Знаешь, иногда всё, что нужно — это остановиться и вдохнуть этот гнилостный воздух свалки, чтоб понять, как мир перевернулся с ног на голову.
Курьер — ну, тот, раньше был президентом, хотя должность теперь казалась ему чужим, как старая перчатка, — крутил педали велосипеда по тропе, и каждый толчок отзывался в костях, будто напоминание о возрасте. Шестьдесят с хвостиком, а чувствовал себя на все восемьдесят. Сумка за спиной оттягивала плечи, полная каких-то дурацких заказов: пара конвертов с документами. Из личного там была пачка сигарет и банка энергетика, которая, наверное, уже нагрелась на солнце и взорвётся в руках.
Он пересчитал монеты в кармане — пятьдесят семь центов, да ещё эта ржавая пуговица, пахнущая лаком для волос. Откуда она взялась? Чёрт знает. Может, от той жизни, когда он мог позволить себе стилиста.
— Опять без чаевых, — буркнул он себе под нос, сплюнув в сторону урны. Слюна не долетела, растеклась по асфальту, как его надежды на нормальный день. Раньше люди дрожали при одном его взгляде, а теперь? Теперь они даже не смотрят, когда берут посылку. Просто хлопают дверью, и привет. Он помнил — или думал, что помнит, — как подписывал тот законопроект о "эффективном распределении". Один из бомжей за стеной, тот, что сейчас рылся в отбросах, когда-то сунул ему эту бумагу под нос: "Подпиши, и твой бизнес взлетит". А теперь вот оно как — подумал о дерьме, и вот оно, воняет под носом.
Маршрут вёл мимо южной свалки, этого проклятого кладбища забытых амбиций. Там копошились люди — сгорбленные фигуры в рванье, лица цвета мокрого картона, глаза пустые, как выгоревшие лампочки.
Некоторые из них он узнавал инстинктом, не разумом: вот этот, с папкой под мышкой, — бывший сенатор, который любил разглагольствовать о "стабильности"? А вон тот, с седой бородой, запутанной в мусоре, — главный судья, что когда-то приговаривал к "перераспределению активов". Они знали, кто они такие, помнили вкус власти, но пароли от счетов, номера телефонов теневых партнёров, коды от сейфов — всё это ушло, как дым от сигареты.
Система, которую они строили, кривая, как пьяный забор, отомстила: подчинённые заняли места, но через пару месяцев и они теряли память, становились бесполезными, и цикл повторялся. Правившие миром, теперь бомжевали — кто-то торговал историями за центы, кто-то просто сидел у стенки, бормоча монологи о былом величии. Большинство не справлялось: привыкли, чтоб к ним относились как к богам, а тут — плевок в лицо от реальности.
Курьер замедлил ход, когда взгляд зацепился за обрывок винилового баннера на бетонной стене — облупленный, в следах плевков и времени. На нём — его собственное лицо, молодое, гладкое, с прической от визажиста, глаза горят твердостью. Под фото жирный шрифт:
"Справедливость. Сила. Достойное будущее — для каждого".
Он фыркнул — нервно, горько, как будто проглотил лимон целиком.
— Тише, псих, — рявкнул кто-то из копошащихся в мусоре.
Курьер не обернулся. У него нахлынуло воспоминание — не чёткое, как фильм, а обрывками, как старый ролик на плёнке: ощущение власти. Как меняется вес тела, когда входишь в зал, и все встают. Как воздух тяжелеет от твоего молчания. Как один взгляд отменяет чужие слова.
Вот он в кабинете: стеклянные стены от пола до потолка, вид на город, который казался игрушкой. Чашка кофе на столе — холодная, потому что напротив сидит Мартин Лакасс, глава Службы Контроля Реальности и Информационного Моделирования. Этот тип владел всем: сетевыми протоколами ООН, советом корпоративного содружества, даже теневыми каналами в Азии и Европе. Не серый кардинал — каркас, на котором висел весь мир.
Почему именно этот момент? Не речь с трибуны, не премия?
В голове эхом: "Президент, — произнёс Лакасс с британским акцентом, гладким, как масло на нож.
— Вы — лицо, фасад. Мы — суть, упругость. Поймите — правьте. Не поймёте — сменят". А потом: "Я создам систему, где достойные берут, что хотят. Остальные? Просить мелочь на воду. Справедливо, нет?"
И вот — реальность. Курьер моргнул, и мысли прервал голос сбоку: "Эй, не дашь немного денег?" Перед ним — мужчина в грязном пальто, когда-то Brioni, наверное. Лицо осунувшееся, но черты... мозг сканировал, щёлк — Лакасс. Он шаркал ближе, глаза мутные, как вода в луже.
— Друг, на воду бы... — прохрипел он.
Курьер замер. Дрожь пробила — тело помнило эхо: "Достойные берут. Остальные просят". А сам он? Ждёт чаевых, как милости.
— Слышь, брат, дай десять центов, — продолжил бомж, прислоняясь к стене с плакатом. — Расскажу историю. Настоящую, не телевизионную.
Курьер вздохнул, выудил монетку — ровно десять центов, покатал в пальцах. Взгляд скользнул по Лакассу: бывший куратор мира, теперь — монолог на ногах.
— Давай быстро, заказ ждёт, — буркнул он.
Бомж выпрямился, прочистил горло, как перед камерой:
"Я есть великий Мартин Лакасс. Короли аплодировали, президенты кланялись. Китайцы звали "Тенью дракона" — не преувеличиваю. Глаза загорелись: "Я управлял потоками. Законы подписывал до политиков. Мог стереть эти трущобы, построить Тадж-Махал с фонтанами и павлинами. Достойные берут заслуженное. Не каждый пьёт 'Аква ди Кристалло' с бриллиантами, верно?" Курьер кивнул, протянул монетку.
Лукас немного помялся и сказал. "Спасибо, брат. Ты — справедливый. Не как они".
Терминал пискнул — заказ: Доставка еды из соседнего магазина. Вода, .... хлеб, энергетик. Больше текста в его маленький экран не влезло.
Курьер развернулся, поехал, не оглядываясь. Сердце сжалось — почему?
Лакасс проводил взглядом, заметил плакат. На нем себя самого — свежего, с лозунгом: "Достойные берут, что хотят". Замер, его щеки налились кровьтю и начали печь, в точности как от пощёчины. Его слова! Подписывал, насаждал. А теперь — просит на воду. Ни уважения, ни павлинов.
Он опустился на землю, уставился в грязь. Понял, своей толстой кишкой: "Надо было иначе. Не 'достойные', а все. Хлеб, вода, тепло, для всех...
Лукасс усмехнулся: "Социализм... вот бы его сейчас".
Ни он, ни курьер не заметили дрон — крошечный, зависший. Репортёрский объектив фиксировал: кадр за кадром.
Рина, молодая журналистка из "Aquamarine", следила через экран. Курьер уехал, бомж сидел. Камера зумнула: монетка в ладони. Подсказки: "Мартин Лакасс, 74. Пропал 5 лет. Глава Контроля Реальности..." Сердце заколотилось: легенда тьмы — в грязи. А милостыня от... бывшего президента!
— Президент-курьер и миллиардер-бомж у мусорки... — прошептала она, с иронией. Лакасс заметил дрон, встал. Рина переключила на слежку, пошла ближе.
— Мистер Лакасс? — окликнула тихо.
Он повернулся, глаза мутные. Она представилась: "Репортёр 'Aquamarine'.
Плечи дёрнулись — смех? Холод? Монетка в кулаке.
— Президент... тот, кто уехал, дал деньги? Знакомы? — спросила, дрон кружил. Лакасс усмехнулся: "Аквамарин... Врёте красиво. Небо бурое". Посмотрел на монетку: "Правду? Президент дал на воду. Справедливый... ха! Напиши: президент подаёт милостыню кукловоду! Система их сожрала!"
Она застыла. Лакасс ближе: "Я держал мир за горло. Теперь — каждому своё..." Шёпотом, и ушёл, шатаясь.
Рина в растерянности. Дождь падал на нее и на дрон. "Каждому своё" — правда и безнадёга.
Вызов в ухе: "Рина, сняла?!" Шеф взволнован. Трансляция шла в редакцию.
— Бомба, но проблема. Фамилий много. Монтируй: президент подаёт монету бомжу. Общий план, без лиц. 'Доброе дело'. Без идентификации бомжа.
Рина сжала челюсти. Жаль их — курьера, Лакасса, правды. Но система...
— Заголовок: 'Президент не прошёл мимо: экс-глава за благотворительным жестом'.
Сладко, лживо. "Сойдёт". "Гони в эфир через пять!"
Дрон гудел. Рина отключила live. Спрятала сырые мателриалы в облако. Села в машину и отправила задание "Нарезать ролик: десять секунд, нейтрально". Отправила.
Минута тишины под дождём. Рина открыла папку с метаой: "Досье Лакасса".
Включила запись: "Пустой проспект. Дождь. Бывший хозяин мира по лужам, монета звенит..." А небо в лужах — аквамариновое...
