вызывает ступор и вопрос: «Как можно настолько ненавидеть человечество и не верить в него?». Так и к вот таким людям:
Вы вообще читали «1984»? Вы заметили, что все, нет не так, ВСЕ ограничения не затрагивают пролов? Вы понимаете в чём суть новояза и его разница с технической терминологией, которую вы часто называете новоязом? А абсурдность многих положений романа?
Во-вторых, если в «Скотном дворе» текст Оруэлла лёгкий и даже в каком-то смысле элегантный, то тут…
Художественные приёмы и текст
Оруэллу не выдали талон на хороший текст, грамотные художественные приёмы и драматургию. По порядку:
Текст - несвязная шизофазия, где автор противоречит сам себе, и это не художественный приём или, во всяком случае, не только он. Главного героя, как будто мотает по параллельным вселенным, где в устройстве мира есть небольшие различия, но то что везде ад – остаётся неизменным. Даже в самом начале книги – Уинстон говорит, что за людьми всегда следят экраны, при этом у него есть ниша, в которой его не видно и никого, в том числе самого Уинстона не смущает, что когда он в неё заходит и что-то делает там несколько часов (Ещё раз, объект постоянного наблюдения в течении нескольких часов вне поля наблюдения), никто не бьёт тревогу, да его в первый же день должны были забрать в Министерство любви.
Далее герой показывается невероятно осторожным, но доверяется сначала Джулии, потом О’Брайену, просто так, потому что иначе сюжет не случится.
Помимо этого текст читать просто неприятно, так как чтобы нагнать «атмосферы», правда испорченной, Оруэлл напихал в текст кучу, лишних натуралистичных сцен рассказывающих о неприятных болезнях, омерзительных людях и прочих «прелестях», да так напихал, что пытки в финале уже не работают на читателя – он привык, тут и без пыток всё не радужно.
Теперь немного выдохнем, я отмечу, что есть люди, которым нравиться сюжет «1984», с точки зрения драматургии, сюжета, я понимаю за что он им нравится, но на меня это не работает, потому что с самого начала книги Оруэлл сделал всё, что бы Уинстон был для меня наиболее отвратительным персонажем, которому невозможно сопереживать (В двойне ироничным для меня это было в контексте того, что я знал, об изначальном названии книги: «Последний человек», что вероятно является отсылкой на роман «Последний человек» Мэри Шелли).
Итак, этот человек отличился:
1. представляет что он изобьёт девушку, с которой он не говорил, но которую он по своим загонам (желание переспать) недолюбливает, обстреляет стрелами, изнасилует и перережет глотку;
2. показывает двойные стандарты: ярый враг старшего брата и занят одной из наиболее важных для него отраслей – фальсификацией, при этом настоящей фальсификацией считает не свою рутинную работу, а какое-то фото, которое видел десять лет назад; когда девушка кажется ему недоступной - она дура, с замороженным низом, которая напичкана пропагандой и которую он желал изнасиловать и убить, а когда она увидела его в месте где ему недолжно было находиться он хотел проломить ей череп булыжником и только страх не дал ему это сделать, но когда она передала ему записку с признанием - сразу же она стала столь прекрасной и умной, жаль правда, что даже в этих мыслях он представлял как он будет с ней сношаться и боялся что "это белое тело не достанется ему";
3. желая уничтожить мораль, которая без сомнения приходящая, но не из своих убеждений, а только из того, что партия эту мораль провозглашает. Ему нравится все порченное и грязное, потому что это противоречит партии, конструктивного в нем ничего нет - он как те слова из новояза - НеГолод, НеПартия;
4. вообще с детства главный герой - редкостный мудак, даже если он ребёнок, хотя на тот момент подросток - он мудак, который дрался с больной сестрой и матерью, требуя еды которой не было. При том, что ему и так доставалась большая часть;
5. он прямым текстом сказал, что готов использовать не только террористические методы, но и откровенно направленные против обывателей:
Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать, растлевать детские умы, распространять наркотики, способствовать проституции, разносить венерические болезни — делать все, что могло бы деморализовать население и ослабить могущество партии?
— Да.
— Если, например, для наших целей потребуется плеснуть серной кислотой в лицо ребенку — вы готовы это сделать?
— Да.
И вот этому я должен сопереживать? Да он же моральный урод, инцел и высокомерный лицемер, который считает, что всё вокруг него говно, а он один стоит в белом пальто. Да вся его ненависть к партии (при том, что она в книге творит лютую дичь) проистекает из того, что он не наверху, он обиженка, которой не нравится, что его в песочницу не позвали. Как я могу ему сопереживать?
Как итог, с художественной точки зрения «1984» очень слаб. Он слаб с точки зрения техники писательского ремесла; сюжетный костяк, с большой долей вероятности, позаимствован из замятинского «Мы»; антисоветский нарратив, слаб так как автор не знаком непосредственно с предметом критики и смешивает в одну кучу всё: СССР, Англию, США, Германию; антитоталитарный посыл, ослабевает из-за излишней гиперболы, превращающей предупреждение в страшную, но нереалистичную сказку; и в довершении ко всему, главный герой просто отвратителен и сопереживать ему сложно.
И это не говоря о проблемах самого мира (просто они связаны с оценкой «1984», как антиутопией), но если говорить кратко: хотите опирайтесь на теорию Колдриджа о «подавлении недоверия», хотите соглашайтесь с «вторичной верой на основе внутренней непротиворечивости реальности» Толкина. На мой взгляд Оруэлл не справился ни в рамках первого подхода ни в рамках второго… да наверное в рамках любого. Я не верю в этот мир и не могу в него поверить, так как мир противоречит себе на каждой новой строчке.
