Текстовая версия истории:

Запись 784.

Температура снаружи: -62°C. Внутри: -31°C. Атмосферное давление стабильно низкое. Ветер восточный, 18 м/с. Последняя банка тушенки разделена на шестерых три дня назад. Варили бульон из кожаных ремней. Он не дал сил, но обманул желудок на несколько часов. Анна кашляет. Кашель стал глухим, влажным. Это плохо.

Запись 785.

Сергей сегодня не вставал с койки. Говорит, что ему тепло. Это галлюцинации от истощения. Я пытался заставить его съесть кусок столярного клея, который мы выкопали из мастерской. Он отказался. Шепчет что-то о голосе в вентиляции. О «Белом шёпоте», который зовет его гулять. Все игнорируют. Легче считать его сумасшедшим, чем признать, что мы все на грани.

Запись 786.

Сергея нашли в углу нижнего склада. Он сидел, поджав ноги, и… жевал. У него были обморожены пальцы на правой руке, почернели до второго сустава. Он обгладывал их до кости. Его глаза были стеклянными, а на лице — блаженная, идиотская улыбка. Он сказал: «Они мертвые. Шёпот сказал, что можно. Они же не почувствуют». Мы заперли его в кладовой. Его тихий смех до сих пор ползет по металлическим трубам.

Запись 787.

Сергей замолк сегодня утром. Я заглянул в глазок — он замерз, сидя в той же позе, с улыбкой на лице. Мы молча вынесли тело в самый дальний отсек, к генератору, и так же молча вернулись. Никто не проронил ни слова, но в воздухе повис вопрос. Тяжелый, нагнетающий. Мы все его слышали и отводили друг от друга взгляд.

Запись 788.

Анна не проснулась. Ее рука, которую я держал всю ночь, стала холодной и жесткой, как ледышка. Я не плакал. Слезы быстро замерзают на глазах. Я просто сидел и смотрел на ее лицо. Оно было удивительно спокойным. Без гримасы боли и голода, которая не сходила с него последние месяцы.

Я вышел в коридор. Их было двое: бортинженер Петрович и врач Лида. Они уже стояли там, их бледные лица были обращены ко мне. Они слышали, как я несколько часов назад звал ее имя и безуспешно пытался растереть ее окоченевшие руки. Они всё уже поняли.

Единственное, что я спросил, это:
— А где Никита?
Все просто пожали плечами. Взгляд Лиды скользнул мне за спину, туда, где лежало бездыханное тело Анны.

Мы молча прошли в столовую. Взгляд Петровича упорно скользил по полу. Он подошёл к ближайшему столу и наклонился. Раздался глухой скрежет — он выдвинул ящик. Достав оттуда ножовку по металлу, он положил её на столешницу и присел напротив. Её зубцы были чистыми, но возле рукоятки металл темнел от ржавых разводов.

— Она замёрзла, Марк, — сказала Лида, не глядя на меня. Ее голос был плоским, лишенным всяких интонаций. — Зачем хоронить еду?

Петрович молча смотрел на ножовку. Его огромные, когда-то сильные руки лежали на столе, как чужой, бесполезный груз.

Я ничего не сказал. Я видел, как мускулы на его шее сжались. Он сглотнул слюну. Я понял, что сделал то же самое. Мой желудок предательски свело от спазма. Дикого, нарастающего, стирающего всё на свете.

Я отступил в свой отсек, захлопнув дверь и прислонился спиной к холодному металлу. Мое дыхание вырывалось белыми клубами. Я лихорадочно листал дневник, перечитывал свои аккуратные колонки цифр, отчеты о погоде, которые больше никому не были нужны. Я искал там себя. Того, кто верил в науку, в логику, в человечность.

Но страницы были просто бумагой. Цифры — просто чернилами. Они не могли согреть. Не могли накормить.

Снаружи послышался мерный, упругий скрежет. Ш-ш-шк… ш-ш-шк… Они точили ножовку. Готовили инструмент.

Я зажмурился, пытаясь заглушить этот звук. Но он был словно внутри меня. В такт ему стучало мое сердце. И сквозь его стук, сквозь вой ветра снаружи, я начал слышать другое. Тихий, разумный, успокаивающий голос. В нем не было безумия. Только холодная, безжалостная логика.

«Она мертва. Ее плоть не чувствует боли. Это просто мясо. Белок. Возможность прожить еще неделю. Разве неделя твоей жизни ничего не стоит? Это рационально. Это правильно.»

Это был Белый шёпот. И он звучал не из вентиляции. Он звучал у меня в голове. И он был прав.

Я открыл глаза и перевернул страницу дневника. На чистом поле я вывел ровным, каллиграфическим почерком: «Температура снаружи: -63°C. Внутри: -30°C. Атмосферное давление стабильно низкое» и отложил карандаш.

Ш-ш-шк… ш-ш-шк…

Звук прекратился. Наступила тишина. Они ждали.

Я медленно потянулся к ручке и открыл дверь.

От мороза начала ломаться техника. Буровики, решившие поработать в первый день морозов, сходу сломали вращатель: очень нужный агрегат, который вращает буровой снаряд и без которого работать просто невозможно. В этот же день у вездехода-взрывпункта накрылась бортовая, после чего технорук запретил работу техники на всё время морозов.

Вся природа как будто бы заснула: никакого ветра, никаких птичьих голосов, даже вездесущие сороки и вороны куда-то попрятались. Зато воздух стал настолько сухим, что мороз практически не чувствовался, а каждую ночь над лагерем распускались огромнейшие полотна разноцветных северных сияний. Уж насколько я за 5 лет работы в Нарьян-Маре и Архангельске насмотрелся на полярные сияния, но такие красочные представления мне довелось увидеть единственный раз в жизни на речке Волчихе. Завораживающее это было зрелище: широченные ярко-зелёные полотна огня, беспрестанно двигаясь над самой головой, неожиданно окрашивались во все цвета радуги, чтобы через пару минут снова стать зеленоватыми или розовыми, а затем – вновь разноцветными. И такая игра огней продолжалась часами, а народ, выйдя из балков, стоял и любовался на игру огней, потирая замерзающие уши и носы. Какая в тот момент температура была на улице сказать сложно – наши градусники позамерзали на отметке -50. В один из этих морозных дней в лагерь снова наведался Ананий. Он привёз с собой полные нарты рогов и два ведра оленьих почек.

– Мы их не едим, вот решил вам привезти, - просто сказал он.

От почек мы отказываться не стали, тем более что отдавал он нам их совершенно задаром. Попив в командирском балке чай, Ананий пробежался по лагерю и набрал от мужиков заказов на пимы, унты и шапки. Забежав ещё раз к нам в балок, Ананий распрощался и отправился в Каменку, ну а мы остались бороться с морозами.

Через пару дней вынужденного безделья я не выдержал и, надев лыжи, отправился в лес. Поискать очередной берёзовый кап для новой вазочки, да и просто пробежаться – с детства люблю лыжные прогулки. Странная это была прогулка: лес как будто уснул или замер в ожидании тепла и только скрип моих лыж нарушал лесную тишину. Я прошёл по лесу и спустился к реке; бежать по ней всегда проще, чем по лесу: и снега поменьше, и коряги под ногами не мешают. Холода практически не ощущалось, если бы не видел застывший на отметке –50 градусник – ни за что бы не поверил, что на улице такая холодина. Ощущалась то погода градусов на 20-30 мороза, не больше.

Так мне казалось, пока я на всей скорости не влетел в тенистый каньон – весьма необычное место для болотных Архангельских рек. И холодом в нём пахнуло так, будто я неожиданно оказался не на севере Архангельской области, а неподалёку от антарктической станции «Восток». Мороз здесь уже не просто пощипывал, а прямо таки вцепился в мои щёки и нос. Чуть не завопив от неожиданности, я рванул на берег. Нафиг, нафиг! Обморожение в мои планы никак не входило, так что от каньона я вернулся обратно в лагерь, срубив по пути берёзовый кап из которого можно было вырезать неплохую конфетницу. Вырезать из капа вазочки меня научил один вездеходчик в далёком 1988 году, когда я впервые приехал в Архангельскую область на практику по геофизике. А что может быть лучше, чем вырезание солонки или сахарницы в балке возле растопленной докрасна печки?

Ананий вновь появился в лагере дней через пять. Завидев конфетницу, которую я только-только успел вырезать, он вцепился в неё и затараторил, от спешки глотая звуки:

– Бартер, бартер делать будем? Ты мне дашь, а я рыбы привезу – ты такую не ел. Палия называется. У нас на Канином носу водится, больше нигде.

– Да не надо мне рыбы, – ответил я. – Так забирай. А зачем она тебе?

– Дома поставлю, тебя вспоминать буду.

К себе в стойбище Ананий уехал совершенно счастливым, увозя с собой мою конфетницу и два ящика солянки, которую выменял у нас на оленью тушу. «Бартером» остались довольны все: и мои рабочие, которым к тому времени солянка порядком поднадоела, и Ананий, поскольку у них в стойбище с овощами было, как он сказал «совсем худо».

***

Последний раз Ананий заехал к нам уже весной, в самом начале апреля, накануне Дня Геолога, завёз обещанную рыбу и пошитые на заказ шапки и унты.

– Ань дорово! – заорал он с порога. – Почему трезвые, почему не празднуем?

– Так где водку взять-то? – буркнул технорук Николай Васильевич. – В тайге магазинов нет.

– У меня есть.  – разулыбался Ананий. - Сам пить не буду – за рулём!

И он кивнул в сторону дверей, где припарковал своих оленей.

– Не надо нам, - твёрдо сказал я. – Садись лучше с нами чай пить. С конфетами! Недавно из Архангельска прислали вертолётом.

– Конфеты – это хорошо! – Ананий скинул малицу и уселся за стол. Я с уважением посмотрел на него, поскольку под малицей он оказался одет в джинсы и очень модную рубашку-батник. Выпив чаю, я выскочил на улицу за ящиком борща, специально заказанного для Анания в Архангельске, и неожиданно заметил, что на нартах кто-то сидит. Я вернулся в балок:

– Ананий, у тебя кто-то есть на нартах?

– А сеструха! – спокойно ответил парень. – Олешек стережёт.

– Да ты обалдел что ли? – возмутились мы с Васильичем. – Тащи её сюда, пусть тоже чай попьёт, погреется.

– Да не пойдёт она!

– А ты волоком тащи!

Вздохнув, ненец вышел из балка и через пару минут вернулся, чуть-ли не силой таща за собой девчонку лет 13-14 в смешной меховой шапке, украшенной множеством разноцветных ленточек. Тихонечко, практически беззвучно, поздоровавшись, она уселась за стол и явно решила слиться с окружающей обстановкой. Но от чая с конфетами не отказалась. Посидев ещё немножко, Ананий засобирался в дорогу.

– Нынче больше не увидимся, больше сюда не поеду – весна начинается, уходить будем дальше на север. А на будущий год может снова увидимся!

***

Но на следующий год нашу партию перекинули в другой район, так что повидаться с Ананием мне больше не довелось.

P.S. Закончилась очередная история из моей геофизической жизни. Читайте, пишите комментарии, спрашивайте, критикуйте или советуйте - вы мне очень помогаете своими комментариями!